«Здоровью детей ничего не угрожает!» Эти утешительные слова-заклинания в адрес жертв Чернобыля, автоматически слетающие из уст людей, занимающих самые разные должности, я слышала десятки раз. Но чаще – от прокремлевских медиков высокого ранга. В годы чернобыльского безмолвия мы не раз встречали эту фразу в различных изданиях страны. Но для людей, и сегодня живущих в радиационно опасных местах, эти слова означают только одно – откровенное издевательство над ними и их больными детьми.

И вот почему. За один послечернобыльский год официальная советская медицина – Министерство здравоохранения СССР во главе с Е. И. Чазовым – трижды (!) официально меняла предельно допустимую дозу облучения. Сразу после Чернобыля она составляла 70 бэр за 70 лет человеческой жизни, затем – 50 и, наконец, начиная с 1987 года, – 35 бэр. А ведь до Чернобыля она составляла всего 25 бэр. Если перевести с языка физики на общедоступный, то этот норматив означает тот предел приемлемого риска, за которым у человека начинаются проблемы со здоровьем. Зная уровни загрязнения окружающей среды, радиационного фона, вполне можно рассчитать, за какое время человек «наберет» эту критическую дозу. Это дает возможность определять места, опасные для человека, откуда нужно отселять людей на «чистые» земли. Это очень серьезный и важный показатель для жизни человека. Поэтому такое вольное обращение с роковой цифрой не просто удивляет – настораживает. Какова она, эта цифра российских медицинских светил: научная или «потолочная»?

Отцом 35-бэрной концепции в СССР по праву считается бывший глава Национальной комиссии по радиологической защите Минздрава СССР академик Л. А. Ильин. Едва ли не главный аргумент официоза в защите ее позиции – обвинение всех несогласных (и коллег, и журналистов) в некомпетентности, а всех заболевших в результате облучения – в радиофобии.

Вот что заявил Ильин журналистам во время научной-практической конференции «Медицинские аспекты аварии на Чернобыльской АЭС», которая состоялась в Киеве в мае 1988 года: «В синдроме радиофобии повинны мы все. Здесь я выделил бы два аспекта: подавляющую неграмотность населения в области радиационной защиты и неотвратимое стремление журналистов акцентировать внимание на тех вопросах, которые у человека с улицы всегда вызывают повышенный, болезненный интерес». Позиция академика, мягко говоря, странная. Весной 1988 года, когда Л. А. Ильин обвинял их в этом, журналисты были напрочь лишены возможности публиковать то, что они видели в пораженных районах, – это было запрещено. И медицина здорово, в том числе и лично он сам, приложила руку к утаиванию информации о последствиях воздействия радиации на здоровье людей. Здесь можно было бы напомнить врачам, которые ревностно выполняли предписание медицинских начальников, клятву Гиппократа, которую они давали в молодости. Но, думаю, в этом конкретном случае – бесполезно. Это первое.

И второе. Как можно обвинять «человека с улицы» в проявлении «болезненного интереса» к здоровью собственных детей?

Правда, зря Ильин корил журналистов так огульно. Ведь последняя фраза двух спецкоров главной газеты страны «Правды», органа ЦК КПСС, в отчете об этой конференции под названием «Слухи…», была такой: «Наступление на радиофобию развивается». Один из журналистов – ее собкор по Украине Михаил Одинец. Тот самый Одинец, который передал мне по телефону ответ из своей газеты, что моя статья у них не выйдет. (Позже, сразу после развала СССР, он еще и напечатал обо мне злобную заметку под заголовком «Метит в президенты!» – тогда как раз разворачивалась первая президентская кампания на Украине, и если бы я решила баллотироваться, то имела все шансы ее выиграть. Но судьба распорядилась по-другому: свою кандидатуру от демократов выдвинул многолетний узник советского политического ГУЛАГа Вячеслав Чорновил и попросил меня стать у него доверенным лицом. Я не смогла ему отказать в этом. К сожалению, по многим причинам Чорновил проиграл бывшему партийному секретарю Леониду Кравчуку. Народ избрал своим первым президентом того, кто много лет душил партийными догмами все живое. Это для меня загадка. А Вячеслав Чорновил, спустя годы, при весьма странных обстоятельствах попал в автомобильную аварию. Его сын Тарас, депутат Верховной Рады Украины, уверен, что отца убили. Но это уже тема для другого расследования.)

