— Ну, что я тебе скажу. Посмотрел я на ихнюю Дагабу. Ничего в ней такого нет. И чего они столько о ней болтают? Знаешь, Рас, если на всю страну — один приличный город, то он, конечно, по-любому лучший. Мы-то с тобой и покрасивее видели. Наш Реккель в сто раз лучше. Я уж про Брюнель молчу.

Перед Мариусом расстилалась дикая дорога. Коричневой полосой она рассекала Огненную Степь и впивалась в горизонт, утопая в неясной дымке. Путь уходил на юго-восток. В конце дороги лежала Пустыня Гномов. Сидя верхом на Теленке, полузакрыв глаза, Мариус с трудом двигал пересохшими губами. Никому не слышным шепотом он беседовал с Расмусом, искренне веря, что друг слышит. Середина октября — не самое подходящее время для путешествия в Огненной Степи. Над всей страной простирается безоблачное небо, благословляющее адскую жару. Солнце настигает путника всюду. А укрытия здесь не предусмотрено. Пожухлый ковыль — вот и все, чем может похвастать здешняя флора. Ну, разве что порой попадается одинокое, обглоданное пеклом деревцо, тень которого не может укрыть и котенка. По рекомендациям добрых людей, которые есть везде, даже в Дагабе, Мариус приноровился совершать ночные переходы, а отдыхать в наиболее жаркое время суток — с полудня до шести вечера. Но выдерживать такой график получалось не всегда. Чтобы уснуть, нужно какое-то подобие укрытия. Пойди, найди его в бескрайней степи! Вчера, например, поиски затянулись до сумерек. В конце концов, Мариус почувствовал, что дальше ехать невозможно, что двое суток по неимоверному пеклу — это чересчур, и что сейчас он свалится прямо под копыта верного коня. И тогда он остановил Теленка. Почувствовав под ногами пусть горячую, но твердь, Мариус застонал от облегчения и тут же отключился.

Разбудило его проклятое солнце. Конечно, грех так думать о божественном светиле. Но солнце Огненной Степи не имеет к Рагуле никакого отношения. Ренский Бог несет свет всему живому. Здешнее солнце, напротив, отбирает жизнь. Его неумолимые лучи пронзают плоть, как раскаленные иглы. Нет, недаром эта степь прозвана Огненной. Человек в ней чувствует себя, как гусем на вертеле, которого тщательно поджаривают со всех сторон, чтобы… Чтобы — что?

Проснувшись, Мариус определился со временем. Дело идет к десяти. Так. Теперь — опереться на локоть, приподняться. Черт, руки совсем не слушаются. Еще раз. Сгибаем правую руку. Упираем локоть в землю.

Левой ладонью отталкиваемся. Вот и славно. Человек может все. Желание — вот что важно. Кто это сказал? Когда? Мариус попытался вспомнить, но растекшийся мозг был не способен на такие подвиги.

Приподнявшись, Мариус огляделся. Ровная, как стол, равнина, устланная осточертевшим ковылем. Рядом высится небольшой холмик. Присмотревшись, Мариус распознал в нем свою лошадь. Получив свободу, Теленок не стал ею злоупотреблять. Он рухнул рядом с хозяином. Лошади спят стоя. Но Теленок лежал — или пытался лежать, нервно дергая головой. Он находился на полпути к светлому царству, где души праведных коней вечно щиплют сочную травку.

А ехать-то сегодня придется по самому пеклу! Мариус с удовольствием подождал бы вечерней прохлады — но, к сожалению, местность не оставляла возможности ждать чего бы то ни было. Тут, на открытом пространстве, жара сожрет с потрохами, подумал Мариус. И, со стоном поднявшись, он с третьей попытки активизировал Теленка. Два несчастных существа отправились на юго-восток. По пути Мариус беседовал с Расмусом. Им было что обсудить.

Из инструкций, полученных в Дагабе, Мариус усвоил главное: если ехать по дороге, ведущей на юго-восток, и никуда не сворачивать, то рано или поздно достигнешь реки Ларсы. За ней и начинается Пустыня Гномов. Ларса — последний рубеж, где можно как-то восстановить силы. Дальше их придется только тратить. Это ж как надо будет восстанавливаться, чтобы организм выдержал последующее испытание Пустыней! Добрые люди снабдили Мариуса не только инструкциями. Мариус имел с собою пару бурдюков с кристальной водой, солидный запас лепешек и сушеного мяса. И, конечно, экипировка. Мариус напоминал сейчас солдата неведомой разбитой армии, который в одиночку прорывается на родину, по пути грабя всех, кто под руку подвернется. Длинный халат из легкого серого полотна, широкие штаны, круглая войлочная шапочка — стандартное одеяние жителя страны Умар. Это барахло, на которое в иное время Мариус и посмотреть бы побрезговал, исправно делало свое дело. Как и обещали добрые люди, униформа позволяла легче переносить пекло в степи, хотя и казалась со стороны жаркой. Привыкнуть к ней Мариус пока не смог. Но успел понять, что без нее в самом деле не обойтись. Как-то попробовал сбросить надоевшую войлочную шапочку — и уже через полчаса перед глазами поплыли красные круги. Надел шапочку — круги исчезли. Ну что ж, не одежда красит человека.

