Как долго все это длилось не смог бы ни сказать не один из них. Очнулись словно из глубокого омута вынырнули. По крайней мере, он. Открыл глаза, а над ним ее лицо. А пронзительно синие глаза заливают его счастьем. Припухшие от его поцелуев, губы, чуть слышно касаются его лица. Руки нежно гладят щеку. И опускаются по телу все ниже, к соску, По телу вновь пробежала сладкая дрожь. Ее грудь коснулась губ. Не выдержав, прижал  ее к себе с такой силой, что она невольно охнула и застонала.

-Не торопись, сладкий мой. – Проворковала она в ухо, закрывая в смущении глаза. – Дай с силами собраться. Я и рукой пошевелить не могу.

Ее колено на его ногах. И вот она уже почти лежит на нем.

-А я то думала, почему мои девки – срамницы хихикают по утрам и глаза блудливо в сторону уводят. И краснеют, подлые, от счастья. Теперь же изведала. Всю то ты меня выпил до самого донышка. А легко то как, Радо! Радость моя…

Завозилась, прилаживаясь удобнее к его телу. Колено невольно поднялось выше по его ноге, а рука опустилась ниже. И снова утянул их черный омут, из которого не вынырнуть, не выбраться.

-Мой ты, мой… - Исступленно шепчет она, задыхаясь от, переполнявшего ее счастья. – Следом пойду. Чтобы ни чей подлый глаз тебя не коснулся, чтобы ни чья рука тебя не задела. Как нитка за иголкой потянусь.

Спали или нет, спроси и не скажут.

Радогор открыл глаза. А над головой черный лаз  на месяц смотрит. Или ее глаза синим светом светятся. Лежит, вольно раскинувшись. Ночь – подружка на верху. И нет нужды стыдиться стыдной наготоы. А если еще что – то было бы на ней, так и то бы сняла. Лишь бы только смотрел на нее своими серыми глазами без устали и наглядеться не мог.

-Пора, Ладушка. – Прошептал он, касаясь губами щеки. – Не поспеем ко времени.

Его рука медленно и осторожно скользит по телу.

-Пора…

Рука замерла на груди и грудь сама спряталась в его ладони.

-Не уйдем сейчас, так и седьмицу отсюда не выберемся.

-Не выберемся. – Дремотно соглашается она.

И затихла, чувствуя, как его чуткие пальцы, щекоча кожу, перебираются по животу все ниже, волнуя нежный пушок. Подалась руке навстречу. Застонала… Только бы не убрал он своей руки!

-И не выберемся!

Прижалась к его руке, удерживая своей. А губами жадно потянулась к его губам.

-Стыдное делаю, а не стыдно – Шепчет ему в ухо. – Утонула бы в тебе. Если бы ты только знал, что я передумала, сидя на твоих руках. Аж телу было жарко. А сердцу тесно. И самой совестно. А оно думается и думается.  А наяву, так еще слаще, как и не придумаешь.

У Радогора глаза слипаются. И не понятно от чего. От усталости, так нет ее. Тогда от чего.

-А ты спи, спи. Только рук не  убирай. А держи меня крепче.

Рассвет брезжит, а они все друг другом не насытятся. И лишь изредка вспоминают.

-Пора…

-Пора, Радо!

И еще крепче прижимает его своим телом к цветочному ложу. И не встать, не оторваться ему от этого жаркого тела, как бы не хотел. А и хотел ли?

-Мавка. – Шепчет он исцелованными губами.

-Мавка! – С радостью соглашается она. – А ты не верил, когда говорила тебе, что заманю.

Волосы скатываются по плечам на его лицо. А тело жадно тянется к его рукам, чтобы снова  и снова утонуть, раствориться в беспамятстве первой девичьей любви.

За лазом то жалобно скулит, потеряв терпение, Ягодка, то ворчит сердито, страдая от мук голода.

Только что рассвет в их прибежище заглядывал бесстыдно, срамник этакий, а глядь, уж снова ночь опустилась.

Влада села, оперлась на руку и заглянула в его глаза. Груди, отяжелевшие за ночь, в лицо уставились. Так и просятся в руки.