19 октября 1989 года на открытых слушаниях в Комитетах Верховного Совета СССР Л. А. Ильин убеждал присутствовавших: «…35 бэр – не опасный уровень, а уровень, с которого должны начинать принимать решения…»

Точку зрения академика Л. А. Ильина разделяли и поддерживали его московские коллеги – В. А. Книжников, А. К. Гуськова, Е. И. Чазов, группа украинских ученых И. А. Бебешко, В. Г. Лихтарев, министр здравоохранения А. Е. Романенко и другие. Именно этот круг «придворных» ученых, чья концепция «35 бэр за 70 лет» ложилась в основу важных правительственных решений, должен сегодня чувствовать бремя ответственности за тех, кто еще четыре года после аварии – пока не восторжествовала гласность – оставался жить в зараженных районах. За тех детей, которые за два года почти «залпом» набирали более 120 и даже 500 бэр. Это именно они вместе с правительствами страны и республик, политическим руководством должны отвечать на всех собраниях, митингах и забастовках, которые и спустя десятилетия сотрясают радиационные регионы, на вопросы убитых горем матерей и инвалидов-ликвидаторов: почему?

На одной из таких встреч в Народичах профессор В. А. Книжников, заведующий лабораторией института биофизики Академии Медицинских наук СССР, вполне серьезно говорил: «Нигде в мире при изучении последствий облучений (ни в Хиросиме, ни в Нагасаки, ни у нас после аварии 1957 года на Урале, где средняя доза была 52 бэра, ни по другим данным – шахтеры рудников, врачи-рентгенологи и так далее) не было зарегистрировано учащения генетических нарушений или рака при дозах 100 или 50 бэр».

Из зала на это ему раздраженно сказали: «При чем здесь Хиросима, если у нас другие радионуклиды выпали?» Профессор мгновенно парировал: «Ну, если вас больше интересуют сказки…» Но вот как раз «сказки» разгневанных многолетним обманом людей не интересовали. И поэтому зал дружно «захлопал» профессора Книжникова. И действительно, правомочны ли подобные сравнения? Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, весила всего (если уместно здесь это слово) 4,5 тонны. Напомню: реактор же четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС выбросил в атмосферу в виде мелкодисперсных частиц 50 (!) тонн двуокиси урана, высокорадиоактивных нуклидов йода-131, плутония-239, нептуния-139, цезия-137, стронция-90 и многие другие радиоизотопы с различными периодами полураспада. Еще около семидесяти тонн топлива было выброшено с периферийных участков активной зоны. Плюс к этому – около 700 тонн радиоактивного реакторного графита взрывом разбросало вокруг аварийного блока. Чернобыль – это триста Хиросим только по долгоживущему цезию-13 7, который вылетел за пределы реактора. Разве это неведомо ученому?

Однако, несмотря на реальные факты, официальная медицина продолжала гнуть свое, отыскивая все новые и новые подпорки для удерживания позиций. Один из «аргументов», который выдвинул на том же собрании в Народичах профессор В. А. Книжников, был таков: «В Аргентине правительством принята доза 100 бэр за 20 лет». Ну и что из этого следует? Очевидно, людям полагалось утешиться этой информацией. Можно подумать, что именно в Аргентине, а не у нас люди до сих пор живут в центре последствий локальной ядерной войны в Европе. По сути, Чернобыль по своим масштабам таковым и является. И именно так, как мне удалось выяснить через несколько лет после этой встречи, называли катастрофу между собой члены Политбюро ЦК КПСС на своих закрытых заседаниях. (К этому мы еще вернемся.) Чернобыль просто не с чем сравнивать. Ни с Аргентиной. Ни с Хиросимой. Ни с Уралом. Неужели этого не понимают профессор Книжников, профессор Ильин, профессор Гуськова, профессор Чазов и другие?..

