Уговорили таки, уломали.
Остался Радко в городе. Люди смотрели по началу на него, как на диковинку. Но уже к полудню на другой день словно забыли. И не такую диковину видали. Всем ветрам открыты живем. Бывало и вовсе невообразимое. А больше на Ягодку да на птицу вещую, которая с достоинством взирала на всех с плеча Радогора, таращились. Да и то, думал Радогор, слух по городу все же расползся. И все пытались угадать, а не обманулся ли староста, заглянув в вороньи глаза?
Воевода грешил в первую очередь на Торопку, но язык у того, вопреки обещанию, и на второй, и на третий день оставался на прежнем месте, в Торопкином рту, и чувствовал себя там уверенно. Лодейщиков же трогать было невместно. Чужедальные. Из других краев прибыли. Рот не закроешь. А поэтому и говорят смело, что думают. Разве, что, посадить в лодии, оттолкнуть от берега и плыви безвозвратно. И не появляйся больше в городе.
Впервые за многие дни, а может и не многие, но такие, что жизни равны, можно было ни куда не спешить, не бежать и не скрываться. Толокся целыми днями в городе или на пристани. Всматривался в лица, ища хотя бы отдаленное сходство с теми, кого уж больше нет и никогда не будет. Вслушивался в разговоры и уходил дальше. Беда миновала и о нем благополучно забыли. И только мальчишки порой шли поодаль, разглядывая не столько может быть его сколько его приятелей. А потом возвращался на постоялый двор, присаживался на край лавки сидел молча, слушая их неторопливые речи, пока не оставался один. А лодейщики редкий день прежние. Одни уходят, забив грузом свои суда до верху. Другие приходят… и речи иные, что ни вечер. А Радко все что слышит, как воду мягкая тряпица, в себя впитывает. К ночи голова пухнет.
А Ягодка, когда наскучит лежать, сам по себе шляется по городу, в котором у него приятелей не один воз завелось. А там где, приятели, там и угощение. От одного к другому, пока на пристань не забредет. Забредет, да и просидит там до ночи. Редкий рыбкой не угостит. Бывает и вран на его спине прокатится, к удивлению люда. Глядят, пальцем в их сторону тычут. Но в прямь, в глаза глядеть не осмеливаются. Вдруг сочтет взгляд дерзким, рассерчает, и увидишь тогда то, что лучше не видеть. Уж лучше либо как жить, чем увидеть то, что старосте довелось увидеть. А увидел Остромысл и что? Тем же вечером ноги отнялись, а там и язык во рту повиноваться отказался. Так и лежит колодой, третьего дня ждет.
Воевода Смур больше не заходит на постоялый двор. Давал без спешки обдумать его слова. Хотя сам считал, что и думать не над чем сироте, который остался без роду, без племени. Они же его и в род готовы впустить. Знай служи… Торопка же на дню не по разу забегал. Сверкнет дурным глазом, толкнет врану, если на плече окажется, гостинец под когтистую лапу, - задабривает, значит, - и хохотнет.
-С тобой, брат ворон, лучше в ладу жить. И Радогора вашего не задирать. Я хоть и не волхв, но так тебе скажу… Но умолкал, поймав на себе чей – нибудь взгляд.
Лодейщики народ бывалый. Рисковый. Иному, страшливому да боязливому, из своих городищ лучше не ходить. Не только все нажитое можно потерять, но и голову в дальних краях можно оставить. Удивить таких трудно.
Раз послушали и забыли.
Эка невидаль, птица – вещун, что человеку смертный порог указала. Иной и сам ее находит за всяко просто. А про бэра и говорить не стоит. А колдовства навидались всякого. Не древа, горы ходуном ходят от колдовства черного.
С потемками соберутся у очага и у каждого есть, что сказать. И у каждого есть, сказать. А ночью, глядя на звезды за волоковым оконцем все по крупинке, по зернышку перебирать. Глядишь и что – то новое, неведомое доселе застрянет в сознании.
