Проснулся он от дикой головной боли. Язык во рту не ворочался. К гортани присох. Открыл глаза и скосил их в сторону крохотного волокового оконца. Темно. Сколько же он проспал? Уснул, еще светло было. Часов пять? Семь? Или больше?

Прислушался к ране в боку. Ноет. Но гораздо меньше. Тугая повязка ребра внутрь вдавила. Леха от всей души постарался. Не пропали даром «горячие точки» для парня.

В углу дымно чадит плошка с, плавающим в масле, фитилем.

Или не плошка?

На стене огромная косматая тень.

Конечно. Как без волхва обойтись?

Чадит своими травами и прочей дрянью. Губами шлепает. Священнодействует. Заклинания творит. Или как это у них называется?

Надо же, как споили! После суровых милицейских будней так не надирался, как Леха вчера угостил. Даже, когда свои две большие звезды на три маленьких поменял, и то в гостиницу на своих двоих самостоятельно добрался, и что характерно, в здравом уме и твердой памяти. Или, почти твердой…

Пивень. заслышав его возню и кряхтенье, повернул к нему свою лохматую голову.

— Оклемался, Слав? — Улыбнулся он, почти так же, как улыбались, входя к нему в госпитальную палату, военные врачи. — А и здоров же ты на сон, Слав. Без малого, три дня и три ночи провалялся колодой.

— Ну да? — Удивился он, вставая с лавки.

Голос скрипучий. Противный. Дерет, как ржавым гвоздем по железу. В ушах зазвенело.

— Алексей передал.… Как проснется, командир, так сразу влей в него наркозу. Да побольше. Слово мудреное. Не наше. А по нашему, так чарку зелена вина покрепче. И боль, как рукой снимет.

Не было отродясь у Стаса святой российской привычки клин клином вышибать, но сейчас этот зараза-клин засел где-то глубоко и насмерть. По доброй воле сам выходить явно не собирался.

Морщась, поднес чарку ко рту. В нос ударил острый мерзкий запах, да такой, что передернуло от пяток до макушки.

— Чашу пити, здраву бытии! — Улыбнулся Пивень. — Испей, Слав. Вино с травами заветными. Да старым словом забытым наговорены. Хворь, как рукой снимет.

Добродушно, как древний, убеленный сединами деревенский дед, опростоволосившегося внука убеждал его волхв.

— Спаиваешь? — Попробовал улыбнуться Стас. — Смотри. Привыкнет мой неокрепший организм к зеленому змию и покачусь по наклонной. А кому за это ответ держать придется? Все на тебя свалю.

Затаил дыхание и одним махом выплеснул питье в рот. Как это не странно, питье через горло проскочило легко. Нигде не зацепилось, и, вопреки ожиданьям, назад не запросилось.

Нашарил под лавкой потрепанные кроссовки.

— Не суетись, Слав. В детинце все идет своим чередом. День-другой дело и без тебя обойдется. — Придержал его Пивень. — Хмурый из кожи вон лезет. Сам покоя не знает и другим не дает. И как ты его среди многих умудрился разглядеть? От Серда о таком и не слышали прежде.

— От Серда о многих не слышали. А кого не тронь рукой, то и золото. — Неохотно ответил он.

И недовольно подумал.

«Вот няньку господь послал. Насиделся молчком, а теперь рта не закроет. А того понять не может, что еще слово выслушаю, и из ушей польется».

Но на волхва таки нашло озарение, он суетливо отступил в сторону и растерянно улыбнулся.

— А, ну да. Тогда конечно. — Зачастил он, виновато разводя руками. — А я той порой еще поволхвую.

Стас вышел на крыльцо и шагнул в сторону, выбирая укромное местечко.

«Надо будет Хмурому намекнуть насчет туалета. Народу тьма тьмущая. Скоро не в один угол не сунешься. — Подумал он, вздыхая от наслаждения и по известной общечеловеческой привычке, озираясь по сторонам.

Над головой ясное звездное небо. Тени дозорных на башнях

Молодец, Хмурый. Следит за службой.

