И правил в то время в племени тлеван князь именем Крут.

И был он могуч и славен и во всяком деле удачлив. Но прослышал однажды, что колдуны чужеземные пророчат ему скорый конец и разгневался. И пошли отроки княжеские и привели троих колдунов. Первого сунгрина, второго тиудина, и третьего валдина.

И спросил князь у сунгрина, "в чём смерть моя"?

Бросил тот жеребья деревянные с резами, посмотрел и говорит "В собаке твоей пёстрой, смерть твоя, княже".

— Отроки, — крикнул тогда князь, — убейте собаку.

Убили собаку пёструю дружинники.

— Ну, в чём теперь смерть моя, колдун? Соврал ты. Повесить его на дереве ясеневом.

И спросил князь у тиудина, "в чём смерть моя"?

Зажёг тиудин костёр, разогрел бубен, и стал плясать, пока не умаялся. И молвил "В коне твоём сивом, смерть твоя, княже".

— Отроки, убейте коня.

Вздохнули отроки, но исполнили.

— Ну, в чём теперь смерть моя, кудесник? Соврал ты. Повесить его на берёзе.

И спросил князь у валдина, "в чём смерть моя"?

Наполнил валдин чашу-лбицу и стал из неё плескать пиво, молоко и мёд. На все четыре стороны плеснул и говорит "В жене твоей ясноглазой, смерь твоя, княже".

— Отроки, убейте жену мою!

Испугались отроки, но не посмели князя ослушаться.

— Ну, в чём теперь смерть моя, волхв? Соврал ты. Повесить его на дубе.

Услыхали про то братья княгинины и сказали "убил князь сестру нашу, должны мы отомстить". Сели на коней и поехали князю на двор. Подъехали к нему в вечер, и первый брат говорит "не убить нам князя, залает его пёс, проснётся князь, кликнет отроков, как нам их одолеть?"

Но не залаяла собака, не поднялись отроки княжеские. И вошли братья в хоромы. Проснулся князь, хотел дружину позвать, да некогда, подступили к нему братья. Как был, в одной рубахе выскочил он, сел на первую кобылу и поскакал прочь. Бросились за ним братья. И второй брат говорит "не догнать нам князя, нет в земле нашей коня резвее княжьего". Но сбила ноги кобыла, захромала и пала. Видит князь, что догоняют его братья и говорит "Не соврали колдуны. В собаке смерть моя. В коне смерть моя. В жене смерть моя". И подняли братья князя на рогатины, и пришёл ему конец.

Сказание о князе Круте. Хроника Зокимы Тилвенского, недатированная часть — "правители легендарные и недостоверные"

Комната на чердаке. Со стропил летит пыль и мусор. Прямо на голову. Прошлый раз был подвал…

— Слушай, Брадобрей, почему как я к тебе не зайду, так ты в какой-то дыре вечно сидишь?

— Новые веяния. Сейчас принято быть ближе к работягам. Да ты и сам знаешь, я всегда любил руки чем-нибудь полезным занять.

В данный момент его руки были заняты подсчётом и раскладыванием в аккуратные столбики золотых и серебряных монет. Юл задумчиво осмотрел стол с деньгами, потом самого босса, одетого вполне по-домашнему. Расстёгнутый жилет открывал простую сорочку, рукава который были закатаны до самых локтей, и кожаные помочи, удерживавшие модные брюки из ткани в крупную цветастую клетку. А ещё длинный тонкий шнурок, на котором висели аккуратно подвязанные зубы. Явно человеческие.

— Садись, Юл. Вижу физиономия у тебя уже почти в норме? Пара накладных усов, очки и можно снова за работу?

— Я бы предпочёл ещё подождать. Люди не очень склонны доверять собеседникам с синяками на морде.

— Время, Юл. Оно имеет гнусное свойство уходить…

— Чего ты хочешь?

Брадобрей старательно выровнял очередной золотистый столбик, увенчанный автократорским профилем.

— У нас был договор, Юл.

— Я помню. Так что давай не будем и дальше размазывать кашу по столу. Ты обещал рассказать подробности.

— Ты знаешь Ферзлера?

— Слышал краем уха. Пару лет назад.

