Вы любите свою работу?

Успеха можно достигнуть, только если любишь. Ведь у нас в ИПАМ столько преподов, которые жалуются: «Что я здесь делаю? Я должен деньги зарабатывать, а не вас, дураков, учить! Я вообще Институту одолжение делаю, что тут работаю».

Некоторые, впрочем, действительно делают одолжение Институту и студентам – в основном такие практики, как Андрей Александрович и ему подобные. Но эти люди, как правило, своим «одолжением» не размахивают. А вот бесталанные, типа Смагина, обычно надувают щеки и…

Но это ведь все неинтересно. Главное, что я свою работу люблю и делаю ее с удовольствием и в хорошем настроении. Правда, случаются дни, когда мне это самое настроение пытаются испортить, и речь пойдет как раз о вышеупомянутом ректоре.

Про некоторых преподов говорят, что они «тупые», про некоторых – «гений». Некоторые, типа Логинова и Долинского, «свои в доску»; а такие, как Джихад и Илья – палец в рот не клади… Общепринятое мнение и студентов, и сотрудников о Смагине – никакой.

Он не плохой, и не хороший. Лекции бесполезны, глубины знаний нет, но жизнь при этом никому не портит и не достает, особенно с тех пор, как стал ректором. Да, взяточник – был, но когда занял свой высокий пост, перестал брать деньги за зачеты и экзамены – не хочет рисковать по пустякам. Теперь у него больше доходов от абитуры и от разворовывания имущества… Как-то проспорил мне пять сотен евро, обозвав Тони Блэра консерватором – к чести сказать, деньги отдал на той же неделе, сказав, что его «бес попутал». Какой такой бес должен быть, чтобы попутать доктора наук госуправления в таком вопросе? В общем, фу таким быть.

Тот печальный ноябрьский день начался с того, что утром я разлила на Влада кофе, и он очень обиделся. Хорошо, что еще не надел форму – ведь у него был полет в тот день… Продолжились события пробкой на бульваре Леси Украинки, из-за которой я впервые в жизни опоздала на лекцию – на целых пятнадцать минут! Группа была хорошая, никто не разошелся, но все равно было дико неудобно перед ними.

А второй парой у меня – окно. Я сидела на кафедре, залипла в Интернете – и тут пришел Логинов.

Мне по-прежнему непривычно, что он теперь сидит в кабинете напротив, один… С ним было очень весело – его истории, да и вообще поведение всегда источник хорошего настроения в коллективе. Став заведующим, он не очень изменился, только блеск в глазах теперь оттеняла какая-то грустная серьезность.

На кафедре, помимо меня, были Филимончук и Котовская – или же «Киса», как мы с Логиновым ее называли. Киса принадлежала к числу тех дам, которых обеспеченный муж устраивает работать, лишь бы не сидела дома. Ее супруг был влиятельным профессором на кафедре правовой политики, близким другом Смагина, и по его просьбе из Кисы сделали кандидата политических наук. Толку с нее обычно было мало, но с работой, как ни парадоксально, успешно справлялась – вела семинары по всяким историческим предметам за Смагиным и Филимончуком.

Филимончук проверял чьи-то работы, Киса красила ногти, я читала про Нобелевских лауреатов по литературе, когда дверь кафедры шумно распахнулась, и нечто решило порадовать сотрудников своим появлением.

– Хеллоу, амигос! – помахал нам Коля, появившись в дверях.

Это была его новая фишка при приветствии. Меня это забавляло, хотя многие наши буки почему-то раздражались и ворчали.

– Здравствуйте, Николай Михалыч, – ответила за всех Киса.

Филимончук кивнул, не поднимая головы.

Коля закрыл за собой дверь на защелку, сделал два крупных шага к кафедральному круглому столу и уселся на него, сложив ногу на ногу.