Где то там Сумерки скрывают от глаз Сумеречную гору. А издалека и не понять Сумерки это или небо к дождю хмурится.

Скрипнула половица. Пивню на месте не сидится. В кои то веки его наука вдруг пригодилась. Пациента ждет. Чтобы еще какую-нибудь мерзость вроде лягушечьих сушеных хвостов на нем опробовать.

И снова тишина.

И только россыпь звезд над головой. Чужих. Не знакомых. И где-то та, наша? Затерялась крохотной пылинкой в бесконечной вечности. Попробуй отыскать. Да и стоит ли?

На пороге Пивень с чаркой. Не утерпел все-таки.

И опять без закуси.

Махнул и эту. Молодецки. С плеча. И даже не поморщился. И чарку стряхнул. Последние капли на порог.

Пивень заулыбался.

— И попробуй, скажи после этого, что не Волчьего роду-племени. Последнюю каплю чурам-пращурам. Предкам нашим, давно умершим. Пусть и они порадуются. Душеньку повеселят.

— Сказал бы раньше, так я бы и половины не пожалел.

Глаза снова начали слипаться. Добавил, все-таки, в питье что-то чертов лекарь. Он сладко, со стуком зевнул и снова повалился на широкую лавку. Последнее что он запомнил, так это

лохматая тень на стене от головы волхва и тонкие нити от его колдовских курений, чернота ночи в волоковом оконце и неуловимо легкое серебристое облачко перед ним..

И сон снова завладел им.

Целиком и полностью.

Без остатка заполнил все уголки его сознания, забрался в каждую клеточку тела

Но на этот раз сон не был долгим.

Так ему показалось.

Ему вдруг показалось, что пронзительные зеленые огромные до бесконечности, до безобразия глаза пристально и холодно разглядывают его, склонившись к самому лицу.

Годами выработанный рефлекс, сработал за него. Он еще не успел открыть глаза, а рука уже стиснула рукоять ножа.

— Не стоит человек-волк. — Остановил его мягкий и совсем не злой голос. — Не для того мы много дней искали тебя, идя твоим следом, чтобы утолить свою месть. Да и не сумеешь ты поразить меня своим оружием. То что ты видишь перед собой, не более чем дух, душа… Вернее проекция души, если тебе понятно, о чем я говорю. Ведь это так у вас называется? И сам ты до сих пор находишься в объятиях сна.

Мягкий звучный напевный голос трепетал в его сознании. Успокаивал и расслаблял его тело.

— Кто ты?

— Трудно ответить на этот вопрос.

— А ты уж постарайся. — С ноткой угрозы потребовал Стас. — Я пойму.

Тонкое благородное лицо. Такие лица можно встретить только на старых иконах. Длинные серебристые… Не седые, а именно серебристые волосы, закрывая уши, стелются по плечам.

— Мы те, кого вы в том мире, из которого ты пришел со своими друзьями, зовут эльфами. Светлыми эльфами. Когда-то давно, так давно, что время сохранило об этом только сказки и предания, мы жили рядом с вами. Но потом люди решили жить сами. И мы ушли.

— И какого черта вам понадобилось сейчас здесь, в этом мире? — Не очень приветливо спросилось он. — Вы и здесь не очень нужны.

— Твоя правда человек-волк. Мы не нужны здесь. Так мы и не стремились сюда. — В мелодичном голосе появилась не скрываемая грусть. — Мой древний народ сейчас никому не нужен. А в том, что мы здесь, нашей вины нет.

— И, тем не менее, вы здесь!

— Да, мы здесь. Но, повторяю, нашей вины в этом здесь. Ты был прав, когда говорил своим друзьям об умирающем мире. Так оно и есть. Позволь я займу немного твоего времени, чтобы рассеять все твои сомнения.

Стас кивнул головой.

— Валяй! Раз уж ты все равно здесь. Но не знаю, смогу ли я выслушать тебя до конца. Рана в боку может помешать нашей приватной беседе.