Поймала его взгляд и весело, переливчато, рассмеялась.

-Тесно им стало в коже, так и вылетели бы наружу и пали тебе в ладошки.

Раскраснелась от своей дерзкой прямоты и спряталась на его плече.

-Есть хочется так, что хоть от тебя по кусочку откусывай и глотай не пережевывая. – Все с тем же смехом проговорила она. И острыми зубками попробовала прикусить грудь. Но зубки скользнули, как по железу. - У – у – у… 

-А кто тебя понесет, если обкусаешь? – Улыбнулся он, поднимаясь. И, наконец – то, почувствовал усталость. Но не ту, от которой плечи ломит и  спина ноет. А другую, веселую и ненадоедливую.

-Ты еще и нести можешь? – Удивилась она, не пряча взгляда, разглядывая его сильное, гибкое  тело.

Ухватилась двумя руками за его ладонь и настойчиво потянула к себе. Щека коснулась чего – то твердого и упругого. Отстранилась и бездумно провела рукой. И сразу же тело забилось в судорогах. Зарделась и откинулась на спину, увлекая его за собой.

«Ему можно, а мне нет?» - Шало подумала она, глядя в его лицо бессовестными, как ей казалось, глазами.

Но скоро, скорее, чем хотелось бы ей, она уснула, совершенно обессиленная, свернувшись на груди под его рукой и закинув ногу на его живот. Проснулась неожиданно быстро. Только вроде глаза закрыла, а он уже стоит на ногах и зашнуровывает свой подкольчужник. Сквозь ресницы, не помня о своей наготе, следила за ним, чувствуя, как снова бешено колотится ее сердце.  Затянулся широким поясным ремнем, повязал волосы ремешком через лоб, перевязь с мечом легла на плечи. Дивный витязь из чужих далеких земель! У наших рубаха из – под доспеха ниже колен, меч в ногах путается. И бородища веником. У Радогора же все ладно. И все к месту.

-Вставай, Ладушка. – Не оборачиваясь, мягко сказал он, почувствовав на себе ее взгляд.

И не утерпев, оглянулся и, не скрывая удовольствия, посмотрел на ее тело.

-Не смотри на меня так, Радо. Совестно.

-И почему бы? – улыбнулся он, туже затягивая перевязь с мечом.

-А вдруг опять не утерплю? – Прошептала она и отвела взгляд в сторону. – Сил нет, до чего изголодалась.

Натянула на себя рубаху и кинулась к ручью. Вернулась с порозовевшим лицом и повеселевшими глазами. А на холстине ее ждала их незатейливая еда. Пока урча и постанывая от удовольствия глотала мясо кусок за куском, он перетягивал ее ступни. И не утерпев, коснулся колена и перебрался к бедру. Перестав есть, она наклонив голову, следила за его рукой, забыв совсем, что так и не успела надеть портки. Но рука неожиданно остановилась, так и не добравшись до тайного.

С трудом сдержала вздох разочарования.

-Пора, Ладушка. – Повторил он снова, - Сидим здесь, а беда навстречу торопится. Бэр наш затемно, устав ждать, ушел.

-Тогда уж лучше здесь ее ждать, чем к ней бежать. – Без всякой надежды невнятно проговорила, дожевывая остатки мяса. И попросила. – Отвернись, Радо, я в портки залезу.

-А вот и не отвернусь – Улыбнулся он, подразнивая ее. – так лезь.

-Уж и без того высмотрел, что было. А нет, так потом досмотришь. Ответила она и стыдливо потупила глаза. – Не завтра придем.

И вытянула руки ему навстречу, подставляя ему себя. И, устроившись на руках, проворковала.

-Ничего не утаю, не скрою. Все, что есть твое будет.

И заскользила губами по щеке.

-Не дразни. Брошу, Лада. – Взмолился он. – Тогда нам и вовсе не дойти. Или сама не видишь, через силу креплюсь?

Зашлась в счастливом смехе, откинулась спиной на руках и заглянула в глаза. А в них хмель бродит. Без вина пьяный. И удовлетворенно кивнула головой.