– Викторович, вы все работы читаете? Да бросьте, там один сплошной плагиат, в этих рефератах! Надо беседовать, беседовать – иначе истинные знания сложно понять. Намедни заглянете ко мне в склеп на чай с водкой? Хочу проконсультироваться по поводу своего первого отчета на Ученом совете. Хочу их впечатлить – и мне для этого нужен опытный глаз матерого морского волка. Арр!

Он потряс кулаком в воздухе, будто запугивая Ученый совет. Доктор политических наук – и болтает ногами на столе, рассказывает сорокапятилетнему коллеге, как правильно работать со студентами и тут же спрашивает его совета… Но такой славный… мальчишка. Эта работа, эта должность – не для него… Он все тот же раздолбай, с которым так хорошо было пить пиво под дождем, а ему приходится примерять маску, которая заведомо велика.

– Это терпит? – все так же глядя в материалы, спокойно уточнил заместитель. – Если нет, то идемте. Если да, то давайте на четвертой паре?

– Иешуа терпел – и нам велел, так что давайте на четвертой, – согласился Коля, спрыгнул со стола и подошел ко мне, беспардонно наклоняясь лицом к монитору. – Насть, а ты что читаешь интересное?

– Как видишь, про Нобелевку этого года… Тут пишут…

Конечно, он как обычно не слушал, что я говорю – зато его рука мягко легла на мое плечо и легонько его сжала. Ладно, Коля, подарим тебе эти десять секунд…

– О как интересно! Индиец, автор «Саги о кроватях»… Вот у нас была сага о кроватях, помните, когда лет десять назад две кровати из окна общежития ночью выкинули? Вот это был номер, я помню до сих пор.

– Угу, угу, да-да-да, молодежь так дурно воспитана! – запричитала Киса, которая сама в те годы еще только-только поступила в аспирантуру.

– «…навязать Пекинский консенсус политическими методами», – отчетливо прочитал вслух Филимончук, давая понять, что его пытаются отвлечь от важной работы, и ему приходится внимательнее вчитываться в студенческие опусы.

Коле было совершенно наплевать на чью бы то ни было работу, пока он держал меня за плечо. Хватит – я повела рукой и сменила позу, придвинув стул ближе к компьютеру. Он все понял, почти незаметно вздохнул и уселся на стул по соседству.

– Вот работаете все, работаете… А я устал так за эту неделю. Кстати, про работу одну классную байку вспомнил.

– Ой, расскажите, нам интересно! – вмешалась Киса.

– Дык слушайте тогда, – поучительно сказал Коля. – Есть у меня друг, Пашка – ну, Настя его знает – он сейчас в Чикаго живет. Мы, будучи студентами, частенько катались на его машине по Киеву и таксовали по ночам – не ради подработки, а так, время убить, да и пообщаться лишний раз. Едем как-то в районе Шулявки, смотрим – две девицы стоят на обочине. Я Пашу пихаю в локоть, мол, давай подбросим. Открываем окно, одна заглядывает к нам и улыбается этак хитро…

Я уже слышала эту историю дважды или трижды, но отвлеклась от статьи и наблюдала за реакцией слушателей. Киса восторженно смотрела на Логинова и ловила каждое его слово, Филимончук тоже прислушался – держал страницу текста перед глазами, делая вид, что читает, но глаза замерли на месте.

– …Нет, говорит, не надо нас подвозить. Мы работаем. А Пашка смотрит так на нее и говорит: «Поздравляю! А кем?» Ну, я ему кричу, давай, мол, трогай отсюда, остряк… Представляете? Это надо было видеть!

– Ага, ага, – соглашалась Киса, не отдавая себе отчет, насколько бессмысленную и безынтересную историю она только что выслушала.

Филимончук едва заметно покачал головой и мельком взглянул на Колю – это что, уже конец, что ли? Но мой друг, кажется, действительно считал историю смешной. С чувством юмора у него вообще-то проблем не было, но с этой байкой постоянно выходили проколы: видимо, чтоб понять весь смысл, действительно надо было это видеть.

– Все, Настюш, хватит про них читать! Пошли в «Эгоист», пообедаем.

