Снег падает и падает. На мосту через Фонтанку возле цирка мы на минуту останавливаемся, чтобы полюбоваться панорамой зимнего города. Звуки умирают, шаги становятся бесслышными, машины редкими и медленными, с усилиями продираясь сквозь наметаемые весенней метелью сугробы. "Пришла весна, и рады мы приходу матушки-зимы" – написал еще в 19-ом веке один из живших Санкт-Петербурге русских поэтов свой знаменитый каламбур.

Да, пятница 13 апреля 2001 года. Падает снег. Бедные комары Тимо

– каково им теперь, в такое-то ненастье! Бывает, что снег в Питере идет и в начале мая, на моем веку это случалось не раз. Поэтому снег в середине апреля не должен казаться чем-то особенным. Чем-то особенным он кажется только Хайдольфу с Кристиной, ведь в Вене уже давно весна. В Вене весна была уже в начале марта, когда я оттуда уезжал. Там уже что-то цвело, и на чем-то уже появлялись листья.

– Генерал Мороз! Карашо! – восторженно произносит Хайдольф.

– Хайль Гитлер! – кричат нам, полуобернувшись, два проходящих мимо подростка, уловившие немецкую речь.

– Sie haben uns erkannt! – радостно констатирует Хайдольф.

Нана встречает нас на входе в корпус Бенуа. Сегодня музей открыт для посетителей, и нам не надо идти через бюро пропусков. Мы следуем за ней направо, пересекаем несколько окартиненных залов и ныряем в незаметную дверь отдела новейших течений. Вчера Горбун на лекции не присутствовал, но Нана передала от него большой привет дорогим иностранным гостям в своем вступительном слове. Сегодня мы являем себя пред его светлые очи.

Сейчас Горбун сидит перед нами и нещадно хвастается, пространно разглагольствуя о своих недавних служебных командировках за границу, о встречах с известнейшими художниками и кураторами, директорами крупнейших музеев, и информирует нас о ближайших выставках в Мраморном дворце. Хайдольф рассказывает ему в свою очередь о себе и о своих планах грандиозных проектов и большой выставки в Русском Музее, на что получает полное понимание и добро Горбуна вместе с предложением немедленно, сразу же после встречи, осмотреть экспозиционные пространства на Миллионной.

Горбун крайне ласков и мил с нами, и он великодушно допускает нас в святую святых – в запасники отдела новейших течений. Вот уже десять лет на специально выделенные средства отдел Горбуна приобретает произведения современных русских художников. Нана препровождает нас из кабинета шефа в обширное помещение, оборудованное по последнему слову музейной техники французскими раздвижными шкафами, хранящими бесценные шедевры. Специальные приборы поддерживают в помещении нужный температурный режим. Посмотреть запасники отдела новейших течений было моей давней мечтой с тех самых пор, когда я о них впервые услышал.

Надо заметить, что существует два вида бесценных произведений искусства. Один вид – это произведения, цену которых трудно определить, поскольку они являются культурным достоянием человечества и, находясь на музейном хранении, не могут быть проданы на свободном рынке. Другой вид бесценных произведений – это те, которые вообще ничего не стоят, и никогда ничего стоить не будут.

По какому-то странному стечению обстоятельств отдел новейших течений Русского музея занят сбором именно этого второго вида бесценных произведений искусства.

В хранилище Нана перепоручает нас одной из сотрудниц, а сама с нами раскланивается – ей надо срочно куда-то бежать. Тетенька, к которой нас прикрепили, по-английски и по-немецки не говорит, поэтому мне приходится переводить для моих австрийских гостей. Сергея, чьей обязанностью является перевод, на высокую встречу решено было не брать, тем более что Горбун нормально объясняется по-английски.

Боюсь, что чувства мои от созерцания накопленных-накупленных Горбуном шедевров, мне трудно будет передать здесь без резких слов. Но я как-нибудь постараюсь это сделать. Вся коллекция состоит в основном из произведений Африкана и Кибира Старцева, но есть еще и картины каких-то других мастеров, впрочем, мало чем от картин Африкана и Старцева отличных.

– А это вот – работа Олега Зайки, – объясняет нам тетенька.

"А это еще кто такой?" – спрашиваю себя я, – "Какой-то Олег Зайка, ну надо же, хуй ему в задницу! Зачем он-то здесь нужен? Или Горбун наивно полагает, что это полотно Зайки, на котором тот написал маслом две зеленые елки на красном фоне, будет стоить через много лет так же дорого, как и работы Малевича?"

Но, если работа Зайки в хранилище только одна, то работ Африкана чрезвычайно много. Сляпаны они левой ногой, да и как еще они могут быть сделаны гопником от искусства, допущенным Горбуном в недра Русского музея?

Однако, это еще полпроблемы… Ладно – ошибся и накупил. Но как их теперь из музейного хранилища убрать? Это же сложнее сложного! С этим придется кому-то разбираться.

Из музея мы выходим не через корпус Бенуа, а через главный вход, там нас поджидают Сергей и художник Будилов. Мы забираем их с нами и отправляемся на Миллионную – смотреть выставочные пространства Мраморного дворца, где еще недавно размещался музей Революции и во дворе стоял броневик Ленина, на котором тот ездил за деньгами в занятый революционными солдатами и матросами Центральный Имперский Банк, в помещении которого расположился теперь Финансово-Экономический университет. А на месте броневика располагается сейчас конная статуя Александра Третьего, стоявшая прежде на площади перед Московским вокзалом, бывшим Николаевским. Все смешалось в этом городе и уже мало кто знает и понимает, что здесь зачем, и к чему.

На заснеженной площади перед отреставрированной табачным концерном решеткой, не успев еще отойти далеко, мы замечаем садящуюся в свой автомобиль Нану. Нана тоже нас замечает и вылезает обратно, машет, делая знаки подождать. Мы останавливаемся и ждем, пока она к нам подойдет.

– Володя, – говорит она, – хорошо, что я вас снова увидела. Вот тебе телефон Наташи Штремер, она была вчера на лекции. Позвони ей, она говорила с проректором Академии Художеств, они хотят пригласить твоего друга Хайдольфа читать осенью лекции для студентов-архитекторов. Ну, всего доброго, я спешу!

Я благодарно целую ее в лоб и говорю Хайдольфу:

– Поздравляю, тебя собираются пригласить преподавать в Академию

Художеств! Вот телефон, я должен им перезвонить и дать твой ответ.

– Я согласен, – говорит Хайдольф. – Давай сядем в кафе, и отзвонимся с моего мобильного телефона. Ты знаешь здесь что-нибудь по близости?

– По пути к Мраморному дворцу есть что-то на Миллионной.

На Миллионной мы забиваемся в тесное полуподвальное кафе "Трюм", и я звоню Наташе Штремер.

– Замечательно, – обрадовано трещит она в трубку, – вы не могли бы перезвонить сейчас Борису Ивановичу Кахну, он – проректор по научной работе. Запишите его телефон. Звоните, он в курсе.

Я перезваниваю Кахну и подтверждаю готовность Хайдольфа. Принципиальная договоренность достигнута. Мы уславливаемся созвониться позже, чтобы согласовать детали и сроки. Выпив и перекусив, приходим в Мраморный дворец. Я нахожу коменданта и требую планы, козыряя страшным именем Горбуна. Нам услужливо показывают выставочные пространства, в настоящий момент пустующие, и даже находят планы, на которые я, честно говоря, даже не рассчитывал.