Док ве­лел все опи­сать с са­мо­го на­ча­ла. По­то­му что он со­би­ра­ет ма­те­ри­а­лы для ис­сле­до­ва­ния. Ему, мол, на­до вы­ра­бо­тать ал­го­ритм: кто из остав­ших­ся на Зем­ле нам сго­дит­ся, а на ко­го и вре­мя тра­тить не сто­ит. Я не по­ни­маю, че­го во мне мож­но ис­сле­до­вать. Но я при­вык де­лать то, что го­во­рят стар­шие, не осо­бо за­ду­мы­ва­ясь над при­чи­на­ми. И это вер­но: ес­ли по­да­ю­щий па­тру­бок или вит­ки со­ле­но­и­да нач­нут вни­кать, за­чем и как, – по­жа­луй, и дви­га­тель за­глох­нет. А ес­ли уж ио­ны нач­нут рас­суж­дать о том, с че­го вдруг их вы­бра­сы­ва­ют в ва­ку­ум, да еще с та­кой ско­ро­стью, – ко­нец по­ле­ту.

Я все­гда был та­кой: ел ка­шу, ко­то­рую тер­петь не мог; сто­ял спра­ва, про­хо­дил сле­ва и во­об­ще со­блю­дал. Но ино­гда ме­ня вдруг за­но­си­ло. Неожи­дан­но для са­мо­го се­бя сры­ва­ло баш­ню; в та­кой мо­мент я мог вы­ско­чить из ок­на, пнуть в ко­ле­но вос­пи­та­те­ля или бро­сить глай­дер в ви­раж, за­пре­щен­ный ин­струк­ци­я­ми. И прий­ти в ито­ге пер­вым на фи­ниш.

Док на­ме­кал, что имен­но эти всплес­ки и бы­ли по­пыт­ка­ми Ис­тин­но­го про­рвать­ся на­ру­жу, сквозь тол­стый слой шла­ка, ко­то­рый на­ва­ли­ла ци­ви­ли­за­ция. Но я не хо­чу об этом ду­мать. Луч­ше уж нач­ну пи­сать, как он ве­лел.

Ма­му я по­чти не пом­ню. Ка­кие-то об­рыв­ки: теп­лый за­пах, теп­лые ру­ки. Она сто­ит на ко­ле­нях и об­ни­ма­ет ме­ня. Мне ни­ко­гда по­сле не бы­ло так уют­но и так тре­вож­но. По­то­му что знал, что это – про­ща­ние. Ее плащ с круг­лым знач­ком на лац­кане (чер­ная окруж­ность с точ­кой по цен­тру на бе­лом фоне) шур­шал, буд­то звал ку­да-то, то­ро­пил.

И она ушла.

Мне бы­ло де­сять, ко­гда я рас­ска­зал от­цу об этом вос­по­ми­на­нии; отец разо­злил­ся, гор­ло его на­бух­ло го­то­вы­ми по­рвать­ся от гне­ва жи­ла­ми. Он кри­чал, брыз­гая во­ня­ю­щи­ми пе­пель­ни­цей слю­ня­ми: мол, я ни­че­го не мо­гу пом­нить, по­то­му что был без­мозг­лой ли­чин­кой; я и сей­час де­бил, а то­гда во­об­ще был еще за­ро­ды­шем, по­лу­фаб­ри­ка­том. Что это дурь и фан­та­зии: он вы­яс­нит, кто ме­ня на­до­умил ляп­нуть эта­кую чушь, и вы­рвет про­во­ка­то­ру ка­дык, но преж­де вы­де­рет рем­нем ублюд­ка, столь по­хо­же­го на чок­ну­тую ма­ма­шу. Он на­чал ша­рить по по­я­су под на­вис­шим брю­хом, но по­том вспом­нил, что в тру­сах; бро­сил­ся к шка­фу, где у него ви­се­ли брю­ки, и на­чал вы­ди­рать из пе­те­лек ре­мень, по­хо­жий на глад­кую жел­тую змею. Пе­тель­ки со­про­тив­ля­лись (они бы­ли за ме­ня); брю­ки, упи­ра­ясь, смор­щи­лись гар­мош­кой. Я не стал до­жи­дать­ся ре­зуль­та­та схват­ки и смыл­ся. Рас­пах­нув ок­но, си­га­нул в мок­рые ку­сты со вто­ро­го эта­жа; здо­ро­во от­бил пят­ки, но вре­ме­ни стра­дать не бы­ло.

Убе­жал за са­рай и спря­тал­ся в ста­рой же­лез­ной боч­ке. Там пах­ло ржав­чи­ной и пле­се­нью, по мне бе­га­ла ка­кая-то мно­го­но­гая ме­лочь, от че­го ко­жа по­шла пу­пы­рыш­ка­ми. Бы­ло хо­лод­но и мок­ро; отец, ру­га­ясь, бро­дил по дво­ру и кри­чал, что­бы я немед­лен­но вы­шел, и то­гда он ме­ня убьет. Ло­ги­ки в этом тре­бо­ва­нии не бы­ло ни гро­ша; отец во­об­ще не от­ли­чал­ся умом, те­перь-то я это по­ни­маю.

Он ис­про­бо­вал раз­ные ме­то­ды: фаль­ши­во сю­сю­кал, что уже ме­ня про­стил и ку­пил шо­ко­лад­ку, а че­рез пять ми­нут по ви­зо­ру бу­дут муль­ти­ки; но я-то точ­но знал, что нын­че втор­ник, по­то­му что вче­ра в шко­ле был урок граж­дан­ствен­но­сти, ко­то­рый по по­не­дель­ни­кам, а муль­ти­ки по втор­ни­кам не по­ка­зы­ва­ют, ибо пост­ный день.

Так он дол­го бро­дил по мок­рой тра­ве, ру­га­ясь и умо­ляя по­оче­ред­но. Был мо­мент, ко­гда я ед­ва удер­жал­ся: по­сле то­го как он при­гро­зил рас­топ­тать мо­дель «От­важ­но­го», ес­ли я не по­яв­люсь немед­лен­но. Но я стер­пел.

Отец ушел, а я тор­чал в боч­ке, по­ка не стем­не­ло. В от­кры­тое ок­но ви­зор орал про мяч на тре­тьей ли­нии: шла транс­ля­ция по­лу­фи­на­ла.

Я по­пы­тал­ся вы­лез­ти: но­ги за­тек­ли и не слу­ша­лись, за­мерз­шие паль­цы сры­ва­лись с края боч­ки, и в ка­кой-то мо­мент мне по­ка­за­лась, что вся моя жизнь прой­дет в этой же­лез­ной, смер­дя­щей ржав­чи­ной и пле­се­нью тюрь­ме. На­со­сав­ши­е­ся до от­ва­ла ко­ма­ры не мог­ли да­же уле­теть: тя­же­ло ды­ша от пе­ре­жо­ра, они пеш­ком спол­за­ли с ме­ня и от­ды­ха­ли на ржа­вых стен­ках. Я со­всем от­ча­ял­ся и со­брал­ся за­хны­кать; но тут жен­ский лас­ко­вый и тре­вож­ный го­лос про­шеп­тал:

– Ты смо­жешь, ты ведь муж­чи­на.

Я вы­брал­ся от­ту­да.

Про­крал­ся в спаль­ню: книж­ки мои бы­ли раз­бро­са­ны по по­лу, план­шет раз­бит. Под но­га­ми хру­сте­ло. Я при­сел на кор­точ­ки, по­щу­пал и по­нял: это бы­ли об­лом­ки мо­де­ли кос­ми­че­ско­го фре­га­та вто­ро­го ран­га «От­важ­ный».

Я ждал вы­пус­ки с ком­плек­та­ци­ей. При­бе­гал к ма­га­зи­ну, ко­гда ули­цы го­род­ка бы­ли еще пу­сты, толь­ко ро­бо­ты-убор­щи­ки ти­хо шур­ша­ли по ас­фаль­ту, и тор­чал у вит­ри­ны. Я со­би­рал «От­важ­но­го» це­лый год. Сда­вал бу­тыл­ки и да­же под­во­ро­вы­вал из от­цов­ско­го бу­маж­ни­ка.

Те­перь от фре­га­та оста­лись толь­ко хру­стя­щие, как ко­сти пав­ших, ош­мет­ки.

Я не стал пла­кать.

Ви­зор про­дол­жал орать. Не за­гля­ды­вая в го­сти­ную, я и так знал, что отец дрых­нет, от­ки­нув­шись го­ло­вой на спин­ку ди­ва­на; на­шлеп­ка мо­де­ма на его вис­ке мор­га­ет в такт воп­лям ком­мен­та­то­ра. Гряз­ная май­ка ед­ва не ло­па­ет­ся на брю­хе, две бу­тыл­ки из-под пи­ва ва­ля­ют­ся на по­лу, а тре­тья вы­па­ла из его во­ло­са­той ла­пи­щи на ди­ван и вы­тек­ла.

Он все­гда брал три бу­тыл­ки, по­то­му что тре­тья бес­плат­но.

В кла­дов­ке сто­я­ла ста­рая ка­ни­стра с го­рю­чим для ава­рий­но­го ге­не­ра­то­ра. За­пах бен­зи­на все­гда нра­вил­ся мне; от него по­че­му-то чу­дил­ся ве­тер в ли­цо, пах­ну­щий по­лы­нью, и рев мо­то­цик­лет­но­го мо­то­ра – я не знаю, от­ку­да у ме­ня взя­лось та­кое вос­по­ми­на­ние. На­вер­ное, из ис­то­ри­че­ско­го филь­ма.

