Бог есть. Наверное.

Или нет.

Вот где его точно нет, это я знаю наверняка: в салонах дорогих машин и в золотых перстнях стяжателей, педофилов и богохульников, именующих себя «отцами церкви». Если Бог есть, то он – в радостном смехе ребенка, в поте и крови офицера пожарной охраны, в немудрственных простых словах нищего странника-монаха.

У каждого из нас – свой Бог. В удивительные дни той зимы-весны, о которой пойдет речь, моим Богом была Настя. И преступление против собственной веры, которое я совершил, я долго потом искупал.

Мы вернулись из Египта к началу второго семестра. Не прошло и пары рабочих дней, как случилось мне провожать одного приятеля (аспирант, чье имя давно кануло в Лету) в Молдавию на конференцию. Поезд уходил в два часа ночи, и чтоб не возвращаться домой – а жил я тогда, напомню, на Дорогожичах – я решил скоротать ночь в круглосуточном заведении. Под руку попалось «Шато».

Официант мой был крайне дружелюбен. Он поинтересовался, что же делает столь приятной наружности (да, я такой!) одинокий молодой человек в приличном костюме в ночном кабаке. И черт же меня дернул ответить:

– Знаете, я помощник следователя. Сегодня я первый раз убил человека.

Меня утешали всем коллективом. Причем так наутешали, что вышел я из «Шато» в половине седьмого утра мертвецки пьяным, с одной гривной в кармане – притом что только-только снял с карточки стипендию – и побрел к метро. Хорошо, что был проездной, не пришлось топать до ИПАМ пешком – а зима ведь!

Злые уборщицы здорово ворчали на меня, когда я шаркал к лифту, минуя пропускной пункт, и не совсем соображая, где нахожусь. В кабинете профкома я проспал до начала второй пары, на которую тоже не попал. Не попал в прямом смысле – не смог войти в дверь. Извинился (не помню перед кем) и отправился отпаиваться крепким черным чаем без сахара.

То была пара протокола и этикета, и препод, как мне потом не без удовольствия рассказывали, высказалась в духе: «я алкашам зачеты не ставлю». Поставила, разумеется, как миленькая, но понервничать малость пришлось…

В тот день я занимался любимым делом: бродил по Институту и дышал на людей. Когда вышел из кабинки туалета, где меня здорово стошнило, в предбаннике как раз курили Леша, Илюха и компания.

– Ох ты, а я-то думал, что за звуки там, дракон умирает, что ли? – съязвил Леша, но я покорно отмахнулся и пошел оттуда прочь.

Мой путь лежал на кафедру, и там у меня произошла милая встреча с Настей и Джихад.

Да, именно так нежно именовали студенты факультета госуправления эту железную леди с грацией пантеры. По документам ее, понятное дело, звали иначе, да и в лицо так не нарекали.

Джихад совмещала в себе следующие ипостаси:

1) заведующая нашей выпускающей кафедрой;

2) декан факультета госуправления;

3) мой и Настин научный руководитель;

4) светоч отечественной науки;

5) душевная замечательная женщина.

Вот она вся – справедливая и суровая, голубая кровь отечественной профессуры, душа и опора ИПАМ со значительным опытом работы на разных должностях в закрытых аналитических центрах специфических ведомств.

Джихад и Настя сидели за столом и вдвоем правили Настину курсовую. Я завис над этими двумя самыми прекрасными существами в ИПАМ и впялил глаза в кривую Гомперца, в которой ничего не смыслил и до сих пор не смыслю и горжусь этим.

Настя засопела не то от негодования, не то от моего пивного перегара. Джихад подняла на меня тяжелые глаза.

– Так, Логинов… Ты че?

Я молчал и смотрел на Настину грудь кривую Гомперца.

– Может, это он к тебе? – обратилась Джихад к уединившемуся в углу с газетой доценту Филимончуку.

– Не, это он к своей женщине любимой, – отмахнулся Филимончук, не отрываясь от прессы.

Настя коротко хохотнула, упорно не глядя на меня.

– Логинов, шел бы ты отсюда к чертям и не показывался б на кафедре с бодунища, а? – гневно, но незло воскликнула Джихад, готовая швырнуть в меня ножницы, что как раз были у Me под рукой. – Изыди!

Я пошел оттуда ко всем чертям – хотя в дальнейшем не оставил привычки показываться на кафедре с бодунища.

Следующим утром мы с Настей пересеклись в курилке, и теперь – благодаря вчерашнему – у меня появилась зацепка для разговора.

– Филимончук произвел тебя в мои любимые женщины, – заметил я. – Это для меня, видимо, большая честь.

– Что ж так? – спросила она, хитро прищуриваясь.

– Ну как же, ты ж… Ты ж вон какая!

Молодец, Логинов! Прекрасно делаешь комплименты девушкам, кусок идиота. Еще бы сказал «ну ты ж ого!», или «ну ты вааще!», или «ты ж клевая телка!»

– Да ладно? Я так не считаю, – спокойно обронила Настя.