-На полночь я не люблю ходить. Тоскливо там. И торги тоскливые. Редко, редко, когда селеньице попадет. А то и вовсе одинокое жилье. Плывешь и все лес по берегам и конца – края ему нет. А потом упрется река в гору и повернет обратно. Колотится о камни, бесчинствует и ярится, и тут уж не зевай. Глазом моргнуть не успеешь, как подхватит, понесет и расшибет о скалу.
Ратимир не лодейщик, а старшина дружины, которая лодейный караван в пути бережет. Ростом пониже Радогора, лицом суров и неулыбчив. Говорит раздумчиво, со многими остановками.
-Снег там ложится рано и река встает тоже рано. А в горах и вовсе по всему лету не тает. Нелюдимые места. Язык же с нашим схож. Люди звероватые из себя, но живут без обмана, без лукавства, словно дети малые. Но меха там богатые. Лодию за короткое время можно наворочать. Кто совесть утратил, и взор златом – серебром застил, в одно лето обогатиться может.
Замолчит надолго, задумается трубку табаком набивая. А люди не торопят, задумавшись над его словами. И ждут, когда Ратимир сам речи продолжит, а пока услышанное в мозгу свое место найдет и уляжется, чтобы при случае достать ловчее.
-А на полдень, если долго плыть…
У Радогора глаза горят, как камни на рукояти его меча.
-На полдень же река сама, как под горку вниз катится. И волной порой не плеснет, в борт не стукнет. Клади весла, ставь парус и кати себе в радость. Только и дела, смотреть за тем за тем, чтобы лодию к берегу не отнесло. А как унесет к берегу, так жди беды. Наскочат лихие люди, побьют, пограбят. А кто уцелеет, полона не избежать. А там торжища. И неволя. Леса там редкие, а стоят еще реже. Голым голо. Но скоту там воля вольная, пока не сгорело все на солнце. И безводье. Вся вода, что в реке бежит. И бежит, пока в море не упадет. А как упадет, так тут уж вовсе про себя забудешь. И на воде разбой, и на земле разбой. И укорота тому разбою нет потому, как тамошние набольшие люди тоже от каравана не прочь кусок откусить. А все потому, что людей там множина и живут тесно. А раз так, то и прокормиться тяжело. А города там все сплошь каменные или из глины сбитой поставлены. А как глина высохнет и обгорит на солнце, то тоже, как камень делается. И торжища там не то, что здесь. С одного края зайдешь, а другого не видишь. И от многолюдства уши глохнут. Язык же с птичьим схож. Гыргочут, гыргочут, а что про что, не разберешь, если не растолмачат. И полон туда же гонят. А уж люду какого только не насмотришься. Иные и вовсе как бы не люди. Аж страх берет. Ликом черны, как сажа. Кожа на солнце, как сапог чищенный блестит. И только глаза сверкают. А в остальном люди, как люди.
Притомится Ратимир, замолчит, а уходить ни кто не торопится. И у других припасено, что людям поведать можно.
Лишь однажды остановил он свой взгляд на Радогоре и с равнодушием отвел его в сторону. А как расходиться начали, задержал его рукой.
-Ты бы, парень, с мечом своим не светился. Не показывал его людям на глаза. Беда за ним следом крадется и злой глаз его выкарауливает.
Снял руку с плеча и пошел по скрипучим ступеням на поверх. Где снимал для себя жилье.
-Постой, дядька Ратимир. – Остановил его Радогор. – Скажи, что ты про этот меч знаешь?
Ратимир остановился, задумался, уставив взгляд себе под ноги и почесывая ладно стриженную бородку.
-Немного знаю я, Радогор. Но и того, что знаю довольно для того, чтобы никогда не брать его в руки. – Отворил не широко двери и кивнул головой. – Заходи.
Запалил светец, сел на лавку и без слов, кивком, усадил Радогора.
-Когда и кто его сотворил, никто не знает. Но ковали его из небесного камня, потому и помнит он тот неистовый свет от далекой звезды. Не знаю, но думаю… творили его там, где люди змее кланяются. И клинок ковали такой же подлый, как змеиное жало. Мы же мечи свои без хитрости, без уловки творим. Сами напрямо жить стараемся и мечи такие же ладим. И в навершии меча невесть что. То ли зверь. То ли птица. А глазами до нутра прожигает. У нас таких чудищ нет. Да и не было.