Го­рю­чее буль­ка­ло и на­пол­ня­ло дом вос­хи­ти­тель­ным аро­ма­том. Вспых­ну­ло, лоп­ну­ло рас­ка­лен­ным ша­ром в ли­цо: я ед­ва успел от­ско­чить, но бро­ви все-та­ки опа­лил.

До­бе­жал до ку­стов, ко­гда за­вы­ла си­ре­на и за­ши­пе­ли струи пла­ме­га­си­те­ля: я за­был про ав­то­ма­ти­ку и не вы­клю­чил ее.

Сей­час-то я по­ни­маю, что к луч­ше­му, а то­гда силь­но разо­злил­ся на се­бя. И да, все-та­ки за­пла­кал. От зло­сти, от осо­зна­ния, что во вто­рой раз я не ре­шусь.

По­том я бе­жал по лес­ной до­ро­ге, за де­ре­вья­ми над до­мом мель­ка­ли фа­ры по­жар­но­го ко­пте­ра. По­ли­цей­ские на­шли ме­ня под утро. Стран­но, но не ста­ли бить и да­же ру­гать; ка­жет­ся, они со­чув­ство­ва­ли мне. На­по­и­ли ка­као из тер­мо­са и да­ли теп­лую курт­ку – огром­ную, пах­ну­щую та­ба­ком и ру­жей­ным мас­лом.

Я дре­мал на зад­нем си­де­нье и слы­шал, как они об­суж­да­ют по­лу­фи­нал. По­том один ру­гал мо­е­го от­ца:

– Ли­шат те­перь ро­ди­тель­ских прав раз­дол­бая. Па­ца­ну де­сять, а до сих пор без мо­де­ма. Небось на пи­во-то день­ги на­хо­дит.

– Мо­жет, маль­чон­ка из этих, – непо­нят­но ска­зал вто­рой, – и де­ло не в день­гах.

– То­гда тем бо­лее раз­дол­бай: дав­но бы сдал па­ца­на ку­да по­ло­же­но.

Сквозь сон я вспо­ми­нал, как в пер­вом клас­се веж­ли­вый дя­дя с хо­лод­ны­ми гла­за­ми уго­ва­ри­вал ме­ня:

– По­тер­пи, маль­чик. Это не боль­но.

И на­чал на­тя­ги­вать мне на го­ло­ву чер­ную сет­ку скан­не­ра.

Мне вдруг ста­ло страш­но. Сет­ка бы­ла по­хо­жа на пе­ре­пле­тен­ных в экс­та­зе змей: как-то я чуть не на­сту­пил в ве­сен­нем ле­су на бле­стя­щий, ше­ве­ля­щий­ся, жут­кий клу­бок. И ис­пу­гал­ся на­все­гда.

Я виз­жал так, что сбе­жа­лись пре­по­да­ва­те­ли. Они про­тя­ги­ва­ли ко мне ру­ки с удли­нив­ши­ми­ся вдруг, скрю­чен­ны­ми паль­ца­ми; я пи­нал­ся, ку­сал­ся, ка­тал­ся по по­лу ме­ди­цин­ско­го ка­би­не­та. Па­да­ли и раз­би­ва­лись ка­кие-то про­бир­ки, хру­сте­ло стек­ло, ора­ли по­ку­сан­ные мной взрос­лые, виз­жал я. По­том они все-та­ки пой­ма­ли ме­ня, спе­ле­на­ли, стя­нув так, что ста­ло труд­но ды­шать.

– Ну что? – про­хри­пе­ла моя класс­ная.

Хо­лод­но­гла­зый ти­хо ру­гал­ся, щел­кая кла­ви­а­ту­рой. Несколь­ко раз по­прав­лял на мо­ей го­ло­ве при­сос­ки. По­том на­чал бор­мо­тать непо­нят­ные сло­ва. Я за­пом­нил толь­ко «ва­ри­ант нор­мы».

Осталь­ным по­ку­па­ли мо­де­мы; они хо­ди­ли гор­дые, буд­то эта чер­ная на­шлеп­ка на вис­ке де­ла­ла их по­свя­щен­ны­ми в ка­кие-то тай­ны. Так оно и бы­ло: со вто­ро­го клас­са я уже мно­го­го не по­ни­мал из то­го, что го­во­рят учи­те­ля.

– Вто­рой ка­нал, таб­ли­ца но­мер три. Все смот­рим и чи­та­ем вслух.

Од­но­класс­ни­ки си­де­ли со стек­лян­ны­ми гла­за­ми и уны­ло бор­мо­та­ли враз­но­бой:

– Свя­щен­ной обя­зан­но­стью граж­да­ни­на яв­ля­ет­ся ак­тив­ное и ква­ли­фи­ци­ро­ван­ное по­треб­ле­ние…

Я смот­рел на их оди­на­ко­во на­пря­жен­ные фи­зио­но­мии и то­же от­кры­вал рот, по­вто­ряя непо­нят­ные, ка­кие-то квад­рат­ные сло­ва. Так что за­мор­до­ван­ный учи­тель неред­ко за­бы­вал про мою осо­бен­ность.

То, что дру­гие ви­де­ли с по­мо­щью мо­де­ма, мне при­хо­ди­лось са­мо­му раз­би­рать на план­ше­те: там бы­ла спе­ци­аль­ная про­грам­ма для «де­тей с осо­бен­но­стя­ми раз­ви­тия». Про­ще го­во­ря – для де­би­лов. Ме­ня пы­та­лись так на­звать па­ру раз, но быст­ро от­учи­лись: в дра­ку я ки­дал­ся са­мо­заб­вен­но, не за­ду­мы­ва­ясь о ве­со­вых ка­те­го­ри­ях и ко­ли­че­стве про­тив­ни­ков.

А те­сты я все­гда про­хо­дил успеш­но. До­ста­точ­но бы­ло со­сре­до­то­чить­ся, и ру­ка са­ма ста­ви­ла га­лоч­ку в нуж­ном квад­ра­ти­ке.

– Ка­кой хо­ло­диль­ник в этом се­зоне ре­ко­мен­до­ван к по­куп­ке? Ва­ри­ан­ты от­ве­тов: «Тунд­ра», «Ман­си», «Тай­мыр»…

Я за­бы­вал со­дер­жа­ние кон­троль­ной, ед­ва сдав пла­сти­ко­вый ли­сток учи­те­лю.

Един­ствен­ный пред­мет, в ко­то­рый я вни­кал, – «фа­куль­та­тив­ные зна­ния». Там и вправ­ду бы­ло ин­те­рес­но: про мо­ря и кон­ти­нен­ты; про то, как скла­ды­вать циф­ры са­мо­му, без каль­ку­ля­то­ра; про звез­ды и га­лак­ти­ки; про кни­ги.

Да, не удив­ляй­тесь: у ме­ня до­ма бы­ли книж­ки. Цел­лю­лоз­ные, тя­же­лые, с ми­зер­ным объ­е­мом – по сотне ки­ло­байт мак­си­мум. Без под­свет­ки! Со ста­ци­о­нар­ны­ми кар­тин­ка­ми, ино­гда да­же мо­но­хром­ны­ми. Кни­ги оста­лись от ма­мы. Отец по­ти­хонь­ку про­да­вал их в му­зеи, но спрос был ни­ка­кой. К то­му же отец со­всем не умел тор­го­вать­ся и не усту­пал в цене. Бла­го­да­ря его упрям­ству и ту­по­сти у ме­ня бы­ло то, о чем и не меч­та­ли ро­вес­ни­ки: древ­ние то­ма, не вхо­дя­щие ни в спи­сок ре­ко­мен­до­ван­ных, ни в спи­сок за­пре­щен­ных. О су­ще­ство­ва­нии неко­то­рых из них, на­вер­ное, за­бы­ли да­же спе­ци­а­ли­сты по ис­то­рии и куль­ту­ре при­ми­тив­ных вре­мен.

Все это я вспо­ми­нал в по­ли­цей­ской ма­шине, по­том в участ­ке, где при­шлось дол­го ждать ка­ко­го-то чи­нов­ни­ка. Он за­да­вал во­про­сы: я от­ве­чал нев­по­пад или во­об­ще мол­чал.

Ме­ня пе­ре­во­зи­ли из од­но­го ка­зен­но­го учре­жде­ния в дру­гое: вез­де – жест­кие топ­ча­ны, стан­дарт­ный обед в пла­сти­ко­вых кю­ве­тах и ре­шет­ки на ок­нах.

Ка­жет­ся, сво­им су­ще­ство­ва­ни­ем я сби­вал с рит­ма их от­ла­жен­ную ма­ши­ну. Но мне бы­ло пле­вать: я са­дил­ся в уго­лок или сво­ра­чи­вал­ся за­ро­ды­шем на топ­чане, за­кры­вал гла­за и чи­тал кни­ги по­стра­нич­но. Я пом­нил их всех не ху­же, чем свой двор: вот вы­ло­ман­ная дос­ка в за­бо­ре, вот куст жгу­чей кра­пи­вы, вот семь­де­сят вто­рая стра­ни­ца «За­ни­ма­тель­ной аст­ро­но­мии» с пла­не­тар­ной схе­мой Сол­неч­ной си­сте­мы.

Ме­ня два ра­за про­ве­ря­ли вра­чи. Опять на­тя­ги­ва­ли на го­ло­ву сет­ку, спле­тен­ную из тол­стых чер­ных жгу­тов: я на­пря­гал­ся, по­тел от ужа­са, но тер­пел.