Да, обыкновенный человек «с улицы», хочет знать, разобраться, сколько же это на самом деле 35 бэр для здоровья его ребенка – много, мало, нормально? Потому что мы не верим на слово людям, которые нас годами обманывали и продолжают обманывать. Это они нас уверяли, что «здоровью детей ничто не угрожает», и вдруг, на четвертом году после аварии, оказалось, что надо немедленно выселять десятки сел. Неужели потому, что здоровью людей в тех селах ничего не угрожает? Могу ли я доверять при таком повороте «придворным» медикам и своему правительству, которое и санкционировало этот не менее глобальный, чем сама катастрофа, обман?

Я открываю один из самых авторитетных в стране источников информации – Большую Советскую Энциклопедию – и читаю: «Доза. Эквивалентная доза 5 бэр в год считается предельно допустимой при профессиональном облучении». Все коротко и предельно ясно – даже для «человека с улицы». Выходит, жители только двенадцать народичских сел только одной области, сами того не ведая, более трех лет провели в режиме профессионалов, работающих на АЭС! И, замечу, без положенных профессионалам дополнительных льгот – отпуск, ранняя пенсия, медицинский контроль, бесплатное лечение и отдых.

Но вернемся к выступлению перед жертвами Чернобыля профессора В. А. Книжников: «При неоднократном облучении в дозе 25 бэр и ниже у отдельных наиболее чувствительных лиц наблюдается преходящие изменения со стороны крови, которые в течение трех-четырех недель исчезают. Никаких нарушений здоровья не возникает». А теперь читаем дальше в Большой Советской Энциклопедии: «Минимальная доза гамма-излучения, вызывающая подавление способности к размножению некоторых клеток после однократного облучения, составляет 5 бэр. При длительных ежедневных действиях дозы в 0,02–0,05 бэра наблюдается начальное изменение в крови, а при дозе в 0,11 бэра – образование опухолей. Об отдаленных последствиях облучения судят по увеличению частоты мутаций у потомства». Что тут неясного для профессора, которому и 25 бэр нипочем? (Не у него, правда, у других.)

Увы, сегодня начинают проявляться и эти самые отдаленные последствия облучения. В последние годы в Народичском районе значительно возросло число животных-монстров. Через три года после аварии на фермах появилось на свет 119 поросят и 37 телят мутантов. У одних нет конечностей, у других – глаз, ребер, ушей, у третьих – деформированы черепа. В одном хозяйстве родился восьминогий жеребенок. Его страшное фото обошло газеты мира. Все эти ужастики можно было увидеть в заспиртованном виде в спецлаборатории в моем родном городе Житомире. А документальный фильм Ади Роше «Чернобыльское сердце», который в 2003 году получил приз «Золотой Оскар», не оставляет никаких надежд даже самым яростным адвокатам чернобыльской ядерной благодати. Я смотрела его в битком набитом зале Ассамблеи ООН – все плакали.

Приведу еще два очень важных вывода ученых. «Уместно напомнить, что в соответствии с гипотезой о беспороговом действии ионизирующих излучений риск развития отдаленных радиологических последствий может проявляться при действии сколь угодно малых доз…» И второй: «Принимаем для расчетов отдаленных последствий глобальных выпадений значение дозы в 2,15 бэра. Для всего населения планеты число смертельных опухолей, которые возникли бы в результате облучения среднего человека земли за 20 лет после ядерной катастрофы дозой в 2,15 бэра, составит 1 миллион 200 тысяч случаев, общее количество генетических эффектов, соответственно, 380 тысяч человек». Неслабый прогноз, не правда ли? Кто же автор этих устрашающих прогнозов? Невероятно, но я нашла их в книгах, которые написали те же профессора – Чазов, Ильин, Гуськова. Эти ученые книги называются «Опасность ядерной войны» и «Ядерная война: медико-биологические последствия». Так в чем проблема? Да в том, что книги написаны соответственно в 1982-м и 1984 году. До Чернобыля. Кто же тогда мог предположить, что все эти риски надо будет соотносить с атомными жертвами в своей же стране?