— Значит, ты не знаешь Ферзлера. Пару лет назад он был обычным владельцем ломбарда. На углу Восковой и Гамской. Помогал беднякам избавиться от лишнего имущества, прежде чем те пойдут на дно окончательно. Солидный бизнес. Менее честный, чем твой, Юл, но более доходный, если смотреть правде в глаза…

— Просто обожаю, когда ты рассказываешь истории, — ехидно заметил тот, — особенно длинные…

— Не спеши, — несколько столбиков со звоном опрокинулись в мешочек, скрывшийся затем в недрах стоявшего рядом несгораемого шкафа, — всему своё время. Так вот, последнее время Ферзлер явно пошёл в гору. До такой степени в гору, что начал чрезмерно много о себе думать.

— Мне послышалось, или тебе что-то не нравится, Брадобрей?

— Теперь он большой человек. Купил пару кварталов в порту и сносит жилые дома под склады…

— Не знал, что содержание ломбарда настолько выгодный бизнес.

— Люди из снесённых домов пришли ко мне и пожаловались…

— Так за чем же дело стало, Брадобрей? Уверен, карьера этого Ферзлера вот-вот оборвётся самым трагическим образом.

— За кого ты меня принимаешь, Юл? Я честный бизнесмен.

— Да-да, конечно. Просто твоим врагам и конкурентам очень не везёт… Бедняги имеют свойство умирать в самом расцвете сил.

— Заметь, умирать исключительно в силу естественных причин…

— Например таких, как падение на голову поддона с парой тридцативедёрных бочек вина?

— Кто ж мог подумать, что грузчик, чью беременную жену он выставил с работы без выходного пособия, не слишком надёжно закрепит трос?

— Уверен, даже в ломбарде найдётся нечто, что кто-нибудь, абсолютно случайно, конечно, закрепит недостаточно надёжно. От меня тебе что надо?

— Понимаешь. Этот Ферзлер не так прост. Его прикрывают серьёзные люди. Так легко к нему не подступишься.

— Мне казалось, что самый серьёзный здесь это ты? У этого Ферзлера что — общие дела с полицией?

— Бери выше. С жандармами.

— Н-да…

— И он этим нагло пользуется. Знает, что никто его и пальцем не тронет.

— Ну, так просто забудь про него.

— Он подрывает мой авторитет. Если люди видят, что я не могу ничего сделать, они перестают меня уважать. А как я смогу вести дела, если люди не будут меня уважать?

Брадобрей горестно вздохнул, и зубы на шнурке едва слышно застучали, перекатываясь по его груди.

— А я чем тебе могу помочь?

— Говорят, этот Ферзлер держит у себя в ломбарде целый архив. В потайном сейфе. И это не просто железный сундук. Это штучный сейф работы Питтля. Кодовые замки, отменная сталь. Ещё говорят — сигнализация последней системы.

— Серьёзно. Это должно стоить целое состояние. Что такое он там держит?

— А вот это ты, Юл, и поможешь мне узнать…

— Я?! Ты что, спятил? Я не медвежатник.

— Медвежатники сами не справятся. Сейф где-то спрятан. Да и саму кубышку быстро не откупоришь. Идти можно только наверняка. Но паршивец мало кого пускает в дом. И держит только старых и проверенных слуг. Я не могу посылать своих людей вслепую.

— Всё равно не понимаю, причём здесь я?

— Ты археологией интересуешься, Юл?

— Архи… чем?! Ты стал любителем загадок? Что за ахинею ты несёшь, Брадобрей?

— Став богатым Ферзлер решил следовать моде на всяческие древности и коллекционирование антиквариата. Дескать, старые кости, побрякушки и черепки — лучшее средство вложить деньги. И чего только эти богатые люди не придумают, чтобы подурнее тратить золото. Вон даже принцы теперь ездят поглазеть на всех этих профессоров, изображающих из себя землекопов. Раньше люди собирали картины и статуи, а теперь старые горшки и медные кастрюли. И куда только катится мир…

— Но…

— Помолчи, Юл. Так вот на днях нашему Ферзлеру предложили кое-какие древности, найденные гробокопателями в древних курганах… Буду честен. Эти древности стоили мне хороших денег — ты даже не представляешь, сколько дерут эти парни за то чтобы помять несколько железок, покрыть их ржавчиной и заявить, что выкопали их из какой-то груды чернозёма… Понятное дело, сам Ферзлер не дурак, и не станет ничего покупать, не проверив. К его счастью в наш город вот-вот должен приехать большой знаток — академик Хинклер. Который и убедит его в том, что эти ржавые железки имеют огромную ценность.

— А если академик сам в это не поверит?

— Ну, поскольку академиком будешь ты, Юл, то поверит…

Голос мальчишки-газетчика звенит над улицей.

