Дело для мадам Здравомысловой. — Старый дворецкий. — «Не приведи, Господи, такой смерти!» — Письмо покойной компаньонки. — Происшествие на Арбате. — Наши жертвы ради благой цели. — Люблю мужчин, способных на джентльменство. — Роль портретной живописи в легендах о Прекрасных Дамах.

Переговоры с мадам Здравомысловой прошли вполне успешно. Как я и предполагала, она с радостью согласилась взять на себя организационную сторону похорон нотариуса, а также морально поддержать его осиротевшую племянницу.

Несомненно, что по части моральной поддержки вдова будет просто незаменима, тем более после получения от меня некоторой денежной суммы «на представительские расходы», отчего ее собственный дух воспарил прямо-таки в горние сферы.

Когда наконец, усталые и вымотанные хлопотами, мы с Марусей вернулись ко мне на Арбат, я с удивлением заметила на стуле в прихожей какую-то облезлую фигуру.

— Вас тут дожидаются, мадам, — доложила Шура, принимая наши шляпки. — Поскольку вы велели, что, если кто пожелает, пусть ждут, так я и позволила…

Маруся как-то странно вглядывалась в плешивого человечка, вскочившего со стула нам навстречу.

— Петр Никодимович, здравствуйте! — закричала она вдруг, и лицо ее приняло самое искреннее выражение радости. — Здравствуйте, мой дорогой старичок! Как я рада вас видеть! Леля, познакомься — это наш дворецкий. То есть теперь уже не наш, в смысле… Ну… Петр Никодимович служил дворецким в доме у бабушки на Поварской.

— Здравствуйте, здравствуйте, барышня, красавица наша! Здравствуйте и вы, госпожа Ростовцева! — Дворецкий степенно отвесил поклон и мне.

— О, Никодимыч! День добрый! Ты тут за каким делом? — В прихожую выскочила Женя.

— Евгения, вам сейчас придется поехать на Остоженку. Маруся, распорядись, пожалуйста! А вас, Петр Никодимыч, прошу пройти в комнаты. Я прикажу поставить самоварчик. А может быть, и от рюмочки не откажетесь? Марусенька, мы с твоим гостем будем в столовой. Не задерживайся!

Я, пользуясь правом любезной хозяйки, увела старого дворецкого от настырной девицы, чье любопытство мне совсем не понравилось. Интуиция подсказывала, что старик пришел не случайно и мы узнаем что-нибудь об интересующем нас деле.

Те несколько минут, пока Маруся объясняла Жене, для чего нужно ехать на Остоженку, в дом госпожи Вишняковой, мы с Петром Никодимовичем провели в столовой, развлекая друг друга разговорами о погоде. Поскольку нам удалось полностью сойтись в вопросах метеорологических прогнозов, чувство взаимной симпатии не замедлило возникнуть и уже не исчезало до конца беседы.

Невзрачным Петр Никодимович казался только с первого взгляда. Просто многолетняя привычка служить лишь фоном для чужой жизни заставила старого слугу отказаться от всех ярких черт, мешавших ему, как хамелеону, сливаться с предметами домашней обстановки хозяев.

Невозмутимый вид, присущий хорошо вышколенным дворецким из знатных домов, свидетельствовал, что чувство удивления ему органически несвойственно. Да способен ли вообще Петр Никодимович испытывать сильные эмоции? Многолетняя служба словно заморозила его чувства. При этом полная преданность своим господам, даже формально потерявшим право, как Маруся, называться таковыми, сохраняется у подобных людей надолго, если не навсегда. Под корочкой льда могут скрываться глубокие воды…

Как только бывшая молодая хозяйка Петра Никодимовича присоединилась к нам, беседа приняла оживленный характер. Вспомнили бабушку Терскую («Уж такая хозяйка была, упокой, Господи, ее душу! — вздохнул дворецкий. — Всем хозяйкам хозяйка!»), поговорили о Марусиной родне, о старых слугах…

— Да, барышня, дворника-то нашего, Савелия, убили!

— Как убили? Мне писали в Слепухин, что Савелий ушел из дома не сказавшись, думали, на богомолье…

— Да какое там богомолье? Убили, сердешного… Труп недавно нашли в глухом месте, в овражке, за Воробьевыми горами. Два месяца пролежал, простите великодушно, не к столу будь рассказано. Я его опознал, однако мне в мертвецкой раза три дурно делалось, хоть и не барышня я. Да, не приведи, Господи, такой смерти никому, пусть земля ему будет пухом!

