Вот такие складывались дела к моему возвращению с курорта. Называется, погулял. Говорил же я Бате перед отъездом… Впрочем, ладно — худа без добра не бывает. Зато я привез с курорта Мулатку.
Претензий к ребятам, изначально расследовавшим все эти убийства, у меня, разумеется, не было. Ничего путного они не наскребли — ну так что ж? Даже с одним убийством, бывает, намаешься, а тут — целых пять в течение неполного месяца! Да таких, что просто голова кругом! Нутром сыщика я чувствовал, что все эти пять смертей неспроста: вероятнее всего, их объединяет общая тайна. Вот только как мне приступить к этой тайне, за какую ниточку дернуть? Тем более, что и ниточек этих кот наплакал.
Мне в помощь были выделены еще три сыскаря, и мы, запершись в кабинете, приступили к составлению наиподробнейшего плана оперативно-розыскных действий.
Пока мы планировали, в городе было совершено еще одно странное убийство…
«Объяснение.
Я, оперуполномоченный уголовного розыска городского УВД старший лейтенант Гвоздев, взял объяснение у гражданки Остроушко Полины Витальевны, 1977 года рождения, не работающей, проживающей по улице: Дальняя, 8, квартира 16.
«По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее. 24 августа вечером я и мой знакомый Сиднев Игорь, проживающий по улице Прибрежной (более точного адреса не знаю), гуляли по городскому саду. Невдалеке от летней эстрады Сиднев предложил мне вступить с ним в интимные отношения. Я согласилась, и мы легли на траву. Вдруг я услышала какой-то подозрительный шум и, открыв глаза, увидела, как с крыши летней эстрады на нас спрыгнула какая-то темная фигура. Не успев понять, что к чему, я вдруг почувствовала, как Игорь странно дернулся, захрипел и тут же повалился на бок. Я попыталась вскочить на ноги, но темная фигура вплотную подошла ко мне, повела рукой по моему, лицу, ничего не сказала, повернулась и стремительно скрылась в зарослях. Я нагнулась к лежащему Игорю и обнаружила, что вся его спина и бок в крови. Я очень испугалась, наспех оделась и побежала к выходу из парка, где случайно встретила двух постовых милиционеров. Им-то я и рассказала все, что произошло.
О приметах напавшего на нас человека могу сообщить следующее. Ростом он очень мал, гораздо ниже меня самой. Однако мне кажется, что это все же не ребенок, а взрослый человек. Лица я его не разглядела, так как было достаточно темно. Из особых примет я запомнила его руки: они были большие, шершавые и еще — очень длинные, почти до самой земли. Сейчас мне кажется, что это был вроде как карлик: я когда-то видела такого в цирке. Впрочем, я могу и ошибаться, так как в парке было темно, а я была сильно напугана.
С моих слов записано верно, мною прочитано, замечаний нет»».
Прочитав это объяснение, а также сбивчиво-невнятные рапорты постовых милиционеров, которые были о том же самом, я и мои помощники-сыскари впали в состояние, похожее на кратковременный столбняк. Только убийцы-карлика нам сейчас и не хватало! Конечно, верить этой самой гражданке Полине Остроушко надо было с оглядкой (как-никак деваха была основательно напугана, да и случилось все это горе в самый неподходящий для нее момент), но все же, все же… Карлик-убийца! Монстр, нападающий на безвинных горожан под покровом тьмы! Мать честная, да если все это дойдет до широких городских масс, а уж тем более до этой поганой газеты «Вечерний звон», то ведь света белого не взвидишь! Шум, гвалт, газетные публикации одна другой страшнее и нелепее, катавасия, коловерть, сапоги всмятку!.. С глузду двинешься среди всего этого гама, прежде чем отыщешь убийц!