Я действительно проголодалась и не прочь была б пожевать что-нибудь.

– У меня четвертая пара будет, семинар, а пока свободна. Пошли.

– Викторович, а вы хотите? – в порыве показного великодушия позвал Коля, догадываясь, что Филимончук откажется. – Я сегодня угощаю всех. В честь «Саги о кроватях».

– Работа – зашиваюсь, не могу, – проскрипел Филимончук, быстро переворачивая страницу реферата и что-то там демонстративно подчеркивая.

Логинов вопросительно глянул на Кису, и та, бросив быстрый взгляд на меня, тоже замотала головой:

– Нет-нет, Николай Михалыч, я сегодня уже обедала.

Один зашивается с рефератами, а другая уже обедала…

Как бы не так… Ну, это всегдашняя ситуация. Вся кафедра избегает сопровождать нас с Колей. Не знаю, что они думают – хотя, зная меня, думать не должны… С другой стороны, они знают и Логинова – а тут ничего предугадать нельзя. Репутация у него действительно странная, и думать они могут что угодно. Плевать. Меня это мало задевает. Главное, что сама я знаю, как все на самом деле.

– Насть? – он протянул руку.

– Да идем уже, беда с тобой… Идем…

Но как минимум двум людям в Институте было наплевать на тонкости наших взаимоотношений с Логиновым, потому что уж очень хорошо они в этом разбирались – в силу того, что Коля очень любит об этом с ними поговорить, особенно в поддатом состоянии. Эти двое – Андрей Александрович и Илья – налетели на нас прямо у выхода с кафедры. Настроение у обоих было приподнятое, наверное, что-то удачное сотворили в бизнесе.

– Куда бежим? – Долинский остановил Колю, хлопнув ладонями груди и спине.

– В ЗАГС, – вздохнул Коля. – Пока там нет перерыва. Будешь понятым на свадьбе?

– Мечтай-мечтай, – с усмешкой, но беззлобно ответил вместо него Илья. – Мы с Андреем в «Эгоист» собрались. Идемте?

– Да, пошли, – ответила я вместо Коли, улыбнулась и подмигнула Виноградову.

Лицо Логинова – о, как и историю с «работающими девочками» на Шулявке, это нужно было видеть! Думаю, он догадывался, что я просто шучу с ним на эту тему, когда вспоминаю Одессу и тот его призрачный «шанс», о котором он мне в среднем раз в год жалуется, когда напивается. Но его реакция все равно оставалась любопытной.

– Ладно, бизнесмены, пошли, – прорычал он. – За меня платит Илья, я на мели.

– Ты ж только что кафедре проставляться хотел? – случайно, ей-богу, вырвалось у меня.

Андрей Александрович и Илья переглянулись и заулыбались.

– Так ты еще и проставляешься? Какой успех, Илюха, скажи? – возвестил Долинский.

– Да ну вас, – заметно погрустневший Коля пошел впереди, покачиваясь из стороны в сторону.

Чтоб он не чувствовал себя так плохо из-за того, что милая беседа со мной теперь превратится в оборону от постоянных подколов двух быстрых на мысль и острых на язык финансистов, я двумя шагами догнала его и подержала за ладонь несколько секунд. Руки у него действительно всегда теплые и мягкие – он внимательно следит за этим…

Он улыбнулся мне, к нему вернулась бодрость:

– Чего ты, Настюш?

– Ничего, просто настроение хорошее. И ты не грусти, а?

– Не буду, – согласился он.

Я кивнула, отстранилась и пошла чуть сзади – неудобно идти с ним за руку перед студентами. На парапете второго этажа вдруг заметила Смагина – большой, статный синеглазый ректор в дорогущем костюме он смотрел на букашкоподобных студентов, копошащихся в холле, и упивался своим величием и великолепием. Смагин скрестил руки на груди и проводил взглядом нашу процессию, виду не подал, даже не кивнул мне в ответ на мой осторожный взгляд.