Что-то необыкновенно легкое и прохладное, как материнская, почти забытая рука из далекого детства, коснулась ноющего бока и нудная, унылая, стучащая в виски боль, затихла.

— Теперь твоя рана больше нам не помешает, тем более. что я не ставлю тебе в вину смерть моих братьев.

— Не я первый начал. — Хмуро, словно нехотя. Ответил Стас, к удивлению своему все-таки сознавая невольное чувство вины. — И вот что, зови меня просто Стасом. Или Славом. Как тебе удобнее. К чему весь этот официоз?

— Хорошо Слав. Буду звать тебя так, как зовет тебя твой лекарь. Мое имя Рэдэльф.

— Рудольф. Рэд. Рудик. — Я запомню — Усмехнулся Стас. — Валяй дальше. Только поторопись. Мои волчата аристократическим манерам не обучались, тонкого обхождения не понимают. А к призракам и прочей колдовской чертовщине относятся, мягко говоря, с предубеждением. Могут и в драку полезть.

— Я это помню. Слав. Постараюсь быть кратким.

— Уж постарайся…

— После того, как мы покинули миры, заселенные людьми, мы разрушили все древние дороги, чтобы навсегда скрыться в новом мире. Людям мало дивной красоты древних лесов, жемчужной чистоты рек и озер, звонкого пенья ручьев, гордого величия горных вершин…

— Мне это известно, Рэд. — Не терпеливо перебил собеседника Стас, который явно старался перебраться в область эпоса. — Читал. Знаю…Человек — царь природы, а поэтому с царственной небрежностью и с царственным же невежеством пытается переделать ее. Мы старый мир разрушим до основания, а уж затем, как водится, свой построим. Чтобы потом переделать. До основания! Что поделаешь, не умеет он обходиться гнездом на дереве.…Переходи прямо к марксистско-ленинской сути, Рэд. Не зацикливайся на мелочах.

— Хорошо. Но просто уйти из мира людей оказалось не возможным. Древними путями, Забытыми дорогами вместе с нами проникло и то, что присуще человеческим душам.

— А ты как думал? — Усмехнулся Стас. — С кем поведешься, от того и наберешься. Всегда было, есть и будет добро. Но кто бы его разглядел, если бы не было зла? Как увидеть белое, если не будет черного?

— Человеческая прямолинейность. Либо да, либо нет. И никогда посередине. — Горькая усмешка появилась на губах эльфа. — Либо друг, либо враг.

— На том стоим…

— Дальше и совсем просто. Мир разделился. Появились темные эльфы.

— Которым было мало уюта лесного гнездышка или свода пещеры над головой? И им захотелось переделать, приспособить этот мир под себя. Извечная борьба единства и противоположностей. Конфликт отцов и детей. Совать свой нос везде и всюду, не спрашивая при этом никого. — Лениво процитировал Стас все известные ему лозунги, застрявшие в его памяти со времен комсомольской жизни. — Кому то надоела зеленая сочная травка и захотелось вкусить не менее сочной телятинки. Плохой пример заразителен. Делать и переделывать, это наш конек. Это мы умеем. Бороться и искать, найти и не сдаваться. А лучше всего, прикарманить. Вот если бы еще знать, что искать? Мы выросли на этом, дорогой Рудик, но все ищем и ищем, боремся и боремся, да так, что кровь на морде никак не засохнет.

Эльф, по всей видимости, был обескуражен грубым и откровенным цинизмом Стаса и надолго замолчал.

— А завтра была война… — Продолжал Стас все с тем же холодным и ленивым равнодушием. — А может вчера. И размахнулись вы всю необъятную ширь своей не человеческой души, да так что и в своей избе тесно стало, повалили на улицу. А раз так, то почему бы и соседа от всей души по морде не отоварить. Двое дерутся, третий не мешай.… Это ведь и не для вас сказано тоже? А вот про то, что сор из избы выносить нельзя, наверняка, забыли.

Эльф все еще молчал.

— Эй, приятель! Ты здесь? Или уже растворился в своих неведомых мирах? — Полюбопытствовал Стас. — Или обиделся? Тогда прости.