Но с другой стороны… Элементарное знание человеческой психологии нам подсказывало, что в словах этой самой Остроушко имеется таки изрядная доля правды. Застигнутый, что называется, на горячем и притом изрядно напуганный человек (а юная девушка — тем паче) по обыкновению не в состоянии откровенно лгать. Для наглой лжи необходимо предварительное тщательное размышление, а его-то как раз у этой самой Остроушко и не было. Так что же, спрашивали мы друг друга, и в самом деле на наших кротких любовников напал какой-то злобный монстр-карлик? Или же все это — не больше чем игра света и тени в ночном парке, помноженная на воспаленное воображение любвеобильной девахи? Может, оно и так, а может, и эдак — но ведь кто-то убил этого Игоря Сиднева! Мы тут же позвонили судмедэксперту, и он нам подтвердил, что юного любовника, Игоря Сиднева, действительно убили — двумя ударами остро заточенного металлического предмета в спину. Стало быть — шестое убийство в течение одного месяца! Удавиться от такой жизни! Но, опять же, по необъяснимой логике вещей это шестое убийство давало нам надежду на поимку убийцы или убийц — сколько бы их на самом деле ни было. Не может быть, рассуждали мы, чтобы все эти преступления были совершены независимо друг от друга. Воля ваша, но здесь имеется какая-то пока еще не понятая нами система и закономерность. Что-то, убеждали мы друг друга, связывало всех наших убиенных. Какая-то общая тайна? Может быть, их связывал этот самый, пока еще мифический карлик? Так что же, будем искать карлика? Тем более, что это — не такая уж и сложная задача. Карликов в этом мире мало… Пока же надо дождаться утра и съездить на место происшествия осмотреть его при дневном свете. Может, и отыщем какую-нибудь зацепку.
Однако ничего у нас не вышло. Измятая трава, загустевшая кровь на ней, несколько сломанных веток кустов, дамские, забытые впопыхах, трусики… Короче говоря — ничего существенного. Кляня на чем свет стоит всех любовников и всех карликов на свете, мы вернулись в отдел — и тут нас поджидал очередной сюрприз. Дежурный сообщил, что специально к нашему возвращению он придержал одного интересного субъекта, который желает поведать интересные подробности о напавшем на него ночью карлике.
«Расшифровка аудиокассеты.
Я, старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска майор милиции Якименко, совместно с оперуполномоченными Мехоношиным, Поповым и Нурбековым, допросил в качестве свидетеля гражданина Кулика Ивана Никитича, проживающего по улице Болотной, 19, работающего…
— Да, кстати, ты работаешь или нет?
— Не. Испытываю временные трудности с трудоустройством.
— И долго ты эти трудности испытываешь?
— Да наверно, года полтора… А чего ж… некуда устроиться!
— Ну, а живешь-то ты на какие доходы?
— Дык по-всякому… Где чего-нибудь зашабашу, где чего-нибудь удастся замутить…
— Замутить — это украсть, что ли?
— Гражданин начальник, я что же, обязан отвечать не только на ваши вопросы, но и на вопросы этих типов?
— Эти типы — то же самое, что и я. Так что — обязан. Кстати, почему «гражданин начальник»? Ты никак сидячий?
— Да было дело… Грехи молодости, так сказать.
— Ну-ка, подробней…
— Да чего — подробней-то? Кражонка, хулиганка… Мелочевка, в общем.
— Ну-ну… А что все-таки означает это твое «замутить»?
— Гражданин начальник, пускай этот тип сядет, а? А то стоит надо мной… У меня от его стояния выпадение мыслей происходит!
— Сережа, присядь. Ну так?..
— Это вы насчет замутить? Да ничего криминального, клянусь мамой! Вот, например, на днях с Серегой Мокрым собрали и продали металлолом. Так ведь этот металлолом все едино никому не был нужен! Ну, и так далее…
— А пьешь-то на что при такой-то бедности?
— На то и пью. Да и как не пить-то, гражданин начальник? Жизнь — сами, небось, знаете, какая. Хреновая жизнь, доложу я вам! Вот будь я на месте президента…
— Заткнись ты со своим президентом, понял!
— Гражданин начальник, а чего это ваш нацмен такой нервный? Тем более что это вовсе даже не мой президент, а вроде как народный…
— У этого нервного нацмена фамилия Нурбеков, и ты по этой причине его не шибко раздражай…
— Я чего-то не понял: мне его не раздражать в связи с его фамилией или в связи с его нервностью?
— Доведешь — так сразу же и поймешь… Ну-с, прелюдия закончена, приступим к основной части нашей комедии. Давай, рассказывай…
— Это о чем же?
— Да о башке твоей перебинтованной и о твоих ночных приключениях, о чем же еще-то, придурок!
— Гражданин начальник, а чего он так у вас кричит? Вроде и не нацмен, а тоже нервный…
— Это он от нетерпения. Он больше не будет. А ты давай, рассказывай.
— Да тут и рассказывать-то не о чем… Иду я, значит, ночью и, главное, никого не трогаю… Тихо иду, на автопилоте…
— Погоди-ка… Куда идешь, откуда, когда это было? Давай-ка поподробнее.
