– Давай не будем брать мотор, а прогуляемся по ночному городу, – предлагаю я. – Это займет минут тридцать-сорок, не больше. Нам все прямо и прямо, а потом направо.
Мы идем по Загородному проспекту мимо дома, в котором до эмиграции жил Гадаски со своей тогдашней подружкой – дочкой профессора Ленинградского института железнодорожного транспорта Леночкой Краковской. Гадаски и Леночка учились в институте, в котором преподавал ее папа, правда, Гадаски потом выгнали за неуспеваемость, а Леночка благополучно доучилась там до конца.
Они даже хотели тогда пожениться, но папа Леночки был против, потому что папа Гадаски был простым инженером в каком-то захудалом конструкторском бюро, а сам Гадаски работал дворником, за что ему и дали служебную комнату в огромной коммунальной квартире на Загородном проспекте.
Они жили вместе. Леночка переехала в убогую комнатку Гадаски. Тогда я бывал у них и даже чуть-чуть завидовал нежной романтичности их отношений и самопожертвованию Леночки. Их счастье казалось безоблачным.
Летом Леночка уехала в стройотряд, а Гадаски остался в городе дворничать. В стройотряде она сошлась с комиссаром стройотряда, комсомольским секретарем института. Гадаски в отместку уничтожил свой и ее комсомольский билет. Гадаски всегда был лютым антисоветчиком и ненавистником коммунистической власти.
Новый друг Леночки – комсомольский секретарь института выдал ей новый комсомольский билет и сделал ей предложение. В данном случае папа Леночки не имел абсолютно ничего против, и она благополучно вышла замуж за секретаря. Эта печальная история отчасти и послужила поводом для отъезда Гадаски за границу. По каналам польской "Солидарности" я организовал тогда переброску его через Польшу в Австрию, откуда он уже сам расселился дальше, очутившись, в конце концов, в Англии.
После Леночки Краковской Гадаски уже никого в своей жизни не любил. Конечно же, ему приходилось влюбляться на насколько дней или недель, или же привыкать к сожительству с какой-нибудь женщиной, но настоящей, глубокой и сильной любви узнать ему было более не суждено. Он отлюбил свое раз и навсегда – тогда, в коммунистическом Ленинграде конца 80-х годов.
Мимо дома, где жил когда-то Гадаски, мы проходим молча. Я не хочу тормошить его былые раны, а он сам напряженно молчит. Возможно, что-то неприятное вспоминает. Незаметно оставляем позади коротенький Владимирский проспект, наверное, самый короткий проспект города.
Перейдя через Невский, попадаем на Литейный. С Литейного мы сворачиваем на Чайковского. Это уже моя улица. Здесь я знаю почти каждый дом. Почти с каждым домом здесь связана своя особенная история.
Весь путь до Чайковского 54 мы проходим в молчании. Каждый думает о чем-то своем. Молча поднимаемся в квартиру.
Поздно. Надо ложиться спать. Я уступаю Гадаски надувную кровать – мой единственный предмет мебели, а сам устраиваюсь на полу, завернувшись в свое старое, подбитое лисьим мехом пальто.
Надувную американскую, четырехкамерную кровать купил Маленький Миша, разумеется, на мои деньги. Вначале он долго убеждал меня в разумности и удобстве такой покупки. Кровать стоила недешево, но спать на ней неудобно. Она скрипит и визжит всеми своими четырьмя камерами. Кроме того, она осквернена проститутками Маленького Миши и трихомонадной спермой Игоря Колбаскина, выплюнутой на нее Леночкой Краковской.
О, здесь я вынужден буду открыть страшную тайну. Тайна эта действительно страшна, и я боюсь рассказать о ней Гадаски, поскольку не знаю, как он к ней отнесется. Конечно, он человек свободных нравов, но, как знать, как знать! Тем более что здесь замешана его первая любовь!
Это случилось во время моего краткого февральского визита, когда я, не взирая на ограниченность во времени, даже успел съездить в Москву. Ох, лучше бы всего этого не случалось! Однажды вечером художник Игорь Колбаскин зашел ко мне в гости с…
Игорь Колбаскин. Об этом человеке нужно бы рассказать подробней, поскольку имя его еще не раз промелькнет на страницах романа. Для начала скажу кратко – Игорь Колбаскин, окончив еще при старом режиме Хабаровское педагогическое училище, начал свою преподавательскую карьеру в одной из средних школ Хабаровского края.
Начал он ее, впрочем, не очень удачно. А именно – он был уличен в том, что запирался в классной комнате со своими несовершеннолетними ученицами и демонстрировал им свой член, будучи при этом отнюдь не учителем анатомии, а истории и географии. Историю с членом замяли, но Игоря Колбаскина с учительства выперли.
Его молодая жена, так тогда и не поверившая во всю эту, как она наивно думала, грязь, выливаемую на ее супруга, предложила уехать куда-нибудь далеко-далеко, где их еще никто не знает, и начать новую жизнь. Этим далеко-далеко и стал город Ленинград, переименованный вскорости в Санкт-Петербург. Там из учителя-извращенца Игорь Колбаскин превратился в художника-извращенца.