И замолчал сам.

Притронулся к ране. Боли не было. Осторожно снял Лехину повязку.

— Не волнуйся человек-волк. Утром и сам забудешь, где была твоя рана. — Снова прозвучал в его сознании глубокий бархатный голос.

— Не моя, а ваша…

Но эльф оставил эту поправку без внимания. И растерянно продолжил.

— Ты прав. Была война. Она и сейчас еще продолжается. И наш мир, прекрасный мир эльфов, который мы создавали, может быть, не одну эльфийскую эпоху, умирает. Мрак и холод накрыл его. Умирает наш дивный лес под покровом снега, утонули под ним горные вершины, дворцы светлых эльфов. Замерли в неподвижности, скованные льдом, хрустальные реки. Не поют свои сладостные песни звонкие ручьи и не ворчат водопады. Ночь опустилась на мир эльфов.

— Был бы рядом Толян, расплакался бы. Ей богу! — Жестко уронил Стас. — Что поделаешь, у парня тонкая ранимая душа. Извини, слезы вытирать не умею. И давай так.… Все, что накопилось в уголках твоей трогательной души, вытряхнешь на меня как-нибудь потом. Может, и я тогда уроню скупую солдатскую слезу. У меня своих забот ложкой не расхлебать. И самая большая заноза в заднице, это вы со своими разборками. А теперь будь любезен коротко и по существу. Что, где и как!

Гостя покоробила грубая прямолинейность Стаса и он, сдерживая обиду, продолжил.

— Темные эльфы опомнились первыми…

— Слава богу, хоть кто-то взялся за ум. И сколько же для этого понадобилось времени? — Задал язвительный вопрос Стас. — Если верить детским сказкам, вы бессмертны? Какой-нибудь пустячок в виде пары сотен тысячелетий?

Эльф оставил его вопрос без внимания.

— Так вот, темные опомнились первыми. И, каким то образом, нашли одну из Забытых дорог. И здесь ты был совершенно прав, когда сказал, что их глаза оказались совершенно не приспособленными к яркому солнечному свету.

— А такой пустячок, как солнцезащитные очки сотворить было слабо? Обязательно было надо грязной лапой и прямо в сдобное тесто? — Командирским голосом со злостью громыхнул Стас. — Сам не ам и другим не дам. Талантливые вы ребята, однако. И дико непосредственные. Времени прошло совсем пустячок, а все усвоили. Главное создавать трудности, а уж затем героически их преодолевать.

— Мы обнаружили это, но было уже поздно. Ночь ворвалась и в этот мир. — Попытался что-то сказать в свое оправданье эльф.

Но Стас не дослушав, бесцеремонно прервал его.

— И сколько же твоих землячков рвануло сюда под покровом ночи?

— С уверенностью сказать не могу.

— Тогда валяй без уверенности. — Надавил на голос Стас.

Вместо ответа он услышал виноватый вздох.

— Орки? Кто они?

— Те, кто жили до нас…

— Любите вы жар чужими руками загребать! А впрочем, все как у нас. Не зря соседствовали столько времени.

— Беда, Слав, не в этом. Беда в другом! Вы разрушили, как ты выразился, с царственной небрежностью экран, которым мы закрыли Забытую дорогу…

— Так! Значит, во всем виновата моя умелая плотницкая рука. — С расстановкой проговорил Стас.

— Что?

— Не обращай внимания. Это я просто размышляю вслух, друг мой эльф. И сделать уже ничего нельзя?

— Нужно время…

— Какая-то сотня-другая лет? Очень мило!

Рэдэльф промолчал.

— И быстрее, конечно же, не получится? А значит несметные полчища темных эльфов и орков прут сейчас стройными колоннами, грохоча солдатскими сапогами по Забытым дорогам, поднимая тучи пыли и пугая ворон?

Ответа не услышал. Только сверкнули в кромешной тьме яркие изумрудно-зеленые глаза и тут же погасли.

— Есть только один выход. — Словно обдумывая что-то, совсем тихо сказал эльф.

