Трибуны Большого цирка заполнялись в течение трех часов. На вершинах высоких мачт висели матросы, разворачивая над публикой огромный многоцветный навес, призванный уберечь ее от лучей палящего римского солнца. Сквозь плотную толпу проталкивались разносчики еды и питья, перекрывая своими криками немолчный гул людских голосов.
Наконец к нижним мраморным ложам, над многими из которых были установлены дополнительные навесы, стала стекаться и знать. Аристократы усаживались на специально приготовленные подушки, периодически поднося к своим лицам ароматические футлярчики и мешочки, призванные заглушить кисловатый запах более чем шестидесяти тысяч распаренных человеческих тел.
Толпа шумно приветствовала появление знати, ибо оно означало, что игры вот-вот начнутся. Время от времени кто-то из черни пытался задеть соленым словцом какого-нибудь чиновника или сенатора, но эти выкрики игнорировались. Подобное было чем-то вроде привычного ритуала и считалось в порядке вещей.
Через какое-то время взревели трубы, возвещая о прибытии императора Трубачей больше заботила громкость, нежели чистота звучания инструментов, что возымело действие: публика мигом утихла. Когда трубы смолкли, Нерон, одетый в сверкающую зеленую тогу, проследовал к своей ложе, и, как только он в ней появился, шестьдесят тысяч глоток исторгли приветственный рев:
– Слава! Слава! Слава!
Нерон улыбнулся, он выглядел по-мальчишески молодо, рев словно утроился, чернь обожала его. Когда император воздел обе руки в благодарящем актерском жесте, крик уплотнился и стал оглушающим, он стих лишь минут через пять.
Удовлетворенный Нерон сделал знак свите присоединиться к нему. Четыре раба внесли в ложу подушки разложили по креслам. Один из них подал порфироносцу очки из тонкого зеленого хрусталя. Нерон тут же надел их, ибо день был солнечным и он не хотел, чтобы у него устали глаза.
Удобно расположившись, император замер в скучающей позе. Кресла вокруг него заняли Тигеллин с военным трибуном и двое преторианских центурионов. Слева от Тигеллина сидел Вибий Крисп . Он уплетал холодную куропатку, по-честному поделившись ею с Авлом Вителлием , отменно организовавшим Нероновы игры и заработавшим на том неплохой политический капитал. В правом углу ложи чинно посиживал Марк Кокцей Нерва , оказавший власти огромную помощь в раскрытии недавнего заговора. Молодой человек негромко переговаривался с Гнеем Домицием Корбулоном; впрочем, генералу эта беседа вскоре наскучила, и он, отвернувшись от Нервы, сказал что-то императору. Видимо, замечание имело успех, поскольку Нерон откинул назад голову и захохотал.
Дождавшись, когда Нерон отсмеется, Корбулон спросил:
– Я вижу военных тут много, а где же ценитель изящного?
Нерон скорчил гримасу.
– Петроний отказывается посещать игры, поскольку я снял запрет на кровопролитие в цирках.
Услышавший это Тигеллин ухмыльнулся.
– Вкусы римлян Петронию не по нутру. Нерон вдруг нахмурился.
– Мой славный преторианец, я тоже не жалую бойню. Я сам ее, собственно, некогда и запретил.
Не зная, что на это сказать, Тигеллин озадаченно выпрямился и замер, слегка изменившись в лице.
Новые завывания труб возвестили о прибытии группы весталок. Девственницы вошли в свою ложу. Чернь почтительными рукоплесканиями одобрила их появление и ударилась в свист. Весталки прибыли, император на месте – чего еще ждать?
И опять рявкнули трубы, затем водяной орган, встроенный в барьер ограждения, издал мощный рык, после чего разразился бравурным маршем. Врата жизни широко распахнулись, начался гала-парад.