Он меня недолюбливает. Может, дошли какие-то нелицеприятные слухи?… Неправильно все как-то. Глупо, пошло и неправильно.

Мы засели в кабинетике на втором этаже. Андрей Александрович и Илья взяли кофе, а Коля, разумеется, заказал пиво. Мне пришлось поддержать.

– Тогда давайте два «Хугардена», – обрадовался он.

– Логинов, еще полудня нет, а ты пиво глушишь. Совести у тебя нет, – констатировал с сожалением Долинский.

– А откуда ей быть? – махнул тот.

– Ну да, ты же у нас такой весь из себя бессовестный мизантроп и социопат, – усмехнулась я, и коллеги поддержали веселье.

– Да ты же просто лапочка, Коля, – сказал Илья.

– Это я пошутил так, про совесть, – признался Долинский. – На самом деле, самое жуткое, что ты когда-либо сделал, это заставил курить моего кота на даче.

– Нет, самое жуткое, это когда он вместо сгущенки на блины майонез налил, – встряла я.

– Это была Таня! – возмутился Коля, нежно пиная меня в бок локтем.

– Ну, какая разница? Блины ж ты принес на корпоратив, – напомнила я. – Так что теперь это в памяти коллектива отложилось как очередной ляпсус Логинова.

– Нет, самый блеск – это день работников ЖКХ, который мы в общежитии отмечали! – продолжил Илья, увлекаясь все больше и больше.

– Когда Лешка пельмени в окно выкинул? – с надеждой сказал Коля.

– Это ты пельмени выкинул! – хором утвердили мы с Ильей.

Долинский удивленно заулыбался и вскинул брови:

– А ну-ка, этой истории я не слышал! Кто расскажет?

– Давайте я, вы все неумейки, – махнул рукой Коля. – В общем, собрались мы как-то с ребятами на четвертом курсе в общежитии у общего друга – Прапор у него кликуха, ты его не знаешь, думаю. Учился на год старше нас, на ФПП.

– Не знаю, – подтвердил Андрей Александрович.

– Ну так вот, были там я, Лешка, Илья и еще несколько парней – все из Комсомола. Прапор – тот еще эстет. Перефразируя классика, скажу, что «не мог он «Джеймсон» от «Блу Лейбл», как мы не бились, отличить», и на стол поставил вместо нормальной выпивки какой-то дикий бодяжный коньяк…

Коля рассказывал историю, размахивая руками, пытаясь произвести на Долинского впечатление. Он всегда такой даже если плохо или больно – радостный мальчишка, плодящий бестолковые, но запоминающиеся афоризмы, человек, для которого нет ничего серьезного – кроме анализа социальных систем и безнадежной всепоглощающей страсти ко мне.

Я помню и боль, и радость в его глазах. И часто причиной того и другого была я.

Бывает, мы загоняем себя в такие ситуации, ставим ловушки самому себе – и потом выхода из них нет. У этого доблестного Айвенго есть все, о чем можно мечтать в его возрасте, и только один замок он не взял – меня. Я искренне надеялась, что когда-нибудь это пройдет, но, похоже, с годами он погружался в яму чувств все глубже. Возможно, если бы мы виделись не так часто… Но судьба свела нас здесь, на кафедре госуправления, и, казалось, на всю жизнь.

Я не могла разорвать с ним связь, хотя, наверное, необходимо это сделать и сделать давно – чтоб не держать человека в подвешенном состоянии. Он был хомяком в клетке с расплавленными прутьями, из которой не мог ни выйти, ни нормально содержаться в ней…

– … в общем, Лешка вылил вниз тарелку с пельменями, а следом выкинул полотенце…

– Да это ты был, придурок! – зарычал Илья.

– …а там кто-то курил, этажом ниже. Я представляю себе картину – ну что, покурил, а теперь пойду голову помою.

– Ну просто сладу с тобой нет, бестолочь! – покачал головой друг.