Светило науки прибывает в Нейв-Стеенборк! Знаменитый академик Амбергардт Хинклер! Неофициальный визит, всего на три дня. Проездом на конференцию!

Солидный господин в летнем пальто и цилиндре, выходит из дверей и замедляет шаг, прислушиваясь.

— Эй, парень!

— Да, вашество… Всего три монеты. Свежий выпуск. Светило науки. Открытие павильона цветов на Парадном поле. Всего три монеты.

— Давай сюда…

— Вот. Если желаете, есть ещё "Морской вестник"…

— Проваливай!

— Рад служить, вашество… — в сторону, — жадный хрыч.

Солидный господин разворачивает ещё пахнущие типографской краской листы, и на ходу пробегает глазами передовицу. Складывает газету и садится в ожидающий его экипаж.

— На Каменную…

— Сей момент.

Шофёр крутит вентили, регулируя нагрев, лязгает клапанами, потом залезает на высоченное наружное сиденье, и берётся за рычаги. Экипаж вздрагивает, обдаёт мостовую под колёсами облаком пара, и, постукивая, катится прочь по булыжной мостовой, оставляя за собой густой сивушный дух.

Мальчишка заходит за угол и останавливается перед двумя мужчинами. Один повыше в сюртуке, высокой узкополой шляпе и с пышными усами, переходящими в спутанные, щетинистые бакенбарды. Второй — рыжий с выцветающими синяками на лице.

— Готово…

— Держи, — высокий протягивает мальчишке серебряную монету, — заработал.

— Спасиб…

— Ты это, запасные газеты, верни.

Мальчишка неохотно вынимает из сумки пару листов и протягивает усатому.

— Вот теперь беги.

Высокий смотрит на газеты и передаёт одну рыжему.

— Держи. На память. Прохвессор… Где ещё такое чудо достанешь? Как настоящая. В редакции не отличат.

— А если он меня расколет?

— Не боись. Ферзлер — надутый хвастливый болван, и только изображает серьёзного человека. А так — ткни пальцем, и лопнет. Владелец ломбарда — большее, на что он способен. И зря полез выше. А список его коллекции я тебе дам. Людей, которые ему хоть что-то продавали, я всех знаю.

Отель "Карлдорп". Вход. Усатый господин в золотом пенсне с задумчиво-рассеянным взглядом стоит возле дверей.

— Академик Хинклер?

— О? Я? Так есть. Чем могу слушить?

— Прошу прощения, меня зовут Ферзлер. Микс Ферзлер. Оценка, залоги, кредит. Я много о вас слышал, господин Хинклер.

— Шурналисты. Слишком много пишут. Не люплю журналистов. Фсегда всё переврут.

— Понимаю. Пресса зачастую много себе позволяет. Однако я бы хотел просить вас о небольшой услуге, если это будет возможно.

— О нийх. Я есть занят. Хочу смотреть город. Нейв-Стеенборк. Такая восмошность. Ошень скаунс… э… скаунс, скаунс, как это борейски… да, красивый. Ошень красивый столица.

— Это не займёт много времени. У меня рядом есть экипаж.

Человек в цилиндре подзывает экипаж взмахом руки в лайковой перчатке.

— Но я немного торопился. Тороплюсь.

— Я вас подвезу. Это честь для меня. К тому же извозчик всё равно медленнее.

— Ну, если фы так настаиваете. Господин… э-э-э Ферселер?

— Ферзлер. Микс Ферзлер.

— О, простите. Я не очень хорошо разговариваю борейским. Так шьто вы хотели?

Академик снял пенсне, несколько раз подслеповато моргнул, протёр стёкла и вернул на переносицу.

— Вы понимаете, фройс Ферзлер, шьто я не могу дать какой-либо оценки, как вы это называйте — заошьно. Так? Я долшен смотреть их.

— Конечно. Наиболее ценная часть коллекции хранится в более надёжном месте, а пока мне бы хотелось узнать ваше мнение вот об этих на редкость интересных, на мой любительский взгляд, конечно, монетах.

— Покашите.

— Вот эти — Ферзлер придвинул деревянный лоток с металлическими кружками.

Академик достал часовую лупу.

— Это мошете выбросить. Подделка. Это — тоше. Эта — настоящая. Император Коннолий III. Ординарная щеканка. Совсем обышьная вешь. Вы отфлекли меня от осмотра города только ради этой дваль? Как это по-борейски… ерунды?

— Нет, что вы. Просто мне показалось интересным…

— Вы думайт я не понимать ошевидный вещи? Я уходить. Немедленно. Это оскорплений… Я академик с мировым именем. За кого вы меня принимает?

