— Знаешь, Ильдар, мне стыдно в этом признаться, но я благодарю Бога за то, что это случилось не с Тимкой…

— Что ж тут стыдного? Ты мать. Конечно, слава Богу, что хоть Тимур не пострадал, — Ильдар подошел сзади к стулу, на котором сидела Маша, и положил ладони ей на плечи.

— Да нет же! — она раздраженно дернула плечами, освобождаясь от его тяжелых рук. — В том-то и дело, что я не могу избавиться от мысли, что, раз уж это должно было случиться, то уж лучше с Кузей, чем с Тимуром. Понимаешь?

Ильдар медленно обошел стол заседаний и сел напротив Маши.

— Понимаю, — осторожно начал он. — Я понимаю, тебе стыдно за то, что ты любишь родного сына больше, чем приемного…

— Вот именно, — виновато кивнула Маша, подняла на него грустные глаза и еще больше съежилась. — Я всегда думала, что люблю их одинаково. И это было так легко! Легко одинаково любить своего и чужого ребенка, когда покупаешь им игрушки и сладости, когда беспокоишься, если они задерживаются с тренировки, когда проверяешь дневник, помогаешь с уроками, зашиваешь порванные штаны и дуешь на разодранные коленки… И даже, когда целуешь их на ночь перед сном, легко и понятно любить их одинаково.

Но вот сейчас какая-то сволочь устроила проверку этой моей любви. И я понимаю, что я не сошла с ума, я не умерла от горя. Конечно, я ужасно переживаю, ночь не спала, у меня глаза от слез опухли, но ведь я не ношусь по городу и не вцепляюсь в каждого встречного с воплями и подозрениями, что это именно он отнял у меня сына.

— А если б это был Тимка, ты бы вцеплялась?

— Конечно! И первым делом я вцепилась бы в тебя и потребовала, чтобы ты нашел его, потому что это и твой сын тоже, потому что ты обязан мне помочь. А сейчас я думала, стоит ли обращаться к тебе. Ведь, если ты мне поможешь, а я почти уверена, что поможешь, то мне придется быть благодарной тебе за эту помощь. Вот я и думала, готова ли я быть снова тебе благодарна…

— Но ты все-таки пришла ко мне, — улыбнулся Ильдар.

— А к кому? К кому мне идти? По большому счету, у меня на этом свете есть только родители, Тимка, Кузька и ты. И среди всех этих людей только ты можешь мне помочь! На кого мне еще рассчитывать? Это так мало…

— Ты ошибаешься, Машенька, это очень и очень много. Посмотри на меня: у меня вообще никого нет, даже тебя и Тимура. И самое страшное, я сам себя лишил всего, — Ильдар поднялся и отвернулся от стола.

За пластиковым окном его кабинета нереально и беззвучно бурлила главная улица города.

— Хорошо, что ты это хотя бы понял, — прошептала Маша.

Ильдар развернулся, и выражение щемящей тоски, которое он прятал от Маши, глядя на бушующий город, сменилось на его лице привычной сосредоточенностью делового человека.

— Я помогу тебе, можешь на меня рассчитывать. И пусть тебе в голову не приходит мысль о том, что Тимку ты бы стала спасать из любви, а Кузьку — только из чувства долга, что для Тимки ты бы сделала больше…

— Главное, Ильдар, чтобы эта мысль не пришла в голову похитителям!

Маша вышла из кабинета Ильдара, и тут же у нее зазвонил мобильный телефон.

— Мама, тебе тут по электронной почте пришло письмо от какого-то Елабугова, помечено: срочно, — сообщил Тимур.

— Читай!

— Тут много, может, ты дома прочитаешь?

— Много? Ну, перекинь мне в папину приемную, я тебе сейчас скажу адрес электронной почты.

Выяснив у Кати, секретарши Ильдара, адрес и продиктовав его Тимуру, Маша уселась ждать. Через десять минут она уже держала в руках распечатанное Катей письмо Елабугова.

«Уважаемая Мария Владимировна!

