Двигаться ночью, почти в слепую, опираясь на максимально напряженные чувства и редкие проблески лунного света - то еще удовольствие. Цой шел то быстрее, то медленнее, иногда, абсолютно уверенный в собственной безопасности, позволял себе ускориться до бега. Периодически останавливался и растворялся в бесчисленном множестве деревьев, скрывавших за непорочно-густой шелестящей листвой ночное небо, и впивался взглядом в окружающий мрак, убеждаясь, что ничего не выскочит из темноты и не сделает его добычей. Благо, хищников, как и людей, ночью одолевал сон, а большинство тех, чьим временем была сама ночь, надежно отпугивала бесья моча. Она сильно облегчала путь. Цой был одним из немногих, если не единственным обладателем этой жидкости, поистине великолепной в своем тошнотворном, противном запахе и пользовался сей хитростью с превеликим удовольствием.

Меж бессчетных стволов деревьев, в сотне метрах от него раздался протяжный вопль. Следом еще один. Крики отчаяния принадлежали двум искателям Черни, которых Цой заметил несколько часов назад. Все это время они шли впереди, не подозревая о его присутствии. Цой замер на полусогнутых ногах, максимально сосредоточившись на звуках, закрыл глаза - даже свыкшиеся с темнотой они могли подвести.

Судя по доносившемуся улюлюканью, двум искателям не посчастливилось наткнуться на самку лунатика. Тварь эта, как уяснил Цой на собственном малоприятном опыте, совершенно не различала запахов. Хотя, наверное, различала, конечно, но как-то по своему, по-лунатьему. Это зачастую ее и губило, но не сейчас. Сейчас лунатище своими длинными, похожими на скрученные ветки костлявыми лапами сгубит двоих человек. Помогать им Цой не стал, хотел, но было поздно. Даже если кто уцелел, раненый на просторах Каторги - все равно что мертвый. А вот убить лунатиху Цой мог, не собирался, но пришлось, - могла осложнить путь до упавшей звезды и допустить подобного он никак не мог.

Закрыл флягу, чтобы случайно не спугнуть тварь ночи, и, воспользовавшись тем, что казавшееся неуклюжим высокое чудище больно увлеклось расправой над искателями, без особого труда обошел со спины. Достал из рюкзака ягоду кровоглаза размером с яблоко, собранную ранее. Их лунатиха любила особенно сильно - ядовитый плод, смертельный для людей, сносил ее напрочь, но не убивал. Наверное, думал Цой, это как упиться гоном до беспамятства. Надрезав ягоду Лялей, швырнул ее под лунатиху; та продолжала играючи вонзать заостренные конечности в искателей, уверенно превращая их в решето. Учуяв любимый аромат ягоды, вмиг забыла про бездыханные тела и ринулась вынюхивать, а найдя, резво проткнула ягоду лапой и слизала широченной пастью, точно с шампура. Мгновение спустя худощавые длинные ноги чудища, непропорциональные коротенькому туловищу покосились. Лунатиха, издавая шипящие звуки, свалилась на землю, ритмично постукивая двумя рядами острых зубов и затряслась, всем телом отстукивая чечетку.

Наступил экстаз.

Цой осторожно подобрался ближе, стараясь не задеть вытянутых конечностей, и хладнокровно вонзил Лялю в продолговатую лобную часть. Бледное тело лунатихи незамедлительно обмякло, погасли фасеточные глазки в овальных глазницах.

Осмотрел убитых мужчин, лунатиха славно развлеклась; на изуродованных, исколотых и окровавленных телах живого места не осталось, а ничего пригодного для использования и подавно. Лунатики одни из немногих тварей Каторги, что убивали без особых причин - убивали просто потому, что могли. А вот мертвая лунатиха еще в состоянии принести пользу, точнее - острые клыки, торчащие из челюстей, сродни сосулькам, свисавшим со свода ледяной пещеры.

Яблоком эфеса Ляли искатель ловко выдолбил из широкой пасти каждый из сорока семи зубов и уложил в рюкзак. Острые продолговатые зубы пригодятся Лису, он делает из них «звезды» - разрывающиеся бомбы.

Нужно спешить - запах крови, разнесенный ветерком, сродни колоколу Баззарра, созывающего жителей на трапезу; быстро привлечет хищников. Теми частями тел, что не съедят обитатели ночи, утром полакомятся охотящиеся при свете дня, но Цой прекрасно понимал - уже через час после его ухода от искателей не останется и следа. Такова их участь. Умираешь, и о кончине твоей начинают задумываться неделю спустя, а через две, если искатели не возвращаются, все окончательно уверяются в их смерти, унося таблички с именами к столбу отмучившихся.