-Так тебе и надо. А мне, думаешь, легко было?

Не сказала. Только подумала, надеясь, что и так услышит.

А он уже торопился от ольхи, неся свою невесомую ношу. А Влада, глядя в сторону их убежища, не переставая шептала.

-Спасибо тебе, мать – ольха. Все, что сказала тебе, все исполню. Сын – Ольх. Дочь будет – Ольхой, Ольгой назову.

Радогор же уже не шел, бежал, легко, и почти не касаясь земли. И лицо, видела княжна, с каждым шагом каменеет. А глаза наливались зимней стужей.

-Притомишься, Радо. – Прошептала она ему на ухо, проклиная, на чем свет стоит себя и свое бесстыдное тело. – Пусти меня, ногами пойду.

Его тревога передалась и ей.

Но он промолчал, словно не слыша ее слов. Побелевшие губы выплевывали непонятные слова, а пальцы под ее телом сплетались в узлы. И лоб его начал быстро покрываться испариной, которая тут же белела и скатывалась льдинками по лицу на ее грудь и плечи.

-Пересидели! – Услышала она его голос.

Не останавливаясь и не разжимая рук, вытянул шею, свел брови к переносице и изо рта вырвался грозный рев матерого бэра.

«И сам лицом стал похож на того бэра». – Подумала она, и от непонятного страха вжалась в его плечо.

Новый рык раскатился над лесом.

Почти сразу же услышала ответный рев. Затем еще один, и еще… 

А Радогор не бежал, летел, как стрела, выпущенная из его рогового лука.

-Сожми оберег в руке, княжна.  Только крепче сожми, чтобы не выронить, не выпустить.

Из леса, догоняя их, вынесся Ягодка. И не Ягодка. Не узнать его. Свирепый могучий бэр с оскаленной мордой, готовый к смертельной схватке. А со всех сторон их окружали еще десятки бэрьих глаз.

Не останавливаясь, Радогор перебросил ее на спину бэра. И что – то проворчал по бэрьи, коротко, но властно. И скрылся между деревьев. Ягодка был уязвлен, но спорить уже было не с кем. Послушно остановился, скосил на не сердитый взгляд, потоптался на месте и боком, косолопя, свернул в сторону. Его приятели, откликнувшиеся на зов Радогора, потянулись за ним, держась поодаль.

-Кто ты, враг мой?

От напряжения глаза Радогора затянула багровая пелена. А сквозь пелену, ему показалось, что видит то же лицо, или оскаленную морду свирепого зверя, что и ночью между угольев и пепла костра. Те же закрученные бычьи рога, те же горящие красные глаза и кабаньи клыки. А дальше уж совсем дико. Могучее человеческое тело с неохватной грудью. Длинные когтистые лапы на зверином туловище. И крылья. Несется по воздух навстречу ему. Отталкиваясь от облаков могучими лапами и молотя крыльями.

-Я тот, чей меч ты носишь не по праву.

-По праву силы в честном бою взял этот меч старый волхв Вран. А от него перешел ко мне. Назови свое имя, чтобы знать с кем в бою доведется столкнуться.

Глаза в красном мареве земли не видят.

-Что имя? Звук пустой… Сказал, и ветром унесло. И знал ли я его сам, рожденный в древнем огне? Дело помнится, а имя?

Взмах гигантских крыльев перенес чудовище через реку. Оттолкнулся без задержки и он уже над лесом.

-Когда –то, когда я владел этим мечом, люди внимали моим словам, как богу. Неисчислимым тьмами приносили они себя в жертву на алтарях, которые посвящали мне. Стонала земля, когда гнали они стада, чтобы вымолить мою милость. Но завладели мечом мои недруги и исчезло мое имя из людской памяти.

Намолчался, говорит без умолку. Спешит, торопится, слова глотает. Уж не речь людская, рев звериный.

-И расколет меч снова этот мир и перемешает все народы, и тогда вспомнят мое имя. И содрогнутся в ужасе миры…

Веселый дядя, нечего сказать!