— Говори, коль начал.

— Разрушить то, что не успел ты человек-волк.

— Так что же ты молчал? Слезу из меня выжимал? Если разрушить, так это мы с нашим удовольствием. Разрушить, это же, как раз для нас! — Дернулся Стас.

— Но тогда я, и те, кто со мной, навсегда останемся в твоем мире.

— Считай, что вид на жительство у тебя уже в кармане! — Тоном, не терпящим возражений, решительно успокоил его Стас. — Но если ты боишься, я могу прийти и сам. Не люблю незавершенки.

— Это у тебя уже вряд ли получится.

— Это как?

— Темные закрыли лес для людей. Ты уже знаешь, как это делается. — Виновато пояснил эльф. — Каждый, кто войдет в черный лес, потеряет себя. Это не просто деревья. Они, как люди.…Живут, думают, страдают и ненавидят.… Первое творение темных эльфов.

— Значит, есть и второе, и третье. И дальше по порядку.

— Есть, Слав. Есть и другие.

Стас вспомнил о Войтике и его людях.

— Но там же мои ребята?

— Там и другие… люди. Скорее их оболочка. Ты уже встречал их. А за своих людей не волнуйся. Их выведет.

— Спасибо. И все-таки, я приду. Посидим, поболтаем за кружечкой хорошего винца. — Стас уже принял решение и не собирался его менять. — Ты же не завтра собираешься крушить все налево и направо? Торопливость не принадлежит к числу ваших многочисленных добродетелей. Ну вот… А я страсть, как люблю тарелки бить. С детства. Считай, что хобби! Да и вообще, если стол перевернуть или лавки опрокинуть, так это как раз для меня.

— Все, Слав. Ухожу.

Еле заметное серебристое облачко повисло напротив волокового оконца

— Погоди, Рэд. — Удержал его Стас. Сколько у нас времени? Когда ждать удара?

— Не знаю человек-волк. Может год. А может…

В углу, по медвежьи, завозился Пивень.

Кряхтя и стеная, разогнул затекшую спину. Заворочал головой из стороны в сторону, хрустя шейными позвонками.

— Сморило таки. — Стараясь не разбудить Стаса, сокрушенно проворчал он. — И как только морду не спалил в светце. Будто кто-то глаза залепил. Даже до лавки не добрел.

Слушая его стариковское ворчание, Стас раскрыл глаза. Стараясь понять ночное событие, подумал. — «Что это было? Сон? Наваждение?»

Как и ночью, коснулся раны.

И ничего. Бодро вскочил на ноги. Задрал подол рубахи, принялся разматывать полосы холстины, которой обмотал его Леха поперек живота.

Пивень опомнился от сна, с непостижимой быстротой подскочил к нему и попытался удержать его за руки.

— Все в порядке, дружище. Заросло, как на собаке. — Пошутил Стас, разглядывая рану.

И в самом деле, его бок сиял первозданной чистотой. От раны и следа не осталось. Даже Лехино шитье исчезло, словно и не касалась его изуродованного тела толстенная хомутная игла.

Пивень вытаращил глаза и шепча что-то толстыми губами попятился от него.

— Ты еще скажи «Чур меня, чур…» И крест животворящий в воздухе поперек живота начерти. — Поеживаясь, усмехнулся Стас, успокаивая волхва. — Или не ты меня снадобьями чародейскими поил, а прежде полдня их наговаривал? И, как видишь, помогло. Сейчас бы еще ломоть хлеба и чарку вина для полного счастья и хоть под венец! Да и ты, мой друг и лекарь, чарку заработал.

Пивень все еще не пришел в себя от изумления.

Открыл было рот. Засопел своим мясистым носом…

— Да, тащи ты свой наркоз, эскулап недоделанный. — Стас весело расхохотался и хлопнул ладонью, как по лавке, по широченному плечу волхва. — Уставился на меня так, словно я с того света перед тобой нарисовался. Э, брат волхв, да ты и бороду сбрил. То-то смотрю, помолодел и похорошел. Теперь от девок отбоя не будет. Первый парень на деревне, вся рубаха в петухах. Хотя, зачем тебе петухи, если ты сам Пивень? Только по утрам не кричишь, самого не добудишься. Да что ты молчишь, словно воды в рот набрал?

