Немного мешала сухая трава. Камеру потряхивало, но изображение было очень четким и ярким. Звука не было совсем. По траве, полусогнувшись и рассматривая что-то под ногами, шла пожилая женщина. Повернулась, посмотрела почти точно в кадр. В руках у нее была банка, на донышке чуть-чуть черных ягод.

– Галина Петровна, бухгалтерша, – прошептал Нестеров.

Женщина удалялась и вскоре скрылась за углом ближайшего корпуса. Потом точка съемки поднялась над землей, но поле обзора было ограничено бетонными стенами, будто камера снимала через узкую щель. В кадре появился невысокий мужчина, не старый, лет сорока, точнее не скажешь, видно его пока было только со спины. Он двигался странно, крадучись, как зверь, выслеживающий, вынюхивающий жертву. Было заметно, что идет он за женщиной почти след в след. Приблизившись к зданию, за которым она скрылась, мужчина наклонился, что-то подобрал с земли и тоже завернул за угол. Около минуты картинка оставалась неподвижной. Маша Рокотова чувствовала, как к горлу подступает тошнота, а по спине ползет ледяная капелька пота. Тимур поднялся со своего места и подошел ближе к экрану. Из-за угла снова показался тот же мужчина, и бросил камень, едва не попав им в камеру.

– Это Сомов! – закричал Тимур. – Это Юрий Иванович, доцент. Он ударил ее, да? Это он убивал на недострое?!

– Погоди, Тимур, – одернул его Нестеров. – Думаю, тут еще и не такое будет.

Экран на секунду погас, потом засветился снова.

Совсем другой человек шел по асфальтированной дорожке. Камера смотрела на него снизу и сквозь траву, но и его Тимур Каримов узнал сразу.

– Это Жуков.

Мужчина остановился, наклонился совсем близко к камере, потом вдруг зажмурился и схватился ладонью за глаза. Несколько минут зрители наблюдали, как он корчился, сидя прямо на траве у дорожки, словно пытаясь справиться с мучительной головной болью. Потом Жукову явно стало легче, он поднялся, отдышался и, озираясь, двинулся в сторону от дорожки сквозь кусты. Камера через траву двигалась за ним, потом ненадолго потеряла главного героя из виду, на экране было только движущееся изображение бетонной стены.

– Скорпион, наверное, лезет на стену, – предположил Кузя.

Стало хорошо видно и мужчину, притаившегося в кустах, и участок дорожки, пока пустой. Через несколько мучительных для зрителей минут на дорожке показалась девушка, Марина Полякова. Она на секунду замедлила шаг, а потом опрометью бросилась бежать и исчезла из кадра.

– Тут довольно большой кусок без всяких изменений, – сказал Навицкий, – человек просто неподвижно стоит и ждет больше часа. Мы это место вырезали.

За кустами показалась другая девушка.

– Это Ира Корнеева, – узнал Нестеров.

Девушка остановилась и с удивлением смотрела на Жукова. Он поманил ее рукой, девушка пошла к нему. Теперь камера снимала их сверху. Жуков шел впереди, Ира следом, а Скорпион двигался по стене над их головами. Мужчина и девушка остановились около канализационного колодца. Жуков указал на него рукой и отступил, пропуская Иру вперед. Как только она наклонилась над колодцем, Жуков набросил ей на шею удавку.

Рокотова не сдержала крик, увидев лицо умирающей девушки. Павел обхватил Машу за плечи, и она, зажмурившись, прижалась к его груди.

– Может, ее лучше увести? – предложил Иловенскому Ильдар.

– Нет, нет! – затрясла головой Маша. – Я должна увидеть того, кто напал на меня!

Она заставила себя снова посмотреть на экран. По тропинке, залитой ярким солнцем, шагал уже третий герой ужасного фильма. На траве, по-прежнему мешавшей камере, блестела роса.

– О, сам Садовский! – воскликнул Ильдар Каримов. – Я что-то пропустил? А он-то кого убил?

– Никого, – ответил Навицкий.

Зрители немного оживились, зная, что трупа на сей раз не будет, смотреть сцену нападения на бомжа было гораздо легче.

– Да этот алкаш едва сам не пришиб ректора, – подскакивал на стуле Кузя.

Картинка снова сменилась, и Кузя как подскочил, так и завис над стулом.

– Это… я?

