Однажды он услышал вопрос: «Кто не хочет жить вечно?» и ответил: «К примеру, я». Он надеялся на покой, на который не имел права. За время жизни на земле его руки посеяли бесконечное поле трупов. Они ждали его за чертой, миллионы обиженных мертвецов с мириадами горьких претензий. Когда жизнь превратилась в ад, он продолжал отчаянно цепляться за неё, не желая остаться наедине ни с мёртвыми, ни с самим собой. Надо всем его бытием довлел яркий светлый кристалл, твёрдый ярый огонь чистоты, и порядка, и власти, высший аспект Закона, которому он пожертвовал всё и который дарил ему высоту. Существуя ещё во плоти, он ценил этот отблеск, бессознательно радуясь, что не может увидеть его чистый лик. Он увидел его за чертой.

* * *

На борту «Святой надежды» прошло немало часов, а Диедра спала и спала. Этой ночью кошмары оставили её в покое, и она наконец-то смогла отдохнуть. Её второе зрение прояснилось. Когда она открыла глаза, дверь её камеры была распахнута. Из-за двери манила пустота.

Корабль катился по гиперпространству, как капля жира по раскалённой сковороде. Вне этого подвала Вселенной сияли бессчётные космические тела, камни, газы и звёзды, живые и полуживые миры. Диедра чувствовала их душой, как чувствовала рукой излучаемый стенами холод. Она видела все комнаты на корабле, всё, что в них находилось, видела кабину пилота, реактор и двигатель в мантии изолирующих полей. На борту не было никого, кроме неё и вавилонянина за стеной. Пока она спала, корабль успел опустеть.

Диедра вскочила и бросилась в соседнюю камеру прямо сквозь стену, как побежала бы сквозь дым. Она нырнула в вонючий полумрак. В камере ужасно пахло несмытым туалетом, железом, гнилью, горелым мясом и ещё чем-то тяжёлым и острым. Лампа здесь не горела, но дверь была не заперта. Из коридора шёл слабый свет. Человек лежал на железной койке и неглубоко, редко дышал. Диедра на цыпочках подошла к спящему. В камере было недостаточно света, но то, что она увидела, было больше похоже на обгорелый кусок индейки, чем на тело человека, и она поняла, что вавилонянин вовсе не спал. К нему вплотную подобралась смерть.

Она встала на цыпочки, набрала кружку воды из бочки и полила немного на его сомкнутые губы. Человек не шевелился и не глотал. Ей не хотелось к нему прикасаться, чтобы не сделать больно, но его надо было разбудить. Диедра коснулась пальцем кончика его носа. Когда он не проснулся, она вылила на него остаток воды из кружки и повернулась к бочке.

Кто-то шёл по коридору. Его поступь гасила свет. Идущий был нечёткой тенью, и Диедра не заметила бы его приближения, если бы не отчётливый звук хромающих шагов. Диедра смотрела — и не видела его, и это моментально повергло её в панику. Она прыгнула в следующую камеру.

Там было совершенно темно, зато дверь была плотно закрыта. С колотящимся сердцем Диедра остановилась и уставилась в коридор, пытаясь рассмотреть, кто идёт. Кроме неё и вавилонянина, на корабле не было больше живых. Может, это сторожевая машина? Эта мысль напугала её ещё больше, и она пожелала, чтобы вернулся отец Прево. Куда они могли все уйти, почему оставили её здесь?

Оно приблизилось к камере вавилонянина, помедлило и вошло, и даже сквозь стену Диедра почуяла смертельный холод. Оно нависло над койкой, тронуло плавающую в бочке кружку, дёрнулось вправо, влево. Умирающий был недвижим. К нему не проникали ни звуки, ни холод, ни страх. В глубине своей истерзанной плоти он был неуязвим для страшного гостя.

Оно шелохнулось, и Диедра поняла, что оно её видит. Под этим взглядом она почувствовала себя мишенью. Оно заковыляло в коридор. Когда оно уже начало открывать дверь её камеры, она всё ещё медлила, не убегала. Она должна была его увидеть. Любой ужас был лучше, чем слепота. Отойдя к задней стене, Диедра слышала, как призрачные пальцы нажимают на кнопки. Когда дверь начала открываться, она не выдержала и покинула камеру, но увиденного в щель было более чем достаточно.

