Городской смог остался позади, и я, наконец, увидел небо. Пригородные свалки сменились полями и берёзовыми рощами, напомнившими о бабьем лете. Прильнув к окну, я напевал себе под нос прилипчивый попсовый куплет. Автобус катился бойко, обгоняя иные легковушки, вроде «Москвичей» и «Таврий», придавленных кулями с картошкой. Потом дорога пошла всё больше под гору. Ландшафт измельчал, запахло болотом, а солнце едва пробивалось пятном сквозь низкую облачность. В придорожных деревнях народ уныло ковырял землю вилами. Когда подъехали к КПП в воздухе появились белые мухи. Если я правильно понял из телефонного разговора, здесь меня обещали встретить. Но никто с объятиями не кинулся. Никто даже не взглянул на меня, если не считать старушки, торговавшей пирожками. Я некоторое время простоял в ожидании и напрасно. Действуя самостоятельно, получил в низеньком окошке пропуск и красивая девушка в уродливой черной шинели и шапке — ушанке впустила меня на охраняемую территорию. Наверное, я должен был испытать прилив гордости от сопричастности к чему-то важному и таинственному. Но вместо этого лишь выругался, так как автобус мой исчезал за поворотом.

— До города далеко? — Спросил я девушку в шинели.

— Пять с половиной километров.

Голос у неё был приятный. Вполне могла бы секретаршей в приличном офисе работать, а не пугалом. У обочины стоял «Жигуленок», такой же, как был в нашей семье в моем детстве. Толстяк, изображавший равнодушие, явно, однако, рассчитывал заработать на мне. Услышав адрес, он оценивающе взглянул на меня:

— К Банниковым, что ли?

Хронически пренебрежительное выражение исчезло с его лица. А когда он начал дергать переключателем скоростей, даже повеяло чем-то родным и далеким.

— Рано нынче снежок-то.

— Да, — согласился я.

— А в Красноярске как погода?

— Потеплее.

— Везде солнце, а у нас мразь. Бермудский треугольник. Люди мрут, как мухи.

— Наверное, не только из-за погоды, — намекнул я на вредное производство.

В город, который вдруг открылся под нами белыми кварталами, мы въезжать не стали, а объехали его справа, попав на золотую аллею со старыми деревянными коттеджами. «ул. Банникова» — прочел я табличку.

— Кто это, Банников?

— Не знаешь? А я думал родня.

Лицо водителя снова приняло свое обычное выражение.

После конечной остановки автобусов дорога сузилась и пошла на подъем в лес. Не встретив ни единой машины, ни пешехода, мы проехали не менее двух километров до конца дороги, которая упиралась в железные ворота. В этом месте лес с запада расступался, открывая величественную панораму заросших тайгой хребтов и распадков. Взяв деньги, водитель уехал, и я остался совершенно один. В наступившей тишине услышал журчание ручья, который увлекал за собой опавшие листья. В этот момент заходящее солнце выглянуло напоследок в узкий просвет на западе и всё это изображение вместо черно-белого стало цветным. Раскидистые рябины в саду запылали гроздьями. Любоваться можно было бесконечно, но я приехал не для того. Замок на воротах, как и сами ворота, был покрыт застарелой ржавчиной, а асфальт на дороге пророс ветками и мхом. За забором признаки жизни отсутствовали, если не считать двух коз, энергично перемалывающих челюстями траву. Отправившись в обход, я набрел на калитку, которой пользовались явно чаще, чем воротами. Но едва я притронулся к ней, раздался свирепый лай. От неожиданности я даже вздрогнул, но тут же рассердился на себя за такое малодушие. Очевидно, собака была на цепи, иначе она давно бы уже была тут. Показался сутулый старик с лопатой в шароварах, заправленных в шерстяные носки, и калошах.

— Здравствуйте, — прокричал я, чтобы быть услышанным через лай. — Я к Петру Семёновичу.

— Что хотели? — взглянул он на меня через заросшие брови, как и подобает бдительному сторожу.

— Доложите, что это Олег Кушлис, из Красноярска. Он знает.

— Я знаю. А где машина? Хорошо доехали?