Илья замечательный. Тогда, после Одессы, когда я еще не знала Влада, у нас могло бы что-то получиться – но он оказался не тем человеком. Коля до сих пор думает, что у нас с ним что-то было в поезде или в гостинице… Я не хочу говорить с ним об этом – некоторым вопросам лучше оставаться без ответа, даже если этот ответ принесет успокоение.

– Обалденная история! – резюмировал Долинский. – Ты только что похитил десять минут моей жизни. Ох, Логинов, хоть бы ты молчал почаще, а?

Андрей Александрович – он тоже хороший, только эти его тигровые глаза меня немного удивляют. Он для ребят как духовный отец, хотя у них разница в возрасте чуть меньше десяти лет. Мудрый, опытный, спокойный, и это так хорошо уравновешивает импульсивность Коли и категоричность Ильи… Я его прежде побаивалась, но это всего-навсего иррациональные опасения. Настоящий мужик, и его Марине можно только позавидовать…

– Пиво прилетело! – прогудел Коля, когда два шестигранника с «Хугарденом» оказались у нас на столе. – Ну, давай, Настюха – чтоб побольше историй интересных с нами происходило!

– Главное, без пельменей в окно, – уточнила я и схлестнула с ним бокалы.

И пить бы ему бросить. Раньше это казалось забавным, но, видимо, пора бы остепениться. Он-то отшучивается, а ведь напрасно – Илья мне рассказывал, что Коля ходил обследоваться к Лешкиному отцу, одному из лучших кардиологов Киева. Это неспроста же…

Надеюсь, у него все будет хорошо.

Едва четвертая пара закончилась, и я не всем студентам еще успела объявить баллы за семинар, как на мобильный позвонил Смагин:

– Настя, добрый день! – сказал он леденящим душу голосом. – Это Смагин беспокоит.

– Да, ваш номер у меня записан, – объяснила я. – Слушаю вас.

– Вы можете зайти ко мне? Не торопитесь?

У меня тут же сердце упало… Я никогда не оставалась со Смагиным вдвоем – что ему от меня нужно?

– Да, конечно же – а что-то случилось?

– Настя, о чем вы! Разумеется – все в порядке! Просто нужна ваша консультация.

Жутко хотелось покурить, но я подумала, что это будет не лучшей идеей – Смагин у нас показательный борец с вредными привычками… Забросила вещи на кафедру и направилась к нему в логово.

– Да, проходите, он ждет, – приветствовала меня секретарь.

Я вошла в громадный кабинет. Здесь пахло силой – но не той силой, что внушает доверие и придает ощущение надежности, а грубой, показной силой, и еще очень сильным и резким мужским одеколоном.

Смагин сидел за столом и копался в компьютере. Увидев меня, встал и пошел навстречу.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – он указал на кресло в углу кабинета, а сам вытащил из-под стола для совещаний один из стульев и уселся на него верхом, сложив руки в замок на спинке стула. Стул он поставил очень близко ко мне – и словно нависал надо мной всей своей громадиной.

– Что-то случилось? – повторила я, пытаясь улыбаться.

По губам ректора скользнула змеиная ухмылка.

– Настя, мне нужна ваша помощь в одном очень деликатном вопросе.

– Не люблю деликатные вопросы, – сразу заметила я, – но постараюсь вам помочь, если это будет в моих силах.

Он блеснул крупными белоснежными зубами и заговорил тихо, но очень внятно:

– Знаете, иногда нам приходится действовать не в рамках закона, а в рамках необходимости. В данном случае я веду речь о необходимости развития кафедры, науки и всего Института. А конкретно – о кадровой политике.

Так вот оно что!

– Вы что, хотите меня уволить?

Смагин помотал головой.

– Нет, Настя, о чем вы говорите?! За что же мне вас увольнять?

– Ну мало ли, найдется, – предположила я. – Любого можно уволить при желании.