Мы с Марусей переглянулись. Смерть собирала вокруг дома Терских обильную жатву. Если бы покойную графиню Терскую подозревали в ведовстве, можно было бы предположить, что она наложила заклятье на всех, кто был с ней связан, назначив им встречу в мире ином… Но боюсь, все это объясняется материалистическими причинами.

— Это какой-то кошмар, — прошептала Маруся. — Савелий был такой добрый мужик, кормил мою собаку, вырезал мне деревянных петрушек… А какие салазки он мастерил для катания с горки, лучше покупных, помнишь, Никодимыч?

В глазах Маруси заблестела влага. Я испугалась, что старый слуга не захочет еще больше расстраивать барышню и не скажет главного, ради чего пришел. А пришел он по делу, это было мне ясно.

— И компаньонка бабушкина, Полина Тихоновна, умерла, — продолжила Маруся дрожащим голосом.

— Да, об этом, собственно, я и говорить с вами, Мария Антоновна, собирался. Позволите? Как за Полиной Тихоновной комнату убирали после ее смерти, нашлись эти бумаги.

Дворецкий вытащил из внутреннего кармана свернутые листы почтовой бумаги.

— Вроде бы как письмо вам, Мария Антоновна, только похоже на черновик. Видать, хотела Полина перед смертью что-то вам рассказать, да не успела. Ну я записи ее сохранил, думал при случае вам доставить. Вот они, голубушка-барышня, вы уж разберите, может, что важное?

Ясно было, что в важности бумаг слуга не сомневался, но мнение свое господам навязывать не хотел.

— Я как узнал от Степки, это лакей новый, бестолочь, а не парень, что вы заходить изволили к молодому хозяину, грешным делом, на карточки визитные посмотрел, ну и осмелился ваш дом, госпожа Ростовцева, разыскать. Думаю, если не у вас барышня наша остановилась, так вы мне подсказку дадите, где искать. Вы уж не взыщите за беспокойство, мне не по чину гостем непрошеным в господские дома врываться…

Оставив нам письмо бабушкиной компаньонки, Петр Никодимович заторопился обратно на Поварскую.

— Вы уж меня простите, Мария Антоновна, теперь порядки в доме новые, не дай Бог, барин молодой осерчают — головы не снесешь. Душевно рад был повидать…

Раскланиваясь, Петр Никодимович вышел в прихожую и стал спускаться по лестнице. Мы с Марусей вернулись в столовую и с жадностью схватили оставленные дворецким бумаги. Но в этот самый момент под окном раздались дикие крики, недвусмысленно свидетельствующие о серьезном уличном происшествии.

— Убили-и! Батюшки, человека убили-и! Задавил, задавил, ирод! — Высокий женский крик вырвался из общего нечленораздельного гама.

Непроизвольно выглянув на улицу, я заметила скорчившуюся на брусчатке бесцветную фигурку дворецкого. Сбивший его экипаж во всю прыть уносился по Арбату в сторону Сенной площади.

С высоты третьего этажа панорама происшествия была как на ладони, причем я заметила, что бедняга упал как раз на трамвайные рельсы, и если сейчас на Арбате появится трамвай, а его вожатый не проявит должного внимания, то…

Додумывать эту мысль до конца было некогда! Схватив за руку Марусю, я потащила ее по лестничным ступеням вниз, на ходу крича слугам, чтобы и они последовали за нами.

Вокруг поверженного наземь дворецкого уже собиралась уличная толпа… Что ж, по крайней мере, вагоновожатый издали заметит это столпотворение и успеет затормозить.

В нашем городе такое количество людей страдает манией любопытства, что можно смело сказать: Москва — город зевак. При всяком счастливом или несчастном случае, теряя разум, целым роем слетаются они к месту происшествия, проталкиваются как можно ближе и, затаив дыхание, предаются блаженному созерцанию. И в этот раз любители поглазеть на чужое несчастье не заставили себя ждать. Пока мы спустились по лестнице и выскочили из подъезда, толпа зевак окружила пострадавшего таким плотным кольцом, что пробиться сквозь него удалось с трудом, вульгарно орудуя локтями и сожалея в душе, что более действенного оружия типа шляпной булавки или зонтика не оказалось под рукой. Ей-Богу, пытаясь сдвинуть со своего пути даму в шелковой жакетке «шанжан», я представляла, с каким удовольствием всадила бы ей дюжину шляпных булавок в подходящее для этого место.

