Свобода, которую получили три беглеца, пока что была весьма ограниченной — всего лишь свобода от Реккеля. Теперь, размышлял Уго, надо увеличить степень нашей независимости. А для этого, как ни парадоксально, придется оставить лошадей, накрепко привязав их в лесочке. Впрочем, разве веревка — надежное противоугоное средство в эпоху всеобщего падения нравов, когда малолетние беспризорники проституируют ослиц, а великий густанский Трагуарский крест погружен в зловонную синеву?

Уго с любопытством ипподромного зрителя проследил, как в восточном направлении вихрем мелькнула длинная кавалькада красно-желтых всадников. Затем он пожал руки спутникам, выбрался на дорогу и слился с ландшафтом. Ординарнейший из путников, плетущихся из города в родную деревню.

Мариус с Расмусом под идиотский свист камышевки углубились в зеленые поля, держа курс на отдаленный пригорок. Там задумчиво вращала лопастями мельница с остроконечной оранжевой крышей. Она и служила точкой сбора частей.

Утро достигло апогея. Майское солнце, покончив с ложными рассветными реверансами, припекало всерьез. Мариус с Расмусом, измотанные скачкой, тащились по пересеченной местности, еле переставляя ноги и отчаянно завидуя хитрецу Уго, который в то же самое время наслаждался всеми благами ухоженного тракта. Появление друзей-овцепасов всюду вызывало недоброжелательные взгляды. Оно и понятно: порядочный человек не станет шататься где попало в разгар рабочего дня. Мариус и Расмус, густо припудренные пылью, с прическами, как у дикообразов, меньше всего походили на порядочных людей.

Санахское происхождение встречных селян не подлежало сомнению. Широкие скулы, смуглые лица, большие темные глаза — как чернослив в кукурузном масле. Прямые, густые, сухие русые волосы — как скирды сена, вздыбленные ветром. Все малы ростом и коренасты, две трети — кривоноги, половина — горбоносы, треть — пузаты.

Мариусу с Расмусом санахи были не в диковинку. Черные-то Холмы располагались на реке Ронга, которая несколько веков назад как раз и служила границей государства Санах. В свое время Ренига поглотила этот Санах, не поморщившись. Аборигенам пришлось жить вперемешку с ренами. Завоеватели набежали на плодородные санахские земли в неимоверном количестве. С точки зрения ренов, ассимиляция прошла безболезненно, без особой ксенофобии. Никто никому не бил морду по национальному признаку. Однако и любви между двумя народами тоже не получилось. Там, где рены особенно скучились — то есть в наиболее благословенных районах — санахи тихо отошли на второй план, существовали как темные вкрапления в здоровую людскую массу и считались трутнями. Их без труда удалось приобщить к Чистой Вере, но и после этого они остались чужаками. Среди ренов гуляла масса страшных историй насчет санахских обычаев — вроде того, что аборигены употребляют в пищу человеческие зародыши как деликатес к национальному блюду — черепаховому супу. О местах, где этот вредоносный народ доминирует, Мариус с Расмусом только слышали. Но разве можно поверить такой брехне? Разве существуют края, полностью заселенные уродами? Сейчас, глядя вокруг, два друга убеждались: существуют. Ой, существуют! Из полсотни встреченных — ни одного нормального человека. Санах на санахе сидит и санахом погоняет.

Краткий экскурс в историю. Санахи, подобно ренам, пришли на земли Лигийской империи в начале нынешней эры. Но, если рены относились к лесным народам (как фицары, талины и гисланы), то санахи (одновременно с гинардами) вышли из степей. Вся эта племенная смесь и обрушила грандиозное здание тысячелетней империи. Кто-то поучаствовал больше. Например, общепризнанные победители империи — рены. Они брали Лигу, они свергали и лишали головы последнего императора — Диктуса. Их главные союзники фицары тоже получили свою долю славы. Остался в истории и беспримерный бросок талинов к морю Изабеллы еще до падения Лиги — чудесный блицкриг, когда за считанные месяцы было захвачено все побережье.

