Потеря лошадей особенно расстроила Уго. До 15 сентября им с Мариусом предстояло пересечь Джанг, страну степняков, чтобы попасть в Кабу. 3адача чертовски трудная сама по себе. А если к тому же идти пешком… А денег пока нет, деньги со скарбом вместе достались ребятам с острова Тинторетто, и новых лошадей не купишь.

Но куда больше расстроился Уго, обнаружив, что Мариус забыл восьмое слово ключевой фразы головоломки, с таким трудом завоеванное.

— Как забыл? — возмущался Уго.

Вплоть до того момента, как открылся тайник между рогами быка, Мариус помнил все прекрасно. Но вот дальше… Дальше шел непроницаемый мрак. Почему-то Мариус твердо знал, что успел прочесть слово. Но именно на этом память и отключалась, и восстановить слово Мариус не мог, сколько ни напрягал извилины.

Ситуация казалась тупиковой. Но Уго никогда не отступал и не сдавался. Он понимал, что повторно посетить остров Тинторетто и еще раз прочесть слово вряд ли удастся. То есть совершенно вряд ли. Поэтому план простой: идти вперед, к Кабе, не поддаваться отчаянию, не терять ни минуты. И надеяться, что или звездочка упадет с неба прямо Мариусу в карман, или на кактусе вырастут помидоры. Проще говоря: либо удастся аналитически вывести восьмое слово из девятого (по контексту), либо Мариус вспомнит восьмое слово позже, под нажимом обстоятельств. Мало ли, как все в голове происходит. Тем более, в такой своеобразной голове, какой Бог наградил Мариуса.

Граница Джанга — роковая черта, пересечь которую рискуют лишь самые безрассудные. Уго отдавал себе отчет в том, что теперь начинаются такие трудности, перед которыми все предыдущие трудности — совсем не трудности, а всего лишь маленькие, проблемы, решение которых так или иначе просчитывалось. Джанг был террой инкогнитой. Здесь за жизнь придется воевать ежесекундно. Это — единственное, что Уго знал о Джанге наверняка. И еще он догадывался, что война будет неявной. Джанг — территория ненависти, причем ненависти скрытой, и оттого — еще более опасной. Ненавистью к инакомыслящим пропитано в Джанге все — от идеологии до быта. Когда степняки тебе улыбаются, ты должен ждать удара в спину. Расслабившись хоть на минуту, ты уже почти подписал себе смертный приговор.

Но Орден Пик выстроил путешествие так, что степень трудности заданий возрастала плавно. Люди, придумавшие головоломку, не ставили целью сразу же окунуть Мариуса в кипяток. Нет, его приучали к горячей воде очень постепенно, с каждым новым событием все больше повышая градус. И вот теперь, когда вода стала по-настоящему обжигающей, этого почти не чувствуется — благодаря предыдущей закалке. Такой метод дает возможность по ходу экспедиции трансформировать все пережитое в положительный опыт, который помогает уцелеть и добиваться успеха. Джанг оказался лишь чуть более «горячим», нежели предыдущий этап экспедиции. Ведь и путешествие по Озерному Краю, от часовой башни до острова Тинторетто, совсем не стало приятной прогулкой. Вот характерная ситуация. Ближние подступы к городу Бигноти (северное побережье озера Шиаччи). Постоялый двор. Хозяин — с рожей законченного греховодника, побежденного мелкими страстишками. Весьма, кстати, распространенный тип среди озерян. Со сладкой улыбкой хозяин выплывает навстречу двум путникам. Но тут он слышит их акцент — и в мгновение ока меняется все: выражение лица, интонации. Даже фигура из округлой и подобострастной становится угловатой и враждебной. Нарочито коверкая ненавистный ему всеобщий язык, хозяин презрительно бросает, что остался у него один незанятый угол в общем помещении, остальные комнаты уже давно сданы — хотя Уго и предлагает двойную плату за приличный номер (деньги тогда еще были при нем). Надо видеть это помещение со свободным углом! Кажется, что сюда собралось на тайную вечерю артель ушкуйников, замышляющих массовое избиение младенцев, а к этой шумной и грязной компании примкнули несколько юродивых в разодранных рубищах. Мариус и Уго (деваться некуда) тихо занимают свой угол, обоняя неповторимый аромат грязных тел и очень несвежей одежды. По счастью, поблизости в деревянной стене оказывается щель, пропускающая тоненькую струйку свежего озерного воздуха. Время от времени Уго и Мариус к прикладываются к этой живительной расселине, делая несколько жадных вдохов, а заодно наблюдают за внешним миром, который отсюда кажется прекрасным и недостижимым, как небесная крепость Гатард. Они видят, как один за одним прибывают новые постояльцы, которые получают от хозяина полный набор улыбок, поклонов и галантных фраз, а впридачу — отдельные помещения и добрую еду. Но почему такое предпочтение? Да потому, что новые постояльцы — озеряне, и это сразу видно по их выговору. Уго живо припомнил таверны в Северных провинциях Рениги, на которых виднеется недвусмысленное предупреждение: "Санахов не обслуживаем!" Душонка человеческая — инструмент, на котором Черному Демону удается играть куда легче, нежели Солнечному Богу. Особенно в такие смутные времена, как нынче, о которых как будто специально сказал много веков назад сальвулянский мудрец Цыня Сам: "Когда прекращается шепот неба, начинает вдохновлять бес, и дьявольщина разрастается в обществе, пока не пожрет его."