Равномерно и безвольно покачиваясь в седле, Мариус вспоминал Дагабу. Он прибыл в этот бирюзовый город 28 сентября. Прибыл в столицу государства Умар. Прибыл вовремя: 1 октября взяла отсчет предпоследняя, одиннадцатая загадка головоломки. Храм с зеленым куполом Мариус отыскал без труда — он был виден отовсюду. Посетить его тоже не составляло проблемы: вход свободен, заходи — не хочу. Под прохладную сень зеленого купола Мариус вступил утром и обнаружил, что оказался единственным посетителем. Маскируясь неизвестно под кого, Мариус стал медленно расхаживать по закуткам, которых в храме оказалось бесчисленное множество, и в каждом — свое окошечко с витражиком. Разноцветные лучи пробивались сквозь стекла в помещение храма и падали на пол, на узорную блестящую плитку кроваво-алыми квадратами, небесно-голубыми ромбами, золотистыми треугольниками, молочно-белыми кружками… Мариус вспомнил, как любил играть с облаками, придавая им все новые и новые образы, сочиняя сказки с их участием. Он начал мысленно складывать из цветных геометрических фигур, нарисованных на полу солнечными лучами, всякие живописные картины. Забыв обо всем на свете, он бродил от окна к окну, шевеля губами, и продолжалось это не менее двух часов.

Потом он вдруг услышал, как деликатно кашлянул Любовник, и тревожно оглянулся вокруг, ориентируясь. Голубые стены, опоясанные непрерывным рядом лавок. В центре — невысокая платформа, на ней — куча хвороста, при ней — плечистый малый, равнодушно жующий жвачку и бездумно смотрящий поверх головы Мариуса.

"Тайная сила зеленого купола пламя зажжет" — так формулировалась одиннадцатая загадка. Видно, все происходило на платформе, а здоровяк и его хворост инициировали возжигание. Но где же источник пламени? В чем эта тайная сила зеленого купола? Мариус посмотрел наверх. Купол состоял из шестнадцати отдельных секций. В каждую из них было вмонтировано большое круглое стекло.

Первый день окончился безрезультатно. Опасаясь привлечь к себе ненужное внимание, Мариус вышел на свежий воздух и попал под жаркий пресс удушливого воздуха, который в Дагабе осенью приобретал особую въедливость. Перебегая от тени к тени, Мариус побродил по улицам города часа два и вернулся к храму. Чертов священный огонь уже трещал вовсю!

Следующий день также оказался потерянным. Мариус прикинул, что возгорание происходит приблизительно часов в одиннадцать. К этому времени он и подоспел. День выдался пасмурный — невиданная редкость для Дагабы. Битый час Мариус барражировал по храму, ловя на себе косые взгляды здоровяка на платформе — другого, но тоже жующего. Когда этот тип стал хмуриться, Мариус трусливо ретировался. Досадуя на столь изменчивые обстоятельства, он бездумно плелся по кривым, как жизнь, улочкам Медного города — торговой части Дагабы. Вдруг навстречу повалили толпы. Заинтересованный такой неожиданной активностью масс, наш герой влился в общий поток. Его вынесло к храму и швырнуло ко входу. Краем глаза Мариус успел заметить, что верхушку купола озаряет серебристое сияние. Позже выяснилось, что, завидев этот пульсирующий отсвет, к храму слетаются жители Дагабы — стоять предобеденную мессу. Они бросают свою работу в том месте, где их настигает сияние. Они знают: раз в храме загорелся огонь — значит надо стремглав бежать к зеленому куполу. Этот рефлекс они впитывают с молоком матери, так же, как и привычку к постоянному жеванию всякой тянущейся гадости. Отстояв мессу, все расходятся и устраивают себе перерыв на обед.

2 октября возгорание произошло в половине первого. Раздраженный такой нестабильностью, Мариус не знал, что и предпринять. Но взял себя в руки, успокоился и решил не лупить по воздуху, а действовать наверняка. А для этого надо, по методу Уго, собрать предварительную информацию. Опрос населения отнял еще два дня и год жизни. Мало кто понимал, что же, собственно, чужеземцу нужно, а чужеземец к тому же еще и темнил. Поймать момент возгорания без посторонней помощи оказалось решительно невозможно. Загадка, казавшаяся едва ли не самой легкой из двенадцати, вдруг на глазах становилась безнадежной. Отчаявшись, Мариус пошел на крайнее средство. 5 октября он обратился с просьбой к очередному здоровяку на помосте в храме. Мол, то да се, заезжий зевака желает понаблюдать за процессом возгорания…

Наверное, Уго придумал бы что-то половчее. Но и такой нехитрый ход сработал. Уж неизвестно, что там подумал смотритель огня, но он пустил чудного иностранца к себе на платформу. И вот, прямо перед глазами Мариуса, разыгралось волшебное представление, которого он так домогался. Ни с того ни с сего храм исполосовали серебряные лучи. Они истекали из 16 круглых стекол на куполе — и все фокусировались на кучке хвороста. Огонь вспыхнул мгновенно. Чистое пламя, вспомнил Мариус. Тайная сила зеленого купола! Подавшись вперед, чуть не въехав носом в костер, он успел прочесть слово у подножия хвороста. Слово светилось секунд пятнадцать — и медленно растаяло.

