Автомобиль наш легко и ловко щекотал землю, а земля — русская крестьянская лахудра, ко всему равнодушная, с тупыми нервами, — даже не хихикала под этим непривычным ощущением.

В деревнях — глазели. Но глазела больше молодежь. А старики, которым это зрелище должно бы было казаться особенно необычным, — просто игнорировали наш автомобиль и лишь в редких случаях — провожали равнодушным, не совсем доброжелательным взглядом.

Мелькали деревни, — русские, татарские, мечети странно и красиво контрастировали с церковками. Решительно не идет ислам срединной России.

И даже югу русскому идет не везде. Ислам требует жары, солнца, экзотики, — он у себя дома на Кавказе, в Крыму и в Туркестане; а в Поволжье, выше Астрахани, он какой-то странный, словно забитый.

Вот едем мы мимо большого села — три мечети в нем и две церкви — торговое село.

День воскресный, гуляет село.

Тут и гармошка, и частушки, и семечки, и самогон.

А только что это?

Да рази ж это девчата? Али, может, городские какие навестить приехали? Нет, что-то больно много — не все же село из одних приезжих состоит. Это все свои же, сельские девчата.

А на девчатах — высокие ботинки с французским каблуком, коротенькие, немного подлиннее колен, юбочки, а больше всего — легкие белые платьица, коротенькие, декольтированные и без рукавов.

А посредине площади — кружится толпа в водовороте человеческом. И доносится оттуда:

— Сливочное мороженое!.. Сливочное мороженое!..

Я спрашиваю:

— Это что же, из города, по случаю праздника, мороженщик?

— Да нет, — отвечают, — свой, деревенский. Каждое воскресенье, да и по пятницам (мусульманский праздник) торгует.

Сарафанов сейчас на Руси и в помине нет. Это только «вдовствующая императрица» и Крупская во всех госиздатовских магазинах в сарафане выставлена и внизу надпись: «Редкий снимок: Крупская в сарафане».

В толпе молодежи наш автомобиль вызывает хотя и не сенсацию, но все же — повышенный интерес. «Барышни» как-то по особенному, по «интеллихентному», не так, как своим деревенским, строят шоферу глазки, а парни смотрят на него с затаенной завистливой злобой и напускной насмешливостью.

Но шофер наш не совсем твердо знает дорогу дальше и просит кого-нибудь из парней сесть с нами — показать.

— Ну, я, што ли. Ведь ненадолго? — словно нехотя, но тем не менее поспешно, не успел бы кто другой пока вызваться, соглашается один из парней.

И вот он уже несется рядом с шофером «на машине» и не может сдержать растекающуюся лучами глуповато-блаженную улыбку, когда навстречу нам попадается группа сельских девиц.

— Он теперь недели две, по крайней мере, будет считаться завидным кавалером, «на городской машине ездил».

В город Ленинск — честное слово, читатель, он считается городом — мы приезжаем, когда уж совсем темно.

Два-три неярких огня освещают нам въезд — это огни у ворот Дома приезжих.

В Доме приезжих бывают обеды и ужины, но сейчас уже поздно и мы отправляемся на поиски ситного и колбасы.

Нет, поистине, Ленинск — город: напротив самого Дома приезжих — ларек. А в ларьке — ситный и даже колбаса местного изготовления. Впрочем, последнюю хозяин ларька не советует покупать:

— Не берите вы ее, граждане. Я вам добра желаю. Потом сами жалеть будете. Она уж лежит-лежит, не знаю сколько. Оно для местных жителей, конечно. А вы как-никак из губернии…

Любезный хозяин ларька дал нам приблизительный адрес (сперва — направо, потом — налево, потом — прямо, а дальше спросите…) местной колбасной… В темноте найти было очень трудно. Но, как на счастье, навстречу — две-три местные городские барышни…

— Скажите, барышни, как пройти в колбасную?..

Барышни, конфузливо хихикнув, закрываются рукавом и убегают. Мы невольно вспоминаем общительность и светскость только что виденных нами сельских девиц…

В темноте искрятся зажженные папироски… Уши щекочет легкий матерок… Идем на матерок.

— Скажите, граждане, как бы нам в колбасную пройти?..

— Сейчас вы не пройдете…

— А что, разве уж заперто?..

— Да оно не в том то дело, что заперто… А так, что вчерась двух конокрадов поймали…

— Ну, так при чем же тут колбасная?

— А так, что они, значит, в домисправе сидят…

— А в колбасную пройти вам ведь домисправовским двором нужно, так вот в те дни, когда в домисправе кто сидит, через двор никого и не пускают.

Когда мы вернулись к единственному светлому пятну Ленинска — пятну, отбрасываемому фонарями Дома приезжих, в глаза нам бросилась афиша, писанная от руки, видимо, старательным и малограмотным человеком:

Семейство Ивановых.

С собачками.

И многие прочие дивертисменты.

Мы отправились на семейство Ивановых с собачками. Семейство сие, как мы увидели, состояло из разбитного добродушного парня лет шестнадцати, ловкого и остроумного, появляющегося на сцене то дрессировщиком собак и белых крыс, то — через пять минут — клоуном, и умеющего занять публику, — и старой матери его, переодетой мальчишкой, в кепке и брюках клеш…

Старческий голос ее звучал застенчиво и жалко и она все время ошибалась и, по привычке, говорила о себе в женском роде, когда подавала сыну реплики… тут же поправляясь и это выходило еще <хуже>.

Публика хлопала каждому номеру, но в то же время раздавались выкрики:

— Мало! Мало! Еще!.. За билет <дву>гривенный плачено.

Ленинск отстоит от железной дороги верст на сто. Сообщение со Сталинградом — только на лошадях…

Во всем городе — ни одной мощеной улицы и даже ни одного мощеного тротуара.

В городе — три рояля. Один в клубе, — другой в школе второй ступени. Впрочем, когда нужно для концерта, берут третий, принадлежащий какому-то частному гражданину, так как первые два поломаны и расстроены, а настройщика в городе нет. Педагогический персонал в ленинских школах работает по принуждению: в порядке партийной дисциплины посылают из Сталинграда учителей и учительниц, членов партии или коммунистов, так как добровольно никто не едет…

— Хороший город — Ленинск!..