Путь на запад в новинку искателю; неизвестность бодрила.

Ближе к вечеру набрел на небольшой увядший городишко, который, как позже выяснилось, оказался абсолютно безлюдным, но не безчудовищным. Тем не менее, он все же начеркал местечко на карте, как и то немногое, что встретил по пути: куцую заводь, щедро усеянную грином на дне; вероятно, скрученные водоросли, найденные ранее у нелепо погибших мужчины и женщины, были собраны ими именно здесь. Решил, что неплохо было бы направить отряд собирателей и сюда, собрать ростки, пополнить ими запасы Баззарра. Набросал и небольшую, почти разрушенную заправочную станцию Старого мира, встреченную у размытой дороги, вдоль которой шел, пробираясь сквозь лесополосу. Судя по глухому звуку, что получился от камешка, которым он швырнул в большую измятую цистерну, внутри хранилась жидкость, вот только какая так и осталась для него загадкой. Не стал проверять; горючки там не окажется точно, все запасы, оставшиеся после Крушения, давно найдены и освоены, либо утратили свойства. Уже многие годы каторжане тянули топливо из недр Черни.

Встретился с другим искателем, кажется, Тиг из Догмы. Близко не подходили. Безмолвно мотнули руками в приветственном жесте, и отправились дальше. Каждый своим путем.

Немного после путь усложнила рыхлая почва. Заметить и почувствовать, как она сменяет под ногами обыкновенную землю довольно непросто; даже Цою не всегда удавалось, но со временем он наловчился. Чтобы обойти пучину пришлось делать небольшой крюк; ушло не больше часа, а все потому, что ему не хотелось вновь становиться едой для жирвяков - огромных и вечно голодных червей длиною в два человеческих роста.

Огибая опасный участок, Цой приметил вдалеке длиннющие стальные балки - каркас некогда высоченного здания. Направившись к ним, вышел на заброшенный городок, встретивший его в точности так, как встречает все остальное, оставленное Старым миром - унылой до тошноты серостью и скрежетом металла, порождаемый порывами ветра. Безжалостная природа побеждала, она почти поглотила строения, когда-то созданные человеком, заботливо застелив их зеленой растительностью, благодаря которой все выглядело неописуемо красиво, живо и загадочно. Лишь стальные балки и частично сохранившиеся ярусы многоэтажки, уходившие ввысь, продолжали безвыигрышную борьбу, но и они со временем не выдержат и неотвратимо поддадутся натиску природы. Наверное, никогда прежде Зеленая планета не была настолько зеленой.

Внимательно осмотревшись и убедившись в отсутствии опасности, искатель решил выйти на покрытие, когда-то называвшееся дорогой. Искореженный асфальт давно изорван; из больших трещин проросла густая трава, порой доходящая до колен. По обе стороны от дороги доживали дни покосившиеся домики. Сейчас уже невозможно определить, сколько в них было этажей - большая часть давно развалилась, оказалась под землей или обросла плющом, а некоторые домишки чудом пережили все сразу, оставив после себя бугристое одеяло растений.

Безынтересно прошел мимо того, что когда-то было детской площадкой, а сейчас являло собой своеобразную выставку коррозии, главным экспонатом которой служило покосившееся чертово колесо, покрытое цветущей шкурой растений. Остановился. Что-то екнуло внутри; неуловимое чувство рассеялось. Искатель так и не понял, как когда-то на этом самом месте кружилась карусель, переливаясь звонкими детскими голосами и смехом, как то самое колесо обозрения, протяжно стонавшее от ветра, поднимало людей над горизонтом, открывая перед взором поистине несравнимые и необъятные просторы.

По воздуху, будто отовсюду, разлетелся угрожающий крик крупной хищной птицы. Цой незамедлительно юркнул к одному из завалившихся домов, спиной прильнув к стене, густо заросшей приятно пахнувшей растительностью. Замер. Слился с листвой, из которой показалась многоножка и поползла по плечу. Следил за ней взглядом, а потом резко схватил ее зубами и, разжевав, проглотил. Кисло-сладкий деликатес.

Достав бинокуляр и осмотревшись, искатель увидел, как из груды облаков, нависших над чахлым городишкой, вырвалась иглаптица, сверкая посеребренными перьями в лучах уходящего солнца. Рассекая воздух, хищница устремилась к высоченному каркасу здания, и приземлилась в гнездо почти у самой верхушки многоэтажки. Достигавшая неполных трех метров в высоту иглаптица в крючковатом клюве держала добычу и понемногу скармливала ее птенцу.

