«AŽ DOBEHNEŠ PSA», 1971

 

МУНДИРЫ С БЛЕСТЯЩИМИ ПУГОВИЦАМИ

Не прошло и трех недель, как дядя Эуген гостил в семье Мартина, и вот он уже собирается уходить. Он объявил о своем решении вечером; только-только доели, что мама наварила, он положил ложку в тарелку и сказал:

— Завтра отправляюсь дальше.

У Мартина дух перехватило. Он в удивлении смотрел на дядю, и ему хотелось что-нибудь сказать, чтобы помещать этому. «Нет, — говорил он про себя, — не уходи еще, не уходи никуда. Зора понемногу поправляется. Ты ведь должен увидеть, как она встанет на ноги, ты ведь должен это увидеть».

Но дядя стоял у окна, глядя куда-то в неизвестное. Он стоял неподвижно, расставив ноги, засунув руки в карманы. И Мартин не решился уговаривать его. Он чувствовал, что дядя его бы не послушал.

— А куда ты пойдешь? — спросил он потихоньку.

— В горы, — ответил дядя. — Все мужики сейчас туда подаются. Может, и с твоим отцом где-нибудь встретимся.

Он повернулся к Мартину, посмотрел ему в глаза и улыбнулся. Мартину все же показалось, что хотя он и улыбается, но он очень грустный. «Не очень-то ему хочется идти, — подумал Мартин, — он, наверное, станет скучать по нас». Когда он вспомнил отца, ему захотелось плакать. Он не видел отца больше месяца, и сколько еще он его не увидит… И он поверил, что дядя Эуген и правда где-нибудь в горах встретится с отцом, а то еще вдруг они окажутся в одном партизанском отряде. Теперь он был рад, что не стал уговаривать дядю Эугена остаться. Он поднялся, аккуратно задвинул стул под стол и медленно подошел к дяде. Он встал с ним рядом и посмотрел в окно так же, как дядя. И он думал об отце и никак не мог перестать.

— Дядя, — начал он и тут же остановился.

— Чего тебе? — Дядя стоял не шевелясь, только стекло стало оттаивать от его дыхания.

Мартин поднял голову и посмотрел на него сбоку. Он собрал всю свою решимость.

— Когда ты встретишь отца, — сказал Мартин, опуская голову, — скажи ему, что у меня собака. — Он замолчал, и у него перехватило горло от волнения.

— Я все ему расскажу, — сказал дядя, глубоко вздохнув.

— И скажи ему, что я назвал ее Зора и как мы спасли ее от немцев.

— Я не забуду. Отец похвалит тебя.

Мартин отвернулся, ушел в глубь комнаты, незаметно утирая глаза. Он подошел к столу, отодвинул стул и сел, но усидеть не мог. Он вскочил и подошел к дяде.

— Пойдем, попрощаешься с ней, а то завтра у тебя времени не останется.

Дядя повернулся к нему, он был как будто удивлен, но, когда понял, о чем идет речь, он засмеялся и кивнул. Он обнял Мартина за плечи, прижал к себе, и оба они вышли из дому. Зора лежала в хлеву; когда они посветили на нее фонариком, она беспокойно отвернула голову от света. Она выглядела очень испуганной и успокоилась, только когда Мартин подошел к ней.

— Она еще боится людей, — сказал дядя, — но скоро привыкнет. Это все понятно.

Мартин наклонился к Зоре, погладил ее. Она сначала оскалила зубы, а потом прижалась к нему, и он провел рукой вдоль ее спины от самых ушей до хвоста.

— Где-то у нее болит, — сказал он. — Она вздрагивает, когда я ее глажу.

— Наверное, когда она заболела, они ее били, — Сказал дядя, наклоняясь к ограде. Он светил фонариком на мальчика и собаку.

— Хочешь погладить ее? — спросил Мартин, оборачиваясь к дяде.

— Лучше уж ее не трогать. Довольно, что я здесь стою. Она к тебе больше привыкла.

Дядя не светил больше фонариком на собаку, а направил его луч на стену. Свет рассеялся, и оба — мальчик и дядя — еще долго смотрели на собаку. Но вот во дворе послышались шаги. Они погасили свет, и собака тихонько заскулила. Кто-то закашлялся, остановился, но скоро шаги удалились. Они снова зажгли фонарик, и теперь им показалось, что Зора обрадовалась. Она несколько раз весело вильнула хвостом.

— Пойдем, — сказал дядя, — я уже посмотрел. Я скоро вернусь, а к этому времени она выздоровеет. И когда-нибудь мы пойдем с ней на охоту.

Они погасили фонарик и вышли. Когда они затворили за собой двери, они услышали, как собака тихонько протяжно завыла. Они постояли, огляделись, собака замолчала, и они пошли дальше.

Зора поправлялась. Однажды, когда Мартин принес ей еды, она приветствовала его по-новому: поднялась и стала вилять хвостом.

— Зора, Зорка, молодчина! Встала, умница! — Мартин не верил собственным глазам. Собака радостно смотрела на него, и он заметил, что дыхание у нее стало ровнее, язык не вываливается.

— Ну, поешь, вкусно.

Она казалась более голодной, чем всегда, и стала жадно есть, но время от времени поднимала голову и смотрела мальчику в глаза. Она была очень худая. Лопатки так и торчали у нее на спине, и шерсть не блестела, как у здоровых собак. Мартину было ее очень жаль. Он не успел еще осмотреть собаку со всех сторон, как миска опустела. Собака подошла и потерлась о его ноги. Она потихонечку и заскулила, показывая острые зубы, и Мартин понял, что она не наелась.

— Подожди, сейчас я тебе еще принесу. — И он выбежал из хлева. Собака ждала его стоя. Вторую миску она ела медленнее, но съела все. Потом высунула язык и облизалась справа и слева, как будто чистила усы. Собака села, и они стали глядеть друг на друга. Только Зора то и дело отворачивалась. Она оглядела все вокруг и снова уставилась на Мартина. Она вела себя с ним, как со старым знакомым. Они уже привыкли друг к другу. И Мартин понял, что у него есть новый друг. Он подумал, что ее надо расчесать, чтобы удалить лишнюю шерсть. И стал вспоминать, куда положил отец коровий гребешок, но потом передумал и принес мягкую щетку. Зора не двигалась. Ей, наверное, было очень приятно. Она только чуть-чуть вздрагивала, когда он касался больных мест. И тогда она поднимала голову и с удивлением смотрела на него. И хотя ее шерсть была тусклой и свалявшейся, она все-таки немножко стала блестеть. И Зора все меньше походила на собаку, только что вынутую из воды. Мартин надел ей ошейник, который заранее достал у соседа Яно, и вывел ее из хлева, чтобы как следует рассмотреть. Она ему очень понравилась; он крепко держал ее, чтобы она случайно не выбежала во двор, ведь поблизости мог оказаться немец Вальтер и все могло бы плохо кончиться. Он поводил ее по маленькому кругу и подумал, что это немного разгонит ей кровь и она почувствует себя лучше. Когда же он устал, он повел ее обратно в хлев. И тут, взглянув на нее, вдруг ужаснулся: а что, если Зора станет лаять? Теперь, когда она выздоравливает, она ведь может залаять! Немцы услышат и найдут ее! Они отнимут ее, и он никогда ее не увидит! Мартин весь будто окаменел. Он почесал у Зоры за ушами в страхе, что уже сейчас она примется лаять.

— Молчи, молчи, собачка, — просил он, — а то тебя заберут.

Вдруг он так быстро вскочил от пришедшей в голову мысли, что Зора испугалась.

— Ошейник есть… намордник — вот что нужно! Намордник! Но где его найти? — говорил он сам себе в волнении. Он усиленно размышлял. У кого может быть намордник? Ни у кого поблизости собаки не было. А ошейник, который дал ему соседский Яно, он где-то утащил. Возможно, у немцев. Но намордника у него, конечно, не было. Если бы у него был намордник, он бы уж обязательно похвалился. А вот у Кличко, который живет двумя домами ниже, — вот у него может и быть. Он шорник, и если у него даже и нет, то он может его сделать. Ему приходилось делать вещи и посложнее. Надо его спросить, и сейчас же. Теперь ему было страшно оставить Зору: как бы она не выдала себя, пока он будет ходить. Он воротился к ней уже от двери, погладил ее, чтобы успокоить.

— Тише! — приказал он ей и, выходя, приложил палец к губам.

Мартин торопился. Пока что Зора будет сидеть тихо. Она только что поела, наверное, ляжет отдыхать. Он вышел во двор. Солнце ослепило его, он даже закрыл глаза ладонями. Солдат, который стоял с винтовкой возле автомобилей, его даже не заметил. Стоял солдат на самом солнцепеке, и, казалось, его сморило. Когда Мартин проходил рядом, солдат громко зевал. Мартин вышел в ворота на улицу и побежал вдоль домов. Сад — дом — сад — дом… Потом он свернул, взбежал на крыльцо, постучал в двери. Никто не отозвался. Он забыл, что его никто не услышит — надо пройти через сени: Кличко был дома. Он сидел на стуле за верстаком и что-то шил из кожи.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, — ответил он Мартину.

Мартин как вошел, так и стоял, не зная, с чего начать. Он смотрел на старого Кличко, и ему было интересно, как ловко двигались его руки. Левую, больную ногу старик вытянул, а работу поддерживал только правой ногой.

— Дяденька, — сказал Мартин, — я хочу вас попросить об одной вещи.

Кличко сощурился на него, но головы не повернул и упорно глядел на свою работу.

— О чем же ты, парень, хочешь попросить?

— Вы понимаете, мне очень нужен намордник.

— Намордник? Зачем же тебе намордник? Ведь у тебя нет собаки.

— Есть, дяденька, есть, — быстро ответил Мартин и тут же испуганно остановился, боясь, что выдал тайну. Но подумал, что теперь, когда он это сказал, теперь уж все равно.

— Вы понимаете, немцы хотели убить собаку, а я ее спрятал.

Кличко замолчал, точно размышляя о чем-то, а правая рука его не переставала работать. Мартин уже стал опасаться, не помешал ли он старику.

— Кожи теперь мало, — сказал Кличко, а сам встал и подошел к большому шкафу. — Но раз уж у тебя есть собака, возможно, найдется и намордник.

Мастер долго копался в шкафу. Он выкладывал на пол разные вещи, потом снова засовывал их в шкаф, потом снова выкладывал.

— А на что же тебе все-таки намордник? — пробормотал он себе под нос. — Разве твоя собака кусается?

— Нет! — чуть не закричал Мартин. — Я только не хочу, чтобы слышали, как она лает, а то еще отнимут.

Тут Кличко встал, закрыл шкаф и, прихрамывая, подошел к Мартину. Он протянул ему намордник.

— Ну, вот, возьми, — сказал он. — Намордник очень тесный. Собака не сможет широко раскрывать рот и лаять не будет.

— Спасибо, дяденька, — сказал Мартин, весь покраснев от радости. — Когда у нее будут щенята, я вам обязательно подарю одного.

Кругом стояла тишина. Мартин вошел в хлев. Как только Зора увидела его, она бросилась к нему навстречу и стала тереться об его ноги. Мартин нагнулся и натянул намордник. Он сидел, как влитой, Зора вздрогнула и стала тереться головой об стенку: она хотела освободиться от намордника.

