Прежний жизненный опыт толкал Мариуса к отчаянию. Но прежнему жизненному опыту вход в телесную оболочку Мариуса был теперь строго ограничен — он бессильно мыкался снаружи, с завистью и со злобой глядя на новое наполнение хозяина и бессильно бился о ледяную броню отчуждения, которая была выставлена специально для него, прежнего жизненного опыта. — Ты зачем, дурила, шпору отдал? — спросил Расмус.

Мариус просто не мог растолковать другу, какой клубок эмоций решил вопрос. Мариус даже для себя самого не имел внятного объяснения, зачем все-таки он отдал шпору атаману разбойников. Ведь ситуация совсем не требовала такой откровенности. Вряд ли стоило опасаться, что Седрик прикажет обыскать вещи трех почетных, гм, гостей. Тайну Мариуса король разбойников мог узнать, только выпотрошив его котомку. Но в тот момент, в штабе Седрика, все решила не логика, а подсознание. Из глубин мозга ближе к поверхности подплыл Космический Ас в красно-черной маске. Полыхавший в глазах зеленый огонь превратил Мариуса в комочек мягкой глины, уверенной в своем бессмертии. "Не бойся Седримка — он наш! Покажи ему шпору!" — прошептал Космический Ас.

Сейчас, когда зеленоглазая тварь удалилась на заслуженный отдых, Мариус перестал быть бессмертным и чувствовал себя так, будто отдал вещь в камеру хранения, а потом потерял номерок.

Уго с несвойственным себе виноватым видом все старался успокоить Мариуса. Но для того, кто перестал ощущать разницу между сомнением и безразличием, утешения становятся излишними. Убедившись, что Мариусу не требуются ободряющие слова, Уго отбросил суетливость, подобрался, сосредоточился, уселся на облюбованный пригорочек и погрузился в угрюмое молчание.

Тут-то его и потревожил Расмус, который решился, наконец, задать назревший вопрос:

— Видел ты санаха в таверне?

— Видел, — ответил Уго.

Воцарилось молчание. Расмус ждал комментария. Уго был сосредоточен, но глядел под ноги. Там кипела жизнь. Большие рыжие муравьи тащили свою вечную непомерную ношу. Кипя раздражением, Расмус отвернулся, клянясь себе, что никогда и ничего больше не спросит у патлатого.

Когда настало время обеда, обед не задержался — плотный и вкусный. На ужин гостям подали свежие фрукты. Тоже ничего. Вслед за ужином (по непреложным законам бытия) на землю опустилась ночь, нынче — ветренная и сырая. На ночевку гостей устроили в большом тесовом строении. Оно, как соты, разделялось на множество секций, в каждой из которых кто-то храпел, сопел или пыхтел. Атаман, разумеется, взошел на отдельное ложе в своей штаб-квартире. Главный ревнитель его покоя, молодой человек со шрамом на щеке, перед сном показался на возвышенном крыльце главного дома, постоял на свежем воздухе, подымил своей трубкой, которая по длине даже превосходила атаманскую, и, со свистом помочившись в произвольном направлении, сплюнул и убрался осуществлять свои церберские полномочия.

Дом, где отошел ко сну беспощадный Седрик, охранялся тремя бойцами. Справиться с ними можно, если, как мы любим, напасть неожиданно, подумал Расмус, наблюдая за караулом из маленького окошка. Устранив эту троицу, врываемся в штаб-квартиру и без проблем снимаем полусонных атамана с адъютантом. Но дальше что? Как выбраться из леса? Как обойти все смертоносные ловушки, сплошным кольцом окружающие лагерь? Тут без провожатого не справиться. Но где его добыть? Как, даже с провожатым, обмануть бдительность дозорных, которых по тропам рассеяно несколько десятков? Заставить разве что самого атамана послужить провожатым? Но короля разбойников не так-то просто заставить играть в чужие игры. Парень он серьезный, это видно сразу. Такие умирают, но не сдаются. Расмус с отчаянием посмотрел на друга. Мариус стоически глядел в другое окошко, изучая доступный ему квадратик звездного неба. Звезды издевательски мерцали и, балуя, прятались за тучами.

В стороне от Расмуса Уго занимался тем же делом. Он размышлял. Потеря шпоры уязвила его не столь серьезно, как фиаско с табакеркой Седрика, на которой, вопреки всем объективным предпосылкам, Мариус не увидел никаких секретных надписей. Уго, сколько ни бился, никак не мог подвести под все имевшиеся факты хоть какое-то убедительное обоснование. Проще всего было бы сделать заключение, что табакерка Седрика — не та табакерка, которая упоминается в головоломке. Но допустить такое — значит, не верить в судьбу и в теорию вероятности чудака-талина Анчибалло.

Однако, чересчур доверяться судьбе — все равно, что сидеть возле банки с вареньем и ждать, что кто-то поднесет тебе ложку. Поэтому допустим, что табакерка все же не та, и проанализируем ситуацию под соответствующим углом. Что следует избрать отправной точкой? Пожалуй, абсолютную случайность нашего попадания к Седрику. По сюжету это составляло вероятность в одну сотую процента. Впрочем, то, что эта сотая сработала, не столь удивительно: в жизни случались совпадения похлеще. Важно другое: Орден Пик в Мерке дал нам другой ориентир — серебряные рудники.