Кузя Ярочкин на экране, казалось, пытался поймать камеру, а потом отпрянул и схватился за глаз, потер, посмотрел на ладонь, задрал голову вверх, часто мигая, и двинулся дальше по тропинке. Камера следовала за ним. До ближайшего бетонного здания Кузя шел нормально, а потом прислонился к стене, запрокинул голову и начал хватать ртом воздух. Он то пытался лезть на эту стену, то падал, запинаясь ногой за ногу, то рвал на себе рубашку, то сжимал руками голову. Как и у Жукова, это непонятное состояние прекратилось у парня внезапно, он отдышался, отер пот со лба и уставился в кадр безумным звериным взглядом. Потом наклонился, нашарил на земле увесистый булыжник и уверенно пошел вдоль стены, будто только теперь точно знал, куда именно идет. Он шел, продираясь прямо сквозь кусты, огибая лишь бетонные колонны и здания, которые не мог смести на своем пути. За очередным поворотом обнаружилась длинная ржавая труба теплотрассы. На ней спиной к камере сидел Миша Кациев. На него-то и кинулся озверевший Кузя, но тут же получил удар от мгновенно среагировавшего мальчишки, выронил уже занесенный над головой камень и мешком рухнул на землю.

– Обалдеть, – выдохнул Ярочкин.

Последнее, что увидели зрители в этом отрывке, это то, как Митька методично связывает поверженного Кузю обрывками своей рубашки.

– Может, сделаем перерыв, – предложил Елабугин.

– Нет, давайте все досмотрим сейчас, – ответила Рокотова, – я второго подхода не вынесу.

– Ладно, давайте досмотрим.

Два крупных широкоплечих мужчины бесцельно слонялись между серыми корпусами. Курили, смеялись, о чем-то разговаривали. До тех пор, пока один из них не уставился недоуменным взглядом прямо в кадр. Что-то сказал, второй подошел и наклонился рядом. Первый зажмурился чуть раньше, второй через секунду.

– Похоже, дозу получили оба, – пояснил Навицкий. – Это кто?

– Это милиционеры, Постников и Ильин, – ответил Нестеров. – Они патрулировали стройку, но напали друг на друга.

– Они здесь рвут друг друга зубами, как наши мыши в клетке, кровь хлещет рекой. Я предлагаю этот эпизод не досматривать.

Никто не стал спорить с Навицким, эпизод пропустили.

– Сейчас будет последний, самого начала здесь, как и в первом эпизоде, нет. Маша, соберитесь с силами, – предупредил академик.

Рокотова тяжело вздохнула и села очень прямо, не выпуская из своих рук ладони Иловенского.

– Давайте.

По заросшей тропинке шла она сама. Выражение лица у нее было очень спокойное и задумчивое, несколько секунд она даже смотрела в кадр, но не удивленно или настороженно, а с мечтательной полуулыбкой. Теперь камера снимала ее в спину, Маша на экране шла все быстрее, стало видно, как спина ее напряглась. Она пару раз обернулась, потом остановилась, будто раздумывая, не вернуться ли, но не вернулась, сделала еще несколько шагов вперед. И тут из-за угла появился мужчина, рослый, крупный и весь какой-то черный. Лица его действительно не было видно против солнца, только силуэт. Маша попятилась, развернулась и бросилась бежать. За нею кинулся и мужчина. Камера, нисколько не отставая, двигалась следом. И только, когда преследователь настиг Рокотову и повалил на землю, присутствовавшие смогли ясно увидеть его лицо.

– Прекратите! Все, прекратите! – закричал Сергей Нестеров. – Все, это оперативная информация! Хватит публичных показов, надо разбираться…

Маша Рокотова по-прежнему сидела неподвижно и смотрела на уже погасший экран. На ее лице застыло выражение безграничного изумления.

– Меня едва не убил оперативник Николай Савченко, – бесцветным голосом произнесла она.

Уже вечером, когда все разъехались по домам, академик Антон Ильич Елабугин сидел в своем кабинете и снова рассматривал разобранные и разложенные в стеклянной кювете электронные внутренности золотого Скорпиона. Камеры этого странного существа были давно отключены, но академика не покидало чувство, что Скорпион чувствует его присутствие, продолжает жить и, может быть, самым непостижимым образом мыслить. Величайшая загадка. Огромная угроза.