И слово было — «тайну». Открыв рот, Мариус напрягся и составил фразу: "Двенадцать морей одолев, могучий пескарь тверди достиг…"

Проклятие, забытое слово! Пропускаем его и идем дальше:

"…позеленеть, вызнав тайну". Что «позеленеть»? Какую тайну? Первый вопрос, увы, похоже, останется без ответа. Второй, наверное, станет ясен в Пустыне Гномов. Мариуса пробрала дрожь. Надо же: он все-таки добрался. Он — на пороге Пустыни! Это и здорово, и страшно. Мариус гордился собой и боялся Пустыни. Он понимал: все, что было прежде — все цветочки. Куча смертей, масса приключений, погони, стрельба, чудовища, непреодолимые препятствия, которые остались позади — это ерунда по сравнению с тем, что предложит ему Пустыня. До сих пор было чистилище. Теперь начинается ад.

И Мариус, не мешкая, взял курс на Пустыню Гномов. Он помнил слова Уго: "Нам нужно быть у юртениан в ночь с 15 на 16 октября, чтобы в полночь смотреть на обращенного Рагулу".

Очередной сумасшедший день клонился к закату. Огненная Степь готовилась остывать. За перистыми облаками начинала угадываться Малая Луна. Через час настало ее время — но она, как жеманная кокотка, продолжала таиться за теперь уже темной облачной занавесью, очень скупо серебря унылый пейзаж. Чем южнее — тем каменистее становилась почва. Копыта верного Теленка гремели по ней, как железные колеса по булыжной мостовой. Мариус, измотанный дневным переходом, сделал над собой усилие, заставил себя побыть немножко героем и решил не отдыхать ночью. Иначе завтра придется делать еще один дневной переход, который наверняка окажется смертельным.

Четверть часа Мариус ехал, бормоча себе под нос веские доводы в пользу терпения и выносливости. Силы окончательно покидали его, однако ему все же удалось справиться со своей слабой плотью. И вот, когда дух бесповоротно победил, оказалось, что вся эта титаническая борьба напрасна. Внезапно во тьме что-то блеснуло. Это могла быть только вода. Отчаянно боясь, что догадка окажется ложной, Мариус гикнул, хлопнув Теленка по тощему крупу. И вскоре услышал сладостный плеск.

Вот она — река Ларса! И вот она — Пустыня Гномов, ужасная и долгожданная!

Теленок почуял влагу и, обезумев, рванулся к воде. Он влетел в журчащие струи и радостно погрузил в них морду. Мариус упал со спины верной лошади и начал, яростно вопя, плескаться и нырять. Жизнь возвращалась к нему, прекрасная, как поля земли родной.

Через полчаса Мариус восполнил недостаток жидкости в организме, освежил тело и принялся вспоминать инструкции добрых людей из Дагабы. Они советовали, достигнув Ларсы, пару дней двигаться вдоль русла. Но это завтра. Сейчас — оставить Теленка в воде (лошадка напрочь отказывалась выходить на берег) и — спать, спать, спать!

Сколько продолжался сон с удивительно беспорядочным сюжетом, Мариус не знал. А открыв глаза, он увидел ближе, чем хотелось бы, зверское лицо, обросшее клочковатой бородой. По законам самообороны, тут же требовалось резко вскочить на ноги. Мариус сделал движение — но бородач схватил его за плечо и на чистейшем ренском языке с очень выразительной интонацией приказал:

— Тихо!

Мариус осторожно повел головой и заметил, что бородач — не один. Поодаль стоял еще один, той же масти — он по-хозяйски держал под уздцы Теленка. В почтительном отделении присел на корточки третий, более молодой, с редкой растительностью на лице. Он контролировал трех поджарых вороных жеребцов.

Мариуса предупреждали, что все может кончиться именно так.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:

"Монах Юртен, сын рыбака из Лиги, в молодости попал в Фицар, страну, где все подвергается сомнению и ничто не свято. Кто из нас в молодые годы не мечтал изменить мир? Юртен вернулся из Фицара именно с такими мыслями. У него хватило настойчивости и характера, чтобы воплотить мечты молодости в жизнь.

Став монахом Чистой Веры, он выбрал себе специализацию пилигрима. К тому времени его учение было уже готово и ждало последователей. Юртен поступил крайне просто. Он поменял местами Бога и Черного Демона и при этом заявил, что такое положение наиболее соответствует истинной Чистой Вере.