-А где есть?
У Радогора снова глаза разгорелись. И Ратимир укоризненно покачал головой.
-Напрасно ты, парень.
-И все же?
-Где есть, про то один он знает. Тот кто меч ладил. Так и его нет. Сказывали, что выдрали ему язык, чтобы поведать не мог никому про то, как меч ладил, и руку под корень отсекли. Вдобавок еще и ослепили. А когда это было, и было ли вообще, ни кто и не помнит. Забыли, как вовсе не было.
-Живому? – Округлил глаза Радко.
-Живому… там это обычное дело. Храм своим богам поставят, мастеру, который дело правил тут же голову долой, чтобы другого такого не было. Или ход тайный пробьет, чтобы не сболтнул часом.
Ратимир сбросил сапоги с ног и с наслаждением пошевелили пальцами.
-Стар стал, должно быть пора останавливаться. А тебе так скажу, Радогор. Злой твой меч. Нельзя его людям показывать. Наш меч тоже против людей куется. Но убьет не всякого. В сердце им не уколешь. И если голову не разрубить, увечным, но жить будет А этим мечом кто бы не владел, а все равно смерть.
-Что же мне, бросить его что ли? – Растерялся Радко.
-Уже не бросишь… - Вздохнул Ратимир. – Спать буду. Наговорился за вечер.
Радогор покраснел, поняв, что Ратимир вежливо выпроваживает его. Что – то не разборчиво пробормотал и вышел в тяжком раздумьи о таинственном мече.
Ночью же сны на него навалились. И один гаже другого. Черные и ворочаются в голове, как дым над курной избой. Но спроси, что видел и слова не скажешь.
Староста умер, как и было указано. На третий день пополудни. Распахнул выгоревшие от жара глаза, наполненные болью… и страхом. Знать бы чего страшится. И ртом зевнул, будто сказать что – то пытается. И тут же дух испустил, так и унеся с собой последнее слово. А спустя недолго на постоялый двор пришел воевода Смур. И без предисловий, прмо, спросил.
-Что скажешь мне, Радогор?
Радогор смутился. Ни как он не ожидал услышать прямого вопроса. Не отвечая, опустил голову, словно не было у него времени на раздумья.
Перед глазами вода плещется лесом берегами за спину убегает. Града каменные к небу кровлями тянутся. Народы на чужых языках лопочут все воочию видится.
-Народы на чужых языках лопочут все воочию видится.
-Не останусь, сударь воевода. – Тихо, но уверенно ответил он. – Не гневайся.
Сон в голове, как в яви ожил. Да такой ясный, что рукой потрогать можно. И все в нем сразу сложилось, собралось воедино. Поднял взгляд на воеводу, прямой и твердый.
-Люди те, что к городу приступали, не последний раз пришли. Ныне ночью сам видел. Только на зуб попробовать хотели. Малой силой, хоть и бед великих наделали. В другой раз и силой другой придут. И уж не выстоять тогда против них.
-Так и останься, коли так.
Привлеченный их беседой, незаметно подошел Ратимир и встал в шаге от Радогора.
Радогор замотал головой.
-Не здесь им рубеж ставить надо. Не здесь мечом встречать Туда пойду. – Радко для убедительности рукой даже показал, куда идти собрался. - Сам хочу увидеть, что за народ такой. Заодно и за род свой порубленный, бэрий, спрошу. А как будет надобность, сам без зова приду.
И снова, уже не в первый раз Смур увидел как глаза парня наполняются стужей. И невольно поежился. Не трудно догадаться, как собрался ответ требовать Радогор.
А Радогор помолчав, чуть слышно закончил.
-Ты теперь, сударь Смур, на краю живешь.
Не безусый юнец, зрелый воин и муж говорит. И каждое слово к месту ставит, не оспорить.
- С Ратимиром, вот с ним, - Глазами указал на старшину лодейной дружины. - пойду. Если возьмет.
-Возьмет ли?
Воевода все еще не терял надежды оставить Радогора в городе и чуть не с мольбой посмотрел на Ратимира.
-А что бы ему меня не взять? Или я хуже его людей? – Хмыкну л Радогор и скупо, краем губ улыбнулся.