— Привыкнет, — подумал Мартин. И когда вдосталь налюбовался на собаку, спокойно вышел из хлева.

 

НЕУДАЧНЫЙ ДЕНЬ

Уже с самого утра солнце, как ни старается, никак не может прорваться сквозь облака. Ни ветерок не подует, ни лист не шевельнется. Парно, душно, все как свинцом налилось. И Мартин болтается без дела, все ему лень, все ему грустно.

Он заглядывает в кухню. Мама кормит с ложечки двухлетнюю сестренку. Она подзывает Мартина.

— Ты что такой грустный? — спрашивает мама.

Он размышляет, говорить ли, потому что мама не очень-то понимает в собаках. Он ждет некоторое время, пока сестренка все доест, и только потом отваживается.

— Идем, я тебе что-то покажу, — говорит он маме и тащит ее за руку.

— Что-нибудь случилось? — сразу же пугается мама.

— Идем же, идем, — тянет он.

Они выходят. Мартин идет впереди, выводит маму во двор, потом ведет ее в хлев.

— Подожди немного, — говорит он и натягивает на голову Зоры намордник. Потом привязывает поводок к ошейнику, а другой конец к загородке.

— Теперь можешь войти, мама! — кричит он.

Как только мать входит, Зора начинает беспокоиться. Она съеживается, пытается ворчать и прячется под желоб. Точно боится. Из-под желоба слышно подвывание, потому что намордник мешает ей лаять. И когда мать приближается, собака дергает головой и хочет оскалиться.

— Она не знает тебя, — говорит Мартин, — и боится.

Однако мать наклоняется и хочет погладить собаку. Собака вздрагивает и отскакивает.

— Что с ней случилось? — спрашивает мама.

— Она снова заболела, — говорит Мартин. — Ей стало хуже, а позавчера мне казалось, что она совсем выздоровела… Она так хорошо ела…

Он грустно разводит руками, безнадежно смотрит на маму, и ему очень хочется плакать. Но он изо всех сил сдерживается.

— Подожди, — утешает Мартина мать, — может быть, она еще отли́жется…

Она ерошит Мартину волосы и уходит к девочке. Мартин остается один. Он подходит к Зоре, нагибается и начинает ее гладить. Зора шевелится.

— Ну, что с тобой случилось? Заболела ты? — спрашивает он.

А собака роняет голову и начинает хрипеть. Ей трудно дышать. Мартин больше не владеет собой. Две большие слезы катятся по его щекам. Он вытирает их рукой, потом снимает с Зоры поводок и намордник.

— А может быть, ты поесть хочешь? — говорит он с надеждой и бросается в кухню. Там он берет миску, наливает немного молока и крошит хлеб. Когда он возвращается, Зора лежит так же, как он ее оставил. Он предлагает ей еду. Собака нюхает, потом отворачивает голову и больше на еду не глядит.

Мартин не знает, что делать. Опечаленный еще больше, он возвращается в дом. Садится за стол, думает.

— Поела? — спрашивает мама.

Мартин отрицательно качает головой. Мама ставит перед ним полную тарелку супу, кладет ложку. Мартин берет ложку, но не может ничего есть.

— Не хочется, — говорит он, выходит и садится на ступени. Он боится идти в хлев, но все-таки заходит туда каждый час. Последний раз он заходит туда перед тем, как лечь спать. Он светит фонариком. Собака бессильно лежит на земле, глаза широко открыты, язык наружу. Она тяжело дышит, а до еды так и не дотрагивается.

Он ложится сам не свой, всю ночь ворочается и кричит. И не удивительно: ему снятся ужасные сны.

Утром он быстро одевается и сразу же бежит в хлев. Перед дверью он задерживается и прислушивается. Все тихо. Он боится открыть, но наконец отваживается. Толкает дверь и входит.

Он видит ее сразу же. И у него перехватывает дыхание. Она лежит неподвижно. Миска перевернута. Он приглядывается. Зора как будто спит. Глаза ее полуоткрыты. Но когда он дотрагивается до нее рукой, он каменеет: ее тело холодное, застывшее. Мартину становится холодно, и он не может даже плакать.

— Бедненькая!

И все же он не верит ни глазам, ни ощущениям, берет собаку за ухо, расправляет его и отпускает. Ухо падает. Мартин в страхе выпрямляется. И все смотрит и смотрит на собаку.

Она лежит, сжавшись в комок, как будто ей холодно.

Теперь Мартин окончательно понимает, что произошло.

Он хлюпает носом и трет глаза. Больше он не сдерживается, не замечает, как текут у него ручьем слезы. Когда он немного успокаивается, подкатывает к хлеву тележку. Без всякого труда кладет на нее собаку, она легкая: кожа да кости. Он кладет еще на тележку лопату и трогается с места.

Вот он уже между гумнами, потом поворачивает налево на дорогу, которая ведет под Кралову. Скоро ему становится жарко, но он тащит тележку дальше, туда, где старое футбольное поле. От заброшенных колодцев до самых кустов у кромки болота. Он останавливается. Земля тут мягкая. Высматривает красивое место, берет лопату и копает.

— Здесь я тебя и схороню! — говорит он вслух.

Копать легко, яма увеличивается. Через полчаса яма становится ему выше колен. Он копает в тени большой вербы, яма темная, неприятная. Однако Мартин берет Зору, несет ее к яме и укладывает.

Он некоторое время стоит, прощается. Потом наклоняется, рукой набирает землю и засыпает тело собаки. А затем берет лопату и закапывает яму.

Потом утаптывает землю и тащит тележку домой. Он старается как можно дольше не оглядываться, но потом останавливается и смотрит на могилу. Могилы не видно: она теряется в тени вербы, ветки ее закрывают.

Мартин чувствует, что ему чего-то не хватает. Он смотрит на пустую тележку, ему снова хочется плакать. Но он сдерживается и снова идет.

Когда он возвращается домой, он узнает: вернулся отец.

Это очень большая радость, но Мартин не выдерживает и тут же рассказывает отцу о своем горе.

 

ПО-НАСТОЯЩЕМУ ОГРОМНОЕ ИЮНЬСКОЕ СОЛНЦЕ

Наступали сумерки. Только что, когда Мартин был на вершине Краловой, он видел темно-красный огненный шар с неясными краями. А пока он спустился вниз, солнце закатилось за Низкие Татры и вся западная часть неба окрасилась розоватым светом. Он поглядел наверх. Облака на небосводе, только что почти не видимые на большой высоте, тоже стали красными. Капли огня вырывались из них и летели в разные стороны. Небо потемнело, но оно было еще темно-голубым и вместе с красноватыми, переходящими в лиловые облаками производило торжественное впечатление.

Было воскресенье. Мартин шел, но все время останавливался и смотрел вверх. Он не мог наглядеться на такую красоту. Когда он посмотрел направо, он заметил, что из вершин Высоких Татр освещаются только самые высокие. А подножия приобретали сероватую, пепельную окраску. Самый близкий был Кривань. Освещенная красным, вершина этой горы казалась шапкой. Над вершиной почти точно по прямой вверх поднимались облака, и казалось, будто Кривань курит. Мартин подумал, что завтра, а может быть, даже сегодня ночью будет дождь.

Тут, на вольном воздухе, темнело медленно. Последний рассеянный свет позволял различать даже отдаленные предметы. Когда же Мартин посмотрел на гумна, разбросанные внизу под тем местом, где он стоял, ему показалось, что там уже ночь. Возможно, это оттого, что все строения были темно-серые. Если бы он сейчас очутился между двумя гумнами, то у него было бы такое чувство, будто тьма поглощает все вокруг.

Мартин лег на траву у дороги. После того как он немного отдохнул, он перестал разглядывать облака над собой и прислушался. В траве трещали кузнечики. В предвечерней тишине голос их стал сильнее. Он перевернулся на живот и протянул руку на звук. Из травы выскочило сразу несколько кузнечиков. Он четко различил их на фоне догорающей зари. Потом осторожно повел рукой к себе, трава заколебалась, и наконец ему удалось поймать кузнечика. Он отчаянно бился, стараясь освободиться. Мартин поднес его близко к глазам, чтобы разглядеть. А потом выпустил. Сначала кузнечик падал, как камушек, но вдруг раскрыл крылья и поднялся в вышину.

Мартин снова лег на спину. Теперь его привлекло жужжание майского жука. Жук низко летел и сел на траву прямо у ног Мартина. Он вспомнил: кто-то говорил ему, что майские жуки появляются раз в три года. Неужели это тот же самый? Он прислушался, и ему показалось, что жужжание майских жуков напоминает звук пилы. Один майский жук летел очень близко, и он понадеялся, что поймает его. Но это оказалась ночная бабочка. А вдруг у нее светящиеся глаза? Однажды он видел такую.

Он сел и посмотрел на дома, видневшиеся впереди. Гумна частью заслоняли их, но все равно можно было разглядеть, что во многих окнах уже зажегся свет. Неужели так быстро завечерело? Да, правда, вот и первые летучие мыши показались. Они кружились у него над головой. Он инстинктивно прикрыл голову руками, потому что, говорят, если летучая мышь сядет на голову, она так сильно хватается за волосы, что приходится их стричь наголо. Потом он улыбнулся и встал.

Пала роса, стало холодно. Он заметил это только тогда, когда коснулся рукой штанов. Они были все мокрые от травы. А небо за это время очень сильно потемнело. Как он ни крутил головой, ему не удалось увидеть ни одного красного облачка. Но зато появились звезды. Их было еще совсем немного, и они мерцали. Низко висел серп месяца. А горы были уже почти черные. Он с трудом различал их контуры.

Вот и сенной сарай. Он бы ни за что на свете не подошел к его дверям и не заглянул бы внутрь. Он не то чтобы боялся, но ощущал какое-то почтение к ночи. Он знал, что с ним ничего не случится, что по сравнению с днем ночью ничего не изменилось, но все-таки… Теперь он мог сократить себе дорогу, пройдя между сараями. Он завернул направо. Тут было холоднее и темнее. Он пробежал эту дорожку быстро, держа ботинки под мышкой.

И вот он перед своим домом. В кухне горел свет. В остальном доме было темно. Он постоял, посмотрел на дома. Откуда-то слышалась музыка. Потом он решился и открыл калитку. И затворил ее за собой осторожно. Наверное, они ждут меня, подумал он. Если они уже поужинали, то оставили для меня что-нибудь в печке. Мама будет ругаться, что я так поздно. Он подошел к окну и почувствовал запах сирени. Большая яблоня шелестела листьями. Подул ветер. Уж он что-нибудь нагонит.

Мартин прошел через сени и вошел в кухню. Мама сидела за столом. Отца не было, наверное, он зашел к кому-нибудь из соседей.

— Добрый вечер, — сказал он.

Мама повернула к нему голову и смерила его взглядом с ног до головы. И снова отвернулась. Она пришивала пуговицу.

— Где же ты был так долго? — спросила она. Она вовсе не сердилась.

— На Ваге, — ответил он. — После обеда мы ловили рыбу, а потом я смотрел на заход солнца.

— Солнце давно уже зашло, — возразила мама. — Ты обманываешь.

— Нет, я смотрел… Там я и задержался.

— Ужин в печке. Но сначала помой руки.

Мартин снял рубашку и налил в умывальник воды. Однако воды было мало и ведро было пустое.

