Проснулся от холода. И еще от чувства тревоги. Как в сердце кто-то стукнул. И — в холодный пот. В последние две недели — привычное состояние. Стоит только протрезветь, точнее, проспаться. Потому как пью я до тех пор, пока не упаду на диван в забытьи. Уже две недели здесь. Сколько еще?

Вылез из-под одеяла. Дом остыл. Суровые тут зимы. На часах — шесть утра. Темно еще.

Приволок из кладовки три полена и ведро уголька. Спасибо, хозяйка запаслась в свое время. Из журнала «Домоводство» дореволюционного вырвал пару страниц. Уложил все, спичкой чиркнул. Руки дрожат… Взялось.

Печку сразу научился топить, с первого дня. То ли печка у Евгении Августовны хорошая оказалась, то ли я — на все руки от скуки.

Потеплело. Умыться, что ли?

Поплескался в рукомойнике. В зеркало над ним глянул. Да уж… Тот ли это Безуглов? Не тот, конечно. Небритый, морда худая, свитер какой-то подзачуханный. Непричесанный. Да не в этом дело. Глаз тусклый. Побили как будто. Лучше б побили.

Чайник на печку пристроил. Подумал немножко — тяжело организму. Спустился в подпол. А вчера ведь обещал себе, что больше туда ни ногой. Особенно с утра. Сколько там осталось-то? Пересчитал вдумчиво. Пять бутылок. Дня на два, прикинул. И слово торжественное себе дал: закончатся — остановлюсь. Наверное, это и называется в народе ласковым словом «запой». Я и раньше-то не дурак выпить был. Но чтоб так! Две недели подряд. Путая день и ночь. До беспамятства. Пока не упаду. Один. А иначе — никак, на сердце холодно. Страх. Тревога. Бессонница. Возьми себя в руки, Безуглов! Возьму. Родиной клянусь! Вот запасы все прикончу — и в завязку. На лыжах кататься буду. Картошку с салом себе жарить. Отъемся. И придумаю, как дальше жить. Тем и успокоился.

А тетя Женя запасливая была, царствие ей небесное. В подполе у нее, когда приехал, целый стратегический запас обнаружил. Водки бутылок тридцать. Посмотрел на дату выпуска — девяносто первый год. Бутылки с крышечками-бескозырками, мы такую студентами еще пили, когда на уборочную от института в деревню ездили. Старыми деньгами четыре семьдесят стоила. Мы продавщице пятерку давали, а она нам на сдачу — лотерейный билетик. На один из этих билетиков рубль выиграли. О как!

Хорошо, водка — продукт долгого хранения, не портится. По талонам еще брала, наверное, Евгения Августовна.

Тут же тушенки с дюжину банок. Крупа какая-то. Сгущенки немножко. Сайра семилетней давности. Макароны. Мука. И варенье. Свое, видать, в литровых банках.

Пока в ход идут водка и варенье. Я из него воду витаминизированную развожу — запивать. А есть не хочется. Лапшу иногда завариваю. «Доширак». Но редко. Я ее в местном магазинчике купил по приезде. Заодно и доложился: племянник я Евгении Августовне. Померла, дом мне отписала, больше некому было. А мне отпуск на стройке дали, за три года, каменщиком работаю. Вот и решил в тишине и покое его провести. Да за наследством приглянуть. Проглотили. Выгляжу я теперь простенько: башмаки на гусеничном ходу, пуховик, шапка с ушами. Наш парень! Это Вика меня так перед отъездом приодела. Свезла на китайский рынок, велела нос не морщить, не те времена, и набрала барахла всякого, даже перчатки какие-то супертеплые на синтепоне зацепили. Думал, не надену сроду. В первый же день, как прилетел, сгодились! Самое интересное: за всю экипировку чуть больше сотки баксов отдали. Бывалыча, я за такие деньги только полрубашки купить мог. А здесь — одет с ног до головы. Тепло! Да и выгляжу вроде ничего. Век живи — век учись. Чего деньгами бросался раньше? Были потому что…

Ладно, не будем о грустном. В домушке тем временем совсем тепло стало. Включил радио. Здесь другой связи не водится. Скромно, конечно, Евгения Августовна жила. Более чем. Однако в порядке все содержала. Посудка на месте, в кладовочке — запас уголька и дровец. Книжки на этажерке расставлены. Прилично так подобраны. Даже почитать с интересом можно. Подшивки журналов. Тоже любопытно. Но — потом. Когда снова человеком стану. Через пять бутылок. Даже живность себе завести планирую. Котейку какую или собаку. Господи, неужели я здесь надолго? Чего делать-то теперь? Бескозырку с бутылки снял, пошло-поехало. В пробку потом мякиш из хлеба затолкал и четыре спички вставил. Жираф получился. Мне дед так всегда делал. Когда я маленьким на День Победы поздравлять его вместе с родителями приходил.

Убрал жирафа с глаз долой. Не то слеза пьяная польется. И дед уже умер. И мама с папой погибли. В институте еще учился. Все, все! Живем сегодняшним днем!