Я тихо сказал что-то вроде «хаха» и замолчал секунд на десять. Да, Логинов, ты мастер разговор поддержать. Сейчас она опять докурит и, не прощаясь, свалит, и тогда уже…

Быстро что-то придумать!

– А помнишь, ты говорила о звездах? – осенило меня с очередной затяжкой. – Мне Илюха на Новый год подарил пригласительный на двоих на смотровую площадку на Соломенке. Составишь мне партию? Ну, не с ним же мне идти…

– Может быть, – сказала она. – Как знать. Ну, пока.

Настя улыбнулась мне прямо в лицо и покинула курилку, не успел я о чем-то еще заикнуться.

Может быть? Как знать? Какого…? Как это все понимать вообще?

Впрочем, для начала нужно было достать где-нибудь тот пригласительный, о котором я только что великолепно соврал, и на всякий случай оповестить Илью, что это – его подарок.

Я много глупых и очень глупых вещей делал в своей жизни: разбил кулаком окно в квартире друга, порвал Лешкину страховку, проголосовал за цензура на президентских выборах, купил нетбук «Асер» с Убунтой, подарил некурящему Долинскому антикварную серебряную пепельницу на тридцатилетие, сходил зимой на продуваемую ледяным ветром смотровую площадку, гнездящуюся на бешеной высоте.

И если о большинстве этих поступков я думаю с некоторым сожалением и разочарованием, то последнее, несмотря на высокую степень глупости, не было глупостью как та ковой.

Почему Настя согласилась? Видимо, чувствовала, что со мной будет интересно – она любит познавать людей. Несмотря на первое впечатление обо мне, которое могло бы кому-то показаться неудачным, она во мне что-то рассмотрела. А что увидел в ней я? Необъяснимо. Она действительно красивая. Но не только в этом дело – я почувствовал в ней что-то родное, почти семейное. Вскоре я нашел объяснение этому явлению, но лучше вернусь к нему попозже.

– И ты уверен, что мы не окоченеем? – с сомнением спросила Настя, когда мы встретились перед входом в здание.

Было темно и страшно – пасмурный зимний вечер. И хотя ветер здесь, внизу, был не такой уж и сильный, имея элементарное понимание физики, я должен был бы догадаться, что на сто метров выше будет ураган. Но я не имел элементарного понимания физики, потому что физику у меня вел учитель труда.

– Уверен! Я вообще не очень быстро мерзну, – солгал я. – Да и там наверняка стоят UFO-обогреватели, все-таки цивилизованное место! А ты тепло оделась?

– Ага, – подтвердила она. – Ну, веди на свои звезды.

…Какие UFO? О чем я думал?

Ладно, о чем я думал – догадаться несложно. Но как я мог так вступить? Все, что нам предоставили заправилы этого бизнеса перед подъемом на смотровую площадку (на которой, разумеется, кроме нас двоих никого не оказалось), – не теплые, но довольно большие пледы.

Мы сели за столик с видом на центр. Перед тем как накинуть плед, Настя достала из сумочки фляжку – не из тех плоских рафинированно-серебристых, что обычно дарят начальникам среднего и нижнего звена, а настоящую увесистую флягу цвета хаки, – и поставила перед собой. Меня это, признаться, порадовало и обнадежило.

– Будешь греться? – спросила она. – А то, смотрю, мы только пришли, а тебе уже не очень…

– Че это? Коньяк? – уточнил я, хотя был готов греться чем угодно.

– Не-а, водка. Так что?

– Да, конечно! – быстро согласился я, принял протянутый мне сосуд и отхлебнул.

Какая-то очень мягкая и дорогая водка – может, финская? Или «Русский стандарт»?

– Это «Финляндия», – ответила Настя на мои мысли.

– А почему камуфлированная? У тебя и пиджак, помню, был подобный. Ты думала об армейской карьере?

– Не, просто хороший пиджачок, теплый, – спокойно ответила она, – а фляга дедова. Я иногда ее беру на подобные мероприятия. Кстати, ну и где твои звезды?

– Какие ж могут быть звезды в центре Киева в рабочий день? – ответил я. – Это ж было так, фигурально выражаясь… Но красиво ведь?

– А, то есть мы пришли в баньку, заодно и попариться? – улыбнулась она.

Состояние спутницы меня поражало и восхищало: у меня от пронизывающего ветра зуб на зуб не попадал, я говорил с явной дрожью в голосе, а она была спокойна, как удав.

Вместо ответа я закивал.

– Ну тогда расскажи, чем ты занимаешься. Ну, про Комсомол я уже поняла…

И я рассказал. После того, как я махнул еще водки (из закуски у нас оказались только орешки в шоколаде), сознание пустилось в полет. Но на этот раз обошлось без очешуительных историй. Я говорил о себе, о семье, о том, как в детстве когда-то испугался теней и прятался от них за папину спину – и нам пришлось изменить маршрут и идти лицом к солнцу, чтобы страшных теней и вовсе не было, и о будущем, и о том, что буду работать в ИПАМ.

Я перестал ощущать холод – здесь, на высоте дохрена и больше метров, со мной были только ее ироничные глаза, водка во фляге и ночной Киев.