Цой расслаблено выдохнул и вернулся на дорогу. Теперь можно быть спокойным и ничего не бояться - хищная птица наверняка изловила всякое существо в округе, представлявшее угрозу потомству и скормила ему же. Искатель для нее слишком жилист.

Шел дальше вдоль давно несуществующего городка. Хотя искатель убедил себя: теперь город есть, ведь он нанес его на карту и тем самым оживил. Осталось назвать. Но на ум ничего не приходило. Безымянный город, население - Цой и иглаптица.

Не удержавшись, решил войти в один из домиков, приглянувшийся ему особенно сильно. Даже будучи почти полностью заросшим, дому необъяснимо удалось сохранить частички того непередаваемого уюта, сотворенного прежними хозяевами. Цой подошел к двери, - даже не скрипнула - сразу сорвалась с петель, когда попытался открыть; искатель подхватил чахлую дверь и осторожно уложил на плотную зеленую траву, затем живо огляделся - никого не потревожил, не привлек внимания, словом - ничего, все выглядело умиротворенно, тихо и покинуто.

Внутри встретили облупленные стены, позеленевшие много времени назад и давно покрывшиеся неизменным всепоглощающим мхом. В следующей комнате обои; какие-то оборваны, какие-то, отклеившись, свисали со стен, похожие на высунутые от жажды языки калебов. В другой - облупилась штукатурка. Подумал, от стыда за то, что предстала перед ним в таком непотребе. Ну не бред, а? Долгие недели одиночества в Каторге и не такое с человеком делали; порой, казалось, обыкновенный листик, болтавшийся на ветке от ветерка, взмахивал в приветствии, желая начать разговор.

Пол под ногами не скрипел, низкая трава глушила звук, прогибаясь под весом искателя, издавая еле слышимое потрескивание. Он неспешно брел дальше, осматривая одну комнату за другой, стены, в надежде найти хоть какую частичку, оставленную давно умершими жильцами, и нашел - фотографию за мутным стеклом, едва уцелевшую, почти целиком выцветшую, чудом сохранившую радостные очертания лиц запечатленных на ней людей; их улыбки. Осторожно извлек фотографию из деревянной рамки, которая буквально развалилась в руках. Присмотрелся. Поначалу взгляд зацепился за женщину, следом за мужчину, а только после, посмотрел на детишек, которых обнимали родители. Малехонькие совсем, лет, может, шесть или семь.

Хорошая семья, подумал Цой, глядя на снимок и представил, как маменька помогала детишкам собираться в школу, целовала их в лобик, прежде чем отпустить. Образы необъяснимо возникали в голове. Чувственно и с трепетом провел грубыми пальцами по поверхности фотографии, будто пытался ощутить тот воображаемый момент, когда женщина, встав, наверное, еще до восхода солнца, приготовила детям и любящему мужчине завтрак. Представил как они, все вместе, безмятежным солнечным утром сидели за обеденным столом, бесконечно счастливые, улыбающиеся и завтракали, готовые прожить еще один счастливый день под ясным солнцем, не представляя того, каким станет их дом без той любви и чувств, творившихся между ними.

Бережно сложил фотографию вдвое и сунул в кармашек рюкзака. Судя по редким уцелевшим снимкам, которые находил в своих странствиях, по бесконечно счастливым и улыбающимся лицам на них, искатель заключил, что люди Старого мира жили в полной идиллии. Они не знали ни бед, ни ненастий, как не знали, пожалуй, и боли, что ежедневно приносила Каторга. Им не приходилось бороться за собственную жизнь, сражаясь, добывать еду. Ничто не вынуждало сегодня думать о том, как выжить завтра, а завтра о том, как уцелеть послезавтра. Как, наверное, хорошо им жилось, думал он, не представляя того, как сильно заблуждался.

Спускалась ночь. Опасное время, но не сегодня. Не тогда, когда в частично развалившейся высотке свила гнездо иглаптица. Цой решил заночевать несколькими ярусами ниже, под ней. Случись чего, под собственным гнездом она искать не станет, да и велика была слишком для беготни меж этажами.