— Пойду принесу воды, — сказал он и вышел. — Ведро он нес в правой руке, и оно билось ему о колено. Выйдя во двор без рубашки, он почувствовал, как посвежело. Может быть, это оттого, что усилился ветер?

Он наполнил водой жестяное ведро и пошел назад. Ведро было полное и тяжелое. Он переменил руку. Во дворе он остановился отдохнуть и прислушался.

— Во дворе кто-то пищит, — сказал он маме.

Она посмотрела на него с удивлением. Теперь она пришивала уже третью пуговицу.

— Это тебе показалось, — сказала она. — А может быть, это была кошка.

Он окунул руки в воду и присвистнул: какая холодная была вода!

— Долей теплой, — сказала мама.

Он подошел к печке, снял с огня горшок с теплой водой и долил воды в умывальник. Когда он снова погрузил руки в воду, вода потемнела. Мыло сняло остальную грязь. Он вытер руки, взял таз из-под умывальника и пошел вылить воду.

— Там уже дождь начался, — сказал он, вернувшись.

— Нам очень нужен дождь, — сказала мама, и ему показалось, что она обрадовалась. — Иначе все посохнет, — добавила она.

В духовке на красной сковородке стояла яичница. Она была еще теплая. Он поставил сковородку на стол, открыл буфет, отрезал себе хлеба. Хлеб был мягкий и ароматный. Он взял ложку и стал есть.

— Тебе чаю или молока? — спросила мама.

— Лучше чаю.

Он встал и взял с шестка чашку. В ней был липовый чай. Он его очень любил. И яичница ему понравилась. Собственно, только теперь он почувствовал, что голоден.

Тут кто-то вошел в дом. Открылись двери, в сенях послышались шаги. Потом в кухню вошел отец.

— Ты уже дома? — спросил он Мартина, — А я думал, ты уж сегодня не вернешься.

— Мы на Ваг ходили.

— Дождь идет, — сказал отец, и по лицу его было видно, что он очень доволен. Лицо его было мокрым, промокла и рубашка.

— Ну, раздевайся, — сказала мама отцу и подала ему сухую рубашку.

— У меня для тебя что-то есть, — сказал отец Мартину. И посмотрел на него, а потом на маму. — Ты ничего ему не говорила? — спросил он у мамы.

Она покачала головой.

Мартин посмотрел на отца и увидел, что тот улыбается. Он перестал есть и подумал, спросить его или подождать. Но не выдержал.

— А что это?

— Ты сначала поешь, — сказал отец.

— Нет, скажи мне.

— Не догадываешься? Я купил тебе щенка.

Мартин даже забыл кусок проглотить.

— Он спрашивал, кто пищит во дворе, — сказала мама, — но я не проговорилась.

— Щенка? — крикнул Мартин. — Какого?

— Он коричневый, — ответил отец. — Но может еще измениться. Первая шерсть у него сменится.

Они оделись и вышли. В сенях остановились. Отец зажег лампу. Он вывернул фитили, и язычок пламени осветил его лицо. Когда они вышли, свет почти погас. Отец прикрыл лампу полой. Они быстро пробежали по тропинке. Ветер становился сильнее. Он бил в лицо, за воротник текли целые потоки воды.

Отец откинул полу и достал лампу. Мигающий свет осветил двор. В углу что-то задвигалось и запищало. Послышались мелкие шажки.

— Он спрятался под сани, — сказал отец.

Они подошли к задним воротам, где стояли сани. Посветили лампой. И увидели испуганные глаза.

— Он здесь, — прошептал Мартин и протянул руки.

— Осторожнее, он боится, — предупредил отец.

Мартин осторожно коснулся мягкой шерсти. Щенок сначала вздрогнул, взвизгнул. Когда Мартин снова дотронулся до него, он прижался к его руке.

— Он весь трясется, — сказал Мартин, беря его на руки. — Ему холодно, — продолжал он, — его бы надо в хлев.

— Нет, — сказал отец, — а то корова может его лягнуть. Мы ему постелем на возу, до утра как-нибудь потерпит, а утром сделаем ему будку.

— Красивая будет собака, — сказал Мартин.

— А как ты его назовешь? — спросил отец.

— Тарзан, — ответил мальчик, немного подумав, не решаясь взглянуть на отца.

— Тарзан? Ладно, — сказал отец. — Где же ты это вычитал? Хорошее имя.

Мартин поднял голову; если бы отец сейчас на него посмотрел, он бы увидел в глазах сына слезы.

— Постели ему в возке, — сказал отец, — вниз положи соломы, а сверху сена, ему будет мягко и тепло.

Мартин перевернул возок вверх дном — у него недоставало колеса. Шуму было немного. Когда все было приготовлено, он подтащил возок к задним дверям и снаружи тоже обложил его соломой на случай, если щенок вдруг выпадет.

— Все, можно класть, — сказал он.

Отец взял щенка. Щенок еще раз взвизгнул, но тише. Отец положил его на сено. Сначала щенок попытался встать на ноги, потом улегся. Он зарылся в сено, и через минуту торчала только его голова.

— Ну, пошли, — сказал отец, — а то свет ему мешает.

Мартин поднял лампу с земли, посветил на щенка. Глазки его блестели, как стеклышки. Они были зеленоватые и напоминали кошачьи.

— Ну, пусть спит, — сказал отец и потянул Мартина за рукав. Они услышали, как щенок копошится в сене, и открыли дверь. Порывы ветра и сильный дождь заглушили все звуки. Гроза набирала силу.

 

ТАРЗАН

В день, какие не забываются, получил Мартин Тарзана. Как только он пришел из школы, сразу же принялся за сооружение будки. Отец еще утром, перед тем как уйти на работу, на железную дорогу, приготовил ему доски, пилу, гвозди и молоток и нарисовал на бумажке, как должна выглядеть эта будка. Она была похожа на дом с маленькой крышей. Мартин трудился уже около часа, когда вернулся отец. Мартин увидел его на дороге в синей железнодорожной форме и обрадовался. Фуражку отец нес под мышкой: ему, наверное, было жарко.

— Ну, покажи, что у тебя вышло, — весело спросил отец.

Он оглядел будку со всех сторон, кивая головой, и на лице его играла улыбка. Мартин следил за его глазами и лицом, ему было интересно, нравится ли она отцу.

— Зазоры между досками нужно проложить чем-нибудь, а так все хорошо.

Они вдвоем взяли будку и перенесли ее к дровяному сараю. Она была тяжелая, или Мартину это только показалось. Нести было трудно, он чуть не выпустил будку из рук.

— Такую не перевернет, — сказал Мартин.

— Теперь можешь нести Тарзана, — сказал отец, — но только подстели ему соломы и сена.

Тарзан бегал по двору. Увидев Мартина, остановился, но все же подбежал к нему и обнюхал его. Мартин наклонился, почесал щенку шею и спинку. Щенок весело завизжал, а когда Мартин пошел, побежал за ним следом. Оба, мальчик и щенок, пошли вместе, Мартин набрал соломы и отнес ее в будку. Тарзан стал обнюхивать будку, но, когда Мартин пошел за сеном, снова побежал за ним.

— Я покрашу тебе будку в зеленый цвет, — сказал Мартин щенку и хотел посадить его в будку, но щенок не давался.

— Не бойся, — говорил Мартин.

Когда Мартину удалось посадить его в будку, щенок тотчас же выскочил.

— Может, его привязать? — спросил Мартин отца.

— Он еще маленький, — ответил отец, — поставь в будку миску с молоком, посмотрим, что будет.

Мартин пошел за молоком, щенок — за ним. Мартин налил молока, поставил миску в будку.

— Ну, иди, — сказал он щенку и подтолкнул его.

Щенок стал лакать, а когда вылизал миску, устроился в сене.

— Вот видишь, — сказал отец, — достаточно было ему один раз поесть в будке, и он уже чувствует себя в ней как дома. Ты его оттуда и не выманишь теперь.

— Оставить его тут на ночь? — спросил Мартин.

— Уже тепло, — отвечал отец, — так что ничего. И зови его чаще по имени, пока он не привыкнет и не станет отзываться.

— Идите ужинать, — позвала мать с крыльца, они даже не заметили, как начало темнеть.

От вчерашнего дождя не осталось и следа. Они посмотрели на будку издали, и она им очень понравилась. Потом поднялись на крыльцо. И Тарзан выглянул из будки, но сразу же залез обратно. Может быть, он испугался наступающей ночи.

Через две недели Тарзан бегал уже по всему двору. Он очень вырос. Мартину даже трудно было его догнать. Мама иногда ругалась, что он пугает кур. Но это она так только, потому что никогда не забывала накормить его три раза в день. Даже если забывал Мартин.

В субботу отец вывозил на поле навоз. Одну корову ему пришлось попросить у соседа, чтобы запрячь вместе со своей. Коровы не привыкли друг к другу, все время толкались, и каждый раз какая-нибудь не хотела тянуть. И тогда то одну, то другую приходилось подгонять. А коровы поднимали головы и хвост, взбрыкивали ногами и поворачивали в сторону, чтобы не тянуть ярма. Дышло трещало, и воз быстро катился вперед, и тогда коров приходилось сдерживать. Это было одно мучение.

Тарзан все время крутился рядом. Он то весело бежал к сараю, то останавливался возле Мартина, который помогал накладывать навоз.

Когда навоз лег вровень с бортами телеги, они отложили вилы в стороны и воз стал похож на низенький продолговатый дом. Коровы все это время были в упряжке. Им надоело стоять, они все время поворачивали головы назад и смотрели, как работают люди. И со стороны могло показаться, что им интересно. Наконец воз был готов тронуться.

— Попридержи коров, пока я открою ворота, — сказал отец Мартину. Пока он возился с засовом, воз подался немного вперед, но коровы уперлись ногами в землю и не пустили его дальше. Отец быстро схватился за дышло и отобрал у Мартина кнут.

— Вперед! — закричал отец и щелкнул бичом.

Коровы двинулись, колеса заскрипели. Теперь нужно было вывести воз из ворот. Дышло трещало, и Мартин подумал, что теперь-то оно наверняка сломается. Он даже забыл про Тарзана — так напряженно следил за движениями коров, воза и отца. Наконец воз миновал ворота. Мартин воткнул вилы в навоз. Пока отец выведет упряжку на дорогу и вернется, можно немного отдохнуть. Он еще раз посмотрел на воз и присел. Не успел он как следует вытянуть ноги и дать отдохнуть спине, которая у него болела оттого, что он нагибался, бросая навоз, как он услышал пронзительный визг. Он дернулся всем телом и увидел, что отец остановил воз. Тогда он вскочил и что было мочи побежал к отцу. Отец склонился над Тарзаном.

— Как это он попал под заднее колесо, ума не приложу! — сказал отец, когда к нему подбежал задыхающийся Мартин. — Все! — грустно добавил он.

Мартин стоял неподвижно, с ужасом глядя на странно вывернувшееся тело Тарзана, корчащееся в последних судорогах.

— Не везет мне с собаками, — тихо сказал Мартин и заплакал. Отец не стал смотреть на Мартина, чтобы не видеть его слез. Он оставил его и пошел к коровам.

В грохоте колес отъезжающего воза не слышно было рыданий Мартина.