— Сами вы, сударыня, халда! Раз лезу, значит, надо! Точно, больше всех надо, угадали! А у тебя, парень, еще нос не дорос взрослым указывать! — доносилось у меня за спиной. Верная горничная Шура пробивалась на помощь…

К счастью, Петр Никодимович был жив, только без сознания. Я послала Шуру добежать до угла Староконюшенного переулка, в клинику Общества русских врачей, чтобы кто-нибудь из дежурных докторов оказал раненому срочную помощь.

Подоспевший городовой опрашивал свидетелей происшествия. Как ни странно, в толпе, мгновенно слетевшейся послушать стоны раненого, очевидцев происшествия практически не оказалось. Крайне невнятно, с чужих слов кто-то сообщил о некоем экипаже, налетевшем на жертву и скрывшемся в неизвестном направлении.

Самым подробным свидетельством оказался мой рассказ об увиденном из окна, и городовой записал наши с Марусей имена, тем более что, зная пострадавшего, мы помогли представителю власти установить его личность.

Несчастного дворецкого при помощи врача, санитара и нашего швейцара уложили на носилки и понесли в клинику, а мы с Марусей и Шурой, растрепанные и бледные, выбрались из тающей толпы и побрели к подъезду.

— Ох, — прошептала Маруся, еле-еле передвигая ноги. — Моя бабушка говорила про себя: «Я сегодня нахожусь в измочаленном состоянии». Кажется, я наконец поняла, что она имела в виду. Я тоже совершенно измочалена… Какой трудный день выдался!

Я обняла Марусю за плечи и ласково сказала:

— Держись, дорогая! Сейчас мы вернемся, выпьем по рюмке красного вина, пообедаем, поспим пару часов. И станем как новенькие! Столько передряг и хлопот в один день редко выпадает, но не нами же они отмерены.

— Что с вами, дорогие дамы? Вам нужна помощь?

Какое несчастье — у дверей подъезда стоял красавец Андрей Щербинин со своим мольбертом, а мы приближались к нему в таком «измочаленном» виде, что я предпочла бы провалиться сквозь землю. Эх, да что уж! Настоящая феминистка должна игнорировать мнение представителей сильного пола о ее внешности, держаться независимо и вообще презирать все оценочные суждения мужчин, ибо они обычно далеки от истины… Да и что остается делать в такой ситуации?

Да, мы кинулись на помощь пострадавшему человеку, и если ради благой цели пришлось слегка пожертвовать собственной красотой — что ж, пусть эстетствующие субъекты думают что хотят. Наша совесть чиста!

Я заметила, что и Маруся как-то сразу перестала шаркать подошвами, на ходу подобрала шпилькой особо неуместно повисшую прядь волос и изящной упругой походкой поднялась по лестнице к нашей двери.

Чтобы как-то оправдать наш жалкий облик, я кратко рассказала Андрею о несчастье и пригласила его пообедать с нами.

— Благодарю за приглашение, но для обеда да, пожалуй, и для ужина уже поздновато. Если не возражаете, я бы обошелся стаканчиком чая, но с удовольствием задержусь в вашем доме, чтобы провести вечер в таком приятном обществе. Тем более что у меня есть новости по интересующему нас всех делу.

— У нас тоже есть новости! Сегодня был безумный день, и мы просто потеряли счет времени. Я распоряжусь, чтобы вам подали чаю, а мы с Мари пока немного почистим перышки. Обещаю, что долго ждать мы вас не заставим.

Думаю, что полтора часа, потребовавшиеся нам с Марусей для чистки оперений, — совсем не долго в создавшихся обстоятельствах. Во всяком случае, художник не посмел попрекнуть нас за задержку.

Люблю мужчин, способных на джентльменство, — это такая редкость в среднерусских широтах… А не заказать ли и мне Щербинину парадный портрет маслом?

Немного льстивые работы художников-джентльменов, неспособных расстроить даму жестокой правдой, обычно производят сильное впечатление на потомков, незнакомых с оригиналом.

Именно такие портреты и положили основу легендам, что в прежние времена в России жили исключительно редкостные красавицы, а ныне нация вырождается…

Думаю, Щербинин вполне сможет изобразить меня так, чтобы лет через сто, где-то в начале двадцать первого века, ценители, разглядывая портрет, говорили бы друг другу: «Ах, какие женщины были в то время… Этот поразительный «бархатный» взгляд, эта необыкновенная изящность, грация, которой проникнута каждая черточка даже в застывшем изображении… Разве среди нынешних дам можно найти что-то похожее?»

Ну, что-нибудь в этом роде будут говорить, Бог их знает, какими словами через сто лет грядущие господа начнут выражать свои мысли…