— Иду — с пьянки, откуда же еще мне идти? Выпили малость в тот вечер с Серегой Мокрым и этим… однокрылым… ну, вы его знаете, наверно… в прошлом году он вывалился по пьяному делу из трамвая и угодил под колеса… Да, так вот: иду. А вот когда это было в точности, я, между прочим, не знаю, ибо был пьян. А ежели вас интересует приблизительный срок, то — дня три тому. Или пять. И вдруг…
— Подожди, не части. По какой улице ты шел, в каком направлении, сколько времени было на твоих часах?..
— Да какие у меня часы, начальник? Вопросы твои — прямо-таки издевательские! Часы… Откуда у меня, безработного человека, часы? Обидно даже. Тут при общем развале в государстве скоро последних штанов не останется, а ты мне говоришь о часах. Ты мне еще о «Мерседесе» что-нибудь скажи… Хи-хи-хи!
— О развале государства мы будем говорить потом… По крайней мере, ты хотя бы приблизительно помнишь — вечером это было, ночью или уже под утро?
— И улицу, по которой ты курсировал, также припомни…
— Если вы будете задавать мне по два вопроса одновременно, то я и вовсе ничего не вспомню! Выпивши я был, понятно вам? На автопилоте… А было это… ну да… было это… да темно на улице было, вот! Стало быть — ночь: днем-то темно не бывает, да будет вам известно. Что касаемо улицы… Пивнушка там еще неподалеку была, «Чуркин и компания» называется. Пиво там, я вам скажу, — лошадиная моча, а не пиво! Вот я вам расскажу, как однажды выпил на спор лошадиной мочи. Поспорили мы, значит, с Серегой Мокрым…
— После расскажешь. Стало быть, идешь ты мимо этого «Чуркина»…
— На автопилоте…
— На автопилоте. И тут…
— Вы еще забыли, что я никого не трогал. Я, когда на автопилоте, никого не трогаю. У меня тогда амплитуда замаха сомнительная…
— Зато у меня амплитуда замаха в норме! Ты понял намек, дубина?
— Сережа, не кипятись. Иван Никитич — человек сознательный, он и так все нам расскажет. Ведь ты же нам все расскажешь, Иван Никитич?
— Разумеется… то есть то, что помню. А чего не помню — как же я расскажу? Ведь серьезное же дело, коли спрашиваете… ведь нельзя же врать! Это мы понимаем…
— Еще какое серьезное! Так что — валяй, вспоминай хорошенько и в подробностях.
— Ну, вот… Иду я, стало быть, на автопилоте и никого не трогаю… Мимо «Чуркина с компанией». И вдруг из-за угла этого самого «Чуркина» выходит… Я-то вначале даже подумал, что это — обезьяна… честное слово, так подумал! Или же черт… Потому что гомо сапиенс… у него конфигурация не та. Не та у него конфигурация, ежели он этот… гомо сапиенс! Ну, как только я его… этого… увидел — автопилот у меня тут же отключился, и я начал соображать. Ну, говорю я себе, допился ты, Иван Никитич: обезьян с чертями в северном полушарии стал видеть! Типичный, говорю, признак белухи… белой горячки то есть. Сгинь, говорю, исчезни и пропади!.. А она, обезьяна то есть, подходит ко мне близко и говорит: здорово, мол, Иван Никитич, попался ты мне, наконец, молись, мол, падла, кранты тебе конкретные! И, представьте себе, достает откуда-то штык не штык, пиковину не пиковину… что-то, короче говоря, острое и блестящее — и ко мне! Конечно, я тут же ускоренно начал трезветь… протрезвеешь тут, когда со всех углов северного полушария на тебя обезьяны с пиковинами… а только, думаю, обезьяны-то не разговаривают! Не дадено обезьянам такого природного права, чтобы разговаривать человечьим голосом! Черт — он совсем другое дело…
— Погоди-ка, Иван Никитич, со своими чертями да обезьянами! Рехнуться можно!.. Ты говоришь, что человек, напавший на тебя, выглядел необычно? Прошу тебя — с этого момента говори как можно подробней: что он тебе говорил, что делал, как выглядел…
— Так я же и говорю… и чего было меня перебивать! Я же и говорю, что не дадено обезьянам такой натуральной возможности — говорить человечьим голосом! Ну, думаю, если это не галлюцинация, то и не обезьяна! А кто же он тогда, думаю я себе. А он тут и говорит: я, говорит, смерть твоя неизбежная! Молись, говорит, падла, если умеешь! Ну, а я-то ускоренно трезвею, амплитуда моя восстанавливается! Размахиваюсь я — и… и все — тут же оказываюсь на земле! Потому что он мне как двинет! Ручищи у него — шатуны, а не ручищи… до земли достают! А сам он — ну едва выше моего пупка! Вроде как этот… лилипут. Или карлик…
— Ты говоришь — карлик? Может, тебе это просто показалось спьяну?
