Проснулся он от дикой головной боли. Язык во рту не ворочался. К гортани присох. Открыл глаза и скосил их в сторону крохотного волокового оконца. Темно. Сколько же он проспал? Уснул – еще светло было. Часов пять? Семь? Или больше?..

Прислушался к ране в боку. Ноет. Но гораздо меньше. Тугая повязка ребра внутрь вдавила. Леха от всей души постарался. Не пропали даром «горячие точки» для парня.

В углу дымно чадит плошка с плавающим в масле фитилем.

Или не плошка?

На стене – огромная косматая тень.

Конечно. Как без волхва обойтись?

Чадит своими травами и прочей дрянью. Губами шлепает. Священнодействует. Заклинания творит. Или как это у них называется?

Надо же, как споили! После суровых милицейских будней так не надирался, как Леха вчера угостил. Даже когда свои две большие звезды на три маленьких поменял, и то в гостиницу на своих двоих самостоятельно добрался, и что характерно – в здравом уме и твердой памяти. Или почти твердой…

Пивень, заслышав его возню и кряхтенье, повернул к нему свою лохматую голову.

– Оклемался, Слав? – улыбнулся он почти так же, как улыбались, входя к нему в госпитальную палату, военные врачи. – А и здоров же ты на сон, Слав. Без малого три дня и три ночи провалялся колодой.

– Ну да? – удивился он, вставая с лавки.

Голос скрипучий. Противный. Дерет, как ржавым гвоздем по железу. В ушах зазвенело.

– Алексей передал… Как проснется командир, так сразу влей в него наркозу. Да побольше. Слово мудреное. Не наше. А по-нашему, так чарку зелена вина покрепче. И боль как рукой снимет.

Не было отродясь у Стаса святой российской привычки клин клином вышибать, но сейчас этот зараза-клин засел где-то глубоко и насмерть. По доброй воле сам выходить явно не собирался.

Морщась, поднес чарку ко рту. В нос ударил острый мерзкий запах, да такой, что передернуло от пяток до макушки.

– Чашу пити, здраву быти! – улыбнулся Пивень. – Испей, Слав. Вино с травами заветными. Да старым словом забытым наговорены. Хворь как рукой снимет.

Добродушно, как древний, убеленный сединами деревенский дед опростоволосившегося внука, убеждал его волхв.

– Спаиваешь? – попробовал улыбнуться Стас. – Смотри. Привыкнет мой неокрепший организм к зеленому змию, и покачусь по наклонной. А кому за это ответ держать придется? Все на тебя свалю.

Затаил дыхание и одним махом выплеснул питье в рот. Как это ни странно – питье через горло проскочило легко. Нигде не зацепилось и, вопреки ожиданьям, назад не запросилось.

Нашарил под лавкой потрепанные кроссовки.

– Не суетись, Слав. В детинце все идет своим чередом. День-другой дело и без тебя обойдется, – придержал его Пивень. – Хмурый из кожи вон лезет. Сам покоя не знает и другим не дает. И как ты его среди многих умудрился разглядеть? От Серда о таком и не слышали прежде.

– От Серда о многих не слышали. А кого ни тронь рукой, то и золото, – неохотно ответил он.

И недовольно подумал: «Вот няньку Господь послал. Насиделся молчком, а теперь рта не закроет. А того понять не может, что еще слово выслушаю, и из ушей польется».

Но на волхва таки нашло озарение, он суетливо отступил в сторону и растерянно улыбнулся.

– А, ну да. Тогда конечно, – зачастил он, виновато разводя руками. – А я той порой еще поволхвую.

Стас вышел на крыльцо и шагнул в сторону, выбирая укромное местечко.

«Надо будет Хмурому намекнуть насчет туалета. Народу тьма тьмущая. Скоро ни в один угол не сунешься», – подумал он, вздыхая от наслаждения и по известной общечеловеческой привычке озираясь по сторонам.

Над головой ясное звездное небо. Тени дозорных на башнях.

Молодец, Хмурый. Следит за службой.