Конечно, если рассматривать Озерный Край в отрыве от страстей человеческих, то эта область покажется безгранично прекрасной. Парадокс в том, что отделить одно от другого невозможно: человек, столь несовершенная тварь, живет в чудесном природном окружении, и, что удивительнее всего, еще и способен украшать ландшафт — если, конечно, не загадит его в процессе украшения. Он возводит города, строит мосты, разбивает клумбы. В результате пейзаж становится несравненно лучше — в отличие от человека, на совести которого лежит это улучшение. Нет, подумал Уго, все же эволюционисты заблуждаются. Их идея бредовая. Вряд ли человек развивается путем последовательного прогресса. Скорее прав Фред Кукен, полагающий, что цель человечества не может лежать в конце его, а только в его совершеннейших экземплярах. Эти-то экземпляры и украшают ландшафт.

Они создают такие города, как Урско. Урско — это чудо света на берегу бескрайнего озера Шиаччи. Город весь как бы выточен из изумруда. Каждый город Озерного Края внешне сказочен, потому, что сказочно ярок. В Урско это правило имеет двойной, а то и тройной эффект. Похожий на малахитовую шкатулку, щедро инкрустированную золотом, город погружен в величавое спокойствие. Улицы объяты сверхъестественной чистотой. Порядок поддерживают специальные смотрители — по одному на каждый квартал. Появление мусора на вверенной территории тут же вызывает их реакцию — и, если сорящий застигнут этими часовыми чистоты с медными бляхами на шее, возмездие следует тут же: коль ты богат, изволь заплатить солидный штраф, коль беден — подставляй спину под палки и убирайся прочь из города. Порядок в Урско настолько тотален, что действует на нервы. Ты ощущаешь себя в химеричном мире, законов которого не знаешь и потому рискуешь неизвестно чем, но угроза есть, и ты ее почти осязаешь. Ты постоянно слегка не в своей тарелке. Но все неудобства искупаются волшебным светом урсканских фонарей, которые зажигаются каждый вечер. Красные, желтые, зеленые, они оказывают эффект, очень близкий к наркотическому (уж Уго знал в этом толк!). Их мелькание рождает необычные образы, распахивает двери сознания. Красные фонари рисуют перед глазами причудливую вязь из невиданных растений. Желтые делают поэтом последнего камнетеса. Ну, а зеленые… Зеленые наполняют мозг божественной музыкой, небесными колоколами, которые никогда уже не умолкнут.

Раз искупавшись в сете волшебных разноцветных фонарей, ты думаешь, что уже не в силах покинуть дивный город Урско. Но дела зовут вперед — и ты покидаешь Урско с гудящей от впечатлений головой. И следуешь далее по бесконечному побережью великого озера. И вот ты — в рыбацком поселении Гулири. На первый взгляд, тут живут одни немые. На самом же деле, обитатели поселка просто работают. А молчат, потому что считают: разговор работе — помеха. С раннего детства тут учат делать свое дело бессловесно, не отвлекаясь ни на что постороннее. Впечатляющая, хотя и жутковатая картина: огромная баржа, переполненная народом, который ловит, разделывает, солит рыбу, передает ее из рук в руки — и все без единого звука. Но вдруг раздается короткое энергичное слово — и воздух наполняет густая речь. Это объявили обед. Полчаса все звенят ложками и болтают без умолку. Затем поднимается командир, во всю глотку призывает добрых людей к работе — и полное молчание воцаряется до самого вечера, когда следуют ужин, отдых, веселье, разговоры до упаду.