Наливаю по полстакана, залпом — хлобысь! И водичкой с вареньем вдогонку. Закусить бы. Да не тянет на пищу. После третьего полстакана, как водится, Евгению Августовну помянул. Спасибо ей. Наследство мне подогнала. А ведь отмахивался как мог, когда подруга ее, смешная такая Тамара Семенна, документы мне притащила. «Не надо мне, — говорил, — домишко какой-то на Урале. Да и с чего мне, кто я ей? Возьмите себе лучше!» — «Ни к чему мне, — подруга сказала, — не доеду туда сроду. А вам мож и сгодится когда. Больно уж Женя хотела оставить вам чего. Не обидьте, пусть душа ее на Небесах радуется. Я вам тут все собрала. И завещание ее, и справку о смерти, пусть будет».

Взял, раз никому не надо. Память покойной уважил. Хорошая она была. Тихая-тихая, старушка такая, интеллигентная. Бабулю мою напоминала. Цветы мне однажды связала. Из ниток разноцветных. Корзину целую. На праздник какой-то преподнесла. Я растерялся, конечно, — куда красоту такую девать? Но виду не подал. Наши смеялись, а я тронут был, если честно.

И домишко вдруг сгодился. Что б делал без него сейчас?

Организм мой в себя пришел. Повеселело. По радио песни пели. По заявкам. Надо же! Как в детстве: радио на кухне, заявки еще кто-то посылает…

Проснулся от холода. И от чувства тревоги…

Как и было рассчитано, пяти бутылок хватило еще на два дня. Потом плохо стало. Не спалось. Тревожно. Паника в душе. Заняться нечем. Можно было в магазин, конечно, сгонять. Но не побежал. Устал от пьянки, если честно. И боялся, что втянусь. Боролся два дня. Потом соседский парень зашел, Борис. «Я, это, — сказал, — баню топлю. Мож надо тебе? А то у Августовны рукомойник только, она к нам всегда париться ходила. И ты ходи».

Пошел. В процессе квас пили. Потом хозяйка, Аня, жена Бориса, к столу позвала. Поел охотно. И водки выпили. Под грибочки с огурчиками. Грамм по сто пятьдесят. Больше и не захотелось вдруг. В дом вернулся. Уснул и проспал часов двенадцать. Проснулся человеком. Борька, ну спасибо тебе! Стали дружить домами. Они молодые совсем. Едва за двадцать. В позапрошлом году поженились. Славные!

С Борькой на лыжи встали. Он пару мне выдал. И ружье.

На охоту подались. Природа здесь! Но стрелять не стал. «Не могу, Борька, в живое! Рыбку еще словить куда ни шло. А зайчика жалко». Тот хихикнул. Сам настрелялся. А ружье забирать не стал, мне пока оставил — сгодится, мало ли. Я особо отказываться не стал, оружие забрал.

Красивая здесь зима, конечно. Во Владивостоке такого не увидишь. Снежище на солнце искрится сугробами, сосны — до неба, а стволы у них ровненькие-ровненькие, трещат, когда подморозит. А воздух!.. Прозрачный и свежий-свежий, не надышишься.

Борька смекалистым пареньком оказался. В технике, как выяснилось, соображает и руки откуда надо растут. Жигуленок у них с Анькой древний водился — мы с Борькой подшаманили его, на ходу держали. Борька на нем в Екатеринбург по субботам выезжал. Капусту квашеную на рынок возил, грибочки домашние, огурчики из бочки. Доход их в этом состоял — другой работы не было. Тем они и жили: летом — на огороде работали, а с осени — реализация шла, народу городскому запасы сбывали. «Нравится?» — спросил. «Не очень-то, — хором ответили. — Но работы другой в поселке нет, а чем жить?»

По ходу выяснилось, что Серышев их раньше справным райцентром был. Мастерские держали, заготконторы разные. Потом во всей стране бардак пошел. На натуральное хозяйство серышевцы перешли. Совсем городок зачах. До города далеко объездными путями.

Но в прошлом году мост через реку строить взялись. И Серышев почти в пригород Екатеринбурга превратился. И затеяли бизнесмены тут элитный поселок строить. Место хорошее. До столицы уральской — двадцать минут езды будет, как мост достроят. Природа вокруг нетронутая. Речка. Экология, в общем, как надо. Золотое место.

И скупили почти весь Серышев на корню. Не скупили даже, а бабулькам местным домушки в других местах по соседству хозяева новые подобрали. Взамен здешних. И перевезли со всем добром. А вот Борька с Анькой заартачились. И еще таких же несколько. Съезжать отказались «Нам и здесь хорошо, — сказали, — корни. Лес опять же, с детства хоженный. Речка. Родина, короче». Борьке хозяйство от мамаши досталось, померла два года назад. А Аня вообще сирота, детдомовская. Прижились здесь. Куда съезжать?

