У Ольги дома я еще не бывал ни разу. В ее комнате с окном на Малый проспект Васильевского острова стоит шкаф, сервант, стол, стул, диван и гладильная доска. На полу лежит коврик. Я валю ее на коврик, хотя мне больше хотелось бы сделать все на гладильной доске, но доска явно не выдержит, поэтому я даже не пробую. Я сдираю с нее ее легкую весеннюю одежонку, надетую по теплой погоде, и она сдирает с меня рубашку прямо через голову, не расстегивая, словно шкурку с кролика. С Ольгой мы уже притерты друг к другу и знаем, что и как.

Мы притираемся с ней дальше, поднимая при трении температуру наших тел, повышая напряжение наших нервов, ускоряя частоту сердцебиений. У меня иногда случается так, что, занимаясь любовью с одной женщиной, я одновременно думаю о другой. Я знаю, что это невежливо по отношению к партнерше, и поэтому я никогда ей в этом не признаюсь. А было бы любопытно хоть раз взглянуть на реакцию.

Но меня при этом всегда останавливает подсознательный страх, что, услышав подобное признание, женщина меня из себя вытолкнет, лишив в самый ответственный момент доступа к вожделенному источнику наслаждения. Конечно, можно было бы сказать об этом и после, когда дело уже сделано, однако, стыдно выказывать себя неблагодарной свиньей – тебе дали, тебя пустили, тебя удовлетворили, а ты взял, да и насрал на голову, оскорбил и высмеял, повел себя недостойно! Есть вещи, которые лучше не знать. Не всякий человек способен принимать действительность такой, какая она есть.

Вот и я, когда не могу что-либо принять, превращаюсь в тупицу и тугодума. Мне ясно, что Пия отправилась на дэйт, она дала мне это со всей очевидностью понять, не сказав прямо словами, а разыграв небольшой, но довольно талантливый театрик. Неужели, это – месть? Она хочет меня ранить? Или же она решила таким образом разрушить наши отношения, сделав мне обидно и больно?

Нет, не может этого быть, она не могла бы так поступить! Она просто пошла, чтобы встретиться с кем-то из друзей, например, с Мерьей… Что за чушь! Я ведь знаю, что это не так, что она пошла ебаться! Что она ебется сейчас, когда я ебусь с Ольгой. Она ебется с кем-то другим, думая обо мне. Я всегда чувствую, когда она обо мне думает! От ужаса подобной мысли и от собственного бессилия мне становится дурно.

Мне не хватает воздуха, я вырываю свой рот из ольгиного поцелуя, как из противогаза, и полной грудью вдыхаю спетый комнатный воздух, насыщенный кислыми ароматами коммунальной квартиры, стойкими запахами пыли и плесени, гниющей картошки и протухшего соседского мяса. Я задыхаюсь, зайдясь в судорожном кашле. Но Ольга снова ловко ловит мой рот губами, натягивая на него защитную маску своего глубокого поцелуя, и кашель отступает.

Господи, за что же подобное наказание? Да, это я во всем виноват! Значит, она все видела и слышала в понедельник. Она была там, у меня в подъезде, она стояла за дверью, когда я непотребствовал с другой стороны с другой женщиной. Она, считающая меня своим будущим мужем и уже договорившаяся о нашем скором бракосочетании с финским служителем культа, вдруг убедилась в моей низости и подлости. Ну, разве это возможно простить? Господи, что же я натворил? Боже…

– Пия, Пия… – шепчу я. – Пия…

– Потерпи, сейчас я дам тебе пить, – говорит Ольга. – У меня в холодильнике есть минеральная вода. Будешь?

– Спасибо.

– Вот так. Что с тобой? Тебе плохо?

– Нет, уже все нормально. Подожди, на мой телефон пришло сообщение. Я слышал, как он издал характерный звук. Он где-то там – в куртке. Сейчас посмотрим.

"All the time I was with you, I was only with you. Pia".

Все верно – это пришло подтверждение моим ужасным догадкам. Что может быть красноречивее данной фразы? Надежда умирает последней. И вот она умерла. В сердце и в душе я чувствую сосущую пустоту. Но осознание все еще не приходит.

"Неправда!" – хочется крикнуть мне. – "Этого не могло быть! Как же я допустил? Почему я не бросился ей в ноги прямо перед Домом Кино, когда все уже понял, и не просил прощения, не каялся? Это могло бы ее остановить. Или уже не остановило бы? Как знать? Шанс упущен. Проклятье!"

– Мне надо идти!

– Уже? Ты не хочешь остаться?

– Нет, я пойду. Я получил неприятное известие.

– Что-то серьезное?

– Да, мне лучше побыть одному. Прости.

– Тебя проводить до метро?

– Не надо. Пока.

Я доезжаю на метро до Невского проспекта и там выхожу пройтись и подумать. Все, что произошло за последние насколько дней, не помещается мне в голову. На улицах по-прежнему толпы, хотя уже скоро двенадцать. Все пьют и куда-то идут, крики. Движение все еще перекрыто. Странный патриотический подъем человеческого быдла. Никогда такого не видел. Меня толкают со всех сторон, пока я не сворачиваю в одну из боковых улочек, там народу поменьше.

На набережной Фонтанки останавливаюсь, чтобы написать мессидж. За горло меня хватает горечь и злость, они душат меня, не позволяя успокоиться. "Zachem ty ubila nashu lubov? " Этот грустный упрек я отправляю Пие. Наверное, она уже спит и прочитает его только завтра. Интересно, что она сможет ответить? Если она вообще будет теперь мне отвечать. Я покупаю в ночном магазинчике бутылку пива, которое несколько притупляет остроту боли. Я устал, хочется спать. Я прихожу домой и быстро засыпаю чутким тревожным сном сибирского охотника, чующего опасность и прислушивающегося к каждому шороху, к каждому звуку.