Организатором этой серии игр был Вивиан Септим Корвино, ставший в свои двадцать девять сенатором и недавно унаследовавший титул и поместья отца. Он был полон решимости сделать карьеру, однако римская чернь всяким выскочкам не очень-то потакала, и молодого сенатора освистали, как только он выехал на арену, чтобы сделать по ней первый крут. Корвино смутился, к тому же он заметно побаивался двух львов, влекущих его колесницу, хотя за ними присматривали закованные в серебряные доспехи рабы. Улюлюканье все усиливалось и к тому времени, как сенатор доехал до подиума, достигло своего апогея. Красный от ярости Корвино взошел по ступеням и, плюхнувшись в кресло, свирепо уставился на императора. Испытанное унижение слегка помутило ему мозги.
Громкие нестройные завывания труб вновь слились с хриплым мычанием водяного органа, провозвещая явление публике всех участников состязаний, зная, чем ублажить римское население, распорядитель игр на сей раз отошел от традиции и пустил вперед колесницы, хотя игры открывались вовсе не гонками. Завидев три четверки упряжек, толпа бурно возликовала, ибо такое количество колесниц означало, что состоятся три заезда, вместо заявленных двух.
Кошрод уверенно правил своей упряжкой. Лошади нервничали, но он давно свыкся с их норовом и не обращал внимания на царящий вокруг шум. Рядом шла колесница синих. Перс изучающе взглянул на возницу, выискивая изъяны в его стойке, и натолкнулся на ненавидящий взгляд.
Следом за колесницами шли отряды бойцов. Мускулистые гладиаторы мирно соседствовали с вооруженными сетями и трезубцами ретиариями, хотя еще до захода солнца они должны были превратиться в смертельных врагов. За бойцами вышагивали охотники и звероловы, многие – со своими живыми трофеями. Два огромных нубийца вели страусов и от всех приотстали, чтобы их подопечные не затеяли драку. У гигантских птиц был скверный характер, с этим приходилось считаться.
Толпа подобрела, ее вопли становились все более благожелательными. Парад обещал хорошее зрелище, эти три дня не будут потеряны зря.
Когда мимо императорской ложи покатился отряд боевых колесниц с высокими передками, Корбу-лон подался вперед.
– Интересно? – усмехнулся Нерон.
– Очень,- последовал быстрый ответ.- В Армении мы могли бы использовать их против пехоты. Несколько подобных отрядов, и никакие персы нам были бы не страшны.
– Тебе бы хотелось вернуться в Армению? – вопрос звучал простодушно, но в нем таился подвох.
– Я воин, мой император. Мое место – рядом с моими солдатами, и если бы не безрассудство зятя, тебе не пришлось бы разлучать меня с ними. Но я не в обиде. Заго хорошая тактика, несмотря на то что особой надобности в ней нет.- умный ответ, однако он не помог генералу. Император вскипел.
– Твоему зятю надо было держаться подальше от заговорщиков, но тебе почему-то не пришло в голову урезонить его! Если бы у Юста Силия не достало отваги предупредить меня, ты бы сейчас восславлял Пизона! Не так ли, мой генерал?
– Вряд ли Юст Силий – единственная опора трона,- невозмутимо откликнулся Корбулон.- Народ слишком любит тебя, чтобы променять на кого-то другого.
Инцидент был исчерпан. Нерон успокоился. Корбулон обычно не льстил.
Парад подходил к концу; участники покидали арену. Толпу развлекали карлики, скакавшие на быках.
Сен-Жермен стоял возле конюшен.
– Как лошади? – спросил он, когда молодой перс подъехал к нему.
– Все, похоже, в порядке. Титан,- он кивнул на самого крупного из коней, задачей которого было удерживать остальных от падения на поворотах,- очень силен. Я много с ним занимался, это должно сказаться.- Сходя с колесницы, Кошрод бросил поводья одному из подбежавших рабов.
– Когда твой заезд?
– Достаточно скоро. Полдень – хорошее время. Жара не успеет набрать силу. А вот Иосту не повезло. Он скачет вечером, а к тому времени цирк раскалится как печка.- Перс шел за хозяином, уводившим его в сторону от остальных возниц.
