Мой любимый рассказ у Дая (это, естественно, псевдоним) о том, как всякий раз, когда он хотел изменить жене, с ним происходило что-то непредвиденное, препятствовавшее измене. Среди дюжины описанных им случаев нет особенно эффектных или анекдотических. Рассказывая о неспособности своего любвеобильного персонажа уклониться от неизбежности очередного провала, Дай, казалось, не стремился развеселить читателя. Он просто документировал события жизни, чтобы продлить память о них. Литература была для него своего рода морской раковиной, прикладываясь к которой, он слушал приятный ему звук. Правильно, это — цитата из Кундеры.

Из списка непредвиденных случаев я выберу три, почему — вы узнаете позже.

Один раз, выходя из автобуса, он поскользнулся на мокром тротуаре и подвернул ногу. Из-за этого он не смог пойти в спортивный клуб. Вечером того же дня к клубу подъехала синяя «Хонда-Аккорд», за рулем которой сидела молодая женщина по имени Лена. У нее были прекрасные черные волосы, замечательные карие глаза, чувственные губы и удивительной красоты руки. В нее можно было влюбиться за одни эти руки. В его случае именно так и произошло. Он встретился с ней в офисе у своего дантиста, где она работала медсестрой. В свои 33 года она еще не сомневалась, что найдет приятного ей спутника жизни, но тревожная мысль о том, что поиск немного затягивается, стала время от времени наведываться к ней. Она приехала специально, чтобы задать Даю прямой вопрос: каким он видит развитие их отношений? Она могла задать этот вопрос и по телефону, но подумала, что при личной встрече ее внешность поможет ему принять единственно правильное решение. Добрых два часа она просидела в машине, слушая Сесарию Эвору и представляя, как он выйдет на улицу — подтянутый, со спортивной сумкой через плечо — и она просигналит ему. А он лежал дома на диване перед телевизором. Рядом стояли бутылка каберне и тарелка с сыром, виноградом и сухофруктами, которую ему соорудила не очень любимая в тот момент, но все равно очень заботливая жена Ольга.

Видя, как он мается, невпопад отвечает на ее вопросы и очень нервно реагирует на телефонные звонки, Ольга, как говорится, вычислила его. Измотанный двойной жизнью, он сдался без боя. Она тогда предложила ему сделать выбор и не обманывать ни себя, ни ее. Он попал в тупик: Лена была младше его на тринадцать лет. Он легко представлял себя самого лет через десять, уже сильно сдавшего, с потекшими щеками, плешеватого, и ее — все еще очень привлекательную полногрудую брюнетку. Это был бы, что называется, неравный брак. Поэтому он хотел, чтобы последнее слово осталось за ней.

В тот вечер, когда жена поставила ему ультиматум, бушевала гроза. Дождь хлестал как из ведра. Молния то и дело с оглушительным грохотом раскалывала небо на мелкие куски. Порывы ветра повалили много деревьев и оборвали линии электропередач на огромном пространстве Восточного побережья, от Бостона до Норфолка. Гроза выглядела достойной декорацией к семейной драме. Ольга подала ему телефон и вышла из комнаты. Но из-за непогоды его попытка связаться с Леной оказалась неудачной. Она жила в Коннектикуте, он — в Бруклине. Мобильная связь не работала. Поскольку Ольга ждала ответа, ему ничего не оставалось, как проститься с Леной, оставив запись на ее автоответчике.

Года через два после этой истории Дай попал в автомобильную аварию из-за другой своей пассии — ресторанной певицы Светы. Светика. Та только что отпела свое и вышла на улицу. Было около полуночи. Он ждал ее у ресторана не один. Он знал, что у нее есть другие ухажеры, но ему это было абсолютно безразлично. Он просто хотел ее, очень молодую и невероятно сексуальную, как голодный хочет мяса. Увидев сразу двух кавалеров, Светик мудро решила не отдавать предпочтения ни одному из них, что позволяло сохранить обоих. Изобразив высшую степень раздражения, 25-летняя бестия решительно направилась в сторону желтой вывески кар-сервиса. Стук каблуков, разлетающиеся полы черного платья, развевающиеся на ночном ветерке соломенные волосы заставили его сердце сжаться от боли. Нет, не Светик, а сама жизнь уходила от него! Дай завел мотор и медленно поехал за ней. Соперник двинулся следом в своей машине, ожидая, чем кончится их диалог. Диалог был таким: «Света, остановись, сядь ко мне, мы должны поговорить!» Она: «Да идите вы оба к черту!» Кончилось тем, что он проехал на красный сигнал светофора и врезался в машину, пересекавшую перекресток. С места происшествия его увезла «скорая», а Светика увез домой тот, другой.