 

ВООРУЖАЙСЯ КАК МОЖЕШЬ

Как-то под вечер Мартин вышел на крыльцо. Он постоял, поглядел по сторонам и начал даже насвистывать. Он и не заметил, как показался Милан вместе со старшим братом. Мартин хотел позвать их, но Милан подбежал сам.

— Завтра после полуденного колокола приходи к сараю Мозло, — шепнул Милан ему на ухо и сразу же убежал. Он догнал брата, и оба скоро исчезли за углом каменного здания школы.

Что там может быть у этого сарая? — думал Мартин, но ему так ничего и не пришло в голову.

Он с трудом заснул и едва дотерпел до обеда. Правда, пообедал он уже в одиннадцать часов. Наконец раздался звон полуденного колокола.

Мартин хотел быть на условленном месте как можно раньше и решил идти напрямик через сады. Через свой сад он прошел быстро, только пришлось подлезть под изгородь. Тут его окружили кусты смородины. Они дразнили его своим запахом и видом ягод. Из кустов торчала только его голова. Кое-как добрался он до того места, где в заборе была дыра. Рыхлая земля и мягкая трава приглушали его шаги. Он опустился на колени и прислушался, но, когда в соседнем саду не услышал ни шороха и никого не увидел, он решился: раздвинул ослабевшие доски и пролез. Так он очутился в саду Суфы. Через этот сад пройти было трудней всего. Старый Суфа всегда сидел под сливовыми деревьями и, стоило ему кого-нибудь заметить, тут же бросался на нежданного гостя с палкой. И горе было тому, кого он настигал.

Мартин приподнял голову и посмотрел под сливовые деревья. Плетеное кресло с высокой спинкой было пусто. Он облегченно вздохнул, выпрямился во весь рост и пробежал между рядов репы к следующему забору. Тут дыры никакой не было, и ему пришлось перелезть через забор. Он даже не знал, как ему это удалось, но все-таки очутился на дороге, отряхнулся кое-как и побежал к видневшимся впереди сараям.

Самый лучший сарай принадлежал нижнему соседу Семко. Сарай был большой, с северной стороны потемневший от дождей. Черепица на нем давно уже поросла мохом, и крыша была совсем зеленой. Издали сарай напоминал древнюю старуху. Когда Мартин подошел ближе, он заметил между досками сарая щель. Любопытство одолело его, и он приник к щели. Ему всегда в таких случаях казалось, что он увидит что-то необычайное. И чем больше он прятался, когда подглядывал, тем более необычайное ожидал увидеть. Но сейчас он видел только пустое помещение, а дальше вход в резальное отделение, где неясно вырисовывалась соломорезка.

Он хотел уже уйти, но тут вспомнил, что именно на этой соломорезке Семко потерял указательный палец на левой руке. А на такой же и у него, у Мартина, расплющило средний палец руки. Дед тогда чуть не плакал.

Он пошел дальше. По пути ему все время попадались куры. Как только петух находил зерно, он громко сзывал кур.

Мартин и не заметил, как подошел к постройкам Мозло. Он миновал ригу, направился к дровяному сараю и, еще не доходя до него, услышал разговор и стук. Он остановился на пороге, чтобы узнать, для чего ребята его позвали. Но в таком шуме разве что разберешь? Он открыл дверь и вошел. Сразу же к нему подбежал Милан и спросил:

— А ножик у тебя есть?

— Вот, погляди, — ответил Мартин.

Он достал из кармана новехонький нож. Лезвие так и сверкало у него на ладони. Ребята ахнули от зависти.

— Сараево? — спросил Петер.

— Сараево, — подтвердил Мартин.

— Откуда он у тебя? Стащил где-нибудь? — спросил младший брат Милана, Палько.

— Ты что! — рассердился Мартин. — Мне его дедушка купил и наточил. Вот, попробуйте!

Он протянул нож ребятам, и все осторожно стали пробовать лезвие. Больше всего ножик понравился Палько, и это не удивительно: такие пятилетние всегда всему удивляются.

— А зачем ты меня позвал? — спросил Мартин Милана.

— Он еще ничего не знает, — сказал Милан остальным. — Так слушай. С завтрашнего дня мы будем воевать с ребятами с нижнего конца деревни. Каждый должен вырезать себе деревянный пистолет и сделать рогатку. А кто умеет, может себе вырезать из дерева даже саблю…

— А потом? — спросил удивленный Мартин.

— Что потом? Потом будем воевать, — смело ответил Милан. — Кто выиграет, будет целое воскресенье купаться у запруды или играть в футбол после матча на большом поле… Понятно?

— Понятно, — отвечает Мартин.

— Будешь с нами?

Мартин задумывается. Все молча смотрят на него.

— Ладно! — решительно говорит Мартин.

Все рады. Потом каждый ищет себе какую-нибудь дощечку, рисует на ней пистолет и начинает вырезать.

Только теперь понимает Мартин, какой замечательный ножик купил ему дед. Острие входило в дерево, как в масло. Сначала он срезал со всех сторон лишнее, а потом стал внимательно следить, чтобы не снять больше, чем надо. Скоро пистолет был готов и лежал в ладони, как влитой. Прошло немного времени, как закончили работу и остальные, и стали смотреть, что у кого получилось. Каждый хвалил работу другого, и все были очень довольны. Только Палько в углу все еще что-то вырезал, но его не подгоняли: ведь ему было всего пять лет.

— А теперь можно делать рогатки, — предложил Милан.

Яно Мозло только этого и ждал. Он открыл дверцу крольчатника и вытащил оттуда большой моток резины.

— Я думаю, этого хватит? — спросил Яно.

Все только глазами хлопали. Но Яно во второй раз полез в крольчатник и вытащил красиво вырезанные рогульки. Теперь уже от удивления у всех глаза на лоб полезли.

— Когда ты все это успел? — спросил Мартин.

— Вчера после обеда, — гордо ответил Яно. — Два часа я мучился, пока нашел то, что надо. Все вербы облазил.

Рогатки они сделали быстро. Достаточно было привязать две резинки к рожкам, а на другую сторону прикрепить кусочек кожи. Меньше чем за полчаса каждый обзавелся новенькой рогаткой.

— Давайте попробуем! — нетерпеливо требовал Палько.

Все выбежали из сарая. Насобирали полную горсть круглых камушков и принялись стрелять в ближайший сарай.

Настрелявшись вволю, стали расходиться.

— Но завтра вместо камушков будем стрелять тестом, — объявил Милан, — так мы договорились…

И Мартин хотел что-то сказать, но передумал. Это была его тайна, и он оставил ее на завтра. Он еще подумал, возвращаться ли ему через сад Суфы, но потом все же пошел кругом. Он спрятал рогатку в карман и стал подниматься вверх по дороге. Дом, к которому он шел, белел на холме.

 

ПОПУГАЙ КРИЧИТ ИЗО ВСЕХ СИЛ

— Посмотрите, и Мартин несет саблю! — закричал Палько, когда увидел Мартина, показавшегося из-за поворота.

Не успел Мартин присоединиться к ребятам, как все они стали осматривать его деревянную саблю.

— Когда же ты ее выстрогал? — спросил Петер.

— Еще вчера вечером, — отвечал Мартин, он был очень доволен, даже улыбался, потому что его сабля всем понравилась.

— В руке лежит хорошо, — сказал Милан, когда попробовал ее, — но, однако, она тяжелей моей, — добавил он, чтобы не слишком перехваливать.

Когда нагляделись на сабли, они уселись возле сарая. Милана и Мартина все считали без всякого уговора командирами. Возможно, именно потому, что у них были сабли.

— Подождем, пока нижние засвистят, — сказал Милан, — и начнем.

— Будем стрелять из рогаток? — спросил Мартин.

— А для чего мы их делали? — удивился Милан.

— И они будут стрелять? — как-то испуганно и быстро спросил Палько.

— Ясно, — отвечал Милан, — только целиться в ноги. В кого попадешь и крикнешь его имя, тот выходит из игры. И чтоб никто не врал.

— А что, если… — начал снова Палько, но не договорил. Он опустил голову. Казалось, ему стало стыдно за то, что он подумал.

— Чего тебе? — спросил Петер.

— Ничего, — ответил Палько и замолчал.

Мальчики стали терять терпение. Они смотрели друг на друга и вопросительно поглядывали на Милана. Они уже готовы были думать, что он плохо договорился и что, возможно, встреча должна произойти завтра. Однако Милан был спокоен и даже тихонечко посвистывал. Он был совершенно уверен в том, что все идет так, как ожидалось. Никто из ребят пока ничего не говорил, никто не хотел выглядеть перед остальными трусом.

— Наверное, они забыли про нас, — сказал Мартин.

Все повернули к нему головы. Кто был удивлен, а кто и напуган.

— Да не бойтесь вы, — тихо сказал Милан, — Времени довольно. Скорей всего, они делают какие-нибудь приготовления, хотят нас удивить.

— И нам бы надо чего-нибудь выдумать, — сказал Яно.

— Неплохо, — ответил Милан. — Ты что нибудь придумал?

— Да я не знаю еще, — неуверенно сказал Яно и вдруг запнулся от волнения.

— Я предлагаю разделиться на две группы, — начал Милан. — Одна группа пойдет по верхней дороге, а другая по нижней. Ну, как вы думаете?

— Пожалуй, что хорошо, — одобрил Юро. — Так они не смогут нас окружить. А то, если мы пойдем вместе, они легко нас настигнут.

— Ну, ладно, — продолжал Милан с очень серьезным видом. — По верхней дороге пойдет Мартин, Петер и Яно, а по нижней — я, Юро и Палько. Согласны?

— Вот правильно, — сказал Мартин. И с удивлением понял, что все это его и вправду интересует. — Каждая группа, — продолжал он, — должна как можно больше растянуться. Один может идти немного впереди, как разведка. У каждой армии всегда есть разведка. Это известно. И если застрелят разведку, по крайней мере мы узнаем, где они.

— Я буду разведчик! — крикнул Палько.

— И я, — сказал Яно, — буду разведчик в другом отряде.

— Хорошо, — сказал Милан.

Все снова уселись, и ребята немного успокоились. Они тихо разговаривали.

Неожиданно вдали раздался пронзительный свист. Потом засвистели еще два раза. Все замолчали. Какое-то время никто не двигался, а возможно, даже не дышал. Когда свист прекратился, встал Милан и приказал:

— Разведчики, вперед!

Палько и Яно медленно поднялись, как-то беспомощно оглянулись и пошли. Палько по нижней, Яно по верхней дороге. Пройдя несколько шагов, оба достали рогатки. Камешки у них были в левой руке. Когда они скрылись за ближайшими сараями, поднялись и остальные.

— Ну, пойдем, — сказал Петер и нагнулся, чтобы набрать побольше камешков. Он опустил их в левый карман.

Пройдя несколько шагов, Мартин и Петер разошлись.

— Пойдешь за мной и будешь меня прикрывать, — сказал Мартин.

