Барбадильо внимательно осмотрел плащ. Так проверяют добротность вещи в торговой лавки. Выражение лица у Барбадильо было неуверенное, словно он сомневался насчет качества отделки или добротности материала. "Предложи-ка мне, братец, что-нибудь получше!" — казалось, хотел он сказать.

Но ничего такого не было произнесено. Вздохнув с некоторой покорностью, Барбадильо свернул плащ. Присев на скамью, он устало буркнул:

— Благодарю тебя, брат, за приятную новость. Передай Верховному Совету — я глубоко признателен за оказанную честь, заверяю в дальнейшей самоотверженности — и прочая, и прочая.

Уго поклонился.

— Совет рассчитывает на вас даже больше, чем на прочих мастеров, — сказал он. — Они полагают, что поставленная задача по плечу только вам.

Барбадильо скупо улыбнулся, держа под жестким контролем строптивые мышцы своего лица.

— С этим ясно, — он внимательно посмотрел на Уго. — Теперь — о задаче, которая стоит перед тобой. Да ты присядь.

Уго почтительно примостился на табурет.

Барбадильо медленно набил трубку.

— Что ты узнал, брат Уго, о миссии этого парня? — Барбадильо выпустил густой и ароматный клуб дыма — он курил, по умарской моде, смесь табака и особых трав типа дурацены.

— История загадочная, — Уго оглянулся на окно. — Все началось с убийства гвардейца в деревеньке Черные Холмы…

— Факты мне известны, — отмахнулся Барбадильо. — Я жду от тебя выводов. Что стоит за миссией твоего друга? Я полагаю, ты, как посвященный в тайное знание, успел сделать какие-то заключения?

— Точно так, мастер, — скромно признал Уго. — Должен ли я изложить всю систему умозаключений или ограничиться итогами?

— Время у нас есть, — пробормотал Барбадильо, благоухая дураценой.

— Априори известно, что Братство к этому делу не имеет отношения, — начал Уго, закатив глаза. — Загадка становится еще непостижимее, если учесть, что ни иерархи Братства, ни наши книги не содержат никаких данных о символике золотой шпоры. Наиболее важным из исходных моментов мне представляется то, что шпора получена от рыцаря Ордена Пик. Существенно также, что изготовлена она из золота — материала, обладающего известными мистическими качествами. Полагаю, убийство гвардейца организовал именно Орден и именно так, чтобы подозрение пало на ни в чем не повинного Мариуса.

— Ты убежден в том, что он не убивал? — поднял брови Барбадильо.

— Я этого не сказал, мастер, — тонко улыбнулся Уго. — Я лишь уверен, что он невиновен.

— Понимаю, — кивнул головой Барбадильо. — Если он и убил, то в прострации либо под внушением, словом — с выключенным сознанием.

— Именно так, — кивнул Уго.

— Хорошо. Как полагаешь, почему Орден избрал для испытания именно его?

Уго нерешительно развел руками.

— Теряюсь в загадках. Замыслы Ордена темны и непостижимы. Возможно, они производили выбор случайно. С другой стороны, нельзя сказать, что Мариус совсем бесцветен. Для деревенского уроженца он как раз достаточно неординарен. В Черных Холмах это, возможно, единственный экземпляр, способный глубоко чувствовать, сомневаться, склонный к аналитическому мышлению, хотя и не имеющий возможности реализовать сильные свойства своего ума. При этом он простодушен, раним и душевно беззащитен. На мой взгляд, сочетание довольно любопытное.

Благосклонный кивок Барбадильо.

— Проанализируем действия ордена Пик в той степени, в какой мы способны их отследить, — глаза Уго азартно заблестели. — Отправной момент: представитель Ордена вручает Мариусу золотую шпору, грозя ему страшными последствиями, если он попробует от этой шпоры избавиться. Задание предполагает, что хозяин шпоры рано или поздно сам даст о себе знать. Орден формулирует для Мариуса любопытную установку — просто жить и постоянно носить при себе шпору. Странность такого поручения закономерно порождает вопрос — зачем? Зачем это понадобилось Ордену Пик?

— Ты пробовал ответить на этот вопрос?

— Только этим и занимался, — усмехнулся Уго. — Я искал аналогии в истории и нашел их.

— Испытание Бедного Конрада, — отозвался Барбадильо.