Не зря прятал дедко Вран меч под дубовой домовиной. И тот поединщик с умыслом расплатился с ним мечом. Знать угадали его тайную силу. А он, в который уж раз пожалел, поторопился явить его свету, чтобы этот рогатый увидел. А уродина каких поискать.

Услышал. И обиделся. А чтобы он такого сказал?

-Я не всегда таким был. Таким меня сделала людская молва.

Обида прямо таки клокочет у зверя в груди и жаром выплескивается на лес, на землю.

-Таким видели меня люди в своих черных снах, когда проходил я через их земли со своим войском, смертью открывая пути к обновлению мира. Ведь только тогда рождается новое и совершенное, когда умирает старое, никчемное.

Так и сыплет словами, приближаясь к нему гигантскими прыжками.

-Волчья стая?

-Право вожака!

-Но и вожак дряхлеет…

-Я всегда был молод, пока моя рука сжимала этот меч. И теперь я его нашел. Он вернет мне мое тело вместе с прежней силой.

-Куда тебе больше?

Нестерпимо горячий воздух сжигает заживо. Дышать было почти невозможно. Губы полопались от жара и кровь запеклась на них. Но он бежал все ускоряя свой бег, чтобы опередить уродливое и грозное существо.

-Никогда бы не поверил, что простой меч способен на такое.

-Ты не знаешь, человек, что это за меч!

-Скажешь тоже. Выковал кузнец из небесного металла. А потом ему отрубили руки, чтобы не сотворил другого.

Чудище аж от гнева задохнулось.

-Я, я творец этого меча. Я нашел этот небесный камень. Я калил его в первородном пламени матери – земли в те времена, когда она в корчах и муках, стенаниях и плаче исторгала из себя горы, заполняла слезами моря и озера. А затем распустил, раскаленный до бела, камень на мягкие податливые нити и заплел их в косы. И мял их в своих руках, вытягивая в полосу. И снова бросал в огонь и мял, мял. Руки обуглились до костей, а я мял, не уставая. А потом стучал молотом. И так продолжалось много лет. А после того, как лезвие было готово, кровь многих жертв напитала его на моем алтаре. Ты и сейчас можешь увидеть, как струится она чуть заметными ручейками по клинку.

-Лес – отец, слышишь ли ты это?

-Но и насытившись, он продолжает требовать свежей крови, мой грозный меч войны. Крови, которой по малодушию, присущему всем обитателям этого мира, ты не способен дать.

Еще прыжок, еще один взмах крыльями и это существо будет здесь.  Только бы не пустить его на поляну. Встретить в лесу, между деревьями.

-Духи лесные, к вам взываю я, последний из рода Бэра, и к вашей древней силе.

-Верни меч. И умрешь без мучений, прославив свое имя тем, что будешь убит моей рукой. И напитав его своей кровью.  

-А не верну, так тоже умру. Выбор не велик. Куда не кинь… -Попытался поскрести пальцем потылицу, но не получилось. Руки заняты. – Хоть совой о пень, хоть пнем по сове. Уж лучше я его у себя оставлю.

И проскочил через поляну.

Над головой с оглушительным треском сложились крылья и с жутким ревом зверь обрушился на него, круша деревья и не замечая, сыплющихся в него, стрел. Выругался так, как никогда не ругался. И бросил на тетиву заговоренную стрелу. Успел нашептать, пока княжна, вымотавшись, спала. Растянул лук выпустил все одну за другой на одном дыхании. Но и заговоренные стрелы не остановили зверя. Вспыхнули искорками и погасли на груди чудища. Провалился до самой земли и заворочался между поваленными стволами, выдирая из земли корни вместе с кустами. И вместо слов из пасти звериный рев!

Отбросил в сторону бесполезный лук, отбросил его в сторону и рванул из ножен меч. Камни в навершии огнем зажглись. А по клинку всполохи прокатились. Раскрутил его в руке, чувствуя как тяжелеет он. Крутанул еще раз, меч слушается. В левой руке боевой нож зажал. Но прежде все метательные ножи из ладони выпустил, но, правда, без всякой надежды на успех. Так и произошло. Ножи упали на шаг не долетев до багрового глаза.

