Где-то рядом шептались. Голосов было два.

— Галя, я же русским языком сказал — никаких посетителей!

— Но я же…

— Никаких! — строго прошипел мужской голос.

— Да они же корочками размахивают все, — оправдывался голос женский, принадлежавший, очевидно, той медсестре, которая все время делала Маше уколы.

— А второго зачем пустила?

— Так он же муж…

— Объелся груш. Они нам больную угробят, а потом с нас же спросят.

Что-то противно звякнуло железом о железо, клацнула очередная сломанная ампула. Через секунду затекшей почему-то правой руке стало легче, наверное, ослабили жгут. Укола Маша даже не почувствовала.

— Маша! Маша, глаза открыли! Все-все, открыли глаза, — доктор легонько похлопывал ее по щекам.

Она открыла глаза, хватила ртом воздух, словно вынырнула. Воздух был, как в бассейне, с запахом хлорки.

— Что опять?..

— Все уже хорошо, — улыбнулся ей доктор. — Только пришлось вас опять в реанимацию перевести, а так — все в порядке.

— Ничего себе порядок, — горько усмехнулась Рокотова. — Что же я часто так… уезжаю?

— Часто, — озабоченно кивнул он. — Будем обследовать, лечить. Зря вы все-таки отказываетесь от консультации.

— В институте нейрохирургии мозга?

— Да, я бы…

— Нет, — отрезала Маша, — давайте об этом больше не будем!

— Не будем, — согласился собеседник, поднимаясь. — Вы поспите, вас больше никто не побеспокоит. Потом вот почитайте, это вам сын записочку передал.

— Сын?

— Да.

— Который?

— Не знаю, черненький такой, с Аллой Ивановной приходил. Хотел с вами поговорить, только вы уж извините, я больше никого к вам пускать не буду, пока состояние не стабилизируется.

Маша едва дотерпела, пока за доктором закрылась дверь, и схватила конверт. Тимка был здесь! Значит, с ним все в порядке, и Ильдар его не похитил! Или ему удалось сбежать, как и Кузьке?

Из конверта вместе с листком бумаги на одеяло выпал маленький серебристый предмет размером с конфету. Маша покрутила его в руках, подергала. Крышка соскочила, под ней обнаружился металлический разъем. Флэш-память, флэшка. Съемное хранилище информации. В крохотном устройстве, похожем на конфетку, можно хранить целую библиотеку!

«Мама! — было написано в записке. — Это те самые документы. Пусть они побудут у тебя в палате, сейчас это самое надежное место. Тимур».

И все. Ни где был, ни откуда взял эту флэшку, ничего…

Она сжимала в ладони маленькое устройство, и ей было жутко. Казалось, что в сумерках, выползавших из дальнего угла палаты, скрывается кто-то страшный, кто-то, от кого веет неодолимой опасностью, смертью…

Маша нашарила на стене над кроватью выключатель, и белый больничный свет прогнал сумрак. Цацаниди не стоял в дальнем углу палаты и не смотрел острым пугающим взглядом, как на кладбище, где она лишь раз видела его портрет.

Он ходил за дверью. Маша Рокотова отчетливо слышала его неуверенные шаги. Он не ходил… Он шел! Шел сюда, к ее палате. Несколько долгих секунд — и его силуэт серой тенью лег на рифленое стекло в больничной двери. Его тень оказалась, по крайней мере, на голову ниже, чем Маша себе представляла, и гораздо уже в плечах.

Дверь открылась, вопреки ее ожиданиям, без скрипа, без звука. Академик Константин Аркадьевич Цацаниди шагнул в палату…

Маша подавилась криком, готовым было вырваться из ее сдавленного ужасом горла, и закашлялась. Это был вовсе не Цацаниди! Конечно же, нет! Это был ее старый во всех отношениях знакомый: Иван Федорович Клинский.

— Машунь, ты чего? Тебе водички налить? — обеспокоенно зашептал старичок, увидев ее состояние.

— Нет… Нет, не надо, я уже… Как вы меня напугали! Я решила, что это Цацаниди пришел меня убить!

— Убить? — удивился Клинский. — Откуда ты… это взяла?

— Со страху почудилось… Я так рада вас видеть! У меня хорошие новости…

— Да? Какие новости? — оживился Клинский. — Ты что-нибудь выяснила?

— Я не просто выяснила! Вот!

Она разжала ладонь и протянула ее Клинскому.

— Это?..

— Да! Это именно они, документы Цацаниди!

— Ты уверена?

— Абсолютно! Мы-то думали, что это диск, а это вот, флэшка!

Клинский примолк, даже погрустнел как-то, съежился. Покачал головой.

— Что? — насторожилась Маша.

— Как это все неожиданно…

— Да это замечательно!

— Что ты собираешься с ними делать?

— Думала пока спрятать, но раз вы здесь… Кстати, а как вас пропустили? Ко мне ведь не пускают теперь никого.

Клинский хитро улыбнулся и махнул рукой.

— Пара пустяков! Сказали, что ты в реанимации, к тебе нельзя. Да и поздно уже. А в соседнем корпусе — кафедра урологии. Я сказал на консультацию к дежурному врачу, поднялся, в халат переоделся, из урологии в гинекологию, оттуда в хирургию по переходу на третьем этаже, дежурный врач чай пьет, медсестра процедурку готовит, шур-шур — и вот я! Ты ж ко мне первая в больницу прибежала, вот и я к тебе. Подумаешь — не пускают. Я, как таракан, везде пролезу!

Маша рассмеялась. Первый раз за время, которое она находилась в этой больнице, ей было спокойно и хорошо, со старым, ветхим, но таким простым и надежным, как деревенский плетень, Клинским.

— Знаете, Иван Федорович, я хочу, чтобы вы забрали эти документы. Милиции мы отдадим их потом, а сейчас… Вы же знаете, что с ними делать. Вы сможете собрать антиприбор и закрыть этот чертов канал, да?

— Ну…

— Иван Федорович, если вы сейчас скажете, что не сможете, я просто не поверю! Мне не на что будет больше надеяться. Я знаю, я должна передать эти документы в милицию, но без вашего участия все будет бесполезно, те, кто должен умереть, все равно умрут, если вы не закроете канал, да?

— Да. Но в широком смысле те, кто должен умереть, все равно умрут, даже если я закрою этот канал.

— Бог с ним, с широким смыслом! Вы же можете помочь! Неужели не поможете?

— Помогу, — решившись, кивнул Клинский. — Давай!

Маша с радостью вручила ему флэшку, уверенная, что все теперь будет в порядке.