А вот санахов в летописях Лигийских войн не заметно. Они появились позже. Они воспользовались моментом. Они пришли на готовенькое, когда могучий соперник уже истекал кровью, и по-шакальи присвоили себе кусок его владений, по недосмотру оставшийся свободным. Так на плодородных землях, у древних золотых копей и пещер с драгоценными камнями, в краю теленомуса, стреловидного папоротника и повышенной яйценоскости возникла страна Санах, существование которой рены терпели более полувека. Слово аббату Этельреду.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:

"Великий государь Рогер II подготовил все для успешного вторжения в Гинардию. Но со смертью короля планы его пошли прахом. Зять Рогера Великого, Тор Куменд взял в руки бразды правления государством, не оставив законному правителю Андреасу I ни крохи власти. Герцог Куменд направил завоевания Рениги в сторону, противоположную той, что была завещана и подготовлена Рогером II. Задачей номер один объявили захват земель к северу от Кельрона. Территории эти занимало государство Санах, с которым Ренига уже более трех сотен лет жила в согласии. Тор Куменд был достаточно умудрен, чтобы понимать: серьезная война требует серьезной подготовки. Армию, которую при Рогере II натаскивали для боевых действий в выжженных степях Гинардии, стали методично переучивать под санахские условия. Особого тщания потребовала подготовка обозов и обеспечение тылов. Наконец, через 8 лет можно было приступать к общему наступлению.

Помня о причинах неудачи ренско-санахской войны 252 года, Тор Куменд сделал все, чтобы вырвать инициативу из рук противника и принудить санахов воевать по-ренски. После ряда первоначальных неудач это ему удалось. Зажатые между тремя ренскими армиями, санахи вынуждены были принять генеральное сражение. Войска сошлись 28 августа 581 года у городка Хартан. Соотношение сил получилось таким: 48 тысяч ренов против 62 или 63 тысяч санахов, готовых стоять насмерть.

Канун сражения пришелся на полнолуние Большой луны, что считалось у ренов весьма дурным предзнаменованием. Всякий, кто имел доступ к Тору Куменду, отговаривал его от решительных действий. Но разве мог позволить себе отступить или хотя бы переждать тот, для кого гордыня давно стала родной сестрой? Герцог Куменд, никогда никого не слушавший, на рассвете дал приказ — атаковать противника.

Когда армия Тора Куменда строилась в боевой порядок, прискакал вражеский посыльный. Он привез ренскому начальнику письмо от верховного правителя санахов Хангарна. Развернув свиток, Тор Куменд увидел такой текст на всеобщем: "Пусть сегодня на полях моей страны будет счастлива твоя битва. Пусть не поскупится на похвалы тебе твой бог. Пусть станешь ты победителем. Пусть ни один из твоих дней не будет более великим, чем сегодняшний — потому что этот день будет последним. Присягаю тебе в этом, Тор Куменд, потому что, как только солнце достигнет зенита, я уничтожу тебя, Тор Куменд!"

Советники и приближенные ренского военачальника советовали ему не вмешиваться в гущу боя, а руководить из своей ставки, расположение которой позволяло обозревать все поле битвы. Но последовать, вероятно, разумному совету Куменд отказался: временщик не может позволить себе малодушия.

Сражение началось с нескольких ружейных залпов. Огонь и шум, производимый ренскими стрелками, вызвал расстройство в рядах вражеской пехоты, еще не видавшей огнестрельного оружия. Центр санахского строя смешался, смятый двумя тысячами ренских рыцарей во главе с самим Кумендом. Последний представлял весьма заметную фигуру, ибо облачение его составляли золоченые латы, пурпурный плащ и шлем с огненно-красным султаном. Прорвав строй пехотинцев, рыцари вдруг к своему изумлению увидели свежего соперника — конную шеренгу в 20 рядов глубиной, по флангам которой располагались лучники. Конников возглавлял сам Хангарн. Под сильным обстрелом лучников рыцари Куменда остановились, подставившись под удар конной массы. Их отряд оказался раздробленным. Группка рыцарей с Тором Кумендом попала в окружение. Защищая военачальника от вражеских мечей, падали вокруг него товарищи. Но все же санахи расчистили подход к Куменду. И тогда перед ним предстал Хангарн. Поединок был короток. Отражая удар санахского вождя, Куменд вдруг выронил свой меч и схватился за правое плечо. По свидетельству очевидцев, никто не мог понять, что же с ним случилось. И тут же могучим ударом Хангарн раскроил шлем и череп ренского предводителя…"

Улыбаясь, Уго ждал спутников у мельницы, под старым сикомором, свежий и бодрый. Рядом с ним пыхтел трубкой коренастый санах. Очень коротко стриженный, броско одетый — в духе своей нации (красная суконная куртка и зеленые штаны с двумя крупными желтыми заплатами), он взглядом философа следил за приближающейся парочкой. Мельник, должно быть. Санах, несмотря на свою национальность, имел вид человека, на которого можно положиться. Есть такие люди — основательные в каждом движении, читающие жизнь, как раскрытую книгу — правда, каждый читает по-своему.

