Думаю, читатель заметил, что все зюзинские семейства ведут свои родословные от жителей, упомянутых в самых ранних из сохранившихся писцовых книг. И основные линии практически не прерываются, хоть и меняются фамилии их представителей. Я поняла это, изучив сначала семейство Заварзиных по материалам Центрального исторического архива Москвы.
Откуда взялась фамилия Заварзины у детей крестьянина Бориса Иванова? Чтобы понять это, я стала изучать более ранние документы – в Российском архиве древних актов. И нашла, что Борис Иванов – сын Ивана Петрова, прозываемого Заварза. Прозвище записано при боярине князе Б.И. Прозоровском в 1710 г., когда Ивану Петрову было уже 55 лет. Конечно, прозвище возникло много раньше, чем было записано.
А в соседнем с Иваном дворе в том же 1710 г. жил 40-летний Дмитрий Андреев, прозываемый Мотора. Вот оно! Как сходны по конструкции эти прозвища. Я сразу вспомнила похожее прозвище Ходота – летописного старшины вятичей, который не один год сопротивлялся дружинам князя Владимира Мономаха. В своем «Поучении», помещенном в Лаврентьевской летописи под 1096 г., князь говорит о походе через вятичей как об особом подвиге: «А в Вятичи ходихом по две зиме, на Ходоту и на сына его».
Так сеяли зерно на крестьянском поле
Сходство прозваний удивительно, но и убедительно. Ходота (простак), Заварза (небрежный), Мотора (мот, расточитель)... Они, кстати, встречаются в подробном «Славянском именослове» В.С. Казакова. Полагаю, можно с уверенностью относить Заварзу и Мотору XVII в. к потомкам вятичей Ходоты XI в. Убеждает лексическое родство прозваний.
Конечно, в XI в. вятичи жили не под властью владельцев земли и могли перемещаться независимо от чьей-либо воли. Но логика освоения земель, устройства в лесу новых пахотных участков вместо устаревших при подсечном земледелии не требовала дальних перемещений. Выбирали поблизости подходящий для распашки лесок, длиной в 100–150 шагов (обычная длина поля), вырубали и выжигали его и на огнище распахивали землю. Земледельцев в старину так и называли – огнищане, а не крестьяне. Новые заимки, где обычно поселялись молодые семьи, постепенно превращались в деревни. Да и деревни-то, как правило, были двух-трехдворные. Но и отчее место не забывалось. Если оставшаяся там ветвь семьи угасала, в старой избе поселялись родственники.
Кстати, название Чищоба (то же, что и огнище, т. е. расчищенное от леса и выжженное место для пахоты), сохранялось до XX в. за той частью зюзинского имения, которое находилось на левом берегу речки Котел, по другую сторону от рощи Грачевники, что располагалась на правом берегу речки.
Сам факт существования вятических селений на этих землях подтверждается множеством вятических курганов в Замосковной земле. В частности, большой курганный комплекс (о нем шла речь в начале книги) находился на Зюзинской дороге в Ясенево на высоком берегу речки Котел (ныне Котловка), в заповедной сосновой роще Грачевники. Роща находилась на пустоши Ягутино (Евгутино), на которой в 1646 г. при боярине Г.И. Морозове отмечены дворы («на пустоши, что была селцо Евгутино, 2 двора людских пусты и 1 двор крестьянский пуст»). Удобное было место – близ дороги, у реки, и пашни хватало. И люди ставили тут дома с XII по XX в.
Конечно, не каждая семья из шести семейств деловых людей сельца Зюзина 1627–1629 гг. продолжилась до XX в. Деловые, кабальные люди, заключившие с владельцем договор, как тогда называли – кабалу, для выполнения в хозяйстве определенного дела, могли уйти по окончании договора или по смерти владельца.
Омельянко Леонтьев продолжился в Гайдуковых-Заварзиных и т. д. Спиридонко Иванов с сыном Елизаркою (1627) имел в 1646 г. внуков Андрюшку и Максимку, детей Елизарки Спиридонова. Дальше семья не отмечалась. Староста Федка Павлов Белянин дал начало первой ветви Князевых (о них я писала выше), представители которой отмечались в Зюзине до 1748 г. Овдейко да Нестерко Микитины отмечались до 1646 г. уже с детьми. Псарь Данилко Медведев более не отмечался, но зато в 1646 г. стал крестьянином Тихонко Данилов сын Медведев с зятем Тимошкою. Только садовник Петрушко Спиридонов никак не проявился в последующих переписях.