Искатели всегда ходят парой. На просторах Каторги необходимо постоянно быть начеку, готовым к опасностям, это основополагающий фактор выживания. Особенно в ночь; один отдыхает, второй бережет его покой и наоборот, и так из раза в раз, изо дня в день, из ночи в ночь, пока не откажешься или не умрешь. Но отказывались редко, почти никогда, в основном, умирали. Искатель - тяжкая ноша, но вместе с тем и приятная, но приятная конечно реже и справляться с ней в одиночку - проявление истинного мастерства, достигаемое единицами. Жители Домов любят и ценят искателей; порой угощают всяким, когда исключительно из доброты, когда в надежде на то, искатель прихватит им какую безделушку из Каторги, оставленную Старым миром. И ведь приносили.

Цой шел дальше, деревья редели. Холодный лунный свет просачивался больше, щедро освещая укрытое ночной мглой окружение. Отовсюду то и дело доносились дивные и одновременно ужасающие звуки тварей, пробудившихся от гула и тряски, вызванной Обелиском. Им, как и Цою, оно тоже в новинку.

Поразительно, не переставал удивляться Цой, столько времени Обелиск стоял совершенно неживым, и тут, на тебе - в раз взбаламутил всю округу. Должно быть, далеко не все покинули его стены после Крушения и там, внутри, ютилось нечто живое, - быть может, оно и выпускало зиму. Обелиск ведь не мог существовать сам по себе, без чьего-либо присмотра, это казалось Цою невозможным. Но больше всего терзали мысли о том, что разбилось о землю, что находилось внутри и находилось ли что-нибудь вообще. Неведение распирало искателя изнутри, вынуждая ускоряться. Как сложно было сохранять ритм, идти осторожно, как и всегда, стараясь не навлечь беды. Он шел, минуя опасности, оставляя их позади; обошел норы землероев, худощавых низкорослых обезьяно-подобных монстриков, любящих сырую, промозглую землю. Избежал кладки яиц каанаконд, громадных смертоносных змей, порою достигавших тридцати метров. Их яд считался самым сильным, но не особо мучительным, не убивал жертву, а моментально ее парализовывал, убивала каанаконда сама; обвивалась вокруг жертвы и душила, наслаждаясь треском ломающихся под натиском костей, но добыча погибала без боли, потому как яд давно лишил ее всяческих чувств.

Цой одолевал километр за километром и совершенно не чувствовал усталости. Неожиданно вспыхнувшее любопытство наполняло его неиссякаемой энергией, он почти забыл какого это, встречать в землях Каторги что-то неизвестное, уникальное и вот, годы спустя, разум вновь мечется в безуспешных попытках предугадать, что обнаружит, добравшись до места. Нет, Цой не чувствовал усталости, ощущал лишь неутолимую жажду новых открытий.

И не он один.

Кто-то брел западнее, неподалеку. Цой плавно замедлился и с каждым новым шагом, будто сливался с дикой местностью, растворялся в ней, становясь абсолютно невидимым. Он знал, как правильно передвигаться, не издавая лишнего шума, когда и у какого дерева остановиться, чтобы случайно подувший ветерок не донес его запах до неприятеля. Цой двигался так, как, наверное, двигалась бы сама Природа, будь ее физическая оболочка изящнее, не столь пухлая, как Земля. С людьми работало безотказно, а вот со зверями - далеко не всегда. Если бы не смертоносные чудища с Обелиска, Цой наверняка был бы самым опасным охотником Каторги, или лютым хищником, заключенным в человеческое тело, но если бы не чудища, он никогда бы не стал тем, кем являлся сейчас. Вот и гадай теперь: благодарить Обелиск или ненавидеть.

Выждав достаточно и пустив неизвестных вперед, Цой напал на след; судя по их числу, перед ним шли четверо мужей, довольно крупных, если верить глубине оставленных на земле отпечатков, от ста тридцати до ста пятидесяти килограмм, а один весил почти сто семьдесят, но вероятнее всего нес что-то, может, добычу. Это не могли быть искатели - слишком велики, да и в четвертом они никогда не ходили, возможно, отряд собирателей - у них сильные и рослые нарасхват, но груженый из них только один, а собиратели стараются распределять груз поровну, значит, не прав и впереди шли не собиратели. Бездомные, заключил Цой, зарубили какую дичь и тащат в лагерь. Окончательно убедился в правильности догадки, незаметно сократив расстояние между ними настолько, что удалось расслышать гогочущие голоса и смех, уловить их удушливый смрад.

«Совсем дурные, - подумал искатель, - напрочь, бивни, страх потеряли, в ночь так орать. Не к добру...»

Четверо здоровых детин, облаченные в изношенную одежду, обшитую обрезками плотной кожи, поверх которой крепились железные щитки вдруг притормозили - его заметить не могли, исключено. Один из них, тот, что нес на бугристых плечах тушу кабана, как-то особенно недовольно ворчал. Их бормочущей речи Цой, как не старался, разобрать не мог; ему порой казалось, что и они редко себя понимают. Только когда глядишь бездомному в его налитые яростью глаза, понимаешь, что ничем хорошим встреча не кончится и без смертей не обойдется. Да и окрас их внушал страх: черствая кожа, измалеванная в цветах леса должна служить маскировкой, но если только от людей - запах человеческого тела, аромат плоти, столь любимый хищниками невозможно перепутать ни с каким другим.