Если у вас есть доступ в интернет, не поленитесь заглянуть на сайт www.artpiter.ru _в "Грязные откровения Игоря Колбаскина", чтобы вам сразу все стало ясно. Жена Игоря Колбаскина, осознав свои наивные заблуждения, торопливо бросила своего мужа-монстра. Сказать кстати, монстром Игорь Колбаскин совсем не выглядит. Он выглядит просто гаденьким, но весьма симпатичным типчиком. Игоря Колбаскина я даже по-своему люблю, как типаж, конечно же.
Гадаски же Игоря Колбаскина недолюбливает. Игорь Колбаскин отвечает ему взаимностью. Я мог бы рассказать в этой связи пару пикантных историй, но боюсь чересчур отвлекаться. Мне кажется, что меня постоянно уводит в сторону, и я никак не могу приблизиться к теме. С другой стороны, необходимо многое объяснять и хоть в нескольких штрихах описывать портреты основных персонажей.
Информации слишком много. Мой роман – это срез времени, энциклопедия русской жизни в период с 13 марта по 21 июня 2001 года. Немногим больше трех месяцев, которые надо компактно вместить между первой и последней страницей.
Сейчас, когда жизнь стала гораздо интереснее и интенсивнее литературы, нужно просто описывать ее куски, делать так называемый Zeitschnitt, срез времени, нарезать время, как колбасу. Время – продукт скоропортящийся и поэтому резать его надо быстро. Время, как и съеденная колбаса, быстро исчезает и забывается.
С Леночкой Краковской Игорь Колбаскин познакомился на party, которую мы с Тимом устраивали прошлым летом на Фурштатской 13, в доме рядом с американским консульством. На party оказался и Колбаскин, которого как бы никто и не приглашал, но который как-то о party пронюхал и пригласил себя сам. Вообще, в большой четырехкомнатной квартире, снимаемой нами у моей несостоявшейся любви Анны Егоровой, студентки факультета журналистики университера, народу набилось много. Гадаски появился там с Леночкой, на которую Игорь Колбаскин сразу же положил свой глаз, записав ее телефон в свою записную книжечку.
Леночка была к тому времени уже матерью двоих детей, недавно разведшейся со своим вторым мужем. Работала она в представительстве какой-то компании, торгующей мобильными телефонами, и зарплату получала в долларах. После развода с мужем она купила себе трехкомнатную квартиру на Литейном проспекте.
Почему Игорь Колбаскин не занялся ею сразу, до сих пор остается для меня загадкой, но за день до моего отъезда в Вену в феврале он позвонил мне и сказал, что созвонился с Леночкой, и они хотят зайти ко мне вечером в гости. Только попозже, так как ей надо будет сначала уложить детей спать.
У меня как раз оставалась литровая бутылка крепкого английского джина "Бифитер", купленная мною в магазине duty-free. Они появились около десяти. Колбаскин и Леночка уселись на край надувной американской кровати, а я сидел на полу. Мы пили джин, разбавляя его ананасовым соком, и быстро пьянели. Говорили о жизни. Леночка сказала, что видела меня несколько раз по телевизору и удивляется, что я стал таким известным.
Мне было приятно это слышать, хотя я и не считаю себя очень известным. Просто меня любят показывать по телевизору. Так получается. Будь то ВВС, CNN, австрийское телевидение или какой-нибудь захудалый шестой канал питерского, меня всегда стараются показать, причем совершенно по разным поводам. Практически в каждый из моих приездов в Россию меня показывали по телевизору как минимум раз или два. Видимо, карма у меня такая, что меня показывать любят.
В какой-то момент нашей беседы Игорь Колбаскин, сидевший поближе, стал осторожно трогать Леночку за пизду. Заметив, что она воспринимает его поползновения благосклонно, смотря при этом исключительно на меня, я вытащил свой возбужденный член, который она тут же жадно схватила рукой, делая ритмические движения.
Наши действия Игори Колбаскин воспринял как сигнал к началу небольшой оргии и начал стаскивать с нее джинсы. Затем он тоже достал член, и Леночка взяла его в свободную руку. Так она дрочила нам какое-то время, а мы трогали ей пизду и грудь.
Ее грудь под задранным свитером оказалась обвислой и дряблой. Вообще, весь ее передок выглядел как старая половая тряпка, несвежим и дряблым. Казалось, что нею каждый день мыли, драили пол в какой-нибудь коммунальной квартире. Однако мне в тот момент ее почему-то хотелось. Поэтому я раздвинул ей ноги и засунул свой член в ее разебанные влажные внутренности. Конечно, мне следовало бы надеть презерватив, что я всегда обычно и делаю, но в тот раз я почему-то этого не сделал. Я поступил в высшей степени иррационально, примерно так же, как Светка, съевшая горшок протухшего рагу в кафе на Пяти Углах. Перед глазами я видел пыхтящую задницу Игоря Колбаскина, дававшего Леночке в рот. Может быть, мне казалось тогда подсознательно, что Леночка, будучи матерью двоих детей и до недавнего времени замужем, не может меня ничем наградить. Я скорее боялся Игоря Колбаскина, но я ведь ебал первым.