— Погодите-погодите, Амбергардт. Господин Хинклер. Вы меня не так поняли.

— Я всё очень хорошо понимайт. Вы меня ускьюса… проверять. Я не потерплю такой обращения.

— Не стоит горячиться, господин Хинклер. Если то, что я подозреваю, правда, вас ждёт настоящее открытие. Меня заверяли, что эти вещи могут быть частью знаменитых сокровищ Гифлунгов.

— Ха… Это миф. Спиллайс. Сказки… Я искал их много лет.

— Цорт тоже считали сказкой. Каких только неожиданностей не бывает в нашей жизни.

— Несите их сюда.

— Думаю будет лучше, если мы пройдём в хранилище.

— Я старый больной шеловек… но ладно. Однако если это опять дваль. Вам будет должно стыдно.

Ферзлер провёл академика в дальний угол кабинета.

— Сначала надо подать ток и отключить сигнализацию. Сами понимаете — ужасное время, ужасные люди, никому нельзя верить. Даже полиции. Приходиться защищаться самому.

Он щёлкнул двумя рубильниками, спрятанными за портьерой.

— Теперь, пройдёмте в библиотеку.

— Вы хранить это прямо тут? Я не вижу никакой дверь.

— Хе-хе. Поверьте, мы не такие уж невежественные дикари, какими нас полагают некоторые южане. Смотрите.

Ферзлер с лёгким щелчком отвёл в сторону одну из панелей.

— А вот и дверь.

— О, как листейгс… э-э-э… остроумно. Вы ошень предусмотрительный шеловек, фройс Ферзелер.

— Ну что вы. Я простой коммерсант. И коллекционер. Пройдёмте внутрь.

Хозяин открыл ключом дверь-решётку и пригласил академика войти.

— Но я опять не вижу никакой дверь?

Академик растерянно оглядывал небольшую и почти голую комнатку за панелью. Четыре оштукатуренные стены, потолок из гипсовых панелей, пол. Пара стульев и столик с чернильницей.

— Вы меня разыгрывайт, фройс Ферзелер?

— На то и расчёт. Взломщик проникает в потайную комнату, а здесь ничего нет. Правда — остроумный ход?

— Так есть. Но где хранилищ?

— Не спешите, господин Хинклер.

Ферзлер, с лицом фокусника, достающего крысу из цилиндра, протянул руку к гипсовой розочке у входной двери и повернул.

— Поскольку мы заранее подали напряжение, то механизм сможет включиться.

Где-то наверху что-то загудело, и одна из потолочных панелей стала опускаться, раскладывая за собой металлическую винтовую лестницу.

— Настоящее хранилище расположено этажом выше. И попасть туда можно только по этому трапу. Или проломив стену. Идёмте, господин Хинклер.

Они поднялись по лестнице в хранилище.

— Уютный комнат, — довольно кивнул академик.

В отличие от скудного фальшхранилища внизу, это было обставлено с шиком и роскошью. Даже слегка избыточной.

— Обратите внимание на портрет на стене.

— О, да. Кого-то напоминайт.

— Это же профессор Ангбрект. Ваш самый знаменитый оппонент, господин Хинклер. Вы что, его не узнали?

— Я? Конечно узнал. Ещё бы я не узнал… Напыщенный болван. Его теорий… Я публиковал доклад в прошлый год. Не оставил камня на камне от его критик. Вы опять меня проферяйт?

— Нет, что вы, господин Хинклер. Теперь мне нужно будет открыть сейф. Кодовый замок. Я должен набрать комбинацию. Вы… Э-э-э… не могли бы отвернуться. Сами понимаете, всё-таки код должен быть секретным.

— О. Да. Я отлишно понимайт. Анлауг. Секретность. Тайна. Я отворашиваться… Конешьно. Все люди обышьно пользуют совсем простые коды. Это не есть секретно, я вам скажу. Совсем не есть.

— Вы будете смеяться, но я всегда выбираю кодами разные ругательства. Подобное никому не приходит в голову. Всегда начинают перебирать коды со слов типа "верно" или "надёжно". Или имён родственников.

Штифты сейфа закончили едва слышно щёлкать. Тяжёлая дверь с тихим звуком распахнулась. Ферзлер достал небольшой ящичек и водрузил на стол.

— Ну? Что вы на это скажете?

Академик снова вставил в глаз часовую лупу.

— О! Как интересно. Ошень интересно. Не мошет быть.

— Что? Что?!