Но Ратимир сделал вид, что не слышит ни того, ни другого и смотрел в другую сторону. И Радко понял, не возьмет. Меч пугает старшину.
-Что ответишь, Ратимир?
Не Радогор, сам воевода спросил, хитро прищурив глаз. Мол, откажись, мне парень нужнее.
-Сам, старшина Ратимир, меч шнуром обвяжи. А нужда придет, сам и развяжешь.
Ратимир, не соглашаясь, покачал головой.
-Не того боюсь. Радогор, что за меч возьмешься, а того что те, кто за мечом пойдет, караван погубят.
Сказал, как отрезал. Не поспоришь, не оспоришь.
Слова Остромысла в памяти старшины отложились. Ляпнул первое, что на ум пало, а если поразмыслить, не за мечом ли шли набегом?
-А не в дружину? – Нашелся Радогор, не теряя надежды.
-Не возьму. И не просись, Радогор.
Но помощь пришла, откуда не ждал. От дружинников Ратимира.
-Возьми, старшина. Зол в бою парнишка. – Осторожно вступился за него один из дружинников, и ткнул пальцем на врана. – Да и его ворон опасность издалека увидит. Бэр же его смирен и на людей не кидается.
- А серебром ты поделишься с ним?
Ратимир сдаваться не собирался, хотя и видел что его дружина стоит за Радогора. И он воспрянул духом.
-Я платы не прошу, сударь Ратимир. – Заторопился он. – А если ты думаешь, что молод я, так испытай.
И густо покраснел, поняв, что говорил не как воин, а безусый юнец, которому первый раз в жизни доверили меч. И нахмурился.
Дружинники развеселились. Кто против мужской забавы?
-Не боитесь, что с битыми рожами ходить придется? – Еще раз попытался образумить свою расшалившуюся дружину Ратимир. Впрочем ни мало не веря в то, что ему это удастся.
Но воев неожиданно поддержал воевода Смур, ухватившись за последнюю надежду, хотя и был уверен, что Радогор уйдет, как пришел, независимо от того, возьмет его Ратимир или нет.
-Ин ладно. Быть посему. Но драться будешь моим мечом.
-Ножом обойдусь. – Обрадовался Радогор и выхватил из – за голенища засапожный нож. – До первой крови или поле очистить?
Нож уже прыгал и метался в его ладонях. Исчезал куда – то и снова появлялся. Но уже в другой руке. И снова вертелся и прыгал, как живой. Скользил между пальцами, чтобы исчезнуть и появлялся совсем не оттуда, откуда ждали. Глаза щурились в предвкушении забавы. А птица – вран сидела неподвижно на его плече, сохраняя полную невозмутимость и по ее виду было видно, что покидать удобное седало не собиралось.
-Ссади птицу, Радогор. – Встревожился Смур. – Ушибут… Или хуже того…
Но не сказал, что может быть хуже. Не успел. Его перебил Ратимир.
-Порежешь ребят, а я с кем пойду, шальная голова?
Смур же, следя за ножом Радогора, помрачнел при мысли, что доброго бойца теряет город.
Радко без слов, все с той же хищной улыбкой, толкнул нож за голенище. И шагнул вперед, навстречу направленным на него мечам. Качнулся в сторону, в другую, уклоняясь от ударов, шагнул еще раз… Дальше же произошло не понятное. Молниеносно, так, что все сумели увидеть только смазанное движение, выгнул спину, пропуская еще один удар, повернулся на пятке. Ребром ладони ударил нападающего в локоть. И меч, выпавший из руки, закрутился в воздухе. А он сделал еще шаг, ладонь легла на ладонь. И меч оказался в его руке. Вытянул левую руку над головой и рукоять первого меча плотно легла в его руку. Закрутил мечи с такой быстротой, что они словно растворились в воздухе. Щелк и меч воткнулся в землю. Щелк, щелк и еще один меч встал рядом.
«Дедко, - Думал он, играя мечами, - был старее, а разворотливее. Давно бы уж своей палицей синюхами пометил».