Где-то там Сумерки скрывают от глаз Сумеречную гору. А издалека и не понять – Сумерки это или небо к дождю хмурится.

Скрипнула половица. Пивню на месте не сидится. В кои-то веки его наука вдруг пригодилась. Пациента ждет. Чтобы еще какую-нибудь мерзость вроде лягушечьих сушеных хвостов на нем опробовать.

И снова тишина.

И только россыпь звезд над головой. Чужих. Незнакомых. И где-то та, наша? Затерялась крохотной пылинкой в бесконечной вечности. Попробуй отыскать. Да и стоит ли…

На пороге Пивень с чаркой. Не утерпел все-таки.

И опять без закуси.

Махнул и эту. Молодецки. С плеча. И даже не поморщился. И чарку стряхнул. Последние капли на порог.

Пивень заулыбался.

– И попробуй скажи после этого, что не Волчьего роду-племени. Последнюю каплю – чурам-пращурам. Предкам нашим, давно умершим. Пусть и они порадуются. Душеньку повеселят.

– Сказал бы раньше, так я бы и половины не пожалел.

Глаза снова начали слипаться. Добавил все-таки в питье что-то, чертов лекарь. Он сладко, со стуком зевнул и снова повалился на широкую лавку. Последнее, что запомнил, так это лохматая тень на стене от головы волхва и тонкие нити от его колдовских курений, чернота ночи в волоковом оконце и неуловимо легкое серебристое облачко перед ним.

И сон снова завладел им.

Целиком и полностью.

Без остатка заполнил все уголки его сознания, забрался в каждую клеточку тела.

Но на этот раз сон не был долгим.

Так ему показалось.

Ему вдруг привиделось, что пронзительные, зеленые, огромные до бесконечности, до безобразия глаза пристально и холодно разглядывают его, склонившись к самому лицу.

Годами выработанный рефлекс сработал за него. Он еще не успел открыть глаза, а рука уже стиснула рукоять ножа.

– Не стоит человек-волк, – остановил его мягкий и совсем не злой голос. – Не для того мы много дней искали тебя, идя твоим следом, чтобы утолить свою месть. Да и не сумеешь ты поразить меня своим оружием. То, что ты видишь перед собой – не более чем дух, душа… Вернее, проекция души, если тебе понятно, о чем я говорю. Ведь это так у вас называется? Да и сам ты до сих пор находишься в объятиях сна.

Мягкий звучный напевный голос трепетал в его сознании. Успокаивал и расслаблял его тело.

– Кто ты?

– Трудно ответить на этот вопрос.

– А ты уж постарайся, – с ноткой угрозы потребовал Стас. – Я пойму.

Тонкое благородное лицо. Такие лица можно встретить только на старых иконах. Длинные, серебристые… не седые, а именно серебристые волосы, закрывая уши, стелются по плечам.

– Мы те, кого вы в том мире, из которого ты пришел со своими друзьями, зовут эльфами. Светлыми эльфами. Когда-то давно, так давно, что время сохранило об этом только сказки и предания, мы жили рядом с вами. Но потом люди решили жить сами. И мы ушли.

– И какого черта вам понадобилось сейчас здесь, в этом мире? – не очень приветливо спросил он. – Вы и здесь не очень нужны.

– Твоя правда, человек-волк. Мы не нужны здесь. Так мы и не стремились сюда, – в мелодичном голосе появилась нескрываемая грусть. – Мой древний народ сейчас никому не нужен. А в том, что мы здесь, нашей вины нет.

– И, тем не менее, вы здесь!

– Да, мы здесь. Но повторяю: нашей вины в этом здесь. Ты был прав, когда говорил своим друзьям об умирающем мире. Так оно и есть. Позволь я займу немного твоего времени, чтобы рассеять все твои сомнения.

Стас кивнул головой.

– Валяй! Раз уж ты все равно здесь. Но не знаю, смогу ли я выслушать тебя до конца. Рана в боку может помешать нашей приватной беседе.