— Я — самый умный, — сказал хозяин, чтобы завязать беседу. Из сумерек дверного проема выглядывало еще одно лицо — именно тот классический санахский тип, который столь нелюбим ренами и служит воплощением жадности, хитрости и коварства. Соломенные волосы торчат в совершенном беспорядке, под этой стрихой притаились понятливые черные глаза, смотрящие цепко и с затаенным юмором. Толстый нос с расплющенным кончиком — свидетельство нездоровых помыслов. Тонкие губы. Безобразные уши с огромными мочками. Печать негде ставить. И в то же время высоковат для санаха. Выродок какой-то.

Обменявшись с мельником сдержанным, предельно сдержанным рукопожатием, Мариус с Расмусом узнали, что зовут его Варат, а таящийся в тени — его помощник Русан. Оба — знакомые Уго. Отношения завязали лет восемь назад. Уго провернул одно выгодное дельце в Талии. Возвращаясь он устилал свой путь золотыми дублонами, ибо был юн и горяч, сиречь — глуп и расточителен. На привале в мельнице он закатил спутникам и хозяину грандиозный пир. Хорошее знакомство начинается с крепкой выпивки.

Уго планировал пару дней отсидеться за прочными стенами заведения Варата. Мариус не возражал. Расмус промолчал. Варат получил от Уго золотой. Русан был послан в лесок с заданием отпустить на волю оставленных там скакунов. Попечение о животных — залог спокойствия в загробной жизни.

— Почему на волю, дорогой? — удивленно спросил Варат. — Пусть ведет их сюда, мы им здесь место найдем.

— Нет, любезный, не советую, — покачал головой Уго. — Лошадей этих, понимаешь ли ищут. Если найдут у тебя, будешь иметь неприятности. Ступай, Русан!

— Погоди, Русан! Торопиться не надо, — мельник сел на солому в позе лотоса. Клубы золотистого дыма окутали его. Полузакрыв глаза, он с минуту медитировал. Уго спокойно наблюдал за этим представлением. Наконец, хозяин спросил:

— Лошадей сколько? Три?

— Три, — подтвердил Уго.

— Хорошие?

— Лучше не бывает, — ухмыльнулся Уго.

— Есть человек, который их купит. Зачем терять деньги, скажи мне, дорогой? Тебе что, восемь золотых помешают?

— Голова мне дороже, — сказал Уго, поправляя свои космы.

— Не горячись, дорогой, — мельник ловко поднялся, подошел к Уго. — Мой покупатель и не такой товар видел.

— Дело твое. Тебе жить, — промолвил Уго задумчиво. — Только кони эти даже не краденые. Здесь дело посерьезнее.

— Ладно, ладно, — Варат успокаивающе похлопал Уго по руке. — У моего покупателя сам Господь Бог греха не найдет. Ну что — восемь золотых?

Санах таращил черные глаза — чистые, как у младенца. Немая сцена затягивалась.

— Я же, дорогой, мог вообще не делиться, — жарко прервал молчание Варат.

Уго никак не отреагировал.

— Эх! Десять! — вскричал Варат, сокрушенно хлопая себя по ляжкам.

И растрепанный Русан, наконец, убыл. Вернулся он лишь под вечер — с мешочком, набитым золотом. Не без скрежета зубовного отсчитал радушный хозяин десять новых дублонов, которые тут же нашли успокоение в кошеле Уго. Мариус с Расмусом только ресницами хлопали. Таких денег они отродясь не видели. С дублонов пялился круглыми зенками на толстой роже Роберт II Бреммер, король всея Рениги. Несмотря на старания густанских монетчиков, физиономия государя выдавала закоренелого любителя покушать и поспать. По поводу последнего отец его, острослов Андреас Плешивый, сказал как-то наследнику: "Если правда, что сон продлевает жизнь, то еще немного — и ты станешь бессмертным".