Еще один случай — с официанткой Юлей. Он познакомился с ней в турецком ресторане в Бей-Ридже, куда они зашли с Ольгой поужинать. Дай имел обыкновение заводить разговоры с незнакомыми людьми, проявляя к их историям чисто профессиональный интерес. Он работал репортером в иммигрантской газете, поэтому на любое знакомство смотрел как на материал для новой статьи. Юля родилась в Якутии. Ее родители работали горными инженерами на алмазных приисках. До пятнадцати лет она жила в краю, единственной достопримечательностью которого является северное сияние. В начале 90-х она увидела по телевизору передачу о Иерусалиме. Город с сияющими на солнце куполами церквей и мечетей очаровал ее. Она выучила иврит по словарику и, когда семья перебралась на Украину, устроилась переводчицей в летний лагерь Сохнута. Работники лагеря были уверены, что она еврейка. Ее премировали поездкой на историческую родину. В Иерусалиме она вышла замуж за тренера сборной страны по лакроссу и уехала с ним в США. По ее словам, причиной их развода стали его постоянные измены, поэтому в Израиль он вернулся без нее. В Америке Юля окончила финансовый колледж, мечтая стать менеджером хедж-фонда. Работа официантки позволяла выживать.

Все это она рассказывала Ольге и Даю, когда не была занята с другими посетителями. После ужина, когда они направлялись к машине, Ольга заметила:

— Ну ты просто из кожи лез, чтобы ей понравиться!

— Обязательно напишу о ней, — сказал он. — Всего добивается сама, и при этом красавица. К ней еще очередь женихов выстроится.

— Ага! Сам только в эту очередь не попади!

Дай приехал в ресторан на следующее утро, когда басбои только готовили столы к ланчу. Юля принесла кофе, и он проболтал с ней добрых два часа, сфотографировав перед уходом. Она была так хороша, так изящна была ее рука с тонкой кистью и длинными музыкальными пальцами на стойке бара (в детстве она училась игре на фортепиано), что он использовал фото для скринсейвера на рабочем компьютере.

Очерк о Юле назывался: «Есть женщины из русских селений». Редактору тоже понравилось: иврит стал для предприимчивой девочки из Якутии пропуском в Америку. Помимо этой целеустремленности, Дая необычайно привлекала в Юле ее крепкая фигурка и веселый нрав. У нее были тяжелые темно-каштановые волосы, карие глаза и заразительный смех. Ей было 29 лет. Ему — 49.

Ольга, прочитав очерк, поинтересовалась, не намерен ли он подарить героине экземпляр газеты с автографом.

— Еще чего! — ответил он.

— Ну, будем надеяться, — вздохнула она.

И однако на следующий день после публикации очерка, он, не дождавшись звонка с обычной в таком случае благодарностью, полетел в Бей-Ридж. Владелица ресторана сообщила, что он разминулся с Юлей буквально на пять минут. Она уволила ее, заподозрив, что та хочет соблазнить ее мужа, работавшего в ресторане поваром. Где ее искать — он не знал.

Это была еще одна не случившаяся связь Дая, платонический роман, зарубленный на корню, но послуживший исходным материалом для очередного рассказа.

Все рассказы Дая о его несчастных любовях были написаны по одной и той же схеме: герой-рассказчик встречает молодую женщину, как правило, из нижних слоев общества, и влюбляется в нее. Она отвечает взаимностью. Ему нужно сделать выбор между молодой любовницей и стареющей женой. Это сложный шаг, поскольку жена на редкость порядочна и неподдельно любит его. Дай скромно упускал из этой сюжетной формулы немаловажный компонент, который мог бы пролить дополнительный свет на причину его колебаний.