– Тут вы немного ошибаетесь, – он поднял палец вверх. – У нас есть профком и есть КГБ, который следит за тем, чтоб все нормы трудового законодательства были выполнены. Этот человек не допустит, чтоб кого-нибудь уволили без должных на то оснований. А как нам поступать, если повода нет, но есть причина?

Я пожала плечами – что тут ответишь?

– Нужно создать повод, – продолжил ректор. – Или сымитировать его, по крайней мере. В данном случае я забочусь об обновлении кадров и о том, чтоб наша с вами родная кафедра функционировала наилучшим образом. Для этого хочу взять на работу одну хорошую девушку, из другого города – с прекрасными рекомендациями и большим будущим в науке. Я собрался предложить ей должность доцента… Но ведь наша кафедра, насколько вы знаете, и так переполнена, и расширить штатное расписание не представляется возможным…

Смагин несколько кривил душой – на худой конец, снял бы с кого-нибудь, а то и с самого себя, лишнюю нагрузку. Видимо, все-таки хотел от кого-то избавиться. Но от кого? И при чем здесь я?

– Есть одна интересная бумага – заявление на мое имя. В нем упоминается доцент Лосев, ваш напарник по матмоделированию. Там описаны факты неоднократного сексуального домогательства с его стороны. Возможно, что-то из этого имело место и в действительности, но дальше устных жалоб дело не заходило – спускали на тормозах. Тем более одно дело, когда такое говорят студентки, чья объективность может быть под сомнением, а совсем другое – когда эти обвинения зафиксированы на бумаге и подписаны сотрудником кафедры. Это уже серьезно.

Я, наверное, потеряла контроль над собой от гнева и шока, потому что прекрасно помню, как почти закричала ему:

– Вы что, из ума выжили?!

Смагин отшатнулся и поднял бровь.

– Однако! Настя, это продиктовано необходимостью – я же только что объяснил!

– Нет! – отрезала я. – Я не буду принимать участия в этом!

– Настя, перестаньте! Все, что вам нужно – это подписать бумагу, и, возможно, подтвердить это для КГБ. Дело не получит дальнейшего хода, потому что Лосев под угрозой обстоятельств уволится сам – я его знаю, он трус редкий…

– Найдите кого-нибудь другого! Вы что, не можете заставить студентку?

– Дорогая моя, вы умная, замечательная девушка, пользующаяся авторитетом среди коллектива. И КГБ поверит вам безоговорочно. А показания прочих будут тщательно проверяться, и не факт, что…

– То есть вы хотите, чтоб я перестала пользоваться авторитетом среди коллектива? – наехала на него я, приподымаясь с кресла и делая шаг в сторону двери. – Чтобы я перестала быть замечательной девушкой, а стала крысой и изменницей?

Ректор встал следом за мной и перекрыл мне путь.

– Отойдите, пожалуйста, – попросила я.

– Черта с два я куда-то отойду. Сядь и слушай, если не хочешь по-хорошему.

Превращение оборотня состоялось: ректор ИПАМ умер, вместо него передо мной стоял бандит, руководитель большой преступной группировки.

– Простите? – переспросила я, но не двинулась с места. – Как это понимать?

– Понимай как знаешь, – продолжал бандит. – Если ты сейчас выйдешь, то вместе с Лосевым я уничтожу тебя.

– Скажете, что я к вам приставала? Хорошая идея, попробуйте!

Смагин причмокнул и дернул щекой, как заправский уголовник.

– Нет, причем же тут я, если есть Логинов… Забыла про такого?

Моя храбрость тут же ушла в никуда. Я снова начала бояться этого человека, сделала шаг назад и упала в кресло…

– О чем вы?

– О том, что ты спишь с моим зятем, видимо, выбивая себе карьерный рост таким путем.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Что за ерунда? О чем вы говорите? Это бред!