Он перебегал от сарая к сараю. Выйти на дорогу не приходило ему в голову. Лучше всего, если бы дороги вовсе не было. Дорога пугала его, она могла его выдать. Никогда не казалась она ему такой ненужной, как сейчас. И не только дорога: все приобрело другой смысл, не как всегда. На все он смотрел теперь иначе и искал, где бы укрыться. Яно он впереди не видел. Возможно, он далеко ушел вперед или задержался, подумал он. Скорее всего, он где-нибудь спрятался и ждет. Мартин все время оглядывался и проверял, идет ли за ним Петер. Когда он подождал подольше, то увидел, как Петер бежит по узкому проходу между сараями: он просто отстал. Тогда Мартин снова пошел вперед, точно повинуясь какому-то внутреннему голосу; он все время останавливался и прислушивался. Он глядел, не шевелится ли кто. Рогатку он даже не вынимал из кармана. Еще есть время, думал он. Вот только сабля, которую он держал в правой руке, была велика и мешала ему. Он жалел, что сделал ее, но не бросать же. Он чувствовал себя с ней надежнее, хотя все время говорил себе, что ничего тут страшного нет. Он ничего не боялся, но был взволнован и не знал отчего.

Вдруг он остановился. Через два сарая впереди что-то зашевелилось. Он застыл и увидел спину, но спина эта тут же исчезла. Тот, кто был впереди, наверное, лег на землю. Мартин пригнулся и медленно продолжал продвигаться вперед. Потом он совсем лег и пополз. Он даже сам удивился, как тихо ползет. И тут снова перед ним, метрах в десяти, появилась спина. И он узнал Яно. Ему сразу стало легче.

— Яно, ты слышишь меня? — шепотом сказал он.

Яно поднял голову и показал Мартину знаками, чтобы тот подошел поближе. Лицо его было какое-то странное, таким его Мартин никогда не видел. Может быть, ему это только показалось, но он подумал, что Яно боится. Он полз очень осторожно, а саблю тащил за собой.

— А ты знаешь, ты ведь меня испугал, — шептал Яно, прижимая палец к губам. — За тем забором в саду кто-то есть. — Он дышал прямо Мартину в ухо.

— Ты кого-нибудь видел?

— Там кто-то шевелится.

Они лежали рядом и смотрели на забор. Сразу же за забором рос кустарник, а за ним сад. От забора их отделял небольшой лужок.

— Давай подойдем вместе, — сказал Мартин.

— Лучше я пойду один, мы должны их окружить.

И пополз налево, держа рогатку в зубах. Мартин сразу же потерял его из виду. Бежать к забору он не может: его увидят и сразу же попадут в него. Лучше отползти немного назад, а потом к сараю, который ближе, всего к забору. Он прополз полдороги, когда услышал крик:

— Яно, ты убит, я тебя видел!

Ему казалось, что кричат за его спиной. Значит, Яно больше нет, подумал он, по крайней мере он может отдохнуть, может смело встать и посмотреть, что делается вокруг. И Мартин снова пополз к холму. Опять послышались какие-то крики, теперь уже снизу. И он не мог понять, кто кого вывел из боя. Снова послышались крики. Эти крики были радостными. Кто-то выигрывал. Он почувствовал себя как-то вне всего, и чувство это было неприятное. Он отполз еще немного и выглянул из-за сарая. Забор был в двух метрах. Крики и разговор на нижней дороге продолжались. Мартин стал прислушиваться, чтобы понять, в чем дело, и чуть не забыл об осторожности. И тогда в саду что-то затрещало и появилась чья-то фигура. Он быстро вытащил рогатку, положил в нее камешек — и узнал Славо. Идет своим на помощь, подумал он. Славо приблизился к забору. Он все время оглядывался. Потом раздвинул доски в заборе и вышел прямо на Мартина.

— Я вижу тебя, Славо! — закричал Мартин и выстрелил.

Камешек попал в ногу. Славо испугался. Это было неожиданно. Он нагнулся и схватился за место, в которое попал Мартин. Наверное, ему было больно. Мартин не успел еще вложить в рогатку новый камешек, как в дыре появился Даньо. Они закричали друг на друга сразу. Но у Даньо не было в руках рогатки, а только деревянная сабля. Они стояли друг против друга и мерили друг друга взглядом.

— Давай сразимся на саблях, — сказал Даньо, подняв саблю.

Они стали фехтовать. Славо уселся и спокойно наблюдал за ними. Деревянные сабли глухо ударялись одна о другую. Мальчики изо всех сил старались нанести удар. Мартин почувствовал, как от напряжения взмокли его ладони. И тут это случилось. Мартин хотел быстро отбросить саблю Даньо, чтобы коснуться его. Но Даньо парировал удар, и сабля Мартина скользнула и острием уколола Даньо в лоб над бровью.

Оба опустили руки. И тупо смотрели, не понимая, что произошло. Славо вскочил, выплюнул стебелек, который держал во рту, и вскрикнул. На лбу Даньо стала проступать кровь.

— Не сердись, я не хотел, — сказал Мартин, опомнившись.

Он подошел к Даньо, отбросив саблю. Он видел, как подрагивают у Даньо уголки губ. Да и сам он чуть не плакал.

— Ты выиграл, — сказал сквозь зубы Даньо, и в его голосе были гнев и печаль. Если бы не ребята, он, возможно, заплакал бы.

— Я тебе завяжу, — сказал Мартин, вытаскивая из кармана платок.

Даньо сел, все еще продолжая держать саблю, потом посмотрел на нее и отбросил прочь.

— Еще немного, и ты выбил бы ему глаз, — сказал Славо.

Мартин представил себе выбитый глаз, и ему стало холодно. Но он не показал виду. Он сложил платок втрое, посмотрел на рану вблизи. Она была невелика. Острие сабли прокололо кожу совсем немного. Однако кровь текла. Даже брови Даньо были в крови. Не очень это было красиво. Мартин обернул голову Даньо платком и завязал сзади. Только теперь он немного успокоился.

— Давайте спустимся на нижнюю дорогу, — сказал он.

Они пошли без всяких возражений, но сабли взяли с собой. Крики с нижней дороги раздавались всё сильнее. Все трое шли как-то понуро, и никто из них не радовался.

— Мы выиграли, выиграли, ура! — закричал Милан, когда увидел их. — Ты убил обоих? — спросил он Мартина, когда они приблизились.

Мартин кивнул головой.

— Ура, мы победили! — повторяли весело Палько и Юро.

— Ты что же, не рад? — спросил Милан.

— Рад, — ответил Мартин. Но на самом деле он совсем не радовался. Ему было странно, что Петер, Яно, Милан, Палько и Юро смеются. У него перед глазами все время была рана на лбу Даньо.

— Мы можем когда-нибудь еще сразиться, — гордо сказал нижним Милан. Победа сделала из него героя. И он даже не отдавал себе в этом отчета.

— На меня не рассчитывайте, — сказал Мартин.

— Ты с ума сошел, ведь ты двоих убил!

— Нет, больше я так играть не буду, — твердо сказал Мартин и посмотрел на Даньо, который осторожно прикоснулся к больному месту.

— Да он с ума сошел, ребята! — кричал Милан. Он подбежал к Мартину, схватил его за воротник. — Ведь мы выиграли! Ты что, не понимаешь, недоволен?

— Да пусти ты меня! — Мартин освободился от его рук, отступил на шаг, оглядел всех, потом быстро повернулся и, ссутулившись, пошел к перекрестку нижней и верхней дороги.

 

ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОДНОМ ПРИЯТНОМ ДНЕ

Гора как будто росла, а дорога, которая перерезала ее пополам, как будто все время вытягивалась без конца и края. В жаре, разлившейся повсюду, на фоне гор, маячащих на горизонте, можно было видеть, как медленно и лениво шли три мальчика. Пыльная дорога, по которой шли мальчики, белела. А взгляд прищуренных глаз видел эту дорогу как бы присыпанной овсяной мукой, издали же она казалась наклеенной полоской белой бумаги.

На небе не было ни одной тучки, и все же необычайная духота измучила мальчиков. Сразу же с утра было ясно, что день будет жаркий, земля выдыхала воду, которая пролилась на нее вчера. Всюду над землей поднимался легкий, дрожащий в солнечных лучах пар. Было видно, что мальчикам тяжело идти. Они все время останавливались, дышали с трудом и отворачивались от солнца. Корзины, которые они несли с собой, служили им стульями. Посидев на них, они вставали и шли во всю ширину дороги. Дорога была еще влажная от вчерашнего дождя и ранней росы и не пылила.

Подъем был крут и казался очень долгим. Дорога словно устала от ран, нанесенных колесами и подошвами, и отдыхала. По краям еще держалась вода. В тех местах на краю дороги, где отваливались камни ограждения, мелкие лужицы сменяли глубокие ямы со стоячей водой. Попасть колесом в такую яму не сулило ничего доброго. Колесо село бы по самую ось, и вытащить его было бы очень трудно. И не дай бог, если бы ось сломалась.

А по краям дороги с обеих ее сторон беспрестанно трещали сверчки, жужжали мухи, оводы, летали бабочки. Насекомые копошились в траве, летали над кустами и то и дело садились на цветы. Птицы, которые гнездились неизвестно где, летали над дорогой и над головами мальчиков. Мальчики шли молча, прислушиваясь к звукам, к пению птиц. Полные всем этим, они точно погрузились в какую-то тайну.

С правой стороны ясно вырисовывалась вершина Кралова. Она была уже недалеко и становилась видна все лучше. Вершина этой горы венчалась огромной скалой. Скала уходила глубоко в недра земли, а тут выступала на поверхность. Сначала от нее отбивали камни для дорожного ограждения, а потом стали брать камень и на строительство. Так возникла каменоломня. Когда мальчики дошли до места, откуда шла тропинка к каменоломне, они остановились. Тут было прохладно. Еще было рано и мало света, чтобы осветить каменоломню. Солнце не заглядывало туда весь день, и лучи его попадали в каменоломню только перед самым закатом. Издали каменоломня казалась черной дырой, скала над ней чернела, она называлась Волчьей.

— Заглянем туда? — спросил Милан, показывая на отвесные скалы. Он задыхался. Корзина, на которой он сидел, прогибалась под ним. Когда он глядел на каменоломню, его лицо нахмурилось и выглядело таинственным.

— Нам надо торопиться, — сказал Яно. Он все время кидал камешки, а в сторону каменоломни даже не глядел.

— Посмотрите, — сказал Мартин, — на этом месте засыпало Опалку. Два дня его не могли откопать.

Оба мальчика встали и подошли ближе к Мартину. Они посмотрели на каменоломню и на обрыв, от которого отломился большой камень, когда завалило Опалку. Тогда еще невдалеке паслись распряженные коровы, освобожденные от ярма, и они так испугались грохота камней, что убежали домой.

— Пойдем дальше, — сказал Яно. Он поднял корзину, а в другую руку взял камень. Он подождал, пока пройдут вперед Мартин и Милан, и бросил камень. Камень описал дугу и долетел до стенки котлована. Раздался шум, похожий на гудение, а потом отозвалось и эхо.

— Эге-гей! — закричал Милан. — Ты попал, — сказал он тише. — Но кинуть на ту сторону ты не сможешь.

— И ты тоже.

— Никто не сможет.

Они пошли дальше. Теперь дорога была ровная, и они шли быстрее. Луж было меньше, вода стала подсыхать. Перед ними расстилалась широкая долина. Дорога опускалась на самое ее дно и вела к реке крутыми поворотами.

Они побежали.

— Эй, подождите! — закричал Милан, когда увидел, что отстал.

Они остановились и увидели, что Милан хромает.

Но он не останавливался.

— Я споткнулся о камень, — объяснил он. — Чуть палец не сломал.

Милан присел на край дороги и осмотрел ногу. Потом встал, неуверенно сделал несколько шагов и больше не хромал.