Прежде, чем продолжить, уточним два обстоятельства. Первое. Десять дублонов за породистых лошадей — сумма ничтожная. О половинном дележе тут, как говорится, и куры не свистели. Ловкач Варат прикарманил по меньшей мере двадцать монет. И второе. В Санахе можно реализовать все, что угодно. Здесь совершенно бесследно исчез бы в руках перекупщиков даже громадный Тильбенский дворец. Тут исправно работала проверенная веками подпольная торговая сеть — и она создавала конъюнктуру, которую ничто не могло уничтожить, которая, как ящерица, могла в любой момент вырастить отсеченный хвост. И, хоть существовала поговорка "где прошел диджан — там санаху делать нечего", сами санахи знали, что все обстоит как раз наоборот. Итак, старина Варат остался с большим профитом. На радостях лихоимец организовал магарыч, вложив в это мероприятие дублон, полученный от Уго за постой. Разносолов не наблюдалось, но вино лилось рекой — грубоватое резкое красное вино, которое делают на побережье моря Изабеллы, из ягод растущей только там оранжевой смоковницы. Винцо обладало весьма подлым свойством: пилось легко, «вставляло» медленно — но в самый неожиданный момент количество переходило в качество, и в голове разрывалась бомба цвета «маджента». Даже Уго, который контролировал себя в самой разудалой пьянке, чувствовал, что его язык исподволь начинает жить своей жизнью. Высокочтимый же хозяин совершенно насандалился. Он часто опрокидывал бутыль с вином, беспрестанно хохотал, экспансивно излагая скабрезные истории с собою в качестве главного героя, в итоге представая первым повесой всего Континента. Супруга мельника, женщина с невыразительным лицом, бледная, побитая судьбой, чахоткой и конъюнктивитом овца с застывшей покорностью во взоре, в драной душегрейке и грязном убрусе, на рассказки мужа никак не реагировала. Она, как челнок, механически сновала взад-вперед, прислуживая пирующим. Она просто не воспринималась как белковое существо. На таких спирохетах дамские угодники обычно и женятся. Всемирный Закон Компенсации!

Пир ширился и достиг точки, после которой начинается сабантуй с непредсказуемыми последствиями. Уго почуял это и отправил двух друзей на боковую. А сам зачем-то остался с хозяином.

Лестниц оказалось две, и обе вращались. Мариус с Расмусом не стали этому удивляться. Они поднялись, решив неожиданную проблему просто: левая нога шагала по левой лестнице, правая — по правой. Правда, к концу подъема лестниц стало восемь. Но люди все-таки победили, поскольку количество ног увеличилось соответственно. Не утруждая себя раздеванием, два пьяницы протрубили отходную и рухнули на тюфяки, кем-то брошенные на пол. Сон пришел мгновенно, опустив деликатный занавес над сценой.

Расмус проснулся среди ночи. Сначала ему показалось, что кто-то скребется в голове. Потом сосредоточился и понял: нет, снаружи. С трудом разлепив глаза, он долго вспоминал, где он и что с ним. Голова гудела и не поворачивалась. Расмус вновь закрыл глаза, отдаваясь забытью. Но шорох, на сей раз явственный, послышался вновь. Проклиная все на свете, Расмус открыл глаза. Шорох доносился справа. Расмус героически приподнялся. Комнату заливал лунный свет. Спящий Мариус пускал пузыри. Уго отсутствовал. В углу восседала черная крыса, которая чувствовала себя уверенно, как кардинал на попойке с капелланами. Она сучила лапками и радостно хрумтела. Расмус к крысам относился резко отрицательно. Он схватил первое, что попалось под руку, и судорожно запустил в мерзкое создание.

Снарядом оказался жестяной кувшинчик для умывания. Попав в стену, он прогремел в ночной тиши, как трубный глас. Крыса флегматично юркнула в норку. Мариус вскочил, бессмысленно уткнувшись в пустоту — как сова, разбуженная в полдень.

— Что такое? — прохрипел он.

— Шпора на месте? — вопросом ответил Расмус.

Мариус оглянулся в поисках котомки. Нашел неподалеку. Погрузил руку в ее чрево. Извлек сверток с золотой шпорой. Сдернул все оболочки. И только тут два друга облегченно вздохнули. В шпоре романтично преломился голубоватый луч Малой луны. Удивленные друзья увидели, что шпору озаряет и какое-то слабое внутреннее мерцание. Впрочем, чего спьяну не померещится.

И вновь послышался шорох. На сей раз — от двери. Друзья быстро обернулись на звук. Дверь чуть скрипнула. Расмус мог поклясться, что несмотря на плохое освещение, узнал растрепанную соломенную шевелюру. Похмелье, знаете, обостряет некоторые чувства, не связанные с двигательными рефлексами. Тяжело вскочив на ноги, Расмус ринулся к источнику звука. Забарабанили шаги человека, спускающегося по лестнице. Расмус поспешил следом, но на первой же ступеньке подвернул ногу и позорно скатился вниз. Неловко поднимаясь, он увидел перед собой заспанную хозяйку (чертова перечница!), из-за плеча которой выглядывал мощный слуга с фонарем — отродье Бармаглота, чудовища из северных пустынь.