Он всё ещё носил свою чёрную форму, закрытый шлем и все знаки отличия. В нём не было тепла, дыхания и крови, и Диедра поняла, почему ей удалось выспаться в этот раз. Он прошёл в открытую дверь в её снах, в которую, посылая ей кошмар за кошмаром, он стучал много дней. Ускользая, она услышала своё имя — «Диедра…», и это был в точности такой голос, какой она себе представляла — похож на голос её отца, когда он бывал в ярости, только в тысячу тысяч раз хуже. Гектор Грэй выбрался из Сансет Сити. Чудовище пришло за ней.

Так начался её бег. Она бежала по чёрным ходам, пустым камерам и темнеющим коридорам, чьи голые стены были расписаны красочными чудесами. Рыцари «Святой надежды» разукрасили свой корабль, словно храм, и Матерь Божия безмятежно смотрела с десятков икон на ребёнка, убегающего от смерти. Святые, ангелы и апостолы провожали глазами девочку и бессильно глядели на преследующую её тварь.

На бегу Диедра поняла, почему корабль пуст и куда подевались все рыцари с отцом Прево. Один раз она забралась в комнату какого-то мертвеца и несколько минут отдыхала на койке. Она чуть было не задремала и еле успела вовремя убежать. Она промчалась до последней комнаты, прыгнула в лифт и спустилась на нижнюю палубу, где какое-то время бродила по машинным отсекам. Там стояли громадные сервокостюмы, и Диедра пожалела, что не может залезть в такой костюм и дать чудовищу бой. Она забежала на мостик, с которого отец Прево нередко смотрел в её камеру, и вошла в пустую часовню. Там не было никаких следов сражения, кроме нескольких перевёрнутых скамеек. На стене у алтаря висел деревянный крест, с которого скорбно смотрел Распятый. Диедра хотела немножко посидеть за алтарём, но под ногой у неё влажно скользнуло что-то, похожее на мочалку. Она осторожно убрала ногу и увидела, что наступила на чей-то скальп.

В это время корабль завершил свой прыжок и завис над покровом реального мира, ожидая приказа пилота. Приказа не последовало. Кабина пилота была пуста, и над креслом висел мёртвый шлем. Беспилотный корабль не мог без крайней нужды принять решение выйти в космос, где его могла ждать «Немезида». Реактор сообщил о грядущем недостатке топлива и попросил дозаправки. Корабль вывел сообщение на экран внутреннего обзора. Реакции не последовало, и машина включила жёлтую тревогу. Световые панели бесшумно мигали. Корабль отключил все ненужные с его точки зрения энергорасходы, экономя топливо для поддержки полей вокруг двигателя. С этого момента на «Святой надежде» не работала больше ни связь, ни оружие, ни вентиляция. Только жёлто мигали панели тревоги. Чудовище заговорило.

— Диедра.

Голос раздался из немых динамиков, сухой, мёртвый.

— Диедра Смит. Ты меня слышишь, Диедра?

Она медленно шла по коридору, постоянно оглядываясь, и молчала.

— Диедра, стой. Зачем ты бежишь?

— Я боюсь тебя, — сказала она.

— Правильно делаешь.

Она слышала его шаги. Он был сзади, поднимался по шахте лифта. Она пошла вперёд, к люку, к лестнице на нижнюю палубу.

— Диедра… — прошелестели динамики. В его голосе было что-то успокаивающее, что-то вроде «окей, мы сейчас во всём разберёмся».

— Почему ты за мной гонишься? — спросила Диедра со вздохом. — Я тебе ничего не сделала!

— Чтобы обезвредить тебя, Диедра.

— Неправда, я не вредная, — сказала она и помедлила за тридцать футов до люка. Чудовище выползало из шахты лифта.

— Ты вредная, Диедра, как и все остальные преступники в этом гнезде сумасшедших убийц. Ты мутантка, Диедра. Ты умеешь ходить сквозь стены.