На родине Дай был журналистом. Иммигрировав, он сразу нашел работу в крупнейшей иммигрантской газете США. Это обеспечило его куском хлеба, но лишило возможности роста. В единственном ежедневном русскоязычном издании Америки расти было некуда. Его коллеги держались за свои места мертвой хваткой, и если покидали их, так только, как говорится, вперед ногами. Ольга же поступила в американскую архитектурную фирму обычной чертежницей и, будучи прилежной и толковой работницей, доросла за пятнадцать лет до позиции вице-президента. Ее успех обеспечил им очень комфортабельную жизнь: квартира в престижном Парк-Слоупе, летний дом в Катскильских горах, «бимер» последней модели, ежегодные поездки в Европу летом и на Карибские острова зимой. Тема нравственного долга перед стареющей женщиной при введении в рассказ дополнительных финансовых обстоятельств звучит чуть-чуть фальшиво, верно?

Но я отвлекся от сюжетной формулы. В жизни все романы Дая прерывались подвернутой ногой либо грозой, нарушившей телефонную связь, автомобильной аварией или увольнением с работы. Но поскольку эти и другие случаи сами по себе не могли придать рассказу даже мало-мальского драматизма, автор достигал его другим путем: в его первой повести герой топился в ночном озере; в последней — умирал от рака горла; в одном из ранних «готических» рассказов гиб под лавиной; в одном из последних — засыхал от тоски в полном одиночестве и забвении. Наибольшего КПД Дай достиг в рассказе, где герой устроил себе автокатастрофу вскоре после того, как героиня спрыгнула с 24-го этажа. Этот мартиролог оживил персонаж, которого автор превратил в трехдюймового карлика и отправил не на кладбище, а на постоянное место жительства под диван.

Я догадываюсь, почему все романы Дая цвели пышным эротическим цветом на бумаге, хотя в действительности никогда не выходили за рамки платонических отношений. В созданном им художественном пространстве он мог пережить страсть во сто крат более сильную, чем в жизни. На бумаге он любил, как сказал поэт, «на разрыв аорты», безоглядно, насмерть. В жизни он был слишком наблюдателен и критичен, чтобы долго сохранять преданность очередному идеалу. В тесном общении он начинал обращать внимание на мелкие детали, которые из мелких скоро превращались в доминирующие: интонация, лексика, пальцы ног, едва заметная отечность под глазами, рубенсовские переливы теней на бедрах, вялый живот…

Потом вот еще: в отличие от него самого, его персонаж мог повести подругу в самый замечательный манхэттенский ресторан, не заботясь о том, как потом объяснить исчезновение из семейного бюджета двух-трех сотен долларов. Его герой мог проводить с любимой сколько угодно времени и бывать где угодно, не остерегаясь вызвать подозрения жены или столкнуться с общими знакомыми в самый неподходящий момент. В постели двойник Дая творил чудеса, а в действительности мужская сила уже понемногу оставляла его, что неизбежно сказалось бы на отношениях с молодыми женщинами, зайди они так же далеко, как в прозе. Короче говоря, его творческий полет был абсолютно свободен. В реальности он жил у жены под микроскопом. Ольге была свойственна та чуткость, которую порождает многолетнее и доскональное знание близкого человека.

Это, однако, не объясняет череды странных происшествий, предотвращавших измены Дая.

Попробуем разобраться.

В иммиграции, с ее неизбежными на первых порах стрессами и неопределенностью, Ольга приняла православие, крестившись в старом синодальном храме на Парк-авеню. Она окунулась в религию с головой, как в крестильную купель. Ежевоскресно посещала Свято-Троицкий храм в Астории и каждое утро начинала с «Отче наш», за которым следовала ее самодельная молитва: «Святая угодница Ольга, молю тебя о спасении и сохранении моей семьи».

Голливуд приучил нас к мысли, что черная магия с приворотными зельями и «иглоукалыванием» восковых фигурок — такое же верное средство для устройства любовных дел, как аспирин для лечения простуды. Лишенная всяких визуальных эффектов простая христианская молитва воспринимается как пережиток прошлого. Неинтересная сказка. Но я не вижу ничего, кроме этого пережитка, на что можно было бы списать любовные неудачи Дая. Вы, конечно, скажете, что все это простые совпадения, но сколько раз может совпадать? Пусть два раза. Пусть три. Даже пять. Но если совпадает десять раз подряд?! Я вам не рассказал историю, как он сел в вагон электрички, двери которой не открылись на той остановке, где его ждала экскурсовод из музея Метрополитен. Или как его арестовали по подозрению в попытке организации террористического акта на глазах у виолончелистки из оркестра Нью-Йоркской филармонии, из-за которой он две недели забывал побриться. Я вам еще много чего не рассказал!

