Взаимные сюрпризы. — «Есть ли у нас шампанское?» — Кульминационный момент. — «Поздравляю господ наследников!» — «За нашу удачу, господа!» — Судебные чиновники — народ занятой. — Досада и довольство в равных долях. — Гомерический хохот судейского сухаря. — «Как ярко светит после бури солнце!»

Вернулась домой я довольно поздно, но и Маруся, и Андрей Щербинин, крутившийся в доме, и даже прислуга с сияющими лицами вышли встречать меня в прихожую.

— Дорогие мои, у меня для вас большой сюрприз!

— Леля, у нас тоже большой сюрприз для тебя!

— Ну так с которого сюрприза начнем?

— Можно с нашего? Лелечка, я так хочу тебе все сказать, что могу лопнуть от нетерпения! — Маруся набрала побольше воздуха в легкие и выпалила: — Мы забрали Мишу из больницы и привезли его сюда! Правда! Он уже отдыхает в твоей комнате и совершенно счастлив! Как хорошо, что ты распорядилась заранее все там подготовить к его приезду! Мы подумали, что тянуть нечего, Мише в больнице плохо, и решили сделать тебе сюрприз и перевезти его домой. Что скажешь?

— Это замечательно! Он спит?

— Кажется, нет. Он мечтал дождаться тебя.

— Отлично! Значит, мой сюрприз порадует еще и Мишу. Пойду умоюсь и переоденусь — все-таки я с улицы, а в доме раненый, а потом пройдем к нему. У меня потрясающие новости! Спросите пока у Шуры, есть ли у нас шампанское, и если нет — отправьте ее в лавку, пусть принесет пару бутылок. Сегодня нам есть что отметить.

— Леля, только ты, пожалуйста, недолго! Ты меня так заинтриговала, что я теперь умру от любопытства!

Маруся сегодня явно могла говорить исключительно одними восклицаниями.

Пока я приводила себя в порядок, вся компания, включая кухарку, собралась у постели Михаила, и мое появление выглядело как сценический выход главной героини в кульминационный момент.

— Итак, господа. — Я открыла саквояж. — Минуту внимания… Ап!

Васильковая папка была извлечена мной на белый свет.

— Наша папка, — пискнула Маруся. Остальные затаили дыхание. Я медленно, жестом циркового факира развязала тесемки.

— Неужели все бумаги целы? — осторожно спросил Щербинин.

— Кое-что даже прибавилось! — Я вынула один из документов. — Вот, это настоящее завещание графини Терской. Мерзавка Женя все же ухитрилась найти его в конторе нотариуса Вишнякова и припрятала до поры. Благодаря помощи господина Легонтова завещание попало ко мне в руки и теперь может быть предъявлено представителям закона. Поздравляю господ наследников! Теперь вы благополучно можете вернуть себе все достояние семейства Терских, включая и особняк графини на Поварской.

— Леля, и мы теперь должны переехать туда из твоего дома? Конечно, мы, наверное, до смерти тебе надоели…

— Ну что ты, Марусенька, как ты можешь так говорить? Моя жизнь давно уже не была такой интересной! И торопиться с переездом не нужно. Главное, что родовой дом Терских теперь снова ваш. Но и мой дом для вас всегда открыт. Нам ведь тут совсем неплохо всем вместе? Спешка в деле с переездом будет только вредна — во-первых, нельзя без конца перетаскивать раненого с места на место, ему нужен покой; во-вторых, ты, дружок, еще не вела хозяйство по-настоящему самостоятельно, и в роль хозяйки особняка я советую тебе вживаться постепенно, чтобы не набить шишек; а в-третьих, такое замечательное представление, как возвращение юных наследников в родовую усадьбу, нельзя провести кое-как, без должной подготовки. Тут нужна хорошая режиссура. Это событие вызовет явный общественный интерес и большое внимание газетчиков, так что вам с Мишей нельзя ударить лицом в грязь. А теперь давайте наполним бокалы! Миша, глоточек шампанского вам не повредит? Может быть, для вас предпочтительнее выпить чуть-чуть легкого красного вина?

— Подожди, Леля, я забыла спросить тебя еще об одной важной вещи. Если завещание нашла и где-то припрятала Женя (кажется, она на самом деле не Женя, но я буду по привычке так ее называть), то как же это спрятанное завещание попало в твои руки? Как ты его нашла?

— Ну, сначала в мои, вернее, не столько в мои, сколько в руки Александра Матвеевича, попала сама Женя, а с ней вместе и завещание, и кое-что еще… Например, вот это.

Я вынула из саквояжа узелок, развязала его и продемонстрировала обществу свои бриллианты.

— Слава Богу, твои драгоценности нашлись! — воскликнула Маруся. — Я так переживала, что они пропали из-за меня!

— Ну не столько из-за тебя, сколько из-за этой наглой авантюристки, воровки и убийцы. Вы не представляете, чего мне пришлось от нее наслушаться, когда я решила с ней поговорить!

— Леля, у тебя сегодня был тяжелый день! Сначала похороны, потом поездка на Ордынку, и там тоже одни отрицательные эмоции…

— Ну почему одни отрицательные? Там случилось кое-что, после чего у меня поднялось настроение! Ну, давайте же наконец выпьем шампанское! За нашу удачу, господа!

Наутро я, прихватив васильковую папку, отправилась к судебному следователю, и опять без всякого приглашения с его стороны. Он уже знал, что накануне женщина, известная мне как Евгения Дроздова, была по моему заданию схвачена в Сокольниках и передана в руки полиции, поэтому пребывал в состоянии некоторой неопределенности — то ли благодарить меня за помощь, то ли устроить выволочку за самодеятельность.