Не помню, как мы оказались под одним пледом – видимо, я применил допотопный прием с потягиванием и обнял ее. У Насти тогда были холодные ладони и негнущиеся пальцы. А мои руки никогда не мерзнут, как бы холодно ни было – возможно, хорошее кровообращение.

– Тебе нравится все это? – с интересом спросила она. – Вся эта общественная работа, конференции, концерты, показушная благотворительность?

– Она не показушная, – отмел я. – Мы действительно помогаем…

– Да я знаю, но почему всегда так публично и широко это рекламируете?

– Давай не будем об этом?

– Давай, – тихо согласилась Настя. – А о чем?

– Например… – я замолчал и приблизился к ее губам.

Она так резко отдернула лицо в сторону, что я и сам отпрянул в шоке: что случилось-то?

– Не нужно этого, – по-прежнему тихим спокойным голосом. – Не надо.

– Хорошо, как скажешь, – согласился я (а какой был выбор?) – Мы не будем.

– Не надо, – повторила Настя. – У нас не будет отношений, Коля. У меня есть молодой человек, я его люблю, и…

Все-таки не обманула она Виноградова! Твою ж мать! А зачем тогда она пошла со мной?

– И вы давно вместе? – я не знал, что еще спросить в той ситуации.

– Достаточно давно, – пояснила она. – С осени.

«Зрители на трибунах рукоплещут эпическому неудачнику Н. М. Логинову, который в Одессе, когда она еще была свободна, провтыкал свой шанс, поскольку предпочел напиться в стельку…»

– Тебе дискомфортно со мной? Может, лучше мне?… – зачем-то поинтересовался я, не выпуская ее рук из своих.

– Нет, что ты. Все хорошо. Правда. Ты замечательный.

Настя улыбнулась и плотнее прижалась ко мне спиной.

…– А мне плевать на того Летчика, подумаешь! – крикнул я, вылезая на пушку. – Говорила мне мама: «иди, Коля, на летчика учись»…

– Ты ж летать боишься, – напомнил Леша.

– Я летать не боюсь. Я падать боюсь!

Мы с Ильей и Лешкой сидели на танке в Парке Славы.

Был конец апреля, и мы отмечали мой двадцать первый День рождения. В такой торжественный день даже Лешку можно раскрутить на выпивку, чем я немедленно воспользовался. Паша и Стежняк со мной День рождения отгулять не смогли: первый снова улетел в теплые края, вторая была не в особенном восторге от компании Ильи и Лешки – да я и не настаивал на ее присутствии.

Апрельская ночь благоухала смешанным ароматом пива, водки, Лешкиного «Парламента», Илюхиного «Винстона» и моего «Собрания», а также моих носков, поскольку я влез на танк без обуви. Мимо нас уже прошел наряд милиции, но по счастливой случайности не тронул – либо не обратили внимания, либо решили дать ребяткам погулять.

Мне было о чем говорить в тот вечер: я был глубоко подавлен тем, что впоследствии патетически нарек «окончательным разрывом бесперспективных попыток завязать крепкие отношения с Настей».

Весь второй семестр мы с ней провели бок о бок, и мне никогда ни с кем не было так хорошо.

Этого ее Летчика действительно звали Влад, как ранее доложил Илья, но мы с ребятами условились не называть его по имени – nomina sunt odiosa. Он постоянно чем-то занят и не имел на Настю много времени. Как вообще можно умудриться отношения построить в таких условиях?! Недавно закончил летную школу и разных дел имел невпроворот – пилоты, ясно, не летают сразу после выпуска, у них там всякие практики и прочая лабуда.

Итак, вывод, к которому я пришел: Настя напоминала мне… моего отца. Разумеется, не внешне: чувство юмора, отношение к людям, какое-то романтическое, дикое понимание справедливости, увлечение и нежная любовь к тварям божьим – от котиков до осликов. Она даже сигарету держала так, как он, и глаза ее улыбались так же.

Зиму мы провели, резвясь, как дети, на катке, опрокидывая друг друга в снег в Протасовом Яру, распивая в маленьких ресторанчиках глинтвейн и поедая жареный камамбер с клюквенным соусом. Наверное, я сошел с ума, но меня вполне устраивало, что наибольшей степенью интимности, которую я мог себе с ней позволить, была возможность пройти за ручку или наклонить голову, чтоб она почесала меня за ухом, как урчащего кота… А когда пришла весна, мы стали проводить больше времени в парках и у Днепра. Однажды Настя даже вытащила нас с Пашей и Стежняк куда-то в Киевскую область на рыбалку с ночевкой. Но рыбу она ловила и тут же отпускала, независимо от размеров и невзирая на наши уговоры и стенания.

В мой День рождения, который выпал в тот год на субботу, мы встретились утром в моем любимом месте – в парке Шевченко. Настя была в легком полупрозрачном платье, радостно улыбалась и принесла для меня подарок – серебряный портсигар с барельефом льва.

– А там внутри есть надпись – «Князю Сумарокову-Юсупову от Государя в День Полтавской победы?» – предположил я. – Это хоть не антиквариат?