Когда они отошли достаточно далеко, Сен-Жермен повернулся к Кошроду.
– Я переговорил Друзом Стелидой. До него дошли слухи, что синим дали команду добиться победы любой ценой.
Кошрод припомнил злобный взгляд соперника в синем плаще и кивнул.
– Я буду иметь это в виду.
– Белым не выиграть, они в сговоре с синими и собираются сбить с дорожки зеленых.- Сен-Жермен помолчал.- Тебе придется туго, Кошрод. Я не вхожу ни в одну фракцию, тебя некому защитить. Красные слабоваты.
Мимо прогрохотали галльские конники. Кошрод проводил их взглядом.
– Они будут драться с парфянами. У них хорошие шансы.
Сен-Жермен мельком глянул на удаляющийся отряд.
– Я бы отдал предпочтение кочевникам – у тех лошади поувертливее и доспехи полегче. Сомневаюсь, что галлы сумеют что-либо сделать. Их топоры коротки, а копья чересчур тяжелы.- Он вновь посмотрел на перса.- Я понимаю, что это против всех правил, и все же пристегни это к ноге.- Он наклонился и вытащил из сапога длинный нож с тонким и узким лезвием.- Надо же чем-то резать постромки. Помни, синие вооружились цепами. Не подпускай их к себе.
Кошрод взял нож.
– Благодарю за заботу, хозяин.
– За заботу? – язвительно переспросил Сен-Жермен.- Я забочусь лишь о себе. Ты обошелся мне слишком дорого, чтобы позволить всякому сброду.- Громкий рев труб заглушил конец его фразы, избавив Кошрода от необходимости отвечать. Вокруг поднялась лихорадочная суета. Заскрипели ремни, рабы потащили к выходу на арену огромные клетки.
– Похоже, они решили начать с охоты? Кошрод кивнул.
– Да. На белых медведей, волков и диких быков. Сенатор Силий выставляет дюжину гиперборейцев. Это охотники, каких поискать.
Лицо Сен-Жермена скривилось в брезгливой усмешке.
– Корнелий Юст Силий вошел в силу и полон решимости упрочить свое положение.
– А где же твои звери, хозяин? – спросил Кошрод, чтобы что-то спросить. Он уже думал о гонке.- Я их сегодня не видел.
– Их выход завтра. К вечеру они будут здесь.- К этим играм Сен-Жермен владел более чем пятьюдесятью бестиариями, и они приносили ему хороший доход. Как иностранец он мог гордиться столь обширным хозяйством.
Кошрод рассеянно мотнул головой.
– Мой господин, мне надо подготовиться к скачкам. Охота вот-вот начнется. После нее состоится первый заезд, потом на арену выйдут сорок пар гладиаторов, а дальше идем мы.- Подобно другим возницам, перс перед состязаниями основательно разминал руки и плечи.
– Удачи тебе на песке! – кивнул Сен-Жермен и, повернувшись, пошел прочь – под трибуны. Во-первых, так ему было легче добраться до места, а во-вторых, кровавые зрелища давно не прельщали его.
Когда он вошел в ложу трибуна Эгнация Бальба, многие из выпущенных на арену животных были истреблены. Охотникам тоже сильно досталось: продолжить действо могли только семеро. Им противостояли два белых медведя и бык.
– Ба, Сен-Жермен, я рад тебя видеть! – трибун указал жестом на кресло.- Какая жалость, что ты задержался! Тут творилось что-то невероятное! Волки загрызли трех бравых парней! – Он не сводил глаз с медведей, вставших на задние лапы и готовых накинуться на приближающихся врагов.
– Я занимался с возницой,- коротко пояснил Сен-Жермен.