Разогреться не успел, как все мечи лежали у его ног. И птица - вран все с тем же невозмутимым видом, сидела на его плече. А дружинники, сконфуженно улыбаясь, сбились в кучу, чтобы ненароком не угодить под его удары.
Остановились мечи, и он сам, словно вынырнул из круговерти. Глаза смеются, на губах улыбка. И даже не запыхался.
-Я и без меча могу. Дедко всякому бою учил. Мне до него еще тянуться и тянуться.
Левая рука мягко опустилась на плечо ближнего к нему, дружинника, шевельнулись пальцы и тот медленно, поддерживаемый им, мягко опустился на землю.
-И пальцем убить можно, если знать, куда ткнуть. А можно и так.
Рука с раскрытой ладонью вылетела вперед и Ратимир, который наблюдал за боем шагов с пяти, отлетел на пару саженей назад и покатился по земле.
Воевода, сам того не ведая, смотрел на него с раскрытым ртом. Увлекся парень, без ума свою силу показывает. Как бы не покалечил кого. И разговоры лишние пойдут. Пол – города собралось, чтобы посмотреть на потеху. Слухи пойдут, пересуды. Всем рты не заткнешь.
Ратимир, кряхтя, поднялся на ноги и, мало что понимая, измерил глазом расстояние до Радогора. Потом скосил глаза на, неподвижно лежащего, дружинника.
-Сомлел он. – Пояснил ему Радогор, заметивший беспокойный взгляд. – Я же говорю, что и меча не надо, чтобы убить, если знать как…
А толпа вокруг них все увеличивалась и увеличивалась Здесь и дружжиные вои, и градские. И те, кто время в трактире коротал. А больше того стариков и мальцов вездесущих. Ахнули, когда Ратимир по земле покатился, гадая чем того парень оглаушил. А почему да как, не ясно. Парняга и с места не двинулся, а старшину, как ветром сдуло. И того, который подле него устроился, не бил…
Ратимир грудь мнет. Словно кузнечным молотом бахнуло, едва дух не вышибло.
-А еще что можешь? – Хмуро спросил он, искоса поглядывая на свою дружину. Невместно старшине по земле кататься перед всем честным народом неведомо от чего.
-Могу пять стрел в воздухе держать, одна за другой, пока первая в око не воткнется. А если дальше, то и шесть сумею.
-Показывай все! – озлобился старшина.
Малец безусый делает то, что и доброму вою не под силу.
И Радогор скорбно вздохнул, чувствуя, как уплывает последняя надежда. Обидел своей глупой похвальбой Ратимира. Не надо было его на земь валить.
-Не надо, друг Ратимир. – Остановил его воевода. – Я тому очевидец. Рядом на стене стоял. Скажи спасибо, что бережется он и всей силы не показывает, а то бы покрошил твоих ребят и не заметил. Не нашему бою его учил волхв.
Но теперь уже и дружина не хотела отпускать Радогора к его неудовольствию. Один из них ушел в трактир за чуркой, другой раздвигал руками толпу.
-Так хватит ли?
Третий толкает в руки копье. Со скорбным вздохом принял его рукой и неожиданно грозно, взрослея на глазах, сверкнул очами. Неясная, дремлющая до поры, сила в нем пробудилась в нем.
-Расступитесь шире, чтобы не покалечил кого.
Меч теплом дохнул в спину.
Старый волхв непременно бы попенял ему, а может и за вихор оттаскал за то, что явил людям тайное искусство.
А копье уже вертелось в его руках, со свистом описывая круги над головой, перед грудью, оберегая его от неожиданного удара. Нырнуло под его руку, скрылось за спиной и выскочило с другой стороны, по змеиному, на всю длину, ужалив невидимого противника. И снова исчезло, чтобы через мгновение появиться вновь.
Как завороженные, затаив дыхание, следили собравшиеся перед постоялым двором за ним. За его танцем, иначе то что видели их глаза, назвать было нельзя, за грозным и устрашающим танцем.
Не кленовое ратовище, змея, живая и послушная, была в его руках. Вилась вокруг его тела, взлетала над гололвой. Выскакивала из – за спины. И тогда людям казалось, что двое длиннее она. И тогда они шарахались в стороны, чтобы не угодить под удар сверкающего наконечника.