Зверь между деревьями ворочается, крыльями между ними застрял. Разволновался, от ярости слюна из пасти на землю хлещет и на земле пенится, сжигая траву. Перья из крыльев на землю с железным стуком валятся.

В три прыжка подлетел к нему. Меч пошел снизу вверх, туда где из звериного туловища человеческое тело торчит. Клинок зазвенел. Оставив еле заметную царапину. Растянулся в невероятном длинном прыжке, целя ножом в шею. Гигантская лапа вылетела ему навстречу с кошачьей ловкостью и когти прошлись по его телу, сдирая подкольчужник вместе с кожей. Но это не остановило его. Нож по рукоять вошел в тело монстра. А меч полоснул по морде. По пышущим жаром, ноздрям.

Боль раскатилась по телу Радогора и нанесла удар в мозг с такой разрушительной силой, что едва не потерял сознание. Но пока падал, рука с мечом успела прочертить еще один круг и лезвие вошло рядом с ножом. Новый удар, страшнее первого, отбросил его на край поляны, оставив на теле новые раны.

-Лес – отец, - Зашептал он слова древнего заклинания на забытом языке, на котором, по словам Врана, когда – то говорили все народы, населяющие землю.

Но лес и без его заклинания уже рассерженно шумел, вершины с треском клонились к земле, а корни ползли из земли и по – змеиному тянулись к зверю.

Превозмогая боль и, пытаясь удержать себя в сознании, прыгнул на ноги и пошел в новую атаку. Вместо меча полоса холодного синего света, по которой мечутся красные жилки. Лапа поднялась над головой для удара, выпустив длинные, как боевые ножи, когти. Радогор взревел разъяренным бэром, подставив под удар меч. Лапа словно из железа. Меч скользнул по ней со скрежетом, не оставив и следа, но зато нож вошел в пяту, мягкую податливую, которая должна была втоптать его в изрытую землю.

А лес уже вплотную подобрался к его безжалостному противнику. Толстое, в руку, корневище незаметно доползло до задней ноги, прыгнуло и закрутилось, поднимаясь по лапе к туловищу. А устоявшие на корнях, деревья, давили его, ломая крылья и круша кости.

Пользуясь тем, что зверь принялся сдирать с себя неожиданно появившиеся на его теле, путы, Радогор прыгнул вперед, перекатился через голову и с колена вбил меч в тело монстра, снизу, под переднюю лапу, полагая, что именно там находится сердце, если оно вообще у него было. И рев этого зверя разлетелся над лесом  с такой силой, что рев  бэра показался комариным писком.

Чудовище, наконец, сообразило, что угодило в ловушку. Ударило боком в одну сторону, другую, расчищая себе путь к отступлению. С треском рвались корни и валились, уцелевшие чудом, деревья. Взмахнуло нелепыми крыльями и поднялось над лесом.

-Ты не победил меня, человек. – Услышал Радогор его голос. – Это не последняя наша встреча. Я еще приду за своим мечом.

И зверь исчез, словно растаяв в воздухе. Или испарился.

-Милости просим. – Пробормотал Радогор, валясь на землю. – Гостям всегда рады.

Вран, который все это время висел над местом дикой схватки и орал, будто его ощипывали заживо, заметался, потеряв врага, а потом рванул в сторону и тоже исчез.

На дрожащих от слабости ногах, выпрямился и стоял, опираясь на меч.   И отстраненно, как будто дело совсем не касалось его, окинул себя взглядом.

Подкольчужник был изрезан острыми когтями на ленточки. Хоть девкам отдавай косы заплетать.

-Хорошую вещь испортил, гад такой! – Равнодушно подумал он, - И поносить не успел. А как воеводе Смуру отдавать буду? Вот же незадача какая вышла.

И не сопротивляясь больше охватившей его слабости медленно опустился в траву, между поваленными деревьями и вырванными корнями, густо залитыми его и чужой кровью.

Очнулся от того, что кто – то плача и охая, пытался поднять его и  привалить к толстенному выворотню.

С трудом, чувствуя, как снова оживает и расползается по телу дикая боль, а сознание вновь уплывает неведомо куда и зачем в вечернем мареве леса, раскрыл глаза.