Мне все-та­ки при­кле­и­ли мо­дем к вис­ку, но я ни­че­го не ощу­тил, кро­ме по­ка­лы­ва­ния. Ни­ка­ких кар­ти­нок не уви­дел. Они рас­стро­и­лись, ото­дра­ли мо­дем и по­се­то­ва­ли, что те­перь при­дет­ся спи­сы­вать ка­зен­ное иму­ще­ство, а это ку­ча бу­маг. И смот­ре­ли на ме­ня осуж­да­ю­ще, буд­то я был в чем-то ви­но­ват и пря­мо умо­лял их об этой на­шлеп­ке.

Ка­кое-то вре­мя я про­вел в ин­тер­на­те для «де­тей с осо­бен­но­стя­ми раз­ви­тия». Там бы­ли де­це­п­эш­ни­ки на ко­ляс­ках; до­вер­чи­вые и лас­ко­вые да­у­ня­та; аути­сты, ри­со­вав­шие яр­кие кар­тин­ки цвет­ны­ми мел­ка­ми пря­мо на сте­нах. Од­ну ху­дож­ни­цу зва­ли Асей: у нее бы­ли си­ние гла­за, ис­ку­сан­ные ру­ки и ко­рот­кий ежик чер­ных во­лос. Она со­зда­ва­ла ги­гант­ское по­лот­но на всю сте­ну ре­кре­а­ции: я ча­сто при­хо­дил ту­да, са­дил­ся на под­окон­ник и смот­рел. Ася не за­ме­ча­ла ме­ня. Несколь­ко недель она изоб­ра­жа­ла лу­чи у солн­ца: про­во­ди­ла длин­ную оран­же­вую ли­нию, от­хо­ди­ла от сте­ны и смот­ре­ла. По­том сти­ра­ла луч спе­ци­аль­ной губ­кой и ри­со­ва­ла вновь – в де­ся­тый раз, в со­тый, по­ка не до­би­ва­лась иде­аль­ной ров­но­сти и нуж­но­го от­тен­ка. Еще Ася по­се­ли­ла на по­ляне под солн­цем зай­цев – це­лую ар­мию, ты­ся­чи. Они пры­га­ли, же­ва­ли мор­ков­ку и об­ни­ма­лись. Сим­па­тич­ные зай­цы с круг­лы­ми пу­зи­ка­ми и при­кры­ты­ми от удо­воль­ствия гла­за­ми.

Ино­гда ее на­кры­ва­ло: она вдруг бро­са­ла ме­лок и на­чи­на­ла ку­сать се­бя за ру­ку, грызть до кро­ви – на­вер­ное, на­ка­зы­ва­ла за плохую ра­бо­ту. И еще под­вы­ва­ла при этом. Од­на­жды я не вы­дер­жал, по­до­шел и взял ее за хруп­кую кисть, по ко­то­рой сбе­га­ла тем­ная струй­ка.

– Очень кра­си­вые паль­цы, – ска­зал я и по­це­ло­вал их. Ру­ка бы­ла пе­ре­ма­за­на ме­лом и пах­ла хлор­кой. Мы все пах­ли хлор­кой: са­ни­та­ры ва­ли­ли ее в туа­ле­ты тон­на­ми.

Ася от­кры­ла бы­ло рот, что­бы за­орать: она тер­петь не мог­ла, ко­гда ей ме­ша­ют. Но по­че­му-то не ста­ла. Опа­ли­ла ме­ня си­ней вспыш­кой взгля­да и ска­за­ла:

– От­стань, ду­рак.

Ска­за­ла без зло­сти. И да­же поз­во­ли­ла пе­ре­бин­то­вать но­со­вым плат­ком разо­дран­ную зу­ба­ми ко­жу.

По­сле это­го слу­чая я знал: она ждет, ко­гда я при­ду смот­реть. Да­же не обер­нет­ся на мои ша­ги, но по ее ху­дой спине, по стри­же­но­му за­тыл­ку ви­дел: жда­ла. И ра­да мне.

А сре­ди зай­цев по­явил­ся стран­ный: с кры­лья­ми. Ле­тя­щий к солн­цу.

Мы бы­ли как непла­но­вые ко­тя­та: пра­ви­тель­ству не хва­та­ло ду­ху нас уто­пить и не хва­та­ло де­нег нас со­дер­жать; оно по­сто­ян­но ко­ле­ба­лось и му­чи­лось от необ­хо­ди­мо­сти вы­бо­ра, а тем вре­ме­нем еда ста­но­ви­лась все ху­же, ле­карств все мень­ше, а по­след­ние са­ни­та­ры сбе­га­ли от нас в дом пре­ста­ре­лых по со­сед­ству.

Од­на­жды при­е­ха­ла ко­мис­сия: мо­ну­мен­таль­ные муж­чи­ны и тет­ки со скорб­ны­ми ли­ца­ми. Их тол­стые пле­чи пы­тал­ся раз­да­вить ко­лос­саль­ный груз от­вет­ствен­но­сти, но пле­чи не под­да­ва­лись.

Ко­мис­сия про­ре­ди­ла нас вдвое: тех, кто по­стар­ше, от­пра­ви­ли ку­да-то. Се­реж­ку, без­обид­но­го иди­о­та с веч­ны­ми пу­зы­ря­ми слю­ны на гу­бах, во­об­ще при­зна­ли здо­ро­вым и вы­гна­ли: пом­ню, как он рас­те­рян­но сто­ял за во­ро­та­ми с рюк­зач­ком, на­би­тым за­су­шен­ны­ми кле­но­вы­ми ли­стья­ми (он их кол­лек­ци­о­ни­ро­вал) и пя­лил­ся на ужас­ный сво­бод­ный мир.

По­смот­рев мои бу­ма­ги, са­мый тол­стый за­ка­тил гла­за и на­чал орать что-то про ха­лат­ность и неце­ле­вое рас­хо­до­ва­ние бюд­жет­ных средств. Тет­ки за­гля­ды­ва­ли в бу­ма­ги че­рез его пле­чо и уста­ло ки­ва­ли за­ла­ки­ро­ван­ны­ми при­чес­ка­ми.

За мной при­е­ха­ли на ка­му­фли­ро­ван­ном джи­пе. Ася по­до­шла и ска­за­ла:

– Хо­чешь узнать, как зо­вут то­го кры­ла­то­го зай­ца?

Я рас­те­рял­ся. За три го­да я впер­вые уви­дел, что­бы она с кем-то са­ма за­го­во­ри­ла. Смог толь­ко кив­нуть.

– Его зо­вут Ар­те­мом. Как те­бя.

Мрач­ный тип в во­ен­ной фор­ме под­са­дил ме­ня в ма­ши­ну. Я огля­нул­ся на обо­дран­ное зда­ние ин­тер­на­та и уви­дел си­лу­эт Аси в окне ре­кре­а­ции.

* * * 

Мрач­ный вы­вел ма­ши­ну на ма­ги­страль, вклю­чил ав­то­пи­лот и за­хра­пел, от­ки­нув­шись на под­го­лов­ник. Он был на­сто­я­щий во­я­ка: да­же кру­жок на его вис­ке был цве­та ха­ки.

Мы об­го­ня­ли бес­ко­неч­ную ко­лон­ну тя­же­лых гру­зо­ви­ков. Она тя­ну­лась до го­ри­зон­та, изо­рван­но­го зу­бья­ми небо­скре­бов да­ле­ко­го го­ро­да. Длин­ню­щие фу­ры с ре­кла­мой на бор­тах: туа­лет­ная бу­ма­га, хо­ло­диль­ни­ки, ин­фра­г­ри­ли, сно­ва туа­лет­ная бу­ма­га, за­мо­ро­жен­ные ово­щи, уни­та­зы, но­во­мод­ные ви­та­мин­ные сме­си и опять туа­лет­ная бу­ма­га. Я по­ду­мал: вот она, ис­тин­ная кар­ти­на то­го, что нуж­но че­ло­ве­че­ству. Жрать и де­лать то, что риф­му­ет­ся со сло­вом «жрать».

Пе­ре­сек­ли ши­ро­кий по­яс сва­лок: ам­бре про­ни­ка­ло да­же сквозь про­ти­во­атом­ные филь­тры и тол­стую бро­ню ма­ши­ны. По­том еха­ли по го­род­ским ули­цам, ры­ча со­ляр­ным вы­хло­пом: урод­ли­вый джип вы­гля­дел древним вар­ва­ром на фоне на­ряд­ных ша­ри­ков элек­тро­мо­би­лей. В воз­ду­хе свих­нув­ши­ми­ся стре­ко­за­ми но­си­лись квад­ро­ко­пте­ры-ку­рье­ры с под­ве­шен­ны­ми ко­роб­ка­ми, на ко­то­рых опять – ре­кла­ма еды и под­тир­ки.

Из­ред­ка на бе­тон­ных сте­нах мель­ка­ло граф­фи­ти: ка­кие-то из­ло­ман­ные и скрю­чен­ные, буд­то аго­ни­зи­ру­ю­щие, над­пи­си; пан­ды, по­хо­жие на ко­тов, и ко­ты, по­хо­жие на ено­тов. Я вздра­ги­вал, ко­гда ви­дел знак, ко­то­рый смут­но пом­нил: чер­ная окруж­ность с цен­тром-точ­кой на бе­лом фоне. Его ри­со­ва­ли бун­тов­щи­ки, и на­зы­вал­ся он то ли Глаз, то ли Зра­чок; ви­ди­мо, это был ата­визм древ­них ле­генд о ма­сон­ских сим­во­лах. За Глаз по­ла­га­лась ка­тор­га на Га­ни­ме­де.

