– Владимир, вы купили зеленый чай? – спрашивает меня по телефону

Ольга.

– Да, сразу два сорта.

– Тогда, ждите.

Я понимаю – это контрольный звонок. На часах семь. Наверное, уже вымыла голову и собирается. Размышляет, какие трусы ей лучше надеть. Интересно, побрила ли она пизду, и какая у нее там прическа?

В последнее время я все чаще убеждаюсь, что женщинам надо все говорить в лоб. Нужно оставаться наивнейшим дураком, чтобы полагать, будто между мужчиной и женщиной может быть безмолвное понимание. Иногда оно возникает, но крайне редко. Почти всегда остается какой-нибудь барьер, преодолеть который можно только вербально.

Женщине очень важно сказать. Открытым текстом, чтобы у нее не осталось сомнений. Это не всегда просто, потому что мужчина, как правило, панически боится женщину. Этот страх изначально запрограммирован генетически, переходя у большинства мужчин в бессознательную агрессию. Хотя почему-то принято считать, будто это наоборот, будто бы это женщина боится мужчину.

Ну, чего, сами подумайте, ей бояться? "Бабу хуем не испугаешь" – гласит народная мудрость. Если женщины чего и боятся, то именно этой неосознанной агрессии, проявляемой мужчинами от страха перед женщинами. Таким образом, страх порождает страх. Подобное порождает подобное. Замкнутый круг. Элементарная психология, не замеченная пока ни одним психологом, но подмеченная мной.

Не надо пытаться найти что-либо об этом в учебниках психологии или в трудах Зигмунда Фрейда! Я проверял, там этого нет. Как это часто бывает, простое лежит на поверхности и остается незамеченным учеными, задача которых усложнять примитивное.

Когда Ольга поднимается по лестнице, я как раз стою в двери и отдаю деньги соседке из 25-ой квартиры, собирающей на железную входную дверь с кодовым замком. Эта пожилая тетенька, накрашенная и приодетая по такому случаю, очевидно, забыла надеть юбку, и теперь она стоит передо мной в трусах и чулках.

Выглядит это нелепо. Сверху все нормально, прилично, снизу – вроде бы тоже, только юбка на ней отсутствует. По всей видимости, она так ходит из квартиры в квартиру уже давно, добравшись уже до моего последнего шестого этажа, а ей об этом еще никто не сказал. Да и как тут скажешь – "Не забыли ли вы надеть юбку?", "А что это вы так – без юбки ходите, не стыдно?", "Ой, а вы юбку-то надеть забыли!" Как тут не скажи, а все неудобно будет. Поэтому я ей тоже ничего не говорю. Я запускаю Ольгу внутрь и закрываю за нею дверь.

– Ты не знаешь, почему она ходит без юбки? – неожиданно переходит на "ты" Ольга.

– Наверное, забыла надеть. Вообще-то, это очень приличная женщина, как и ты – переводчица с английского. А юбка? А юбку я сейчас с тебя тоже сниму. Она тебе вроде бы теперь ни к чему.

С этими словами я беру ее голову в свои руки, чувствуя влажную шелковистость недавно вымытых волос, и впиваюсь ей в рот поцелуем. Она покорно выпускает сумочку на пол и некрепко обнимает меня за шею.

Потом я расстегиваю ей юбку, просовываю ладони рук по бедрам, так, чтобы проскользнуть по телу сразу под все – под юбку, колготки, трусы, а затем резко сдергиваю все вниз вплоть до самых высоко зашнурованных ботинок, сам при этом падая на колени. Теперь у меня перед носом пизда. Я отчетливо и ясно могу ее видеть. Она аккуратно подбрита с одним лишь специально оставленным сверху дерзко топорщащимся клочком волос. Я протягиваю свою нетвердую руку и опасливо трогаю ее указательным пальцем, словно она может меня укусить, и лишь затем, окончательно осмелев, запускаю его вовнутрь, ощущая обильно сочащуюся влагу.