— Я хотел показать вам яму, где в войну закапывали мертвых лошадей, — сказал он.

— А где? — спросил Мартин.

— Тут, направо, над дорогой. Говорят, чтобы вырыть ее, заложили мину.

Они поднялись над дорогой и остановились над ямой. Она была большая, как для фундамента дома. По краям росла трава. А в центре стояла вода.

— Зачем же их возили так далеко? — спросил Яно.

— Они погибли от ящура, и люди боялись, как бы не заразился остальной скот.

Мальчики постояли, осмотрели яму со всех сторон и пошли дальше. С дороги они еще несколько раз оглянулись.

Теперь вдоль дороги расстилался луг. Кусты были выкорчеваны, и на всем склоне росла низкая трава. Солнце палило целые дни, и трава не могла вырасти выше. Но где-то тут, однако, прятался можжевельник.

Минут через пять они подошли к Вагу. Слышно было, как плещется вода, кое-где она просвечивала сквозь кусты. Дорога теперь шла в выемке, по краям ее торчали кусты. Сначала небольшие, но чем ближе к реке, тем выше. У самой реки кусты переходили в заросли.

Мальчики теперь шли друг за другом по левой стороне дороги. Тут была тень. Наконец они приблизились к реке настолько, что ее шум стал непрерывным. Дорога шла через узкий плес и взбиралась на мост. Мальчики остановились. По обеим сторонам моста видна была водная гладь. Тут, на небольшом пространстве, вырубили вербы. В воде белела галька. Но самые большие камни обросли мохом. Совсем рядом с берегом мелькала иногда блестящая форель. На дне, в камнях, отдыхали бычки-подкаменщики. Было хорошо видно, как шевелятся у них жабры.

К воде они подходили по холодку. Когда они пошли над водой, рыба всполошилась и быстро ушла на середину реки. Тени остановились над водой, но течение причудливо меняло их очертания. Казалось, что они движутся против течения, хотя были неподвижны. Потом мальчики сели и тени стали короче.

— Давайте разуемся, — сказал Мартин, — и помоем ноги. Купаться все равно нельзя: вода слишком холодная.

— Лучше сначала посмотреть пещеру, — сказал Милан, — потому что на той стороне мы измажемся.

Они посмотрели назад. Река текла по долине, с обеих сторон круто поднимались берега. Они поросли низкими кустами и кривыми деревьями. Всюду белели камни. На склоне, который был у них за спиной и на который они смотрели, обернувшись, чернел вход в пещеру. Он был высокий, в полный рост человека, и даже еще выше.

— Корзины мы оставим здесь, — сказал Мартин, — намочим их и прикроем камнями, а то они рассохнутся.

Они погрузили корзины в воду, а сверху наложили гальки. Вода покрыла их только наполовину; у берега было мелко. Они боялись поставить их поглубже, иначе их бы унесло течением.

Они стали подниматься по склону. Солнце светило им в спину, но идти все равно было тяжело. Они хватались руками за торчащие камни и кусты. Вдруг Мартин остановился, и, когда Яно и Милан оглянулись на него, им показалось, что Мартин даже не дышит.

— Змея, — сказал он шепотом.

Милан и Яно подошли ближе.

— Где? — спросил Яно.

Мартин показал на плоский камень. Там, свернувшись клубком, грелась на солнце змея.

— Обойдем, — сказал Милан.

— Это гадюка, она нас еще не заметила.

Яно нагнулся и поднял, камень. Он был самый меткий.

— Если я попаду в нее, я отнесу ее домой.

Гадюка подняла голову и стала смотреть по сторонам, потом замерла. Она была в два пальца толщиной. Тогда Яно размахнулся и бросил камень. Но камень отнесло ветром, и он попал гадюке в хвост. Все трое очень испугались. Гадюка взметнулась, как кошка, пронзительно зашипела, поползла по склону прямо к ним. Они окаменели. Но гадюка исчезла за ближайшими камнями.

— Ты слышал, как она свистнула? — спросил Милан, немного опомнившись.

— Надо было взять камень побольше, тогда бы я перебил ей хребет.

Место, где спряталась змея, мальчики обошли. Они боялись, что змея сильно раздражена. Шли осторожно. Потом взяли палки и стучали ими перед собой. Скоро они подошли к пещере. У входа отдышались. Прохлада освежила их.

— Где-то тут я выбил свое имя, — сказал Мартин.

— И я, — отозвался Яно и стал искать на стенах.

— Вот здесь! — крикнул Мартин и показал две буквы: М. Я.

— И я нашел! — сказал Яно, показывая на буквы: Я. Ш.

— Надо бы и мне расписаться! — сказал Милан. Ему было немного неловко, что тут до сих пор нет его имени.

А Мартин и Яно дошли до задней стены пещеры. Им приходилось все больше и больше нагибаться, а потом и совсем согнуться. Пещера была похожа на воронку, а задняя стена ее была засыпана.

— Может, кто-нибудь тут скрывался во время войны, — сказал Мартин. — Пожалуй, что-то тут и закопано. Дед говорил мне, что пещера когда-то была длиной в сто метров, а теперь тут и десяти не будет.

Милан стоял возле входа и ножом вырезал на камне свои инициалы.

— Готово! — закричал Милан.

Мальчики подошли к нему. Они стали разгребать золу от бывшего костра. Ничего, кроме углей, они там не нашли.

— Надо идти, — сказал Мартин, — скоро обед. А мы еще зелени не набрали.

— Это мы быстро, — сказал Яно. — Там у воды полно лопухов.

Мальчики вышли из пещеры, и, когда оглянулись, им показалось, что она закрылась за ними. Вход в нее чернел, как и раньше. Они медленно спускались к воде, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на гадюку. Но не увидели ни одной. Только ящерицы, а иногда и черные мыши-полевки стремглав убегали от них. Корзины они нашли там, где оставили. Никто до них не дотрагивался. Мальчики высыпали камни и вытащили корзины из воды. В корзине Мартина бился большой бычок-подкаменщик.

— Кто первый нарвет зелени, — сказал Мартин, — тот получит бычка. Будет чем дома утку покормить. — Все трое побежали к кустам. Они быстро отламывали большие листья лопухов и засовывали их в корзины. От липкого зеленого сока у них потемнели руки.

— Все! — закричал Милан: — Я выиграл.

Он направился к мосту, поставил корзину на землю и сел рядом с ней. Так он ждал остальных.

— Вот, возьми, — сказал Мартин. — Он твой.

Милан завернул бычка в лопух. Он был очень рад, и уголки его губ подергивались. Но улыбнуться боялся, ему хотелось держаться так, будто ничего не произошло.

— Пора возвращаться, — сказал Яно, — а то до обеда не успеем.

Все взглянули на небо, как по команде. Солнце стояло прямо над их головами. Они закинули корзины на спину и придерживали их то одной, то другой, то сразу двумя руками.

— А корзина-то у тебя меньше, — сказал Яно, который шел за Миланом. — Легко тебе было выиграть.

Милан не оглянулся и не ответил.

— Смотри, чтоб твоя утка не подавилась, когда ты ей дашь этого бычка, — не унимался Яно.

Милан шел, наклонив голову. Он ровно шагал вслед за Мартином. Яно нагнулся, сорвал травинку и стал ее жевать, увидев, что с Миланом разговор не клеится. По временам он сплевывал зеленые слюни.

Трое мальчиков с тяжелыми корзинами поднимались вверх по дороге до вершины Краловой. Издали они были похожи на откормленных гусей. Казалось, что они лениво передвигают ноги, переваливаются с боку на бок, но незаметно они все же подвигались к вершине. Они не останавливались ни на минуту. Только все время меняли руки, которыми поддерживали корзины на спине.

Мальчики уже дошли до места, где по обеим сторонам дороги не было крутых обрывов. Перед ними простиралось свободное пространство. Ноги легко становились на дорогу, но трудно было их отрывать от нее. Теперь уже вслед за ними клубилась пыль. Значит, дорога нагрелась и высохла. Чем ближе они были к вершине, тем труднее становилось идти. Но они не устали, это все было от жары.

И вот мальчики достигли вершины. Они останавливаются, ставят на землю корзины и разминают онемевшие пальцы. Улыбаются друг другу, смотрят вниз на деревню. Дома белеют на солнце, Потом они нагибаются, снова закидывают корзины за спину и начинают молча спускаться.

И тогда внизу раздается звон полуденного колокола.

 

КАРУСЕЛЬ

Мартин сидел в тени под яблоней, опираясь на нее спиной, и думал о воде. Августовское солнце стояло у него над головой, мухи садились на него, но он отгонял их только тогда, когда они начинали кусаться.

Было тепло, всюду поднимался пар. Жара была такая, что достаточно было посмотреть на поле, как видно было дрожание воздуха. Мартина сморила приятная лень. И раз уж не было близко воды, он с удовольствием вытянулся бы на траве. Однако очень уж надоедали мухи.

Он медленно встал и огляделся. Он стал уже жалеть, что остался дома. Утром он мог бы пойти с дедом косить полову на Лужки — это было недалеко, за картофельным полем.

Он вышел на улицу и остановился на мостике через мелкий ручей. Если дождь не пойдет, он совсем высохнет, подумал Мартин. Потом взглянул на рой пчел, который летал над пчельником в саду священника, вышел на дорогу и оглянулся, не видит ли его кто, и перелез через ограду.

В саду все созревало. Тут были яблони, груши, сливы и несколько вишневых деревьев. Некоторые из этих деревьев, говорили, посадил сам Орфанидес, и на этих деревьях были самые лучшие плоды. Мартин миновал молодой малинник, который рос прямо у забора. Он шел осторожно, чтобы ветки не трещали у него под ногами, пока не вышел на полянку и остановился под сливой. Запах тут стоял замечательный.

Пчельник был теперь метрах в десяти. Кроме жужжания пчел, никаких подозрительных звуков. Он вышел из тени сливы и приблизился к пчельнику, к его правому краю. Голова была теперь на уровне летков, куда садились и откуда вылетали пчелы. Их были сотни. У тех, которые прилетали с полей и лугов, задние лапки были облеплены пыльцой.

Он следил за этим движением и чувствовал, что жужжание одурманивает его. Собственно, это был не сон, а какое-то невыразимое томление, которое одолевало его.

Вдруг он очнулся от сильной боли. Пчела укусила его в руку. Она сразу же улетела, но жало осталось в коже. Бедняжка, теперь ты помрешь, подумал Мартин и стал выдавливать жало. Когда это ему удалось, он высосал кровь. Однако рука опухла и укушенное место затвердело. Но Мартин знал, что пчелиный яд в малых дозах полезен для здоровья.

Он огляделся. Прямо перед ним, на берегу, рядом с кладбищем, чернел дом, который напоминал Старую квочку. В нем жил Виктор Ресик. Отец его был деревенским могильщиком.

Мартин пошел туда. Скоро он подошел к дому Виктора, Перед домом он увидел множество всяких инструментов. Несколько лопат, две тачки, поленья, доски и планки. О сруб колодца опирался Милан. Рядом на траве сидел Яно. Они даже не заметили, как подошел Мартин.

— Ну, чего делаете? — спросил он.

Они посмотрели на него.

— Хорошо, что ты пришел, — сказал Яно, переглянувшись с Миланом.