Но позволь, друг любезный, осадил себя Уго, почему ты вновь и вновь относишь пыльного инкогнито из "Грома и молнии" к Ордену Пик? Почему все-таки не принять версию, что он — посторонний вредитель, задача которого — сбить вашу экспедицию с правильного пути, чинить пакости и т. д.? Твое подсознание причислило пыльного к Ордену, потому что ты не смог найти кандидатуры на роль противника Ордена. А это аргумент слабоватый. Незнание предмета не отрицает предмет, как говорит Фигурант. Попробуй, следуя за фактами, допустить, что противник существует, и он целенаправленно дает фальшивую наводку на серебряные рудники. А табакерка, о которой говорится в головоломке, на самом деле принадлежит Седрику. С этим просто необходимо согласиться, поскольку эта табакерка соответствует обоим условиям головоломки: она серебряная и принадлежит грозному хозяину. Но тогда возникает порочный круг, и мы возвращаемся к изначальному вопросу: почему на табакерке Седрика не оказалось тайной надписи?

Отложим этот вопрос. Прощупаем другое направление. Что, если никаких конкурентов у Ордена Пик все-таки нет и головоломка имеет в виду серебряные рудники? Тогда легко объясняется отсутствие надписи на табакерке Седрика. Но не странно ли, что в Угольном Лесу оказалось два объекта, к которым применимо определение "серебряная табакерка"? Значит, теория вероятности — дерьмо поросячье, а старик Анчибалло — выживший из ума идиот? Впрочем, что мы знаем о теории вероятности? А вот с фактами не поспоришь: в Угольном Лесу действительно существует две "серебряные табакерки". И Орден Пик, который знает то, что нам и не снилось, наверняка имел информацию об этом удивительном совпадении. На нем и построил третью задачу своей подлой головоломки. Пусть, мол, клиент поломает голову, пусть помечется между двумя табакерками, пусть докажет свою состоятельность. Справится с задачей — молодец, не справится… Что ж, всем понятно, каков будет исход, если клиент не справится.

Если Орден в самом деле так лихо закрутил сюжет, то Уго был готов преклониться перед составителями головоломки. Он умел ценить блистательные придумки, пусть даже и дьявольские. Впрочем, по мнению Уго, все, что выделяется из общего ряда, не может обойтись без дьявольского вмешательства. Как, впрочем, и без божественного. Не сказать, что Бог и Черный Демон работают рука об руку, но то, что их усилия косвенно сливаются в лучших продуктах человеческого ума — это бесспорно.

Однако, какому же варианту отдать предпочтение? Какую табакерку считать целью третьей задачи? Поразмыслив, Уго решил: поступим, как в Реккеле. Тогда тоже стояла дилемма: отель герцога Тилли или его замок? Выбрали то, что ближе и доступнее. Поэтому остановимся на табакерке Седрика.

Но сделав этот выбор, мы необратимо возвращаемся к набившему оскомину вопросу: почему на табакерке не оказалось тайной надписи? Голова Уго раскалывалась от напряжения, но все без толку. Он решил спать. И вдруг Уго, уже повернувшегося к стене, как огнем прожгло. Да разве в головоломке сказано, что тайный знак должен находиться на самой табакерке? Формулировка гораздо шире: "Ищи грозного хозяина серебряной табакерки в лесу". Да, табакерка выделена особо, но искать советуют не ее, а ее хозяина. Что же разрази меня Ток, это должно значить, мысленно простонал Уго. Уж не то ли, что секрет третьей загадки должен открыть сам Седрик?

И только к рассвету Уго набрел на идею, которая давала ответ на все вопросы.

Утром их повели к обиталищу атамана. По дороге Расмуса посмотрел на лагерь новыми глазами и все-таки решил ближайшей ночью захватить атамана, заставить отдать шпору и вывести их из лесу. Или ему жизнь не дорога? А если не жизнь, то пост — почти наверняка. Седрику есть что терять. Надо ему это убедительно растолковать. Расмус чувствовал себя разбитым. Всю ночь его преследовали видения. Наводящее трепет бородатое лицо астролога Хлора. Конвульсирующий капитан Граппс. Мертвый стражник на Старом мосту. Эрнест Мех с фанатично горящими глазами. Но чаще всего Расмусу являлся лохматый санах Русан, и за спиной его шевелились неясные зловещие образы, сверхъестественно страшные. От этих чудовищ исходила прямая угроза, характер которой, однако, оставался неясным.

Расмус понимал, что столкнулся со злым роком, носитель которого — лохматый санах. Выхода Расмус не видел. Он не ощущал в себе силу святого Петера, который, укрываясь в пустыне от врагов, сказал явившемуся Черному Демону: "Изыди!" — и тот сразу исчез. Поведение санаха наталкивало на мысль, что он узнал секрет золотой шпоры и, желая ею завладеть, пустился по следам компании. Но парадокс в том, что лохматая тварь не идет по следам. Она, тварь, постоянно оказывается впереди! Что это значит? Только одно: тварь имеет хитрый сговор с Уго, который выдал ей (твари) маршрут. Какие цели преследует Уго? Зачем Русан сдал (а ведь действительно сдал!) Уго гвардейцам? Если он охотится за шпорой, то связываться с гвардейцами не имело смысла. Или за выдачу беглых преступников ему что-то пообещали? Вопросы можно было перебирать бесконечно, как четки, что Расмус и делал до самого утра.

А наутро их отвели к Седрику.

Хитро щурясь, атаман спросил:

— Уезжаете?

— Нет, — опережая Уго, заявил Расмус. — Пока шпору не отдашь — никуда не поедем.

Уго, удивленный, что инициативу разговора у него перехватили, подумал, что резкость Расмуса в данном случае как раз уместна, и решил пока отступить на второй план.

— Пока шпору не отдам? — удивленно переспросил Седрик и засмеялся. — Друг ситцевый, да ты забыл, где находишься! Здесь я решаю. Понял?

— Не пугай ежа голой жопой! — огрызнулся Расмус. Он явно пер на рожон. Зачем — и сам не понимал. Адъютант со шрамом сделал шаг вперед и положил руку на эфес палаша, но атаман резким жестом остановил его.