— Ошень похоше, что это подлинник. Восьмой-девятый цикл от императора Филлиария. Северный работа. Видите этот золотой гравировка с рубин? И вот этот вставка? Железо сильно разрушено, но мошно видеть структур клинка. Это определённо хайрус… длинный мешь эпохи раннего вторжения. Ритуально сломан. Видимо из какой-то погребений. А вот этот пластинка. Да. Тошьно!

— Что?

— Это от древний шлем. Кинна… Нащёчник. Видите этот птиц, несущий бобёр в свой когти? Обычный символ у доспех ранней эпох. Обозначайт защиту. Это из древний миф об орёл и бобр. Вы шитали "Золотой побег"?

— Не приходилось… Это действительно могут быть сокровища Гифлунгов?

— Так-так… Нет уверенность. Но эпох близкий. Ошень близкий. Больше нишего не быть?

— Они говорили что-то про другие артефакты из той же гробницы.

— Ошень интересно, ошень. Где этот гробница?

— Не важно. Я вам потом скажу.

— Это ошень вашно… Там могут быть другие находки!

— Где-то в средней Слатонии. Или Фаргенвальде.

— О, би гуда! Ранний эпох. Этот место. Вы понимаете, шьто вы найти?

— Что?

— Нет. Это рано есть говорить. Надо всё проверяйт. Я долшен говорить с теми, кто это копать!

— Это невозможно. Они… Их пока нет в городе.

— Как шалко. А когда они возвращайт?

— Не скоро… Месяц. Два. Может три. Даже четыре.

— Ойе… я не мочь ждать. Я долшен ехать на конференций. Возможно потом. Обратный путь. Я вам писать письмо. С конференция.

— Да это было бы очень кстати.

— Не выставляйт это в музей. Пока. Мы долшны всё изучайт. Ошень тшательно.

— Конечно. Обязательно. То есть это подлинники?

— Я пошьти уверен. Наверняка.

— Отлично. Очень хорошо. А сколько они могут, по-вашему, стоить?

— Стойт? Какой деньги? Они бесценный! Они не могут стойт денег… Думаю не менее трёх тысящ.

— Трёх тысяч скатов?

— Яй. Гултскатс. Конфедератских гольдскатов.

— Конфедератских?! Три… тысячи… Ни хр… То есть я хотел сказать они имеют колоссальную научную ценность. Возможно, какой-нибудь музей…

— Зашем вам мусеи, фройс Ферзлер? Они все нищие. Я дам вам за это три тыщи и ещё двести гольдскатов. Векселем. Любой банк Конфедерации…

— Нет. Векселем не пойдёт… в смысле эти находки имеют слишком большое значение для человечества.

— Напишите мне на конференций. Я найти налишьные. Сейчас не могу. Я только проездом.

— Я подумаю, фройс Хинклер. Вы очень мне помогли, очень. Я просто не могу описать, как я вам благодарен.

— Это мой долг, фройс Ферзлер. Не забудьте написать мне на конференций. Верите мне. Никто не дать вам за это больше. Никто.

— Я подумаю, я обязательно подумаю. Но сейчас уже поздно. Я попрошу, чтобы вас отвезли прямо в "Карлдорп".

Вечер. Крыши. Закат.

— Ну, наконец-то, Брадобрей. Я уж думал, на этот раз мне придётся беседовать с тобой в канализации…

— Чёрта с два, Юл. Не терплю крыс. Зато люблю посмотреть на закат в порту. Это успокаивает. Бриз, солнце, море…

— И рыбная вонь.

— Я родился и вырос в гавани, Юл.

— А я нет. Поэтому я и не ценю запах рыбы и солёную воронятину.

— Ну не каждому ж дано…

— Ладно. К делу. Охрана — три человека внизу у входа, ещё двое на втором этаже. Вот план дома. Рубильники сигнализации и питания трапа — в кабинете. Вход в тайник — в библиотеке. Решётке нужен ключ. Слепок сделать не мог, но замок ерундовый. Код сейфа на листочке.

— Уверен?

— Почти. Не так много ругательств на это количество букв. Да и щёлкает он… аж в ушах звенит.

— Хорошо.

— Это всё?

— Более чем. Как договаривались — десятая часть денег из его сейфа твои. Учитывая то, что ты получил за ту девчонку, тебе вполне хватит купить небольшой домик в провинции и тихо прожить там до конца своих дней… Ну если ты только не собираешься стать долгожителем. Впрочем, поскольку ты мой друг, шансы на долгожительство у тебя не самые плохие.