– Не знаю, – пожала плечами она, хитро улыбаясь. – Можешь считать антиквариатом.

Это был очень приятный подарок.

– Можно – обнимашки? – предположил я.

– Можно, в честь Дня рождения, – согласилась Настя.

…А дальше все было очень хорошо очень плохо – в тот день я запланировал поставить все точки над i, а вышло, что просто убил ситуацию.

Мы прошли до памятника Шевченко, где я остановился, повернулся к ней лицом и взял за плечи.

– Что случилось? – испуганно спросила она.

Гениальный Логинов приступил к процедуре. Я говорил долго, почти две минуты. Воспроизвести все это сейчас сложно, да и нет смысла. Речь свелась к тому, что я ее люблю и это все неправильно. Мы не должны быть друзьями, это противоестественно, мучительно, и я больше этого не выдержу. С каждым новым высокопарным словом – а я этого не замечал, потому что глядел себе под ноги – Настя вздрагивала, ее зрачки расширялись, и руки дрожали все сильнее. Финальный аккорд был просто виртуозен: я сказал, что сейчас уйду, и пусть она переварит и осознает все, что я на нее выгрузил. Я очень ей благодарен и очень жду ее звонка – как только она будет готова…

Повернувшись спиной к Насте и памятнику Шевченко, я зашагал по направлению к бульвару – нужно было немного пройтись и освежиться. Я почувствовал себя освободившимся от груза и понимал, что сделал все правильно.

…– Представляете, даже не звонок, а СМС, – рассказывал я друзьям, сидя на пушке и болтая ногами. – «Нам лучше прекратить общение». Все! И все! На звонки не отвечает, на сообщения тоже – полный игнор. Кажется, это конец.

– И хрен с ним… с ней, то есть. Много рыбы… ой, – Илья осекся, поняв, что я не оценю юмора, и продолжил в другом ключе, – ну, то есть надо отвлечься, и тебе полегчает.

– И как мне отвлечься? – возмутился я. – Как мне отвлечься от человека, который мне стал роднее всех за это время? Как мне забыть… а, что вам рассказывать, много вы понимаете…

– Бухай, кури и сдохни, – прокомментировал Леша.

– Тихо ты, – вмешался Илья. – Тебе надо напряжение снять. Завтра вечером иди к Смагиной на воскресную вечеринку. Помнишь, я говорил, что она глаз на тебя положила? Так вот сразу и… подлечишься. Она же приглашала?

Таня – дочь профессора Смагина. Он работал на моей кафедре, а Таня училась в одной группе с Ильей, на ФЭП. Ну как – относительно говоря «училась», потому что она скорее лазила по клубам и по курортам с друзьями-подругами. Мы с ней виделись несколько раз в студенческих барах, пересекались в столовой за столиками с общими знакомыми, да еще как-то раз сидели рядом на новогоднем концерте.

– Да, приглашала, – признал я. – Но Танечка – это же совершенно не мой вариант. Если б она хотя бы человеком была полезным, а то ведь там лоска больше, чем смысла. Я после общения с Настей балованный, мне мозги нужны. А с ней о чем общаться? Может, знаешь темы?

– Знаю – немедленно ответил Илья. – О новом дизайне сумочек Фурла.

– Да, Логинов, с такими подругами, как помрешь, так шмотошником нарекут тебя на небесах! – вставил Леша.

Я легонько ударил его в плечо, а он, недолго думая, отвесил мне подзатыльник, но силу рассчитал неудачно – я сделал весьма забористое полусальто и приземлился на жо на жесткую спину.

– Мать твою, упырь, я сейчас соберу кости и убью тебя, – простонал я снизу.

Перепуганный не на шутку произошедшим, друг немедленно спрыгнул ко мне и помог подняться. Дико болел крестец, болел так, что я не то что о мести думать не мог – с трудом разговаривал. Илья тоже слез с орудия и подошел поближе.

– Ну, теперь-то я смогу рассказывать всем, что с танка упал, – выговорил я, когда боль и шок чуток спали. – Леха, ты теперь за такси домой платишь, понял?!

– Да все нормально, не мельтеши, заплатим мы, заплатим, – успокоил Илья. – Ты на пятках попрыгай, чтоб не так больно было, и сразу полегчает.

Я уже хорошо изучил «принцип Виноградова», но все равно рискнул и попрыгал. И, как ни странно, действительно полегчало, из чего я сделал вывод, что Илья порой дает мудрые советы.

– Ну, спасибо, помог…

– Я теперь еще и душевную боль твою сниму, если сделаешь так, как говорю. Приходи завтра к Тане. Меня там не будет, правда, у меня работа есть срочная – раздел диссера пишу одной мадам. А ты накачайся хорошенько алкоголем и не думай ни о чем…

Около полудня я проснулся на своей кровати между Ильей и Лешкой. Поначалу жуткая боль в нижней части спины меня озадачила, но потом я вспомнил про падение с танка, и все сомнения пропали. У меня ушло жалких полтора часа, чтоб разбудить и выпроводить этих двоих, после чего, собравшись с духом, я позвонил Тане.