Переход деловых людей в категорию крестьян закрепил их на одном месте, т. к. крестьяне получали тягловый надел в постоянное пользование. И результаты труда в хозяйстве удерживали их на освоенном дворе.
Непрерывность родов в XVII–XX вв., сидевших в одном селении, убеждает в том, что и для прежних XII–XVI вв. характерен это процес. Подобное явление, конечно, можно было бы увидеть и в других селениях, если предпринять столь подробные и обширные исследования соответствующих документов, каковые сделаны по Зюзино. И так как потомки Омельянки Леонтьева по мужской линии – Заварзины – живут в Москве и сейчас, можно уверенно сказать: вятичи не исчезли, не переселились поголовно в Вятскую губернию, не рассеялись меж окрестными областями, как считают некоторые ученые. Нет, они остались, укрывшись в глухих подмосковных лесах, в лесах верхнего Поочья. Подтверждением этого служат сведения, опубликованные в книге «Культура средневековой Москвы», о курганных комплексах и селищах, располагавшихся вдоль древней лесной дороги от села Зюзина до села Ясенева, проходящей по Битцевскому парку. Курганные вятические комплексы XII–XIII вв. располагались в зоне освоения селищ.
Лесная дорога не растворилась за многие века, она упоминалась в межевых документах начала XVII в. и функционировала вплоть до середины прошедшего XX в. – отмечена как грунтовая дорога на картах и 1919 г., и 1931 г. Крестьяне села Зюзина пользовались ею вплоть до сноса села в 1961 г. На дороге возникло и сохранилось до середины XX в. одно из селений – Скрябино, Скорятино, Зюзино тож, ставшее позже селом. Остальные деревни – Шашебольцова, Ягутина, Обросимовская, Чижово, а Марково тож, Степановская и Емелинское, а Бесово тож, на вражке, Дубинкина, названные в писцовых книгах еще в начале XVII в., – превратились в пустоши. А более ранние селения обнаружены лишь археологами в виде селищ и прилегающих курганов. В конце дороги – село Ясенево. И в писцовых книгах XVII в. дорогу называли и Зюзинской, и Ясеневской.
Нынешний Битцевский природный парк полностью размещался в Зюзинской волости. В него вошли не только зюзинские леса, т. е. леса селец Маркова и Кленина, но и леса селец Красного и Бирюлева, пустошей Боташевой, Гридиной, Степанковой, Дубинкиной тож, сел Конькова и Узкого, а также главным образом села Ясенева. При Генеральном межевании на геометрических планах отмечали не только межи, леса и пашни, ручьи, речки и пруды, но и все дороги. Дорогу «из села Зюзина в село Ясенево» я увидела, когда составила вместе планы всех владений и получила план всей Зюзинской волости.
На карте расположения памятников археологии (автор археолог Н.А. Кренке; опубликована в т. 3 «Культуры средневековой Москвы») изображена Теплостанская возвышенность к северо-востоку от села Ясенева в районе Дубинкина леса. Именно в том месте проходила дорога из села Зюзина в село Ясенево. И вдоль нее расположены большинство местных памятников археологии. Сельцо Марково и сельцо Кленино, курганная группа Зюзино-5 (4 кургана), селище Зюзино-2 (западный и восточный объекты), курганная группа Зюзино-6 (9 курганов), селище Зюзино-3 (западный и восточный объекты), селище Коньково-1, курганная группа Коньково-5, селище Дубинкин лес-3, курганные группы Узкое-5, Узкое-4, Узкое-3, Узкое-2, селище Дубинкин лес-2, курганная группа Ясенево-1, селище Дубинкин лес-1, курганная группа Ясенево-2. А отдельные селища существовали вплоть до XVII–XVIII вв., и если исчезли, то лишь из-за переселения жителей к более крупным Калужской и Серпуховской дорогам. А значит, и Земля вятичей не растворилась во времени.
Живы вятичи Заварзины. О многом говорят прозвища жителей села, из которых появлялись новые фамилии. Собранные воедино, они позволяют услышать, представить тот лексический пласт, который стал незаметен в нивелированной речи сегодняшнего времени.
Заварза (у Даля, заварза́ть – запроказить, задурить).
Пархай (у Даля, парха́й – нечоса, неумывака, оборванец).
Зирин (у Даля, зи́реть – глядеть зорко; зире́н – ротозей, зевака).