– Лена, я могу кончить в тебя? – поинтересовался я на всякий случай, чувствуя приближение оргазма.
– Конечно! Давай – кончай!
Я выстрелил в нее поток горячей спермы и тщательно все там хуем перемешал, превратив ее мятую пизду и живот в горячее липкое месиво.
– Может поменяемся? – спросил я у Колбаскина.
– Да у меня что-то вообще не стоит, – ответил он, покорно уступая мне место.
Леночка жадно облизала мне хуй и принялась строчить быстрыми короткими движениями, словно Анка Пулеметчица. Я смотрел на ее раскрасневшееся от усердия лицо и думал о Гадаски. Как он мог любить подобную блядь? А, может, она тогда не была еще такой блядью? Нет-нет, была, была! А не то не изменяла бы ему с комиссаром стройотряда – секретарем комсомольской организации института.
От этих мыслей мой хуй снова заматерел, и я поехал по второму разу. Наблюдая мои подвиги, возбудился и Игорь Колбаскин. И снова я видел у себя перед глазами его ритмично дергающуюся пыхтящую задницу. Когда я кончил, кончил и Игорь Колбаскин, и я хорошо видел, как Леночка гадливо сплюнула его сперму на надувную резиновую кровать, на которой теперь, сладко посапывая, спал ее бывший возлюбленный Гадаски.
Когда я мыл себе хуй, мне показалось, что он какой-то чересчур красный. Уже в Австрии, через какое-то количество дней я почувствовал слабое пощипывание и начал волноваться. В панике позвонил в Питер Игорю Колбаскину.
– Ты знаешь, у меня трихомоноз, но вас с Леной я заразить не мог, так как в пизду я ее не ебал! Вернее ебал, но не кончил, это было уже потом, когда я провожал ее домой, у нее в квартире.
– Но я же давал ей в рот после тебя!
– А я ведь тогда еще не спускал. Знаешь, мой врач сказал, что вероятность твоего заражения ничтожна.
– Но у меня что-то есть, я чувствую! Ты уже сказал Леночке?
– Пока нет. Может, ей вообще не стоит что-либо говорить?
– Скажи обязательно! Пусть она пойдет и проверится! Думаю, она чем-то меня заразила.
– Не поднимай паники, все не так страшно.
– Это тебе не страшно, старый трихомонзник, штопаный гондон! А мне – страшно! Почему ты ничего не сказал?
– Я не знал. У меня через два дня после нашей оргии вдруг все проявилось, хотя, как сказал врач, трихомоноз у меня в запущенной форме. Очевидно, его проявление было чем-то спровоцировано. Наверное, у Леночки действительно что-то есть.
– Позвони мне, когда узнаешь!
– Я лучше пришлю тебе e-mail.
– Хорошо, тогда лучше сразу на мобильный телефон. У тебя есть адрес?
– Есть.
Через несколько дней он действительно прислал мне e-mail: "Лена проверилась, у нее – гарднерулез. У меня тоже. Лечимся вместе". Я тут же срочно перезвонил в Питер.
– Слушай, что это такое – гарднерулез?
– Это – гарднереллы, типа амеб. Микроорганизмы. Неприятно, но не страшно. Приезжай, будем лечиться вместе! Я посоветую тебе хорошего доктора. А пока ты можешь даже трахаться, но с презервативом.
– Скажи, пожалуйста, как проявляются эти гарднереллы или гардемарины, черт бы их там побрал, а?
– Да никак особенно не проявляются. Ты бы их мог и не заметить.
Лена хотела даже тебе не говорить. Это не страшно. Эти "гардемарины", как ты их назвал, лечатся антибиотиками за 10 дней, но, сперва, надо сделать анализ, убедиться, что они у тебя действительно есть.
В том, что они у меня есть, я был уверен на все сто. Надо же так, всегда был осторожным, а тут один единственный раз без презерватива и – здравствуйте гардемарины! На поход к врачу, анализы и лечение в Австрии у меня просто не оставалось времени, поэтому я решил дать "гардемаринам" до поры до времени возможность посвирепствовать в моем хуе, занявшись лечением уже в России. Все равно, половых контактов у меня в тот момент не намечалось.
Признаться во всем этом Гадаски я не могу, рассчитывая в тайне от него сходить к врачу. А Колбаскин и Леночка, даже если он с ними встретится, вряд ли сами ему о чем-то расскажут. Гадаски спит, а я не могу заснуть, ворочаясь с боку не бок на жестком полу. Может быть, сейчас придет приведение? Но, нет. Оно не придет. Оно никогда не показывается, если в квартире ночует больше одного человека. Наверное, боится больших скоплений народа, не любит устраивать ненужные зрелища, предпочитая тонкий индивидуальный подход.