— Без шпоры мы не уйдем, — повторил Расмус. Несколько секунд они с Седриком смотрели друг другу в глаза. Потом атаман сказал своему приспешнику:

— Под арест их!

Адъютант пронзительно свистнул. В помещение ввалилась куча разбойников и, взяв друзей за холки, препроводила в специальную землянку, столь герметично отделенную от белого света, что даже решетки не требовались.

Арест продлился не менее суток. Уго воздерживался от упреков, потому что полагал линию Расмуса в целом правильной. Хотя дипломатичности бы этому герою! Уго подозревал, что, веди разговор он сам, результат оказался бы положительнее. Впрочем, кто знает? Седрик — тип весьма непростой. Его политесом не тронешь.

Расмус был угрюм, зол и ни о чем не сожалел. Раскаиваться он просто не умел. Ярко выраженное животное мышление, по классификации Фреда Кукена.

На следующий день, около полудня, их вынули из землянки для новой очной ставки с атаманом. "30 мая", — подумал Уго. — "Черт, как время ползет! Нам бы день простоять и ночь продержаться".

Седрик встретил их безоблачной улыбкой и одним движением щеки услал из помещения лишних. Остались сам атаман, трое гостей и непременный ординарец со шрамом. На столе, рядом с трубкой Седрика, покоилась золотая шпора. Она смотрелась здесь очень органично. Хитро щурясь, атаман надежно прятал свои зеленоватые глазки в узенькие щелочки, от которых, словно у доброго дедушки, веселыми лучиками разбегались морщинки.

— Чего ждешь? Забирай! — обратился он к Мариусу, указывая на золотую шпору.

Расмус оторопел. Уго выглядел ошеломленным. Больше всех поразился, однако, адъютант, челюсть которого отвалилась почти до пола. Седрик посмеивался, довольный произведенным эффектом. А Мариус, не поведя бровью, бережно упаковал шпору и уложил ее в котомку. Он-то заранее знал, что все так и кончится. Ему об этом Космический Ас сразу говорил.

— Куда дальше? — любезно осведомился Седрик.

— На юг, — сказал очнувшийся от столбняка Уго.

— Если надо, мои ребята вас проводят до самого Кельрона, — предложил Седрик.

— Твоя воля. Нам бы не помешало, — ответил Уго.

— Прямо сейчас и двинетесь? — интересовался атаман дружески.

— С твоего позволения, уважаемый, мы бы несколько дней переждали в твоем лагере, — поспешил сказать Уго.

— Что? — изумленно вскинулся Расмус.

Удивился и Седрик.

— Помнится мне, вы еще вчера собирались в путь-дорогу, — заметил он.

— Планы изменились, — усмехнулся Уго. — Благодаря тебе у нас выдался денек, чтобы все обдумать. Сам посуди: теперь-то гвардия точно знает, что мы поблизости. Наверняка рыщет вокруг Угольного Леса. Стоит нам из лесу только нос высунуть — и нас тут же сцапают.

— Ерунда, — отмахнулся Седрик. — Никто не рыщет. Вы для них — добыча потерянная. В лес они не сунутся. Уже наученные!

— Нет, мы все-таки хотели бы остаться, — упорствовал Уго. Седрик нахмурился.

— Если ты, атаман, боишься, что мы будем у тебя нахлебничать, то мы найдем в лесу убежище и там пересидим, не бойся, — вставил звонкое слово Расмус. — Всякая птица своим носом сыта.

Седрик молча обошел стол и встал перед Расмусом. На лице атамана гуляли желваки.

— Хвались, да не поперхнись, — веско, в тон Расмусу ответил Седрик и выдержал многозначительную паузу. Грозный атаман был почти на голову ниже Расмуса — но такая внутренняя мощь чувствовалась в этом сорокалетнем мужике, что под его каменным взглядом Расмусу стало неуютно.

— В этом лесу хозяин — я, — отчеканил Седрик. — И никто никуда без моего разрешения не пойдет. Заруби это себе на носу. Два раза я не повторяю.

Еще одна пауза.

— И попробуй еще раз вякнуть! — почти прорычал король разбойников, закрывая тему.

Все внимательно слушали его. Адъютант превратился в изваяние с широко раскрытыми глазами. Седрик вразвалочку вернулся на свой командный пункт и оттуда спросил Уго:

— Сколько ты хочешь отсиживаться?

— Неделю, — уверенно сказал Уго.

Ровно семь дней спустя, 7 июня, бандиты Седрика провожали гостей. Радушие атамана не знало границ. Путников снабдили провиантом и даже (чудеса!) огнестрельным оружием в виде пистолетов с запасом пороха и пуль. Расмус обрадовался оружию, как малый ребенок — давно обещанным деревянным солдатикам. «Стволы», судя по всему, Седрик раздавал каждому встречному.

Уговорились так: двое провожатых эскортируют гостей по лесу и выводят на пересечение талийского тракта с рекой Кельрон, к известному мосту. Здесь Кельрон служит границей владений герцога Тилли, границей Северных провинций и рубежом королевства Ренига вообще. По ту сторону реки уже начинается Талиния. Далее друзья продолжат свой путь самостоятельно, а провожатые с тремя освободившимися лошадьми вернутся в лагерь.

Пока скачут на юг лошадки, расскажем, что произошло 1 июня. Думаете, Уго случайно затягивал пребывание в стойбище бандитов? Ничуть не бывало! Он лишь хотел дать Мариусу возможность под благовидным предлогом еще раз соприкоснуться с табакеркой. Замысел удался, и Мариус увидел на внутренней стороне крышки таинственную надпись, горевшую красным.