Призадумался я в этом месте. Раз стройка грядет, дело знакомое, значит, наследство мое хоть как-то в денежный эквивалент превратить удастся. Денег у меня, если честно, совсем крохи остались. Со штукой баксов в бега бросился. Так почти половина из них на билет от Хабаровска до Екатеринбурга ушла, а на остальное живу пока скромно. Спасибо бабулиным запасам, да и Борька с Аней картошки мешок притащили, соленья всякие подкидывают, сальце, грибочки с помидорами. Яиц десяток. Курицу копченую. Понимал, что от бизнеса своего домашнего отрывают. Отказаться пытался. Обижались сразу. Брал. И на ужин почти каждый вечер зазывали. Простецкий, но вкусный, да и вечер проходил незаметно.

Дожился! Вот бы мне год назад кто сказал, что куску сала обрадуюсь. Всему свое время, своя цена. Ладно, ничего в жизни напрасно не происходит.

Не о том я. О наследстве думать надо. Если дом застройщикам продать удастся, глядишь, улететь на деньги эти смогу. Домой. Домой! Душа рвалась. Гришка там. Вика. Да все — там! Бог с ними, с амбициями! Инженером в контору строительную пристроюсь. Худо-бедно, проживу, мозги есть, родные рядом. Родные! И друзья кой-какие сохранились небось. Все не на хуторе торчать! И браткам дела до меня уже нет — голый.

Тосковал я по дому зверски. По Вике. По Гришке. По работе. Как собака, по ночам выть готов был.

Кстати, о собаке. Соседи мои молодые щенка мне притащили. Вырожденец какой-то, сказали. Не уральской породы. Белый, пушистый, нерослый совсем. Не нужон никому.

— Чем утопим, мож ты приютишь?

Приютил. Джимом назвал. Достойное собачье имя. Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Он по ночам пищал. Маму искал, наверное.

— Сиротки мы с тобой, Джимми, — на диван к себе брал, — папа я тебе. А мамы нет у нас. Терпи уж, парень!

Так и жили до весны.

Как-то Дима мне приснился. Слюной в меня брызгал, картавил больше обычного. Я ему во сне про честь его же офицерского мундира внушить пытался. Да не доходило до него. Как обычно. Проснулся. Вспомнилось все сначала. Противно стало.

…С Димой меня Алексей Семенович свел. Почти в отцы мне набивался. И по возрасту подходил. Да и человек уважаемый. В арбитражном суде заместителем начальника какого-то был. А Дима ему — сосед. «Парень хороший, — сказал, — из военнослужащих, офицер. Списанный по контузии. Но при связях. И толковый вроде. Не с улицы все ж».

Познакомились.

Не сильно меня Дима впечатлил, но речи правильные говорил. Картавил при этом, правда. Про плечо друга, про взаимовыручку. Я как раз тогда с городской администрацией бился. Лакомый кусочек земельки почти в центре города присмотрел. Вот и пытался выхарить его под застройку элитного жилого дома. Фирма моя строительством занималась. Жирный куш вытанцовывался с этим домом. А с землей никак не определялось. Вроде и не отказывали, но и положительно не решали. Умаялся, если честно. Не люблю, когда вокруг да около. Дима помочь взялся. Я пообещал: решишь, в доле будешь. Я не жадничал никогда. Всем хватит, по опыту знаю.

А Дима и правда помог. Братков каких-то подтянул. Ходили все ко мне, совещались. Работникам моим в конторе манеры их не нравились — кофе пили без меры, как с голодухи, сахара по четыре ложки туда сыпали и прихлебывали шумно. Я смеялся — ерунда, лишь бы дело делали.

А ведь сделали! Через пару месяцев все бумаги и разрешения были у меня на руках.

Закипело. Проекты, договора, реклама. Квартиры в будущем доме охотно разбирали — место!

Еще два месяца прошло. Дима с братками в офис зачастили:

— Как здоровье? Как животик? А дела наши как?

— Отлично! — отвечал. Душой не кривил. Эйфория — люблю, когда дело кипит.

Стали намекать про прибыля. Сначала смеялся: «Парни, мы не окорочками на рынке торгуем. Наше дело правое, но долгое. Сначала вкладываешься до нитки — стройка! Потом уже сливки снимем, когда дом сдадим». — «Как это — потом? — удивлялись они. — Тебе же жильцы будущие уже сейчас бабки мешками носят!» — «Носят, конечно. Но это — их первый взнос. Мы его для того у них и берем, чтоб строиться. Да еще свое добавляем. А уж как ключи им выдадим — тогда они оставшиеся мешки принесут, тут уже их по карманам и распихаем, дело известное».

Не нравилось браткам, а я удивлялся. Казалось, так доходчиво объяснил.

— Не-е, нам неинтересно так, — сказали, — денег сейчас охота.

— Сейчас можно, — ответил, — за услуги по выбиванию земли заплачу, но тогда какие мы партнеры? Партнеры — это когда вместе от начала и до конца.

Не поняли.

— Не-е, пусть мы партнерами останемся. Только денег сейчас надо.

— Так откуда? — спросил.

— Ну носят же!

Опять двадцать пять!

«Носят, но мы на них строимся» и так далее…

В затылках почесали. Придумали:

— А ты нам с других своих проектов плати!

Согласился. И опять разъяснить попытался:

— Заплачу, по дальше — врозь. Я вам опять же услугу вашу оплачу, за земельный договор, а там сам крутиться буду.