В наши испорченные времена объявить себя еретиком легко и даже модно. Но монах Юртен жил в иную эпоху. Свои идеи он изложил первым ученикам в 411 году, когда Ренига напрочь утратила могущество, добытое первыми Рослингами. Страну сотрясали народные возмущения, фицары безнаказанно разбойничали на наших исконных землях, осадили Лигу. Как водится, всеобщие бедствия пошли на пользу церкви. Я надеюсь, ты понимаешь меня правильно. Когда страдают все, только вера способна победить отчаяние. Религия и только она спасла страну. Она скрепила народ, не дала ему рассыпаться. Служители Бога, сознавая свою особую роль, стали гораздо взыскательнее к вероотступникам. При Рогере I и Мартине I известное свободомыслие, которое всегда отличало нашу церковь, было осуждено. Указ кардинала Ликвара от 387 года потребовал от верующих признать 10 правил, названных "Базис Чистой Веры". Нарушение их приравнивалось к преступлению. Для борьбы с вероотступниками создавалась церковная полиция, вошедшая в историю под названием Воинство.

И тут, посреди всеобщей строгости, появляется ничтожный монах, который заявляет: добрые люди, вы сами видите, что наша жизнь лучше не стала. Попы говорят нам: следуйте за нами, и обретете счастье. Мы честно верили в того Бога, которого они нам навязали, но он увел нас в мир горя и зла. Вспомним учение: истинный Бог обещает чадам своим радость духовную еще при жизни. Коль скоро мы ее не получаем, стало быть, не Бога нам предлагают, но врага его, Черного Демона. Проклятые церковники неверно толкуют Закон Божий. Они нарочно все перемешали, чтобы простой человек не смог напрямую общаться с Создателем. "Я, — говорил своим ученикам Юртен, — прочел Закон Божий и увидел в нем главное: каждый волен самостоятельно обращаться к Владыке. Наша церковь впала в величайший грех. она чтит Черного Демона, чтобы держать народ во тьме неведения и цепях страха".

Так проповедовал Юртен. Людей, стремящихся к инакомыслию, всегда достаточно, особенно — когда это запрещают. Множество последователей тут же появилось у Юртена. Они схватили главное в его учении: нынешний Бог не есть Бог, а есть Черный Демон. Царство Небесное на самом деле — Темное Царство. И так далее. Поменяй все местами в учении Чистой Веры — и ты получишь истинную религию, освобожденную от церковной гнили. Великий еретик проповедовал в Брюнеле. Оттуда его идеи разнеслись по всей Рениге и даже за ее пределы. Фицар с радостью принял апостолов-юртениан, которые тут же ввергли эту страну в религиозную войну и три года спустя привели свою тамошнюю паству к катастрофе. В Рениге проповедники от Юртена проникали повсюду, выдавая себя за сторонников Чистой Веры (по учению монаха-еретика, ложь и коварство оправданны, если служат благому делу). Юртениане умели уходить от любой слежки, они, как медузы, выскальзывали из цепких лап Воинства. Победить их казалось невозможным.

Так продолжалось полвека. К юртенианам примкнули лучшие — ибо всегда лучшие, а не худшие озабочены поисками Бога. Но вот кардиналом стал молодой, изощренный умом Мутмут. Поняв, что победить увертливого врага можно только отчаянными средствами, он ввел обряд огненного крещения. По достижении десяти лет все дети должны были пройти пытку раскаленным железом. Если ребенок выживал, он считался сыном правоверных. Если после пытки (к слову, весьма непродолжительной) дитя заболевало или, паче того, умирало, родители его считались юртенианами. Дикость, скажешь ты? У Мутмута было ее объяснение. Бог, творец живительного огня, говорил кардинал, огнем же своих недостойных чад и карает. Против этой логики юртениане не нашли доводов. И кардинал добился своего. Люди, желая избавить детей от страшной пытки, должны были что-то предпринять. Оказавшись перед выбором — восставать против церкви либо изгнать юртениан — народ Рениги прибег ко второму, поскольку это было и проще, и безопаснее. Кардинал Мутмут все рассчитал правильно. Только сам народ мог победить страшную ересь — и никто, кроме народа. Юртениан стали преследовать повсюду те, для кого они проповедовали. Отчаяние заставило отверженных покинуть пределы Рениги. С тех пор они как будто в воду канули.