-Поспорили мы немного. – Виновато, чтобы не испугать княжну, объяснил он. –Норовистый оказался мужик, вздорный. Так и лезет в драку.

Помогая ей, оттолкнулся пятками и ползком, страдая от унизительной слабости,  попятился к пню.

-Сейчас переведу дух и дальше пойдем. Не сидеть же здесь? Намусорили…

Княжна, всхлипывая и давясь слезами, рвала шнурки подкольчужника, пытаясь его снять.

-Круто спорили. Издалека было слышно. Звери попрятались.

-Говорю же тебя норов у мужика вздорный. – Он снова попробовал оправдаться. – А я скандалов не люблю. Ну и слово за слово, не заметили, как и до кулаков дошло.

И испугался.

-Ты только шкурку эту не порви. Чужая. Смуру отдавать придется.

-Привстань, если сможешь. – Не слушая его попросила она.

И сама чуть не лишилась сознания при виде его ран.

            -Места живого нет, как спорили. – Ахнула она, с трудом удерживаясь, чтобы не потерять сознание. - Кости видно, до чего он тебя испятнал.

Вран когда – то успел вернуться и теперь путался у нее под ногами, пытаясь заглянуть через ее руку Радогору в глаза. Ягодка, визжа от возбуждения или неутоленной злобы, прыгал на передних лапах и при этом успевал воинственно вскидывать зад. Поодаль, скрываясь за деревьями, стояли и другие бэры.

-Кости целы, а мясо нарастет. – Попытался успокоить он княжну и снова провалился в бездонную черную в пропасть. Но почти моментально пришел в себя.

-Возьми баклагу, Влада. В ней на доннышке осталась еще водица от отца – дуба. Протри то, что расцарапал мне этот зверь. Не хорошие у него когти, гадкие, прямо скажу. Тленом пахнут. А потом поищи ту траву, ты знаешь какую. Чай не все перетоптали.

Можно было и не говорить. Сама уже ползала, ловя глазом знакомые листочки. Нарвала горсть, отчистила от земли И принялась мельчить их зубами.

-Как сейчас в глаза воеводе Смуру глядеть буду? Ума не приложу. – Пробурчал он, следя за ней взглядом. – Столько лет одежку в своем сундуке берег, а мне на месяц едва хватило.

-Тебе и своей кожи не на долго хватит, если на каждом шагу со всяким будешь спорить. – Ворчит Влада, осторожно смачивая жуткие рваные раны. -  Я еще и бабий плат не успела поносить и кос не заплела, а ты уж вон… какой.

Радогор провел по распущенным волосам ладонью. Боль успокаивалась после ее нежных прикосновений.

-Успеешь и косы заплести и в бабах походить. Не завтра умирать собрался. Мне еще за старого Врана спросить надо.

А Влада, не слушая его, терпеливо, как делал он, мяла траву в пальцах и  накладывала на раны.

-Молчи уж. Только на миг одного оставила… и на тебе!

Отхватила подол рубахи, чуть ниже поясного ремня, разодрала на ленты и туго обмотала вокруг туловища.

И остановилась в расстерянности. Лент уже не было, а остались еще раны, изуродовавшие его бедро. Торопясь, сорвала повязки со ступней, подумав, что все равно пролежит пластом не один день. А к тому времени и ноги заживут. И так же ловко перетянула и бедро.

Радогор внимательно следил за ее руками и не смог скрыть своего удивления.

-Я дочь воина, Радо. И более того, княжья дочь. – Пояснила она. Поймав на себе этот взгляд. Взболтнула баклагу над ухом и не сдержала вздох разочарования. В баклаге было пусто.

Открой мешок. Там еще должны оставаться корешки, которыми я тебя угощал.

Разжевал наскоро и проглотил один корень. И отстранив ее руку медленно, через силу улыбаясь, начал подниматься. Постоял, чувствуя, как подрагивают его ноги, и напряженно вглядываясь в точку прямо перед собой, словно пытаясь там что – то увидеть. Влада, видя, как он стоит, пошатываясь от слабости. Поспешила подлезть ему под руку, чтобы поддержать. Но и в этот раз он отстранил ее руку.