— Не-е, ты заплати, а партнерами останемся.

— Не бывает так, — пытался вразумить их. И — по новой…

Братки зверели, я тоже.

Мы говорили на разных языках. Я убеждал их:

— Подождите, стройка хорошая, заработаем прилично. Мое дело — суетиться и строить, ваше — просто ждать.

Ждать они почему-то не умели.

И понеслось! Каждый день звонки, какие-то ненужные встречи, разборки. Работы — через край, а тут суета эта отвлекает! Дело спорилось, а они дурели. Человек их в офисе дежурил, записывал все. Мне — до лампочки, а народ мой нервничал — они во все бумажки лезут! Бухгалтер — в банк. С ней — Димин представитель. Не врубается ни во что, глаза таращит, а девчонки в банке нервничают. Кто? Зачем?

Я — на стройку, со мной — парень в бицепсах. Вопросы смешные задает. Строители смеются в кулак, но тоже — в недоумении.

Покупатель в офис приходит, договор подписывать, а рядом со мной непонятно кто сидит. «Бабки принесли?» — спрашивает.

И настал тот день, когда до меня дошло: дальше так нельзя. Сказал об этом Диме. Он прихмурел. Ответил:

— Нам тоже все это не нравится, братва гудит.

Я не понял:

— Чего гудит-то? Я работаю, в долг у вас не прошу, если надо, свои деньги в стройку вкладываю, от обязательств своих не отказываюсь. Вам же, в том числе, и зарабатываю, чтобы долю вашу гребаную отдать. Долю, Дима, до-лю! То есть честно: сколько бы ни заработал, пятнадцать процентов — ваши. Как сразу и договаривались. А это, Дима, очень даже приличная сумма!

Здесь он оживился:

— А когда?

Я взвыл. В триста сороковой раз объяснил: когда деньги пойдут!

— Так сейчас уже носят!

Я натурально шалел:

— Это первый взнос! Мы его собираем, чтобы строиться, если поделим по карманам — стройка встанет, больше не принесут, еще и эти назад потребуют, понял?

— Не-е, — сказал, — не нравится мне это. Давай официально партнерство оформим.

— Давай, — облегченно согласился я. — Готовьте договор.

— Какой договор? Ты нам долю свою в фирме отпиши — и все дела.

— Здрасте! Фирма есть фирма — это за все мои стройки на сто лет вперед. До смерти делиться с вами буду, что ли? Я вам предлагал: давайте просто помощь вашу деньгами оплачу, вы же сами отказались. Сказали: прибыль от стройки поделим — больше будет. Конечно больше! И я согласился, и вы. Ничего от вас не скрываю: сколько пришло, сколько ушло. Дебилов твоих в офисе терплю. В чем суть проблемы?

Здесь с Димой истерика случилась, завизжал:

— Так бабок нет!

— Так и у меня их пока нет — строимся на них!

— Ты нас не колышешь — нам наше надо! — слюной забрызгал. — Мы тебе крышевые, от проблем прикрываем!

Удивился я:

— Пятнадцать лет бизнесом занимаюсь, пока что вы — моя первая проблема.

Тут глаза его прозрачные совсем пустые стали.

— Мы — проблема?! Не знал ты проблем! О близких подумай! Сын у тебя растет, жена есть бывшая. Любовница. О них теперь думай!

В этом месте я берега потерял. Диму за куртку в кулак сгреб.

— Тронешь — в клочки разорву, и тебя, и команду всю твою. Я в таких случаях всегда горячусь. Когда близким угрожают. На беспредел пойду. Усек, выродок?

Он испугался, как ни странно. Прошипел в ответ что-то и смылся. Так и не поняли друг друга. Попал я!

Со своими после этого беседу о безопасности жизнедеятельности на всякий случай провел: дверь никому не открывать, в чужие машины не садиться. Звонить мне по десять раз на дню. Следить, чтоб сотовые телефоны всегда были подзаряжены. Ну и много чего еще…

Но их, слава богу, не трогали. Пока. За меня взялись.

Тихо-тихо началась война…

Опять бесконечные разборки, смешной контроль, похожие друг на друга пустые разговоры. Хуже того — эти придурки слухи по городу распустили: мол, лопнул Безуглов, берегите денежки. Старались, языком мололи. Я раньше и не думал, что они такими методами работают, не бабы вроде базарные…

Пытался по-хорошему Диму вразумить: дурак, наше общее дело губишь, доверия ко мне не будет — уйдут покупатели, денег не понесут — стройка встанет. Простыми словами вроде объяснял. Но не соглашался со мной Дима.

Перестал с ним как с умным разговаривать.

Друзья предлагали помощь — других братков на разборки призвать. Какая разница? Дикость какая-то! Братки, свои или чужие, — суть у всех одна. Помогут с Димой управиться, сразу сами присосутся. Бизнес у них такой.

Один, в общем, бился.

А покупатели и правда уходить от нас стали. Причем стройными рядами. Забоялись: вдруг и правда лопнем? Кто уже проплатил — деньги назад затребовали.

