Стрелецкий голова Федор Иванов Челюсткин упомянут как владелец сельца Скрябино, Зюзино тож, в документе от 1618 г. Как будто именно в этот год он был известен как стрелецкий голова. Но при изучении архивов я нашла его в «Списке стрелецких голов и сотников», служивших еще Ивану Грозному («Голова Федор Челюстькин. Его приказу сотники: Иван Некрасов, Семен Ретькин, Богдан Ходырев, Микита Зеленой, Богдан Тарасов»). Значит, стрелецким головой он стал еще до 1584 г., до кончины Ивана Грозного. И был им в последующие 35 лет? Или это только молва о прошлой славе оставила за ним это звание?

Многие ли знают, кто такие стрельцы? Так, какие-то легенды о стрелецких бунтах, и не больше. А ведь стрелецкие отряды (полки), впервые созданные по указу Ивана Грозного в 1550 г., стали основой первого профессионального войска в русском государстве.

Дворянские отряды, созывавшиеся лишь по надобности («по вестям с украйны» о намерениях врага), не имели ни хорошей выучки, ни современного вооружения. Дедовское оружие – сабля и лук – были дворянам привычнее. Огнестрельное оружие тех времен – пищали – были тяжелы и требовали постоянного «навыкания» в обращении с ними. И их отдавали военным слугам-холопам. Ведь каждый дворянин должен был явиться «конен, люден и оружен», т. е. привести людей и лошадей сообразно с размерами поместья, вооружиться сам и вооружить своих людей. Приезжие дворяне не имели такого цветного платья, оружия и сбруи, как дворяне государева полка. В XVI в. более зажиточные имели стальной шлем, кольчугу и панцирь, наручники, наколенники, саблю, копье, лук со стрелами. Бедные довольствовались медной шапкой-мисюркой, иногда с сеткой для защиты шеи и очень несложным вооружением. В XVII в. дворянин иногда тратился и на огнестрельное оружие – пищали и пистоли, – но редко кто пользовался им умело, так как искусству владеть таким оружием никто правильно не обучался, а недолгий военный навык скоро забывался.

Конный жилец

На смотрах перед государем дворяне старались блеснуть, особенно в присутствии иностранцев. Вот каков отзыв одного из польских дворян, наблюдавших такой смотр, об отряде конных жильцов: «Цвет длинных красных одеяний был на всех одинаков; сидели они верхом на белых конях, а к плечам у них были прилажены крылья, поднимавшиеся над головой и красиво расписанные; в руках длинные пики, к концу коих было приделано золотое изображение крылатого дракона, вертевшееся по ветру. Отряд казался ангельским». Крылья делались из орлиных перьев и прикреплялись ремнями к плечам. Однако блестящая дворянская конница представляла из себя лишь толпу всадников, которые были одеты в цветное платье, шапки из золотой парчи, отороченной мехом и украшенной самоцветными камнями, с поводами из золотых и серебряных цепей и бубенчиками, привязанными к копытам лошадей; наши «шевалье» не соблюдали никакой дисциплины и мешали друг другу.

Столь же нестройную толпу представлял из себя полк московских подьячих всех московских приказов. На войну их отправляли редко, но ежегодно проводили смотры. И для этого Разрядный приказ тщательно вел списки всех подьячих и оружия, которое у них имеется. Получавшие большое жалованье являлись на смотр на конях, одни с пищалями, другие с пистолями, иные с саблями. Подьячие низшего оклада являлись пешими, вооруженными только старинной рогатиной. Но если кто на смотр не являлся или представлял оружие не в должном порядке, того ждало наказание: «тем в приказех не быть и жалованья им не давать».

Отряды пищальников, набираемые из ремесленников на время войны, были малочисленны и недолговечны. Ведь ремесленники обязаны были идти на службу со своими лошадьми, оружием, порохом, свинцом и припасами. И хоть часть расходов брал на себя город, бедным ремесленникам не под силу были такие тяготы. Да и от хозяйства отрываться разорительно.

Иван Грозный понимал, что подобное воинство не выдержит напора стройных рядов шведов и поляков, и не остановился перед значительными затратами, чтобы составить отряд постоянного войска, отряд стрельцов, конных и пеших. И после указа от того же 1550 г. из посадских и вольных охочих людей были набраны шесть стрелецких отрядов по 500 человек в каждом. Отбирали строго: добропорядочных, крепкого здоровья и желательно семейных. Значит, возраст молодых стрельцов был не менее 18–20 лет. Поселили стрельцов с семьями в Москве в Воробьевой слободе.