Чаша цирка все раскалялась, запах бойни мешался с запахами толпы. Зловоние одуряло, ибо миазмы не улетучивались: их удерживал гигантский навес
Теперь в живых оставался лишь один белый медведь, но шатался и он. Бык и другой медведь пали, пронзенные копьями. Через широко распахнутые врата смерти на арену уже выбегали рабы с крючьями и веревками, чтобы утащить трупы людей и туши зверей.
Издав ужасный захлебывающийся рык, последний медведь рухнул, сердце его пробили два дротика, брошенные с разных сторон.
– Прекрасная работа! – воскликнул Эгнаций, но восклицание потерялось в реве толпы.
Миг – и опустевшее поле арены заполонили тележки с песком Рабы трудились на совесть, присыпая кровь и разравнивая площадку. Ездовые лошади заартачатся, если почуют присутствие смерти, а тот, кто сорвет состязания, поплатится головой.
– После обеда ожидается водная феерия. Египтяне будут охотиться на крокодилов и гиппопотамов с плотов. Кто-нибудь обязательно свалится в воду.- Лицо Эгнация порозовело.- Надеюсь, мы полюбуемся этим зрелищем вместе.
– Я тоже,- пробормотал Сен-Жермен. Позже он найдет вежливую причину уйти, а пока не стоит разочаровывать влиятельного знакомца.
Молодая жена Эгнация капризно надула губы.
– Говорят, Телкордес не будет сегодня драться. Он еще не оправился от полученных ран.
Трибун рассмеялся, похлопав жену по бедру, и доверительно сообщил:
– Селия без ума от этого увальня с Кипра. Спит и видит, как бы затащить эту скотину в постель.
Селия удрученно вздохнула.
– С ним уже спит супруга сенатора Силия. Правда-правда, все рабы об этот судачат.
Эгнаций презрительно хмыкнул.
– Обернись правдой хотя бы половина из того, что болтают рабы, все римляне были бы не здесь, а в постелях.
Песок арены уже разровняли. Ложа трибуна была расположена далеко от линии старта, и, когда выкатились колесницы, пришлось щуриться и напрягать глаза.
– У белых неплохая упряжка,- пробормотал Эгнаций.- Что ты о ней скажешь? Ты ведь знаешь толк в лошадях.
– Они очень эффектны,- откликнулся Сен-Жермен,- но слабоваты и не выдержат скачки.
Предсказание оправдалось. Уже на первом круге колесница белых стала приотставать. Лидером гонки стала упряжка синих, ее доставали зеленые. Б надежде выйти вперед возница красных направил свою колесницу к барьеру, чтобы получить преимущество на повороте, но ее левое колесо задело за ограничительный столбик. Колесница опасно накренилась, возница красных потерял равновесие. Еще секунда, и он должен был упасть под копыта нагоняющих лошадей.
Толпа завопила, но вопли сменились стонами разочарования: возница сумел устоять. Правда, он потерял скорость и в результате закончил гонку последним.
Нерон, напряженно следивший за состязаниями, довольно расхохотался. Зеленые победили, их колесница, завершив круг почета, остановилась напротив императорской ложи.
– Гиацинт! – когда чернь успокоилась, воскликнул Нерон.- Гиацинт, это твоя пятидесятая победа' – Реакция публики на эти слова была шумной, но разнородной. Кто-то восславлял победителя, кто-то, негодуя, свистел. Нерон поднял руку, призывая трибуны к молчанию.- В знак признательности я дарую тебе свободу. Отныне ты больше не раб, а полноправный римлянин!
Щедрый жест императора встретила буря восторга, шум не стихал, пока колесница не укатилась.
– Нерон знает людей,- заметил Эгнаций.- Сегодня к вечеру каждая римская шлюха будет божиться, что переспала с Гиацинтом и что именно потому он и победил.
– Я думала, хозяин Гиацинта – Крисп,- пробормотала озадаченно Селия.
Супруг отмахнулся.
– Он получит хорошую компенсацию. Если только уже ее не получил.
И опять рабы разровняли песок, разметанный колесами экипажей.