Но я снова отвлекся, а между тем хотел перейти к другой теме. Говорят, что каждому воздается по вере его, и поскольку мы уже перешли в сферу паранормального, то думаю, что никого не шокирую еще одним предположением: в реальной жизни Дай получил то, о чем вольно или невольно просил через носителей своего литературного альтер эго, отказывая им не только в любовном счастье, но и в самой жизни. За этим стоял простой литературный трюк — покойников читатель жалеет больше, чем неудачников. А жалость к персонажу неосознанно трансформируется в любовь к его создателю. Вы понимаете?

Так вот, о полученном даре Дай узнал через внезапно наваливающиеся на него многодневные головные боли, порой доводившие его до рвоты. Поскольку обычные «эдвил» или «тайленол» не помогали, он был вынужден обратиться к врачу. Диагноз: опухоль в левом полушарии. Ему рекомендовали немедленно лечь на операцию. В больнице ему сообщили, что медицинская страховка не покроет всех расходов, поэтому придется взять значительное долговое обязательство. Ольга должна подписать его тоже. При этом прогноз нельзя было назвать оптимистичным — вероятность возвращения опухоли в течение двух лет составляла 85 процентов. Он отказался от операции. Причин две: он не хотел отдавать за операцию, не сулившую выздоровления, все собранное, по сути, Ольгой. С учетом того, что операций могло быть несколько, ей грозила банальная нищета. И потом, он не хотел жить со вскрытым черепом, дренажными трубками, бинтами со следами крови и гноя, помраченным болеутоляющими средствами сознанием. Он спросил, сколько еще протянет. Может быть, полгода, ответили ему. Может быть, больше. Может быть, меньше.

Ему тогда было 55. Мужчина в расцвете сил на пороге старости. Он подумал, что никаких новых впечатлений жизнь ему уже не принесет, после чего и отколол номер, который можно назвать его последним и самым значительным произведением.

Из списка женщин, которые ему когда-либо нравились, он выбрал трех, о которых было рассказано выше. Он выбирал с запасом, даже не ожидая, что откликнутся все. Если определяющим для женщины в ее отношении к мужчине является искренность и сила его чувства, то в сложившейся ситуации Даю просто не было равных. Он любил их буквально — как в последний раз. И он изложил это в письмах, каждое из которых было, что называется, криком души. На этот крик откликнулись все, и он вернулся в их жизни, забрался наконец в их постели, заявив каждой, что она должна стать матерью его ребенка. Должна!

Он действительно хотел ребенка. Детей. В высказываниях нескольких его персонажей встречается пожелание «распространить себя в народах», стремление увидеть собственные черты в детях от любовницы-негритянки, кореянки, таиландки, шведки. Звучит, конечно, странновато, если только не знать, что своего единственного сына от первого брака, заключенного и расторгнутого в очень ранней молодости, Дай оставил вскоре после его рождения. С возрастом этот вакуум стал тревожить его, как незаживающая рана. Он вызвал сына в США, но тот приехал взрослым и незнакомым ему человеком со своими интересами и планами. Поблагодарив папу за труды, он поселился в далекой Калифорнии, исправно отправляя ему поздравительные открытки ко дню рождения и большим праздникам.

Первой на предложение завести ребенка клюнула официантка Юля. Он это предвидел. Дело в том, что вскоре после отъезда в Израиль ее родители умерли. Мать ушла из жизни через год после отца. Не исключено, что недалеко от алмазных приисков, где они трудились, располагались урановые рудники. Юля рассказывала, что ее ощущение полного сиротства становилось совершенно невыносимым, когда, гуляя по Иерусалиму, она останавливалась у открытого окна дома, где за субботним столом собралось четыре поколения одной семьи.

Светик приняла его второй, но все равно с распростертыми объятиями. Она сидела без работы, денег и любовников, постоянно ожидая появления домовладельца с просьбой очистить помещение. Дай, обеспечивший ей полгода редкой для нее стабильности, стал подарком судьбы.

Лена открыла ему дверь нерешительно, со вздохом, предполагавшим, что в ее положении выбирать не приходится. Но он был так нежен с ней, а потом так страстен, а потом снова так нежен, что она простила ему и грозу, и испорченный телефон, и суровые слова прощанья на автоответчике, и несколько лет очередных проб и ошибок, о которых даже вспоминать было тошно.