Далее — село Друли. Тут руководит седой патриарх Одарис. Народ живет только по его предписаниям. Величия патриарха хватило бы на трех императоров. Без старины Одариса не решается никакое дело. В пределах села он — монарх более абсолютный, чем любой из современных ему королей. В его честь поют гимны: "Расцветает папоротник и цветет рододендрон там, где прошел любимый Одарис". Его именем пугают детей. Его именем заклинают нечисть. Все искренние считают его бессмертным.

Но обойти озеро Шиаччи не так-то просто. Приходится сделать остановку в поселении с провокационным названием Жипа. Здесь — свои правила. Во-первых, муж должен укладываться на правый бок и ласкать жену левой рукой. Любой дрйгой вариант считается распутством. Во-вторых, хозяйки выливают помои непременно на запад. Провести несколько часов в обществе этих людей очень поучительно.

И так далее. Озерный Край представляет наблюдателю бесконечное множество жизненных моделей, каждая из которых считается окончательной и единственно верной. Поэтому путь по Озерному Краю сложен, как тест на супружескую верность. Мариус был бит в стерильном городе Урско — он, негодяй, принес сюда на своих сапогах огромные куски грязи. В молчаливом рыбацком поселке пришельцы— святотатцы обратились с вопросом к женщине, полоскавшей белье. Тотчас на них набросились все, кто оказался поблизости. Ради такого случая местные нарушили свой обет молчания и, осыпая пришельцев проклятиями, изгнали плачь из Гулири, и ночевать Мариусу с Уго пришлось под открытым небом, откуда (видимо, в назидание) низвергались потоки воды.

В Озерном Краю настолько привыкаешь к косым взглядам, что их отсутствие воспринимается как тревожный признак. Привыкаешь жить, не поднимая головы. Не очень приятно, хотя и совсем нетрудно — дело привычки.

За две недели скитаний по Озерному Краю выдались лишь две спокойных ночевки. Непостижимо, как находил Уго знакомых в стране, где раньше никак не мог бывать. Но такие люди время от времени вдруг возникали на пути двух ренов, встречая Уго, как родного. Сначала — трактирщик, чье заведение контролировало развилку в двух милях восточнее Урско. И затем — старый бочар, поселившийся на отшибе в деревне недалеко от Абарзи, где признаком весьма дурного тона считалось носить красное и хмуриться, потому все беспрестанно улыбались, даже когда ругались, а Мариусу пришлось запрятать подальше свою красную курточку. Бочар и трактирщик вели с Уго разговоры, слова которых были Мариусу знакомы, но общий смысл ускользал. Без сомнения, они беседовали на ренском — но на очень странном ренском. Бочар и трактирщик с готовностью ссудили Уго деньгами и провизией. Провизия ушла естественным образом. Деньги, оставшиеся после покупки лошадей и дорожных расходов, как мы помним, попали в руки бойцов школы Акралим.

В таком состоянии экспедиция вышла на рубежи страны степняков — Джанг.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:

"Не было в нашей истории ничего подобного стремительному нашествию степняков. С давних времен это племя обреталось на побережье Моря Одноглазого, а также на востоке нынешней Ламины. Всеобщее движение народов, которое привело к падению Лигийской империи, пробудило степняков от спячки. Этого грозного духа разрушения вызвали из подземелья гинарды, вознамерившиеся завоевать южную степь. Они же и пали первой жертвой. За два года степняки полностью их разгромили. Почуяв кровь, степняки уже не могли остановиться. Они тут же совершили бросок к северу, за Вельн, где только что начали оседать первые ренские роды. Осенью 67 года войска Торнов первыми из наших соотечественников познали силу завоевателей…

За эти пять лет степняки прошли через всю Ренигу, разрушили Густан. Перемещались они грозному смерчу подобно. Имея несметные табуны выносливых скакунов, завоеватели очень быстро перебрасывали свое войско к тем странам, которые наметили целью своего натиска — так, что соперник еще не успевал принять необходимые меры для своей защиты.