Трубы вызвали гладиаторов. Те не замедлили явиться на зов. Восемьдесят вооруженных мужчин выстроились у подиума, чтобы приветствовать императора и рукоплещущих им римлян.
– Ты ведь не держишь гладиаторов, друг мой? – спросил Эгнаций, когда сражение началось.
– Нет, они обходятся дорого. На обучение бойцов тратятся годы, а потерять их можно в считанные часы.- Сен-Жермен повернулся так, чтобы не видеть того, что творится внизу. Мечи у смертников были широкими, а щиты смехотворно маленькими, щеголеватые коринфские шлемы не держали удар.- Кроме того,- добавил он,- таким, как я, чиновники ставят палки в колеса. Чужестранцу незачем содержать вооруженный отряд.
– Перестраховщики,- рассеянно пробурчал Эгнаций, увлеченный кровавым зрелищем.
– Ах! – вскрикнула, хватая его за руку, Селия.- Посмотри-ка, там Плавд! Это он в прошлом месяце зарубил Муренса! А сейчас он рубит кого-то еще!
Схватка еще не утихла, а Плавд уже покидал поле боя, подцепленный крюком за ребро.
Когда арена вновь стала чистой и гладкой, у стартовой линии выстроилась вторая четверка упряжек. Синим досталась самая выгодная позиция – возле внутреннего барьера, Кошрод встал рядом. Он уже обвязался поводьями и теперь пробовал их натяжение.
– Эй, перс, твое место сзади,- сказал, усмехаясь, возница в зеленом.
– Только в том случае, если мы обменяемся лошадьми!
Судьи закончили совещаться, рявкнул орган, состязание началось. Первые два круга Кошрод выжидал и не торопил лошадей. Им предстояло пройти еще пять кругов, он не хотел, чтобы они растратили силы.
Красная колесница дважды прошла под ложей. Сен-Жермен внимательно за ней наблюдал. Перс держался превосходно, бестрепетно и на двух следующих этапах стал понемногу доставать синего лидера, идущего впритирку к барьеру.
– Твой возница очень хорош,- заметил Эгнаций.- Через круг он может выйти вперед.
– Не исключено,- согласился Сен-Жермен, когда со счетной тумбы сняли еще одного гипсового дельфина.
Колесницы опять ушли из поля зрения наблюдателей, скрывшись за дальней перегородкой. Публика, сидевшая на трибунах в той стороне, ахнула, зрительская масса заволновалась и разразилась громкими криками. Там что-то случилось, но что – Сен-Жермен видеть не мог. Ему, как и многим его соседям, оставалось лишь ждать, когда упряжки выскочат к повороту.
Ожидание, впрочем, было недолгим. Гонщики вскоре вынырнули из-за барьера. Первой неслась зеленая колесница, за ней, вихляясь, шла красная. Белая выкатилась в поле обзора только через какое-то время, а синяя так и не показалась, однако цирк этого не заметил. Все внимание публики переключилось на возницу в красном плаще. Кошрод пытался удержать лошадей на дорожке, хотя одно из колес его повозки почти соскочило с оси. Он сумел-таки войти в поворот, но колесо отлетело, и колесница упала.
Над трибунами повисла зловещая тишина, и дробный топот копыт заполонил чашу цирка Потом из десятков тысяч глоток вырвался дружный вопль. Упряжь лопнула, Кошрода выдернуло поводьями из повозки, и лошади потащили его за собой.
Сен-Жермен побледнел. Кошрод, влекомый к мраморным столбикам ограждения, отчаянно извивался, пытаясь вытащить спасительный нож.
На какое-то мгновение показалось, что ему это удастся, поскольку он подтянулся и сумел ухватить поводья одной рукой. Но скаковые лошади, демонстрируя отменную выучку, пошли вплотную к барьеру. Цирк вновь умолк, и глухой шлепок прозвучал в воцарившейся тишине неожиданно громко. Последовавщий за ним жуткий крик покалеченного возницы потерялся в вое толпы.
