Отчетное выступление учеников районных школ в этом году совпало с Машиным днем рождения. Да еще, как по заказу, проводилось на ее родном катке, а не в «Школе высшего спортивного мастерства» на другом конце города, как в прошлые годы. На таких выступлениях катаются и шестилетки, только-только сдавшие зачет на «юного фигуриста», и подростки, которым нужно обкатать программу для второго или первого спортивного разряда. Ни судей, ни оценок нет; зрители – мамы-папы, бабушки-дедушки, друзья-знакомые – приходят посмотреть на своего фигуриста, похлопать и покричать ему «браво».

Только у Маши не было «своей» публики. Школьные друзья жили в других районах; мама принципиально игнорировала все, связанное с коньками. Вдобавок музыка у Маши была как у белой вороны – «Море» французского композитора Дебюсси. «Уж откопала так откопала, – ворчала Тамара Витальевна. – Ни мелодии, ни ритма, какая-то окрошка!» Но Маша уперлась. Под эту музыку простые элементы делались волшебными. На перетяжках – когда катишься то на одном, то на другом ребре конька, рисуя на льду волнистую линию, – Маша превращалась в парус, и соленый ветер выгибал и мягко клонил ее вправо-влево. На дугах, скользя на одной ноге с раскинутыми в стороны руками, она становилась гордой птицей и торжественно парила над морем. На беговых шагах мчалась по гребню волны за пенным барашком. А то представляла себя повелительницей стихий, что взглядом останавливает океанские валы, насылает ветра и сдвигает горы.

…Она выехала на лед одной из последних. Публика подустала, на трибунах было довольно шумно. Но стоило Маше начать выступление, как зрители прекратили шушукаться и ерзать. Неотрывно следили за каждым ее движением, вместе с ней переводили дыхание. Во время вращений аплодировали так громко, что она не слышала музыку. А потом устроили настоящую овацию и продолжали хлопать, когда Маша уже зашла за бортик. Она еще раз выехала на поклон, удивляясь и радуясь, что незнакомые люди кричат ей «браво», и в тот же миг заметила на трибуне знакомое лицо. Это был Гоша.

Он уже сто лет не ходил на каток; столько же времени они не общались. Когда случайно встречались на улице – в последний раз прошлой зимой, – на ходу бросали друг другу «привет-привет» и шли каждый своей дорогой. Но Маша спиной ощущала, что он оборачивается и смотрит ей вслед.

Выступления закончились. Зрители вперемешку с участниками потянулись с катка. Маша дожидалась в сторонке, пока схлынет народ, и невольно высматривала в толпе Гошу. Пропустив всех, она вышла самой последней – и увидела, что Гоша стоит снаружи, возле крылечка. Он шагнул навстречу:

– Привет, Маш.

На уроке рукоделия, классе в третьем, делали оптическую игрушку – тауматроп. Вырезали из плотного картона кружок, прокалывали по бокам, в отверстия вдевали веревочки. На одной стороне рисовали птичку, на другой – клетку, или вазу – цветы, аквариум – рыбку. Веревочки крутили между пальцами, кружок вращался, и птичка оказывалась в клетке, а рыбка в аквариуме. Маша изобразила на сторонах картонки два одинаковых мальчишеских лица, одному пририсовала усы, бороду и шляпу. Раскручивала свой тауматроп и видела одновременно мальчика и взрослого.

Вот и теперь в глазах у нее точно так же двоилось. Вроде бы Гоша ничуть не изменился: те же серо-зеленые глаза, русые с рыжиной волосы, ямочка на подбородке. Но он стал на голову выше Маши и держался просто и спокойно, отчего казался года на два взрослее мальчишек из ее класса: от такого не жди подколов и дурацких шуточек.

– Ты виртуоз, – сказал он. – Это было гениально. Катаешься прям как знаменитости по телеку!

– Да ты что, какой я виртуоз, – Маша даже отпрянула. – Я так, для себя занимаюсь. Я совсем не то, что они…

– Угу, не то. Ты лучше! Они просто разъезжают от бортика к бортику, прыгают и крутятся. А ты… Ты настоящую магию творишь, честно! Надо у тебя уже сейчас автографы брать, – он улыбался, и Маша заулыбалась в ответ, – а то поздно будет. Прославишься на весь мир, к тебе и не подступишься!

– Ага, – со смехом подхватила Маша, – возьми сто автографов, а когда я прославлюсь на весь мир, ты их продашь и разбогатеешь!

– Не-а, лучше себе оставлю, – он полез рукой во внутренний карман куртки, как будто и вправду за листком и ручкой для автографа, но вместо этого извлек небольшую стеклянную фигурку танцовщицы. Она стояла на прозрачном основании, как на льду, с раскинутыми руками и отведенной в сторону свободной ногой, и смахивала на фигуристку, которая выезжает из фигуры «тройка назад-наружу».

– У тебя ведь сегодня день рождения?

– А ты помнишь?!

– Ну, я увидел ее – и вспомнил, просто она на тебя похожа… – Впервые за весь разговор Гоша смутился, сунул Маше танцовщицу и торопливо закончил: – В общем, поздравляю. И желаю, э-э-э… стать олимпийской чемпионкой.

…Маша лежала в кровати с книжкой. Дочитывала главу из четвертого тома «Войны и мира», в которой Николай Ростов приезжает с визитом к княжне Марье. Было далеко за полночь, но спать не хотелось. Она отложила книгу. Стеклянная танцовщица стояла на подоконнике, Маша то и дело смотрела на нее и вспоминала сегодняшнее выступление.

«Стать олимпийской чемпионкой»… Это же невозможно. Это все равно что сдвинуть гору – не воображаемую, настоящую… Чемпионами становятся, наверное, какие-то особенные люди. А она кто такая? Обычная школьница с заурядной внешностью и средними способностями. Но в ушах снова и снова звучало Гошино «желаю стать олимпийской чемпионкой». И сердце все настойчивей колотилось от мысли: а вдруг? Может быть, они тем и особенные, что не боятся ставить себе великую цель? Верят в себя и в награду за свою веру получают способность сдвигать горы?

Что, если и она осмелится поверить в невозможное? Пусть на это уйдут годы, пусть придется отдавать все силы, тренироваться на полную катушку… Ради настоящей цели она бы вкалывала как сумасшедшая! Ради этого стоит жить!

Она вскочила с кровати, стремительно прошлась по комнате. Хотелось сию секунду бежать на каток, всю ночь отрабатывать прыжки, спирали, дорожки шагов… Она вытянулась в «ласточку», сделала бедуинский во вращение, прыгнула полуаксель, представляя, будто бы он тройной и она исполняет его на мировом чемпионате. Коленом задела раскрытую «Войну и мир», та соскользнула на пол. Маша подняла книгу, и в глаза бросилась последняя фраза главы: «…далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным».

Это было как ответ на ее вопрос. Как сигнал из будущего, которое говорило: «Я есть, я неизбежно, я тебя жду».

– Чем ты там громыхаешь? – послышался из-за двери недовольный мамин голос. – Почему не спишь до сих пор?

– Ложусь, – откликнулась Маша. Убрала книгу на полку, щелкнула выключателем. И в темноте нырнула под одеяло.

А танцовщица на подоконнике по-прежнему была хорошо видна и даже засветилась – на нее падал отсвет уличного фонаря. Ворот ее платья был позолочен, и казалось, что на груди у нее поблескивает золотая медаль.