— Спасибо за комплимент… Когда будете брать?

— Сегодня. Как стемнеет. На радостях наш друг Ферзлер собрался в "Сияющую кошку". И охрану с собой потащит. Что ж… пусть развлечётся напоследок. Кстати. Я был прав…

— В чём?

— Помнишь ту девчонку? Которую ты продал?

— Тебе обязательно постоянно об этом напоминать?

— Нет. Но парни видели, как её туда вели.

— Куда? В "Кошку"?

— Ага.

— Чёрт! Проклятье. Чёрт.

— А ты — "не похожи на тех, не похожи на этих". Поверь опытному человеку. Для другого девчонок не покупают…

— Не надо было мне этого делать… Ты уверен, что это была она?

— Что, совесть вдруг отросла?

— А твои парни не могли ошибиться?

— Нет.

Ночь. Дверь красного дерева.

— А вы здесь и живёте, господин Ферзлер?

— Д-да… ик… вот прямо здесь. И сейчас ты это увидишь…

— Это так щедро, господин Ферзлер… Но мадам не любит, когда клиенты уводят с собой девушек. Она будет сердиться, и не заплатит мне денег…

— Плевал я на твою мадам… проклятая скважина… никак не попаду.

— Вам не фтоило отсылать слуг, господин Ферзлер. Они могли бы помочь…

— С тобой я и один управлюсь… вот, видишь, уже открыл… И не вздумай упираться. Ты знаешь, я люблю… ик… я люблю послушных девочек…

— Я буду пофлушной, господин Ферзлер. Очень послуфной.

— Хе-хе… идём… прямо наверх… нет. Сначала я должен выпить.

Хихиканье.

— Не смейся… шлюха… у мне здесь… где-то тут. Чёрт, зажгите кто-нибудь свет. Отлично. Спасибо…

— Не-е-ет! О боже… я знала… я знала!!!

— Что? Кто? Биркер это ты? Я тебя не знаю… Где Биркер? Проклятье, что вы делаете в моём доме? Как вы смеете… Я вас в порошок сотру!

— Повалуйста! Нет! Я тут не при чём! Я нифего не знаю!!! Я работаю в "Сияющей кошке". Он просто меня пригласил. Повалуйста! Не убивайте!!! Берите всё, только не убивайте…

— Кто все эти люди? Что вы меня хватаете? Отпустите немедленно!!! Биркер!! Охрана! На помощь!

— Я знала, что всё этим кончится… Как в воду глядела. Микалия-заступница, пощади и помилуй. Не убивайте, я ничего не знаю, я ничего не видела… повалуйста… меня же предупревдали… о, боже, ну за что… почему я…

— На помощь! Убивают! Я большой человек… я знаю самого обер-ротмистра… Вы не знаете с кем связались, негодяи!!! Что вы мне в лицо суёте? Уберите платок, он воняет… Отпустите меня, немедленно… Слышите! Слыш… отпусти… немедлен… хр-р-р…

— Не надо. Повалуйста. Я никому ничего не скажу… повалуйста… он только меня пригласил…

— Перестань реветь, дура. Забирай вещи и выметайся. Живо! А вы, вяжите этого козла и уходим. У нас мало времени.

Холодно. Сыро. Мало света. С низкого сводчатого потолка капает вода. Пахнет ламповым маслом и крысами.

— М-м-м…

— Кажись очнулся.

— Просыпается наша птичка.

— Э-э-э… пить… воды…

— Обойдёшься.

— Где я? Что случилось? Эй. Какого чёрта? Почему я связан?

— Чтобы не поранился… случайно.

— Брадобрей? Это ты? Немедленно отпусти меня, и тогда у тебя ещё будет шанс смыться из города живым!

— Какой вы грозный, господин Ферзлер. Вы у меня в гостях. А гостю не пристало грозить хозяину.

— Развяжи… Ты не знаешь, с кем связался. Даже понятия не имеешь. Я тебя в порошок сотру.

— Уже знаю. Ты даже не представляешь, сколько интересного я узнал за сегодняшний вечер.

— Ты это о чём? Что у тебя в руках? Откуда это? Это невозможно… Ты не мог взломать его так быстро!

— Увы. Нет предела совершенству.

Ферзлер хмуро засопел.

— Дайте воды.

Брадобрей кивнул в темноту. Принесли воды. Ферзлер с жадностью выпил.