Прочесть слово с первого захода оказалось ему не под силу. Потребовалась вторая серия. Уго не без труда, но выклянчил еще раз табакерку у Седрика. Атамана начали охватывать подозрения. Интерес гостей к ценной вещице выглядел, в конце концов, чрезмерным. Уго пришлось опуститься до самой грубой лести — и атаман позволил еще одно обследование.

В конце концов, на крышке табакерки Мариус прочел слово «одолев». "Двенадцать морей одолев" — так выглядела теперь фраза-ключ. Уго радовался и гордился собой. Он проявил выдержку, не купился на отвлекающую уловку, уводящую к серебряным рудникам, и в результате понял еще один принцип многогранной логической конструкции Ордена Пик. Он понял, что 28 мая, в день первого (безрезультатного) осмотра табакерки, Мариус и не мог увидеть секретную надпись, потому что Большая Луна еще не вошла в дом Скарабея. А в головоломке задача номер три располагалась именно напротив знака Скарабея. Период Большой Луны в Скарабее начинался 1 июня. И точно — в этот день надпись на табакерке появилась! Так, благодаря аналитическому предвидению Уго, открылся очередной нюанс головоломки. Каждое из секретных слов, которые необходимо открыть, действует (горит красным) на указанном предмете только в период прохождения Большой Луны через соответствующий знак Зодиака. Ни раньше, ни позже увидеть его невозможно.

Обогащенный новым открытием, Уго был готов вести экспедицию к пещере людоеда в Каменном Лесу. За четвертым словом и первым талисманом. И для начала придется одолеть естественную преграду, Она здесь особенно широка, Она — река Кельрон.

Поиски плавсредства увели бы их к ближайшему поселению, то есть — миль на двадцать к западу. Поэтому способ переправы выбирать не приходилось — только вплавь! А далее — край болот и малярийных мошек, где придется принести себя в жертву гнусному бездорожью.

Провожатые, как и обещал Седрик, доставили путников к цели с максимальной быстротой. Вечером того же 7 июня меж деревьев радостно блеснул лазурный плес Кельрона. Блеснул в свете лун — ибо настало время поздних сумерек.

Всю первую неделю июня шли дожди, к которым напоследок добавился еще и пронизывающий ветер. Усталому путнику на склоне дня противна сама мысль о борьбе со стихией. Он ищет одного: места для отдыха. Мариус с Расмусом с завистью смотрели в сторону моста, где уютно светилось окно в сторожке. Там блаженствовал караул — все те же сакраментальные красно-желтые стражники губернатора Северных провинций. На противоположном краю моста смутно виднелась другая сторожка. Там — чужеземцы, которые сейчас ближе своих. Там — полицейский дозор другой державы, Талинии.

Со сверхъестественной быстротой Расмус нашел в темноте огромнейшее дупло в вековом дереве. Троих эта полость принять не смогла. А вдвоем с Мариусом они расположились внутри довольно сносно.

Уго, маскируемый темнотой, спустился к мосту и пробыл там с полчаса. Вернувшись, он нарушил покой спутников.

— Эй, друзья, крепко спим? — поинтересовался он, просунув голову в дупло.

— А? — встрепенулся Расмус.

— Переправляться думаете?

— Куда? — Расмус тряхнул головой.

— Через реку, — сказал Уго терпеливо.

— Сейчас? — спросил Мариус. И такая тоска заныла в его голосе, что Уго решил смилостивиться. Сердце — не камень.

— Ладно, спите. Разбужу за час до рассвета.

Уго устроился просто. Сел на землю, прислонился спиной к стволу дерева, в опустошенной утробе которого сопели двое овцепасов. Тщательно укутался в плащ и погрузился в дрему, совершенно полагаясь на свой организм, который всегда пробудится тогда, когда надо хозяину. Организм — как животное, он поддается дрессировке.

Под плащом Уго было тепло и сухо. История этой вещи такова, что ее стоит изложить немедля… Впрочем, нет. История плаща достойна отдельного разговора.

За час до рассвета организм Уго просигнализировал — пора! Влага и ветер помогли проснуться легко. Уго бестрепетно разбудил компаньонов, обнявшихся во сне, подобно легендарным молочным братьям Гармишу и Пантеркирхену. Дрожа в утреннем холодке, троица спустилась к реке. Противный дождик унялся. Ветер тоже постепенно стихал. Над величественным Кельроном повис мутный язык тумана. Мост — длинный, могучий, о восьми «быках» — темнел мрачной громадиной. Он недружелюбно залег в тумане, как сказочный восьминогий дракон Бинго Бонго, вечно злой и недовольный жизнью, а потому терроризирующий мирных прохожих. Мост пересекал Кельрон в самом широком месте. Здесь великая река вспучивалась, питаемая близлежащими болотами.

Накануне Уго предусмотрительно открыл на берегу под мостом залежи древесины, нанесенной из стоящего выше по течению леса. Вот и подручные средства! Однако, надо торопиться, думал Уго, а то рассветет и стража наверняка заинтересуется необычным заплывом на водной глади. Течение казалось слабоватым. Но Уго понимал: эта царственная леность водной стихии так же обманчива, как небрежность, с какой великан перемещает громадные скалы. Стоит расслабиться — и течение унесет тебя на многие мили восточнее, в край болот.

— Кто из нас лучше плавает? — спросил Уго.

— А ты как плаваешь? — спросил Расмус.

— Вроде ничего, — неуверенно сказал Уго.

— Ну, тогда лучше всех плавает Расмус, — уверенно сказал Мариус. Уго в этом не сомневался. Расмус производил впечатление человека, который не только плавает лучше всех, но и быстрее всех бегает, лучше всех дерется, дальше всех метает палицу. Он весь состоял из железных мышц, готовых в любой момент в лучшем виде исполнить любую задачу.