— Спьяну… ха! То, что тебе обычно кажется спьяну, не дерется по челюсти… И всего прочего также не делает… видите мою окровавленную повязку на лбу? Его работа… Спьяну, видите ли…
— Ну ладно, ладно… Продолжай.
— Ну и вот: он как двинет! Я — в горизонтальное положение, он — на меня! Оседлал — и целится своей пиковиной прямо в левый глаз: молись, говорит… Ну, тут я и взмолился: отпусти, говорю… чего эдакого я тебе сделал? А он мне и отвечает: значит, говорит, жить хочешь, мразь? Хочу, говорю, жизнь-то одна… А он: а ты думаешь, что только у тебя она одна? А я: да у всех по одной, насколько мне ведомо. А он: мразь ты, говорит, последняя. Ладно уж, говорит, живи. Но о том, что ты мразь, я тебе забыть не дам. До конца, говорит, своей поганой жизни будешь об этом помнить. И — начал царапать мне своей пиковиной по лбу. Я, конечно, ору благим матом, а он нацарапал, слез с меня и говорит: живи, мол, и помни, кто ты есть. И — только я его и видел: будто растворился, окаянный, во тьме…
— Ну а дальше?
— А дальше я встал, кровища с меня так и льется. Ну и пошел куда ни попадя… похмеляться, то есть, с испугу. Похмелялся я три или целых пять дней, а затем — к вам. Должны же вы защищать честных граждан от бандитских нападений или не должны? Ну тут, конечно, ваши вызвали скорую помощь, осмотрели мои раны… А почему это, спрашивают, он тебе на лбу букву «м» нацарапал… да глубоко так нацарапал, век теперь не сотрешь? А откудова я знаю, почему? Потому что бандит, а может, учитывая конфигурацию, и настоящий маньяк…
— Говоришь — маньяк?
— А то кто же? Папа римский, что ли? Я вот только одного не понимаю: причем тут эта буква «м»?
— «М»? Ну, не знаю… Мститель, мразь, метрополитен…
— Какой еще метрополитен… кто это метрополитен?
— Да, наверно, ты.
— Обидные слова вы говорите, гражданин начальник. Честному человеку прямо-таки невыносимые!
— Послушай, честный человек, а ты никогда ранее не знался ни с каким карликом? Ну, может, вы когда-нибудь пили вместе или еще что-нибудь…
— Это с карликом-то я пил? Да с каким таким карликом… откудова мне его взять, карлика-то? Нет уж, гражданин начальник. С Серегой Мокрым я пил, с этим, однокрылым… который из трамвая, пил тоже… неоднократно… а чтобы с карликом… Да и откуда ему тут взяться, карлику-то? Удивительно даже!
— И никогда ни о каком карлике ты не слыхал?
— И не слыхал.
— Ну, а опознать ты его при случае смог бы?
— Это кого же — карлика? Да где же вы его возьмете, чтобы мне его опознать?
— Где мы его возьмем — это наше дело. Тебя же спрашивают о другом.
— Ну не знаю… Да и чего его опознавать? Карлик — он и есть карлик. Мне до пупка. Руки — почти до земли. Дерется еще, сволочь… Карлик, одним словом.
— Ну, ладно… Вот что, Иван Никитич, я тебе скажу. Если хочешь спокойно жить, об этом твоем ночном приключении лучше помалкивай, понял? Чтобы ни звука мне, понятно?
— Это… как же? О карлике то есть?
— О нем. Понял, спрашиваю?
— Понял, не дурак. Но… эта буква на лбу… говорят, что так теперь и будет. Как же быть-то… ведь некрасиво… да и особая примета.
— Сделаешь себе пластическую операцию.
— Издеваетесь, гражданин начальник? Эх…
— Еще раз говорю — молчи. А будут спрашивать — скажи, что спьяну напоролся на сучок.
— Так ведь не поверят…
— Ну, пускай тогда доказывают экспериментально, что сие невозможно. Все, пошел вон. Когда понадобишься — вызовем. И — чтоб явился по первому зову!»