Отодвинул волхва в сторону и пошарил рукой под лавкой.

— Не мог же я вчера весь кувшин вылакать? — Размышлял он. — Наверняка, осталось. Если после меня Пивень к нему не приложился.

Пивень пропустил его прозрачный намек мимо ушей. Следил за ним остекленевшими глазами и зевал ртом и, как выброшенная на берег рыба.

— Или Леха свое рукоделье обмывал.?

Наконец то волхв пришел в себя.

— Вождь, ты спал седьмицу. Мы уж думали, что все. Конец пришел. А лезвие ножа к губам поднесли, отпотело. Значишь дышишь, решили мы. И в глаза со свечой заглядывали. Вроде живой. И как бы, не живой. И холодный, как вода в летнюю пору из Соколеньского колодца. А на ноже след от дыхания.

— Да ну?

Рука Стаса замерла на полпути к кувшину.

Кроме этого, совсем неуместного вопроса, Стас больше не нашел что спросить.

— А сегодня под утро задышал. Даже губами шевелить начал. И синь с лица схлынула. — Продолжал Пивень. — А что лопочешь, не разобрать.

— Ну, значит плакала тризна. Попойка отменяется. — Глупо ухмыльнулся Стас. — Давай кружки, брат волхв. Я из горла не пью. Воспитанье не позволяет.

Стас налил из кувшина по полной кружке.

— С возвращеньицем меня, мой дорогой волхв. — Бодрым голосом сказал он и залпом выхлестнул содержимое кружки себе в рот. — Нет у меня времени на всякие глупости вроде смерти. Сумерки над головой висят.

— Висят, проклятые! — Неохотно согласился волхв и со вздохом поставил свою кружку на стол.

— Может зря мы народ? — Осторожно спросил Стас. — Может, еще не поздно назад повернуть до лучших времен?

— А когда они бывают, эти самые лучшие времена? Нет, Слав! Беду не ратью, беду народом встречают. И захотели бы назад повернуть, так не повернуть уже. Днем и ночью люди работают. С топором в руке спят. Бабы не подъемные бревна таскают. Подгонять не надо. Одни лес валят, другие возят, третьи избы ставят, посад затынивают. В кузнях днем и ночью горны полыхают. Надоело роду по чужим углам скитаться. А здесь, пусть худое, но свое.

Стас подошел к дверям.

— Не такое уж и плохое. Земли необъятные. Края не видно. — Негромко произнес он.

— Так и я о том же. У нас все не ко времени. А пройдет год-другой и окажется, что самое время и было.

— И ладно. Утешил. — Согласился Стас, шагнул на крыльцо, и, спохватившись, добавил. — Я на несколько дней исчезну, так что вы с воеводой Хмурым не расслабляйтесь.

— Как это? Куда? — Подхватился Пивень. — Только-только на ноги встал и сразу бежать?

— Ай, ай, ай! — Укоризненно покачал головой Стас. — Да, я можно сказать, для тебя открытая книга. Читай да читай. Только страницы переворачивай. Насквозь просвечиваю.

— Просвечиваешь. Да не в том месте.

Волхв не склонен был принимать его шутливый тон.

— Хорошо, Пивень. — Стас не стал спорить. — Скоренько смотаюсь в Сумерки и обратно. Войтик с ребятами в беду могут попасть. Выводить надо. А одним им не выбраться из проклятого леса.

— А ты?

— Я — нет! — Решительно отрезал Стас. — Я вождь! Меня беда стороной обязана обходить. Положение обязывает!

Пивень понял, что спорить бесполезно и обреченно махнул рукой.

— Поешь хоть прежде перед дорогой.

Но Стас был уже за порогом.

Счастливо щурясь, обернулся и нетерпеливо крикнул.

— Где ты, там, возишься? Ждать не буду, один уйду!