-Сам! Отойдем немного, а там уж отдохнем до утра. – И повернулся к бэру. –Ягодка, прими княжну.

Влада, было похоже по ее глазам, обиделась. Но спорить не стала и взгромоздилась на спину бэра, цепляясь за густую грубую шерсть. Вран, очевидно ругаясь, побегал вокруг Радогора и, устав, прыгнул на спину Ягодки и устроился рядом с Владой. Бэру это пришлось не по душе, показалось, что это уж через чур, покосился на него сердитым глазом, но смолчал. Приберегая обиду до другого раза.  

Влада, сидя верхом на бэре, не сводила взгляда с Радогора, чтобы сорваться вниз  и успеть подхватить его своими руками.

А он шел молча, стиснув зубы, сосредоточенно глядя прямо перед собой и напряженно переставлял ноги. Шел, не останавливаясь и с каждым шагом все быстрее и быстрее. Да так, что и Ягодка с трудом успевал за ним.

Пройдя несколько верст, Радогор остановился. И с трудом сдерживая стон, накинул на луковище тетиву. Выпрямился, бросил на тетиву стрелу, и растянул лук…

-Наш обед, княжна. Прости, самой придется делать. Дальше не пойдем.

Словно вникнув в его слова, бэр, обрадованно, встрепенулся, стряхнул с себя Владу и ворона и, повизгивая, уставился на Радогора. 

-Можешь не опасаться. Домой ушел. Не скоро появится. – Успокоил его Радогор, направляясь за убитым зайцем. – И приятелей своих отпусти.

Вернулся, неся в руках уже ободранную тушку и охапку хвороста.  Сложил костерок и чиркнув камень о камень, разжег огонь. Насадил тушку на заостренную ветку, подвесил над костром, не забыв при этом отрубить кусок и врану.

-Следи, Лада, чтобы не подгорел. А я пока лежу…

Но ложиться не стал, боясь расшевелить раны, как подумала она. Хотя как их расшевелишь, если после всего еще успел пройти столько верст? Привалился боком к дереву и, что – то шепча, закрыл глаза. Вран пристроился у него в ногах, не сводя пристального взгляда черных пронзительных глаз.

Тем временем тушка над огнем порозовела, покрылась хрустящей ломкой корочкой и Влада, выложив ее на лист, присыпала так же, как делал он душистой, мелко искрошенной травой. Привстав, хотела позвать его, но он сам открыл глаза.

-Хорошо пахнет.- Одобрительно улыбнулся он.

И не опираясь на руку, прыгнул сразу на ноги и выпрямился во весь рост, загребая ее своей рукой. Наклонился и неловко, беззвучно коснулся губами ее носика. – Поучить, так и вовсе хорошая хозяйка из тебя получится.

-Тише, Радо, тише. – Встревожилась она, отстраняя его от себя. - Расползется опять все и кровь пойдет.  А я уже всю рубаху изодрала.

Заяц исчез в их желудках с такой быстротой, с какой и при жизни не бегал. И Радогор с сожалением посмотрел на пустую баклагу.

-Водицы бы, так где ее возьмешь? – С сожалением проговорил он.

-Тут ручеек совсем не далеко из земли выбивается. Я быстро, на одной ножке, обернусь.

Глаза ее лучились от счастья, видя его снова бодрым и веселым, хотя и не понимала, как так можно? Батюшка от одной раны, бывало, пластом неделю лежал на лавке, да потом еще сколько времени вдоль стенок с клюкой ползал. А Радогора будто стая голодных зверей рвала, живого места не было, а он полежал, полежал и уж на ногах стоит и своими руками ее к себе тянет, да так, что и сердце сжимается от счастья.

-Не переживай, Ладушка. Здесь ночуем. Продует ветерком и все зарастет, как  на собаке.

Рука поднялась над головой и пальцы чуть заметно шевельнулись. Ветки ласково заиграли листьями, зашумели приветливо и опустились, скрывая их от всего мира. И не успела она и удивиться, как оказалась на его руках, а его губы уже щекотали ее лицо, отыскивая в потьмах губы.