Сначала следователь промариновал меня минут сорок в свидетельской, чтобы я как следует осознала, что господа судебные чиновники — народ занятой и найти свободные двадцать минут для нежданного визитера им затруднительно, потом меня пригласили пройти в кабинет, где мрачный слуга закона перебирал бумаги на своем столе.

— Добрый день, господин следователь, — радостно поприветствовала его я. — Как много у вас бумажек! А я, грешным делом, вам еще принесла…

— Премного благодарен, госпожа Ростовцева! Каждое ваше появление — просто подарок судьбы, ибо добавляет работы не только мне, но и всем моим коллегам, — брюзгливо заметил следователь, жадно тем не менее схвативший папку. Погружаясь в чтение, он что-то еще невнятно бурчал, но вскоре удовлетворенно затих. Похоже, досада и довольство были отмерены в его сегодняшнем настроении в равных дозах. Надеюсь, он все же сумеет правильно разобраться в приоритетах и будет мне благодарен в конце концов. Несмотря на высказывания следователя о том, что я добавляю работы всему их департаменту, на самом-то деле он не мог не понимать, что мы с господином Легонтовым большую часть их работы взяли на себя.

— Да уж, Елена Сергеевна, папочка у вас знатная! Хотя, чтобы представить эти документы в суд в качестве доказательств, придется еще немало повозиться.

— Но согласитесь, мы вам все-таки в чем-то помогли, хоть и действовали до последнего времени как дилетанты…

— Я удивляюсь, Елена Сергеевна, как вы ухитрились превратить в игру и развлечение такое сложное и грязное дело, с убийствами, с покушениями… Неужели вам так-таки и нечем было больше заняться?

— Вы же знаете, я защищала интересы близких мне людей, которых не могла бросить в трудную минуту на произвол судьбы!

— Боже, как вы любите защищать чьи-нибудь интересы, Елена Сергеевна! Вас просто хлебом не корми, дай только чужие интересы позащищать… И тут уж вы просто сметаете все на своем пути! Буря и натиск! Слава Богу, сфера интересов ваших друзей носит локальный характер — вы, как смерч, могли бы разметать пол-Москвы…

— А локальность натиска очень важна! В таких делах нельзя разбрасываться! Нужно правильно выбрать потенциальный объект в виде подходящего беспринципного негодяя и убийцы и, не отвлекаясь, атаковать, концентрируя на этом все силы. Я объявила Десницыну, не тем будь помянут, и Дроздовой настоящую войну, и даже в те минуты, когда мне не приходилось лично приближаться к передовой, некоторые досадные неудобства прифронтовой полосы мне пришлось претерпеть. Что ж, на войне как на войне! Зато теперь наша полная победа близка, и я могу быть спокойна за жизнь и достояние своей ближайшей подруги и ее родственников.

Судебный следователь вдруг расхохотался. Это было удивительно, я ведь не говорила ничего настолько комичного, что могло бы вызвать гомерический хохот со слезами и разбрызгиванием слюны. Да и трудно было ожидать приступа веселости от этого мрачного судейского сухаря, пропитанного мухоморным ядом…

— Елена Сергеевна, вы меня уморили, — прохрюкал наконец развеселившийся следователь, утираясь клетчатым платком. — Вы удивительная особа, хотя мне кое-кто намекал, что действия ваши не были бескорыстны. Дескать, взалкав чужих богатств, вы начали ломиться в закрома покойной графини Терской и устроили всю эту суматоху, чтобы чем-нибудь под шумок поживиться.

— Простите, это ваше мнение или вы пересказываете мне чьи-то досужие сплетни?

— Да нет, мое мнение далеко от подобных пассажей. Я нахожу, что вы — сумасбродка, но вполне бескорыстная. А это по нынешним временам большая редкость. Сейчас, знаете ли, расчетливых людей стало удручающе много, а бескорыстных столь же удручающе мало. Ваши друзья должны вас ценить. А теперь, госпожа Ростовцева, не откажитесь ответить на несколько вопросов под протокол. Как ни приятна неофициальная беседа с вами, увы, мне приходится вернуться к своим служебным обязанностям. Нуте-с, с чего начнем? Давайте-ка прежде всего подробно поговорим о поимке Дроздовой-Тушкиной…

Возвращаясь домой, я столкнулась на Арбате с Андреем Щербининым, который несся куда-то сломя голову. Я его окликнула. Андрей поприветствовал меня так бурно, словно я вернулась из опасного путешествия, тянувшегося года два.

— Как я счастлив, Елена Сергеевна, Леля, Лелечка! Вы не представляете, что со мной случилось!

— Кажется, все-таки немножко представляю! Дело ведь в Марусе, не так ли?

— Да, да, вы угадали! Мария Антоновна приняла мое предложение! Она согласна выйти за меня замуж! Я просто до неприличия счастлив!

Андрей набрал в легкие побольше воздуха и со всей мочи заголосил:

Судя по всему, исполнителю при полном отсутствии вокальных способностей хотелось вложить в мелодию всю душу. Полагаю, именно такая манера пения вдохновила когда-то Некрасова на бессмертные строки: «Этот стон у нас песней зовется…»

Возле поющего Щербинина мгновенно собралась небольшая толпа зевак, притягивающая все новых и новых любопытствующих. Впереди стояли два молодых маляра в испачканной краской одежде и с деревянной лестницей, заслонявшей обзор задним зрителям, что вызывало справедливые нарекания. Но поглощенные зрелищем маляры не думали о чужом удобстве.

— Слышь, Петруха, — задумчиво сказал один из них другому, — разрази меня гром, если этот сударь не воображает себе, что он поет… Эй, господин хороший, не охрипните часом!

— О, соле, о соле мио, — продолжал надрывать связки Андрей. Да, этот человек был действительно счастлив!