Для степняков уважение к старшему в роде составляло безусловное правило, потому они были крайне послушным войском в руках умелого полководца. Однако то, что составляло силу степняков, их же и погубило. В конце 74 года, после победоносного похода в Фицар, они вторглись в Санах, в затем пересекли границу Талинии. К тому времени правители всех государств наконец-то уразумели, что непобедимых завоевателей можно побить только сообща. Печальный опыт человека, любезный племянник, свидетельствует: ошибки — один из любимых наших способов познания. Только совершив каждый свои ошибки, правители Рениги, Гинардии, Фицара, Санаха, Талинии догадались соединить усилия ради общей цели. Была создана огромная армия, наиболее важную часть которой составляла конница. Гинарды первыми оправились от поражения и успели создать легкую кавалерию по образу и подобию степняков. Руководил союзными войсками гинардский аристократ Морго. Он сумел завлечь степняков в ловушку возле речки Мольсы, куда завоеватели, прервав войну с Талинией, удалились на зимовку. План Морго и других полководцев союзной армии удался. Степняки были хороши в такой войне, которая состоит из одних конных налетов и обходится без генеральных сражений. На сей раз их вовлекли в битву с громадным количеством людей. Вождь степняков Джин Тоник понадеялся, что сможет смять неприятеля лишь силой натиска своей непобедимой кавалерии. Известно, что перед битвой он сказал своим солдатам: "Бог примет нас или победителями, или мертвыми." Джин Тоник был уверен в победе, поэтому даже не произвел никакой разведки. Вряд ли он представлял себе, кто именно с ним станет сражаться.

Армия степняков, как обычно, выполнила приказ своего военачальника в точности. Но если ранее ему удавалось отдавал верные распоряжения, то в сражении на Мольсе Джин Тоник просто погнал своих людей, как стадо, к верной гибели. План Морго блистательно осуществился. Сначала конную лаву степняков встретила туча стрел знаменитых фицарских лучников. Затем, перегруппировавшись, степняки набросились на нашу ренскую железнобокую пехоту, которую возглавлял Арнольд Таллор. Почти все наши соотечественники полегли в неравном бою, но врага остановили. Тем временем на флангах конницы степняков появились санахские легкие пехотинцы и талинские легионы. Они измотали противника и в строгом порядке отступили. И тогда справа и слева на части уже измотанного неприятеля обрушилась гинардская конница. Разгром степняков был ужасен. Повинуясь приказу своего вождя, они не отступали, но гибли на месте, радостные от скорой встречи со своим богом, который видит их достойную смерть…"

Преступая границу страны степняков, ты знаешь, что попадаешь в другой мир. Но физически переход неощутим, и это сбивает с толку. Ждешь каких-то видимых признаков перехода, хотя и не понимаешь, каких именно. То ли воздух должен стать горячее, то ли небо — красного цвета, то ли люди должны иметь собачьи головы. Но ничего не происходит. Те же золотистые поля, зеленые холмы, исполосованная дорогами равнина. По левую руку — озеро Такко, который в данном случае играет роль моста, связывающего территорию ненависти с миром Союза Свободных Общин — пусть перевернутым, но подвластным правоверному Богу. Кажется, что потеряв из виду озеро Такко, ты порвешь нить, на которой подвесил твою жизнь Рагула.

Переход свершается незаметно. Никаких дозорных, стерегущих рубежи. Никаких разграничительных знаков. Странная это граница. Тишиной и безлюдьем отделяются одна от другой две диковинные страны. Мили и мили, лишенные жилья. Как будто специально оставленная мертвая зона, полоса отчуждения, санитарный кордон между двумя мирами. Земля, покрытая дикой растительностью, давно тоскующей по человеческой руке. Сроду тут не пахали и не сеяли.

Но если двинуться не на юг, а на запад, вдоль берега, вскоре перед глазами возникает совсем иная картина. Народец со смуглой кожей занимается своими делами. Они рыбачат, как и их светлокожие коллеги с северного берега. Профессия объединяет людей, даже если все остальное разъединяет. Поэтому рыбачьи поселения озерян и степняков поддерживают активную связь друг с другом, презрев барьеры — и идейные, и природные.