— Тогда, видимо, другу Расмусу придется начать, — сказал Уго.

— Погоди! — неожиданно остановил его Мариус. Он стоял молча, с застывшим взглядом. Глаза его из голубых стали светло-серыми. Расмус почувствовал страх и протянул руку к другу. Уго схватил его за запястье.

В голове Мариуса происходила живейшая работа. Обрывки изображений, идей, текстов… Бешеный калейдоскоп. Потом из сердцевины этого хаоса проступили зеленые глаза. Космический Ас! Красно-черная рожа тут же исчезла, зато появился незнакомый пейзаж: подмытые водой корни дерева, склоненного под углом 45 градусов к воде, высокий обрывистый берег и маленький грот, совершенно скрытый свесившейся к воде листвой. Удивительно, как Мариус умудрился сквозь эту зеленую занавесь разглядеть лодку.

Мариус очнулся. Он смотрел вниз, в направлении береговой линии. Прямо перед его глазами под углом 45 градусов склонялось к воде полуиздохшее дерево. Ошибки быть не могло. Его только что Мариус видел в своих грезах — только с другого ракурса.

— Там есть лодка, — сказал Мариус, указывая вниз.

— Где? Под землей? — раздраженно спросил Расмус.

— Подожди, друг Расмус, — успокоил его Уго. — Ты уверен? — он обратился к Мариусу.

— Надо спуститься к воде, — сказал Мариус тоном, не допускающим возражений.

— Надо — значит, надо, — согласился Уго. — Я вчера тут тропку открыл. Темновато, конечно. Но попробуем.

Они попробовали — и у них получилось. Хотя, конечно, не обошлось без спотыканий, матов и даже падения Мариуса.

— Тюлень! — прокомментировал падение Расмус. Но вот они — у воды. Здесь все оказалось знакомым Мариусу по недавним грезам: оголенные корни дерева, листва, опускающаяся к воде. Зеленая занавесь. Грота, правда, не заметно. Но ведь еще не рассвело.

— Я пойду посмотрю, — сказал Мариус. Расмус безнадежно махнул рукой.

Сверху нависал довольно высокий обрыв. Сухого пути к гроту не было. Мариус разделся и, мелко дрожа, вошел в утреннюю воду. Но плыть ему не пришлось. Идя вдоль берега к полумертвому дереву, он не погрузился даже до подбородка. Вот она — зеленая занавесь. Раздвинув ее, Мариус увидел темноту, в которой мерцали две зеленых точки. Он смело шагнул туда. В бледном зеленом свете он увидел лодку.

Все оказалось очень скучно. Лодка легко отвязалась. Весла прилагались к лодке. Мариус выплыл из грота, осторожно гребя, и взял на борт своих пораженных компаньонов.

К рассвету они уже достигли талинского берега. Гребли, стараясь держаться строго под мостом, деликатно огибая «быки». Расмус все никак не мог добиться от Мариуса объяснений. Уго ни о чем не спрашивал. Все шло примерно так, как он подсознательно ожидал.

Над их головами, на мосту оживало движение. Слышался мерный стук — это всевозможные повозки пересекали государственную границу. Тракт сбрасывал с себя оцепенение. Деловые и прочие, дорожа каждой минутой, спешили достичь пункта, где предначертано сегодня совершить то, что определила Господня воля. Рагула, великий Бог ренов и всех правоверных, не был требователен. Исполняй свое дело наилучшим образом, не ленись (леность — первый грех!) — и ты вполне угодишь Всевышнему. Приз, который ждет тебя на финише этой гонки — счастливая вечная благодать, тонкая неиссякаемая струйка клубничного киселя, и день, и ночь льющегося тебе в рот.

Повозки стучали по мосту, Все торопились в царство небесное. Трое гребцов спешили в обратном направлении. Они последовательно зарабатывали себе вечное проклятие, нескончаемый спуск по девяти спиралям преисподней. Они отчетливо понимали это — и просвещенный Уго, и прагматичный Расмус, и сентиментальный Мариус. Дело, которое увлекло их от повседневных занятий, не сулило никаких посмертных бонусов — потому что только в ежедневном труде ты и выражаешь свою любовь к Рогуле. Хотя, думал Мариус, скорчившись на корме, мудрый Бог мог создать их троих как раз для путешествия в Пустыню Гномов. Иногда промысел Его непонятен. В душе должен постоянно звучать особый камертон, который всегда подскажет тебе, богоугодное ли ты совершаешь дело. А голову от подобных сомнений лучше освободить…

Талинский берег для троих путников означал свободу. Как все условно в мире, который создал себе человек! За каких-то полчаса ты пересекаешь реку и совершенно меняешь свое состояние, из государственного преступника превращаясь в никому не интересного пешехода. Странно, право же. Какую неповторимую роль в нашей жизни играют границы! Надуманные преграды, невидимые стены, они разделяют не только людей, но также понятия и ценности, в том числе — те, которые вообще-то никак не могут разделяться. Есть вещи, которые порицаемы в любой части света. Например, убийство. Но границы делают относительным даже его, размывают его однозначную греховность. Лишив жизни человека на одной территории, ты на другой уже не считаешься преступником. Непонятно. Странно. И жутковато перед непостижимостью мироустройства.