Сен-Жермен мгновенно вскочил с места и бросился вон из ложи. Он скатился по мраморной лестнице и лабиринтами переходов поспешил к месту трагедии, бесцеремонно расталкивая всех, кто не успевал убраться с дороги. Кошрод, несомненно, сильно расшибся, и каждая секунда была теперь на счету.
– Владелец? – лаконично осведомился хирург, бросая инструменты в котелок, подвешенный над жаровней.
– Да.
– Синего вынесут через другие врата- Хирург, как ветеран многих военных кампаний, держался невозмутимо, за свой век он успел повидать всякое и философски смотрел на жизнь и на смерть.
Сен-Жермен поглядел на арену. Рабы уже поймали испуганных лошадей, но те все еще бесновались, не подпуская их к опутанному ремнями Кошроду.
– У этих парней нелегкая работенка Очень многое зависит от случая. Что поделаешь? Судьба есть судьба.
Сен-Жермен отмахнулся и побежал к открытым вратам. Игнорируя лошадей и изумленные восклицания окружающих, он склонился над телом возницы.
Перс, к счастью, был без сознания. Досталось ему крепко. Сквозь искромсанную кожу плеча торчали осколки кости, правая, неестественно подвернутая нога, кровоточила.
Охваченный состраданием, Сен-Жермен вынул нож, пристегнутый к раненой голени, и одним взмахом перерезал поводья. Жестом отказавшись от помощи, предложенной топтавшимися в отдалении рабами, он легко, как ребенка, подхватил юношу на руки и понес на конюшенный двор.
– Надо иметь много сил, чтобы носить таких молодцов в одиночку,- заметил хирург, когда Сен-Жермен опускал свою ношу на соломенный мат, раскатанный под стеной.
Сен-Жермен растерялся, не зная, что на это сказать.
– Ему очень плохо.
– Вижу,- последовал раздраженный ответ.- Надо сходить за пилой, придется ампутировать руку.
– Нет! – вскинулся Сен-Жермен, хватая врача за тунику.- Этому не бывать. Я запрещаю!
Ветеран терпеливо вздохнул.
– Послушай, любезный. Дело ведь не в том, хотим мы этого или не хотим. Посмотри сам. Плечо сломано в трех местах. Рука эта двигаться больше не сможет. Если ее оставить как есть, она воспалится и он умрет. Ампутация даст ему шанс выжить.
– Я сказал – нет.
– У тебя нет выбора.- Хирург начинал злиться.- Я повидал множество переломов и…
Он осекся, увидев, что чужеземец вновь подхватывает возницу на руки, и сделал шаг, чтобы ему помешать.
– Прочь! – голос чужака был столь грозен, что ветеран отступил, но к нему неожиданно подоспела поддержка.
– Франциск, если ты заберешь раба, никто не будет в ответе за то, что с ним станется дальше.- Это сказал владелец местного бестиария и смотритель цирковых конюшен Некред, взиравший на своего недруга с плохо замаскированной неприязнью.
– Меня это устраивает,- Сен-Жермен поморщился, ему не хотелось терять время попусту.- Мы составим все документы на этот счет, но сначала я должен отправить раненого на виллу.
– Откуда мне знать, что ты не передумаешь? Нет уж, сначала давай все оформим.
– Тебе придется поверить мне на слово,- Сен-Жермен шагнул к аркам, ведущим на улицу.
Некред встал у него на пути.
– Ты, кажется, собираешься меня облапошить? Сбежишь, а потом, заявишь, что это я нанес увечье рабу! Или придумаешь что-нибудь хуже!
Темные глаза Сен-Жермена сверкнули.
– Я уже дал слово. Прочь с дороги, наглец! Назревал скандал – и нешуточный, но в дело вмешался случай. К хозяину бестиария подбежали.
– Некред, большой крокодил вырвался из загона! Нам без тебя с ним не справиться!
– Что?! – изумился Некред.
– Он уполз на второй нижний уровень. Мы ума не приложим, как его оттуда достать.