Так когда же ученые были честными? Когда писали свои монографии, за два-четыре года до ядерной катастрофы на Украине, или после нее, когда на все общество (и на них в том числе) оказывалось беспрецедентное идеологическое давление? Мы должны были доказать проклятым империалистам с помощью таких ученых, что и взрыв атомной станции у нас самый лучший в мире – без жертв и трагических последствий. Хотя, не сомневаюсь, именно за несколько лет до взрыва эти академические светила справедливо предостерегали мир, приводя в своих трудах именно научно, а не идеологически обоснованные данные о допустимых рисках и возможных атомных жертвах. Хотя, как справедливо заметили эти же академики в своих книгах, написанных до Чернобыля, согласно беспороговой концепции, и сколь угодно малая доза радиации может навредить здоровью. Об этом мы еще поговорим в отдельной главе.

После чернобыльской катастрофы академик Л. А. Ильин выдвинул в защиту скороспелой теории «35 бэр за 70 лет жизни» вот такие далеко не академические аргументы: «Вопросы переселения сотен деревень – это сложная акция, нарушения привычного образа жизни, когда люди будут лишены привычного комфорта». И поэтому, мол, пусть лучше люди остаются жить в радиации. В статье «Запредел», опубликованной в газете «Советская культура» 18 ноября 1989 года, известный режиссер, лауреат Государственной премии, член Государственной комиссии по проблемам Чернобыля Джемма Фирсова в связи с этим резонно спрашивает: какой именно комфорт имел в виду академик? Тридцать рублей «гробовых»? «Грязное» молоко, больше напоминающее жидкие радиоактивные отходы или бесконечные болезни детей?

Не по первому ли изданию концепции московских академиков Ильина киевские дети были эвакуированы только через две недели после аварии – 7 мая, хотя, как известно, именно в первомайские дни город превратился в один большой рентгенкабинет?

Ю. А. Израэль: «7 мая состоялось заседание Политбюро ЦК компартии Украины, на которое пригласили в качестве экспертов меня, Ильина, академика и еще одного представителя Института биофизики… Сначала устно запрашивали наше мнение именно об эвакуации города Киева, поскольку уже до этого числа часть населения стихийно стала уезжать из Киева. Не только детей (вывозили. – А.Я. ), но и взрослые стали уезжать. Кассы были переполнены. И я не знаю, видимо, под влиянием этих причин на заседании Политбюро ЦК компартии Украины этот вопрос рассматривался. Они спросили мнение – мое и Ильина. Я сказал, что могу предоставить (и предоставил) данные об уровнях радиоактивных загрязнений. Вместе с Ильиным мы оценили дозовые нагрузки в сравнении с теми критериями, которые были установлены для эвакуации. На основании этого мы как эксперты сказали, что причин для эвакуации населения из города Киева при этих уровнях радиации не имеют места…Тут же мы, когда Щербицкий сказал „напишите это письменно“, сидели и несколько часов писали. Мы понимали, что выполняем ответственную роль экспертов, мы это сделали, мы написали, Щербицкий положил этот документ в сейф, закрыл его… „Хорошо“, – сказали они. Значит, они решили, что с решением двух экспертов, какое бы оно ни было, они согласились с этим решением. Решение об эвакуации города принято не было.

Я понимаю, что если руководители считают недостаточным или сомнительным решение, они могли бы привлечь экспертов любой другой или этой же специальности, из того же Киева, из той же Украины (почему они, кстати, не привлекли, я до сих пор не понимаю). Но, тем не менее, они приняли такое решение».

Вот эти роковые выводы экспертов Л. А. Ильина и Ю. А. Израэля, которые стали сегодня своеобразным щитом для прикрытия (уже бывших) властей Украины: «Радиационная обстановка в Киеве и в области (особенно в области!  – А.Я. ) в настоящее время не представляет опасности для здоровья населения, включая детей, находится в пределах норм, рекомендованных национальными и международными нормами МАГАТЭ на случай аварии на ЧАЭС». А вот и рекомендации двух светил: «Анализ радиоактивной обстановки в Киеве свидетельствует об отсутствии в настоящее время показаний к эвакуации населения, и в частности детей, в другие районы».