Я впал в отчаяние. Здесь, правда, руки можно было умыть, на Диму все повесить. Сам, Димася, кашу заварил, сам и расхлебывай. Чтоб думал в следующий раз, как базар разводить. Один минус — половина покупателей либо моими знакомыми были, либо знакомыми моих друзей. Тут я на стройке крест и поставил. Собрал, что смог, распродался, разделся — со знакомыми рассчитался, взносы их своими деньгами вернул.

Оценили. Но смотрели уже косо.

А я совсем в нищету впал. И Дима одумался или испугался.

— Ладно, — сказал, — давай просто бабками заберу за услуги свои и отстану, а ты работай себе дальше.

Хорошо бы, шансы реанимироваться еще были, одна беда — бабок не было. Ни на Диму, ни на стройку.

Попробовал Машку в помощь призвать. Не вышло, амбиции ее на тот момент захлестнули. Считай, последний гвоздь в крышку мне забила.

Не обиделся. Понял ее.

После этого Диму призвал. Усталым сделался.

— Забирай фирму, — сказал, — сил больше нет вам противостоять. Сами уже стройтесь, а я устал.

Дима радости не скрывал, бумажки заготовил.

— Это что же, ты совсем на прибыль претендовать не будешь? — Ему никак не верилось.

— Совсем, Дима. Чесно слово! Готовь документы.

Дурачок! Фирма — это я, моя голова, мои связи, мой опыт.

Плюс название и печать. Завтра назовусь не «Эспаньола», а «Фрегат» — ничего не изменится, мое — при мне останется. Но Диме объяснять это не стал. Чем бы дитя ни тешилось…

Он быстро документы подготовил. Вроде «Эспаньолу» свою я безвозмездно ему передаю. В подарок. С барского плеча. Себя он сразу генеральным назначил, плечи распрямил. Приехал с бумагами в офис на белом коне.

— Подписывай!

Я подписал. Поздравил его.

Телефон зазвонил. Кто-то из покупателей с претензиями очередными звонил, директора потребовал. Я Диме трубочку передал. Тот растерялся, проблеял что-то, позже перезвонить попросил. А тут и со стройки позвонили: бульдозер не пришел, бетон закончился.

— Дима, тебя!

Совсем парень побледнел, снова блеял, снова — перезвоните позже. Трубку положил, на меня недоуменно глянул. Понял, наконец. И народ мой офисный как раз вовремя потянулся — технологи, проектировщики, дизайнеры. Заявления об увольнении принесли. Диме совсем поплохело. Я барахлишко свое собрал, попрощался.

— Ты куда? — полный нокаут.

— Работу искать пойду. А ты братве долю зарабатывай, — развернулся и ушел. Немая сцена.

Горько уходить было, конечно. Здесь каждая бумажка, скрепочка и кнопочка через мои руки прошли…

Сотрудники мои бывшие на улице дожидались. Вопросов и упреков не было. Да и я за них не дергался. У меня такие спецы работали — без проблем устроятся. А мне-то куда?

Посидели напоследок всей командой в кафешке соседней. Водки приняли.

— Неужели так и отдашь им все?

— Что — все? — спросил. — Столы и стулья в офисе? Стройку загубленную? Пусть подавятся!

— Да они же тебя раздавили! Как сороки по ветру растрепали! Как тебе работать теперь — все косятся!

— Разберусь.

Пока слезу пустить не успели — попрощались. Искренне, с сожалением. Хорошая команда была. Настоящие профи, я их годами сколачивал. Ладно, такие не пропадут, здесь совесть моя чиста.

Стройку через месяц заморозили. Братва металась в панике. Ссылались на меня. Пошли повестки в суд. Не на меня — на «Эспаньолу». Так извиняйте, не моя контора теперь.

Но каждому не объяснишь… Репутация — самое важное, отец говорил. Нет репутации — дела нет.

Нет, папа, у меня больше репутации! Пятнадцать лет была, за три месяца не стало. Спасибо Диме.

Народ вокруг жужжал. Друзей резко поубавилось. Сам старался особо нигде не появляться.

Потом и звать перестали…

Братки периодически появлялись, придумывали мне долги, встречи назначали. Угрозы сыпались, слюной брызгали. Дергались, в общем. И меня дергали. Дела нет, денег нет. Покоя нет. Навалилась глухая депрессия.

— Тебе уехать надо, — сказала как-то Вика. — Переждать. Пересидеть все эти тяжбы и пересуды. Братве время дай угомониться. Мозги свои в порядок приведи. Есть куда?

— Не знаю…

Сначала в Америку думал рвануть. По русской традиции. Потом остыл. К кому? Люба? Проехали уже.

Есть там еще с десяток приятелей. Нужен я им… Да и денег нет.

Устроиться там на заправке работать? Это и у нас в Серышеве каком-нибудь можно.

Серышев! Серышев!!

— Есть, — Вике сказал. — Не скажу где. А то, не ровен час, братва совсем в долги со стройкой впадет, озвереет, пытать тебя начнет.

— Да не сдам я тебя! — Вика засмеялась.

— Знаю, что не сдашь. Но меньше знаешь — лучше спишь. Не боись — не пропаду.

Она не боялась, и правильно делала.

