От квартиры Будилова все иностранцы просто кайфуют. Когда они в нее попадают, им кажется, что это как раз то, что они и думали, представляя себе Россию, и ее быт. Квартира Будилова – это, так сказать, образцово-показательная коммунальная квартира. И она им нравится, она – как музей. Как музей быта и как художественный музей одновременно.
Картины Будилова гармонично уживаются там с соседями среди сковородок, кастрюль, выварок, шкафчиков, столиков, обвалившейся штукатурки и тому подобного. Петербург – город культурный, и соседи Будилова совершенно не против того, что он завешивает своими произведениями все пустующие пространства, ведь висят же картины в Эрмитаже, где жил царь и его семья. Поэтому, почему бы им не висеть и на Моховой? Соседи у Будилова хорошие. Они любят и понимают искусство.
Оказавшись в квартире Будилова, Антье и Йенс сразу же начинают фотографировать. Йенс – фотограф. С ним его подруга, которая просто так. И Франц тоже просто так, как нагрузка. Йенс и Антье приехали в Россию по делу, но, как говорится, с собственными самоварами. И их можно понять. Некоторые иностранцы даже едут к нам со своими продуктами, боясь, что здесь свирепствует голод, и что им здесь ничего не удастся купить.
Целью приезда Антье является сбор информации для ее агентства о ситуации в российском мире дизайна и архитектуры. То есть, она шпионка, поскольку сбор информации о чем-либо большинством словарей определяется как шпионаж. Правда, там стоит еще слово "секретной".
Значит, сбор секретной информации о чем-либо, является шпионажем. А то, что информация о российском дизайне и архитектуре может быть секретной, я вполне допускаю. По крайней мере, это секрет для меня. В этом я убеждаюсь, когда Антье просит меня показать ей что-нибудь достойное в этой области в Санкт-Петербурге. Тут мне приходится разводить руками.
– Понимаешь, здесь просто ничего этого нет! Нет здесь ни современного дизайна, ни архитектуры! Старый дизайн и архитектура есть, а новых – нет! – объясняю ей я.
– Ты просто не знаешь, – упрямствует Антье.
– Хорошо, тогда посмотри сама.
На обед я веду их в "Арт-кафе" Мухинского училища, чтобы они полюбовались на его убожество, и на профессионализм мухинских профессоров, потом немного гуляем по городу, договорившись, что вечером они за мной зайдут, и мы куда-нибудь двинем.
Мне же надо вернуться домой, потому что должна прийти Ксюша с ворохом одежды и обуви. Я сказал ей, чтобы она купила пленок. Деньги я с нее за порт-фолио брать не буду, но фотоматериалы пусть она покупает сама.
Дома на забытом на подоконнике мобильном телефоне нахожу короткое сообщение от Пии: Take a train and come to Lappennranta! Я жадно перечитываю его несколько раз. Оно приводит меня в полный восторг. Я буквально влюбляюсь в эту емкую английскую фразу. Я шепчу ее про себя. Я пою ее на разный манер – Take a train and come to Lappenranta!
Это – как название песни, как шлягер. Мне даже вдруг кажется, что такая песня уже существует. Должна существовать. В противном случае мне придется немедленно ее сочинить.И я бросаюсь сочинять всевозможные вариации песенок на английском языке, которые может быть когда-нибудь где-нибудь кто-нибудь исполнит.
"Take a train and come to Lappenranta – написала финская девочка русскому мальчику, – гласит одна из них, – но он не может этого сделать, так как их разделяет граница. А на границе собаки, злые советские пограничники и колючая проволока. Если он попробует ее перейти, его поймают и отправят далеко-далеко, в обратную сторону, в Сибирь, и ему тогда никогда не увидеть ни финскую девочку, ни Лаппенранту".
Другой вариант песни говорит о том, что русский мальчик обманул злых советских пограничников, перерезал колючую проволоку и пришел в Лаппенранту, но оказалось, что финская девочка его больше не ждет, что у нее есть уже шведский мальчик, с которым она познакомилась в Лаппенранте на дискотеке.