Что-то необыкновенно легкое и прохладное, как материнская, почти забытая рука из далекого детства, коснулась ноющего бока, и нудная, унылая, стучащая в виски боль затихла.

– Теперь твоя рана больше нам не помешает… тем более что я не ставлю тебе в вину смерть моих братьев.

– Не я первый начал, – хмуро, словно нехотя, ответил Стас, к удивлению своему все-таки испытывая невольное чувство вины. – И вот что, зови меня просто Стасом… или Славом. Как тебе удобнее. К чему весь этот официоз?

– Хорошо, Слав. Буду звать тебя так, как зовет тебя твой лекарь. Мое имя Рэдэльф.

– Рудольф. Рэд. Рудик. Я запомню, – усмехнулся Стас. – Валяй дальше. Только поторопись. Мои волчата аристократическим манерам не обучались, тонкого обхождения не понимают. А к призракам и прочей колдовской чертовщине относятся, мягко говоря, с предубеждением. Могут и в драку полезть.

– Я это помню, Слав. Постараюсь быть кратким.

– Уж постарайся…

– После того, как мы покинули миры, заселенные людьми, мы разрушили все древние дороги, чтобы навсегда скрыться в новом мире. Людям мало дивной красоты древних лесов, жемчужной чистоты рек и озер, звонкого пенья ручьев, гордого величия горных вершин…

– Мне это известно, Рэд, – нетерпеливо перебил собеседника Стас, который явно старался перебраться в область эпоса. – Читал. Знаю… Человек – царь природы, а поэтому с царственной небрежностью и с царственным же невежеством пытается переделать ее. Мы старый мир разрушим до основания, а уж затем, как водится, свой построим. Чтобы потом переделать. До основания! Что поделаешь, не умеет он обходиться гнездом на дереве… Переходи прямо к марксистско-ленинской сути, Рэд. Не зацикливайся на мелочах.

– Хорошо. Но просто уйти из мира людей оказалось невозможным. Древними путями, Забытыми дорогами вместе с нами проникло и то, что присуще человеческим душам.

– А ты как думал? – усмехнулся Стас. – С кем поведешься, от того и наберешься. Всегда было, есть и будет добро. Но кто бы его разглядел, если бы не было зла? Как увидеть белое, если не будет черного?

– Человеческая прямолинейность. Либо да, либо нет. И никогда посередине, – горькая усмешка появилась на губах эльфа. – Либо друг, либо враг.

– На том стоим…

– Дальше и совсем просто. Мир разделился. Появились темные эльфы.

– Которым было мало уюта лесного гнездышка или свода пещеры над головой? И им захотелось переделать, приспособить этот мир под себя. Извечная борьба единства и противоположностей. Конфликт отцов и детей. Совать свой нос везде и всюду, не спрашивая при этом никого, – лениво процитировал Стас все известные ему лозунги, застрявшие в его памяти со времен комсомольской жизни. – Кому-то надоела зеленая сочная травка и захотелось вкусить не менее сочной телятинки. Плохой пример заразителен. Делать и переделывать – это наш конек. Это мы умеем. Бороться и искать, найти и не сдаваться. А лучше всего – прикарманить. Вот если бы еще знать, что искать? Мы выросли на этом, дорогой Рудик, но все ищем и ищем, боремся и боремся, да так, что кровь на морде никак не засохнет.

Эльф, по всей видимости, был обескуражен грубым и откровенным цинизмом Стаса и надолго замолчал.

– А завтра была война… – продолжал Стас все с тем же холодным и ленивым равнодушием. – А может, вчера. И размахнулись вы всю необъятную ширь своей нечеловеческой души, да так, что и в своей избе тесно стало… повалили на улицу. А раз так, то почему бы и соседа от всей души по морде не отоварить. Двое дерутся, третий не мешай… Это ведь не для вас сказано? А вот про то, что сор из избы выносить нельзя, наверняка забыли.

Эльф все еще молчал.

– Эй, приятель! Ты здесь? Или уже растворился в своих неведомых мирах? – полюбопытствовал Стас. – Или обиделся? Тогда прости.