Морев (у Даля мо́ра – мрак, тьма, сумрак, потемки).
Горшок – несомненно, общеизвестное понятие: округлый глиняный сосуд; возможно, Федор Антонов был специалистом по изготовлению горшков, глину ведь можно было добыть в окрестных оврагах.
Бебнев, Бибнев (у Даля, бебе́ня – род кулаги, заварихи; бебень – человек). Бебнев был записан как Бибнев, и как Бибиньков, Бибишков, Бибашков. Последние формы можно выводить от слова бибика; у Даля – всякая дурная, бедная пища.
Папков (у Даля, папо́к – биток в игре в бабки, большая бабка, которою сбивают бабки с кону).
Лудилкин – смысл этого понятия у Даля различен. Здесь и общеизвестное лудить – покрывать расплавленным оловом, и лудя́ – неотвязчивый, докучный человек; лудила – забияка, драчун; от последних, вероятнее всего, могло образоваться бытовое прозвище, а затем и фамилия.
Мотора (у Даля, мото́ра – мот, расточитель).
Бурцов (у Даля, буре́ц – бурый, серый мужичок, сермяжник).
Корчашкин, а позже Корчагин (у Даля, корча́жка – калека со сведенными членами).
Касаточкин (у Даля, каса́тка, каса́точка – ласточка).
Бурлаков (у Даля, бурла́к – вообще крестьянин, идущий в чужбину на заработки, особенно на речные суда; зюзинские крестьяне постоянно занимались извозом на барских работах, колесили по Московской и окрестным губерниям).
Казачок (у Даля, казачо́к – так называли иногда гонцов, конных рассыльных; думаю, именно это понятие скрыто в данном прозвании, так как зюзинских крестьян нередко посылали с вестями на конях и в Москву, и в другие имения барина).
Мурашов (у Даля, мура́ш – мелкий муравей, который водится в домах и на кухнях).
Корнев, в метрических книгах ее писали в другом варианте: Коренев. Впрочем, оба варианта производятся от однокоренных слов – корень, корни, коренеть, кореневатый – коренастый.
Симага, могло быть два варианта понятия (у Даля, сымака́ – густые сливки, верхи на молоке; сма́га – сила, мощь; второе вероятнее по отношению к человеку).
Журин. Толковать фамилию можно двояко (у Даля, жу́ра – журавль; журить – бранить; скорее, последнее).
Чучин (у Даля, чу́ча – чудь, чучело).
Ребов (ребой – искаженное произношением слово «рябой»; возможно, отец был рябым, и прозвание перешло на детей).
Гайдук. Прозвание человека высокого роста, который до крестьянствования служил у господ гайдуком – прислугой при езде, что стоял на запятках кареты.
Тюрин (у Даля, тюря – самая простая еда: хлебные корки, покрошенные в воде с солью; а также в переносном смысле – рохля, ротозей, разиня).
Шарик, Шариков (общеизвестное понятие; у Даля, шар, шарик – круглое тело).
Городила (у Даля, городила – кто городит, строит, громоздит; кто городит чушь, врет, пустословит).
Жендарев (у Даля, жандо́биться – пещись, заботиться, стараться).
Сковородов (у Даля, сква́ра – огонь, пламя, горение и смрад, скверна; сковорода́ – посуда для жаренья; ско́вородень – плотницкая скрепа бревен).
Комраков (возможно, это от искаженного диалектного слова комора, коморка – комната, комнатка).
Солепонова – эту фамилию можно произвести от слова солпа́ (у Даля калоша, штанина, одна половина брюк, на одну ногу). Видно, полураздет был человек, коли на нем лишь солпа, а он, значит, Солпонов или для плавности Солепонов.
Сачок (у Даля, сак, сачок – род черпака из сети на обруче для достачи рыбы из садка).
Альленой (у Даля, льляно́й, альляно́й – изо льна сделанный).
Прозвища в основном произведены от старинных просторечных слов, мало употребимых в обычной речи, но понятных сельскому жителю тех лет. И хотя Даль относил эти слова к понятиям, обнаруженным им в различных областях, но здесь прозвища возникли в одном месте, среди людей, живущих в селе компактно и постоянно. Это говорит лишь о том, что исходный лексический слой этих понятий един и более древен, чем события, разделившие единый словарный запас на различные российские областные говоры. Для этих мест таким единым глубинным словарным морем был вятический говор, зафиксировать который необычайно трудно из-за отсутствия вятических словарей XII–XIII вв.