— Хорошо, — хмыкнул я. Видимо ответ мой его не удовлетворил. Загнав волкодава в конуру, он, словно оправдываясь, сказал:

— Сторож заболел. Радикулит. Раньше здесь было много кого. Сейчас не стало. Это я посылал за Вами машину. Договорился через старые связи. Надеюсь, он не взял с Вас денег?

— 300 рублей. Мелочи по Красноярским меркам.

— Мошенник! На служебной машине колымит! Распустились.

— На служебной?

— Ну да, белая «Волга», номер 026. Она?

— Я приехал на копейке.

— На чем?

— «Жигули» первой модели.

— Вы меня удивляете, молодой человек. Я беспокою старых друзей, чтобы обеспечить Вас достойным транспортом, а Вы… Трудно было посмотреть по сторонам? Я же сказал, что встретим. — (Я не сразу понял, чего он так расстроился), — да еще платите 300 рублей за копейку. Это же гусарство! Такое расточительное начало ничего хорошего не обещает.

Собака в конуре зловеще рычала, поддерживая хозяина.

— Возможно, я в чем-то не прав, простите, но я не претендую на компенсацию.

— Триста рублей за копейку, — ворчал, затихая, старик, ведя меня к дому. — Триста рублей за копейку. Вот времена наступили!

В это время у калитки просигналила белая «Волга» № 026.

— Вася!

Оправдываясь, Вася сказал, что хоть бей его, хоть режь, но в автобусе меня не было. Я обратил внимание, что розовощекий усатый молодец, разговаривает со стариком, как с ребёнком.

Вконец запутанный, старик, пошатываясь, развернулся и вопросительно посмотрел на меня.

— Петр Степанович, нестерпимо хочется в туалет. Можно я потом Вам всё объясню?

Старик указал мне путь, который опять проходил рядом с конурой. Волкодав поприветствовал меня, как своего кровного врага. С детства слово коттедж ассоциировалось у меня с роскошным особняком в живописном местечке недалеко от города, где иногда гуляет начальство со своими дамами, играет в бильярд или стреляет по мишеням. В тихие августовские вечера, нас, пацанов, неудержимо тянуло в сад при коттедже: там дозревали медовые яблоки — полукультурки! Иногда набеги удавались, иногда, — нет. В тот памятный тихий вечер сторож появился неожиданно, когда я уже набил полную запазуху. Я отчетливо услышал его короткое «Фас!». Друзья среагировали на секунду раньше: когда я падал с дерева, их пятки уже мелькали далеко. Бесшумно, как черная молния, немецкая овчарка летела на меня. И я летел. Летел так, что ветром надувались мои щеки через раскрытый рот. Ребята потом сказали, что у них волосы дыбом встали от моего крика «ма-ма-а-а!!!». Но я не помню. Помню только лязг зубов у моей лодыжки: собака поспешила, промахнулась и лишь порвала мне мышечную ткань на ноге. А потом я взлетел. Забор был выше моего роста, но я упал уже по другую его сторону, на территории запретной для пса. Лежал и не двигался, ожидая, что собака последует за мной. Но она смотрела на меня через щель налитыми кровью глазами и тяжело дышала, свесив язык.

Забытый этот эпизод отчетливо всплыл в моей памяти.

Мы прошли в дом. В комнатах оказалось очень мило. Их украшали букеты последних гладиолусов и георгинов из сада. Букетов было много: они стояли в вазах на столах и просто на полу в ведерках с водой. Окна были плотно закрыты и завешаны тюлью. Выразительно тикали большие настенные часы. Свет ещё не включали. Комоды, шифоньер, этажерка, венские стулья, круглый стол. Для полного погружения недоставало чая с подстаканниками. За столом сидела дама с пергаментным лицом и ела медовые ранетки. Перед ней были две хрустальных вазочки, одна с яблочками, другая с огрызками.

— Это моя супруга, — гордо представил даму Петр Семенович, — Ольга Ивановна. А это Олег Кушлис, который будет заниматься с Владиком и сопровождать его в Москву. Олег только что приехал из Красноярска на такси, — громко объяснил старик и, обращаясь в мою сторону, добавил. — Я правильно Вас понял?