При Грозном численность стрельцов доходила до 12 000 чел., из которых в Москве оставалось до 5000 чел., а прочие были расположены по городам, преимущественно пограничным. Число московских стрельцов постепенно росло, и в начале XVII в. их было 2021 пеших и 5566 конных, а в 1681 г. число московских стрельцов достигло внушительной цифры – в 20 000 чел., из которых большая часть была пешего строя.

Стрельцы носили сперва железные, а потом суконные с меховой опушкой шапки и длинные кафтаны с откидным воротником, причем каждый полк имел свой цвет кафтанов: красный, светло-зеленый, темно-зеленый, мясной, луковый, серогорячий, лимонный, брусничный, осиновый, крапивный и прочее. Названия цветов были иногда столь замысловаты, что трудно было и вообразить. Кафтаны на груди были украшены поперечными золотыми шнурами, которые были проще или роскошнее, смотря по чину. Оружие стрельцов состояло из бердышей, которые они втыкали перед собой ручкой в землю, из сабель, из луков со стрелами, которые потом были заменены пистолетами и пищалями, очень тяжелыми и неудобными. Некоторые стрелецкие сотни имели мечи и копья и назывались сотнями копейщиков. При каждом полке было несколько пушек, обычно пять, но прислуга состояла не из стрельцов, а из пушкарей.

Стрельцы находились на полном государственном содержании, получая из казны денежное, хлебное и земельное жалованье. В качестве последнего московским стрельцам предоставлялся участок дворовой и огородной земли в особых стрелецких слободах, а также пособие для постройки двора. А так как жалованье им выдавалось раз в год (простым стрельцам от 10 руб. и больше), то им разрешалось заниматься торговлей и ремеслами со значительными привилегиями. К тому же стрельцы освобождались от податей. Поэтому среди стрельцов были весьма популярны ремесла и торговля, в которых они преуспевали.

Стрелецкая служба была пожизненной и наследственной. Только старческая дряхлость, неизлечимая болезнь или тяжелая рана освобождали от службы и переводили в разряд отставных. Случалось, что стрелец находился «под ружьем» более семидесяти лет. Сыновья стрельцов были на учете, голове предписывалось «их никуды не распущать», но они становились в ряды войск лишь тогда, когда становились «прожиточны», т. е. обзаводились собственным хозяйством. При Алексее Михайловиче среди торговцев Охотного ряда они занимали едва ли не первое место, и у них покупали всякие запасы для царского двора. Но чем более зажиточным становился стрелец, тем менее хотелось ему перегружать себя службой. «Прожиточные» стрельцы отказывались от должностей, сопряженных с постоянными заботами, – от должностей пятидесятника и десятского, не хотели порой идти в поход, на войну или в провинциальные гарнизоны.

Кроме московских дворян были еще и городовые, несшие службу в порубежных городах. Служба последних оплачивалась хуже, но они получали земельные участки – наделы.

Московские стрельцы несли караульную службу, переменяясь по неделям. Они охраняли царский дворец, дежурили в палате, устроенной для них под Красным крыльцом, стояли на стенном карауле, у городских ворот, на съезжих дворах, в кабаках и т. д.

«А на вахту ходят те приказы посуточно; и на царском дворе и около казны з головою стрелцов на стороже бывает по 500 человек, а досталные по городом, у ворот, по 20 и по 30 человек, а в ыных местех и по 5 человек; а чего в котором приказе на вахту не достанет, и в дополнок берут из иных приказов. А в праздничные дни, которой приказ стоит на вахте, и им с царского двора идет в те дни корм и питье доволное...»

В случае пожара стрельцы обращались в пожарных и, отбросив свои бердыши, брали в руки водоливные трубы, топоры и ведра.

Но стрельцы не находились в Москве безвыездно. Часть их уходила на войну («Их же, стрелцов, посылают на службы в полки з бояры и воеводы приказа по два и по 3 и болши, по войне смотря...»). Нередко стрельцы сопровождали и русские, и иностранные посольства, отправляли гарнизонную службу в пограничных городах, причем срок таких командировок был годичный (как и заведено было тогда на Руси – службу «годовали»).