— Если ты, — он нервно облизнулся, — читал все эти тетради. Значит, ты знаешь, что я человек самого штабс-ротмистра. Тебе не стоило меня трогать. Если со мной что-то случится, они спалят к чертям всё твоё гнездо. Пустят прахом весь Клеверец. Ты сделал ошибку, Брадобрей. Очень большую ошибку.

— Складно поёшь, Микс. Очень складно. Но одного ты не учёл… И самого главного.

— Ты о чём? Не пытайся меня задурить. Не таких видали. Отпусти, и я замолвлю за тебя словечко жандармам.

— Понимаешь ли, Микс. Штабс-ротмистр, он же, сука, тебя не за красивые глаза любит. А за то, что ты ему который год стучишь. На меня стучишь. На мадам Фаустину стучишь. На общественников, террористов и революционеров стучишь… На всех, кого видишь. Незаменимый ты для него человек. Что есть, то есть. Да вот только…

— Что только? — на лбу Ферзлера выступили крупные капли пота.

— Только вот что будет, если все они в подробностях узнают, как ты исполнял свой гражданский долг? Ну ладно. Я человек добрый, и мне ты нагадил мало. Мадам Фаустина не такая добрая, но она женщина воспитанная и не сделает скандала… хотя на твоём месте я бы больше в "Кошку" ни ногой. И вообще бы подумал об обете целомудрия. Мало ли какая снятая тобой девица вознамерится привет от мадам передать…

— Ты меня не запугаешь, Брадобрей…

— Да я то что. А вот общественники… Вот им уж точно будет очень интересно, кто и как их жандармам сдавал. А люди они молодые, горячие… Автократора, вон, почитай, грохнули. Что им какой-то Ферзлер?

— Жандармы меня защитят…

— А оно им зачем? Ты же не дурак, Ферзлер. Зачем штабс-ротмистру спалившийся стукач? Он же тебя первым в канал с гирькой на шее купаться пустит. Чтобы дальше контору не палил.

— Ты этого не сделаешь, Брадобрей, ты не посмеешь…

— Посмею, Ферзлер, посмею. Не стоило тебе мне дорогу переходить. Ох, не стоило.

— Что ты хочешь?

— О. Речь не мальчика, но мужа.

— Так что тебе нужно?

— Я вот тут на досуге набросал один… договорчик. Подпиши. И будет тебе счастье и покой.

— Что за договор?

— Да так, мелочь. Кое-что продать, кое-что подарить.

— Не держи меня за идиота. Ничего я тебе подписывать не буду!

— Жаль. Очень жаль. Я ведь по-хорошему хотел. Так сказать как два приличных человека, можно сказать бизнесмена. А ты…

— Кончай паясничать, скотина!

— Значит, не подпишешь?

— Да пошёл ты…

— Куто, а подай-ка мои бритвенные принадлежности.

— Эй… эй… Брадобрей. Ты что. Ты это… всерьёз что ли? Прекрати немедленно! — Ферзлер нервно закрутился, пытаясь развязаться.

— Куто, ремешок подержи, я бритву поправлю.

— Ладно, ладно… чёрт с вами. Я подпишу. Но ты вернёшь мне бумаги.

— Чего захотел. Эти бумаги мой, так сказать, пенсионный вклад. А то мало ли что ты выкинуть вздумаешь.

— А-а-а… Чёрт.

Ферзлер уткнулся лбом в кирпичную стену и завыл. Потом несколько раз всхлипнул и затих.

— Отвёл душу, Микс? — участливо спросил Брадобрей.

Тот кивнул.

— Тогда подписывай, и закончим со всем этим.

Каморка под крышей. Паутина блестит в солнечном свете. Медленно кружатся в вальсе сверкающие пылинки.

— Похмелился?

Куто Рихве, закрыв за собой дверь, грустно поглядел на Юла. Тот, щурясь, почесал заросшую щетиной челюсть и приподнялся на койке.

— Пиво есть?

— Есть. Но может не стоит.

— Почему не стоит? Я теперь богатый человек. Зверски богатый… Могу в пиве хоть утопиться.

— И куда быстрее, чем думаешь. Я тебе рассказывал про своё первое плавание?

— Не помню…

Юл с кряхтеньем перевёл себя из лежачего положения в полусидячее. Куто присел рядом на табурет.