— Да нет же, я приехал на 12-часовом автобусе.

— Это, наверное, ужасно дорого, — услышал я механический голос Ольги Ивановны.

Вся эта затея всё меньше мне нравилась, но не в моем положении было артачиться. Когда Ленка предложила мне временную работу, я, признаться, ожидал лучшего. Этим летом мы с ней закончили учебу в Университете. Она с дипломом, а я — будучи отчисленным с четвертого курса. Решили пожениться. Но не раньше, чем появится стабильный заработок. С дипломом оказалось легче найти работу: она устроилась в кадровое агентство. Я же по-прежнему пребывал в поисках. Злоупотребляя своим служебным положением, Лена выуживала для меня из базы данных фирмы интересные на её взгляд вакансии. Не все меня устраивали. Но чаще не устраивал я. На днях она пригласила меня в «Три толстяка» и за кружкой пива рассказала, что её начальница ищет для каких-то своих дальних родственников из Зеленогорска домашнего учителя и гувернанта в одном лице. Зарплата — восемь тысяч в месяц и поездка с учеником в Москву на месяц. Учитель должен быть старшекурсником-естественником Госунивера и, во-вторых, выходцем из Зеленогорска.

— А я-то тут при чем?

— Ты же из Зеленогорска!

— Из Железногорска я. Хотя, для вас, красноярцев, возможно, разницы и нет. А во-вторых, я уже не студент.

— Это ерунда. Ты ведь студенческий билет ещё не сдал?

— Конечно, нет. Как я на троллейбусе буду ездить.

— Ну, вот, за студента сойдешь. И за зеленого горца тоже.

Ленка заполнила за меня все анкеты сама, поэтому моя кандидатура прошла.

— Ну, ты даешь! — восхитился я.

— Просто замуж невтерпёж.

— Вот почему ты решила спровадить меня подальше.

Так я оказался в этом большом доме, чтобы через день улететь со своим учеником в Москву.

— Значит, Вы приехали на поезде, — вернул меня из воспоминаний скрипучий голос старика.

— Да нет же, на 12-часовом автобусе.

— Но водитель говорит, что Вас не было в автобусе. На такси, Вы говорите, у Вас нет денег. Следовательно, Вы приехали на поезде, а? — пригвоздил меня своей железной логикой упрямый старикан. Сопротивляться у меня уже не было сил. Ольга Ивановна положила в вазочку очередной огрызок и задумчиво произнесла мою фамилию.

— Кушлис, Кушлис. Редкая фамилия. А ведь это Ваш отец работал мастером в цехе регенерации. Коля забрал его из Верх-Нейвинска, он там начальником участка работал. Помнится, на каком-то юбилее мы даже разговаривали с Вашим отцом. Вот только пить он совсем не умел. Напивался после второй рюмки. Ха-ха-ха, как сейчас помню.

— Нет, это не мой отец. Может быть, дядя. Он жил где-то там, на Урале. А отец всю жизнь служил в Армии и умер в ГДР за год до выслуги.

— Вы что-то путаете, молодой человек. Верно, Петя?

— А? Что?

— Кухлис ведь не мог поехать в Германию? У него ведь была вторая форма допуска.

— Конечно, нет. Хотя, ты знаешь, дорогая, я ни чему сейчас не удивлюсь. Разбазарили все секреты.

В комнаты вошел ещё один восковой манекен: высохшая копия Ольги Ивановны.

— А это моя сестра, Эмилия. Познакомься, Олег Кушлис. Только что прибыл из Красноярска на такси.

— Я подозревала, что кого-то пригласили сегодня на ужин. Не зря Петя купил две булки. Но что гость будет из Красноярска, да ещё приедет на машине…

— Да нет же, — вмешался старик, — он приехал на поезде. Свою машину он оставил дома. Сейчас, говорят, такие отвратительные дороги. Так ведь? — Посмотрел он на меня. Я кивнул головой:

— И это лишь полбеды.

— Ну и замечательно, — согласилась тётя Эмилия и, отвернувшись, пробормотала, — А говорили, вроде, он на автобусе приедет.