…Нынче у нас в моде вольномыслие. Указ главы нашей церкви от 683 года разрешает свободу толкования Закона божьего, если поступки человека не противоречат 10 заповедям. Вот и решай сам, дорогой Ральф, на кого больше похож тот Бог, который обитает в твоей душе…"

Если здешние люди и имели какое-то понятие об организации, то им замечательно удавалось это скрывать. Поселок напоминал курятник, в котором только что произошел поединок двух петухов. Все, что только можно в беспорядке разбросать, было разбросано именно в беспорядке. Планировкой улиц, без сомнения, занимался какой-то пьяный мечтатель. Серые домишки, сложенные торопливой рукой из пористого камня, держались на честном слове. Въезд в поселок украшала огромная куча мусора и отбросов всех видов и размеров. Отбросы удушающе смердели. Тучи мух и ос деловито трудились в этой вонючей пирамиде. Аборигены были под стать своим домам — грязные, с кожей, неизвестно от чего почерневшей больше — от пыли или от загара. На всех без исключения красовались большие шапки, напоминавшие разворошенное птичье гнездо и придававшие самим аборигенам сходство с гигантскими мухоморами.

Но физически ущербно эти оборванцы не выглядели. Лица их светились здоровьем, речи полнились весельем, движения — энергией. Если кто-то и имел те или иные гноящиеся раны, то сразу было видно, что это — не болезни из-за, а тяжких трудов или ратных усилий вследствие. Уж тут, в Пустыне Гномов, жизнь, без сомнения, переполнена невзгодами и лишениями, которые так любят оставлять печати на телах людей. Впрочем, повторяясь изо дня в день, лишения становятся привычны телу, а в какой-то момент — и необходимы, почти как пища.

Мариус попал в центр всеобщего внимания. Его осматривали, прищелкивая языками. Его бесцеремонно ощупывали, приговаривая: "Хорош халат! Мне бы такой весьма сгодился" или "Что за чудные сапожки, не правда ли, Ури?" Сапожки были еще те — подошвы держались из последних сил. Но в Пустыне Гномов и такой обуви никто отродясь не носил.

Мариус служил объектом всеобщего любопытства, изумления — никак не злобы. Но беспокойство его не покидало. Можно ли ждать неприятностей, спросил себя Мариус. И не смог ответить отрицательно. Да, агрессии со стороны местного населения пока не наблюдается. И все же…

Мариус вспомнил, как его гнали сюда, захватив после ночлега у реки Ларсы. Его не били. Над ним не издевались. Для трех оборванцев, его пленивших, Мариус одновременно и существовал, и нет. С ним не разговаривали. Его многократные обращения на чистейшем ренском игнорировались. Его лишили Теленка и вынудили плестись шагом по жаре. Но как только он выбился из сил и запросил отдыха, вся троица, как по команде, не глядя на пленника, спешилась и устроила привал, во время которого перекусила. При этом пленнику бросили лишь корочку хлеба.

Мотивы такого поведения Мариусу вскоре предстояло узнать.

Направляемый в большей степени толпой, чем своим почетным эскортом из трех обтрепанных всадников, Мариус был выведен за пределы поселка и оказался перед круглым холмом. Возвышенность эта, как бородавка, вырастала из удручающе однообразной серой каменистой пустыни, которая заполнила собой весь мир. Зацепиться глазу было совершенно не за что. Раскаленное солнце совершало невозможное, продолжая иссушать эту забывшую влагу землю до гранитного абсолюта.

Присмотревшись, Мариус заметил, что круглый холм — явно рукотворен и сложен из тех же серых камней, что и жилища аборигенов, только здесь работа была куда более тонкой. Кто-то постарался тщательно пригнать камень к камню, а неизбежные щели затампонировали землей. "Зачем, интересно, они нагородили эту гору?" — рассеянно подумал Мариус.

Многолюдная процессия остановилась, не дойдя до холма лиг сто. Из толпы выделился рыжебородый коренастый мужик с лицом, изъеденном чем-то вроде оспы, и в просторном балахоне цвета бурды с молоком.

— Я спрошу у Матери Мерданов, как нам поступить! — громогласно объявил он.

— Ступай с Богом, достопочтенный Губерт! — раздались напутственные возгласы.

И Губерт, которому так же шел титул «достопочтенный», как индюку — галстук, снял шапку и вдруг непостижимым образом просочился внутрь холма. Пораженный Мариус присмотрелся, затем присмотрелся внимательнее — но все равно не увидел никакого входа. Пока он размышлял о чудесах, Губерт, как мышь из невидимой норки, вновь выпрыгнул на свет божий.

— Матерь повелела явить ей чужеземца! — рявкнул он с непонятным Мариусу пафосом.

— Исполни, Губерт! — добродушно отозвался бас из толпы.

Блондинистый юноша, один из конвоиров, подтолкнул Мариуса в спину — весьма деликатно, надо сказать.

— Послушайте, люди добрые! — попытался Мариус отчаянно воззвать к толпе, но тут уж получил от юнца основательный тычок пониже спины. И, покорившись судьбе, поковылял к холму, успев услышать удивленный возглас: "Слыхал, кум, как по-нашему разумеет?"

Один из камней, положенных в основание холма, выделялся своей высотой. Поравнявшись с ним, Губерт вдруг скрылся из виду. И только тут Мариус увидел хитро замаскированный вход. Камень-то не был, оказывается, частью холма. Между ним и холмом оставался зазор в целую лигу шириной. Мариус протиснулся в эту щель и увидел еще один узкий проход. Система становилась понятной — маленький лабиринт, вход в который был настолько незаметен, что для непосвященного, можно считать, вовсе не существовал.