– Да, Коленька, привет! – пропела она в трубку и тут же перехватила инициативу. – Ты сегодня придешь на Варфоломеевскую ночь?

Вальпургиеву ночь, недалекое же ты создание…

– Да, я планировал… А во сколько собираемся?

– Ура-ура-ура! – возвестила она. – Значит, будь к восьми на Владимирской возле Оперного театра. Перейдешь дорогу – там кофейня будет. Возле нее я тебя встречу!

– Да, спасибо.

– Ну давай, чмоки!

«Чмоки»! Тьфу, блин… «Лю тебя»! «Чмоки»! Фу-фу-фу!

Я заготовил для этого вечера историю про сына прокурора района, который учился со мной в одном классе. Он давал концерты на арфе, а арфу за ним носил смешной усатый лейтенант, который потом влюбился в учительницу математики и вскоре женился на ней.

У Тани дома было на удивление много людей – она уверяла, что это все наши студенты, но почему-то в ИПАМ я почти никого из них не встречал, зато иногда пересекался в ночных клубах и в кальянных.

– А где родители? – спросил я после того, как Таня представила меня друзьям.

– Отец свалил на дачу! Да забей на него! Я с ним не общаюсь, – ни к селу, ни к городу резко заявила Танечка.

Да уж, девочка просто чудо. Из этого заявления я сделал вывод, что мама с ними либо не живет, либо ее уже нет. Интересно, чего ж она так с отцом? Вроде как Смагин ее нормально всем обеспечивает… Или это просто отсутствие мозгов и… Ай, Логинов! Не жениться же ты на ней собираешься! Ты пришел расслабляться!

– Вискаря новому гостю, за знакомство! – крикнул какой-то азербайджанец в золотом пиджаке и золотых туфлях. – Пей до дна!.. Давай, родной!..

…Твою дивизию, как же пить-то хочется!..

Но сушняк был даже не на втором месте в списке неудач и проклятий того утра – он получил бронзовую медаль.

Серебряная медаль досталась сонной и голой Тане Смагиной, которую я увидел слева от себя, как только повернул гудящую голову, чтобы осмотреться.

В кровати. В большой кровати в шикарной спальне ее отца. Слева от меня.

«Но я же ничего не помню?» – попытался успокоить себя я, и тут же вспомнил все…

Так, спокойно. Одеться и уйти. Раз нас еще никто не разбудил, значит, отца еще нет, и я успею. Все в порядке, Логинов, ты молодец, ты хотя бы, как говорит Илья, «расслабился и отвлекся», теперь надо по-тихому свалить.

Но сначала – пить!

Я отыскал на столике возле зеркала некоторые элементы одежды и аккуратно пошел на кухню. Первое, что увидел, кран с водой – я взял стоявший в раковине немытый стакан из-под чего-то алкогольного, наспех его сполоснул, наполнил водой и быстро выглушил.

– Тебе чаю, может, сделать? – раздался мужской голос за спиной.

…В списке действующих лиц трагифарса моей жизни я уже представлял вам Смагина – в качестве своего тестя. Но в то утро он для меня был все еще преподом моей выпускающей кафедры, который читал у меня на втором курсе политическую историю, до жути невнятный предмет без практической и даже теоретической ценности, которого никто не понимал. Тем не менее, политическая история входила в программу на всех трех факультетах, в результате чего Смагин загребал чемоданы валюты за проставленные зачеты и экзамены. Это был, впрочем, не единственный и не основной источник доходов – профессор владел небольшой транспортной компанией, сетью СТО и ресторанчиком на Обуховской трассе.

Почему-то его считали профессионалом, и репутация ученого у Смагина была хорошая. В его работах В работах, подписанных его фамилией, не к чему было придраться. Каким-то магическим образом этот доктор наук государственного управления – согласитесь, редкая степень? – умел вызывать к себе глубокое доверие, чем и пользовался без малейших угрызений совести. Ну и в придачу этот баловень судьбы был удивительно хорош собой. Годы шли ему на пользу (хотя какие там у него годы?). Его смоляные черные волосы с легкой проседью хорошо оттенялись темно-синими, сапфировыми глазами. А сказать, что профессор всегда был в идеально отглаженном деловом костюме с галстуками от трехсот евро – это ничего не сказать.

Поговаривали, что некоторые наши наивные студенточки специально недобирали баллов до зачета, чтобы прыгнуть к нему в постель. И правда, завидный мужик: вдовец (об этом я узнал чуть позже), красивый, умный, при деньгах и при статусе. Я в эти россказни не верил – пока впоследствии не познакомился со Смагиным ближе. Даже ближе, чем хотелось бы…

Итак, дивным весенним утром (относительное утро – это случилось около полудня) я стоял в одних трусах на кухне огромной квартиры (где-то в районе Оперного театра), принадлежащей преподавателю моей кафедры, с чьей дочкой я только что провел ночь. Сам препод, не отличавшийся, собственно, демократичностью и толерантностью, спокойно сидел за кухонным столом с большой стеклянной чайной кружкой в руке, в белых льняных штанах и черной футболке, и смотрел на меня с легкой ухмылкой.