— А что? — спросил Мартин.

— Мы делаем карусель, — выпалил Яно.

— Карусель?

И тут из дома Ресиков донеслись крики.

— Что там делается? — спросил Мартин.

Оба махнули рукой.

— Он бросился на нас с ножом, — сказал Яно. — Теперь Виктор его успокаивает.

— Кто бросился? — спросил Мартин.

— А ты не знаешь Грегора, брата Виктора?

Мартин удивился. Он знал, что Грегор с малых лет сумасшедший, но такого от него не ждал. Грегор постоянно был очень спокоен, улыбался, всегда ходил вдоль домов, напевал что-то и всем показывал шрам на руке, оставшийся от встречи с волком.

— Как это случилось? — спросил Мартин.

— Ему почему-то показалось, что мы будем стрелять, — отвечал Милан. — Сначала он только кричал нам: «Не стреляйте, не стреляйте!» Но когда мы уже поставили столб, вокруг которого должны были вращаться две скамейки, он бросился на нас с ножом. Он подумал, что это пушка… Теперь Виктор уговаривает его, обещает покатать на карусели. Если бы он только не был таким сильным…

В доме постепенно становилось тише. В дверях показался Виктор, и видно было, как он устал. Рубашка выбивалась у него из штанов и в нескольких местах была разорвана.

— Он заснул, — объявил Виктор. Потом, взглянув на Мартина, добавил: — И ты пришел?

— Как видишь. Они сели на траву.

— Ну, что, начнем? — спросил Виктор.

Все вскочили и принялись за работу. Сначала они обложили столб камнями, а потом присыпали землей. Мартин и Яно утоптали ее босыми ногами.

— Даже не шевельнется, — сказал Мартин, пробуя плечом столб.

— Ну и карусель будет! — радовался Милан.

Тут раздался звон.

— Уже обед, — грустно сказал Мартин. — Мне надо домой, кормить поросят…

— Я с тобой, — вызвался Яно.

Они сразу же пошли.

— Приходите еще! — кричал им вслед Виктор, когда уже они отошли далеко. Они обернулись и закивали. Они шли рядом. Дорога белела перед ними, и босыми ступнями они чувствовали, как нагрелась пыль. Ступни жгло. И им приходилось ступать на носки. Они подходили к деревянному домику, в котором жил старый пастух Рябек. Последние пять лет он не поднимался в горы. У него не хватало дыхания ходить на верхние пастбища. Теперь он только сидел перед домом на стуле и ничто не могло нарушить его покой. В какой-то глубокой задумчивости он неподвижно опирался о стену дома и смотрел куда-то вдаль. Он никогда не отвечал, если с ним здоровались, однако не было, никого, кто бы с ним не поздоровался. Неподвижный, с отсутствующим взглядом, он напоминал колдуна, мимо которого, казалось, нельзя было пройти незамеченным. И теперь он сидел там.

Как только мальчики увидели его, они тут же замолчали. Потом поздоровались и прибавили шагу.

Скоро они были дома. Они налили поросятам пойло и подождали, пока те поедят. Закрыли дом, заложили калитку и пошли назад.

Они подошли к ригам и увидели Виктора и Милана. Оба молча лежали в тени и грустили.

— Что случилось? — спросил Мартин.

— Грегор нас прогнал, — сердито ответил Виктор. — Как только вы ушли, он проснулся и вышел к нам совершенно спокойный. Он посмотрел, что мы делаем, и тут нашла на него злость. Одним движением он повалил всю карусель…

Мартин и Яно сели на траву.

— Может быть, у нас бы и так не вышло? — тихо сказал Яно. Но грусть их не прошла.

— Жаль, — вздохнул Мартин. — Завтра в школу…

Мальчики посмотрели на него и сделали вид, что ничего не слышали.

 

ТЕНЬ КОЛОКОЛЬНИ ДОХОДИТ ДО ВОРОТ

Сквозь куртку, на которой сидел Мартин, помаленьку просачивалась влага. Но он ощутил холод, только лишь, когда промокли и штаны. Он передвинулся на сухое место, но чувство сырости не проходило. Сперва он обеспокоенно огляделся, впервые после того, как уселся здесь. Трава в росе, подумал он, когда коснулся ладонью земли подле себя и почувствовал, какая она сырая. Вода забулькала под его рукой. Болото, пришло ему на ум, я уселся в болоте, как это я позабыл, что луга тут сплошь болотистые. Тогда он поднялся и взял куртку. Осмотрел ее со всех сторон. Она промокла и кое-где даже испачкалась. И тут только он с огорчением понял, что ему не в чем идти в школу. Он ухватился за тачку и поволок ее к дороге. Под вербами остановился. Спину грело сквозь рубашку. Он опустил тачку и стал выкручивать и выжимать куртку. Несколько капель скатилось в придорожную пыль и тут же исчезло. Он накинул куртку на плечо и направился к ближайшим домам.

Мартину показалось, что тачка катится тише прежнего. Чего это, подумал он, и даже оглянулся. Звонят, только теперь догадался он. Что-то я сегодня припоздал. Он поглядел на колокольню, которая вздымалась ввысь, окруженная могучими липами.

Костел стоял на краю деревни рядом с домом Мартина, и, если бы не росли вокруг липы, отсюда было бы виднее. Забор во многих местах завалился. Дорога пошла под уклон. Мартин пустился бежать и скоро поравнялся с первым гумном. Позади клубилась пыль. Ему не захотелось тащиться по дороге, и он побежал по проулку, слишком узкому для тачки. Тут он ее и оставил, а сам припустился к башне.

Он остановился в нескольких шагах от костела. Потом толкнул дверь и вошел. Минуту постоял и, только когда огляделся, стал подниматься на колокольню. Ему показалось, что звон стал тише, но это только потому, что среди стен звук приобрел иную окраску. Лестница круто поднималась вверх по спирали. Чем выше он взбирался, тем сильнее слышался ему колокольный звон. Когда он миновал уже почти все ступени и над своей головой увидел качающийся колокол и под ним человека, который тянул веревку, он остановился. Было похоже, будто он боится идти дальше из опасения, что колокол упадет ему на голову.

— Феро! — закричал он, приложив ладони ко рту. Но его голос потерялся. Не может он услышать меня, подумал он, ему и так уши заложило. Он остановился в раздумье. Остаться тут на ступеньках или подняться к Феро? Он опустился на ступеньку и, когда поднял голову, увидел, как Феро напрягает все свои силы. Увидел его куртку на гвозде. Феро вызванивал в одной рубахе с закатанными по локоть рукавами. И то ему было жарко. Мартин восхищался ловкостью Феро, как привычно управляется тот с колоколом. Феро стоял, упершись широко расставленными ногами в пол, а за канат держался обеими руками. Когда колокол отклонялся от него и канат тянул в сторону, Феро позволял ему это делать, не отпуская его и заводя поднятые руки за голову. Тянуть он начинал только тогда, когда движение колокола вверх достигало наивысшей точки и колокол готов был опуститься. Тогда Феро нагибался, и Мартину казалось, что он достает руками до пола. Он посильней меня будет, подумал Мартин, я бы так, пожалуй, не смог. Надо бы его попросить как-нибудь разок-другой потянуть. Труднее всего раскачать колокол, остальное уже легче.

— Феро! Кончай! — закричал Мартин снова, понимая, что голос его, пусть не слова, долетел до Феро, и Феро замахал ему рукой. Мартин поднялся на несколько ступеней. Он стоял совсем близко от Феро. Феро будто собирался засмеяться, но снова стиснул зубы.

Мартин заглянул внутрь колокола. Его огромный язык раскачивался. Будто одушевленный. Феро же между тем стал замедлять движение колокола, теперь он придерживал канат и тогда, когда тот поднимался вверх. Удары стали слабее, звон не так широко разносился. Наконец Феро повис на канате и позволил оторвать себя от пола. Движение вверх и вниз повторилось еще, и тогда язык, заканчивающийся каким-то утолщением, ударил только по одному боку колокола. Становясь на ноги, Феро сдержал канат, и звон умолк.

Сразу же вокруг стало тихо. Пропавший звук продолжал звучать в ушах. Мартин тряхнул головой, желая скорее избавиться от гула. Он поднялся к Феро и стал около каната, конец которого, скрученный, лежал на полу.

— Чего тебе? — спросил Феро. Он опустил рукава и снял с гвоздя свою куртку.

— Да я так, — ответил Мартин.

— Ты мог бы и потянуть за канат, если бы захотел, — сказал Феро.

— Как-нибудь потом.

Они уселись на ступенях, нерешительно глядя друг на друга. Феро достал из кармана краюху и принялся есть.

— Хочешь? — предложил он Мартину.

— Давай!

Отломил ему половину; Мартин укусил, он не очень был голоден, однако стал жевать.

— Устал? — спросил Мартин.

— Немного, но я уже привык.

И они замолчали, пока не съели хлеб до последней крошки. А колокольный звон выветривался из их ушей. Они утерлись и встали. Феро был выше Мартина на голову, и сразу стало видно, что он старше по крайней мере года на три.

— Ну, пошли, — сказал Феро.

— Подожди, — задержал его Мартин, — мне хотелось бы посмотреть из окна.

Феро остановился, пожал плечами и наконец обернулся.

— Как хочешь, — ответил он, направляясь по лестнице на звонницу. Мартин за ним. На звоннице имелось четыре окна. Каждое обращено было на свою сторону света. Они подошли к западному окну и облокотились о подоконник.

— До чего же красиво! — закричал Мартин, высунувшись из окна. Окрестность под ними была как на ладони. Дома стояли с обеих сторон извилистой дороги. Только в трех местах дома скапливались в стороне от нее. Черепичные крыши краснели на утреннем солнце и явственно отличались от тесовых крыш гумен. После недолгого сосредоточенного созерцания у Мартина создалось впечатление, будто башня начала наклоняться и стала падать вместе с ним и колоколами на землю. Он струхнул, но страх его был глубоко запрятан: никто бы и не догадался. Феро беззаботно и спокойно глядел вниз, в какой-то момент он вдруг быстро перевесился через подоконник, да так резко, что у Мартина все захолонуло.

— Гляди, — сказал Мартин, показывая на горы на переднем плане, — вот эта снежная гора — Дюмбьер.

Феро молча кивнул.

— Пойдем посмотрим из другого окна.

Из другого окна было видно, совсем мало домов, но зато там были луга и поля… Прямо перед ними высилась труба бывшей винокурни, и на ней теперь были аистиные гнезда.

— Тут под нами, — объявил Мартин восторженно — состояние приподнятости не покидало его, — внизу наш дом. Если отсюда прыгнуть, как раз попадешь на нашу крышу.

Когда он обернулся к Феро, тот едва заметно улыбался. Надо мной он, что ли, что я так говорю, подумал Мартин. А может быть, ему грустно, что нет у него своего дома, на который он мог бы показать пальцем. Мартину сразу стало жаль Феро, даже захотелось коснуться его локтя, который был совсем рядом с его ладонью. Загрустил и он.

— Посмотришь еще и из того окна? — спросил Феро, показывая на восточное окно.

— Как хочешь.

Они осторожно подошли к окну и наклонились. Под ними было здание костела, большой сад священника, а дальше ручей и продолжение дороги. Сзади, точно высокая ограда, возвышались хребты и вершины татранских гор.