Примите мои глубочайшие соболезнования в отношении того, что с вашими близкими произошло, и заверения в том, что это лишь начало ваших злоключений. Я мог бы обвинить вас в глупости и недальновидности, если бы вы сами ввязались в эту историю, но я верю, что никто не спросил на то вашего желания, как не спрашивал и нас, тех, кто участвовал в экспериментах. Мы соглашались служить науке, а оказалось — согласились продать свою душу и свой разум. И первый дурак, попавшийся на удочку злого гения, был сам Цацаниди. Он и не подозревал, что его, крупного ученого, светлую голову, обвел вокруг пальца коммерсант от науки, провинциальный бизнесмен.

Много лет, работая в паре с Константином Цацаниди, моим давним и близким другом, я был уверен, что работаю именно в паре, что нас двое. Цацаниди выполнял львиную долю работы: оперировал, руководил хирургами, программистами и электрониками, проводил эксперименты. Я занимался, так сказать, человеческим фактором: выбирал подходящих нам пациентов, расшифровывал и анализировал полученные данные. Я создал особую методику работы с подопытными, которую держал в тайне даже от моего друга, потому что не имел доступа ни к чему, что касалось прибора, и признаюсь, был несколько в обиде на него за это. Теперь я понимаю, Константин не посвящал меня в то, чего не знал сам. Нас было трое, три автора великого произведения, которому не суждено быть опубликованным. Цацаниди мертв, я дал клятву молчать обо всем, что я делал. Этот третий, хотя можно по праву назвать его и первым среди нас, не сможет в одиночку воссоздать то, что делали мы.

Все, что я знаю о нем, я знаю только понаслышке, со слов Цацаниди. Лишь незадолго до смерти он признался мне во всем, признался и предостерег… Что я знаю об этом человеке? Немного, скажу только, что жил он в Ярославле, первый и крупнейший источник его доходов — фирма, занимающаяся каким-то медицинским оборудованием. Именно он, а вовсе не Цацаниди, генерировал идею создания прибора, контролирующего канал перехода информационной сущности, которую принято называть душой. И сам прибор изготавливался не в Институте нейрохирургии мозга, а в Ярославле, в его фирме. Теперь я знаю это совершенно точно, вы уж мне поверьте! А когда поверите, то поймете, что все ваши и Стольникова поиски бесплодны изначально. В личных документах Цацаниди нет и не может быть описания прибора. И никаких инструкций по его изготовлению там тоже нет. Цацаниди пользовался чужим изобретением, хоть и выдавал его за свое. Скорее всего, он не передал Стольникову бумаги именно потому, что и сам их не имел.

Попробуйте убедить в этом похитителей вашего сына.

А Стольникову надо искать не документы Цацаниди. Надо искать этого человека. Это он убивает по одному пациентов и свидетелей. Это он держит открытым канал с помощью кого-то из бывших пациентов, кого-то, кто сейчас ему наиболее доступен.

Я понимаю, что вы едва ли, так же, как и я, сможете обратиться в правоохранительные органы. Вряд ли вам там поверят. Ваш единственный шанс — убедить похитителей в том, что они ошибаются. Попытайтесь сделать это.

С наилучшими пожеланиями, Антон Ильич Елабугов.

PS: Кое-что еще. Его инициалы я видел как-то раз в бумагах Цацаниди: И.К. Удачи».

Секретарша Катя, воспользовавшись тем, что Маша сидит в приемной, куда-то выскочила. Все еще находясь под впечатлением от прочитанного, Рокотова встала и направилась к выходу. У двери в кабинет Ильдара она невольно остановилась, он с кем-то громко разговаривал по телефону.

— Да, я ее видел только что. Нет, она все же работает, не так хорошо, как хотелось бы, но все же… Пусть пока поработает, а потом мы ее уберем… Нет, я не хочу больше с ними связываться. А ничего, погрузишь ее на свою машину и выкинешь где-нибудь на дальней помойке. Нет, не жалко… Да, Сань, и пошли кого-нибудь в Зеленоград, пусть разберутся, наконец!

О чем это он? Маша пожала плечами и вышла в коридор.