В понедельник сразу же на первом уроке учитель устроил нам контрольную работу, потому что Миша Юран сидел, закрыв лицо руками, и думал, а учителю показалось, что он спит. Вот, говорит, напишите-ка контрольную, сразу проснетесь.

Начали мы писать. А когда учитель оборачивался к нам спиной, мы оглядывались на Канториса, потому что он всегда гримасничает, потихоньку подскакивает и высовывает язык. В результате контрольную писать бывает веселее.

Мы оглянулись раз, оглянулись два, но увидели, что Канторис почему то не подскакивает и не высовывает язык. Тогда мы сразу поняли, что его вообще нет в школе. И действительно, не было. И он не пришел не только в понедельник, но и во вторник.

В среду наша учительница попросила меня занести Канторису домашние задания.

У Канторисов мне открыл сам Канторис, но сразу же выбежал в коридор и шепнул мне:

— Только тихо! Ничего не говори! Мама не знает, что я не хожу в школу. И вообще мне ваши задания не нужны, потому что я учусь теперь заочно.

Я, конечно, поспешил уйти, потому что Канторис был очень нервозным.

Мысль о заочном обучении запала ему в голову еще тогда, когда мы с Мишей рассказывали ребятам, что нам не пришлось поиграть у Юранов в настольный футбол, потому, что нельзя было кричать. А кричать нам нельзя было потому, что Мишин отец заочно учился. Тогда еще Канторис сказал:

— Взрослым-то хорошо. Они для себя чего только не придумают! И учатся-то далеко от школы! Только мы, дети, должны мучиться, как рабы.

Целую неделю после этого он еще мучился, но потом все-таки перестал ходить в школу, потому что школа, как видно, действовала ему на нервы.

В пятницу я встретил Канториса в продовольственном магазине. Он подождал, когда мне взвесят муку, — для себя он покупал только леденцы.

На улице он сказал мне:

— Прошло всего пять дней, как я перестал ходить в школу, а я уже чувствую себя намного образованнее. Но ты же знаешь, это стоит страшно много денег. На счастье, я еще человек экономный и сумел кое-что сберечь.

Я спросил его:

— Так что ж тебе стоит денег? Он сказал:

— Как — что? Билеты в кино. Я каждый день хожу в «Звезду», там крутят фильмы с утра до вечера. Заплатишь за один билет, отсидишь все уроки.

Я сказал ему, что мы теперь решаем трехчленные уравнения.

Канторис засмеялся и сказал:

— Трехчленки в кино не демонстрируют, но естествознания хоть отбавляй! Я уже знаю, как из табака делать сигареты. И основы боксирования тоже знаю. И еще — как ловить китов.

Но тут меня позвала мама, потому что ей захотелось из муки испечь блинчики.

Канторис не пришел в школу и на следующий день.

Потом был вторник, а во вторник у нас физкультура. Учительница велела нам принести с собой коньки, и мы пошли на каток заниматься фигурным катанием.

И только мы вступили на ледяное поле, как я увидел, что Канторис тоже заочно занимается физкультурой — он был на катке. Только занимался-то он скоростным бегом. Почему-то все бежали от него, а один человек бежал за ним. Но у того не было коньков, и он не мог Канториса схватить, хотя и был директором катка.

Канторис вовремя заметил нас, еще издалека, и сумел спастись от директора, затерявшись среди нас. Но от директора-то он спасся, а вот от учительницы — нет. Он, может быть, спасся бы и от неё, потому что у него «норвеги», но в этой спешке он допустил тактическую ошибку, позабыв о том, что это была наша собственная учительница. Так он и попал в западню: с одной стороны — барьер, а с другой — учительница.

Пришлось ему сдаться. Ничего другого не оставалось, раз уж был пойман за ухо.

Со среды он уже больше не учится заочно. Учится нормально — и в результате ходит в школу.

Но тройку по дисциплине он все-таки получил.

Во время перемены он нам поведал:

— Да я и без того уж хотел вернуться в школу, потому что у меня кончились деньги. Заочное обучение не для ребят. Не знаю, как устраиваются взрослые, но для ребят оно явно не годится.

Мы смеялись над ним, потому что моя мама уже давно учится заочно. И отец у Миши тоже. И мы-то уж знаем, что взрослые учатся совсем не в кино, а в нормальной школе, только вечером, когда школьники уже спят.

Потом Канторис еще сказал:

— А пусть будет тройка, мне не страшно.

Сказать-то он сказал, но это была неправда.

Потому что, когда во время арифметики учитель повернулся к нам спиной, никто больше языка не высовывал и не подсказывал, а Канторис все-таки в школе был. Мы это видели собственными глазами.

Вот и стало ясно, что тройка-то ему неприятна.

А также, наверно, стало жаль денег, которые он зря выбросил на заочное обучение.