Вероятно, именно потому, что показания «отсутствовали», в этот же день все же было принято запоздалое на две недели решение властей о том, чтобы вывезти, начиная с 8 мая, киевских детей, дошколят, подальше от опасного места. А школьники продолжали учиться еще до 15 мая. Лишь после этого их отправили в пансионаты, пионерские лагеря, дома отдыха. И то не всех, а только учащихся до 7 класса. Старшеклассники же все остались дома – после первого радиоактивного удара и прогона через первомайский рентгенкабинет на Крещатике и дальше накапливать радиоактивный цезий в печени и такой же стронций – в костях.

После выступлений депутатов на съездах и сессиях, после первых правдивых статей в печати с вопиющими фактами безразличия государства к миллионам человеческих судеб своих граждан, стало ясно, что Чернобыль в нашей стране превращается в нечто большее, нежели просто экологическая проблема. Чернобыль стал своеобразным барометром намерений нового руководства страны во главе с Михаилом Горбачевым. А когда ложь о катастрофе и людях, которых она накрыла, зашкалила, Чернобыль похоронил под собой и всю страну вместе с перестройкой и главным перестройщиком.

Стало очевидно, что Украина и Белоруссия не в состоянии самостоятельно обуздать ядерного монстра: элементарно не хватало денег. Кроме того, все более явным становился разрыв между тем, что говорили академики в Москве, и тем, что происходило на самом деле с людьми в очагах поражения.

На II съезде народных депутатов СССР, весной 1990 года, когда обсуждалась правительственная программа оздоровления советской экономики, когда до высекания искр скрещивались шпаги между демократами и партократами – принять ее или выбросить в корзину, – я оказалась в сложном положении. С одной стороны, мне было очевидно, что программа правительства Николая Рыжкова в том виде, в котором она была предложена, только продлит агонию нашей хронически больной экономики. С другой – мне было также ясно, что если даже я буду голосовать против ее принятия, то съезд все равно подавляющим большинством ее одобрит. С тем составом депутатов это было неотвратимо, как восход солнца. Нам же, украинским и белорусским парламентариям, особенно важно было убедить Горбачева и съезд в том, что необходимо хотя бы и через три года принять общесоюзную программу ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Для нас важны были деньги, материалы и, конечно, концепция действительно безопасного проживания людей, немедленного отселения тех, кто продолжал страдать в радиоактивном угаре, согласно рекомендациям официальной медицины.

И вот – ради тех несчастных людей и детей я вынуждена была согласиться на трудный для меня компромисс: коль скоро программа экономического развития страны, предложенная правительством, все равно будет принята большинством, значит, надо соглашаться. Ради того, чтобы потребовать от депутатов внести в нее строчку об общесоюзной программе ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Именно в этом и заключался смысл моего обращения к съезду с его главной трибуны в Кремле.

Мое предложение поддержали и другие выступившие украинские и белорусские депутаты. И мы своего добились: съезд записал это в своем постановлении. Была создана Государственная экспертная комиссия Госплана СССР по государственным программам РСФСР, Украинской ССР и Белорусской ССР по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС на 1990–1995 годы. Возглавил ее известный академик, автор теории «ядерной зимы» Н. Н. Моисеев. После многих лет «диалога глухонемых» между общественностью и правительством страны это была первая гласная государственная экспертиза последствий аварии.

В состав экспертной комиссии вошли опытные специалисты – ученые из Академии наук СССР, МГУ, сотрудники академических институтов Украины и Белоруссии, социологи, психологи, юристы, работники транспорта, связи, коммунального хозяйства, аграрии, представители рабочих коллективов, а также впервые была организована группа общественных союзов и народных движений. В Государственную комиссию входило около ста экспертов, а также несколько народных депутатов СССР, в том числе и я. Почти половина членов комиссии так или иначе уже занимались проблемами Чернобыля, многие выезжали в пораженные зоны, вели исследования. Все это оказалось как нельзя более кстати.