В половине четвертого утра до моего слуха доносится кряканье мобильного телефона. Это пришел мессидж-ответ от Пии – "Why me?". Отличный ответ! Значит, она валит всю вину на меня? Конечно, это же я, можно сказать, вынудил ее потрахаться сегодня с каким-то боровом! Это же я трахался с Ольгой! Да, я знаю, что я виноват, но я не хочу наказания! Я исправлюсь и попрошу прощения. Зачем я ей лгал, отрицая, что у меня есть другая связь? Лучше было признаться, ведь ей все равно все стало известно. Но я не хотел ее ранить! А она посчитала, что я принимаю ее за полную дуру! И поэтому она пошла на такой отчаянный шаг. Как я запутался! Как я себя ненавижу!

Но, если она ответила, значит, она проснулась. Я пишу и посылаю ей отчаянный текст, с просьбой, позволить мне прийти и говорить с ней немедленно. Пишу, что для меня это важно, что мне очень плохо. "Please, please, please…" – умоляю я. Но ответа нет. Скорей всего, она снова уснула, а мне теперь не уснуть. Словно зверь в клетке, мечусь я по комнате, срывая злобу на своем маленьком друге. Я дрочу до изнеможения, до боли в руках и до спазм в яйцах. О, если бы это помогло! Но это не помогает! От этого мне становится еще хуже и гаже.

Дожив до утра, я не перестаю не находить себе места. События последних дней занимают все мои мысли. Я хочу во что бы то ни стало спасти ситуацию, к которой слишком долго относился шутливо и несерьезно. А она оказалась более чем серьезной. Я заигрался, не заметив, насколько далеко все зашло. Мне хочется забросать Пию SMS-упреками, но я себя сдерживаю, ожидая ответа на свое ночное послание.

"I feel as nothing, as do not exist anymore. Love, Pia" – эта женщина непредсказуема. Чудесно – она раскаивается в содеянном. Теперь я должен ее простить. И я с удовольствием это сделаю. Слава Богу, для меня это огромное облегчение. Выходит, что я победил и отныне смогу диктовать ей свои условия. У нее появилось чувство вины, на котором надо будет постараться сыграть.

На самом деле, я не люблю чувство вины – ни свое, ни чужое. Чувство вины – это страшная и опасная штука. Это чувство почти невозможно контролировать самому, но ним легко манипулировать со стороны. Человек, чувствующий вину, теряет себя. Он начинает метаться, поступки его становятся неадекватными и неожиданными, он может сделать то, чего никогда бы не сделал. И даже, если его простить, это не всегда помогает, а иногда только наоборот все усугубляет. С чувством вины нужно поступать осторожно, поскольку оно обладает колоссальной разрушительной силой. В понедельник оно появилось у меня, сегодня утром – у Пии. Бедные мы с ней, несчастные.

Я пишу ей ласковый текст, что скучаю, и что хочу ее видеть. А она отвечает мне приглашением к себе в пять. Собираясь к Пие, я собираю в пластиковый пакет скопившееся у меня грязное белье, чтобы его заодно у нее постирать. Буду вести себя уверенно. Если она разрешила мне стирать, значит, я буду стирать.

Так, с грязным бельем я заявляюсь к ней в пять. У нее опять Гульнара. Пия лежит голая на столе, подставляя ей спину. Она вся в синяках. Гульнара делает ей жесткий массаж на похудение. Предоставленный самому себе, я деловито загружаю свои грязные шмотки в машину, запускаю ее на двухчасовую программу и иду в спальню спать. После беспокойной ночи мне спится спокойно. Никто меня не тревожит. Лишь издалека доносится легкое равномерное тарахтение стиральной машины и голоса Пии и Гульнары, слабый лай койры и гортанные выкрики Кая.

Я пробуждаюсь часа через полтора. Шум стиральной машины все еще слышен. Потягиваясь, я выхожу из спальни и сталкиваюсь лицом к лицу с разъяренной Пией.

– Почему ты не спросил, если можешь стирать? Нужно всегда спрашивать!

– Но ты же мне разрешала! Сказала, что я могу приходить и стирать, когда захочу!

– Это не так! Нужно каждый раз спрашивать!

– Извини, я не так тебя понял. А вчера у тебя был дэйт? Ты мне изменила?

– Ха-ха, я? – она неестественно смеется. – Ничего не было! Ходила встречаться с друзьями! А что? Ты – jealous? Как это будет по-русски?

– Jealous – это означает – ревнивый, ревновать.

– Ты ревновал? – она смотрит на меня с неподдельным интересом.

– Да, я ревновал!

– Ты, правда, ревновал?

– Почему ты думаешь, что я не могу ревновать? Конечно же, я ревновал!

– Ой, – начинает хихикать Пия, и потом добавляет вполне серьезно:

– Знаешь, если бы я ходила замуж, я бы никогда не сделала это с другим мужчиной!

– Значит – ты сделала это вчера!

– Я тебе ничего не скажу.

– Но ты ведь хочешь ходить за меня замуж?

– Я в этом уже не уверена. И, вообще, мы делаем паузу. Мне надо думать!

– Я хочу с тобой сегодня остаться!

– А я – не хочу! Лучше, если ты уходишь домой! Мы можем увидеться в выходные, хотя я не знаю, как у меня будет со временем. Я должна дежурить по консульству. Это значит, что у меня будет с собой мобильный телефон горячей линии, и по любому поводу меня могут вызвать в любое время на работу.

– Ты меня мучаешь. Мне можно остаться?

– Нет, я же сказала – уходи!