Редко выезжал только Стремянной полк, представлявший собой лейб-гвардию царя, ехавший у него «при стремени» и охранявший его особу вместе с Государевым дворянским полком. В Стремянной полк выбирались лучшие люди из других полков. Сюда назначались за «полонное терпение», т. е. вышедшие из плена, за «кровную службу», т. е. за раны, за «язычные приводы», т. е. за поимку и привод лазутчиков.

Стрельцы распределялись по приказам (позднее – по полкам). Но приказы не были одинаковы. В одном могло быть более тысячи рядовых, а в другом – менее пятисот. Приказы назывались по именам своих командиров и числились по номерам: 1-й, 2-й, 3-й и т. д., означавшим старшинство; в случае особых заслуг царь повышал номером отличившийся приказ. Приказы делились на сотни, полусотни и десятки. Соответственно во главе приказа стоял голова, сотни – сотник, затем пятидесятник и десятник.

Интересно, что в упомянутом выше «Списке стрелецких голов и сотников» названо девять голов вместе с теми сотниками, что были у них в приказе. Федор Челюсткин в списке седьмой. В каждом из этих приказов по пять сотников. В том же списке перечислены шестеро, что «при Иване Васильевиче и при царе Федоре Ивановиче были головы». Среди них Челюсткин не назван, из чего можно понять, что стрелецким головой при Федоре Ивановиче он уже не был. Как, впрочем, и еще семеро из девяти голов, упомянутых выше. Вероятно, и Федор Челюсткин, и другие семеро сменили службу. В те времена это было естественно для служилых дворян.

На должность головы назначались обычно дворяне. Эта должность была настолько почетной, что в торжественные дни за царским столом всегда сидели один или несколько московских стрелецких голов. Подчинялись они Стрелецкому приказу. Им давали не только поместья, но и дворовые места в Москве и денежные пособия для постройки на них дворов. Кроме того, им шло значительное хлебное и денежное жалованье (до 200 руб.). Если у кого из стрелецких офицеров было поместье, то жалованье уменьшалось соответственно числу крестьянских дворов.

Голова был почти полным хозяином в своем приказе. Он даже судил подчиненных ему стрельцов по всем их искам друг на друга и по уголовным делам, исключая наиболее важные, как-то разбой, убийство и пр. Провинившихся голова мог наказывать арестом, батогами и кнутом. Голова набирал новых стрельцов на убылое место, чтобы число стрельцов было «против государева указу». Он раздавал им жалованье, назначая молодым меньше, а старым больше, выдавал оружие и следил за его исправностью. В его обязанности входило и обучение стрельцов стрельбе из пищалей. Но так как это не каждому удавалось, нередко приходилось обращаться к иноземным инструкторам.

Мушкетер-иноземец

Стрельцы: рядовой, знаменщик, начальствующие лица

Иноземцев, принимаемых на русскую службу, экзаменовали, проверяя их умение обращаться с мушкетом и с пикой, после чего принимали их в офицерском чине.

Ближайшими помощниками стрелецкого головы были полуголовы и сотники, назначаемые из детей боярских. Пятидесятники и десятники выходили из выслужившихся рядовых. Они делали стрельцам перекличку два раза в день, утром и вечером, и следили за поведением стрельцов своего отделения.

По мере того как число стрелецких приказов увеличивалось, возрастало и число слобод (за счет выселения черных людей). Самые старинные стрелецкие слободы размещались за Москвой-рекой, как бы прикрывая город от шедшего с юга страшного врага – крымских татар. Постепенно стрелецкие слободы появились по всей Москве, преимущественно в Земляном городе – кольцом, у всех ворот, как бы защищая город. Стремянной полк был расположен по Лубянке и прилегающим переулкам.

Каждая стрелецкая слобода имела свой административный центр, съезжую избу, в которой заседал голова с приставами и подьячими. Тут происходил суд над стрельцами, за решеткой сидели арестованные, тут хранились все деловые книги приказа и слободы, указы, челобитья, жилые записи и пр.