Продолжал наблюдать за дикарями, покусывая стружку локи - кисленькую травку, что бодрила организм и отгоняла подступающий сон. Бездомный с облегчением скинул с плеч тушу: решили устроить привал.

Цой осмотрелся, заподозрив, что место выбрано не случайно, однако все выглядело довольно естественно, разве что листва, застелившая землю, казалась немного необычной, но немалое расстояние между ними исключало угрозу.

Трое других разошлись в разные стороны.

Искатель инстинктивно предположил, что дикари вычислили его и не вызывая подозрений пытаются окружить, но это маловероятно. Умом, как и смекалкой, варвары славились не шибко. Бесповоротно Цой убедился в их слабоумии, когда те трое вернулись, держа в руках собранный хворост, и принялись разжигать огонь. В глуши Каторги, посреди ночи - идея не из лучших.

Подкинули сухих веток, и пламя с треском взвилось вверх. Костер, словно крохотный островок, окруженный непроглядной водной пучиной, приютил дикарей у своих залитых теплым светом берегов и рослый варвар, чье тело обрамлял оранжевый свет огня, величественно возвышался над побежденной тушей. Сняв с пояса жестяную банку с маслянистой жидкостью, мужик принялся смолить кабана.

Протяжно скулил ветерок, поигрывая опавшей листвой. Трое других расселись у танцующего костра и пока их тянущиеся тени плясали и тряслись на земле, там, в темноте за их спинами вспыхнула крадущаяся пара зелененьких глаз. Следом еще одна, а дикарям хоть бы что - они не могли их заметить, восторженно наблюдая за тем, как один варвар бормотал что-то особенно возбужденно. Он сидел, скрестив ноги и вожделенно глядя наверх, водил по воздуху могучими ручищами, ощупывая воображаемое женское тело. Резко дернул руками на себя и заржал, широко разинув рот; двое других ликующе подхватили ор, и голоса их слились, обернувшись грохочущим гоготом. И пока они, схватившись за животы, разрывали глотки завывающим хохотом, хищные, переливающиеся ртутью глаза подбирались все ближе и, наконец, замерли, притаившись, готовые напасть.

Цой облокотился о дерево, предвкушая картину быстрой расправы над бездомными, которая займет хищников и позволит ему отправиться дальше. Едва успел уловить низкое рычание, как раздавшийся звучный, дико угрожающий рев встряхнул варваров с места. За горевшими зелеными огоньками глаз показалась густая угольно-черная шерсть теневолка. Дикари вскочили на удивление быстро и лишь тогда, когда из-под лиственной трухи выскользнула прочная колючая сеть, поймавшая зверя, Цой осознал, как заблуждался - варвары хорошо подготовились; настолько, что тот, растирающий тушу мертвого кабана, лихо развернулся и метнул топориком точно в голову второго теневолка, выскочившего следом. Фаска угодила хищнику аккурат меж глаз, но не усмирила ярость, что закипала внутри. Зверь с томагавком во лбу, низко прорычав, накинулся на одного из дикарей, но тот, ловко вырвав топорик из башки твари, увернулся и с размаху вдарил по животному шипованной дубиной, прибив к земле. Двое других, не мешкая, вонзили в хищника металлические копья, и поспешили погасить огонь.

От довольной улыбки длинные, переплетенные в косы и окованные железными подшипниками свисавшие усы на лице рослого варвара разъехались, точно кулисы на сцене, и он, несколько раз, как бы в благодарность, постучал тушу кабана по брюху, а затем направился к зверю, увязшему в подвешенной ловушке. Теневолк низко завывал от боли, что причиняли острые шипы, впившиеся в плоть и изрезавшие ее почти полностью; черная шерсть слиплась от обилия густой крови. Бездомный подошел ближе, просунул руку в сеть и грубо ухватил ослабшего зверя за морду, оттянул и вонзил изогнутый кинжал прямиком в челюсть, довернул его с хрустом и вынул. Больше варвары не смеялись и не шумели, не разжигали огней - понимали, - могут не пережить еще одного нападения, потому как теперь не готовы к нему и возможно, совсем близко есть еще одна пара, или, того хуже - стая теневолков. Тихонько распутав сети, взвалили убитых хищников на плечи, присыпкой пыльцы перебили запах крови и ушли прочь.

Цой отправился дальше несколько позже, убедившись, что никто не вернется. И кольнул себя, ведь недооценил хитрости и коварства дикарей. Искатель удивился слаженности и четкости их действий, давненько искатель не встречал подобного представления в Каторге и отдал варварам должное, мысленно восхищаясь их подготовкой.