Когда на берегу показалось основательное строение, у которого несколько человек обрабатывали недавний улов, лицо Уго просветлело. Он решительно зашагал в сторону рыбы. Мариус уже догадался, в чем дело. Продолжение истории с бочаром и трактирщиком. И происходит все по той же схеме. Поначалу человек смотрит на Уго настороженно, явно не собираясь его узнавать. Но стоит Уго сказать пару слов — и тут же следуют улыбки, объятия, рукопожатия. Мариус старался найти рациональное объяснение всему этому, но не мог. Расмус смог бы, наверное. Он подогнал бы под эту ситуацию свои давние подозрения. Он убедился бы, что Уго действует не в одиночку. Блондин в камзоле, правда, больше не появлялся. О санахе Русане после Брюнеля было не слыхать. И подумалось бы Расмусу, что, видимо, тактика Уго не предусматривала постоянных сообщников, как поначалу казалось. Скорее всего, Уго, как ценную вещь, просто передают с рук на руки. И вспомнилась бы Расмусу легенда о состязании, которое устроили братья Мундштуки, когда спорили с Локи, кто быстрее оббежит вокруг янтарного озера Лаальс. Братья передавали друг другу посох из священного ясеня, который придавал легкость их бегу и позволил победить Локи.

Вот и Уго, наверное, — священный ясень для какой-то тайной компании. Блондин сдал его на руки часовщику Ричо, тот — трактирщику под Урско. И так далее. Последнее на данный момент звено в цепи — вот этот самый рыбак на берегу озера Такко. Мариус рассеянно смотрел на двери дома рыбака. Все виделось как в дымке, как во сне. Из двери вышел Уго. И вышел не один. Его сопровождал… Мариус не поверил своим глазам. Рядом с Уго вразвалочку шествовал Расмус с улыбкой шесть на девять. Мариус потерял дар речи. Расмус с удовольствием сказал:

— Хотели меня объегорить? Хрен вам! Стреляного воробья с копыт не собьешь!

Мариус впервые видел откровенно растерянного Уго. Наверное, если бы в хижине рыбака грамотей из Черных Холмов встретил самого Бога Рагулу, то удивился бы меньше. А объяснение-то оказалось элементарным. Обнаружив, что Уго с Мариусом ушли ночью, а его бросили в часовой башне, и бросили предательски, Расмус как следует поднажал на друга Ричо. Он подозревал, что часовщик знает, куда отправился Уго — его дружок (или братец, как им угодно). Сутки мужик продержался, молчал, как камень, но потом меры Расмуса все-таки подействовали, и Ричо поделился сведениями. То, что Расмус узнал, возмутило его до глубины души. Оказалось, Мариус бросил верного друга в целях сохранения его же, верного друга, шкуры. Но это еще не все. Самое обидное — Уго поручил часовщику Ричо позаботиться о доставке Расмуса на родину. Расмус ужасно не любил, когда решали за него. Это задело его даже сильнее, чем поведение Мариуса, вообще недостойное друга. Расмус считал, что друзья обязаны разделить пополам все — и радость, и горе. А Мариус отказал ему в причитающейся доле неприятностей.

Расмус не собирался возвращаться в Ренигу, но и не стал тупо пускаться по следу, которого, в сущности, не было — как мы помним, Мариус с Уго и сами не знали, куда им идти в поисках гигантских часов. Расмус сразу рассудил, что вернее всего перехватить сбежавших компаньонов на южном берегу озера Такко, в доме рыбака Уджара. Сюда, как признался часовщик, рано или поздно явится Уго. Расмус прямиком отправился в гости к Уджару и терпеливо ждал здесь земляков. Так завершилась благородная попытка Мариуса отвести удар судьбы от лучшего друга. Судьба сказала свое последнее «нет». Рыбак Уджар выглядел так, как и должен выглядеть степняк: высокий, худой, широкоплечий, костлявый, длиннолицый, густобровый, большеносый, тонкогубый, смуглый. Он угостил всю компанию рыбой, поджаренной на костре по-местному — с предварительно втертым перцем и большим количеством соли, с сомнительного вида листиками, затолканными вместо потрохов. На вкус оказалось весьма ядрено и не без изюминки. Огонь, заполыхавший во рту с первым же куском, пришлось нейтрализовать водкой, настоянной на травах. Действовало хорошо. Вечер в дому Уджара оказался не слишком томным. Наутро, сменив экипировку, запасшись провизией, компания отправилась на юг.