И замолчал сам.

Притронулся к ране. Боли не было. Осторожно снял Лехину повязку.

– Не волнуйся, человек-волк. Утром и сам забудешь, где была твоя рана, – снова прозвучал в его сознании глубокий бархатный голос.

– Не моя, а ваша…

Но эльф оставил эту поправку без внимания. И растерянно продолжил:

– Ты прав. Была война. Она и сейчас еще продолжается. И наш мир, прекрасный мир эльфов, который мы создавали, может быть, не одну эльфийскую эпоху, умирает. Мрак и холод накрыл его. Умирает наш дивный лес под покровом снега, утонули под ним горные вершины, дворцы светлых эльфов. Замерли в неподвижности скованные льдом хрустальные реки. Не поют свои сладостные песни звонкие ручьи и не ворчат водопады. Ночь опустилась на мир эльфов.

– Был бы рядом Толян, расплакался бы. Ей-богу! – жестко уронил Стас. – Что поделаешь, у парня тонкая ранимая душа. Извини, слезы вытирать не умею. И давай так… Все, что накопилось в уголках твоей трогательной души, вытряхнешь на меня как-нибудь потом. Может, и я тогда уроню скупую солдатскую слезу. У меня своих забот ложкой не расхлебать. И самая большая заноза в заднице – это вы со своими разборками. А теперь будь любезен коротко и по существу. Что, где и как!

Гостя покоробила грубая прямолинейность Стаса, но он, сдерживая обиду, продолжил:

– Темные эльфы опомнились первыми…

– Слава Богу, хоть кто-то взялся за ум. И сколько же для этого понадобилось времени? – задал язвительный вопрос Стас. – Если верить детским сказкам, вы бессмертны? Какой-нибудь пустячок в виде пары сотен тысячелетий?

Эльф оставил его вопрос без внимания.

– Так вот, темные опомнились первыми. И каким-то образом нашли одну из Забытых дорог. И здесь ты был совершенно прав, когда сказал, что их глаза оказались совершенно неприспособленными к яркому солнечному свету.

– А такой пустячок, как солнцезащитные очки, сотворить было слабо? Обязательно было надо грязной лапой и прямо в сдобное тесто? – командирским голосом со злостью громыхнул Стас. – Сам не гам и другим не дам! Талантливые вы ребята, однако. И дико непосредственные. Времени прошло совсем пустячок, а все усвоили. Главное создавать трудности, а уж затем героически их преодолевать.

– Мы обнаружили это, но было уже поздно. Ночь ворвалась и в этот мир, – попытался что-то сказать в свое оправданье эльф.

Но Стас, не дослушав, бесцеремонно прервал его.

– И сколько же твоих землячков рвануло сюда под покровом ночи?

– С уверенностью сказать не могу.

– Тогда валяй без уверенности, – надавил на голос Стас.

Вместо ответа он услышал виноватый вздох.

– Орки? Кто они?

– Те, кто жили до нас…

– Любите вы жар чужими руками загребать! А впрочем, все как у нас. Не зря соседствовали столько времени.

– Беда, Слав, не в этом. Беда в другом! Вы разрушили – как ты выразился: с царственной небрежностью – экран, которым мы закрыли Забытую дорогу…

– Так! Значит, во всем виновата моя умелая плотницкая рука, – с расстановкой проговорил Стас.

– Что?

– Не обращай внимания. Это я просто размышляю вслух, друг мой эльф. И сделать уже ничего нельзя?

– Нужно время…

– Какая-то сотня-другая лет? Очень мило!

Рэдэльф промолчал.

– И быстрее, конечно же, не получится? А значит, несметные полчища темных эльфов и орков прут сейчас стройными колоннами, грохоча солдатскими сапогами по Забытым дорогам, поднимая тучи пыли и пугая ворон?

Ответа не услышал. Только сверкнули в кромешной тьме яркие изумрудно-зеленые глаза и тут же погасли.

– Есть только один выход, – словно обдумывая что-то, совсем тихо сказал эльф.