Сен-Жермена все это не волновало нимало. Главное, путь был свободен, и он поспешил уйти.
Возле арок сгрудились портшезы и паланкины. Тут же слонялись носильщики, ожидая клиентов. Время клонилось к обеду, и в играх вот-вот должен был наступить перерыв. Сен-Жермен выбрал самый удобный портшез с роскошными подушками и узорчатым покрывалом.
– Любезные! Чье это кресло?
Самый долговязый из носильщиков обернулся.
– Мое.
– Я беру его.- Сен-Жермен опустил юношу на сиденье.
– Эй, господин! Так не годится. Он истекает кровью и перемажет там все.
– Я оплачу весь урон.- Убедившись, что Кошрод удобно устроен, Сен-Жермен приложил к его ране маленькую подушку. Кровотечение уменьшилось, но не прекратилось.
– Я кликну стражу! – уперся носильщик. Сен-Жермен резко выпрямился и посмотрел нахалу в глаза.
– Я нанимаю тебя. Это мое законное право. Стража ничем тебе не сможет помочь.
Носильщик потупился, но не сдавался.
– Откуда нам знать, что господин платежеспособен?
Сен-Жермен собрал всю свою волю в кулак.
– Ты не кажешься дураком и должен видеть, чего стоят камни в моих перстнях. Кроме того, на ошейнике раба выгравировано мое имя. Стоимость вашей услуги за стенами Рима…
– За стенами? Господин не в своем уме?
– …Составляет два сестерция за тысячу шагов. Вы за пробег в три тысячи шагов получите восемнадцать сестерциев. Отнесите этого человека на виллу, расположенную возле преторианского лагеря, и скажите, что я приказал заплатить. Не беспокойтесь, вас не обманут.- Сен-Жермен извлек из своей поясной сумки четыре золотые монеты.- Это задаток. Поторопись.
Носильщик недоверчиво хмыкнул, но все же подал товарищам знак.
– Взяли, парни,- скомандовал он. Через какое-то время портшез пропал в клубах пыли, поднятой резвыми пятками тугодумов, внезапно сообразивших от какой выгодной работенки они чуть было не отказались.
Сен-Жермен облегченно вздохнул и, повернувшись, побрел к цирку. В лицо ему било яркое солнце, и он приостановился под арками, чтобы дать глазам отдохнуть. От ближайшей колонны отделилась какая-то тень.
– Сен-Жермен Франциск? – Тихий, немного дрожащий голос был, без сомнения, женским.
Он кивнул, близоруко щуря еще не привыкшие к мраку глаза. – Да.
– Я многое слышала о тебе.- Тень придвинулась ближе.- Почему бы нам не узнать друг друга получше?
– Получше? – Сен-Жермен был озадачен. Где же он видел этот испуганный, исполненный тайного отчаяния взгляд. Он напряг память и с изумлением узнал в незнакомке Оливию – жену Юста Силия. Вот так встреча! Интересно, что же ее сюда привело?
Она пояснила – что.
– Я хочу… я хочу, чтобы ты… навестил меня. Как-нибудь. Ближе к ночи.- Лицо женщины запылало, она явно смутилась и опустила глаза.
Представительниц прекрасного пола Сен-Жермен отнюдь не чурался, он охотно шел на контакты и умел поддерживать подобные разговоры, но сейчас все помыслы его были сосредоточены на Кошроде, и ответ его прозвучал много резче, чем диктовал амурный неписаный кодекс.
– Мне жаль, госпожа Чужестранцу вроде меня неблагоразумно принимать подобные предложения.- Он придал лицу жесткое выражение.- Я должен идти.