Золотая медаль утренних бед нашла своего владельца – им стал профессор Смагин!

Чтобы представить весь мой ужас, понять, как тряслись колени, представьте себе, что вы наставили рога стоматологу, который сейчас полезет к вам в рот удалять зуб мудрости. Представили? Вот так было.

– Доброе утро, – молвил я.

А как тут еще начнешь разговор? Не молчать же.

– Хорошее у тебя, Коленька, утро – первый час! – парировал Смагин, не переставая улыбаться. – Ты б сходил одеться, что ли. Так что, сделать все-таки чаю?

– Не откажусь, спасибо, – почему-то брякнул я («Ой дурак!» – крикнул внутренний Логинов где-то в моей пустой черепной коробке) и быстрыми шагами, задним ходом отступил в спальню (в его спальню, Смагина!)

Таня еще спала (хоть это хорошо!), обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Я быстро-быстро натянул рубашку, джинсы и… присел на край кровати.

Так, что теперь будет? Что ему сказать? Здравствуйте… как там его зовут?… Да, я был в гостях у Тани… «Я не знал, что вы вернетесь так рано»… Ага, а знал бы – так свалил бы? Не катит. Нет – «я не знал, что так получится». Тогда получается, я его дочь случайно трахнул, только из-за пьянки? Оскорбится. Но он какой-то уж слишком спокойный. Может, он меня сейчас… того? Надо сказать, что есть люди, которые знают, что я здесь! Боже, Логинов, что ты за остолоп! Не будет Смагин убивать тебя в своей квартире. А диплом? Все, выгонят перед защитой бакалаврского диплома. А за что меня выгнать? Не за что. Разве что на защите завалит, он же в ГЭКе у нас. Или его убрали? Была же ротация… О чем ты вообще думаешь, какой диплом? Просто выйди, скажи, что тебе жаль, что так произошло, что вообще даже ничего не помнишь… Отлично, за такое он точно в морду даст. Кулаки-то у него дай Боже! Просто выйди и жди, что он скажет!

Так я и сделал. Я нарочито неспешно вышел из спальни и прошел на кухню. Мой чай поджидал – на столе напротив места Смагина стояла дымящаяся кружка с заботливо извлеченным из нее пакетиком, рядом – стальная сахарница с кубиками белого и коричневого рафинада и плошка с темным медом и щипцами.

– Я не знал, любишь ли с сахаром, поэтому накладывай сам. Я бы предложил вишневое варенье, да Филимончук был в гостях, все вишни съел. Присаживайся, чего ты?

Я послушно присел и робко взял кружку, но не отхлебнул – ждал непонятно чего.

– А я и не знал, что у вас с Таней отношения, – как ни в чем ни бывало продолжал Смагин. – Рад, очень рад, что она выбрала тебя. Ух, повезло же тебе, да, Коля? Да, у Танюхи моей много кавалеров было достойных, но раз уж ты – так тому и быть.

Я подавил в себе крик (но расширение зрачков, наверное, подавить не смог) и, быстро схватившись за кружку, сделал три-четыре глотка, обжигая себе внутренности. Поставил обратно и посмотрел в сапфиры Смагина, но тут же опустил глаза: я не мог.

– Что же ты раньше не говорил? – измывался Смагин. – Я бы тебе и поддержку оказал, какую-никакую. Ну, теперь-то ты от моей заботы не сбежишь!

Он хлопнул в ладоши и потер руки, а у меня отнялись ноги.

– Во-первых, теперь за бакалаврат можешь не переживать. К защите – не готовься даже, – он махнул рукой. – Отдыхай, у тебя лето началось, считай. Про магистратуру тоже не думай, а думай сразу про аспирантуру. Ты же у нас собираешься работать, правильно? Нам такие люди нужны. А свадьбу проведем, наверное, после выпускного уже, потому что…

Смагин говорил неспешно, прихлебывая чай, зная, что я не стану его перебивать, а я сжимал в руке рукоятку кружки и молчал, глядя на его огромные загорелые кулаки. Я слышал слова «аспирантура», «работа», «свадьба», «квартира», «успех», а в голове звучали совершенно иные – «увольнение», «без диплома», «без будущего».

Если я дам задний ход, он сделает так, что меня больше не возьмут ни в один вуз – с него станется. А если нет – выходит, что я… я подхожу ему на роль зятя. Он-то не знает про мою склонность к алкоголизму любовь к тусовкам, знает меня только как хорошего студента, из небедной семьи, красавца, лидера… Да и мои планы относительно работы в ИПАМ были ему на руку.

Смагин – мой будущий тесть. Это совершенно ясно. Я женюсь на Тане, и у меня будет должность и хорошее жилье. А еще я каждый день буду видеть ее не отмеченное интеллектом лицо и слушать ее идиотскую речь. Каждый день. Каждый. До смерти. По крайней мере, до смерти Смагина. Или моей. Или ее… Классика жанра: кто первый откинет копыт – шах, Ходжа Насреддин или ишак? И хотя я, бесспорно, видел себя в роли Ходжи, мне больше подходила ишачья шкура.