Как этому авантюристу удавалось в его состоянии поддерживать отношения сразу с тремя женщинами — не знаю. Но он любил. Его, кажется, тоже любили. Потерю веса и бледность его любовницы списывали на слишком активную сексуальную жизнь, которая длилась ровно три месяца. Потом он либо просто устал, либо же ощутил, что пора сматывать удочки, иначе его разоблачат.

Забыл сказать, что из дому он ушел, чтобы не видеть разбитую горем Ольгу. Она упорно добивалась, чтобы он сдался врачам, а главное — вязала его по рукам и ногам, когда свобода ему была нужна, я извиняюсь за двусмысленность, как жизнь.

Сообщив возлюбленным, что едет в Россию, где якобы готовилась к выпуску его книга, он уехал в город Портленд, что в штате Орегон, напоминавший ему своими платанами родную Одессу. Еще через месяц он сдался в хоспис, где неслышно переместился из наркотического полузабытья в полное забытье и далее по цепочке, конец которой скрыт от наших земных взглядов. Он оплатил похороны заранее, выбрав самый недорогой гроб из пристойных. От картонного за четыреста баксов отказался, вероятно в последний раз в жизни рассмеявшись — от мысли, что не хотел бы нарушать кладбищенских приличий.

Каждому, повторяю, воздается по вере его или, если хотите, по устремлениям, поэтому официантка Юля родила двойню — мальчика и девочку. Певица Света родила мальчика. Лена — девочку.

Это можно считать чудом, поскольку все три могли легко прервать беременность. Возможно, этого не случилось, потому что из своей последней портлендской квартиры он отправил им письма, в которых объяснял, что произошло, и прощался с ними, признаваясь, что получательница письма была его самой главной в жизни любовью. Текущая любовь — всегда самая главная. Письма были совершенно душераздирающими. По ироничному замечанию Ольги, тоже получившей свое письмо, Дай был мастером конца. Он действительно умел вкладывать в финал своих текстов такой мощный эмоциональный заряд, что, перечитывая некоторые из них не в первый и даже не во второй раз, я испытывал жжение в глазах.

За два десятка лет работы в газете у Дая собрался приличный пенсионный фонд. Он уведомил своих подруг, что средства из него будут поделены на равные части между наследниками, каковыми следует считать его детей и их матерей. Дележ привел к тому, что четыре женщины встретились. Не сомневаюсь, что это полностью соответствовало плану Дая. По меньшей мере в двух его рассказах персонаж стремится познакомить жену с любовницей в надежде на то, что у них возникнет «тройственный союз», в котором не останется обиженных и обделенных его драгоценным вниманием.

Первой реакцией четырех женщин был шок. Потом осознание того, что ни у одной из них нет оснований предъявлять друг к другу какие бы то ни было претензии. Ни одна из них ни у кого ничего не украла, ни одна из них никого не обманула. Дети каждой были его детьми и, соответственно, братьями и сестрами.

За первыми осторожными телефонными звонками последовали первые встречи, вздохи, жалобы, объяснения, слезы и затем объятия. Боже, какой идиотизм! Несчастный человек! Это же надо было такое придумать! Бедный, бедный, бедный, бедный Дай!

Но какие бы слова ни были произнесены вслух, проект Дая стал реальностью.

Каждая женщина подошла к новому союзу по-своему, но все оценили готовность Ольги принять их детей как своих… ну, скажем так, внуков. На чем основывалась ее привязанность к ним? Дай, конечно, бросил ее. Простить это было невозможно. Но только поначалу. Потому что, отплакав свою обиду, она не могла не согласиться с тем, что он избавил ее от долгих и изматывающих забот. Теперь, когда его уже не было, она признавала, что лечение лишь оттянуло бы его кончину, но оставило бы ее без гроша за душой. Сейчас она могла выйти на раннюю пенсию, не думая о куске хлеба. И еще — они оба хотели детей, да Бог не дал, и вот, как ни крути, перед нею были его дети. В них она могла продолжать любить его, ими могла заполнить пустоту, неизбежно возникшую с его уходом. Не без удивления она отметила родственность своего чувства к ним: те же пробивающиеся через посторонние влияния родные черты, те же зеленые глаза, та же ухмылочка.

