Маша Рокотова и раньше не любила командировки. Не любила покидать свой город, своих детей, родителей. Чувствовала себя такой одинокой вдалеке от дома, от близких, от друзей! Всю дорогу и уже поселившись в гостиницу она думала о Мите Гуцуеве. Если ученые не ошиблись, то Архангельск – его родной город. Конечно, все это слишком невероятно, чтобы поверить до конца и без сомнений, но Рокотова уже не раз сталкивалась со всеми чудесами и странностями, которые творились в лабораториях компании «Дентал-Систем».
Глядя в окно гостиничного номера, Маша думала о том, что Митя, наверное, и не успел запомнить город, в котором родился. Ведь он был совсем крохой, когда его увезли отсюда. Он даже не помнит толком: брат у него был или сестра. И маму свою даже описать не смог. И все-таки здесь его родина. Может, потому он и рвался из Ярославля на поиски этого места. Там, где хорошо было Маше и ее семье, Мите было пусто и одиноко. Ярославль был чужим для него и родным никогда не станет. Если сейчас все окажется ошибкой, если она не найдет его мать, Митя все равно убежит, и Бог знает, что с ним случится на этом долгом и вряд ли обреченном на успех пути.
Сегодня она ничего не сделала. Поезд прибыл слишком поздно, и Маша не успела найти тот самый дом, который был отмечен на фотографии со спутника. Еще в поезде она крутила карту города и пыталась понять, где эта улица, где этот дом. В Ярославле не удалось найти хорошую интерактивную карту и совместить с фотографией. Точек примерного совпадения могло быть пять-шесть, не меньше. Рокотова решила, что обойдет их все.
Номер «Бизнес-Центр-Отеля» был очень уютным, Маша приняла ванну, накинула голубой махровый халат и устроилась на широкой постели перед телевизором. Смотреть особенно было нечего, ни фильмов, ни новостей по центральным каналам. Новости были только по местному телевидению.
– …подал в отставку. Нашему корреспонденту удалось встретиться с Павлом Иловенским, который находится сейчас в Архангельске, и побеседовать с ним.
На экране появился Павел на фоне какого-то административного здания, за его спиной виднелась красная вывеска, но золотые буквы отсвечивали на солнце.
– Павел Андреевич, не могли бы вы прокомментировать слухи о вашей неожиданной отставке, – попросила корреспондентка.
– Это не слухи, – с улыбкой и щурясь от солнца ответил Павел. – Вопрос о моей отставке уже решен. Сегодня я согласовал его с губернатором, мы обговорили кандидатуру человека, который сменит меня на посту члена Совета Федерации.
– Вы можете назвать имя этого человека?
– Думаю, это право губернатора. Могу сказать только одно: кандидатура достойнейшая.
– Это правда, что вы покидаете Москву?
– Правда. Я покидаю Москву.
– Вы планируете жить в Лондоне или здесь, в родном городе?
– С вашего позволения, я не стану говорить, где именно я собираюсь жить и работать, но мое решение круто изменить свою жизнь и род деятельности связано с семейными обстоятельствами, а вовсе не с желанием покинуть страну. Думаю, я и здесь еще смогу приносить пользу.
– Павел Андреевич, вы по-прежнему остаетесь в списке самых завидных холостяков не только нашей области, но и всей страны. Не связаны ли изменения в вашей жизни с желанием изменить этот статус?
– Я не холостяк, – поправил Павел, – я вдовец. И мне очень непросто выбрать ту единственную, которая приняла бы меня таким, какой я есть.
– А что вы больше всего цените в людях вообще и в женщинах в частности?
– Ценю? Верность…
Маша выключила телевизор и отшвырнула пульт.
Верность. Она в этом и не сомневалась, а значит, поступила правильно. Иловенский ни за что не простил бы ее. Она и сама себя никогда не простит. Все получилось так глупо, так бессмысленно, что невольно задумываешься: может, это судьба? Может, не суждено им было быть вместе? Удивительно, сейчас они совсем рядом, в одном городе. Это тоже судьба? Но ведь они не встретятся. Он уедет, куда там: в Лондон или в Петербург, она вернется в Ярославль. Он будет искать свою единственную, которая окажется достойнее, чем Рокотова. Она станет вспоминать о нем…
Ну, вот, снова нахлынули грустные мысли, снова одолели муки совести. Даже как-то пусто стало в душе и в желудке. Машу затошнило. Она достала из холодильника купленную на вечер колбасу, но есть не хотелось. Тошнило сильнее. Неужели она успела чем-то отравиться в поезде? Вроде бы и нечем. Она приняла таблетку на всякий случай и забралась под одеяло.
Зазвонил сотовый телефон. Маша увидела на экране имя Ильдара Каримова и медлила с ответом. Говорить с ним не хотелось, но, с другой стороны, он наверняка просто хочет убедиться, что она нормально добралась и устроилась, и не перестанет трезвонить, пока она не отзовется.
– Да? Привет.
– Привет. Как ты?
– Все в порядке, доехала, поселилась в гостиницу. Завтра возьму такси и начну объезжать все места, где она может быть. У вас там как дела?