– Перевозбудилась девочка, – торопливо шепчет мне сверху Ольга.

Я просовываю правую руку под изгибы коленей и, легким ударом заставив их подогнуться, испытанным приемом погружаю Ольгу на руки. Так я и несу ее на руках через всю комнату на мое убогое ложе, а, положив, расшнуровываю ботинки.

Откинув в сторону ботинки, начинаю снимать и откидывать одежду. Методично и последовательно, предмет за предметом. И только когда Ольга полностью остается голой, я на нее набрасываюсь.

Я жадно исследую ее тело, открывая его нагорья и впадины, как какой-нибудь географ-первооткрыватель типа Пржежевальского исследовал просторы Центральной Азии. Словно геолог, ищущий нефтяные поля или золотоносные жилы, ищу я эрогенные зоны. И лишь устав от сих изнурительных трудов, сую свою разгоряченную голову в недра живительного родника.

И тут мне вдруг представляется, что я – человек-мутант, странное двухголовое существо, городской интеллектуал с запасной головой-головкой. Главное для меня – предотвратить опасный конфликт между этими двумя головами, ведь когда думает одна, не должна думать другая. Они должны делать это по очереди.

Наверное, строю предположения я, головы эти непропорциональной величины из-за того, что одной из них пользуются постоянно, а другой – лишь от случая к случаю. Надо же ввести равенство, дав больше шансов униженному и оскорбленному собрату.

Я чувствую, как мысли мои опускаются вниз и перерастают в движение, а чтобы большая голова не осталась пустой, я наполняю ее воспоминаниями. Хорошо вспоминать под постанывания и покрикивания Ольги! Я медленно погружаюсь в прошлое и нахожу там румынку Лору, научившую меня раздевать женщин.

Очень важно правильно струсить трусы. Если у вас есть женщина, то это еще не значит, что вы умеете извлекать из нее удовольствия. Женщина – это инструмент, которым надо уметь орудовать.

Этот инструмент вы можете использовать для самозащиты, направляя его на ваших врагов, а можете – для приготовления пищи или уборки помещений. Инструмент этот многофункционален. Но сложнее всего – это научиться на нем играть, извлекая наслаждения и удовольствия. Прежде всего, предупреждаю я вас, инструмент должен быть хорошим, хотя иногда можно играть и на плохом инструменте.

Свой инструмент нужно любить и за ним ухаживать. Я не стану сравнивать здесь женщину со скрипкой, гитарой или виолончелью. Уверен, это делали уже многие. Я сравню здесь ее с тем единственным музыкальным инструментом, на котором я умею играть – с сибирским шаманским бубном.

Бубен – один из древнейших, а быть может, и наиболее древний музыкальный инструмент человечества, поэтому такого сравнения он достоин. Бубен используется шаманом для путешествий в другие миры, для достижения экстаза и транса. Чужое прикосновение его оскверняет, и тогда шаман или чистит его огнем, или добывает себе новый. Но вернемся к румынке Лоре.

Когда по пути из Австралии в Европу преждевременно щелкнул ластами профессор Фриденсрайх Хундертвассер, у которого я учился в Венской академии художеств, на его место взяли молодого художника Шмаликса – родного брата интендата австрийского государственного телевиденья.

Австрия – страна карликовая и почти каждый день там случаются подобные неожиданности. Например, вы совершенно случайно можете выпить кофе в каком-нибудь венском кафе за одним столиком с сестрой самого канцлера. А еще там все со всеми в родстве и родственные связи определяют многое, от карьеры и политики, до самой точки.

Шмаликс, не найдя себя в Австрии, уехал когда-то в Америку, постепенно обосновавшись в Лос-Анджелесе. Там он и вегетировал многие годы в качестве художника, пока в Вене ему не устроили профессуру в Вене.