А копье все быстрее и быстрее раскручивалось в его ловких руках. Взмыло вверх над головой, исчезло в ярких солнечных лучах, повисло черной точкой и, клюнув наконечником, разгоняясь, полетело вниз. Радогор, чуть пошевелил ногами, и без замаха, резко над головой, выбросил руку навстречу копью. Копье вонзилось в землю в пальце от его ноги. И распалось на двое, разрезанное ударом его руки. И толпа ахнула. Не было в его руке ни меча, ни ножа, а мореное до каменной твердости, ратовище развалилось, как сухая ветка.
Перехватил в левую руку лук и поправил тул, чтобы удобней было хватать стрелы. Кровь гулко колотилась в висках, а глаза не отрывались от поставленной ребром к нему, не толстой плахи. Замер, успокаиваясь, затаил дыхание и растянул турий лук. Глаза сошлись в щелку. И снова показалось воеводе, что не молоденький парнишка, матерый вой, не раз познавший вражескую кровь, растягивает лук. Вран, примостившийся было на его плече после баловства с копьем, поднялся не высоко над головой.
Все движения слились в одно так, что всем показалось, будто только раз и растянул он свой жуткий лук, а в доску дробным стуком, одна за другой, прочертив дорожку, воткнулись стрелы, дразня взгляды подрагивающим оперением.
А лук уже лежит у его ног. Махнул рукой и золотистые звездочки сверкнули в воздухе. И все пять метательных ножей воткнулись в плаху до половины лезвия.
Краска медленно отливала от его лица.
-Дедко заставлял с утра до вечера стрелы метать целыми седьмицами. – Пояснил он, стыдливо отворачивая взгляд в сторону. Как бы опять за похвальбу не сочли – Порой по не одной жиле в лохмотья снашивал. Только лук иной был, помягче.
Смур, из – за спины, наклонился, поднял лук, и потянул за тетиву. И побагровел, поняв, что ему не под силу растянуть грозное оружие. Оконфузился перед народом. И незаметно оглянулся, не смотрит ли кто на него?
- А ты не так, сударь воевода, тяни. – Посоветовал Радогор, заметив его движение. И шепнул. - Ты не жилу, ты луковище от себя гни, тогда стрела сама слетит. И поддается он тогда руке легче. С коня можно бить опять же хоть человека, хоть зверя. Или птицу.
Смур, хмуро выслушивал его совет. В душе его все перевернулось. Малолеток советы воеводе дает. Лук натужно заскрипел, растягиваясь, в его руках. Но одним духом пять стрел?
-Оставайся, Радогор. Правой рукой тебя сделаю. Старосты в городе больше не будет. Не позволю. Пря и разноголосица от них. А там и всю дружину под тебя поставлю. А на первых порах, чтобы кривотолков не было, сам с тобой похожу.
Не зазорно воеводе просить такого воя, подумалось ему. Можно гордыню переломить. И дружине не зазорно у него будет под рукой ходить. Притерпятся. А если нет, хоть что – то у парня переймут. Городу безбоязненно жить. А уж о том, каких сил нагуляет, когда в возраст войдет и подумать страшно.
-Говоришь, волхвом твой дед был? – Ратимир до сих пор не разгладил брови. На колдовство смахивает умение. – А откуда же ему такой бой ведом?
Радко нехотя пожал плечами. Азарт прошел, а на смену ему пришло тягостное равнодушие.
-Был волхвом. А кем прежде? Только он один знает, но уже не скажет А меч этот в честном бою, в поединке, взял. Учил же без колдовства. Только я и сам многое знал. Да такого, что и волхв не знал. А что да откуда, и сам не скажу.
Смур дернул бровью.
-Учил и волхвованию. Но думаю, что больше тому, что в воинском деле сгодиться может. – И смело посмотрел в глаза старшине. – Так, что? Берешь в дружину? Или мне другую дружину искать?
Старшина еще туже брови свел. И на меч из – под бровей косые взгляды бровей косые взгляды.
-Бери, старшина. Не прогадаешь. – Шепнул ему кто – то из – за спины. – А то и вправду с другой дружиной уйдет. Молва о нем и над пристанью прошумела. А сегодня еще больше заговорят. Любой старшина с руками оторвет.