— Ты хоть регион определи. Климатический. Как собирать тебя?

— Как декабриста, — пошутил. — В ссылку.

И мы поехали на китайский рынок. Барахло теплое покупать.

Я на всякий случай шифровался. До Хабаровска поездом поехал. Алка меня на вокзал проводила, жена бывшая. Вика надулась.

— Не дури, Заяц, — сказал, — не время.

Поцеловал. Тоскливо было.

В Хабаровске билет до Екатеринбурга взял. Полетел. В никуда.

У меня в Екатеринбурге тоже знакомая была, Марина, — с ней когда-то на стажировке в Америке вместе были, подружились. Она там наших друзей-американцев русской кухней по выходным удивляла. А я при этом байками их развлекал. Маринка фирму в Екатеринбурге аудиторскую держит. После стажировки перезванивались иногда. Она меня в гости звала, я — ее. Вот и приехал. Да не пойдешь же к ней в таком виде. И состояние не то. Не пошел. На крайний случай оставил. Мало ли…

В Серышев подался. Спасибо, Евгения Августовна подумала вдруг обо мне, наследство оставила! С чего только? Непонятно. Однако сгодилось вот…

— Весна, — вдумчиво заметил как-то Борька.

Преувеличивал он, конечно. Весной еще и не пахло. А ведь апрель уже. Это во Владивостоке сейчас весна вовсю. А здесь — сугробов! И холодно еще. Хотя в воздухе что-то шевелиться начало. Прав, наверное, Борька.

Четвертый месяц я здесь отдыхаю, однако. Пора бы и честь знать. Чего ж придумать-то?

В одну из суббот с Борькой в Екатеринбург поехал — развеяться. Пока Борька на рынке богател, я по центру прогулялся — красивый город! Потом на переговорный зашел. Вике сначала позвонил. Убедил ее, что люблю по-прежнему. Взаимностью ответила. Потом — Алке. Сына, слава богу, дома не было. Мы ему до этого придумали, что я в Америку по делам свалил.

Потом Максу звякнул. Друзья мы с ним. Лет двадцать уже. Я ему бизнес поднимать помогал в свое время. Рекламой он занимался, сначала канал на радио открыл для автомобилистов. Потом к телевидению подобрался. Смешно, тогда казалось. А гляди ты — поднялся. Пару журналов учредил. Холдингом обозвался. Шло дело!

Новости были такие: братва все еще лютует. По суду им оставшимся покупателям деньги пришлось выплатить. Администрация в этой ситуации земельный договор с «Эспаньолой» быстренько расторгла. Новоиспеченный генеральный директор фирмы во всем винит, конечно, меня, но братки уже и к нему претензии предъявлять стали. А пока меня ищут. Но найти не могут.

Ну, найдут. А взять-то с меня чего теперь? Да и не за что вроде, как выясняется.

Стройку замороженную продать пытаются. Кто ж купит-то? Любой нормальный застройщик новый договор на землю с администрацией заключит, да и будет дело свое делать. «Ах, вы тут домик строить начали? Так хотите сносите его, хотите нам в подарок оставьте. Мы вам большое спасибо скажем!»

В общем, домой возвращаться пока никто не советовал. Пусть придурки угомонятся, все равно работать спокойно сейчас не дадут.

Макс денег выслать предложил. Отказался. Подождем пока.

— Ты лучше Алке для Гришки подкинь, — попросил.

Он засмеялся:

— Без твоих советов подкидываю. И Вике помогаю.

К Вике он вообще дышал неровно и даже не скрывал этого.

— Макс, я, конечно, не ревную! Но, если что, хату спалю!

Посмеялись, поболтали еще немножко, и душа моя совсем заметалась. Домой! Домой!! Домой хочу!!! Битым, униженным, но — хочу. Сил нет больше. Хватит уже. Вышел из депрессии. Думать хочу, шевелиться, работать, спать, в конце концов, в своей постели.

Думать начал уже сейчас, но толку не было. Ну, допустим, продам дом. Прилечу домой. Дальше? Прорабом на стройку? Можно, конечно. Скучновато. Снова дело свое поднять? Нелегко, но уже интереснее. Одна мелочь — стартового капитала ноль. Можно и подзанять, конечно, но тяга делать долги отбилась событиями прошлого года. Наотмашь. Да, были бы деньги, можно и в партнеры к кому-нибудь податься. Много чего можно. Нету денег.

Тем временем весна забурлила вовсю. Борька с Аней посадки затеяли. Помогал им от скуки. Грядки копал. По вечерам сидел на своем крылечке и мечтал о Вике. Хорошо, что Серышев порока не знает, а то проститутку подался бы искать.

В июне собрался снова звонить Максу. Хватит, помру здесь от тоски и безделья. Попрошу на билет денег, а там разберусь. Главное — домой! Борьку попросил в субботу в столицу меня с собой взять.

Но события меня опередили.

Проснулся утром в среду от родного сердцу шума бульдозера. Выскочил. Соседский дом, который до этого заколоченный под корень стоял, сносили. Борька тоже из своей избушки выбрался. Затылок почесали. Ага, стройка, видать, все же грядет.