Лю­дей по­чти не бы­ло вид­но. Они со­пе­ли в сво­их же­лез­ных пе­на­лах стан­дарт­ных до­мов: по­гло­ща­ли жи­ры, бел­ки и уг­ле­во­ды, ре­кла­му и се­ри­а­лы, сля­пан­ные кон­вей­ер­ным спо­со­бом. Лю­дям при­хо­ди­лось де­лать это со всем на­пря­же­ни­ем сил: ведь ав­то­ма­ти­че­ские за­во­ды тру­ди­лись без­оста­но­воч­но, пре­вра­щая те­ло и кровь Зем­ли в яр­кие упа­ков­ки, смрад вы­хло­пов и от­хо­ды для умо­по­мра­чи­тель­но­го раз­ме­ра сва­лок. Шесть из се­ми че­ло­век ра­бо­та­ли «экс­пер­та­ми по по­треб­ле­нию». В за­ви­си­мо­сти от за­слуг каж­до­му да­ва­лась ка­те­го­рия: пер­вая, вто­рая и так до де­вя­той. Вы­ше ка­те­го­рия – боль­ше по­треб­ле­ние.

Нор­маль­ной ра­бо­ты дав­но не хва­та­ло: и это при том, что проф­со­ю­зы успеш­но бо­ро­лись с про­грес­сом. Так что еще су­ще­ство­ва­ли са­ни­та­ры, па­рик­ма­хе­ры и про­чие офи­ци­ан­ты, де­ся­ток ко­то­рых мог за­ме­нить за­пре­щен­ный на Зем­ле ки­борг, ан­дро­ид или иной че­ло­ве­ко­об­раз­ный ме­ха­низм.

То­гда это ме­ня не слиш­ком вол­но­ва­ло. Хо­тя из­ред­ка на­ка­ты­ва­ло жут­кое ви­де­ние: я си­жу в же­лез­ной, ра­зя­щей ржав­чи­ной и пле­се­нью боч­ке, в ко­то­рую ва­лит­ся свер­ху по­ток жрат­вы. И ес­ли не успею со­жрать – за­хлеб­нусь.

Из этой боч­ки не слыш­но птиц. И не вид­но звезд.

* * *

Джип про­ехал на тер­ри­то­рию, ого­ро­жен­ную вы­со­ким ржа­вым за­бо­ром; по его вер­хуш­ке полз клу­бок змей из пе­ре­кру­чен­ной ко­лю­чей про­во­ло­ки. Змеи зли­лись и пле­ва­лись элек­три­че­ски­ми ис­кра­ми.

Ме­ня про­ве­ли в ка­би­нет и уса­ди­ли на­про­тив мрач­но­го май­о­ра.

– Ка­кой ма­те­ри­ал, а!

Май­ор сма­ко­вал мои ме­ди­цин­ские бу­ма­ги: до­воль­но щу­рил­ся и цо­кал язы­ком. Буд­то чи­тал ме­ню в до­ро­гом ре­сто­ране.

– До че­тыр­на­дца­ти лет ма­ри­но­вать та­ко­го кра­сав­чи­ка! Сколь­ко вре­ме­ни по­те­ря­но, эх. Обыч­но мы на­чи­на­ем ра­бо­тать с се­ми­лет­ка­ми. Жаль, жаль. Но луч­ше позд­но, чем ни­ко­гда, как ска­за­ла ста­рая де­ва, неж­но гла­дя рас­пя­тие.

Он вдруг за­ржал, за­дер­гал ка­ды­ком. Сдер­нул фу­раж­ку и бро­сил ее на стол.

Мое серд­це за­мер­ло.

У него НЕ БЫ­ЛО МО­ДЕ­МА. Он был та­кой же ненор­маль­ный, как и я.

* * *

По­ка я вспо­ми­наю первую встре­чу с Май­о­ром из «По­ис­ка», Док ше­ле­стит рас­пе­ча­тан­ны­ми лист­ка­ми мо­е­го днев­ни­ка. Он не лю­бит чи­тать с мо­ни­то­ра. Го­во­рит, что чте­ние под­ра­зу­ме­ва­ет обя­за­тель­ные так­тиль­ные ощу­ще­ния и да­же слу­хо­вые. Стран­ный он, че­го уж там.

Мы все тут ненор­маль­ные.

За его спи­ной – гран­ди­оз­ная кар­ти­на по­ляр­но­го си­я­ния. Си­ре­не­вые, го­лу­бые, фи­о­ле­то­вые спо­ло­хи, де­ти вза­и­мо­дей­ствия маг­ни­то­сфе­ры на­ше­го Га­ни­ме­да и ионо­сфер­ной плаз­мы Юпи­те­ра. За­во­ра­жи­ва­ю­щий та­нец язы­ков хо­лод­но­го ог­ня, об­ли­зы­ва­ю­ще­го звез­ды. Звез­ды мор­га­ют и хи­хи­ка­ют от ще­кот­ки.

Сам ис­по­лин укра­ша­ет со­бой го­ри­зонт: ко­сые по­ло­сы цве­та пен­ки ка­пу­чи­но, по­сы­пан­ной шо­ко­лад­ным по­рош­ком, ед­ва за­мет­но дро­жат. Я буд­то слы­шу рев гран­ди­оз­ных ура­га­нов в небе Юпи­те­ра.

Люб­лю бы­вать здесь. Вни­зу скуч­но: вы­плав­лен­ные в ле­дя­ном те­ле Га­ни­ме­да ко­ри­до­ры за­ли­ты ис­кус­ствен­ным све­том и об­ли­цо­ва­ны же­ле­зом. При­чуд­ли­во пе­ре­пле­тен­ный клу­бок сталь­ных змей. Ко­неч­но, там не пах­нет ржав­чи­ной и пле­се­нью. Но мне все рав­но неуют­но.

И от­ту­да не вид­но звезд.

– Ну, непло­хо, – го­во­рит Док, – на­до про­дол­жать. Ко­гда сме­на?

– Че­рез один­на­дцать ча­сов. – Я с тру­дом от­ры­ваю взгляд от тем­но­го пят­на на юпи­те­ри­ан­ском бо­ку. Оно по­хо­же на тол­сто­го зай­ца, за­ва­лив­ше­го­ся спать.

– Вы­спись. И най­ди па­ру ча­сов на за­пи­си.

– Есть, Док. Раз­ре­ши­те ид­ти?

Во мне про­сы­па­ет­ся лей­те­нант кос­мо­фло­та. Раз­во­ра­чи­ва­юсь че­рез ле­вое пле­чо и гро­хо­чу маг­нит­ны­ми бо­тин­ка­ми к две­ри.

Док спра­ши­ва­ет на­по­сле­док:

– Как те­бе Ле­бе­ди? Не прав­да ли, чу­до?

Я улы­ба­юсь. Ле­бе­ди пре­крас­ны.

* * *

Они го­во­ри­ли, что кос­мо­флот – это се­мья. Смеш­но. По­про­бо­вал бы я за­брать­ся на ко­ле­ни к де­душ­ке-ад­ми­ра­лу, что­бы по­ве­дать ему свою меч­ту о звез­дах.

Флот вполне мо­жет поз­во­лить от­дель­ные двух­мест­ные куб­ри­ки. Но нас спе­ци­аль­но дер­жа­ли в ка­зар­ме, где де­сят­ки ка­де­тов тер­лись друг о дру­га аура­ми. Сут­ка­ми на­про­лет. Что­бы сте­сать эти ауры до оди­на­ко­во­го со­сто­я­ния. Од­но­цвет­но­го, без уг­лов.

За раз­го­вор в строю – трое су­ток аре­ста. За непо­ви­но­ве­ние сер­жан­ту – три­бу­нал и ка­тор­га на Га­ни­ме­де. Жут­кие ле­дя­ные шах­ты без шан­сов вы­брать­ся.

Подъ­ем в пять утра под вопли ка­пра­лов. Про­беж­ка в лю­бую по­го­ду, по снеж­но­му ме­си­ву или под до­ждем. Зав­трак, сот­ни жу­ю­щих в такт че­лю­стей, пла­сти­ко­вые кю­ве­ты на же­лез­ных сто­лах.

Но в ка­кой-то миг ты вдруг ощу­ща­ешь это. Ко­гда твое ды­ха­ние, твое серд­це по­па­да­ет в уни­сон с де­сят­ком та­ких же. Ко­гда гро­хо­чут бер­цы вы­тя­ну­той ров­ной стру­ной ше­рен­ги. Ко­гда ты мо­жешь не огля­ды­вать­ся, дер­жа на пле­че тя­же­лую тру­бу ра­ке­то­ме­та, – на­пар­ник за­ря­дит и хлоп­нет ла­до­нью по тво­е­му шле­му: го­то­во.

Ес­ли не счи­тать тре­ни­ро­вок по ру­ко­паш­но­му, все­рьез я драл­ся ра­за три. Умы­валь­ная ком­на­та пом­ни­ла сот­ни та­ких сты­чек. Чест­ных: один на один. Та­нец по кру­гу, гла­за в гла­за. Уга­дать его удар и вы­бро­сить ку­лак на мгно­ве­ние рань­ше. Пой­мать на бо­ле­вой, за­ва­лив­шись на мок­рый бе­тон­ный пол. Что ор­газм про­тив ад­ре­на­ли­но­вой бу­ри, про­тив на­сла­жде­ния по­бе­дой? Тьфу, ме­лочь.

Да, так нас при­уча­ли лю­бить схват­ку и лю­бить по­беж­дать. Что­бы в ре­аль­ном бою грызть вра­га зу­ба­ми ра­ди это­го усколь­за­ю­ще­го мгно­ве­ния три­ум­фа за се­кун­ду до смер­ти.

