С Будиловым мы заходим на Пушкинскую – взглянуть на слайд-шоу немки Катарины Венцель, сотрудницы германского консульства. Ну, что вам сказать? Наснимав следов на снегу, большей частью автомобильных, Катарина показывает их в полутемном зале одной из безликих галерей Пушкинской под чтение трактата Аристотеля "О государстве и демократии". Две симпатичные девушки, запорхнувшие на огонек диа-проектора, сбегают с просмотра, не дотерпев до конца, и я не успеваю за ними погнаться.
И ничего более. Наверное, Катарина сама себе выделила в консульстве грант на выставку, который ей надо было отработать. Одним словом – скучная, вялотекущая хуйня и все. Потерянная энергия, выброшенный вечер, и никакого уважения к людям, доверившимся и пришедшим. Нехорошо поступать так нехорошо.
По дороге назад мы заходим в большой спортивный магазин на Литейном, и я вижу там отличный боксерский мешок красного цвета. Он длинный, в человеческий рост, жестко-упругий, плотно набитый конским волосом и опилками, на стальных никелированных цепях для подвешивания к потолку. Короче говоря – заветная мечта садо-мазохиста.
Я просто не могу этот мешок не купить. Поэтому я бегу в банкомет за деньгами, а Будилов домой – за тележкой, и вот мы уже катим его вдоль по Литейному ко мне. Я подвешу его к потолку, и буду привязывать к нему женщин, занимаясь изощренными играми. У меня есть цепь с ошейником, на которую я сажал в "Манеже" голую бабушку, чтобы она не кусала зрителей.
А еще у меня есть прекрасные кожаные наручники с металлической клепкой, подаренные мне в Вене дочерью украинского дипломата Еленой Грищук, выходившей замуж за сотрудника миссии Организации Объединенных Наций. По странной, чисто девичьей логике полагая, что в замужестве они ей не понадобятся, она подарила их мне.
С Еленой когда-то была у нас короткая бурная страсть, но я не стал с ней тогда развивать отношения, поскольку была она гораздо интенсивнее меня по темпераменту и, признаюсь со стыдом, я не в силах был утолять ее жаркие нужды.
Когда мы встретились с нею в метро для передачи реликвии пост-модернизма, она ехала брать урок игры на двенадцатиструнной гитаре к пожилому русскому дяденьке-барду, от нее безумевшему и сочинявшему ей романсы. Я взял наручники и бессловно надел их себе на правую, а ей на левую руку. Она возражать не стала, и я без приглашения поехал с ней.
Я помню, как смотрели на нас в метро, а затем на улице люди, как переглядывались старушки и давились от смеха две юные школьницы. Как охуел русский дяденька-бард. И как неудобно было держать мне руку, когда она училась играть на гитаре. Как мы вышли потом вместе с дяденькой-бардом, чтобы где-то поужинать и выпить пива. Он был в длительном затянувшемся шоке, не сводя с наручников глаз и боясь о чем-либо спрашивать.
А как несподручно мне было есть венский шницель, и поднимать кружку с пивом. А как захотелось мне писать от пива, как я встал и пошел в туалет. Как приблизился я к писсуару и, как расстегнул брюки. Как, пока я расстегивал, она уже вынимала. Как ловко держала она, направляя струю брандспойта в фарфоровую посудину, мой удивленный член, прежде ничего подобного не видывавший. И как таращились на нас изумленно туалетные ссыкуны и засранцы, не понимая, в чем дело. Никогда больше в жизни я так приятно не писал.
Из Лапландии мне каждый день идут SMS-ы от Пии. Она пишет, что думает обо мне и скучает. В основном они стандартного образца – "Thinking about you", "Missing you", "Take care of yourself". А заканчиваются они словами "Hugs", "Love" или "Kiss". Причем мессидж – "Missing you" приходит, как правило, ночью – или с одиннадцати до двенадцати, когда она ложится и ей хочется, или с трех до четырех, когда она просыпается оттого, что ей хочется, и тогда она пишет.
Но иногда бывают мессиджи-отчеты в которых она сообщает о том, что она делала или делает в данный момент, как прошел ее реферат, как она была в гостях и еще о том, что, оказывается, шаманами в Лапландии интересуются и, что мой доклад, возьми она меня с собой, прошел бы там на "ура".
"А почему ж ты меня не взяла, жопа?" – думаю я. – "Конечно, интересуются. Чем же им там еще в Лапландии, кроме шаманов и оленей интересоваться? Это же и тюленю было ясно, что меня нужно брать! Дура набитая, просто сил нет и зла не хватает, тьфу".
Когда в пятницу я вхожу в галерею "Борей", повернув налево и пройдя через зальчик с колоннами в кафе, я вижу, что Анна Воронова привела. А привела она с собой еще трех теток. Тетки с блокнотами и ручками, суют мне визитные карточки. Что такое? Это все из пресс-службы корпорации "Строймонтаж". Они хотят работать с Хайдольфом и его раскручивать. Хорошо, хорошо. Мы обсудим стратегию. Но начинать рекламную кампанию раньше осени я не собираюсь. Мы с Хайдольфом решили, что сперва – выставка в Вене, а лишь потом с осени новый "Drang nach Osten" – прорыв на восток.
Как же мне успокоить возбудившихся тетенек, жаждущих заполучить под свои крыла прославленного западного архитектора? Я стараюсь быть конструктивным, и удовлетворяю их любопытство, объясняя, что в принципе надо, и как будет осуществляться финансирование проекта. Они чиркают в своих блокнотиках и собираются расходиться, оставляя меня наедине с Анной.