Через пару дней к вечеру возле моих ворот два джипа тормознули. Отвык уже от красоты такой. Черные, бока полированные блестят. Из окна их увидел. Братки! Нашли! Как?! Злость снова всколыхнулась. Ненавижу!

Живым, конечно, не сдамся. Но и вас уберечь не обещаю. Ружьишко подцепил Борькино. По зиме которое он мне оставил. Как у Чехова — сгодилось. Замер за дверью. Ну-ну!

Постучали вежливо:

— Сергей Викторович!

Ружье припрятал, чтоб под рукой было. Открыл.

Втроем зашли. Они никогда по одному не ходят. Боятся, что ли? Вежливые. Они всегда поначалу вежливые.

— Здрасте, Сергей Викторович.

И вам — здрасте.

В дом пригласил. Вошли. Сели. Нарядные. В костюмах. Рубашки белые. А морды все равно выдают — братва. Но на рожон пока не лезут.

— Живете здесь, Сергей Викторович? В наследство дом от бабушки получили?

Блин, все знают.

— Живу, — сказал.

— Места хорошие, — согласились. — Но и по соседству такие же. Не хотите немножко подальше переехать? Мы вам другой дом хороший подберем. И с переездом поможем.

Тьфу ты! От застройщиков это приехали! Дом мой сватают. Вот он, мой звездный час! Расслабился.

— Да нет. Уезжать собираюсь, нагостился уже в ваших краях. А дом продать готов.

Оживились.

— Хорошо. Мы завтра машину за вами поутру пришлем. В офис наш приедете, с генеральным переговорите. Порешаем!

— Конечно порешаем.

До двери их проводил. Выдохнул, наконец. И правда скоро — домой! Уж на билет до Владивостока точно с них выхарю. А то еще и побольше. Сам в таком супе варился, знаю: когда последние упертые домовладельцы на территории застройки остаются — им не глядя платят. Лишь бы смылись с глаз долой. А то заартачится хоть один такой, будет как пуп торчать, и никакую стройку не начнешь. Хоть умри!

Артачиться я не буду. Мне деньги нужны. На билет. Гришке подарков «из Америки» привезти, Ваське с Юлькой. Ну и на житье, на первое время. Сколько ж дома такие здесь стоят? И посоветоваться не с кем.

Утром намылся и набрился как мог. Остатками одеколона дорогого сбрызнулся. Свитер светлый надел. Волосы назад зачесал — я так солиднее.

Машину в срок подали. Быстро доехали.

Офис у застройщиков приличный. Кофе пахнет. И деньгами. У меня тоже такой был.

Генеральный был радушен. Но глазом тревожно на меня косил. «Ролекс» на руке моей заценил — Машкин подарок, сберег я его зачем-то.

— Мне сказали, дом продать хотите?

— Хочу. Только без китайских церемоний. Давай реальную цену. И — по рукам.

Оторопел.

— Вы деловой человек, чувствуется, — сказал. — Ваша цена?

— Сто пятьдесят.

Загнул я, конечно. Но торговаться с чего-то надо!

Генеральный глаз на меня вытаращил. А я за кофе принялся. Хороший кофе. Давно такого не пил.

— Побойтесь бога, Сергей Викторович!

— Не боюсь. Ни бога, ни черта. Давно перестал. Могу и не продаваться. Сами знаете — место хорошее. Лес. Речка. До столицы — полчаса.

«Коттеджей понастроишь — в сто раз деньги свои отобьешь! Если не в двести!» — это я уже про себя подумал.

Генеральный тоже кофе хлебнул.

— Сто, — сказал. — Больше не будет.

Твердо сказал. Я понял, не дурак. Сто! Удача привалила! На билет и еще куча целая останется! Молодец, Безуглов!

По рукам ударили. Генеральный все равно хмурился:

— Завтра также машину пришлю. Подъедете документы подписать. И деньги получите.

Завтра! Деловые люди!

А послезавтра — домой! Пела душа. Сердце пело. И печень с почками тоже. Домой!

Назавтра снова выбрился. Документы на недвижимость взял. Еще раз Евгению Августовну поблагодарил. В джип загрузился. Поехали.

Пока ехали, арифметикой занимался. На билет до дома плюс подарки — тысяч восемнадцать уйдет. Восемьдесят с хвостиком останется. Ого! Давненько таким богатеньким не был. Спасибо, Евгения Августовна, в сотый раз! Вот подарок так подарок.

Прибыли. Я не спеша вышел. Волнение свое скрывал. Генеральный документы мои на недвижимость юристу передал, тот ушел изучать. Пока последние бумаги готовили, опять кофе пили, про Владивосток разговорились. Он, как узнал, что я тем же, чем он занимался, совсем братом мне стал. Виски налил.

Отказываться не стал. Короче, когда бумаги готовы были, мы уже на другом языке разговаривали. Почти за руки друг друга держали.

Я купчую быстренько глазом пробежал. Вадик, так теперь генерального звали, пояснил:

— Ты, Серега, на цену, что в договоре нарисована, не гляди. Сам знаешь, реальную не напишешь, с проблемами разными потом заколебешься. Поэтому и проставили — копейки.