— Да, мастер, — почтительно подтвердил Уго. — Как мы помним, Конрад, простой солдат армии Рогера Великого, получил от короля гномов перстень, который давал власть над душами людей, но только при условии постоянного обладания этим перстнем. Потеряв или подарив его, Конрад лишался не только власти, но и жизни. Мы помним, чем все закончилось: Конрад умер, поскольку ему пришлось продать перстень, чтобы выручить несчастную Долли, попавшую в плен к королю разбойников. — Что же подсказывает нам эта аналогия? — спросил Барбадильо.

— Гномы известны Братству как агенты Ордена Пик, — загнул Уго палец на правой руке. — Рыцарь появился со стороны Лиловых Гор, где обитают гномы, — второй палец. — Путешествие Мариуса имело целью Пустыню Гномов, — третий палец. — Круг замкнулся. Проецируя историю Мариуса на историю Бедного Конрада, получаем предварительный вывод: гномы, либо Орден Пик, либо они совместно, посредством волшебных предметов на каких-то условиях наделяют выбранных ими людей особыми качествами. Путешествие Мариуса представляет собой все тот же замкнутый круг. Шпора определенно придала парню особые, нечеловеческие качества. Это я окончательно понял после того, как он — единственный из людей, насколько нам известно — смог проникнуть в пещеру людоеда из Каменного Леса и остаться в живых.

— Но вопрос — зачем? — остается открытым, не так ли? — усмехнулся Барбадильо.

— Увы, мастер, — склонил голову Уго. — Я могу лишь предположить, что гномы, как и Орден Пик, много лет назад отправились в путь по скользкой дороге к мировой власти. Мариус, Бедный Конрад — наверняка не единственные примеры их работы в этом направлении, но просто единственные известные нам примеры. Каким образом волшебные предметы гномов (или Ордена Пик) воздействуют на отдельно взятого человека и на все человечество в целом — на этот вопрос я ответить не в состоянии.

— Как и никто из смертных, — ободряюще проговорил Барбадильо. — Здесь можно говорить еще об одной гипотезе, которая издавна обсуждается посвященными. Я имею в виду сотрудничество Ордена с некими высшими силами. Если такое сотрудничество действительно имеет место — тогда шпора может обладать поистине фантастическими свойствами, а цель затеи с Мариусом, соответственно, неизмеримо усложняется.

— Если доктрина Ордена хоть в чем-то соприкасается с божественной, — подхватил Уго, — то испытание Мариуса можно рассматривать как подобие духовной инициации, которая требует прохождения конкретно указанного пути. Впрочем, инициация — все-таки слишком. Душа Мариуса, при всех своих задатках, еще блуждает в потемках. Ни к какой инициации она еще не готова. Хотя, бесспорно, по ходу путешествия душа Мариуса оживала. Пожалуй, здесь более уместна иная аналогия — прохождение человека через 12 сфер как необходимое условие пробуждения души, проверки ее на прочность и подготовки к великим делам. Обратите внимание: 12 сферам вполне могут соответствовать 12 последовательных испытаний, через которые пришлось пройти Мариусу на своем пути. Впрочем, такая гипотеза имеет серьезное моральное противоречие. Ни один рецепт пробуждения души не содержит убийства в качестве необходимого ингредиента. Поэтому версия божественного промысла в истории с Мариусом порой кажется мне сомнительной. Убийство — это стиль Ордена Пик. Я не могу допустить такой высший промысел, при котором выбор средств был бы отдан в руки Ордена.

— Что мы знаем о высшем промысле? — задумчиво протянул Барбадильо. — Что мы знаем о мере добра и зла?

Уго кашлянул и нерешительно продолжал:

— Можно согласиться с отцом Петером Фальком в том, что доктрина Ордена предполагает очищение убийством. Разумеется, результат должен быть предсказуем, иначе это уже не духовный Орден, а разбойничья шайка. Убийство гвардейца, видимо, отвечало всем необходимым требованиям такого очищения.

— Очищением ради чего? — холодно спросил Барбадильо.

Уго немного замешкался, кашлянул и неуверенно произнес:

— Мне кажется… — он замялся, но справился с внутренними сомнениями и продолжал уже более уверенно: — Только не сочтите меня идеалистом, мастер. Я достаточно времени провел бок о бок с Мариусом. Если я не смог понять суть его испытания, то, мне кажется, смог почувствовать.

— Смелее, мой друг, — ободрил его Барбадильо, глядя куда-то в стену.