Протиснувшись через шесть коридорчиков лабиринта, Мариус оказался, наконец, во внутреннем помещении. Он затравленно огляделся. Темно. Душно. Воняет кислой капустой, гнильем и черт знает чем еще. Все устлано роскошными шкурами. Дьявольщина, откуда здесь шкуры? На всю громадную пещеру — один маленький светильник, да и тот мерцает в дальнем углу, розоватыми лучами освещая две фигуры. Первая — каменная. Бог Рагула в святотатственной позе — со скрещенными руками, спиной к своим чадам. Испуганный Мариус молча прочел коротенькую молитву.

По всем канонам, Рагула должен стоять лицом к людям, простирая руки над головой — как бы источая миру солнечный свет.

Вторая фигура была чуть более живая. У подножия каменного Рагулы, в сером базальтовом кресле, устланном оранжево-черной шкурой, восседала старуха. Ее застывшее лицо коричневого цвета выдубили годы и изрезали морщины, глубокие, как траншеи. Можно было подумать, что старуха родилась одновременно с камнем, на котором покоилось ее тучное тулово, и только с гибелью этого камня отойдет к праотцам. У подножия кресла копошилось странное существо, в котором Мариус скорее разгадал, чем опознал девчонку лет четырнадцати.

— Я привел его, преподобная матерь! — сообщил Губерт.

Старуха с трудом приоткрыла глаза и цепко, хищно посмотрела на Мариуса. Взгляд сверлил, выворачивал наизнанку. Мариусу стало так плохо, что, предложи ему кто-то превратиться в самое мерзкое из насекомых — и он согласился бы моментально, и тут же забился бы в самую узкую щель, лишь бы ускользнуть от страшной старухи.

— Подойди! — скрипучим голосом властно приказала бабка. Душа Мариуса кричала: "Стой, дурак!" Но тело уже выполняло приказ. Мариус сделал шаг к креслу. "Правильно, мессир!" — одобрил Любовник. — "Никогда не надо ссориться со старшими!"

И вот Мариус — прямо перед каменным креслом. Копошащееся создание, попискивая, шмыгнуло в сторону. Вытянув руку, старуха ощупала лицо Мариуса. Того чуть не вырвало — но он из последних сил сдержался. Рука преподобной Матери оказалась сухой и шершавой. Она царапала, как шинель.

— Рен! — заключила она.

— Отвечай матери! — верноподданически взвизгнул Губерт.

— Не надо! — раздался скрипучий усталый голос.

Воцарилось молчание. Девчонка всхлипывала в углу, недовольно бурча.

— Он рен, — повторила старуха. — Если захочет и сможет, пусть станет нашим.

Губерт, явно озадаченный, переваривал приговор.

— Но ведь он должен чтить Бога истинного! — возразил он.

— Спроси его, — велела Матерь, закрывая глаза и погружаясь в свой вечный транс.

— Ты чтишь нашего Бога? — сдвинув брови, осведомился Губерт.

— Чту! — облизнув губы, дрожащим голосом подтвердил Мариус. Еще бы не чтить!

— Ты хочешь стать мерданом? — продолжал спрашивать Губерт.

Мариус задумался, и Губерт тут же использовал паузу в своих интересах, воскликнув злорадно:

— Видишь, преподобная Матерь, он сомневается! Матерь приоткрыла один глаз и отчеканила:

— Рен, попавший в земли мерданов, должен либо стать мерданом, либо умереть. Никто в Рениге не должен знать, где живут мерданы. Таково пожелание Рагулы Истинного.

Вновь молчание. Вонял светильник и копошилась девчонка.

— Должен ли я, возлюбленная Матерь, возвестить твое решение народу? — подчеркнуто почтительно спросил Губерт.

Старуха не шевелилась. Губерт, прижав руку к груди, склонил голову и подтолкнул Мариуса к выходу. Мариус мог поклясться, что при этом Губерт тихо исторг четыре бранных слова, одно пуще другого, и в конце присовокупил: "Старая дура". Однако!

Торопливо проскочив лабиринт, Мариус с огромным облегчением вырвался на свежий, пусть и раскаленный, воздух и шумно отдышался. Вдалеке от ужасной старухи он почувствовал себя заново рожденным. Теперь можно обдумать то, что произошло, и в частности — странную бабкину фразу: "Если захочет и сможет, пусть станет нашим".

Но нелегкую честь трактовать слова Матери целиком взял на себя достопочтенный Губерт.

— Любезные братья и сестры! — объявил он. — Преподобная Матерь решила, что чужеземец останется среди нас.

В середине толпы возник ропот, похожий на дальний гром. Услышав его, Губерт довольно ухмыльнулся и добавил:

— Но для этого он должен пройти испытание, которому, по нашим законам, подвергается каждый юноша в день своего совершеннолетия.