Но, если прилежно штудировать Учение, объяснение можно найти всему. По легенде, Рагула придумал границы и страны, чтобы дать человеку почувствовать все несовершенство земной организации. Он заложил в человека два противоположных стремления: быть как все и выделяться. Первое заставляет людей держаться стаями. Второе — одну стаю отделяться от другой. Географический символ первого — города, второго — границы. Намерение Бога, выраженное им через пророка Рафаила и внесенное в Книгу Бытия, выглядело так: человек должен иметь свободу выбора. Границы как раз и создают для него удобную многовариантность. Если ему не подходят нормы и мораль одной страны, он может переехать в другую и попробовать там успокоить душу. Но если он чтит Бога, то должен понимать: все это политическое многообразие — пошлая декорация. Законы того или иного государства — это земные законы. А человек должен жить по законам Божьим. Для того, кто это сознает, совершенно неважно, в какой стране он живет. Главным будет другой вопрос — к а к он живет. Поэтому убийца, пересекающий границу и тем самым избегающий гражданской кары, никуда не денется от суда Божьего и, в конечном итоге, от своего внутреннего суда.

Об этом следовало подумать Мариусу. Однако холод в его голове, который неустанно поддерживал Космический Ас, избавлял Мариуса от лишних переживаний.

Уго четко представлял, что делать дальше. За мостом, в ложбине притулился маленький городок Кула. Аккуратный, светлый, весь состоящий из шпилей и ажурных башенок, он сразу бы показался идеальным местом проживания какой-либо мирной душе. Уго, Мариус и Расмус появились на улицах Кулы с рассветом. В мире, устроенном Рагулой, харчевни открываются очень рано. Поэтому товарищи перекусили в кабачке с веселой вывеской — женщина с огромными кровавыми губами и двумя змеями вместо ног.

И далее — на юг, по талийскому тракту, туда, где светлая даль, соприкасаясь с горизонтом, образует отталкивающее зеленоватое марево.

— Болота! — прокомментировал Уго.

Пока что ноги путешественников ступали по зеленому луговому ковру с хаотично разбросанными ярко-желтыми цветочками и кровавыми вкраплениями земляники. Но трогательный ландшафт уже начинали разъедать зеленовато-коричневые метастазы с чавкающей жижей. Воздух постепенно наполнялся болезненной влажностью.

Заскакали мерзкие рогатые жабы. К земле начала липнуть мокрая пелена. Пучки тростника и одинокие ивы — вот и вся растительность, которой могли порадовать ближайшие мили.

Уго знал эту перспективу не понаслышке. Он уже общался с Туманными Еолотами. Но одно дело — пересекать это гиблое место верхом, по единственной нормальной дороге, которую смогли проложить через здешние топи, и совсем другое — бороздить болота в пешем порядке, да еще в той их части, где о первозданной природе можно говорить без всякого преувеличения.

Поражало, что даже сюда проник человек, для которого не существует решительно никаких преград в стремлении осквернить естественный ландшафт. Низкорослые узловатые люди в серых рубищах, дыша дождями и туманами, колупались на микроскопических участках земли, уцелевших между обширными размоинами. Эти мутанты что-то терпеливо пытались извлечь из своего мелкозема, взрыхляя его с помощью первобытных приспособлений с корявыми рассохами. Пользоваться гостеприимством аборигенов было бесконечно совестно. Тут мироедом считался тот, кто мог обеспечить себя похлебкой с сомнительным наваром и вязким сочнем (все мучные блюда, приготовленные на Туманных Болотах, мгновенно приобретали землистый цвет). Поимка карликового чибиса, которые активно плодились на болотах, становилась событием. Что заставляло людей существовать на таком пределе? Несчастные болотные мутанты не ждали от жизни более того, что она давала. Они работали с утра до вечера, спокойно покорившись судьбе, сосредоточившись на труде, не заглядывая в будущее, понимая каким-то охранительным инстинктом, что заглядывать туда и не стоит, ибо нет там ничего утешительного. Случались у них удачи, переживали они радости, которые м сделали целью своего существования.

Три настойчивых путника шли среди этих ничтожных устремлений, отчаянно радуясь, что принадлежат иному миру. Болота вызывали зверский аппетит. Запасы, сделанные в лагере Седрика и пополненные в Куле, таяли на глазах. Поживиться в дороге оказалось практически нечем. Уго ощущал легкое беспокойство. Он знал, что Каменный Лес едой тоже не порадует.

Шли, почти не останавливаясь, но день потеряли из-за дождя, который сплошным пологом завис над болотами — и плаксиво-кислый пейзаж окрасился в мышиный цвет, отчего ни проиграл, ни выиграл. На исходе четвертого дня болотного похода перед ними весьма неожиданно выросла темная стена знаменитого и страшного Каменного Леса.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:

"Летом 220 года смутное брожение, наблюдаемое среди квешей несколько последних месяцев, вылилось в величайшее среди порабощенных народов восстание. Подготовка его подспудно велась в течение почти 20 лет. Войско квешей получило весьма добротное вооружение, включая большое количество арбалетов. Предводитель квешей Рин Бухеркуль составил ясный и подробный план военных действий, в котором, казалось, учел все.

Наконец, 40–50 тысяч квешей двинулось от окраин Каменного Леса в направлении Брюнеля, круша все на своем пути. В августе 220 г. они после трехдневного штурма взяли тогда еще слабо укрепленный Брюнель, сделав его своим оплотом. Перебив местное правление, квеши двинулись к замку Таллоров, коих считали своими главными врагами. Но приближение огромной королевской армии вынудило их вернуться в Брюнель. 7 октября начался ставший легендарным штурм города.

Чудеса стойкости, проявленные квешами при обороне Брюнеля, объясняются руководством Рина Бухеркуля. Вождь квешей для своих соплеменников был более, чем вождь. Одно его присутствие вселяло в них восторг и веру в успех. Существовало поверье, что у Кирира, племенного бога квешей, должен со временем появиться сын, отмеченный свыше неким знаком. Кирира именовали Солнечным. Рожденный в одном из знатных родов, Рин Бухеркуль имел на груди, под сердцем, родимое пятно удивительной формы, напоминавшее солнце с расходящимися лучами. Это пятно и признали божественным знаком. Предсказание же гласило, что сын Кирира должен изменить судьбу своего народа.