Третий вариант рассказывает о том, как мальчик купил на Финляндском вокзале билет, взял поезд на Лапперанту, и что это – поезд к ее сердцу. Их сердца встретятся в маленькой Лаппенранте для большой любви! Take a train and come to Lappenranta – напеваю я, набирая номер мобильного телефона Пии.
– Здравствуй, как дела?
– Ну, хорошо, а как у тебя?
– Ты что, правда, хочешь, чтобы я приехал в Лаппенранту?
– Да, приедь, но сегодня ты пропустил поезд, я послала тебе сообщение уже давно.
– Я забыл телефон дома и прочитал его только сейчас.
– Тогда приедь завтра утром. Только мне вечером надо ехать в
Хельсинки за машиной. Я тебя не могу взять с собой. Это касается только меня и Кая.
– Знаешь, скорей всего, ничего не получится. Здесь сейчас мои венские друзья и я должен ими заниматься. Но я буду ждать тебя в Петербурге. А на вторник я договорился с бабушкой, она сделает тебе после ванны массаж. Я тоже буду тебе что-то делать.
– Ладно, посмотри, чтобы у тебя все было хорошо! Пока!
– Ты тоже. Пока!
Ксюша приводит с собой тетеньку из Краснодара. Сама Ксюша тоже из Краснодара, а тетенька – это ее знакомая, которая будет делать ей макияж, и помогать одеваться. "И ломать нам весь кайф" – думаю я. Ведь я как раз собирался перейти сегодня к делу. Сколько же можно ходить просто так?
В прошлый раз помешало разбившееся зеркало. В этот раз она приводит постороннего человека. Нет, из Ксюши вряд ли что может получиться. Если не массировать ее плоскую грудь, не накачивать ее гормонами и не заставлять кувыркаться в постели, она так и останется девочкой-кузнечиком, а не станет фотомоделью или хотя бы пусть только девушкой для сопровождения меня на вернисажи и фуршеты.
Нет, с Ксюшей надо кончать. Есть другие девушки. На этой неделе прорезались две мухинки, которых мы с Гадаски зацепили в "Арт-кафе". Одну из них зовут Настя. Это, по-моему, высокая. Она-то и звонит. Говорит, что они хотят зайти в гости, дать советы по внутреннему дизайну. А еще звонит некая Оля, тоже хочет прийти. Желает сниматься в любом виде. А я здесь трачу свое драгоценное время на какую-то Ксюшу, ношусь с ней, как дурень с писаною торбою. Просто невероятно!
Меня спасают австрийцы. Они приходят, когда я уже из последних сил отстреливаюсь от Ксюши, жадно хотящей фотографироваться еще и еще. Как только Йенс выхватывает свою Минольту-автомат, Ксюша в страхе накидывает на себя одеяло, и при помощи краснодарской тетеньки начинает паковать шмотки. Это – победа!
– Глупая, – говорю я. – Дай ему сделать несколько кадров. Он же профессиональный австрийский фотограф. Снимает для крупных журналов. Попадешь куда-нибудь на обложку, прославишься!
Но Ксюша реагирует как-то закомплексованно. Вместе с тетенькой они ретируются, и мы остаемся одни.
– Толстой, мы не можем найти здесь современный дизайн! – возмущенно говорит мне Антье.
– Вы его и не найдете! Весь современный дизайн в этом городе – это моя квартира. Скоро я куплю себе красный диван и буду проводить на нем семинары по дизайну внутреннего интерьера для студенток Академии и "Мухи". Буду оформлять им его своим кожаным карандашом.
– Толстой, у меня есть предложение, – серьезно замечает Антье. -
Ты мог бы работать для нашего редакционного бюро, поставляя информацию из России. Ты знаешь немецкий и у тебя здесь хорошие связи.