– Да пока все так же: Давыдова в коме, следователь грозится с меня голову снять, если мы ее не откачаем. Программисты курочат Митькиного скорпиона.
– А сам Митя как себя чувствует.
– Чувствует-то он себя нормально, – проворчал Ильдар.
– А что не нормально? – насторожилась Рокотова.
– Да ну его! Я же ему вместо скорпиона свою стрекозу отдал, так, представляешь, он ее расколотил.
– Уронил что ли?
– Если бы. Он ее табуреткой расколошматил. Ему вдруг показалось, что она пыталась улететь в открытое окно. Ну не бред?
– А ведь Вере, помнишь, тоже показалось, что стрекоза по столу ползет. Ты тогда подозревал, что она опять наркотиками балуется.
– Точно, подозревал. Мы даже поссорились. Правда, потом помирились. Знаешь, классно так помирились, прямо на моем рабочем столе в кабинете. Вера еще теперь говорит, стоило эту золотую тварь на пол смахнуть, чтобы так…
– Ильдар! Прекрати сейчас же! Даже не напоминай мне об этом.
– Прости, не буду. А что ты так бесишься? – удивился Каримов. – Я думал, тебя наши с Верой отношения уже так не трогают. У нас с тобой давно ничего такого нет, а я ведь не монах.
– Сволочь ты, Ильдар, а не монах! Ты же видел, в каком я была состоянии после этого нападения. И вот так подло воспользовался. Ты только что занимался любовью на своем рабочем столе с Верой, а потом уложил туда же и меня.
– Я?..
– Ты! Да я же просто не понимала, что делаю, но ты-то мог меня пощадить? Ты же знаешь, что я люблю Павла, что он меня любит… Любил.
– Машка, заткнись! Что я такого сделал, можешь ты мне внятно объяснить?
– Как – что? Ты что забыл, как мы с тобой занимались любовью в твоем кабинете, на столе, на красном сукне?
– Когда?
– Хватит издеваться! На следующий день после того, как на меня на стройке напал маньяк. Когда я приезжала к тебе домой!
– Так ты же меня не дождалась. Мне Вера сказала, что ты приезжала, она застала тебя в кабинете никакую, ты вылетела оттуда, как ошпаренная кошка. Тебя у нашего коттеджного поселка подобрал охранник Иловенского, который… Ну, который следил за тобой. И потом ты устроила разбор полетов Павлу.
– Я?
– Ты! Ты какого лешего выставила его из дома?
– Потому что изменила ему с тобой!
– Да не было у нас с тобой ничего, Маша. Тебе приснилось что ли? Я Павла из центра привез на своей машине к тебе и видел, как ты приехала на «Ниссане» с его охранником. Вы во двор въезжали, а я – из двора. Да ты у самого Иловенского спроси!
– Как я могу у него спросить, я же его выгнала, – простонала Рокотова. – Поклянись, что ничего не было?
– Не было! Хочешь, Тимкой тебе поклянусь? Маша, ничего удивительного, что тебе такое пригрезилось. Ты была измотана, еще не отошла от стресса. А мой кабинет вполне мог навеять тебе теплые воспоминания, ведь правда? Слушай, если ты мне не веришь, Павлу не веришь, спроси Веру. Мало? Давай камеру на въездных воротах проверим, там-то точно зафиксировано, когда ты уехала и когда я приехал. Собственным глазам ты поверишь?
– А что теперь толку? Пашу уже не вернешь…
– Почему? Он же не умер.
– Я его обидела.
– Брось, он взрослый мужик. Прекрасно понял, что у тебя от переживаний крыша съехала.
– Ничего он не понял, – не сдавалась Маша, – он и вещи забрал, и в отставку подал, собирается куда-то уезжать.
– Вещи его у Кузьки под кроватью лежат. А в отставку он подал, потому что… Нет, это я тебе потом скажу. А лучше – он сам скажет. Все, давай звони ему и проси прощения.
– Я? – испугалась она.
– А ты, милая моя, как думала? Вы, женщины, странные существа: взбредет вам что-то в голову, наломаете дров, а виноват кто? Мужик. Звони, Машка.
Когда он отключился, Маша совсем растерялась. До этого момента она еще держалась за его голос, как за последнюю ниточку, соединявшую ее со здравым смыслом, а теперь все порвалось и перепуталось.
Там, в кабинете Ильдара, она была одна и, наверное, уснула. И ей приснилось то, что накануне произошло между Ильдаром и Верой. Именно потому ей и показалось, что у нее светлые длинные волосы, белоснежная кожа, полные крутые плечи и бедра. Но почему так произошло, Маша решительно не понимала.
Надо было сразу послушать маму и объясниться с Ильдаром. И что делать теперь? Может, Каримов прав и стоит позвонить Иловенскому? Позвонить – еще куда ни шло, но просить прощения… Да, конечно, просить прощения! Но только не сегодня. Завтра. Точно, лучше завтра, когда сделает то, что для нее сейчас важнее. Хотя, как тут разобрать, что теперь важнее?
В ту ночь впервые со злосчастного дня, когда она из-за собственной глупости рассталась с Павлом, Маша Рокотова спала спокойно и без мучительных снов.