Так, милый Рауль, и случилось. Никто и никогда не мог объединить квешей, подчинив их общему плану. Бухеркуль оказался первым и единственным. С юных лет он обнаружил удивительную силу воли и твердость духа. Речь его звучала, как гром небесный. Я не верю в бога Кирира, но в рождении Бухеркуля определенно принимали участие высшие силы. Весь народ принес единодушную клятву верности вождю.

Великое восстание квешей продолжалось и после падения Брюнеля, хотя все перекрестки герцогства Таллор украсились виселицами с телами мятежников. По сведениям королевских хроник (которые всегда неточны фактически, но удивительно скрупулезны в цифрах), более 20 тысяч квешей с Рином Бухеркулем во главе укрылось в Каменном Лесу. В апреле 221 года карательная армия герцога Брюнинга, перекрыв все выходы из леса, сделала попытку найти и уничтожить лагерь мятежников. Но первый же отряд, лишь слегка углубившись в лес, был поголовно истреблен. После этого, закупорив квешей в лесу, королевская армия стала ждать, когда бунтовщики сдадутся.

Ранней весной 222 года, не дождавшись добровольной сдачи, герцог Брюнинг отдал приказ о начале всеобщего карательного похода. На своем пути королевская армия встретила огромное количество смертоносных ловушек. Каждый шаг карателей в Каменном Лесу давался им кровью. Квеши, истощенные до последней степени, сражались с отчаянием обреченных. Они гибли сотнями. Позже стали известны слова, сказанные Бухеркулем своему народу после падения Брюнеля. Вождь изрек: "Боги не позволяют нам спастись. Кирир, отец мой отворачивает от нас лик свой. Говорю вам, люди: всем нам суждено погибнуть очень скоро. Но вера требует погибнуть свободными. Так мы и сделаем, чтобы вновь собраться на лунных полях".

Они действительно погибли почти все. Когда герцог Брюнинг захватил последнее стойбище квешей, в живых оставалось тысяч 13–15 — последние остатки полумиллионного народа. Рин Бухеркуль погиб одним из последних, хотя всегда сражался в первых рядах своего войска. Видимо, ему предназначено было увидеть гибель своего народа.

Согласно поверью, дух Рина Бухеркуля остался в Каменном Лесу и воплотился в какой-то грозный образ. С духом этого человека связано, например, сказание о кровожадном людоеде, обитающем в одной из пещер Каменного Леса. Предполагается, что великий вождь квешей принял после смерти этот устрашающий облик, чтобы вечно карать ренов, которым вздумается осквернить место гибели его народа… "

Здравомыслящие люди обходят Каменный Лес десятой дорогой. Но в любое время находятся ненормальные, помешанные на многочисленных его загадках. Идут года и века, загадки остаются нераскрытыми, а энтузиасты, нарушающие покой Каменного Леса, чаще всего гибнут. Даже всемогущие герцоги Таллоры, попытавшиеся в свое время проложить сквозь эти непроходимые заросли прямую дорогу от Брюнеля до Кулы, после нескольких таинственных происшествий с человеческими жертвами оставили эту затею. Лес постепенно сгладил следы нанесенных повреждений. Он, как живой организм, затянул рану — и остался лишь едва различимый шрам, бледное воспоминание о "дороге Таллоров".

Уго знал достаточно, чтобы понять главное: очутившись в Каменном Лесу, надо принять его законы, раствориться в них, искренне убедив себя, что они тебе вполне подходят. Иначе будет плохо, потому что лес тебя не примет.

На эту тему Уго прочел лекцию спутникам. Лес произвел должное впечатление на двух друзей. Гнетущая темная синева огромных каменных сосен удручающе действовала на неподготовленную психику. Сосны обступали путника со всех сторон. От синей хвои исходил тяжелый аромат, рождавший надрывную депрессию, от которой спасение — лишь в движении. От стволов вредных деревьев исходили испарения — почти наверняка заразные. На руку Мариуса заполз муравей — несомненно, ядовитый. Мариус нервно стряхнул тварь.

Но, несмотря ни на что, лес предстояло пересечь. По расчетам Уго, на это требовалось недели полторы. Ориентируясь на некоторые рукописи, Уго вычислил, что до пещеры людоеда можно добраться дня через четыре — то есть 16 июня. Для Большой Луны как раз настанет время Девы, и в этот день заработает четвертое секретное слово. Если Мариус это слово прочтет, если он выберется живым из пещеры, чего не удавалось сделать никому и никогда, — в этом случае остается еще целый месяц до истечения периода Рыси — то есть до момента, когда перестает действовать следующая, пятая загадка, загадка о розовом паруснике. Расшифровка ее, предполагал Уго, потребует усилий, а значит — и времени, ведь пока что идей о розовом паруснике никаких, кроме того, что парусник плавает по воде. Так что месячный задел не помешает. Чего боялся Уго, так это голода. Запас провианта уже не позволял благодушно смотреть в завтрашний день. Пополнять же походные закрома было негде. Съедобного в Каменном Лесу наблюдалось крайне мало. Наиболее популярные ягоды тут — ежевика и терн. Не зажиреешь.

К концу второго дня лесной эпопеи проявился синдром "каменной болезни". Как без нее! Вместе с сумерками на путников наваливалась свинцовая усталость, ноги отказывались передвигаться, глаза — видеть, мозги — шевелиться. Лес, злобно смеясь, наглядно демонстрировал свою власть над людьми — ничтожными, смертными существами, по недоразумению вознесенными на вершину биологической пирамиды. Лес легко, одним щелчком ставил людей на место. Сопротивляться было глупо — в неравной борьбе лес мог высосать из людей все соки. Поэтому, почувствовав свинцовую усталость, люди тут же останавливались и покорно ждали несколько часов — пока "каменная болезнь" не угомонится.