– Хорошо, я обещаю над этим подумать. А вы посмотрели уже кафе
"Лаборатория"? Надеюсь, Будилов вам его показал. А "Колобок"?
– Ну, "Лаборатория" – это по дизайну как где-нибудь в Берлине, а
"Колобок" – это как западный фаст-фуд, как "Макдональдс". Нам надо что-нибудь аутентичное, русское.
– Будем искать. Кто ищет, тот всегда найдет. Но боюсь, что современный русский дизайн мне все же придется создавать самому.
– Толстой, ты – циник!
– Кстати, а не пойти ли нам в кафе "Циник"? По дизайну там тоже, как в Берлине, но цены на водку там русские, аутентичные.
Все наши походы по городу в поисках современного дизайна заканчиваются у Будилова грандиозной пьянкой до самого утра. Выпив, Будилов становится говорлив, начинает рассказывать об искусстве и о своих работах, а мне приходится переводить его искусствоведческие тексты.
– Значит, приходит Полинка, это дочка моя, вы ее видели, первого сентября со школы домой. Первый раз в первый класс. "Ну, как знания?" – спрашиваю я, а сам в это время плавки одеваю, хотел в Петропавловку на пляж пойти, погода хорошая была. А она меня за яйца как укусит! Да не Полинка, оса! Она в плавках сидела. Я как закричу, как сниму плавки и хуй Полинке показываю. А она мне на хуй смотрит и понять не может, зачем это я кричу и ей хуй показываю! А я от боли сам не свой. В других обстоятельствах я бы никогда Полинке хуй показывать не стал. Бегу к Фире, она в другой комнате сидела, телевизор смотрела. "Скорей" – говорю, – "Фира, высасывай, меня оса укусила! Да не это высасывай, дура, а жало! Оно там – под яйцами!" После этого я такое просветление от боли получил, что на другой день ос рисовать начал. С тех пор уже семь лет рисую.
Осы у Будилова, в самом деле, достойные. Я сам их люблю. В осах он сумел найти свой стиль и себя самого. Он делает их маленькими и большими, красными и желтыми, на разных форматах и в разных техниках, маслом на холстах и карандашом на бумаге.
У меня есть две работы с его осами. Одна большая, а другая – маленькая. Они стоят у меня в квартире, приставленные к стене вместе с другими картинами и ждут своего часа. Может быть, я повешу их над красным диваном. А, может, мне лучше купить желтый? В последние дни я стал думать о том, что красный цвет будет меня раздражать. Значит, поеду и закажу желтый. Только лень так далеко ехать.
Я вообще не люблю уезжать из центра. Когда я не в центре, меня охватывает паника, и я поскорей спешу в него вернуться. Побывав в каком-нибудь спальном районе Санкт-Петербурга, типа Гражданки или Пионерской, я буквально заболеваю, на меня нападает депрессия, от которой способна вылечить только шестичасовая прогулка по центру. Поэтому я избегаю там бывать и туда ездить.
У меня есть свой город и свой мир, который, как я подозреваю, не похожи на город и мир обитателя Купчино. Да и Бог с ним, с купчинским обитателем! Пусть он там себе обитает и радуется своим маленьким купчинским радостям, восторгается купчинскими красотами, дышит купчинским воздухом, ездит купчинскими трамваями и купчинским метро, пусть! Нет мне до него никакого дела, нет!
После пьянки у Будилова я решаю сделать паузу. Остановиться. Пора начинать лечение. Это серьезно. Пия хочет иметь от меня детей, и мне нужно быть здоровым. В понедельник она вернется с машиной, и тоже не будет пить, она мне об этом сказала. Не пить вместе нам будет легче. Не пить мне надо будет всего десять дней. Вместо алкоголя придется пить таблетки. Таблетки надо купить. Я покупаю их в аптеке "Для тебя и мамы" на Фурштатской и сразу же, не откладывая, принимаю первую дозу.