– Я знаю, что это бред, – согласился Смагин. – Я прекрасно знаю, что моему жалкому Коленьке от тебя ничего не светит. Но кто еще об этом знает? И если пока об этом шепчутся только самые заядлые сплетники по углам, то в моих силах, как ты понимаешь, сделать это достоянием общественности. Да так, что даже на работе у твоего мужа узнают. Хочешь, чтоб все МАУ обсуждали, как жена Владислава обеспечивает себе карьеру, пока он пассажиров развозит?

Смагин торжествующе хлопнул в ладони.

– Вы не сделаете этого, – по-прежнему сопротивлялась я.

Он оскалился еще сильнее.

– Сделаю! – пообещал он. – Сделаю и с удовольствием. В моих силах превратить твою жизнь в невыносимый поток оправданий, переглядываний и грязных смешков за спиной. И все это будет иметь место, если та заява, которая лежит на журнальном столике, не будет аккуратно переписана твоей ручкой – здесь, в моем кабинете, пока я схожу за кофе. Бумага и ручка – там же. Сделай все сама. У тебя же ручки достаточно умелые, да?

Этот урод, сверкнув напоследок ледяными глазами в мою сторону, отступил к двери – полубоком, по-прежнему глядя на меня. Взялся за дверную ручку.

– И не надо никаких фокусов. Я не мальчик, шутить со мной не советую, – тихо и злобно сказал Смагин и покинул кабинет, оставив меня наедине с ужасным признанием.

В этом не было никакого героизма. Только я, напечатанный на бумаге текст с грязными эмоциональными обвинениями, а рядом с ним – дорогая ручка и стопка чистых листов. Все просто: сделай это, Настя, или не делай. Выбор за мной.

Угрозы Смагина подействовали. Не знаю, почему и как – возможно, проводя столько времени с Логиновым, я заразилась его импульсивностью? Если б было чуть больше времени, я бы смогла принять трезвое решение, я бы нашла выход из положения, тем более что оно не было таким уж критичным.

Он все равно уничтожит Лосева. Если поставил цель, он это сделает. Почему он привлек меня? Да чтоб убить двух зайцев одним ударом… Думает, что мне теперь будет сложнее общаться с Колей, что я отойду от него. Хочет обезопасить свою дочь, по-прежнему видит во мне какую-то угрозу для нее… Смагин – действительно очень недалекий человек, но просто удивительно фартовый, везучий, иначе как бы он достиг таких высот?

Он вернулся через сорок-пятьдесят минут, хотя время для меня тогда шло по-другому, и, может, это случилось быстрее…

– Ну что, готово все?

Я протянула заявление. Смагин взял, посмотрел на подпись, еще раз глянул на текст и медленно кивнул в знак одобрения моих действий.

– Хорошая девочка, – спокойно и жестко добавил он, словно отвешивая мне пощечину. – Теперь иди, отдыхай. Я позову тебя, когда нужно будет подтвердить показания для КГБ.

Едва сдерживаясь от слез, я вышла из кабинета. Мучительно хотелось с кем-то поговорить – но кому я об этом скажу? Влад не одобрит моего поступка, и мне будет неудобно перед ним. Коле я бы не сказала об этом никогда – чего доброго, дров наломает с тестем. С его-то импульсивностью – не удержится… И вообще, никому нельзя сказать – не хочу, чтобы хоть кто-то знал…

Не к кому было обратиться с этой проблемой, нужно было ее просто проглотить. Смагин назвал меня «хорошей девочкой»… Я иногда хотела, чтобы так и было, чтоб я могла быть обычной девочкой, которой не нужно бороться с обстоятельствами, преодолевать трудности, а можно просто опереться на чье-то плечо.

Но это оказалось невозможным. Владу, с его нагрузками и непростой жизнью, нужна моя постоянная поддержка, я должна быть его опорой. А Логинов хотел бы дать мне все это, но при всем желании, не сможет – сам едва справляется с навалившимися трудностями и переломами, и его теплое плечо не выдержит моего груза.

Видимо, большего я и не заслуживала, и «хорошей девочкой» могла быть только для этой ректорской сволочи с ледяными глазами…