Будь Ратимир один, сам по себе, и глазом бы не повел. Тут же бы в напарники взял. Когда же люди под рукой, забота… Живыми всех вернуть надо семьям. Ни одного дорогой не оставить. А парень и правда всем взял. И как все, если посмотреть. Портки стиранные перестиранные ветхие в старенькие сапоги заправлены. Рубаха без рукавов, не по здешнему, в портки заправлена и поясом перетянута. А рядом со всеми – пришлец! Под рубахой руки и грудь бугрится. Наружу выпирают. Да только много тайн, о которых он и сам не ведает, над головой у него висит. И Смур смотрит на него с надеждой. Взглядом давит… Откажись, де, старшина. Оставь парня.
А Радогор помолчал ровно столько, сколько надо, чтобы соблюсти приличия, и снова с вопросом.
-Так что, сударь Ратимир, искать ли мне иную дружину?
Старшина отвернулся, чтобы не встречаться с его взглядом. И взгляд холодный, требовательный. И неохотно, скрепя сердце, ответил.
-Не завтра уходим. Время есть. Думать буду. А ты все же с мечом в городе не светись. Я худого не поссоветую. Не все знают, каков ты есть. Могут и позариться.
Ягодка, до поры до времени молчавший, что – то расслышал в его голосе и тут же вмешался, огласив площадь громовым рычанием. А ворон с плеча Радогора пытается заглянуть в опущенные глаза Ратимира. И тот, не выдержав, рассмеялся.
-Нет уж, уволь. Поищи кого другого, а я и так проживу. - И уже мягче повторил. – Думать буду, Радогор. А что надумаю, пока и сам не знаю. Еще седьмицы три проживем здесь, не меньше, пока лодии опростают и снова до верху заполнят. Ленивые торги ныне.
Радко помрачнел, зато Смур не скрывал своей радости. И потащил его в трактир, приговаривая дорогой.
-Вот и славно, Радогор, вот и славно. Пойдем к столу, а там и поговорим не торопясь да по порядку.
Поискал глазами кого – то в толпе и, не найдя, поманил рукой старшину.
-Ратимир, и ты с нами. Помянем старосту Остромысла, пока волхвы в его последний путь снаряжают. Не всегда такой был. Добрым хозяином начинал. Рачительным. Заботливым. Город при нем ожил и поднялся.
Невзгода только того и ждал. Зашумел вокруг стола, засуетился. Смахнул со стола серебро исчез, оставив на нем блюда и тарели с угощениями.
-Я что тебе хочу сказать, Радогор. – Смур опрокинул чарку в рот и подхватил из блюда изрядный кусок соленой рыбы. – Отговаривать не буду. Раз надумал идти, сколько не уговаривай, все равно уйдешь. Но верю, не хочу не верить, вернешься. Сам по молодости таким был. Готов был с закрытыми глазами бежать на все четыре ветра. Стрась, как охота было увидеть, что там за виднокраем делается, кто там живет. И бегал… Как Ратимир с дружиной ходил. И под набольшими людьми в чужих землях ратился. А как набегался, домой потянуло. Так и ты. Говорил уже и еще раз скажу… врата города всегда будут тебя ждать, Радогор, открытыми. Вот!
Наполнил ковшом чарки по другому разу, себе и Ратимиру.
-Вот Ратимир еще не набегался. Так ли говорю, старшина?
Ратимир чуть заметно кивнул головой.
-Но и он скоро набегается. А может и скорее, чем сам думает. – Задумался и потеребил бороду. - О чем это я?
Хмельной напиток сбил воеводу с мысли. Перебрал их по одной и выскреб нужную.
-Так вот я и говорю.
Кажется удалось таки выбраться на торную дорогу.
-Пока Рратимир думает да гадает, подучил бы ты моих толстолпятых, Радогор. Может, и запомнят чего….
Радогор давно заблудился в его путанной речи, а поэтому слушал в пол – уха, всецело занятый окороком, которого в прошлый раз так и не удалось поесть до сыты. Покойный староста помешал. А еще и рыба, которая в их озерце не водится. Белая. Мясистая и нежная. Сама во рту тает. Торопливо проглотил все, что во рту было и немного виновато, проговорил.