Несколь­ко раз при­хо­ди­ли пись­ма от Аси. Бу­маж­ные, в плот­ных кон­вер­тах. Па­ра строк и ри­сун­ки. Ино­гда толь­ко ри­сун­ки, во­об­ще без слов: неви­дан­ные цве­ты, пе­ре­пле­тен­ные и из­ло­ман­ные. Рас­плы­ва­ю­щи­е­ся си­лу­эты птиц в об­ла­ках зо­ло­той пыль­цы. Один раз – ее фо­то­гра­фия. Ста­ро­мод­ная, плос­кая.

Она очень по­взрос­ле­ла. И по­хо­ро­ше­ла. Си­ние гла­за что-то го­во­ри­ли мне и ку­да-то зва­ли. Но ку­да?

Че­рез три го­да нас раз­де­ли­ли: ко­го в пе­хо­ту, ко­го на штур­ман­ский фа­куль­тет, ко­го на ин­же­нер­ный.

Ме­ня вы­зва­ли к май­о­ру. Он по­смот­рел в мои гла­за и улыб­нул­ся.

– Непло­хо, Ар­тем. Ты су­мел остать­ся со­бой. А зна­чит, я не ошиб­ся. Го­дишь­ся в По­иск.

Про По­иск у нас тре­па­лись в ку­рил­ке. На­вер­ня­ка вра­ли: ни­кто ни­че­го тол­ком не знал. Даль­ний кос­мос, древ­ние ко­раб­ли при­шель­цев, за­мас­ки­ро­ван­ные под асте­ро­и­ды. Бред.

Я мол­чал.

– Неуже­ли те­бе не ин­те­рес­но? – уди­вил­ся май­ор. – Не хо­чешь спро­сить: что за По­иск, по­че­му имен­но ты?

– Ни­как нет, гос­по­дин май­ор.

Он до­воль­но хмык­нул.

– Пра­виль­но. Все узна­ешь, ко­гда при­дет вре­мя. Хо­тя все­го не зна­ет ни­кто. Те­бя не сму­ща­ло, что ты един­ствен­ный в сво­ей ка­дет­ской ро­те без мо­де­ма?

Я мог ска­зать, что уже че­рез неде­лю во Фло­те те­бе ста­но­вит­ся пле­вать на то, ка­кой у со­се­да ак­цент и цвет ко­жи. И есть ли у него на­шлеп­ка на вис­ке. Го­раз­до боль­шее зна­че­ние име­ет на­деж­ность пле­ча то­го, кто хра­пит на со­сед­ней кой­ке. Но, ду­маю, май­ор знал это сам.

– Нам нуж­ны та­кие, как ты. Мне нуж­ны.

Май­ор до­стал из сто­ла древ­нюю бу­маж­ную пап­ку с ве­ре­воч­ка­ми-за­вяз­ка­ми и вло­жил в нее то­щий файл с мо­им лич­ным де­лом.

На об­лож­ке был зна­чок: чер­ная окруж­ность с точ­кой по цен­тру на бе­лом фоне. По­хо­жий на схе­му ато­ма во­до­ро­да: яд­ро и ор­би­та оди­но­ко­го элек­тро­на. Та­кой же, как на пла­ще мо­ей ма­мы в день рас­ста­ва­ния.

Я не сра­зу пе­ре­ва­рил это. По­это­му про­зе­вал на­ча­ло мо­но­ло­га май­о­ра.

* * *

…про­зе­ва­ли мо­мент, ко­гда че­ло­ве­че­ство пре­вра­ти­лось в ко­по­ша­щий­ся слой гу­му­са. Опа­ры­ши, га­дя­щие под се­бя и тут же по­жи­ра­ю­щие соб­ствен­ное дерь­мо. Уче­ные вы­ро­ди­лись в ме­ха­ни­ков по уни­та­зам, по­эты – в со­зда­те­лей ре­клам­ных сло­га­нов. Стра­ны гры­зут­ся меж­ду со­бой за ре­сур­сы, ба­лан­си­руя на гра­ни вой­ны. Кос­ми­че­ская про­грам­ма бук­су­ет. Средств не хва­та­ет на на­уч­ные экс­пе­ди­ции – их сжи­ра­ет по­треб­ле­ние.

Но есть Флот. На него де­нег по­ка не жа­ле­ют. На­ши эс­кад­ри­льи обес­пе­чи­ва­ют ин­те­ре­сы стра­ны в ближ­нем кос­мо­се и на Луне. Флот стро­ит ба­зы на Мар­се, охра­няя руд­ни­ки. И Флот от­прав­ля­ет ко­раб­ли к Мер­ку­рию, к Са­тур­ну и даль­ше – за ор­би­ту Ура­на. Не все они ав­то­ма­ти­че­ские. Дав­но при­нят за­кон, огра­ни­чи­ва­ю­щий при­ме­не­ние бо­е­вых ком­пью­те­ров: по­это­му все­гда есть че­ло­век, на­жав­ший кноп­ку. Лю­ди не же­ла­ют от­да­вать ро­бо­там при­ви­ле­гию уби­вать се­бе по­доб­ных. Не хо­тят де­лить со­мни­тель­ное удо­воль­ствие са­мо­уни­что­же­ния ни с кем; по­это­му и по­ли­цей­ские до сих пор – жи­вые лю­ди.

Че­ло­век с мо­де­мом – это, как ни кру­ти, часть ком­пью­те­ра. Пи­лот Фло­та с мо­де­мом мо­жет мно­гое, а ес­ли вдруг оши­бет­ся, пси­ха­нет, про­сто сой­дет с ума – ком­пью­тер все­гда успе­ет от­стра­нить та­ко­го от управ­ле­ния.

Но По­ис­ку нуж­ны дру­гие пи­ло­ты. На­сто­я­щие. Ви­дя­щие, чув­ству­ю­щие боль­ше, чем мо­жет ма­ши­на…

Май­ор про­дол­жал го­во­рить, но я уже по­те­рял нить. Я по­нял глав­ное – ста­ну пи­ло­том. Уви­жу звез­ды.

А осталь­ное не име­ет зна­че­ния.

* * *

Был мо­мент, ко­гда я от­ча­ял­ся. Ни­как не по­лу­ча­лось прой­ти на глай­де­ре кон­троль­ную трас­су – или вы­ле­тал за флаж­ки, или не укла­ды­вал­ся в нор­ма­тив по вре­ме­ни.

Пар­ни хло­па­ли ме­ня по пле­чу и от­во­ди­ли гла­за. Они жа­ле­ли ме­ня, счи­тая, что Флот из­де­ва­ет­ся над убо­гим: ну как мож­но бы­ло за­су­нуть на пи­лот­ский фа­куль­тет несчаст­но­го, не спо­соб­но­го ком­му­ни­ци­ро­вать че­рез мо­дем? Они бы еще без­но­го­го на ве­ло­си­пед по­са­ди­ли, ско­ты!

Ве­ре­ни­цы дан­ных, ко­то­рые по­сту­па­ли им на­пря­мую в мозг, мне при­хо­ди­лось вы­лав­ли­вать на дис­плее или в бли­сте­ре шле­ма. Я ту­по не успе­вал, за­хле­бы­вал­ся. Это бы­ло невоз­мож­но, как невоз­мож­но за­лить Ти­хий оке­ан в па­кет из-под ке­фи­ра.

В ту ночь я на­пи­сал и по­ло­жил в тум­боч­ку ра­порт о пе­ре­во­де ме­ня ку­да угод­но – в зем­ле­ко­пы, в ин­ва­лид­ную ко­ман­ду, на мяс­ные кон­сер­вы.

Спал я пло­хо. Где-то неда­ле­ко бро­дил отец в гряз­ной май­ке, скре­бя во­ло­са­тое брю­хо, и хо­хо­тал:

– Ублю­док! Та­кой же непол­но­цен­ный урод, как мать.

Я си­дел в же­лез­ной боч­ке, пах­ло ржав­чи­ной и пле­се­нью, а со­ча­щи­е­ся мерз­кой вла­гой стен­ки вы­рос­ли до неба и за­кры­ли звез­ды. Под но­га­ми хру­сте­ли об­лом­ки фре­га­та «От­важ­ный».

– Ар­тем, вста­вай.

Дне­валь­ный тряс ме­ня за пле­чо.

– Те­бя вы­зы­ва­ют. Да­вай жи­вее.

Я брел по про­хо­ду, тер ли­цо, стря­хи­вая остат­ки гнус­но­го сна. Ка­зар­ма хра­пе­ла, сто­на­ла, чмо­ка­ла гу­ба­ми – как боль­шое жи­вот­ное, устав­шее и несчаст­ное.

В де­жур­ке нетер­пе­ли­во ми­гал зе­ле­ный гла­зок вы­зо­ва. Взял на­уш­ник: в нем бро­ди­ли ка­кие-то вздо­хи и всхли­пы, буд­то в эфи­ре во­ро­чал­ся сон­ный кит.

– Кур­сант Во­ро­нов, слу­шаю вас.

Из­да­ле­ка, ис­ка­жен­ный и пре­ры­ва­ю­щий­ся, воз­ник де­ви­чий го­лос – незна­ко­мый и род­ной од­но­вре­мен­но.

– Ар­тео-ом… ме­ня? Слы­ши…

– Ал­ло! – Я при­жал на­уш­ник, серд­це вдруг за­ко­ло­ти­лось: – Ал­ло, кто это?

– Ты че­го, не узнал? Это я, Ася.

Она что-то го­во­ри­ла про по­ло­ман­ную млад­ши­ми бал­бе­са­ми си­рень – ну, пом­нишь, бе­лый куст, у сто­ло­вой? О ре­мон­те в учеб­ном кор­пу­се. О том, что ее оста­ви­ли в ин­тер­на­те, по­ка что ня­неч­кой, но вот осе­нью за­кон­чит кур­сы, по­лу­чит сер­ти­фи­кат, и то­гда…

– По­го­ди!