Обычно Цой не заходил в здания подобные этому, опасаясь обвала. Так случилось однажды, его завалило. Два дня и две ночи с трудом выбирался из-под обломков, где ему посчастливилось обнаружить первый, чудом уцелевший снежный шар, подаренный Аде. Но сейчас все иначе - раз уж иглаптица решила обустроиться здесь, то, как минимум в эту ночь ничего ужасного приключиться не могло - приключилось нечто другое, совершенно необычное и необъяснимое.

Ночи за пределами Домов помимо того, что порой оборачивались страшной пыткой, казались несравненно продолжительными, будто тянулись десятилетиями. Даже Цой, проживший вне стен Баззарра гораздо дольше, чем за ними, все равно их не любил и наверняка никогда не полюбит. Здесь не было тех прочных укреплений, которые позволяли полностью расслабиться и спать без задних ног, не тяготя себя мыслями о том, что в любой момент ты можешь стать добычей. В результате за время, проведенное в вылазках, Цой научился спать сидя, стоя, даже вниз головой, если потребуется, но сон здесь нельзя было назвать сном в полной мере. Скорее, полудрем - не просыпаешься, но и не засыпаешь, как следует, ведь Каторга никогда не спит и ты не должен. Так всю ночь и играешь в гляделки со смертью. Кто быстрее расслабится, тот и проиграл. Природа никогда не проигрывала. Искателя порой не покидало странное ощущение того, что она с особой жестокостью, безустанно всем за что-то мстит.

Еще до наступления кромешной темноты, Цой забрался достаточно высоко на полуразрушенное здание, где свила гнездо иглаптица. Подыскал крохотную комнатенку, окруженную тремя частично обвалившимися, но все же стенами, четвертой стены не было вовсе, она давно канула в небытие, и потолок сохранился частично; ровно настолько, чтобы скрыть искателя от зорких глаз хищной птицы и сохранить отличную панораму сгущающихся красок ночного неба.

Расположился в углу, сняв рюкзак и накидку из бесьей шкуры, которую обычно скручивал и укладывал под голову. Выложил Лялю-Олю - два клинка, обнаруженные им в странствиях - акидзаси и атана, так они назывались, именно так было указано на изничтоженной временем части таблички, что лежала неподалеку, похороненная насыпью камней. Уложил рядом с мечами Ататашку и проверил автомат; магазин на тридцать патронов ровно, как и три месяца назад. Цой легонько оттянул затвор, механизм работал гладко. Он быстро научился разбирать автомат и периодически обрабатывал детали маслом, которое добывал из обломков Обелиска, иногда встречавшихся на пути. Искатель наполнял маслом и ножны Ляли-Оли, давно отметив, как дерево под воздействием масла становилось прочнее. Судя по всему, на металл оно оказывало схожее влияние, увеличивая износостойкость и придавая стали темный оттенок.

Первым делом вынул Лялю - клинок выскользнул из ножен с еле уловимым свистом. Достав из кармашка рюкзака клык беса, искатель, придерживая клинок одной рукой, начал медленно водить своеобразным оселком по части черного лезвия возле острия, плавно подбираясь к рукояти. Занятие не терпело спешки и суеты, Цой выполнял ритуал с особой тщательностью, поскольку от состояния клинков, автомата, и остальной экипировки зависела его жизнь. Да и спешить-то особо некуда.

Продолжал доводить и без того острые лезвия Ляли-Оли до бритвенной остроты, наблюдая за тем, как темнело ночное небо, как загорались звезды и показался белоснежный диск луны. Луна, как и все ночи до этого, предстала во всей своей уродливой красе, совсем не такая, какой он видел ее на найденных фотографиях, уцелевших страницах журналов; по ней будто толстопард приложился, исполосовав шар с характерной неукротимой яростью, оставив ужаснейшие выщерблены и глубокие кратеры, отбрасывающие длинные и не очень тени. А вот звезды в отличие от Луны совершенно не изменились, разве что горели ярче - в ночном небе ни облачка, они уплыли куда-то за горизонт - только мерцающие точки и черная пелена, застелившая все вокруг, словно решето, нарочно неважно скрывающее за собой иной, дивный мир, сотканный исключительно из света и тепла.