Фамилия Шмаликс происходит от немецкого слова "schmal", т.е. узкий. Шмаликс эту фамилию оправдывал, хотя и старался быть широким. Широким жестом, например, он выбросил все тропические растения, закупленные профессором Хундертвассером для мастерских – лианы, пальмы и всякие прочие диковины, вместе с системами искусственного орошения и освещения. У Хундертвассера было двенадцать студентов по числу апостолов Христа. Шмаликс же взял себе сразу шестьдесят и принялся оставшихся в мастерских от своего предшественника студентов просто-напросто выживать.

Всего лишь за несколько недель из райской оранжереи мастерская на площади Шиллера превратилась в банку рыбных консервов, настолько перегруженной она оказалась. В один прекрасный день, придя в Академию, я обнаружил, что мое место-поместье урезано новой властью до смешного, а за моим рабочим столом, задвинутым в угол, сидит пухленькая блондинка.

Я бросился за помощью к ассистенту.

– Новому профессору нужны места для его студентов, поэтому вам придется делить ваше место с Лорой. И вообще, херр Яременко-Толстой, вам уже необходимо подавать на диплом! Идите, и хорошенько подумайте.

Я вернулся назад и стал думать. Лоре было лет восемнадцать. Своей толстой попой она плотно сидела на моем стуле и что-то сосредоточенно чертила в блокнот. "Выжить мне ее не удастся" – трагически констатировал я, – "значит, мне остается ее только выебать".

Однако выебать Лору оказалось делом нелегким. Я ухищрялся несколько месяцев, в конце концов, мне пришлось пригласить ее в Лондон, где у меня с Гадаски в то время был небольшой дом на окраине неподалеку от Гринвича.

На приехавшей в Лондон Лоре были голубые джинсы, которые я и стал с нее стягивать в комнатке второго этажа с видом на стадион "Чарлтон Атлетик". Расстегнув молнию, я неуклюже тыкался и мыкался, пытаясь стащить их то с одной стороны, то с другой, нетерпеливо просовывая руку то к пизде, то к жопе, а в итоге – за десять минут стараний не продвинулся ни на сантиметр. Джинсы слезать не хотели.

– У тебя что, никогда не было женщин? – презрительно бросила мне в лицо восемнадцативешняя Лора.

– Да, вроде бы, были, – смущенно промямлил я.

– Тогда, так! Слушай сюда. Я соглашусь с тобой поработать, но за это ты отведешь меня завтра в музей восковых фигур мадам Тюссо.

Дело в том, что почти все музеи в Лондоне, и Национальная Галерея, и галерея современного искусства Тэйт, и Бритиш Мьюзеум – бесплатные, а музей восковых фигур мадам Тюссо и музей Шерлока Холмса – платные, причем вход туда стоит недешево. Но в тот момент все это не имело для меня ни малейшего значения – я хотел одного. В тот момент я хотел Лору. Но для этого мне нужно было снять ее проклятые джинсы!

– Все очень просто, – снисходительно сказала румынка, поднимаясь с дивана, – дай мне твои руки. Так. Расстегнув джинсы, ты просовываешь руки вот здесь, справа и слева ласково по бокам под трусы и джинсы как можно глубже, а затем резким движением дергаешь вниз. Большие пальцы при этом можно использовать как крючки. Трусы всегда захватывай вместе с джинсами. Так, давай, пробуй! Хорошо, а теперь еще раз! Отлично, ты делаешь успехи! Запомни, трусы ты захватываешь вместе с джинсами. Рывок должен быть быстрым – полсекунды. Рывок – это самое важное. Когда мне так делают, я сразу же становлюсь мокрой, именно за эти полсекунды, даже если до этого я не хотела, я начинаю хотеть за эти полсекунды! Полсекунды, запомни – полсекунды. Насколько глубоко ты срываешь джинсы – до щиколотки или до колена, это не важно – важен рывок! Ну, хватит, теперь снимай их полностью. Завтра будем тренироваться еще…

И, немного подумав, добавила:

– При условии, что послезавтра ты отведешь меня в музей Шерлока

Холмса.