– Говори, коль начал.

– Разрушить то, что не успел ты, человек-волк.

– Так что же ты молчал? Слезу из меня выжимал? Если разрушить, так это мы с нашим удовольствием. Разрушить – это же как раз для нас! – дернулся Стас.

– Но тогда я и те, кто со мной, навсегда останемся в твоем мире.

– Считай, что вид на жительство уже у тебя в кармане! – тоном, не терпящим возражений, решительно успокоил его Стас. – Но, если ты боишься, я могу прийти и сам. Не люблю незавершенки.

– Это у тебя уже вряд ли получится.

– Это как?

– Темные закрыли лес для людей. Ты уже знаешь, как это делается, – виновато пояснил эльф. – Каждый, кто войдет в черный лес, потеряет себя. Это не просто деревья. Они как люди… Живут, думают, страдают и ненавидят… Первое творение темных эльфов.

– Значит, есть и второе, и третье… и дальше по порядку.

– Есть, Слав. Есть и другие.

Стас вспомнил о Войтике и его людях.

– Но там же мои ребята?

– Там и другие… люди. Скорее, их оболочка. Ты уже встречал их. А за своих людей не волнуйся. Их выведет.

– Спасибо. И все-таки, я приду. Посидим, поболтаем за кружечкой хорошего винца, – Стас уже принял решение и не собирался его менять. – Ты же не завтра собираешься крушить все налево и направо? Торопливость не принадлежит к числу ваших многочисленных добродетелей. Ну вот… а я страсть, как люблю тарелки бить. С детства. Считай, что хобби! Да и вообще, если стол перевернуть или лавки опрокинуть, так это как раз для меня.

– Все, Слав. Ухожу.

Еле заметное серебристое облачко повисло напротив волокового оконца.

– Погоди, Рэд, – удержал его Стас, – сколько у нас времени? Когда ждать удара?

– Не знаю, человек-волк. Может, год. А может…

В углу по-медвежьи завозился Пивень.

Кряхтя и стеная, разогнул затекшую спину. Заворочал головой из стороны в сторону, хрустя шейными позвонками.

– Сморило-таки, – стараясь не разбудить Стаса, сокрушенно проворчал он. – И как только морду не спалил в светце. Будто кто-то глаза залепил. Даже до лавки не добрел.

Слушая его стариковское ворчание, Стас раскрыл глаза. Стараясь понять ночное событие, подумал: «Что это было? Сон? Наваждение?»

Как и ночью, коснулся раны.

И ничего. Бодро вскочил на ноги. Задрал подол рубахи, принялся разматывать полосы холстины, которой обмотал его Леха поперек живота.

Пивень опомнился от сна, с непостижимой быстротой подскочил к нему и попытался удержать его за руки.

– Все в порядке, дружище. Заросло, как на собаке, – пошутил Стас, разглядывая рану.

И в самом деле – его бок сиял первозданной чистотой. От раны и следа не осталось. Даже Лехино шитье исчезло, словно и не касалась его изуродованного тела толстенная хомутная игла.

Пивень вытаращил глаза и, шепча что-то толстыми губами, попятился от него.

– Ты еще скажи «Чур меня, чур…». И крест животворящий в воздухе поперек живота начерти, – поеживаясь, усмехнулся Стас, успокаивая волхва. – Или не ты меня снадобьями чародейскими поил, а прежде полдня их наговаривал? И, как видишь, помогло. Сейчас бы еще ломоть хлеба и чарку вина для полного счастья, и хоть под венец! Да и ты, мой друг и лекарь, чарку заработал.

Пивень все еще не пришел в себя от изумления.

Открыл было рот. Засопел своим мясистым носом…

– Да тащи ты свой наркоз, эскулап недоделанный, – Стас весело расхохотался и хлопнул ладонью по широченному плечу волхва, как по лавке. – Уставился на меня так, словно я с того света перед тобой нарисовался. Э, брат волхв, да ты и бороду сбрил. То-то смотрю, помолодел и похорошел. Теперь от девок отбоя не будет. Первый парень на деревне, вся рубаха в петухах. Хотя, зачем тебе петухи, если ты сам – Пивень? Только по утрам не кричишь, самого не добудишься. Да что ты молчишь, словно воды в рот набрал?