Толпу взорвал рев одобрения. Мариус не был особым психологом, но тут все лежало на поверхности: раз они так единодушно довольны, значит, испытание для него наверняка непроходимо. Ах, сволочи!

Трактовка Губерта не казалась Мариусу адекватной. Но что толку спорить? Эти грязные свиньи все равно не воспримут аргументы пришельца. Мариус, не выходя из глубокой задумчивости, позволил взять себя под руки и отвести в одно из помещений.

Вскоре к нему присоединился его злой гений — юноша с редкой бороденкой, один из трех его конвоиров.

— Имя мое — Симон, — сообщил он, усаживаясь напротив Мариуса.

— Знаю, — проворчал Мариус.

— Откуда? — удивился юноша.

— Я не глухой. По дороге сюда друзья тебя так называли.

— А ведь верно! — покачал головой юноша. — Я и не подумал. Ну да ладно… Меня назначили твоим наставником.

— Чего? — несмотря на пасмурное настроение, Мариус от души расхохотался. Комедия, да и только! Этот желторотый щенок — в чем он может наставить человека, прошедшего огонь, воду и половину мира?

— Что смешного? — состроил обиженную гримасу Симон. — Или, может быть, ты не хочешь узнать, как тебя станут испытывать завтра?

Мариус вмиг посерьезнел.

— Не обижайся, — примирительно бросил он. — Слушай, а как у вас насчет кормежки?

— Сейчас принесут, — холодно сказал Симон — и, выглянув из хибары, крикнул звонко: — Марта! Неси ужин!

И вот перед Мариусом — выпукло-вогнутая глиняная миска с чем-то, отдаленно похожим на вареный рис. Мариус не ожидал увидеть подобных яств в Пустыне Гномов. И уж совсем сразил его белый хлеб. Он с подозрением обследовал краюху. Хлеб выглядел совсем как настоящий. Более того: он даже был теплым. Решив довериться ощущениям и принять хлеб за хлеб, Мариус дал свободу своим зубам, которые тут же яростно заработали. И Мариус стал большими порциями поглощать пищу и информацию, которой его параллельно кормил Симон.

Испытание, сообщал Симон, состоит из трех частей. Первая — поднятие тяжестей. Победит тот, кому покорится более тяжелый камень. Второй этап — прятки. Нужно укрыться в пределах селения так, чтобы противник в течение определенного времени не смог тебя найти. Заключительный и кульминационный аккорд — бой на палках. Побеждает тот, кто первым наносит противнику пять ударов по корпусу. Мерданы считают, что, пройдя эти три круга, человек подтверждает свою способность жить в пустыне. Роль же наставника, с легкой укоризной сообщил Симон, состоит в подготовке испытуемого. Подготовка бывает моральная и физическая.

— А кто мой противник? — поинтересовался Мариус.

— Завтра его выберет жребий из старших парней.

Мариус подумал о своих шансах. В понятии тяжестей — есть, но мало. В прятках — определенно да. В битве на палках — шансы очень сомнительны. Здесь нужна практика, которую за один день не приобретешь. Вот Расмуса бы сюда — он всем местным бойцам задал бы жару. Во всех номерах программы…

— А если я проиграю? — спросил Мариус.

— По правилам, к испытанию готовятся несколько месяцев, — забубнил

Симон. — Однако у тебя случай особый. Поэтому отцы племени постановили так: если ты победишь не во всех трех, как полагается, а хотя бы в одном состязании, мы будем считать, что ты прошел испытание.

Это меняет дело, подумал Мариус. И, хотя шансы на успех остаются достаточно безнадежными, теперь появляется хоть какой-то просвет. Пожалуй, стоит сосредоточиться на прятках. Тут я могу показать вам, ребята, пару приемчиков. Молодежь в Черных Холмах устраивает такие турниры по пряткам, после которых любые ваши придумки покажутся детской забавой. Тут я ребята, пожалуй, вас сделаю.

— Ты все-таки скажи, что будет, если я проиграю? — продолжал настаивать Мариус.

— Тебя отдадут Рагуле, — бесстрастно сообщил Симон.

— Куда? — такой поворот слегка ошарашил Мариуса.

— Отдадут в руки Рагулы Истинного.

Мариус догадывался, что имел в виду Симон. Деликатный Симон, который не хотел перед поединком травмировать душу «ученика» слишком мрачной перспективой. Сказать: "Тебя убьют" было бы вернее, но жестче. "Передадут в руки Рагулы" — другое дело. Такая формулировка не пахнет могилой. В ней видится Солнечное царство, а не туда ли стремятся души всех правоверных?

Однако, во владения Бога никогда не стоит торопиться. Так что придется, друг Мариус, побеждать в прятках.

— Скажи-ка, дружище Симон, — вкрадчиво проговорил Мариус. — Тебя и правда ко мне приставили для помощи?

— Да, разумеется!