Я уда­рил се­бя по ще­ке и по­мор­щил­ся – нет, не сон.

– По­го­ди. Как ты до­зво­ни­лась? Это же слу­жеб­ная ли­ния, за­сек­ре­чен­ный ком­му­та­тор. Как ты во­об­ще узна­ла, ку­да зво­нить?

Она рас­сме­я­лась.

– Про­сто за­хо­те­ла услы­шать твой го­лос, осталь­ное неваж­но. Мне ка­жет­ся, те­бе это бы­ло нуж­но се­го­дня. Зна­ешь, мне на­до бе­жать, там но­вень­кая де­воч­ка, труд­ная. У нее син­дром Ве­зи­ра, пла­чет все вре­мя, бо­ит­ся тем­но­ты. Ты не оби­дишь­ся?

– Да. То есть нет. Не оби­жусь.

– Вот и слав­но. Пом­нишь то­го зай­ца по име­ни Ар­тем? Ты еще го­во­рил, что у зай­цев те­ло не при­спо­соб­ле­но ле­тать, ко­сти не по­лые и во­об­ще, ни­ка­кие кры­лья не по­мо­гут. Я еще силь­но на те­бя оби­де­лась. Так вот, де­ло со­всем не в кры­льях. По­ни­ма­ешь, про­сто он очень за­хо­тел в небо и по­это­му по­ле­тел. Ба­боч­ка ведь со­всем не зна­ет за­ко­нов аэро­ди­на­ми­ки, по­ня­тия не име­ет о подъ­ем­ной си­ле. Она про­сто хо­чет – и ле­тит. По­ни­ма­ешь?

Связь пре­рва­лась.

Я вы­шел из де­жур­ки. Дне­валь­ный дрых за сто­лом, по­ло­жив вих­ра­стую го­ло­ву на ру­ки.

Раз­бу­дил его:

– От­ку­да зво­ни­ли? Кто со­еди­нил?

Он зев­нул:

– Ну че­го ты орешь, Во­ро­нов? Ни­ка­ко­го с то­бой по­коя. Зво­ни­ли от­ку­да на­до. На­зва­ли па­роль. Я те­бя и под­нял.

– Ка­кой па­роль? – рас­те­рял­ся я.

– Ка­кой-ка­кой. Та­кой. Обык­но­вен­ный па­роль, на те­ку­щие сут­ки. Все, от­ва­ли. Спать иди.

Я не за­снул, ко­неч­но. Под утро встал. По­рвал ра­порт – тща­тель­но, на мел­кие ку­соч­ки, и смыл в уни­таз.

В ка­бине глай­де­ра я за­крыл гла­за, вспо­ми­ная ее го­лос. По­том от­клю­чил по­да­чу ин­фор­ма­ции на бли­стер.

Я не смот­рел на дис­плей – я смот­рел в небо. Я очень хо­тел ле­тать.

Мой ко­рабль – не на­бор же­ле­зяк и пла­сти­ка. Мой ко­рабль – мое те­ло. Ба­боч­ка не ду­ма­ет, как ей взмах­нуть кры­лья­ми, – она про­сто пор­ха­ет.

Я про­шел трас­су. По­сле фи­ни­ша от­крыл фо­нарь и слу­шал, как чи­ри­ка­ют в бе­рез­ня­ке пти­цы. Ко мне бе­жал ин­струк­тор с круг­лы­ми гла­за­ми, раз­ма­хи­вая се­кун­до­ме­ром.

Я по­ка­зал луч­шее на кур­се вре­мя.

* * * 

Не знаю, о чем рас­ска­зы­вать даль­ше.

Сут­ки на Мер­ку­рии длят­ся две тре­ти пла­не­тар­но­го го­да, ноч­ная сто­ро­на успе­ва­ет силь­но остыть. Ко­гда при­хо­дит рас­ка­лен­ный до по­лу­ты­ся­чи гра­ду­сов день, ли­ния тер­ми­на­то­ра взры­ва­ет по­верх­ность: все осев­шие и за­мерз­шие со­ли, во­дя­ной лед и про­чее мгно­вен­но вски­па­ет и ис­па­ря­ет­ся. Там во­об­ще бы­ло нелег­ко. Све­ти­ло – огром­ное, на пол­не­ба, – ка­за­лось, жгло сквозь мно­го­слой­ную бро­ню. А по­сто­ян­ные бу­ри и цу­на­ми сол­неч­ной ко­ро­ны уби­ва­ли дат­чи­ки и гро­би­ли ра­да­ры, вы­жи­га­ли по­зи­трон­ные моз­ги бор­то­во­го ком­пью­те­ра. То­гда, по­сле ава­рии, я впер­вые по­нял, ка­кой это дар – ду­мать сво­ей го­ло­вой, не за­ви­ся от элек­тро­ни­ки. Я про­тор­чал в крес­ле пи­ло­та трид­цать ча­сов под­ряд, не вста­вая, не от­ры­вая рук от штур­ва­ла. Рас­те­рян­ный ко­ман­дир крей­се­ра сам под­но­сил ста­ка­ны с во­дой и за­би­рал бу­тыл­ки с мо­чой – у ме­ня, соп­ли­во­го ста­же­ра. Мы вы­ка­раб­ка­лись. А паль­цы еще несколь­ко ча­сов не раз­ги­ба­лись; врач мас­си­ро­вал их и кор­мил ме­ня с лож­ки.

Вах­та, круж­ка ды­мя­ще­го­ся ко­фе на пуль­те; лю­бо­пыт­ные звез­ды, за­гля­ды­ва­ю­щие в бли­стер; уми­ро­тво­рен­ное жуж­жа­ние дви­га­те­ля на эко­ном-ре­жи­ме: буд­то пу­за­тый шмель-гур­ман об­ле­та­ет июнь­ский луг, со вку­сом вы­би­рая оче­ред­ной цве­ток.

Ко­гда южане рва­ну­ли за­ряд у Фо­боса и элек­тро­маг­нит­ный им­пульс уни­что­жил всю элек­тро­ни­ку в ра­ди­у­се мил­ли­о­на ки­ло­мет­ров, я эва­ку­и­ро­вал пер­со­нал на­уч­ной ба­зы. На древ­нем шатт­ле с ре­ак­тив­ным дви­га­те­лем и ана­ло­го­вым управ­ле­ни­ем. Че­ты­ре по­сад­ки и че­ты­ре взле­та вруч­ную, с ди­ким пе­ре­гру­зом: лю­ди сто­я­ли в трю­мах впри­тык, не в си­лах по­ше­ве­лить паль­цем.

Го­во­рят, вой­на на­ча­лась с это­го ин­ци­ден­та. Ка­кая раз­ни­ца? Лю­ди все­гда най­дут по­вод, что­бы вгрызть­ся со­се­ду в гор­ло. На­хле­бать­ся го­ря­чей кро­ви, на­жрать­ся све­жа­ти­ны, раз­ры­вая мя­со скрю­чен­ны­ми длин­ны­ми паль­ца­ми.

Кон­фликт все ни­как не раз­го­рал­ся: вя­лые стыч­ки сме­ня­лись пе­ре­ми­ри­ем, пе­ре­го­во­ры об­ры­ва­лись на по­лу­сло­ве из-за но­вых сты­чек. Мы уже при­вык­ли к по­сто­ян­ной бо­е­вой, при­вык­ли спать оде­ты­ми, при­вык­ли к смер­тям. Пе­ре­дат­чик в ка­ют-ком­па­нии ра­бо­тал, не умол­кая, со­об­щая о но­вых по­те­рях, – так я узнал о ги­бе­ли рей­де­ра «Урал», на ко­то­ром пи­ло­том слу­жил мой пер­вый ин­струк­тор лет­но­го де­ла. Кок мол­ча на­лил мне пол­ста­ка­на раз­ве­ден­но­го, я мол­ча вы­пил – вот и все по­мин­ки. Кок уже устал го­ре­вать по по­во­ду без­на­деж­но сло­ман­но­го ри­ту­а­ла – бы­ло непо­нят­но, что ты по­гло­ща­ешь: ран­ний зав­трак или позд­ний ужин. Сут­ки на бор­ту – во­об­ще по­ня­тие от­но­си­тель­ное, а те­перь на­ше вре­мя де­ли­лось на вах­ту, под­вах­ту, от­дых; при­чем сто­и­ло за­крыть гла­за, как ре­вун сры­вал те­бя и нес, еще не проснув­ше­го­ся, в от­сек по бо­е­во­му рас­пи­са­нию.

Все жда­ли вступ­ле­ния в строй лин­ко­ра «Свя­то­гор»: он дол­жен был ра­ди­каль­но по­ме­нять рас­ста­нов­ку сил и за­ста­вить юж­ных по­ко­рить­ся.

Я ведь так и не сдал вы­пуск­ные эк­за­ме­ны: моя кур­сант­ская ста­жи­ров­ка все ни­как не кон­ча­лась, за­тя­ну­тая вой­ной. Мы бол­та­лись на лун­ной ор­би­те, ко­гда уста­лый ка­пи­тан вы­звал ме­ня в руб­ку и вру­чил кор­тик и по­го­ны. К при­ка­зу о до­сроч­ном при­сво­е­нии зва­ния лей­те­нан­та бы­ла при­шпи­ле­на за­пис­ка от май­о­ра. Все­го два сло­ва: «Ду­май, вы­би­рая». Черт его зна­ет, что он имел в ви­ду. Хо­ди­ли смут­ные и про­ти­во­ре­чи­вые слу­хи про груп­пу «По­иск»: то ли мой май­ор по­лу­чил ор­ден за успеш­ное уча­стие в пе­ре­го­во­рах с юж­ны­ми, то ли, на­обо­рот, взыс­ка­ние за неумест­ный па­ци­физм.