И это очень-очень хорошо, подумала она, проходя сквозь стену в чью-то комнату.

— Ты родилась со склонностью делать неположенные вещи. Запрещённые законом. Стены существуют для того, чтобы их уважали, Диедра. Люди вроде тебя должны жить за городом, в специально отведённых для этого местах.

— Никакого города тут нет, — сказала Диедра, прислушиваясь к его тяжёлым шагам. — И концлагерей для мутантов давно уже нет. Ты не можешь меня туда отвести.

— Верно, — и он издал пустой, жуткий смешок. — Ты умная девочка, Диедра Смит.

— Ты хочешь меня убить, — изумлённо сказала она. Она знала об этом, и всё же это поразило её своей дикой несправедливостью. За что?

— Ты должна понять меня, Диедра. Закон предписывает удалить тебя из города. Но, как ты верно отметила, города больше нет. Лагерей тоже нет. Нет никакой возможности тебя арестовать. Однако приоритеты не изменились. Закон есть закон.

Он прошёл половину коридора. Теперь Диедра видела его чуть лучше. С его последнего, несчастливого дня в Сансет Сити прошло пятьсот лет, и он всё ещё хромал на правую ногу. С простреленного колена на пол падали капли крови и исчезали, впитывались в металл корабля. Кровь сочилась из десятка пробоин в груди и медленно стекала вниз по чёрному панцирю. На месте сердца была рваная дыра. Диедре стало невыносимо жаль его.

— Уходи, — сказала она. — Слышишь, Гектор? Уходи домой, к твоему городу, к твоей маме.

— У меня никогда не было мамы, Диедра, — ответил он. — И у тебя её нет.

— Неправда, — сказала она. — Мы как раз к ней летим.

— Правда, правда. Три недели назад рыцарь по имени Мартин Берель задушил твою маму шнуром. Вам лучше было бы остаться в наших лагерях.

На одно страшное, страшное мгновение в ней поднялись ярость и гнев. Она чуть не выскочила, крича, в коридор, чтобы ударить его, пнуть прямо по его проклятому колену. Он как раз был почти у двери.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Поверь, Диедра, я знаю, — ответил Гектор. — О Береле я знаю всё, как и об отце Прево. Как скоро буду знать о тебе.

— Никуда я с тобой не пойду. — Дверь открылась, и она ушла в другую комнату, оттуда в следующую. — Гектор, почему ты стал такой злой? Что с тобой случилось?

— Я умер пятьсот лет назад, Диедра, — с леденящим спокойствием ответил он. — Как ты думаешь, что со мной случилось?

* * *

Наступил вечер. Она думала, что это вечер, называла это вечером, хотя это было больше похоже на конец всего. Корабль погрузился в мертвенное оцепенение. Гул машин почти затих, и в тишине пустых комнат стало слышно поскрипывание металлов и пластиков, откликающихся на зов сверхтяжёлого ядра двигателя — пока ещё бессильный, пока ещё тихий зов, грозящий стать неотразимым. Корабль чуял грядущую гибель. Жёлтые панели на стенах отчаянно мигали. Заметно похолодало. Сначала Диедра сама была удивлена — оказывается, как долго она могла держаться на ногах и бегать практически без остановок. Потом она слишком устала, чтобы удивляться и думать. То, во что превратился мёртвый Гектор, хромало за ней по кораблю — повреждённая, старая, но настойчивая машина. Он не повышал, но и не сбавлял скорости. В его распоряжении была вечность.

Диедра медленно шла по коридору на нижней палубе. Она уже не трудилась бежать сквозь стены из комнаты в комнату. Она и не знала, что это может стать так тяжело. Легче было просто идти. Так она могла держать между собой и им большую дистанцию. Иногда у неё подкашивались ноги, и она садилась на пол отдохнуть. Бывали минуты, когда ей страшно хотелось спать, а потом сон внезапно куда-то улетучивался, и она подхватывалась и бежала, бежала, бежала. Бежать становилось всё труднее, и всё чаще, сильнее хотелось спать. В очередной раз поднявшись, Диедра запела восьмой псалом, который знала наизусть.