Страшный Джанг обступил их со всех сторон. Пока что страна выглядела привлекательно и вполне мирно. В каком-то смысле степняки оказались гораздо более приветливыми, чем население Союза. Они не исключали чужака из круга своего общения только за то, что он "не свой". Степняки принимали постороннего в собственные дома, предлагали ему пищу. Не очень обижались, если гость не владел их древним языком хулу. Но вдруг, в один момент, все могло перемениться. Невинное слово или движение гостя — и хозяева из добрых хлебосолов превращаются в брызжущих слюной фанатиков. Андреас Велинг насчитал пятьсот шестьдесят сравнительно легких способов смертельно обидеть степняка. После того, как оскорбление полагалось нанесенным, хозяева более не считали себя связанными хоть какими-то обязательствами. Гость официально объявлялся вне закона и в дальнейшем с ним могли произойти самые удивительные вещи.

Такое вот гостеприимство. Безусловно, что-то от гостеприимства в этом было. Но лично Уго предпочитал все же порядки Союза. Там, по крайней мере, за нарушение обычаев жизни не лишают. Там все-таки казнят за более общечеловеческие прегрешения.

Но в Джанге шкала общечеловеческого настолько искривлена, что человек, взращенный на идеях Чистой Веры, ни за что не может угадать, с какой стороны его подстерегает катастрофа. Уджар перечислил Уго наиболее серьезные опасности. Но, как ни предупреждай человека о том, что в горах часто сходят лавины, предотвратить это он не в состоянии. Все же какую-то пользу инструкция Уджара могла принести. Друзья узнали следующее. В стране Джанг нельзя плевать на землю, на пол, на стену. Это — ужасное оскорбление. Вообще лучше не плеваться. Нельзя браниться в присутствии женщин, даже в шутку. Ни в коем случае нельзя заговаривать с незамужними девушками. А как отличить их от замужних? Это проблемы чужестранца. Нельзя благодарить хозяина за хлеб. За соль — пожалуйста, как и за все остальное. За хлеб — категорически нет. Это смертельная обида, так как считается, что хозяин должен предоставить хлеб гостю по законам высшим, которые благодарность только унижает. Со здешним богом также требовалось обращаться очень трепетно, ибо сказанное мимоходом "Слава тебе, Господи!" может восприниматься и как кощунство — хвалу господу следует возносить осознанно и в подобающей обстановке, а не скороговоркой и мимоходом. Ко всему, бог степняков — нечто совсем особенное. Народ этот поклоняется Небу. Солнце, Бог правоверных — для них всего лишь глаз их собственного верховного существа. Соответственно, правоверными они считают себя, а не тех наглецов с севера, которые ничтоже сумняшеся называют свою веру Чистой, потому что она — правильная, то есть очищенная от ошибок.

Долго, очень долго мог рассказывать Уджар насчет смертоносных традиций степняков. Но Уго понимал: от всех бед не застрахуешься, все обычаи не запомнишь. Чтобы вести себя, как степняк, надо родиться степняком. Хорошо бы, думал Уго, иметь Уджара проводником. Ну, хотя бы на первое время! Однако сие невозможно. В том-то вся хитрость местных обычаев, что путник, входящий в Джанг, должен знать их заранее, чтобы неукоснительно соблюдать. Учить его хорошему поведению категорически запрещено. Логика? Извольте: случайным людям среди степняков делать нечего, от них вред и суматоха. А тот, кто потрудился изучить обычаи ради того, чтобы прийти к нам, рассуждают здешние идеологи — такой человек не случайный, его мы примем. При этом игнорировалось то обстоятельство, что изучить обычаи Джанга заочно, в отрыве от реалий страны, никак невозможно. Получался замкнутый круг, и он полностью удовлетворял степняков, которые на самом деле хотели одного: образовать своим государством замкнутую систему, саморегулирующуюся и самообеспечивающуюся. В сущности, получалась та же ксенофобия, что и у общинников — только более изощренная, и потому более действенная.

Уго понимал, что здесь не пройдет поведение, оправдавшее себя в Союзе: глаза в землю — и бочком, под стеночкой. Но как же врасти в обстановку? И Уго придумал весьма оригинальный ход. У кого наименьшие шансы сболтнуть лишнего? У немого. Именно тот, кто распускает язык, обычно и попадает впросак с туземными обычаями. Так станем же немыми, решил Уго. Неосторожные жесты или в взгляды? Их все же легче контролировать. А вот язык в Джанге, как нигде, выступает в роли врага человеческого.