То­гда это и слу­чи­лось. То, чем все кон­чи­лось. И с че­го все на­ча­лось.

* * *

Это был мой вто­рой по­лет на ка­те­ре. Рас­пи­ра­ло ме­ня, ко­неч­но, как воз­душ­ный ша­рик: две неде­ли лей­те­нан­том, и уже – ко­ман­дир ко­раб­ля. Хоть ма­лень­ко­го, но бо­е­во­го, на­сто­я­ще­го.

Обыч­ное трех­су­точ­ное де­жур­ство при­шлось на тот са­мый ин­ци­дент в кра­те­ре Бра­ге. При­каз: пе­ре­хва­тить де­сант­ный транс­порт про­тив­ни­ка и уни­что­жить. Ме­ня то­гда уди­ви­ла его тра­ек­то­рия – со сто­ро­ны го­род­ка шах­те­ров юж­ных, до­бы­ва­ю­щих «ге­лий-три» и не во­е­вав­ших. Но рас­суж­дать бы­ло неко­гда, ад­ре­на­лин за­хле­сты­вал мозг: бот со­про­вож­да­ли два ис­тре­би­те­ля, и при­шлось по­по­теть.

Пер­во­го я под­ло­вил на взле­те, лег­ко, а вот со вто­рым по­во­зил­ся. Пи­лот там был класс­ный: ушел на сни­же­нии и швыр­нул в ме­ня тор­пе­ду из по­ло­же­ния, ни­как не до­пус­ка­ю­ще­го залп. Я ра­бо­тал на ре­флек­сах: оч­нул­ся от пе­ре­груз­ки, ко­гда ка­тер уже вы­шел из ви­ра­жа, а оду­ра­чен­ная тор­пе­да вы­ра­бо­та­ла топ­ли­во, и у нее сра­бо­тал са­мо­под­рыв. Южа­нин несколь­ко раз хлест­нул ла­зе­ром, но бро­ня вы­дер­жа­ла, и тут я пой­мал его. Ста­рая доб­рая пуш­ка не под­ве­ла: ки­ло­грам­мо­вый ку­сок ме­тал­ла, разо­гнан­ный до де­ся­ти Ма­хов, хо­рош тем, что не име­ет моз­гов и не ре­а­ги­ру­ет на ра­дио­ло­ка­ци­он­ные об­ман­ки.

Де­сант­ный бот огрыз­нул­ся ог­нем и по­пал: штур­ман за­орал про раз­гер­ме­ти­за­цию; я и сам по­чув­ство­вал, как ка­тер по­тя­ну­ло в сто­ро­ну, но успел дать оче­редь.

Па­да­ли мы ря­дом. Мне бы­ло не от­вер­нуть – ка­тер не ре­а­ги­ро­вал на ко­ман­ды. Я ед­ва успел за­хлоп­нуть шлем и на­тя­нуть ава­рий­ный ра­нец.

Грох­ну­лись так, что по­те­рял со­зна­ние. На­вер­ное, на несколь­ко се­кунд, но это­го хва­ти­ло на ви­де­ние: оран­же­вое солн­це на стене ре­кре­а­ции вдруг по­чер­не­ло, съе­жи­лось до раз­ме­ра пу­шеч­но­го ду­ла и на­ча­ло стре­лять в зай­цев, иг­рав­ших на по­ляне; сна­ря­ды рва­ли пу­ши­стые те­ла в клоч­ки, а за мо­ей спи­ной пла­ка­ла Ася – ти­хо и горь­ко.

Эта чер­то­ва гал­лю­ци­на­ция ис­пор­ти­ла все на­стро­е­ние. По­че­му-то ка­за­лось, что я не по­бе­дил. А, на­обо­рот, про­иг­рал и по­гиб в этом бою.

Я не знаю, за­чем по­шел к рух­нув­ше­му «де­сант­ни­ку». Что я хо­тел там уви­деть? Разо­рван­ный бли­стер ка­би­ны? Ош­мет­ки кор­пу­са?

Я при­выч­но пе­ре­шел на лун­ные прыж­ки. Ска­кал, как те зай­цы из ви­де­ния, – ло­ма­ным зиг­за­гом, буд­то укло­ня­ясь от вы­стре­лов.

Но стре­лять бы­ло неко­му. По­гиб­ли все. Во­круг раз­би­то­го ко­раб­ля ва­ля­лись разо­рван­ные те­ла, ка­зав­ши­е­ся ма­лень­ки­ми из-за рас­сто­я­ния.

Ко­гда я до­брал­ся, те­ла не ста­ли боль­ше.

Бот юж­ных эва­ку­и­ро­вал из по­сел­ка са­мое цен­ное – дет­ский сад.

* * *

Спа­са­тель­ный бар­кас при­был че­рез пол­ча­са. Они уло­жи­ли в ре­ани­ма­ци­он­ный пе­нал штур­ма­на и со­бра­ли в ме­шок то, что оста­лось от мо­е­го борт­ин­же­не­ра. По­том по ра­дио­ма­я­ку на­шли ме­ня.

Это­го все­го я не пом­ню, чи­тал в ма­те­ри­а­лах след­ствия. Как я си­дел над ма­лень­ки­ми те­ла­ми без ска­фанд­ров и пел им ка­кую-то дет­скую пе­сен­ку. Как от­би­вал­ся от ре­бят, тре­буя немед­лен­но при­сту­пить к спа­се­нию пас­са­жи­ров бо­та. Как они ме­ня все-та­ки за­та­щи­ли в бар­кас и вка­ти­ли трой­ную до­зу успо­ко­и­тель­но­го.

Я под­нял­ся, ко­гда уже под­хо­ди­ли к при­ем­но­му шлю­зу. Рас­ки­дал спа­са­те­лей и сел за штур­вал. Раз­вер­нул бар­кас, что­бы разо­гнать­ся и вре­зать­ся в руб­ку крей­се­ра. Что­бы оста­но­вить залп, пред­на­зна­чен­ный уни­что­жить шах­тер­ский по­се­лок с тре­мя ты­ся­ча­ми южан.

Вот это я пом­ню. Как уви­дел, ощу­тил па­ни­ку на мо­сти­ке, услы­шал ре­вун тре­во­ги и скрип раз­во­ра­чи­ва­ю­щих­ся в мою сто­ро­ну ла­зер­ных ту­ре­лей. И по­чув­ство­вал ужас ожи­да­ния смер­ти сот­ни пар­ней – мо­их то­ва­ри­щей, тех, с кем я пол­го­да де­лил «же­ле­зо». Ко­то­рых я вы­драл из мер­ку­ри­ан­ско­го ада.

Я не мог боль­ше уби­вать.

Я на­щу­пал пы­ла­ю­щее серд­це ре­ак­то­ра и за­ста­вил его пе­ре­стать бить­ся.

Ли­шен­ный энер­гии крей­сер упол­зал за го­ри­зонт. Его тор­пе­ды усну­ли и оста­лись в сво­их уют­ных гнез­дах. А я, обес­си­лен­ный, упал на штур­вал и за­пла­кал.

* * *

Бес­ко­неч­ные осто­рож­ные до­про­сы. Сле­до­ва­те­ли бо­я­лись ме­ня, их страх пла­вал по ка­ме­ре се­ры­ми об­рыв­ка­ми. Но я и вправ­ду не мог объ­яс­нить, как мне уда­лось вы­ве­сти из строя крей­сер: я про­сто не знал это­го.

Ме­ня дер­жа­ли в ко­ра­бель­ном кар­це­ре. Уже по­том я услы­шал: всех, кто остал­ся от раз­гром­лен­но­го По­ис­ка, вы­вез­ли за ор­би­ту Мар­са, по­даль­ше от Зем­ли и флот­ских баз. Сле­до­ва­те­ли про­го­во­ри­лись: на сле­ду­ю­щий день по­сле ин­ци­ден­та в кра­те­ре Бра­ге мой май­ор что-то сде­лал с лин­ко­ром «Свя­то­гор» – тем са­мым, ко­то­рый был при­зван разо­брать­ся с южа­на­ми раз и на­все­гда. А из на­ших раз­вед­сво­док ис­чез­ла вто­рая фло­ти­лия южан – са­мая силь­ная. У них был свой «По­иск». Вой­на за­глох­ла са­ма со­бой.

Ку­да дел­ся май­ор, я не знаю. Но ино­гда мне ка­жет­ся, что он не по­гиб. Я ищу его до сих пор – там, где звез­ды раз­го­ва­ри­ва­ют со мной и где на­щу­пы­ва­ют по­пут­ные кос­ми­че­ские те­че­ния зо­ло­то­кры­лые Ле­бе­ди.

При­го­вор три­бу­на­ла мне при­нес­ли в ка­ме­ру: два­дцать лет ка­тор­ги на Га­ни­ме­де за го­су­дар­ствен­ную из­ме­ну и уни­что­же­ние ка­зен­но­го иму­ще­ства. Ка­кая раз­ни­ца? Все мои сны бы­ли об од­ном: как зай­цы в ужа­се раз­бе­га­ют­ся по сол­неч­ной по­ляне, как взры­вы швы­ря­ют их, рвут на ча­сти. Как я дер­жу на ко­ле­нях кро­хот­ное тель­це и гла­жу ла­до­нью в тол­стой пер­чат­ке по­кры­тое ине­ем ли­цо де­воч­ки лет трех.

Это бы­ло страш­нее са­мой жут­кой ка­тор­ги в ис­то­рии че­ло­ве­че­ства. Страш­нее са­мой смер­ти.