Так и сидел, облокотившись спиною о стену, глядя на прямые линии Обелиска, поблескивающие в холодном свете уродливой луны, на пугающее кристальной чистотой небо и тысячи сияющих на нем звезд. Сидел, дожевывая солоноватый паек и гадал: чего этим, с Обелиска, там, наверху, не сиделось? Это же надо при таком количестве огоньков умудриться стукнуться именно о Землю и все тут поломать. А может ерунда это и в действительности людям Старого мира здесь наскучило, и решили они непременно попасть в лучшие миры, но как-то не смогли, где-то промахнулись и не попали? Цой осознавал непостижимую глубину глупости своих мыслей, понимая, что никогда не узнает правды, не познает истины. Да и зачем? - знания эти уже ничего не изменят, никого не спасут.

Занятый бестолковыми мыслями, не сразу заметил, как вечно молчаливое небо разродилось низким свистящим звуком. Цой выхватил Лялю-Олю из ножен и вскочил совершенно беззвучно. Остановившись у самого края с криво торчащими арматуринами, сосредоточил все внимание на черном небе, стараясь вобрать глазами как можно больше нескончаемого пространства.

Свистящий звук нарастал, но разглядеть по-прежнему ничего не удавалось. Неожиданно свист дополнился глухим, пробирающим до костей гулом; Цой моментально установил источник звука - Обелиск. Он не был уверен, но, кажется, слышал доносившееся дребезжание массивных черных стен, а секунду спустя уловил, как содрогнулась земля, задрожало здание, а следом иглаптица боязливо крикнула, засуетившись в гнезде. Цой пригнулся, впервые за долгое время почувствовав страх неизведанного, тело будто наполнилось пустотой, нутро провалилось, искатель ощутил неприятную дрожь в коленях, которую сиюминутно подавил. Вибрация усиливалась, а гул нарастал, становился всепоглощающим, и на долю секунды воцарилась абсолютная тишина, резко прервавшаяся тремя оглушительными хлопками - Цой даже вздрогнул - и из мрачной громадной конструкции Обелиска вырвались три сферы, одна из которых, ярко вспыхнув, растворилась во тьме почти сразу, а две оставшиеся устремились ввысь. Цой, не отрывая взгляда, завороженно и восторженно наблюдал как сферы, заливая все пространство вокруг себя ослепительным белым светом, воспаряли в непроглядную пучину темноты и где-то там, в месте, которое не удавалось разглядеть, вспыхнули ярко-синими огоньками.

Свистящий звук, рассекший небо сменился ревом и Цой наконец заметил падающий объект цилиндрической формы. Сферы сбили его в воздухе. Пылающее тело неотвратимо устремилось вниз. Искатель провожал его взглядом, видя, как быстро оно теряло высоту и неслось над землей, задевая кроны высоких деревьев, а столкнувшись, вырывало их с корнем, а от тех, что устояли, оставались лишь тлеющие угольки.

Цой не верил своим глазам; никогда в жизни не видел ничего подобного, но не позволил себе поддаться замешательству. Безошибочно определил место крушения, находившееся в четырех днях ходу, может больше, если возникнут трудности. Упало небесное тело на юге, с той местностью был хорошо знаком, ходил там раньше. Единственное чего опасался, так это Обелиска, придется пройти совсем рядом, если он хотел оказаться на месте первым, а он очень хотел, скорее, жаждал добраться раньше остальных. Ему непременно хотелось выяснить, что вдруг спустя столько лет ниспослали небеса. Обход Обелиска занял бы слишком много времени, да и свет от случившегося мог не заметить разве, что слепой, но и тот бы услышал. Не радовало и осознание того, что вновь повстречается Перевал, гнусный и крайне опасный перешеек по пути на юг. Поутру хотел дождаться, пока иглаптица улетит на охоту, а затем пробраться в ее гнездо за перьями - они жутко острые, ими можно бриться или незаметно разрезать пруты, как однажды случилось с Цоем при побеге из Каземат. Но ждать было нельзя. Прежде необремененный временем он понимал, что наверняка являлся не единственным свидетелем случившегося.

Минуту спустя был готов: проверил флягу с мочой беса, надежно закрутив железную крышку, уложил Ататашку в ранец, который перекинул через грудь. Пихнул между ранцем и спиной Лялю-Олю рукоятями вниз под левую руку и, беззвучно покинув здание, не потревожив иглаптицу и ее птенца, отправился в путь.