Я работала в комиссии, которую возглавлял доктор биологических наук, заместитель председателя Государственной комиссии Госплана СССР А. Г. Назаров. Вот его первые свидетельства: «Знаете, я долго занимался радиобиологией, двадцать лет участвую в разных экспертизах и у нас, и за рубежом. Но то, с чем столкнулся на этот раз, потрясло. Самое тяжелое – разговаривать с жителями пострадавших районов. У меня возникло желание просто исчезнуть, провалиться сквозь землю. Стыдно смотреть в глаза этим людям. Стыдно от беспомощности, от лживых обещаний, которые им давали высокие чиновники, руководители ведомств. Наобещали, потом уехали и всё забыли. Масштабы случившегося невозможно было представить!»

Комиссии пришлось основательно поработать, чтобы распутать клубок лжи, пробиться сквозь завесу ведомственной секретности. Не все документы, которые интересовали нас, мы получали с первого раза. Некоторые вообще не получили. Карты радиозагрязнений из Госкомгидромета СССР поступили в Комитет по экологии только 4 марта 1990 года.

Мы с экспертами работали практически без выходных: за три месяца нам нужно было дать Верховному Совету СССР заключение по представленным в Правительство СССР трем республиканским программам ликвидации последствий аварии – РСФСР, Украины Белоруссии. Следовало подробнейшим образом рассмотреть ильинскую концепцию «35 бэр за 70 лет» и на основании документов, замеров, обследований, консультаций с зарубежными учеными поставить ей точный диагноз. От этого зависели миллионы человеческих судеб, практически здоровье целых наций. Ведь 80 процентов, например, Белоруссии, накрыла своим черным крылом радиоактивная птица. Изучали опыт ФРГ, США, Швеции. Объем информации был немыслимый. К тому же приближалась четвертая годовщина аварии. И это тоже обязывало.

В ходе работы над анализом программы возникло немало проблем, о которых я скажу дальше. Но, как и ожидалось, камнем преткновения в обсуждении на комиссии стала именно концепция безопасного проживания на загрязненных территориях. Массовые поражения радиофобией или все же что-то иное? Некоторые эксперты утверждали, что Ильин прав, потому что практически уловить «что-то на уровне шороха» невозможно. Под «шорохом» подразумевались малые дозы радиации. Другие возражали, приводя такой аргумент: австрийцы улавливают «шорох» всего в один бэр. Для своих исследований они использовали нашу аварию! В Зальцбурге, где также выпали радиоактивные осадки, они взяли под постоянный мониторинг тех, кого наблюдали еще до аварии. И им удалось зарегистрировать изменения самочувствия при одном бэре. Достоверные результаты были получены при 5 бэрах. Уже на этом уровне наблюдался процесс «распада» здоровья людей. Это было потрясающе невероятно! И обидно за нас, за нашу медицину и науку, больно за наших жертв Чернобыля.

Мнение большинства экспертов склонялось к тому, чтобы отбросить концепцию «35 бэр за 70 лет» как антинаучную и антигуманную. Неожиданно мы сделали для себя открытие: весь мир, оказывается, говорит, и давно – о беспороговой концепции влиянии радиации на человека. Это означает (популярно), что любая доза радиации не проходит бесследно для здоровья. Да, в человеческом организме тоже есть радионуклиды. Но это наши, так сказать родные, а не привнесенные извне. Вот как писал об этом известный ученый Э. Д. Стернгласс: «…Чувствительность к дозе подчиняется логарифмическому или дробностепенному закону, то есть чувствительность увеличивается быстрее при малых дозах, чем при больших…» И далее то, что обнаруживалось при послечернобыльском обследовании населения: «Наиболее важно, что многие заболевания, которые никогда ранее не связывались с уровнем радиации, например, инфекционные (грипп, пневмония), и также хронические заболевания (эмфизема, болезни сердца, заболевание почек и паралич) в действительности существенно зависят даже от малых доз облучения».