И я вдруг понимаю, что Анна Воронова дадена мне в качества аванса за будущее сотрудничество. От такого подарка отказываться вроде бы неудобно. Вот это да! Какой прозорливой оказалась Ольга! А как же мне теперь поступить с Ольгой? Она вот-вот должна позвонить. Кажется, я запутался. Произошла накладка. Досадное недоразумение. Приятная неожиданность. Теперь все зависит от меня. Послать на хуй Ольгу с ее ебаным СКИФ-ом? Увести к себе Анну Воронову?
Или отложить Анну Воронову на потом и все же сходить на СКИФ, чтобы не потерять Ольгу, потому что Ольга может мне этого не простить, если я ее так откровенно сегодня брошу. С Ольгой у меня очень хороший секс, она интеллектуалка и умница, она в курсе культурных событий, знает два иностранных языка, и рвать с ней мне не хотелось бы. Чем больше женщин, тем лучше. "Запас жопу не жмет" – философски сказал мне однажды еврей-портной в ателье на Загородном проспекте, отказываясь ушивать слишком широко сшитые мне брюки.
– Анна, у вас есть на сегодня планы? – начинаю я осторожно зондировать почву.
– Нет, у меня нет планов.
– А что вы хотите делать?
– Не знаю.
– Хотите куда-нибудь пойти?
– Можно.
– Хорошо, давайте тогда прогуляемся по Невскому и решим. День сегодня теплый и солнечный.
– Давайте.
В этот момент мне звонит Ольга.
– Дружок мой! – говорит мне она, – я уже вышла с работы и жду тебя в кафе "Жили-были" на углу Невского и Садовой.
– Ладно, – говорю я, не находя сказать ничего более умного.
Когда мы идем с Анной к выходу, нас замечает Рета, которая придумала показывать свои видеофильмы каждый вечер в течение двух недель, чтобы их смогло посмотреть как можно больше народу. Но сегодня зрителей нет, и она разочарованно шастает туда-сюда. "Только еще не хватало, чтобы она набомбила Пие о том, что видела меня с бабой! Ну почему все так сложно?" – думаю я. – "Почему мне сегодня так не везет, а? Как тут поступить? Что делать?"
– После того, как я вам позвонила, я пришла домой и стала чистить орехи, чтобы испечь торт. На следующий день у меня был день рождения, и я пригласила гостей.
– А орехи были грецкие, или лесные?
– Орехи были грецкие.
– Простите, что я перебил, продолжайте, пожалуйста, дальше.
– Когда я чистила орехи, моя двухлетняя дочь…
– У вас есть дочь?
– Да, у меня есть дочь.
– А у вас есть муж?
– Был, но теперь он живет сам по себе.
– Значит, вы чистили орехи, а ваша двухлетняя дочь…
– А моя двухлетняя дочь сунула в рот упавшую на пол скорлупку и подавилась.
– О, Господи!
– Я ничего не могла сделать, она посинела и начала задыхаться.
Вызвали скорую помощь, и ее отвезли в реанимацию. Врачи тоже не могли ничем ей помочь, кроме как разрезать горло. Два дня она была в больнице, а сегодня я забрала ее домой.
– Какой ужас! Она что – теперь одна дома?
– Нет, она с моими родителями.
– Зачем же вы пришли сегодня на встречу? Вы же могли связаться со мною и все отложить? Вам не следовало сюда приходить.
– Но ведь это моя работа. И, потом, была уже договоренность с другими.
– Какую страшную историю вы мне рассказали!
– Не будем об этом. Лучше, расскажите мне о себе – кто вы и что вы?
– Я долго жил за границей, Анна. Учился в Венской Академии
Художеств. А теперь вот вернулся в Санкт-Петербург. Хочу начать здесь новую жизнь.
– А у вас есть здесь ваши картины?
– Есть, хотите посмотреть?
– Да.
Тут я замечаю, что мы дошли до кафе "Жили-были", которое оформила моя знакомая художница Татьяна Николаенко, надоумившая меня два года назад сделать в "Манеже" перформанс с голой бабушкой. Помню, как это было, мы сидели тогда здесь с английской кураторшей Роксаной Пермар, концептуалисткой Людмилой Беловой и распиздяем Энвером. Сейчас здесь сидит Ольга. Решение. Надо принять решение.
– Знаете, Анна, давайте сделаем это в другой раз. Скажите мне телефон, я запомню. Вот вход в метро. Вы где живете?
– За Балтийским вокзалом.
– Я вам позвоню.
И, видя, как грустно мне улыбается Анна, я понимаю, что звонить бесполезно, что я упустил шанс, что ее обидел. Она доверилась мне, ей сейчас очень плохо. Она хотела пойти ко мне, со мной, чтобы я взял ее в сильные мужские руки, бросил на диван или на пол и грубо выебал. Ей это сейчас просто необходимо.
Какая же я сволочь! Смогу ли я когда-нибудь себе это простить? Может быть, никогда. Эта потерянная грустная улыбка, эти подернувшиеся слезами глаза, эта история с ребенком останутся во мне на всю жизнь. Как я буду за это себя ненавидеть. Я опустил женщину. Очень страшно опустил. Раскаяние бесполезно. В таких случаях вступает в силу закон кармы, значит, кто-то скоро опустит меня, какая-то женщина…
Лучше об этом не думать. Вот она, разгадка этого дня! А вот и Ольга, она сидит за столиком на террасе в лучах заходящего весеннего солнца и машет рукой. Я машу ей в ответ.
– Привет! Ты давно ждешь?