* * *

Кон­во­ир бро­сил мне па­ру маг­нит­ных бо­ти­нок. На Га­ни­ме­де си­ла тя­же­сти все­ме­ро мень­ше зем­ной, и без маг­ни­ток хо­дить труд­но.

Нас со­бра­ли в шлю­зе: там я впер­вые уви­дел тех, кто был в со­сед­них ка­ме­рах. Несколь­ко во­як, то­щий оч­ка­рик с внеш­но­стью уче­но­го, под­рост­ки-бун­та­ри. Го­су­дар­ствен­ные из­мен­ни­ки. И все – без мо­де­мов.

По­том мы ша­га­ли по ко­ри­до­рам пе­ре­хо­да. Гро­хо­та­ло же­ле­зо под но­га­ми. Мут­но све­ти­лось же­ле­зо над го­ло­вой. По же­лез­ным стен­кам спол­за­ли кап­ли вла­ги. Смер­де­ло ржав­чи­ной и пле­се­нью.

Мне пред­сто­я­ло за­кон­чить свою жизнь в ржа­вой боч­ке, из ко­то­рой не вид­но звезд. То­гда я ре­шил: бро­шусь на кон­во­и­ра, пусть стре­ля­ет. Лишь бы на­вер­ня­ка – ни­ка­ких па­ра­ли­за­то­ров, ко­то­ры­ми во­ору­же­ны тю­рем­щи­ки. А у это­го мрач­но­го пе­хо­тин­ца был доб­рый ар­мей­ский иг­ло­мет с га­ран­ти­ро­ван­ным ре­зуль­та­том.

Я не успел. Как хо­ро­шо, что я не успел.

Мы вдруг оста­но­ви­лись, на­ты­ка­ясь друг на дру­га. Впе­ре­ди, на осве­щен­ной пло­щад­ке, сто­ял Док, неуло­ви­мо по­хо­жий на мо­е­го май­о­ра. Он улыб­нул­ся всем вме­сте и каж­до­му по от­дель­но­сти. И ска­зал:

– Вот вы и до­ма, ре­бят­ки. Кон­вой сво­бо­ден, спа­си­бо за по­мощь.

За его спи­ной на всю сте­ну бы­ла на­ри­со­ва­на чер­ная окруж­ность с точ­кой по­се­ре­дине.

* * *

Ко­гда про­ект «По­иск» на­брал си­лу, пра­ви­те­ли Зем­ли за­виб­ри­ро­ва­ли. Ис­пу­га­лись оглас­ки, вол­не­ний на­се­ле­ния. Стран­но: ка­кие вол­не­ния мо­гут быть у «экс­пер­тов по по­треб­ле­нию» раз­лич­ных ка­те­го­рий? Что пиц­цу с опоз­да­ни­ем до­ста­ви­ли? Или что на туа­лет­ной бу­ма­ге недо­ста­точ­но пу­пы­рыш­ков?

То­гда до­го­во­ри­лись: По­иск пе­ре­би­ра­ет­ся на спут­ник Юпи­те­ра, а Га­ни­мед вез­де на­зы­ва­ют ка­тор­гой. Это поз­во­ля­ло ис­клю­чить лю­бо­пыт­ство непо­свя­щен­ных. На­ших та­кое бо­лее чем устра­и­ва­ло: чем даль­ше от Зем­ли, тем мень­ше по­мех.

– Ты уме­ешь ви­деть, – го­во­рил мне Док, – но этой си­лой на­до на­учить­ся управ­лять. Нетруд­но за­глу­шить атом­ный ре­ак­тор. Ты по­про­буй, на­обо­рот, раз­жечь огонь ядер­но­го син­те­за внут­ри ник­чем­но­го ком­ка кос­ми­че­ской пы­ли, пре­вра­тить его в све­ти­ло.

Док дол­го во­зил­ся со мной. Вы­во­дил на­верх и остав­лял на­едине с кос­мо­сом.

Звез­ды – луч­шие то­ва­ри­щи и вра­чи. Они под­ми­ги­ва­ли мне и рас­ска­зы­ва­ли о том, что все про­хо­дит. И что все мож­но ис­пра­вить.

Я был на­столь­ко плох, что не об­ра­щал вни­ма­ния на уди­ви­тель­ное: Док вы­хо­дил на по­верх­ность Га­ни­ме­да в ста­рень­ком, ак­ку­рат­но за­што­пан­ном ла­бо­ра­тор­ном ха­ла­те. В раз­ре­жен­ную ат­мо­сфе­ру, по­чти ва­ку­ум. В кос­ми­че­ский хо­лод око­ло ну­ля по Кель­ви­ну он вы­хо­дил без ска­фанд­ра.

Ко­гда-ни­будь я то­же так смо­гу.

* * *

Ма­те­рия не мерт­ва. Ма­те­рия хо­чет осо­знать: что же она та­кое? За­чем при­шла в этот мир? Мир, ко­то­рый и есть ма­те­рия.

Это дол­гий про­цесс, но Все­лен­ная не то­ро­пит­ся: у нее в за­па­се мил­ли­ар­ды лет. Сна­ча­ла ми­зер­ная ее часть ста­но­вит­ся жи­вой, по­том один из мил­ли­о­нов ви­дов су­ществ ста­но­вит­ся ра­зум­ным. По­том один из мил­ли­о­на ра­зум­ных ста­но­вит­ся та­ким, как я. Мы на­зы­ва­ем се­бя Зря­чи­ми, на Зем­ле нас на­зы­ва­ют пси­ха­ми. Это нор­маль­но: кам­ни на пер­во­быт­ном оке­ан­ском дне то­же с брезг­ли­вым удив­ле­ни­ем смот­ре­ли на пер­вых од­но­кле­точ­ных. Непроч­ных, смеш­ных, су­е­тя­щих­ся.

По­том од­но­кле­точ­ные раз­ви­лись, на­де­ли шта­ны и сло­жи­ли из этих кам­ней до­ма и пло­ти­ны.

В то де­жур­ство я за­снул на склоне ле­дя­ной гре­бен­ки, ко­то­ры­ми по­кры­та по­верх­ность Га­ни­ме­да. И уви­дел это: как я иду по сол­неч­ной по­ляне, ка­са­юсь за­стыв­ших, скру­чен­ных стра­да­ни­ем тел, – и они от­кры­ва­ют гла­за. Под­ми­ги­ва­ют мне и ска­чут за мор­ков­кой.

– Они не умер­ли. Про­сто при­тво­ри­лись спя­щи­ми, – ска­за­ла Ася, – по­то­му что ис­пу­га­лись те­бя. Боль­ше так не де­лай, хо­ро­шо?

Мое де­ло – кос­мос. Я не за­ни­ма­юсь Зем­лей. Док го­во­рит, что еще ра­но, слиш­ком све­жа бо­ляч­ка. Но ме­ня все устра­и­ва­ет. Я са­жусь под звез­да­ми, за­кры­ваю гла­за и ви­жу, как вы­го­ра­ет во­до­род в серд­це го­лу­бо­го ги­ган­та. Слы­шу, как оди­но­кий ква­зар бро­са­ет в пу­сто­ту крик, пол­ный тос­ки.

Ви­жу, как за­га­доч­ные Ле­бе­ди, вол­но­вая фор­ма ра­зум­ной жиз­ни, рас­пла­сты­ва­ют зо­ло­ти­стые кры­лья, ища по­пут­ные те­че­ния меж­ду га­лак­ти­ка­ми. Ле­бе­ди не лю­бят гра­ви­та­цию – она ду­шит их, свя­зы­ва­ет по­лет; по­это­му из­бе­га­ют при­бли­жать­ся к звез­дам. Но ко­гда-ни­будь я уго­во­рю их встре­тить­ся на ней­траль­ной тер­ри­то­рии, за по­я­сом Кой­пе­ра.

Я не все мо­гу объ­яс­нить сло­ва­ми. Но ко­гда-ни­будь на­учусь.

Адам да­вал жи­вот­ным име­на. Что­бы дать ис­тин­ное имя, на­до про­ник­нуть в суть, по­нять, по­мочь осо­зна­нию. Они ждут сво­их на­сто­я­щих имен: ша­ро­вые скоп­ле­ния и чер­ные ды­ры, су­ет­ли­вые бо­зо­ны и ин­тро­вер­ты-ней­три­но.

Стру­ны, про­ни­зы­ва­ю­щие кон­ти­ну­ум, ждут сво­е­го на­строй­щи­ка.

Мы идем к те­бе, Все­лен­ная. Нас боль­ше с каж­дым обо­ро­том пла­не­ты во­круг сво­ей звез­ды.

* * *

При­дет­ся пре­кра­тить за­пи­си: у нас ав­рал, Док сроч­но на­би­ра­ет ко­ман­ду на Зем­лю, бе­рет и ме­ня. Тьфу три ра­за, что­бы не сгла­зить: по­яви­лась воз­мож­ность уни­что­жить вой­ны на­все­гда, зем­ляне на­ко­нец-то идут на пе­ре­го­во­ры. За­од­но Док хо­чет си­сте­ма­ти­зи­ро­вать ра­бо­ту по от­бо­ру Зря­чих. Нам жут­ко не хва­та­ет рук. Вер­нее, глаз.

На­вер­ное, мне при­дет­ся воз­гла­вить од­но из пред­ста­ви­тельств По­ис­ка на Зем­ле. На­де­юсь, нена­дол­го: я бу­ду тос­ко­вать по звез­дам, ко­то­рые пло­хо вид­но сквозь ат­мо­сфе­ру. По­ста­ра­юсь быст­ро все на­ла­дить, что­бы вер­нуть­ся на Га­ни­мед.

Но пер­вым де­лом я оты­щу Асю.