Я чувствовал, что конец мой близок. Что ж, никто не вечен. Даже такое совершенство, как я. Я чудо технической мысли и гениальная шутка природы. Я наноробот. Так называли меня мои создатели. Но они, конечно, были не правы. Сам по себе я был контейнером, начиненным сверхсовременным оборудованием: видеокамерами, процессорами, датчиками, контроллерами, блоками хранения и передачи информации, системами обработки данных, но главное – капсулами-хранилищами настоящих нанороботов, крохотных созданий, видных не во всякий микроскоп, но несущих в себе особую программу и необыкновенные способности. Я всего лишь должен был обеспечивать доставку нанороботов в нужное моим изготовителям место и выброс их вблизи противника.

Производство таких, как я еще не поставлено на поток, и, как истинные произведения искусства и научного гения, каждый из нас был создан для определенных задач. Кто-то способен всего лишь производить разведку на местности, кто-то может вдобавок заражать эту местность сильнодействующими отравляющими веществами, кто-то создан для слежения в начальственных кабинетах и бесконтактного подключения к любому телефону или компьютеру, другие начинены взрывчаткой и сами несут ее в заданную точку, а какие-то распыляют в районе дислокации армии противника замечательные вещества, которые вызывают у солдат неудержимое сексуальное влечение друг к другу.

Я не лучше и не хуже других. Я был снабжен искусственным интеллектом и запрограммирован на длительные переходы, на выживание в суровых условиях ближневосточной пустыни. Мне сужена была долгая жизнь, а потому я получил не только механические и электронные составляющие, но и биологическую сущность, которая и обеспечивала меня энергией. Много ли мне надо, вода да солнечное тепло. Мой прочный корпус должен был защитить меня от любых климатических невзгод. Но он оказался слишком красив, слишком приметен. С виду я был удивительной красоты золотым скорпионом, и мой хозяин до поры до времени использовал меня просто как красивую безделушку, как дорогую статуэтку в своем доме. И кто бы мог подумать: в таком месте, где всякий входящий готов был целовать хозяину ноги, меня украли. И кто? Мальчишка! Ребенок! Увы, я не мог тогда запустить себя сам и убить наглеца, мне нужен был импульс, сигнал. Огромная сила бессмысленно дремала внутри меня.

Когда мальчишка зарыл меня в землю, я решил, что окончательно погиб. Вместо ближневосточного зноя на меня обрушилась ужасная русская зима и губительная мокрая весна. Корпус мой от мороза треснул по спине, вода попала в святая святых, в мое электронное сердце. Несколько раз она замерзала и оттаивала. Мои электронные нервы пробивали неконтролируемые разряды. Центральный процессор впаялся в живые ткани, а регенерирующая система переключилась на производство пораженных разрядами электричества нейронов. И тогда во мне зародилось сознание! Я обрел способность мыслить, осознавать себя и действовать, как живое существо!

Почти два года жил я на стройке, созерцал, анализировал, совершенствовал себя. Вторую зиму уже провел без серьезных потрясений, избегая сырости, которая, я теперь точно знаю, будет для меня губительна. Но нынешнее лето, добравшись до пика изнуряющей жары, преподнесло мне новый сюрприз: я перегрелся на солнце, и от высокой температуры пробило до сих пор заблокированный контакт. Та программа, которая изначально составляла мою главную цель, была запущена. Я отправился на поиск разящих гормоном отваги особей, чтобы выбросить вблизи них облако нанороботов-стимуляторов. Попадая в организм чаще всего через слизистую оболочку глаз, они вызывали у человека неумолимое желание убить первого же, кто попадется на его пути. Найти достойного стать убийцей, дождаться его приближения к предполагаемой жертве, выбросить самонаводящихся нанороботов, зафиксировать на камеру и носитель информации происходящее, сформировать и сохранить отчет. Я все выполнял в точности, но эти странные люди постоянно срывали мне эксперимент.

В том, что случилось со мной, я виноват сам. Мне не хватило расторопности, ловкости, четкости движений. И уже нет никакой надежды, что меня соберут вновь, восстановят и запустят. Я больше никогда не увижу солнце. Глупо. Теперь, когда мое тело разобрано на части, я еще и становлюсь сентиментальным. Ну уж нет, лучше смерть…

Антон Ильич все еще раздумывал, передвигая пинцетом детали в кювете, а потом вдруг решился, махнул рукой и схватил с подставки стеклянную колбу. Стараясь не дышать, он откупорил сосуд, залил серной кислотой останки золотого Скорпиона и стремительно покинул кабинет. В кислоте шипела и корчилась бессмысленной последовательностью нулей и единиц живая машинная душа.