Отодвинул волхва в сторону и пошарил рукой под лавкой.

– Не мог же я вчера весь кувшин вылакать? – размышлял он. – Наверняка, осталось. Если после меня Пивень к нему не приложился.

Пивень пропустил его прозрачный намек мимо ушей. Следил за ним остекленевшими глазами и зевал ртом, как выброшенная на берег рыба.

– Или Леха свое рукоделье обмывал?

Наконец-то волхв пришел в себя.

– Вождь, ты спал седьмицу. Мы уж думали – все. Конец пришел. А лезвие ножа к губам поднесли, отпотело. Значишь, дышишь – решили мы. И в глаза со свечой заглядывали. Вроде живой… и как бы не живой. И холодный, как вода в летнюю пору из Соколяньского колодца. А на ноже след от дыхания.

– Да ну?

Рука Стаса замерла на полпути к кувшину.

Кроме этого, совсем неуместного вопроса, Стас больше не нашел что спросить.

– А сегодня под утро задышал. Даже губами шевелить начал. И синь с лица схлынула, – продолжал Пивень. – А что лопочешь – не разобрать.

– Ну, значит, плакала тризна. Попойка отменяется, – глупо ухмыльнулся Стас. – Давай кружки, брат волхв. Я из горла не пью. Воспитанье не позволяет.

Стас налил из кувшина по полной кружке.

– С возвращеньицем меня, мой дорогой волхв, – бодрым голосом сказал он и залпом выхлестнул содержимое кружки себе в рот. – Нет у меня времени на всякие глупости вроде смерти. Сумерки над головой висят.

– Висят, проклятые! – неохотно согласился волхв и со вздохом поставил свою кружку на стол.

– Может, зря мы народ? – осторожно спросил Стас. – Может, еще не поздно назад повернуть до лучших времен?

– А когда они бывают, эти самые лучшие времена? Нет, Слав! Беду не ратью, беду народом встречают. И захотели бы назад повернуть, так не повернуть уже. Днем и ночью люди работают. С топором в руке спят. Бабы неподъемные бревна таскают, подгонять не надо. Одни лес валят, другие возят, третьи избы ставят, посад затынивают. В кузнях днем и ночью горны полыхают. Надоело роду по чужим углам скитаться. А здесь пусть и худое, но свое.

Стас подошел к дверям.

– Не такое уж и плохое. Земли необъятные. Края не видно, – негромко произнес он.

– Так и я о том же. У нас все не ко времени. А пройдет год-другой, и окажется, что самое время и было.

– И ладно. Утешил, – согласился Стас, шагнул на крыльцо и, спохватившись, добавил: – Я на несколько дней исчезну, так что вы с воеводой Хмурым не расслабляйтесь.

– Как это? Куда? – подхватился Пивень. – Только-только на ноги встал, и сразу бежать?

– Ай-ай-ай! – укоризненно покачал головой Стас. – Да я, можно сказать, для тебя открытая книга. Читай да читай. Только страницы переворачивай. Насквозь просвечиваю.

– Просвечиваешь. Да не в том месте.

Волхв не склонен был принимать его шутливый тон.

– Хорошо, Пивень, – Стас не стал спорить. – Скоренько смотаюсь в Сумерки и обратно. Войтик с ребятами в беду могут попасть. Выводить надо. А одним им из проклятого леса не выбраться.

– А ты?

– Я – нет! – решительно отрезал Стас. – Я вождь! Меня беда стороной обязана обходить. Положение обязывает!

Пивень понял, что спорить бесполезно, и обреченно махнул рукой.

– Поешь хоть прежде перед дорогой.

Но Стас был уже за порогом.

Счастливо щурясь, обернулся и нетерпеливо крикнул.

– Где ты там, возишься? Ждать не буду, один уйду!