Настя, мой зеленоглазый Бог, для чего ты оставила меня?…

Я не стал ждать Таниного пробуждения и бежал из этой страшной квартиры. Мне предстояло обсудить ситуацию, и прежде всего…

…– Прежде всего, тебе надо прокапаться, – убедительно сказал Леша, которому я позвонил, едва оказался на улице после «чаепития». – Есть же врачи хорошие, лекарства – чего ты не лечишься, балда?

– Леша, я не шучу, – вздохнул я.

– И я не шучу! Перезвонишь, когда белочку вылечишь! Смагин! Сказал! Что ты будешь его зятем! Вот к психиатру так пойди и скажи, он тебе… кабинет предоставит в психиатрической лечебнице! Я занят делами серьезными, пока.

Илья, которому я позвонил уже из дому по Скайпу, был более толерантен.

Он пил кофе и курил прямо за компьютерным столом – родители, видимо, были на даче.

– Ну, молодец. Что хотел – то и получил! – спокойно поздравил меня он.

– Я не собирался на ней жениться!

– Назвался груздем – полезай в ЗАГС, – ответил друг. – Ты думал, с тобой шутки будут шутить? Смагин, наверное, до безумия рад, что кто-то клюнул на его дочь! У тебя ж репутация среди преподов хорошая. Да и Танечка вроде неравнодушна к тебе, раз позвала на такое пати.

– Илюха, да она же… Ну…

Виноградов приблизил лицо к веб-камере и поучительно проговорил:

– Как говорит мой дед, «бачили очі, що купували!»

– Да ну тебя, блин. Я же был в стельку и не понимал, что творю! Просто хотел отвлечься от Насти и как-то компенсировать… ты же сам мне советовал?

– Ну, ты только Смагину еще это скажи, что отвлечься хотел! Он тебе мигом башку размозжит.

– Ладно. Спасибо, ты очень помог, – проворчал я. – Буду родителям звонить.

– Угу. Насте сам скажешь? На свадебку-то пригласишь ее? – глумился Илья.

Я отключил Скайп.

Друзья, называется!

Родители только пришли с пляжа, чем были весьма довольны, и тоже отнеслись к моей новости вполне толерантно. Я не стал в красках расписывать им плюсы и минусы Танечки, а про Настю и предысторию этого вообще не упоминал – просто в общих чертах представил картину: встреча на вечеринке, секс, столкновение с «папочкой» в кухне.

– Ну, не пойдет, так разведешься, – заявила мама. – Ничего страшного.

– Да. Да и потом, судя по фоткам, что ты скинул, она вполне ничего.

Ага, ничего… Ничего нет в ней, вот чего!

– Да-а-а-а, – протянул я. – Ничего так, милая девочка.

– Мы приедем через пару недель познакомиться с будущими родственниками, – пообещал отец откуда-то сбоку: в кадре его не было. Наверняка полез за винцом – обмыть новость. – Жди!

– А что там Настя? – осведомилась мама.

– Занята уже, – махнул рукой я. – Забудь о ней, как и я забыл.

Паша и Стежняк новость эту узнали одновременно, вечером того же дня в «Шутерсе».

Оба смеялись дружным басом минуты три, а потом Паша похлопал меня по плечу и заказал официанту «литровый графинчик водочки для жениха и друзей», а Стежняк попыталась меня как-то выручить:

– А что если как-то попробовать отбрехаться? Ну, или…

– Он меня уничтожит, – я покачал головой. – Я ничего не хочу, кроме как работать в ИПАМ, а Смагин не даст мне работать, если я дам задний ход. Никак, без вариантов. Глухо, мертво, пусто, темно и страшно.

– А со своим другом Долинским советовался? – спросил Паша. – Он умеет вопросы решать.

– Да, точно. Отличная идея! – восхитился я. – Бравушки!

Друзья недоуменно пожали плечами.

Они не знали того, что давно знал я. Долинский и Смагин – закадычные друзья. Оба играли в преподской сборной ИПАМ по футболу, ездили в одной компании на рыбалку, и, несмотря на более чем десятилетнюю разницу в возрасте, были на «ты». Просить Андрея теперь «решить вопрос» со Смагиным не то что излишне, а явно во вред.

Танечка покорно отнеслась к папиной идее. Вернее, Смагин – на то он и профессор! – подал ей эту идею так, что она решила, что сама так хочет. Видимо, Илья не ошибался, и она действительно давно была ко мне неравнодушна…

Моя будущая жена вынудила меня объявить о наших отношениях и скорой свадьбе статусом в соцсети, причем сделать это мне пришлось немедленно. Ох, сколько я всего прочитал и выслушал… Были тут и «ой, как я за вас рада» от таких же завистливых куриц-подруг, как она сама; и «а что за баба вообще?» от моих друзей вне ИПАМ.

А Настя молчала.

Я встретил ее утром следующей недели перед ИПАМ, спокойную (или сонную?) со стаканчиком кофе.

– В общем, я женюсь, да, – вместо приветствия сказал я.