На привале, когда Уго больше всего хотелось растянуться и отойти ко сну без намека на мысль в голове, он вдруг услышал, как его окликает Мариус.

— Что тебе? — спросил Уго, не поворачивая головы.

— Слушай, Уго, может, повернем назад? — услышал он слабый голос златокудрого овцепаса.

От неожиданности Уго чуть не подпрыгнул — если бы мог еще подпрыгивать. Не поднимаясь, он повернулся набок и с любопытством посмотрел в глаза Мариусу. Там он не увидел ничего, кроме беспредельного смятения.

— Что это ты, братец? — спросил Уго растерянно.

— Может, ну ее к черту, эту шпору? Ведь все одно — пропадать! — со слабым отчаянием пробормотал Мариус.

Надо его срочно лечить, сказал себе Уго и мысленно взвыл.

— Страшно? — спросил он.

— Страшно! — легко признался Мариус. — И непонятно, на кой все это хрен надо.

Все ясно, понял Уго. Парень бредет в потемках и очень хочет, чтобы ему показали свет. Что ж, придется прочесть ему проповедь. Но только очень короткую! И, проклиная все на свете, отложил сон и начал проповедовать.

— На кой хрен? Что ж… Человек, друг Мариус, состоит из двух частей. Ему дано стремление идти вперед и страх темноты. Одна его часть влечет человека к свету, другая тянет назад. Страх темноты побеждает чаще. Гораздо чаще, чем хотелось бы. Но, если уж ты начал идти вперед, нет смысла останавливаться. Путь назад для того, кто потянулся к свету, гораздо тяжелее, чем путь вперед.

— Да никуда я не тянулся! — в отчаянии прохрипел Мариус. — Они меня заставили.

— Божий промысел не всегда нам понятен. Нам порой грезится рука дьявола там, где простерта Божья десница. Только дойдя до конца пути, ты поймешь, какие силы тебя вели, смог ли ты приблизиться к Солнцу или спустился на дно ущелья, где обитает Черный Демон.

Мариус облизнул пересохшие губы.

— Ну да, — хрипло заметил он. — Я буду, как баран, идти вперед, а потом окажется, что пришел как раз в лапы к Черному Демону. — Ну, братец, — протянул Уго в некоторой растерянности. Тяжело все-таки вести теологические споры в такой аудитории. — Ты ведь веришь в Бога, а не в Черного Демона?

— Ну, да!

— Стало быть, знаешь, что угодно Богу, а что нет.

— Ну, знаю.

— Вот и делай то, что угодно Богу. Куда уж проще. Если чувствуешь, что тебя толкают на кривую дорожку — упирайся из последних сил.

— Так может, меня как раз на кривую дорожку и толкают…

— Но ты же ведь человек, а не баран! — почти воскликнул Уго и удивился — откуда энергия взялась. — Если ты найдешь надежную нору и забьешься в нее, ничего не делая — ты будешь не человеком, а червяком. Любое дело можно вывернуть наизнанку. Если ты пойдешь вперед и будешь смотреть на солнце, а не разглядывать, что там, на дне пропасти — твоя душа всегда останется с тобой. Мариус молчал.

— Ты человек! — в сердцах повторил Уго. — Человеку дана свобода выбора. Его никто не может заставить делать то, что он считает неправильным. Подумай над этим, друг Мариус, и дай мне, ради Бога, отдохнуть!

Мариус вздохнул со всхлипом и отвернулся.

Уго долго не мог заснуть. Ему казалось, что грандиозное предприятие сорвалось, что Мариус не выдержал, что он, Уго, не смог в нужный момент подобрать нужные слова, и тем самым провалил важнейшее дело. Он был почти уверен, что наутро Мариус откажется идти вперед.

Но Мариус не отказался. Третий день принес два приятных события. Авторство обоих принадлежало Расмусу. Он разорил гнездовье неизвестных науке клубнеплодов — оранжевых, питательных и вкусных. И он подстрелил куропатку — крупную, хотя и с болезненно развитым зобом. Обед и ужин.

Ужинали в уюте, у костра. Налившиеся свинцом ноги пристроили на опавшей хвое. Все блаженствовали, не думая ни о чем, как вдруг черная тварь с размаху влетела в круг яркого света и огласила лес истерическим визгом. — Колонг! — сказал Уго. Но это был не колонг. Это был сильк, верный прихвостень Носферату, рогатый урод, весьма склонный к продолжению рода. Самый расторопный из троих, Расмус привстал, но сильк, пронзительно квакнув напоследок, растворился во тьме.

Ночь выдалась беспокойная. Что-то зловеще ухало в отдалении. Невидимые лесные черти заполняли лес отрывистым воем, и воздух дрожал от этих атональных готических серенад. Между деревьев недобро мерцали красные и зеленые огоньки. Мерзостно тянуло прелью и гнилью.

Утром, наскоро позавтракав, друзья продолжили свой крестный путь. И часа через два вышли на громадную поляну, окруженную сплошной стеной каменных сосен. По всей ее площади был рассеян мелкий бисер скальных осколков. В центре громоздился циклопический валун, практически — каменный холм, почти маленькая гора. Это возвышение смотрело на путников зияющей темной полостью, как пустой глазницей — радикально черной, как мрак, заполняющий пропасть Ульм, начало преисподней.

Робея, но не смея противиться притягательной силе этой темноты, троица приблизилась к пещере.

Был день 15 июня.

— Вот это, я думаю, и есть пещера людоеда, — сказал Уго.