— Вот по этой дороге я пришел сюда, — сказал Феро, показывая кивком головы. Голос его был печальным, будто он вспоминал о вещах, вовсе не известных Мартину.

— Откуда же ты, — спросил Мартин и тут же пожалел, точно допустил неловкость. Он побоялся, что Феро рассердится.

— Из Бардейова, — сказал Феро без всякой злости. Он только прерывисто вздохнул, потом задумчиво сплюнул, проследив, куда ветер отнесет плевок.

— Ты мне никогда не говорил, почему ушел из дому, — тихо промолвил Мартин, — даже словом не упомянул. Я, понятно, знал, что ты не из Липтова. Тут говорят по-другому.

— Мамка померла, — ответил Феро, и только теперь задрожал его голос, — отец убит в партизанах. Я дошел до этих мест с войском. Если бы не бой при Микулаше, кто знает, где бы я теперь был.

У Мартина вдруг закружилась голова. Совсем непонятно почему. Он судорожно ухватился за окно, потом, собрав все силы, отпрянул от него. Свободно вздохнул он лишь тогда, когда отошел подальше. Он застыдился самого себя, а хуже всего, что все это видел Феро. Однако Феро продолжал смотреть вдаль, будто пытаясь проникнуть взглядом за самые высокие вершины.

— Давай спускаться, — дотронулся до его рукава Мартин, — пора уже.

Феро вздохнул, сплюнул снова, будто отбрасывая таким образом воспоминания, которые наполняли его перед этим, и последовал за Мартином. Когда же они спустились, у Мартина никак не хватало смелости и даже охоты напомнить Феро про школу.

— Возможно, я и приду, — проговорил Феро, точно читавший его мысли. Он повернулся и зашагал по тропе к калитке, которая выходила на дорогу. Мартин глядел ему вслед, пока он не скрылся среди домов.

Класс был разделен на две части двумя рядами парт. По проходу в центре обычно взад-вперед расхаживал учитель. Мартин сидел на задней парте, и ему хорошо был виден весь класс. Он уселся сюда по своей охоте в самом начале года, потому что у него было отличное зрение.

— Идет! Вацаг идет! — неожиданно крикнула одна из девочек. Ребята бегом бросились к своим, местам. В окно был виден приближающийся учитель.

Вот он вошел, и все встали.

Вацаг раскрыл журнал, нашел нужную страницу и спросил:

— Кто отсутствует?

— Все здесь!

— И Гавлас здесь? — спросил учитель и поднял голову.

— Здесь! — сказал Феро и встал. Он сидел перед Мартином, но наискосок от него. Вацаг смерил его взглядом и закрыл журнал.

— Хорошо, — сказал он, — садись.

Потом Вацаг раскрыл свой длинный блокнот и долго изучал его. Все опустили головы и притихли.

— Всем закрыть книги и тетради, — прервал молчание Вацаг. — Гавлас пойдет к доске.

В классе облегченно вздохнули. Зашелестели тетради, все заерзали, кое-кто даже зашептался. Феро продолжал сидеть, будто не слышал, и только по прошествии нескольких долгих минут как-то медленно встал и неуверенно подошел к доске. Раза два он обернулся к классу, состроив рожу. Какая-то девочка хихикнула. Феро остановился у самого края доски, подальше от учительского стола.

— Подойди поближе, — пригласил Вацаг.

Феро сделал два шага. Он внимательно следил за учителем, наклонив голову. Он стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину, будто приготовившись защищаться.

— Скажи, что было задано на сегодня.

— Склонение по типу «кость», — ответил Феро.

— Правильно, склонение имен существительных женского рода по типу «кость». Что бы ты мог нам об этом рассказать?

Феро вынул руки из-за спины и сложил их перед собой. Потом стал тереть их одна о другую, точно они у него вспотели. Шепот в классе стал явственнее, и Вацаг начинал уже сердиться.

— Начинай, — сказал Вацаг, перестав стучать по столу. Феро точно проснулся.

— По типу «кость», — начал несмело Феро, — склоняются имена существительные с окончаниями… женского рода с окончаниями… — снова повторил Феро и замолчал.

— С какими окончаниями? — спросил учитель.

— … с окончаниями… — жалобно повторил Феро, глядя куда-то в потолок, точно стыдясь Вацага.

— Ты не знаешь самого главного, — прервал его Вацаг и встал. Он прошелся между партами, заложив руки за спину, дошел до стены, потом вернулся к доске. — По какому типу склоняется слово «милость?» — спросил Вацаг, приподнимаясь на носки.

Феро совсем смешался. Он начал краснеть и отвернул лицо к доске.

— По-видимому, по типу «единица», — строго сказал Вацаг. Феро с удивлением посмотрел на него.

— Ну, чего смотришь? Я ставлю тебе единицу, потому что ты снова не приготовил урока. Это вторая единица. — Учитель медленно подошел к столу и стал рыться в карманах. Найдя ручку, он поставил Феро отметку. — Такой большой мальчик, — выговаривал Вацаг, — и не можешь, собственно, даже не хочешь выучить простейшие вещи. Ты и так старше всех на три года и должен был бы учиться на три класса старше.

Мартину показалось, что Феро сейчас заплачет. Голову он опустил, и не только лицо его, но и шея и уши покраснели. Мартину было жаль Феро, он сам готов был зареветь. Феро вдруг взглянул на класс, в глазах его стояли слезы, но он их не вытирал. Он будто бы искал защиты или же хотел убедиться, что все видят его позор. Мартин напряженно следил за ним. Он еще ничего не успел понять, а Феро уже отбежал от доски, пробежал между партами и выбежал из класса, оставив открытой дверь.

— Феро! Феро! — жалобно крикнул Мартин.

В классе зашумели, а Вацаг обернулся к Мартину. Казалось, он сейчас спросит,: что, собственно, произошло, но, когда Понял, в чем дело, только удивленно и молча посмотрел вслед Феро. Уголки его губ подрагивали. Какое-то время он молчал. Но, опомнившись, строго проговорил:

— Закройте дверь и успокойтесь. Все по местам!

Еще пять минут и конец, подумал Мартин. Он всегда минута в минуту угадывал, когда конец урока. Неужели же он сейчас ошибется?

Но дверь класса отворилась, и вбежала задыхающаяся сторожиха. Все головы сразу повернулись к ней. Девочка, которая отвечала, остановилась.

— Феро Гавлас хочет убиться! — выкрикнула сторожиха, ближе подходя к Вацагу. — Пан учитель, вы должны что-то сделать!

Вацаг метнулся от стола к сторожихе. Он не заметил даже, как выронил мел. Казалось, он до сих пор ничего не понимает.

— Что? Что случилось? — дрожащим голосом спросил он, кивком сажая ученицу.

— Он ходит по карнизу колокольни, — выдавила сторожиха, и в ее голосе было столько ужаса, что у всех мурашки по спине побежали.

— По карнизу? — переспросил Вацаг, глядя на сторожиху, кивающую головой.

Вацаг точно во сне толкнул двери и вышел на школьный двор. Мальчики за ним, девочки отстали, перешептываясь в испуге.

— Только не кричите ему, — сказал Вацаг ученикам, — он может испугаться и упасть.

Выйдя на дорогу, они увидели башню костела. На оконном карнизе стоял Феро, держась за архитектурные украшения, выступающие из стены. Вацаг надел очки и, когда увидел Феро на такой высоте, сказал только: «Ну, дела!»

Он ускорил шаг, потом побежал. Ученики за ним, никто не мог осмелиться обогнать его.

Задыхаясь, добежали до башни. Вацаг с горестным выражением лица прикладывал руку к сердцу. Он тяжело дышал, давясь кашлем. У костельных ворот собирались уже люди, женщины ломали руки, кто-то пошел звать старого Опалку, в доме у которого жил Феро.

— Надо подняться на башню и помочь ему, — сказал сосед Летко. Он не очень-то взволновался и поминутно удивленно посмеивался.

— Нет, только не это, — возразил Вацаг,- — надо оставить его в покое.

Прислонившись к воротам, он не спускал глаз с Феро. Мартин стоял рядом, отсюда было лучше всего видно.

— Я первая заметила его, — объявила одна старушка. — Шла это я полоскать на речку и поглядела на колокольню, как полагается. Чуть не окаменела от страха.

— Господи боже мой, что это вы с ним сделали, — в отчаянии повторял старый Опалка, перебегая от одного к другому. — Люди добрые, спасите его, никого-то больше у меня нет на целом свете! — приговаривал он.

— Я иду наверх, — сказал Мартин, — он послушает меня.

Вацаг посмотрел на него с удивлением.

— Ты останешься здесь, — строго сказал он, — ты ему только повредишь.

Мартин отступил и прислонился к забору. Он поднял голову, напряженно следя за Феро.

— Он покачнулся! — громко сказал он.

Все молча и без движения, запрокинув головы, следили за Феро. Тот стоял спиной к башне, голова его была склонена, и он смотрел под ноги. Руками он держался за выступы. Отчетливо видно было, как он медленно продвигает правую ногу к амбразуре окна. Вот он стоит, широко расставив ноги, а вот приставил к правой ноге левую. Теперь он стоял, наклонившись в сторону. Тихонько он отлепил от стены правую ногу и вытянул ее. Когда же ухватился за выступ, он освободил левую руку и выпрямился. На земле никто не проронил и вздоха, а сосед Летко перестал посмеиваться.

Феро сделал упор на одну ногу, другую поднял вверх. Когда он опустил ее, он будто нарочно ступил рядом, но сразу же снова встал на обе ноги, как перед этим.

Еще минуту Феро балансировал на одной ноге, но быстро прекратил, точно его это больше не забавляло. Он стал медленно вытягивать руки, и наконец ему удалось правой ногой переступить через подоконник. Он уселся на нем верхом, огляделся и вошел в башню.

Возможно, ему не удалось еще и коснуться досок под колоколами, когда кто-то бросился от ворот к костелу. Это был Мартин. Несколько скачков — и он в костеле. На секунду остановился, даже шапки не снял и бросился вверх по винтовой лестнице. Он перепрыгивал через две и через три ступени. И не чувствовал никакой усталости, точно ноги несли его сами. Когда он вбежал на звонницу, он даже не задыхался. Только ему казалось, будто кто-то за ним идет, потому что снизу слышался какой-то шум. Он стал глядеть по сторонам, ища Феро. И увидел, что Феро стоит у восточного окна, упрямо глядя вдаль.

— Феро, Феро, ты здесь? — прошептал он поднимаясь. Теперь он двигался медленно, осторожно, точно не решаясь приблизиться к Феро. Он видел, как Феро повернул голову, глянул на него и едва улыбнулся. Потом продолжал глядеть перед собой.

— Ферко, — говорил он чуть не плача, — ты обиделся? Скажи, ты так обиделся?

Тот махнул рукой и сплюнул.

— А, брось, — ответил он, — ничего.

Мартин встал рядом с Феро и посмотрел туда же, куда и он. Он следил за дорогой, пока она не затерялась где-то у подножий гор. Вдалеке поднимался туман. Солнце стояло высоко. Заботы оставили Мартина, и ему стало хорошо… Он даже отважился высунуться из окна так же далеко, как и Феро. Больше всего на свете ему хотелось теперь, чтобы Феро обернулся и увидел его. Но тот неподвижно глядел в одном направлении, и было трудно точно определить куда.