Она ходила по школе, втянув голову в плечи. Всегда. Длинное платье, острый бледненький нос… Беженку звали Изабелла. Сначала мне было жаль её. Однажды она что-то писала, прикрывая ладонью лист. Я попыталась завязать разговор.

— Письмо пишешь?

— Да… — очень тихо сказала она и отложила ручку.

— А кому?

— Маме…

— А. А у меня никогда не было матери.

Она вопросительно моргнула.

— Я государственная, — сказала я. — Клон.

Ужас и отвращение на её лице невозможно было описать.

С тех пор я её невзлюбила.

— Джейн, тебе, видно, не нравится Изабелла, — сказала мне однажды завуч.

— А с чего мне её любить? Что она здесь вообще делает? Она гит.

— Она здесь спасается от гитов, — сказала завуч. — Она не виновата в своих предрассудках. Её так воспитали.

— Я тоже не виновата, что я клон, — ответила я.

Изабелла была бастард. Гиты так называют людей, родители которых не были женаты друг на друге или же принадлежали к разным сословиям в момент зачатия ими ребёнка. До двенадцати лет она росла на какой-то гитовской планете, а потом обнаружилось, что муж её матери ей не отец. Гиты с ней что-то сделали, я точно не знаю, что. Потом Изабелла убедила какого-то вавилонянина взять её на корабль. В порту Хорива она вышла и стала просить убежища. Её вавилонянин бросил её и сбежал. Изабеллу оставили здесь и определили в нашу школу. Я была, конечно, права, она действительно была гитом, но она была также жестоко раненым и несчастным существом.

Последние годы школы смешались в памяти узорами калейдоскопа. В одиннадцать лет я начала читать газеты и узнала о гитах.

Гитами у нас тогда называли людей, готовых жертвовать чужой жизнью ради своих иррациональных стремлений. Это русское слово, и происходит оно от имени Адольфа Гитлера, злосчастного немецкого мессии. Из пучин прошлого Гитлер передал всем нам привет. В какой-то далёкой точке пространства-времени мир дал слабину, и зло пролезло сюда и расползалось по Вселенной, как чернила в стакане воды. На нескольких планетах шли процессы, похожие на развитие раковых опухолей в полном метастазов организме. И этот рак был заразен. Смерть наращивала обороты, сначала исподволь, потом всё большими скачками. Людей убивали за то, что они во что-то верят или во что-то не верят, за то, что они не ходят на исповедь, за то, что их родили незамужние матери, за то, что они читают гороскопы — даже за то, что они работают исследователями или живут в городских квартирах… Причины были непонятны. Говорили о «втором тысяча девятьсот тридцать третьем». Какой-то истерик, вышедший из дурдома, по слухам, спутался с cidai, враждебной нам гуманоидной расой. Он объявил себя священным королём нового рейха под названием Pax Vesperia Romana, заключил союз с католической церковью и сделал наёмников, террористов и мафиози господами и своими вассалами, а обычных людей позволил обратить в крепостные — в недочеловеки, в рабство. Говорили, что старый Папа был отравлен. Говорили, что cidai хотят уничтожить человечество руками гитов — этим словом теперь называли весперийских фанатиков. Говорили, что за всем стоит новый Папа и гиты набирают силы для вселенского крестового похода, чтобы наконец бросить к стопам своего бога всё человечество.

Даже в детстве я понимала, что Творец всех вселенных, если бы Он существовал, не мог бы поддерживать cidai и гитов и действовать их руками. Это было инстинктивное знание — как вера в доброту лета и в ласку, заключённую в слове «мама». В устах гитов безмерный Абсолют лишался Своих неотъемлемых качеств и превращался в непостижимо жестокое, непримиримое, жадное Эго. «Бог» гитов был похож на демиурга из гиперборейской Книги Часов. На чудовище Ра. Этот «бог» был однозначно лишним во Вселенной. При мысли об этом меня мимоходом касалось эхо громадной подмены. Я не верила в Бога и не ощущала всего её ужаса. В детстве я находила возможность такой подмены даже смешной. Это была операция на идиотах. Не смешным был только её результат.

Мы приняли его как данность. Дискуссий почти не было. Готовились к войне. Подростком я на пару лет увлеклась Вавилоном — на уровне символики, не больше — и была разочарована, что мы в него не вступаем. В те годы у руля Верховного Совета уже была Элизабет Клэйборн, и мы не знали, что информация о положении на гитовских планетах дозируется в наших СМИ, чтобы не вызвать паники и актов насилия против буковинских христиан.

Давно уже было полностью развёрнуто наше «избыточное производство», и освоение планеты и всей звёздной системы шло с размахом, для которого не было практических оснований. Этот размах как нельзя лучше подготовил нас к войне. Задолго до начала серьёзной стрельбы на наших орбитальных верфях был готов боевой флот, и Адриан Северин, один из наших первых, наших лучших рыцарей, погибель грозных кораблей cidai и муж Элизабет Клэйборн, уже стал командармом Первой Оборонной. Корабли этой армии были оснащены такими пушками, которые не снились ни cidai, ни Pax Romana, ни инженерам вавилонского ВПК. А если снились, так беспокойные то были сны.

* * *

Стоял сентябрь. Потрескивал костёр. Мы с Андреем лежали в поле и глядели в чёрное небо, где цепью тянулись бродячие звёзды. Боевые корабли покинули верфи и плыли над ночным континентом на запад. Оттуда, с орбиты, их экипажи, наверное, видели солнце.

Так мы стали независимым союзником Вавилона. Лиза Клэйборн, должно быть, спасла Буковину от двух возможных незавидных судеб — от Вавилона и духовной деградации или от гитов и всеобщей злой смерти. Лиза, да хранят её милосердные боги, всё ещё Генеральный Секретарь.