– Нет, нет.- Она задрожала,- Прошу, не отказывай мне. Если я буду отвергнута.- Губы ее искривились, глаза потускнели, и от всего облика аристократки вдруг пахнуло такой безнадежностью, что Сен-Жермену стало не по себе. Странно, ему назначали свидание, совсем не пытаясь его обольстить, в повадках бледного, растерянного существа, стоящего перед ним, не было и намека на чувственность. Сен-Жермен нахмурился и покачал головой. Он припомнил ходившие об этой женщине слухи, но то, что он видел воочию, совсем не вязалось с образом ненасытной распутницы, совратившей пол-Рима и помешанной на плотских утехах.
– Когда, госпожа? – услышал он собственный хриплый голос.
Она облегченно вздохнула.
– Через три дня. После полуночи. Дверь черного хода со стороны сада будет открыта. Тебя впустит раб.- уголки ее рта болезненно дрогнули.- Я буду в спальне.- Этта Оливия Клеменс, молодая супруга сенатора Силия, порывисто повернулась и побежала прочь, нервно взмахивая руками, словно пытаясь что-то от себя оттолкнуть.
С арены доносились деловитые стуки, там устанавливали бассейн. По разноголосице на трибунах можно было понять, что объявлен обеденный перерыв. Столбом стоящего господина задевали спешащие к цирку разносчики пищи. Но Сен-Жермен едва ли что-либо замечал – он провожал Оливию взглядом. В дальнем конце коридора худенькая фигурка пересекла пятно света, потом вновь нырнула во тьму, потом опять, как мотылек, мелькнула на светлом фоне. Ему вдруг показалось, что эта женщина пытается убежать от ужасов жестокого мира. В таком случае зачем ей усугублять свое положение, ловя в подворотнях мужчин? И что заставило его самого согласиться на встречу? Связь с ней опасна, она – знатная римлянка и жена влиятельного сенатора, а он, Сен-Жермен, не более чем не имеющий в Риме особенных прав чужестранец.
Вопросы накапливались, но вывод получался один: он не мог ей отказать, ибо его сочувствие было продиктовано жалостью к мечущемуся в поисках выхода человеку.
Письмо Нимфидия Сабина, второго префекта преторианской гвардии, к римскому генералу Гнею Домицию Корбулону.
«Привет тебе, досточтимый и прославленный Гней Домиций!
Коль скоро длань императора и фортуна поставили меня вместе с Офонием Тшеллином над доблестными преторианцами, полагаю, что эта честь заключает в себе и возможность коротко к тебе обратиться.
Наш император многое претерпел в этом году. Его не столь глубоко задел сам заговор Гая Кальпур-ния Пизона, как то, что среди заговорщиков оказались дорогие его сердцу люди. Сенека и Лукан 1 умертвили себя. Некоторым утешением может служить то, что они приняли свою участь с достоинством, присущим истинным римлянам.
Вторым жестоким ударом для августейшего явилась трагическая гибель его супруги Поппеи. Это случилось, когда она уже готовилась подарить Нерону ребенка. Император скорбит, обвиняя в ее кончине себя.
Ты не раз выражал настоятельное желание вернуться к своим легионам, мы сочувственно относились к тому. Однако наряду с этим сочувствием нам приходилось проявлять осмотрительность к человеку, чей зять замышлял убийство порфироносца, и тем не менее в последние месяцы многое переменилось. Теперь император не станет препятствовать твоему возвращению в строй.
Ты славен как талантливый полководец, завоевавший любовь солдат и превыше всего ставящий императора, сенат и отечество. Мы просим тебя найти время обсудить с нами возможность твоего участия в укреплении римских границ. Негоже бравому генералу попусту посиживать в Риме, когда империю окружают ревнивые и завистливые враги.
Позволь заверить тебя, что, буде мы придем к соглашению, Нерон не преминет упрочить твое положение и даст возможность навсегда смыть клеймо предательства, которым ныне отмечен твой дом.
Пришли мне ответ через гонца, который доставит тебе это письмо, и укажи в нем время и место встречи.
Уверенный в твоем неизбывном энтузиазме и почитающий себя твоим другом
Нимфидий Сабин,
префект преторианской гвардии,
совместно с Таем Офонием Тигсллином».