— Все в порядке, пьяных нет, — поспешил заверить Расмус белесую овцу. Бесцеремонно оглядев его, живописная пара исчезла с глаз. Расмус, морщась, потирал ушибленные части тела. Заметив полуоткрытую наружную дверь, он вспомнил о главном и выглянул.

Двор, поголубленный лунным светом. Телега, вилы, куча мусора. Сарай, примыкающий к дому мельника. И тихий разговор за углом сарая.

Крадучись, Расмус пробрался вдоль стены. Прислушался. Разговор шел на малопонятном санахском. Беседовали негромко, голосов было не узнать. И Расмус решился. С непринужденным, как ему казалось, видом он появился из-за угла. И замер, как громом пораженный. Прислонившись к деревянной стене сарая, мирно беседовали Русан и улыбающийся друг Уго.

Улыбка Уго стала шире, когда он увидел перед собой фантасмагорические очертания шокированного Расмуса, это гротескное привидение с опухшим лицом, торчащими, как колючая проволока, волосами и живописным беспорядком в одежде (ниспадающие штаны, в последней надежде придерживаемые рукой). Уго ощутил себя в дешевом балагане, в разгар нелепого веселого представления с духами, которых дубасят кухонными скалками и обливают помоями.

Расмус, однако, шутить не собирался. Веселая физиономия грамотея вывела его из себя.

— Что это вы, друзья, здесь торчите? — свирепо прорычал Расмус. Он сдвинул брови и даже подбоченился рукой, свободной от штанов.

Лохматый санах хмуро наблюдал за эскападой пришельца из-под соломенной крыши на своей голове. А улыбка Уго стала еще ироничнее:

— А что, собственно, случилось, уважаемый? Не спится?

— Не спится! — звонко, с вызовом ответил Расмус. — Уснешь тут, когда все, кому не лень, в комнату лезут!

— Кто лезет?

— Приятель твой! — испепеляющий взгляд в сторону мрачного Русана. Труднопереносимый, тяжелый, немигающий взгляд мертвенно-светлых глаз Расмуса.

— Заглядывал? — Уго повернулся к пособнику. Тот утвердительно кивнул головой.

— Зачем?

— Шумно было, — бесстрастно ответило хамово отродье.

— Слыхал, друг Расмус? Весь дом на ноги подняли — и еще удивляетесь, что к вам заглядывают.

— Тебя мы тоже подняли, разумник? — желчно спросил Расмус, чтобы сказать что-то.

— Меня вы не разбудили, это верно, — спокойно с той же усмешечкой произнес Уго. — Как считаешь, родной, кому-то за дверью надо было следить?

Расмус имел кое-какие замечания. Например, что из-за угла сарая за дверью следить не очень-то удобно. Но улыбочка Уго не позволяла ему собраться с мыслями. По меткому наблюдению Вольфрамуса, человек равен тому, кого понимает. Расмус не понимал Уго. Вытекавшее отсюда неравенство бесило Расмуса.

Но не уходить же так просто?

— Ты, опудало, лучше мне под руку не попадайся! — грозно предупредил Расмус молодого санаха, совершенно окаменевшего. Будучи не в силах сорвать зло на Уго, он нашел достойный объект. Однако, уходить все-таки как-то надо! Расмус круто развернулся, споткнулся о горбыль, прохрипел: "Сука!", вошел в дом, изо всех сил хлопнув дверью, поднялся по лестнице, пиная ступеньки, и с размаху бухнулся на тюфяк, ненароком задавив двух крыс, которые, используя отсутствие человека, предавались греху в его постели.

Наутро Русан пропал. Расмус не стал дознаваться, куда делся мерзкий санах. И с Мариусом не хотел ни о чем разговаривать. У дружка с недавних пор совсем мозги набекрень.

Отсиживаясь в убежище Варата, путники отдохнули и набрались сил. Из верхнего смотрового окна мельницы отлично просматривался талийский тракт. Несколько раз мимо проносились красно-желтые патрули. Оживление, царившее обычно после полудня на дворе у Варата, когда не протолкнуться было между подвод, мешков и заказчиков, товарищи по несчастью пережидали наверху, в комнате с крысами.

Ждать и отсиживаться тяжело. Душа рвется на волю. Не выразить словами облегчения, которое она испытывает, вылетев на свободу. За спиной наших героев выросли крылья, когда утром третьего дня они оказались на дороге, ведущей от Реккеля к столице Талинии.