И пошли по дорогам Джанга трое немых. Очень осторожных. С доброжелательными улыбками. Со вкрадчивыми жестами. Они не боялись привлекать к себе внимания. Они шли по оживленным путям, по освоенным землям, через крупные города. Нет, не ютились они в насквозь продуваемых сараях. Им предоставлялись для ночевки вполне благоустроенные помещения. Никто не отказал им в пище. Скоро Уго убедился, что интуитивно нашел очень верный ход. Кто бы мог, ориентируясь на известные всем предания, упрекнуть жестоких и хитрых степняков в милосердии? А оказалось, что эти люди крайне предупредительны к любого рода убогим, будь те хоть трижды чужестранцы. Уго тихо дивился. В родной Рениге, которую он считал оплотом мировой человечности, уродство и вообще физические недостатки привыкли высмеивать — хотя, как правило, не зло. А здесь, в краю нечестивцев, язычников и злодеев, Уго увидел потрясающие вещи. Заскорузлые души этих выдубленных солнцем дикарей распускаются восхитительными бутонами при виде увечья совсем не ближнего человека. Ибо скрыть инородство трое путников не могли, даже набрав в рот воды. Как минимум, в Расмусе с Мариусом по их овальным лицам за десять миль было видно уроженцев левого берега. Но они были немыми, то есть ущербными — и это для степняков оказалось гораздо важнее.

Словом, хитрость удалась, и наши герои благодаря ей получили редчайшую возможность увидеть степняков с лучшей стороны. Трем немым прощались даже отдельные шероховатости в поведении, которые, видно было, коробили хозяев. Ну, а коль психологический климат благоприятен, то и страна воспринимается иначе, чем в мрачных преданиях. Оказалось, что по богатству красок, ухоженности и живописным ландшафтам Джанг ничем не уступает Рениге. Никаких тебе выжженных пустошей или диких кочевий, где сильно пахнущие варвары по уши погружаются в дымящуюся мякоть только что убитого кабана. Наоборот — чистые деревни, пусть необычно устроенные, но полные оживленного, хорошо одетого люда. Бескрайние поля, на которых что-то не видать заросших сорняками посевов и павших злаков. И красивые города, каждый из которых, как и положено, имеет свой стиль.

В город под смешным названием Хаффар наши герои прибыли 6 сентября, на восьмой день путешествия по стране Джанг. До Кабы, следующего ориентира головоломки, было уже рукой подать. В Кабу требовалось попасть до 15-го. Город Хаффар стоит на реке Силь. Немного о ней. Беря начало на крайнем юге Джанга, она впадает в море Изабеллы у Смелии. Запомни, читатель, последнее название. К этому талинскому городу нам еще предстоит вернуться.

Город Хаффар велик. В конце концов, это столица степняков. Как никакой другой город, изобилует он высокими тонкими башенками, на верхних площадках которых посменно несут свою вахту жрецы. Вера требует от них творить мессу на значительном возвышении. Таким образом они приближаются к Небу не только духовно, но и физически. Наши герои сидели в прохладном садике, где журчал ручеек. Они отдыхали в беседке со столь характерным для местной архитектуры синим рифленым куполом.

Их угощал желтым прохладительным напитком и фруктами хозяин — сморщенный старичок с проницательным взглядом синих глаз, которые скорее подошли бы шестнадцатилетнему шустрому пареньку. Как всегда, Уго изъяснялся на несуществующем языке немых, которого он не знал и знать не мог. Тем не менее, в Джанге Уго понимали, поскольку жестикулировал он крайне выразительно. Иногда он прибегал к всеобщему письменному — в редких случаях, когда собеседник владел этим языком. Старик из тенистого садика писать не умел вовсе.

— Идете куда? — спросил он на ужасном всеобщем устном. Уго махнул рукой в направлении юга.

— В Красный Лес? — удивился старик. Уго закивал головой, и уже отработанными, безобидными для степняков жестами принялся чертить в воздухе сложные геометрические фигуры, в такт им закрывая и раскрывая рот. Старик решительно потряс головой:

— Нет, дорогой, не поговорим так с тобой мы. Приведу грамотного сейчас я.

Хозяин исчез с неожиданным для его возраста проворством. Потягивая холодный напиток, Уго подумал: "Сейчас приведет кого-нибудь с пером и бумагой". Но вернулся старик в обществе здоровенного пузана в громадной бесформенной шапке, при здешней жаре необходимой, как волку — десять заповедей. С ним нагрянула кучка оживленно переговаривающегося люда.