— Зачем, просвети?

— Таков порядок, — благоговейно объяснил Симон. — Юноша, которому предстоит испытание, должен быть к нему подготовлен. Для этого ему обязательно выделяется человек, знакомый со всеми правилами. Юноша без наставника к испытанию не допускается.

— Сам-то ты проходил испытание? — с легким ехидством поинтересовался Мариус, почти уверенный в ответе Симона.

— Нет, — потупившись, признался молодой человек.

Вот ведь благородный народец, подумал Мариус. Видишь, наставника приставили. Правило у них такое. Только ведь всякое правило можно крутить, как надо. Поэтому и выделили мне сопляка, который ничему научить не может. Вроде и правило соблюли, и себе не навредили. Им надо, чтобы я проиграл, и они, черт возьми, своего добьются, если я их не перехитрю, разложил все по полочкам Мариус. Спать не хотелось. А Симон был разговорчив. Мариус с удовольствием завязал с ним разговор, пользуясь случаем пообщаться на родном языке. И, сочетая приятное с полезным, попутно выяснить кое-что.

Мариус сразу отметил, что ренский язык, которым пользовались в этом селении, был каким-то не таким — слишком правильным, что ли, слишком чистым. Мерданы не говорили, а пели. Самый ничтожный оборванец излагал ясно и безупречно, как придворный куплетист. Откуда у них привычка говорить складно? Этого Симон не знал. Ему и в голову не пришло бы, что его речь вычурна. Он считал, что все так говорить должны. Не смог он объяснить Мариусу и другой странный момент: почему его народ использовал для общения ренский язык? Историю племени Симон представлял весьма приблизительно, но главное он знал: — Мы велики, ибо владеем всею Пустыней Гномов!

— А что, гномы здесь и вправду живут? — спросил Мариус.

— А как же. Их видели неоднократно, — спокойно ответил Симон.

— А ты видел?

— Нет, — с сожалением человека, не умеющего лгать, признался Симон.

— И где они живут? — продолжал вяло Мариус, уступая настойчивым требованиям Любовника. "Выпытывайте, выпытывайте у него все, что можно, мессир, — шептала набеленная харя. — Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией".

Симон поведал, что гномы окопались в районе трех гор как раз посреди Пустыни. Кроме того, с существованием гномов каким-то образом связана и заброшенная шахта, неизвестно кем и когда вырытая неподалеку от тех же гор. Шахту окружает тайна настолько древняя, что и представить страшно. Периодически над шахтой возникает зеленое свечение — мерданы называют это явление "Огнями доброго Эля". Кто такой этот Эль, никому не известно. Померцав несколько часов, свечение пропадает. Считается, что как раз во время действия «Огней» гномы добывают свое золото и свои драгоценные камни. Возле трех гор стоит ужасная жара. Все вокруг иссушено и решительно обезвожено. Предание гласит, что когда-то там был земной рай, цвели пальмы и агавы, резвились антилопы и размножались носороги. Колосились необозримые пшеничные поля. Куда же все подевалось? Бог его знает, только вдруг все переменилось — и волшебная сказка превратилась в раскаленный ад. Осталась от тех времен заброшенная шахта да шрамы от пересохших рек на суровом лике пустыни.

А еще Мариус узнал о причинах своего задержания. Дело в том, что мерданы в дозорах по трое (один из которых обязательно — ученик вроде Симона) регулярно бороздят окрестности. Периодически они инспектируют район, где Ларса соприкасается с Огненной Степью. Там мерданы время от времени встречаются с жителями страны Умар, чтобы произвести организованный обмен: умарцы за свои шкуры, полотно и ром берут кокосы, финики и бананы.

— Что такое кукосы и… как ты сказал? — удивился Мариус.

— Финики и бананы, — подсказал Симон. — Это — плоды, сладкие и питательные.

— Откуда они здесь? И кто дает вам хлеб? — спросил Мариус.

— Пустыня щедра для тех, кто не причиняет ей вреда, — загадочно объяснил Симон. — Хлеб мы выращиваем на берегу Ларсы. Что до плодов, то их нам привозят братья наши из оазиса.

— Из чего?

— Оазис — это зеленый островок посреди пустыни. Их несколько, и бесчисленное множество плодов там произрастает!

В таких приятных и весьма, весьма познавательных беседах время неслось стрелой. Вдруг Симон спохватился, что совершенно манкирует своими обязанностями наставника. Мариус только усмехнулся. Он-то знал, что победа в прятках ему в любом случае обеспечена. Потому лучшей подготовкой к состязаниям он посчитал здоровый сон, о чем и сообщил обескураженному Симону. Мариус вышел из помещения на свежий воздух — выкурить трубочку на сон грядущий. Завершался день, полный треволнений. Мариус посмотрел на черный небосвод, испещренный необыкновенно яркими звездами. Чистое небо в Рениге — примета добрая, сулящая удачный день.

Что, интересно, обещает оно здесь, в Пустыне Гномов?