Она испугалась, замолкла и прислушалась. Гектор шёл к шахте лифта на верхней палубе.

— Заткнись, Диедра, — сказал его голос из мёртвых динамиков.

— Не нравится? — спросила она и запела так громко, как только могла: — «Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя…»

— Не поможет, — уверенно сказал Гектор. — Гиты в часовне тоже пели. Не помогло.

Он, или то, что стало им, ползло из шахты лифта — холодный сгусток жадной тьмы. Диедра побежала к лестнице, вылезла на верхнюю палубу и пробежала сотню футов до камеры вавилонянина. Он был всё ещё жив. Она слышала затухающее дыхание и биение его сердца. Погребённый заживо в гробовом сне, неспособный сказать ни слова, умирающий безумно хотел пить. Его душа молила о кружке воды, и Диедра вошла в камеру, зачерпнула воды из бочки и вылила ему в рот, уже не думая, больно ему или нет. Она вышла из камеры в коридор и увидела, что чудовище почему-то оказалось очень близко — у лестницы. Диедре стало нехватать воздуха. Она повернулась и побежала. Ноги норовили перестать слушаться. Она больше не могла петь.

* * *

Диедра спала. Пол под ней медленно опрокидывался в пропасть. Оттуда раздавались тяжёлые шаги — ближе, ближе и ближе… Когда он был уже почти рядом, она вскочила и побежала, смешно шлёпая маленькими босыми ступнями. Её ноги видимо дрожали. Она белкой взлетела по лестнице, но это был последний раз.

Она вошла в камеру вавилонянина, чтобы попрощаться, не желая его будить. По крайней мере во сне он не заметит смерти. Если бы чудовище могло убивать спящих, оно убило бы их обоих, его и Диедру, ещё день назад, так пусть этот человек спит, может быть, его даже спасут — но вавилонянин уже не спал. Он повернул к ней измождённое лицо, и Диедра поняла, что это она разбудила его, дав воды.

У него были чёрные глаза с синим сливовым отблеском. Он шевельнул губами, и изо рта у него вылез красный пузырь.

— Привет, — сказала она. — Я Диедра Смит. Вы лучше усните снова, а то он вас сьест.

Вавилонянин вздрогнул. Его тело ужасно напряглось и неожиданно село, опираясь боком о стену. Он закрыл глаза, и его руки начали как бы самовольно что-то искать. Диедра подошла и дала ему кружку воды. Он сделал огромное усилие и спустил ноги с койки. С руки, взявшей кружку, были сорваны ногти. Вавилонянин наполовину расплескал воду, а потом, осушив кружку, не бросил её, а обхватил, как берут в руку камень. Он молчал. Может быть, он не мог ни говорить, ни стонать. Он уже не боялся смерти. Диедра вдруг поняла, что и она не боится.

— Беги, — одними губами сказал вавилонянин. Он был ужасно изуродован, но нетронутая часть его лица улыбалась.

Диедра влезла на койку и обняла его за шею.

Гектор остановился у их двери. Ещё секунду он колебался, а потом шагнул внутрь.

Диедра запела.

Гектор дёрнулся, будто в него попала пуля, и уставился на двоих людей на койке.

Теперь они действительно видели друг друга, Гектор и Диедра. Он попытался что-то сказать. Между его мёртвых губ зияла прожорливая пустота.

Гектор замотал головой, пытаясь вытрясти это из своих ушей, из своих глаз. В чёрном забрале шлема панически завертелось пламя. Он дёрнулся было назад в корридор, но её лицо, её взгляд держал его в безнадёжном капкане.

И тогда он закричал. Камни бы поседели и травы завяли бы от этого чудовищного крика. В девочке открылась Дверь, и он не хотел видеть То, Что желало пройти, Что струилось из неё безжалостным чистым Светом, сжигая составляющий его голод.

Её голос перекрыл его вой. То, что было в нём, пало в самое себя, исчезая. Его призрачная плоть и кровь складывались в ничто, в бездну, в небытие. Он умирал. Он вечно умирал, он сгорал в беспощадном безначальном Сиянии, а эти двое, нет, трое всё БЫЛИ, обнявшись, в своей проклятой Любви.