— Вот толмач вам! — радостно сказал старик, выталкивая вперед пузана. Люд с любопытством глазел на пришельцев, на их поизносившуюся одежду, стоптанную обувь, запыленные лица. Все его интересовало, этот люд.

Руки пузана замелькали с невероятной быстротой. Нехорошо холодея, Уго понял: перед ними — действительно переводчик. Делать нечего — Уго стал что-то отвечать. На лице рыхлого человека в большой шапке отразилось простодушное удивление. Он повернулся к старику и сказал:

— Харган скерджам нес!

Уго не знал, как переводится эта абракадабра, но интонация была очень выразительная. Он стал отчаянно показывать: мол, у нас на родине немые по-своему объясняются.

— В твоей стране у немых другой язык? — фальцетом неожиданно спросил пузан на всеобщем. Уго поспешно закивал головой, как бы говоря: "Ну вот, понимаешь ведь, когда захочешь".

— Ты откуда? Из Талинии? — спрашивал рыхлый. Предчувствуя крах, Уго сделал отрицательный жест.

— Из Союза? Из Хелы? Что, из Рениги?

Уго пришлось утвердительно кивнуть головой. Тогда пузан вновь принялся манипулировать руками в воздухе. Через минуту он резко остановился и резюмировал:

— Нес скерджам!

— Куда дар тершак рен? — спросил старик, сдвинув брови.

— Нет, он не из Рениги, — ответил толстый на всеобщем — чтобы было ясно всем. — Или врет, что немой. Уж я-то знаю, уважаемый Джар, как в Рениге немые говорят.

— Так. Обман, значит, — протянул уважаемый Джар многообещающе. Теперь ситуация прояснилась и для Мариуса с Расмусом. И они поняли, что ситуация абсолютно безнадежна. Вокруг — толпа звереющего на глазах местного люда. О побеге нечего и думать. Но даже если умудриться каким-то образом улизнуть — куда деваться в городе, где тотчас поднимут всеобщую тревогу и чужака определят быстрее, чем птичка успеет чирикнуть.

Короче говоря, ровно через сутки троица развенчанных немых очень быстро двигалась на юг, к Кабе. Закованные в цепи, они лежали в открытой повозке. Два стража и возница сопровождали их. Повозка тряслась на ухабах, подбрасывая арестантов, как жонглер — свои мячики. В этой чертовой коробке на разборки к верховному жрецу степняков везли важных государственных преступников, и сейчас их нещадно колотило о днище и борта повозки. Их мучили голод и жажда. Ситуация не вызывала особого оптимизма, но вскоре обещала стать еще хуже.

Обман — ужаснейший проступок в мире степняков. Совершенный чужеземцем, он десятикратно усугубляется. А если на его еще и накладывается симуляция, игра на священном снисхождении к убогим… Пленники не знали, на какое наказание потянет такая совокупность преступлений. Но искупительной жертвы, думалось им, вряд ли избежать. И возмущенный люд принес бы ее еще вчера, в прохладной беседке, если бы не уважаемый Джар. Он своим авторитетом остановил озверевшую толпу, готовую разорвать обманщиков в клочья. С тех пор от сердобольных степняков наши друзья не получали ничего, кроме пинков и зуботычин. Больше всех досталось Уго. Он выдавал себя за старшего немого — он и получил сполна.

Его левый глаз совершенно заплыл. Повернув голову, Уго с тоской посмотрел на охрану правым глазом. Нет, это безнадежно. Охрана им придана настоящая. Каменные ребята почти в прямом смысле слова. Они одинаково равнодушны к словам, деньгам и переменам погоды. Пару часов назад Уго сделал дурацкую попытку предложить им пять оставшихся дублонов. В ответ он получил плетью по руке. Дублоны исчезли в карманах стражей. Рука была рассечена и до сих пор кровоточила.

Процессия остановилась. Предстоял прием пищи. Кушали, однако, только степняки. Ренам предлагалось питаться кислородом, которого в открытой степи было в избытке. Расмус придвинулся к Уго.

— Послушай, мил человек, — произнес он, с трудом ворочая языком. — Нам жить недолго осталось, давай хоть перед смертью поговорим по-человечески.

Уго посмотрел на солнце. Великое божество правоверных! Видишь ли ты, что терпят подданные твои? Или здесь, в изнаночном мире, ты нас знать не знаешь?

— Что ж, давай поговорим, — согласился Уго, облизывая пересохшие губы.