Ольга прекрасно понимала, что молодым женщинам, самая старшая из которых была на пятнадцать лет моложе ее, а самая младшая — на двадцать пять, нужно было устраивать жизнь, поэтому внуки жили у нее чаще, чем у родных мамаш. Больше всего свободы требовалось Светику, которая часто переезжала с места на место и в конце концов улетела в Лос-Анджелес, откуда больше не вернулась. Лена, выучившаяся на операционную медсестру, вышла замуж, когда ее Аннушке было три года, и скоро родила еще одну девочку — Аллочку. Увы, ее муж, имевший бизнес на Урале, нашел более молодую женщину по месту работы, и его брак с Леной распался. Она, однако, вышла замуж снова — за бруклинского библиотекаря Борю Сайлентова, от которого родила третью девочку — Жанночку.

Ближе всех Ольге оказалась бывшая официантка Юля, которая с двумя детьми и всесокрушающим стремлением к устройству карьеры так и не нашла спутника жизни. Зато вошла в руководство большого взаимного фонда и получила соответствующую зарплату. Помню, как это произошло.

— Взяли? — спрашивает Ольга, впуская в прихожую Юлю, вернувшуюся с рабочего интервью. На той темносерый костюм «Тахари» — жакет и узкая юбка, черные стилеты от «Джимми Чу», сумка «Гермес».

— А куда же они денутся от такой пробивной бабы?!

Они хлопают в воздухе правыми ладошками. Юля смеется, глаза ее сияют.

— Я открываю шампанское, — говорит Ольга и шлепает на кухню.

Сложив свои капиталы, Ольга и Юля приобрели трехэтажный таунхаус с чудесным английским садом на Четвертой стрит и Восьмой авеню в Парк-Слоупе. Ольге в этом году будет 72. Она начинает свой день с занятий йогой в саду, потом идет на кухню. Дом наполняется ароматом свежесваренного кофе. Это сигнал, заменяющий трезвон будильника.

Всегда наполненный детскими голосами, этот дом стал центром семейного притяжения, в поле которого скоро возник старший сын Дая со своей женой и детьми. Обычная история — возраст отправил его на поиски корней, заставив пожалеть, что он пропустил возможность узнать отца ближе. Но в ощущении потери он с удивлением обнаружил силу, прочно связавшую его с обретенными родственниками. Как необычна была их судьба! Как много их оказалось! Как замечательно было то, что он не стал одиноким семенем, занесенным ветром судьбы в чужую землю!

Сидя за большим столом, где звенели посудой и шумели пятеро детей Дая с двумя сводными сестрами, двумя внуками, одной женой, двумя любовницами и невесткой, Юля вспоминала, как 19-летней девочкой стояла у открытого окна еврейского дома в далеком Иерусалиме, всем естеством стремясь сидеть за таким же столом со своей семьей. Я вам говорю: каждому воздается по его устремлениям! Кто-то там, наверху, прекрасно знает о наших самых тайных желаниях!

За этим столом не было лишь Светика. Последним местом ее жительства в Лос-Анджелесе была квартира, которую она делила с порнозвездой Эсси Эбисс, ее настоящее имя было Ванда Преснякова. Соседство, вероятно, и объясняет наличие в крови Светика кокаина, о чем говорится в заключении патологоанатома. Бедолага вышла из дому, будучи сильно не в себе, и угодила под грузовик. Хочется надеяться, что она не участвовала в том же кинопроизводстве, что и ее сожительница. Я внимательнейшим образом пересмотрел не менее полусотни полнометражных фильмов с участием Эсси, с легким трепетом ежеминутно ожидая появления на экране объекта моих поисков. К счастью, этого не произошло. Назовите меня старомодным, но мне не льстит слава сына звезды фильмов «для взрослых». Я очень плохо помню мать и предпочитаю видеть ее такой, какой ее изобразил Дай — очень молодой, взбалмошной, наивной, мечтающей о высокой сцене, цветах и аплодисментах.

Что до отца, то думаю, что именно многообразие прожитых в прозе вариантов собственной биографии и позволило ему так легко подвести черту в пятьдесят пять. К этому возрасту он пережил столько, сколько другим не удается пережить и к ста. Его жизнь и его проза двигались по параллельным каналам: Дай постоянно ожидал момента, когда обстоятельства подскажут новый поворот в его типовой истории. Едва это произошло, он совместил пространство литературы и жизни, выключив компьютер и став из рассказчика действующим лицом.

Его последнее сочинение хоть и не снискало ему посмертной литературной славы, произвело небольшой демографический взрыв, что не может не радовать автора, который, я думаю, посмеивается сейчас где-то над всеми нами, в своей новой постлитературной ипостаси.

Август, 2007