Знаем, плавали. Однако душа шевельнулась: а как кинут? Но виду не подал — пан или пропал! Подмахнул бумажки лихо. По рукам ударили. Еще виски выпили. За удачу в нашем непростом бизнесе.

— Ты, пожалуй, в кассу сам не ходи, — Вадик решил. — Не царское это дело. Сейчас позвоню, пусть сюда бабки принесут.

Согласился с ним. В кресле растянулся. Лапы вытянул. Были и мы рысаками!

Вскорости девушка в кабинет впорхнула. Глазастая, ногастая. По девушкам уже соскучился, сил нет. Может, на ужин ее вечером пригласить? Ресторанчик, то, се…

А она, как мысли мои прочитала, улыбнулась интимно почти:

— Ничего, что в долларах?

— Да хоть в юанях!

Тоже поулыбался ей, в ведомости какой-то расписался, она из кейса красивого деньги доставать стала, на столик передо мной складывать. Пачку, вторую, третью…

— Пересчитывать будете?

— ??!!!!

Головой отрицательно помотал — говорить уже не мог. Чего их считать? Я такие пачки сто раз в руках держал. В банковской упаковке. По десять тысяч каждая — ДОЛЛАРОВ!

Всего девчушка востроглазая десять пачек на столе выстроила. И упорхнула. Я три раза глубокий вдох-выдох сделал. Боялся выдать свое потрясение. Но дар речи все же обрел. Из кресла вылез, Вадику руку пожал:

— Будешь во Владивостоке — заходи. Рыбалку организую. Катерок на острова.

— Спасибо. — Тут он замялся. — Ты только это… Как коллегу по цеху прошу…

— Ну чего?

— Того! Соседей там вокруг тебя еще пятеро осталось. Ты им о размерах сделки нашей не говори. Сам понимаешь — бизнес.

Понимаю. Не скажу. Только Борьку с Анькой попросил не обидеть. Вадик пообещал.

Домой меня на джипе снова везли. Сто тысяч долларов! Безуглов, сто тысяч долларов!

Во Владивосток приеду, Евгении Августовне такую свечу поставлю, что ни в одну церковь не влезет. Узнаю, где могилка, памятник отгрохаю. Какой памятник — мавзолей!

По пути водителя остановиться попросил. Возле супермаркета. Закупился до зубов. Колбасок всяких, банок заграничных, бутылок, фруктов заморских — всякой бяки.

В Серышев приехали — к Борьке сразу ввалился. Как Дед Мороз. Анька руками всплеснула: добра-то сколько, и не ела такого сроду!

— Тогда желание загадывай, — посоветовал ей.

— Зачем?

— Когда в первый раз пробуешь что-то — загадывать надо.

Она всерьез отнеслась, думала долго, потом определилась.

— Забеременеть никак не могу, — сообщила доверительно. — А ребеночка хочется! И еще фэньхуа.

— Чего-о? А ты откуда про фэньхую знаешь?

— Читала в книжке. Любимый фрукт императрицы китайской.

— Анька, перепутала ты все! Императрица лиджи любила. Плод такой скоропортящийся. Вроде малинки нашей. Но побольше. И в шкурке. По три пары коней загоняли, чтоб ей с юга его доставить целым и невредимым.

— Лиджи — скучно! Мне фэньхую хочется.

— Ананас лучше слопай, — из пакета ей достал. — Тоже витамин.

Засмеялись. Потом Анька загрустила, догадалась:

— Уезжаешь?

Кивнул.

В общем, отвальную вечером устроили. Я Борьку во Владивосток зазывал. На корабль пристроить пообещал, на заработки.

— Подумаю, — Борька сказал.

Тайга уральская! Напились, короче.

На следующий день помчался в город. Билет купил, подарки. На Джима справку у ветеринара взял. В собачий магазин зашел — собакам, сказали, только в клетке летать можно. Купил клетку. Развеселился отчего-то. Купил еще ошейник. И намордник размером на сенбернара. Для смеха. Я пока еще не придумал, кому Джима в подарок везу. Гришке хотелось бы. Но Алка стопудово выгонит. Попробую к Вике с ним сунуться. На радостях, может, и проскочим.

Вечером еще раз отвальную сделали. Борьке сказал, чтоб не артачился, а дом продавал. Все равно отсюда выжмут. Борька советоваться взялся: за сколько?

Я заменжевался. С одной стороны — слово купеческое дал, с другой — не чужой он мне.

— Прикинь, Боря, сколько тебе сейчас на житье-бытье надо. И в три раза больше запрашивай. Дадут.

Борька вдохновился.

В Екатеринбург он меня наутро отвез. Простились по-братски. Джим в клетке тосковал.

Полетели! С тремя посадками. Но выдержали. Добрались.

В аэропорту таксисты наперебой. А нам с Джимом что? Мы — парни при деньгах! Вези меня, извозчик!

Город встречал запахами лета и моря. Жизнь продолжается! Да здравствует Евгения Августовна!

Девоньки мои дорогие, здравствуйте! Я снова с вами! Я вечно ваш!