Стрелецкий голова Федор Челюсткин, служивший Ивану Грозному, стал не нужен в Москве, когда при новом царе правителем стал Борис Годунов. Его имя появляется лишь в Боярских списках 1602–1603 гг. – сначала в звании жильца от дворян г. Олексина, где он владел большим имением в 500 четей, а позже как дворянина в Списке дворовых из городов по выбору, относящегося к началу XVII в. А через год его послали в приграничный город Путивль. Были тогда в Путивле воевода «князь Григорей княж Константинов сын Волконской да головы Третьяк Якушкин да Семен Ушаков. И князь Григорью и Семену велено ехать к Москве, а на князь Григорьево место велено быти воеводе князю Володимеру княж Иванову сыну Клобукову-Мосальскому, да голове Третьяку ж Якушкину; да по вестем велено быти в прибавку голове Федору Челюсткину. И после того князю Володимеру велено ехать к Москве, а на его место велено быть воеводе князю Василью княж Михайлову сыну Мосальскому да головам Третьяку Якушкину да Федору Челюсткину...»

А с юга уже шли войска Лжедмитрия I. Положение в стране было тяжелое, и государь Борис Годунов послал в Путивль с казной для выплаты жалованья окольничего Михаила Михайловича Кривого-Салтыкова и дьяка Богдана Сутупова. В Разрядах при этом не упоминается, что голова Федор Челюсткин отбыл из Путивля в Москву – ведь он там не отслужил еще и года, как положено было при росписи Разрядов. К тому же в Путивле было две сотни стрельцов, и опыт недавнего стрелецкого головы Ф. Челюсткина мог пригодиться в столь опасный момент. Значит, он оставался в Путивле, когда через Чернигов, по северским землям к Путивлю подошли войска Лжедмитрия.

«Прелестные грамоты» Самозванца, агитировавшие за «доброго, истинного царя», оказались сильнее оружия и воинского успеха. Жители не желали сопротивляться и сдавали города, захватывая своих воевод. Путивль, ключевой пункт обороны Черниговской земли, единственный из северских городов, где была каменная крепость, пал из-за предательства жителей. 18 ноября 1604 г. они повязали воевод, не пожелавших присягнуть Самозванцу. А стрельцы упорно отбивались от восставших. Только через два дня повстанцы дали знать «царевичу» о «поимании 200 стрельцов московских», а 21 ноября выдали ему стрелецкого голову и сотников.

Лжедмитрий был милостив к дворянам, переходившим на его сторону. И они, не желая садиться в тюрьму, постепенно соглашались служить «вору».

Трудно сказать, с кем был Ф. Челюсткин. Имя его долго не появлялось в Разрядах. Возможно, именно в эти годы (1604–1607), оставшись не у дел, состоятельный стрелецкий голова прикупил себе имение у Якова Васильевича Зюзина. Ведь будучи знаком с князем Василием Михайловичем Рубец Мосальским (служа под его началом в Путивле), он с его помощью мог выжить в той замятне, что навалилась на Москву, мог познакомиться с зятем князя, а потом и купить у того подмосковное поместье – сельцо Скрябино Скорятино тож.

А когда в Москве кончилась власть Лжедмитрия I, Ф. Челюсткин, несомненно, служил новому царю Василию Ивановичу Шуйскому. Разрозненные разрядные записи Смутного времени сохранились не полностью и не дают полной картины служебной занятости всех российских дворян. Но, судя по сохранившейся в Разрядах записи от 1610 г., после сообщения о том, что «царь Василий постригся во 118-м году, июля в 9 день» (после разгрома царского войска у д. Клушиной бояре принудили Шуйского в июле 1610 г. принять постриг), Челюсткин тогда служил в войске, стоявшем «на украйне для приходу крымских и ногайских людей». Он был уже вторым воеводой в сторожевом полку.

После свержения царя В. Шуйского (17 июля 1610 г.) боярское правительство (т. н. Семибоярщина) уже в августе подписало договор о признании русским царем 15-летнего королевича Владислава, сына польского короля Сигизмунда III, и отправило посольство к Сигизмунду, который в это время осаждал Смоленск. Александр Корвин Гонсевский, польский военачальник и дипломат, бывший на свадьбе Лжедмитрия I в качестве польского посла, вновь прибыл в Москву, теперь уже с армией Сигизмунда III. По приглашению Семибоярщины он вошел в столицу летом 1610 г. с войском коронного гетмана С. Жолкевского. После отъезда Жолкевского в Смоленск (чтобы ускорить приезд королевича) Гонсевский являлся начальником польского гарнизона в Кремле. Бояре готовы были признать иноземного королевича, но лишь при условии принятия им православия.