-Меня дедко, сколько себя помню, всю жизнь шпиговал. А всему так и не успел обучить. Как же мне успеть?
Смур повеселел.
-Так я и не прошу, чтобы ты их научил так же с мечом и копьем управляться. Да и что – то они сами умеют. А я тебя серебром отблагодарю. У тебя поди карман пуст? И одежонка у тебя не как у воя. Ладная, но не как у воя.
-Я железо на себя не одену. – Решительно, хоть и не внятно, проговорил Радогор. И для убедительности помотал головой. – В ней не поворотишься и долго не набегаешь. Если меч не оборонит, так и железо не спасет.
Смур, не смог скрыть удивления, и переглянулся с Ратимиром. Два десятка лет меч на поясе носит, а такого слышать не доводилось. Но Ратимир не отозвался, занятый тем, что разглядывал лук, прислоненный ко краю стола.
-Не нашей работы. – Определил он. – Тоже от деда остался? Я такие только по ту сторону моря видел. Но те послабее будут. И рог иной. С козьим схожий, что в горах живу. А этот турий.
-Сам собирал, как дедко сказывал. И рога парил сам. А потом прямил и гнул. И стрелы сам клеил. Но до времени растянуть не мог. А как грянула беда, так и растянул. – Радко добросовестно, со всем прилежанием, очищал рыбину, которая растянулась на блюде чуть не в пол – стола. – Как увидел Врана мертвым, так и поддался лук. только стрел почти не осталось. Говорил, дедко, что стоящий волхв все знать должен.
Теперь черед пришел удивляться Ратимиру.
Редко встретишь волхва, который во всяком деле горазд. А в ратном и тем паче.
Смур начал подниматься с лавки, но вдруг вспомнил.
-А те слова, которые на стене шептал, тоже от волхва слышал?
Радко смутился и еще ниже наклонил голову. И словно оправдываясь, сказал.
- Не он учил. – Тихо проговорил он. – Сами на язык легли, когда набег увидел и злоба захлестнула. Как в беспамятстве был. Недобрые это слова были, темные. Беречься от тех слов дедко велел. И уж за вихор бы потаскал! Теперь и сам их стыжусь.
Взгляд воеводы стал зорким, пярмо в душу заглядывал.
«Ан не знал волхв, - Подумал он, не спуская пристального взгляда со сконфуженного лица Радогора. – какую силу разбудил в парне. А, может, и знал, но думал, что еще успеет взнуздать ее. Да смерть упредила».
-Пойду я. – Смур неохотно поднялся с лавки. – Староста умер, а я прохлаждаюсь, словно дел у меня нет. Тризну готовить надо, да и так, по малости…. А ты, Радогор, не мешкай. К вечеру перебирайся в воинскую избу. Я распоряжусь. И велю поставить за тыном, чтобы народ не смущать и дружину не конфузить, все, что скажешь. Воев за тобой пришлю, как жилье тебе подготовят.
И заспешил из трактира, чтобы Радко не успел и слова поперек сказать.
А Радогор, покончив с рыбиной, облегченно вздохнул, отодвинул блюдо и вытер тыльной стороной ладони губы.
-Скажи, сударь Ратимир, что еще о моем мече знаешь? – Спросил он, следя за тем, как Ягодка расправляется с сомом, который от старости уж мхом покрылся от хвоста до головы, а вран клюет небрежно кусочки мяса из глиняной миски.
-Так я все сказал, Радогор, что знал. Но и в голову прийти не могло, что это твой дед его на поединке взял. Не каждому тот меч в руки дается. Да и твой дед, знать, его страшился, если с глаз долой его убрал. И руками не касался.
С трудом отвел взгляд от рукояти, от головы странного зверя в ее навершии, которая словно следила за ним яростными глазами. И вышел из – за стола. – Ну, будь здоров воин Радогор. Засиделся я за столом. На лодии надо посмотреть. А посмотреть, чему учишь, я приду, если не прогонишь. В воинскую же избу переходи, не медли. Спокойней будет. Потерялся меч, а ты его снова миру явил.