– Я в курсе, – ответила Настя и сделала вид, что улыбнулась. – Поздравляю.

– Прости меня… – прошептал я, не поднимая головы.

– О чем ты? – удивилась она. – За что?

Нет, нет, нет – она не играла. Ей действительно было почти все равно.

Разумеется, я не хотел в это верить – мне думалось, что Настя все равно обо мне думает, что она не хочет, чтоб так сложилось, и что я все равно буду ей ближе, чем этот Летчик… И прекратить этот самообман вовремя у меня не получилось.

– Я пойду, – сказал я.

– Ну давай, – спокойно ответила Настя и отхлебнула кофе.

И я пошел. Пошел в ИПАМ – любезничать с будущей женой, изображать на публику, как все хорошо и замечательно, играть в счастье…

На бакалаврском выпускном я получил еще два молниеподобных удара в сердце.

Стежняк взяла академотпуск и собралась в Европу: заграничный любовник, представитель какой-то полуаристократической семьи, позвал ее «пожить у него в замке». Как пойдет – кто знает. В любом случае, возвращаться она не планирует. А Паша не будет продолжать учебу в Украине, едет в США на какую-то бизнес-программу. Это – папина воля, он тут бессилен, так что и с ним скоро будем прощаться…

И узнал я это только на вручении дипломов, когда они дружно подошли поздравлять меня «с красненьким дипломчиком».

– Не могли раньше сказать? – я держался слабеющей рукой за лацкан Пашиного пиджака. – Или это для полноты картины? Добить решили?

Оба молчали. Им было сложно говорить или объяснять…

Последние два товарища, с которыми были связаны те воспоминания моей молодости, что не касались Комсомола и общественной деятельности, а были студенческими приключениями, покидали меня на пороге новой жизни.

Этой прекрасной новой жизни в смагинской квартире на Владимирской.

Я не помню, как прошел выпускной. Ничего не помню – намеренно накачался до полного беспамятства. Точка.

Был бы рад и свадьбу не помнить, но тут не так просто все – Смагин мягко, но настойчиво попросил меня «быть в сознании». Я не мог отказать любимому тестю.

Праздновали мы в начале сентября. Ни Паши, ни Стежняк не было в стране. Настю я пригласил, но она вежливо отказалась – «твоей жене может быть неприятно мое присутствие». В самом деле, многие в ИПАМ знали о наших с Настей… недоотношениях… и Смагин тоже знал. Ни к чему было его драконить.

На свадьбе гуляла половина кафедры и даже несколько человек из администрации, что дало мне совершенно точно понять: Смагин не самый обыкновенный профессор, раз уж первый проректор приехал поздравлять его со свадьбой дочери.

Моих друзей было много меньше, чем Таниных – всех, кого можно было не приглашать, я не приглашал. Лешка был, и Илья пришел с Инной. Но поздравлять подкалывать меня друзья подошли вдвоем, без прекрасной дамы, когда я курил в одиночестве у выхода во время идиотского конкурса типа «станцуйте ламбаду на газетке».

– Ну что, поздравляю, тупой рыцарь! – хлопнул меня по плечу Лешка. – Ты победил принцессу и получил в награду чудовище!

– Между прочим, у Тани третий размер, – отметил я.

– Ой, как круто! – всплеснул руками друг. – А говно-то с изюмом!

Поистине, Леша – мастер короткого ответа.

– Кстати, о еде. Почему нет суши? – изумился Илья. – Я же отмечал в гостевых пожеланиях: хочу японскую кухню.

– Я в теплое время года суши не ем, – признался я, чуя в голосе друга издевку или подвох. – Зимой будем есть.

– Почему зимой? – встрял Леша. – Чтоб земля промерзла, и хоронить было тяжелее?

– Вы меня поздравлять пришли или душу рвать?!

– Да, поздравлять, – начал Илья. – Итак, Коля, мы за тебя очень рады… Мы знаем, что вы с Танечкой давно к этому шли… Но какого ж хрена ты делаешь, а?

Я молчал и смотрел в его голубые глаза.

Леша решил оживить ситуацию:

– Ты подумай, потому что она самая обычная девка. А вот такие, как ты, на дороге не валяются! Хотя нет – валяются, я видел.

– Ну что вы меня мытарите? – просипел я (не представляю, откуда я знаю такое слово).

Они переглянулись и синхронно кивнули: пора!

Леша достал из внутреннего кармана пиджака какой-то достаточно габаритный конверт и протянул мне.

– Вы серьезно? Вы мне дарите деньги? – невесело засмеялся я.

– Это сертификат на прыжки с парашютом на двоих, – уже серьезно сказал Леша. – Может, тебе повезет, и ее парашют не раскроется. Мы хотели подарить тебе что-то подешевле и похреновее – например, шар для принятия решений…

– Но решили, что ты и так свои решения с помощью шаров принимаешь, – перебил Илья.

Леша укоризненно поглядел на него, из чего я понял, что Виноградов только что украл его запланированную шутку.

– Спасибо, ублюдки, – грустно поблагодарил я и выбросил окурок. – Идем, с проректором выпьем.