Однако Сигизмунд III не соглашался ни на православие, ни на отдельное существование России. Он добивался сдачи Смоленска и полного объединения двух государств под польским управлением. Он так и не отпустил 15-летнего королевича в Москву.

В декабре 1610 г. в Калуге был убит Лжедмитрий II. В начале 1611 г. в Переяславле Рязанском П. Ляпунов начал собирать ополчение против поляков. И Гонсевский, судя по этому письму, хотел обеспечить поддержку королевича русскими войсками, стоявшими на засечной черте, чтобы они не встали на сторону Ляпунова. Вероятно, подобные письма он рассылал и другим русским военачальникам.

Изгнание поляков из Кремля. Художник Э. Лисснер

По Боярскому списку 7119 г. (1610–1611) – «сочинен до московского разорения при Литве с писма Думного Дьяка Михайла Данилова» – дворянин Федор Иванович Челюсткин служил «на Коломне». Вероятно, именно туда 3 февраля 1611 г. была направлена грамота Александра Гонсевского, который «писал к Василью Сукину да к Федору Челюсткину да к дьяку к Степану к Звягину, чтоб они королевичу служили, к смуте не приставали». Судя по формулировке обращения, В. Сукин был в Коломне первым воеводой, а Ф. Челюсткин – вторым.

Когда после изгнания поляков в феврале 1613 г. Земский собор избрал царем 16-летнего Михаила Романова, Федор Иванов сын Челюсткин служил на засечной линии вторым воеводой (теперь с князем Иваном Андреевичем Хворостининым) в сторожевом полку, стоявшем в Новосили. Большой полк стоял в Туле, передовой – в Мценске. В 1614 г. Ф. Челюсткин – по-прежнему второй воевода сторожевого полка, расположенного в Новосили, а когда в том же году сторожевой полк отвели, Челюсткина оставили воеводой в этом городке.

В Смутные времена многие дворяне получали земельные пожалования от очередного правителя. С появлением Михаила Романова все спешили утвердить эти пожалования. Обращался с челобитьем и Федор Челюсткин «на старую его вотчину по царе Васильеве даче на 160 чети». 10 июня 1613 г. из Печатного приказа ему была отправлена «жаловальная грамота, запечатанная кормленою красною печатью». Не исключено, что эта «царя Васильева дача на 160 чети» могла быть сельцом Скрябиным, Зюзино тож. Если Яков Зюзин не успел продать сельцо, а сам был смертельно ранен под Тулой и вскоре умер, вотчина переходила в государево распоряжение. И царь Василий мог, жалуя Федору Челюсткину должность воеводы, дать ему (в 1608–1609 гг.) в награду и новую вотчину.

В ноябре 1614 г. Федор Челюсткин находился в Москве. В это время его послали встретить и переписать пришедших из-под Устюжны казаков. Много разных шаек бродило по России после Смуты. Одна из таких групп, «собрався многими людми, пришли под Москву и стали на Троецкой дороге в селе Ростокине; а к Москве присылали к Государю бити челом, что они хотят Государю служить, и воровать впредь не учнут, а на государеву службу, где Государь велит, идти готовы». Царь послал двух дворян, в том числе и Ф. Челюсткина, «переписать и разобрать, сколько их пришло под Москву».

В 1616 г. Ф. Челюсткин получил почетное поручение: ехать посланником в Крым с дьяком Петром Даниловым. Это было последнее упоминание в Разрядах о нем. Когда он вернулся из вражеского стана, кто знает...

Посольский двор. Рисунок из книги А. Мейерберга «Путешествие в Московию», XVII в.

Не исключено, что Челюсткин, уезжая в 1616 г. посланником в Крым, успел продать князю Алексею Юрьевичу сельцо Скрябино Скорятино Зюзино тож. С 1618 г. это купленное поместье по ввозной грамоте получил князь А.Ю. Сицкой. Но к 1627 г. относится сообщение о том, что дворянин Федор Челюсткин имел поместную землю в Гороховском уезде близ посада Гороховец, стоявшего на реке Клязьме – у перевоза через ее приток, речку Суворшу. Вероятно, он тогда еще был жив.