— Ну, так я ещё раз расскажу. Было мне лет пятнадцать. От силы. И я сбежал в порт и нанялся на четырёхмачтовик. Их так и звали "стейнские четырёхмачтовики". Ходили на дальних рейсах. В Ориенталию и Антиподию. Так себе были корыта, тебе скажу. Мачты кривые, что ноги у старого ревматика, паруса — гниль, на палубах грязь, капитан наш просыхал только когда у него выпивка в каюте заканчивалась. Как мы ни разу на рифы не наскочили и в шторм воды не нахлебались — по сей день удивляюсь. Так или иначе, на обратном пути, ещё в Лунгпуле, нам выдали жалованье за весь рейс. А он был длинный. Денег много. В общем, я первым делом рванул в кабак. Сам понимаешь, мальчишка ещё почитай, дурной совсем.

— И что? — Юл с печалью осмотрел высохший стакан.

— А вот что, я-то и не помню, Юл. В том вся и суть. Когда я оклемался, то обнаружил, что пропил не только все деньги, но ещё и бушлат, часы и шапку, корабль давно ушёл, а все девки в порту знают меня по имени и начинают ржать, когда увидят.

— Лихо…

Куто Рихве вздохнул.

— В общем, неделю я бродил в доках и побирался, покуда Заика Бруно не сжалился, и не пристроил меня матросом на китобой.

— Так вот как ты попал в это дело, Куто.

— Именно. Китобойное ремесло не то место, куда рвутся по своей воле. Мы ходили по всем морям. Поднимались в северные фьорды, где оставленная в заначке не палубе водка за полвахты превращалась в спирт со льдом. Спускались к южному океану, где шторма никогда не прекращаются и тебе на голову гадят птицы, здоровые, что твой телёнок. Заходили в теплые моря, где женщины с кожей цвета лесного ореха не носят никакой одежды, кроме бус и перьев, и в хинские и нифанские порты, где закутанные по самые глаза девки ещё и татуированы как раскрашенные куклы… И везде мы били китов. Больших китов. Малых китов. Левиафанов с зубами в твою руку и морских коров вообще беззубых. Это бизнес на жире и крови, Юл… Ты никогда в жизни не увидишь столько крови, сколько я видел в тех плаваниях. Она у китов такая же красная, как у людей. Не отличишь…

Куто мрачно покачал головой.

— Ладно. В общем, когда я вернулся, я поклялся, что никогда больше не буду связываться с девками, кабаками и выпивкой. А женюсь, обзаведусь домом и ни в жисть больше не пойду в море.

— И как?

— Ну в общем почти справился… Хотя пару раз ещё на торговцах сходить и пришлось. Но я чему это говорю, Юл. Надраться до розовых слонов оно дело известное. Но вот только не шибко помогает. А деньги они быстро кончаются. Сам и не заметишь.

— Я понял, Куто.

— Вот и хорошо.

Они некоторое время посидели молча. Потом Юл спросил.

— Это ты её видел?

— Угу.

— Ты не ошибся?

— Извини, Юл.

— Понимаешь, Куто. Я всю жизнь считал себя честным жуликом. В чём-то даже благородным. Никогда не забирающим у человека что-либо просто так, и всегда оставляющим ему выбор. Они никогда им не пользовались, но он всегда у них был. А у неё его не было… Я продал её как скотину на ярмарке. И теперь я богатый человек. И мне это противно. А ещё противнее то, что у меня нет сил отказаться от этих денег…

— У каждого человека есть что-то, о чём он готов пожалеть, но чего он не может изменить.

— Ладно. Чего сейчас сокрушаться попусту, Куто. Дело сделано. Кстати, говорят, Брадобрей отпустил Ферзлера?

— Боишься, что наш друг, придя в себя, вспомнит про академика Хинкеля?

— Хинклера…

— Один хрен. Да, отпустил.

— Зря… Тот ему всё припомнит. И очень скоро.

— Если успеет…

— Против жандармов не попрёшь. Если Брадобрей хочет играть в такие игры, он явно спятил. Ему не справиться.

— Ему — нет. Но имеется кое-кто, у кого есть шансы.

— Интересно кто?

— Ты знаешь такого комиссара Оскара?

— Нет. А кто это?

— Один полицейский. Славится тем, что его частенько назначают крайним, когда надо на кого-то свалить безнадёжное дело.

— И что? Он станет бодаться с жандармерией? Не смеши.

— Брадобрей кое-что выкопал в бумагах Ферзлера. И просветил об этом комиссара. Оскару позарез нужно успешное дело, чтобы выбиться в люди. А Брадобрею — кто-то, кто повалит Ферзлера, не засветив его самого. В общем, они нашли друг друга. Можешь не бояться. Миксу Ферзлеру ещё очень долго будет не до твоего липового академика.