Если бы Григорьева не бросилась на шею подруге, Маша ни за что бы ее не узнала. Ничего общего не было у этой строгой «академической» дамы с пухленькой чернявенькой Анютой, какой она была, казалось, так недавно.

— Сколько ты у меня не была? Лет пять? Ведь регулярно мотаешься в Москву, а позвонить ленишься, — укоряла подругу Анна, увлекая ее к автобусной остановке.

— Анюта, милая, я честно звонила, но ведь ты же все время занята по уши. Я и сегодня не надеялась тебя застать, просто повезло. Тебя твой академик совсем заездил: то вы в министерстве, то за границей, то еще где. Ему сколько лет сейчас?

Аня ответила не сразу. Маша только сейчас поняла, насколько сильно подруга изменилась. Не то чтобы постарела, а как-то увяла что ли…

— Константин Аркадьевич умер в мае. Так что работа у меня теперь совсем спокойная. Разбираю его архивы, формирую дела. Уже практически все закончила, сдам все и уволюсь.

Маша даже не знала, что сказать. Выражать соболезнования — так ведь Аня не была родственницей академика Цацаниди, только личным секретарем. А с другой стороны, Григорьева явно очень нелегко переживает его смерть. Может, дело тут в потере хорошей работы, да и что говорить, столько лет — немудрено, что она так привязалась к своему шефу.

— Знаешь, Маш, мне очень многое надо тебе рассказать, очень… Просто Бог мне тебя послал! Только все дома. Нам выходить.

Маша, конечно, давно не была в гостях у Григорьевой на Бескудниковском бульваре и не должна была бы удивиться произошедшим переменам. Но чтобы они были такими глобальными! Теперь это был совершенно другой район. Ничего общего с прежними блочными пятиэтажками, в одной из которых на первом этаже в крохотной «хрущевке» раньше жила Аня. В ее крошечных комнатках летом стоял зеленый полумрак: окна растопыренными лапками царапали буйные кусты. По сырому даже летом двору, забитому ржавыми гаражами и ракушками, сквозняк носил мусор с ближайшей помойки. А сейчас на этом самом месте высились четырнадцатиэтажные башни с магазинчиками на первых этажах. Просторный двор радовал глаз новым ярким детским городком и стоянкой, при этом огорчая полным отсутствием деревьев.

— Нюша, а где же дом?

Аня засмеялась:

— А вот он: Дубнинская, дом тринадцать. Теперь я здесь живу. Лужков-то широким жестом снес наши блочные «хрущебы», нам очень повезло: квартиры давали прямо в соседних домах, сносили поэтапно, сразу заселяли в новые.

— Да, у нас пока таких чудес не происходит!

Совершенно чистый лифт в совершенно новом подъезде поднял их на десятый этаж. В квартире еще держался тот самый ни с чем не сравнимый запах недавно построенного жилья, новоселья. И хотя понимаешь, что стройматериалы, вероятно, выделяют что-то не слишком полезное для хозяев новеньких квартир, но это совсем не важно по сравнению с ощущением новой жизни, словно все начинаешь с нуля.

Пока хозяйка хлопотала на кухне с ужином, категорически отказавшись от Машиной помощи, гостья исследовала квартиру, как кошка изучает все закоулки комнаты, в которую попала впервые. Квартира, по Машиным ярославским меркам, была просто огромной: две отдельные комнаты, не меньше чем по 20 квадратных метров каждая, просторная кухня, большая ванная. Ремонта Аня еще не делала, так и жила с теми обоями жутковатой расцветки, которые поклеили строители. Пластиковые стеклопакеты прятались за красивыми портьерами, мебели было очень мало, что создавало впечатление еще большего простора. То, чему было тесно в старой «хрущевке», не смогло заполнить и половины новой квартиры.

— Ну, как тебе мое новое гнездо? — спросила Аня. — Прямо не успеваю привыкнуть на одном месте, как приходится вылетать на новое. Даже мебель лишнюю покупать не хочу, а то вдруг скоро опять на новую квартиру.

— Я бы на твоем месте остановилась на этой. Просто временно не поворачивается язык ругать Лужкова. Я так за тебя рада!

— А ведь все началось с крохотной комнатки в коммунальной квартире… Пойдем-ка поедим, пока не остыло.