— К концу испытания Мариус должен стать Человеком. Именно Человеком — с большой буквы. У него прекрасные задатки для этого. Я не верю, что его эволюция нужна Ордену. Я убежден, что она нужна силам, стоящим за Орденом. Так или иначе, Мариус был отправлен в путь, чтобы стать Человеком. Самое удивительное, мастер — сам Мариус почувствовал это, причем уже в начале пути. Меня поразило то, что этот парень, который не видел в жизни ничего, кроме навоза и овец, стал интересоваться вопросами смысла жизни и свободой воли. Я еще не видел, чтобы жизненные испытания так действовали на душу человека. И, хотя в основном он вел себя как самая обыкновенная деревенщина, парень перерождался на глазах. Но как мучительно было это перерождение! Пелена, как железный занавес, висела на его глазах, и снять ее могло только какое-то грандиозное несчастье. Оно и постигло этого беднягу…

— Я вижу, ты ему искренне симпатизируешь? — с грозным любопытством спросил Барбадильо.

Уго смешался, но тут же вскинул голову и уверенно признался:

— Да, он мне симпатичен. Но это не значит, что личные пристрастия помешают мне исполнить долг.

— Ты уверен? — хитро прищурился Барбадильо.

— Я прошел испытание, мастер, — с гордостью напомнил Уго.

— Хорошо, — кивнул головой Барбадильо. — Продолжай.

— Смерть Расмуса стала тем потрясением, которое и требовалось, чтобы снять пелену с глаз Мариуса. Он всегда мечтал о свободной воле — подспудно, конечно — и он, наконец, ее обрел. Дальше все было делом техники. Мариус стал совершать поступки. Он оставил меня в лесу, чтобы избавить от смертельной опасности, которую он ясно видел впереди. Он стал самостоятельным. Это был шаг вперед. Начав действовать на свой страх и риск, он не склонился перед грандиозными задачами, которые ставила перед ним судьба. Забитый, полуграмотный, он нашел в своей душе силы, чтобы выполнить миссию, перед которой склонился бы любой закаленный боец…

— И что теперь? — хладнокровно перебил Барбадильо. — Теперь, когда он стал Человеком — с самой большой буквы в мире?

Уго, сбитый с патетического тона, чуть помолчал, чтобы обозначить свою обиду, и сказал несколько резко:

— Я не говорил, что он уже стал Человеком. Но то, что Мариус на верном пути, я вижу ясно, как эту скамью. Он поставил перед собой цель, которая ведет его в новый водоворот судьбы. Пока он еще сам не сознает, что собирается предпринять. Но, будьте уверены, мастер: когда сердце поставит перед ним выбор, он не станет искать спокойствия, он пойдет по краю пропасти, потому что будет видеть впереди сияющий свет. Он уже готов к тому, чтобы при первой возможности стать Человеком.

— Тебе бы, брат, поэмы сочинять, — пробормотал Барбадильо — то ли насмешливо, то ли уважительно.

Уго промолчал. Барбадильо посасывал трубку, выбивая пальцами на столе затейливую дробь. Наконец, он пробормотал:

— Что скажешь о трех талисманах?

— О, это вопрос… Тут у меня несколько гипотез. Первая: талисманы дополняют силу шпоры, как бы подпитывают ее. Вторая: они имеют символическое, а не прикладное значение, без которых миссия невозможна по формальным либо церемониальным причинам. Третье: они самоценны. В последнем случае идея головоломки усложняется, а цель миссии Мариуса — раздваивается. Поскольку я решительно не понимаю, зачем в головоломку включать разнонаправленные идеи, то на последней версии не настаиваю.

— И напрасно, — жестко возразил Барбадильо. — Помнишь известное изречение великого Рудольфа Остера о трех магических элементах, которые перевернут мир?

— Разумеется, — протянул Уго несколько обиженным тоном. — Железо, кровь и камень, соединенные особым образом… Боже мой! Вы думаете, три талисмана…

— И есть три элемента великого Остера, — подхватил Барбадильо. — Это всего лишь очередная гипотеза, притом весьма смелая, но, согласись, она не лишена благородного безумия.

— Да-а… — Уго отдышался. — Если вы правы, то, получив три талисмана, Орден Пик наконец, достигнет мирового господства?

— Нет еще. У них нет рецепта — как распорядиться этими элементами, как соединить их. Впрочем, я вполне могу ошибаться, и три элемента Остера не имеют никакого отношения к трем талисманам Мариуса. Хотя, на мой взгляд, идеи вполне соотносимы. Остер говорил: элементы рассеяны по миру, добыть их может лишь тот, с кем пребудет сила золота. Подходит это к нашему случаю?

— Подходит, мастер! — воскликнул Уго. — И, возможно, объясняет ту странную двусмысленность, которая в целом окружает проблему талисманов. Я долго не мог понять, зачем Ордену Пик потребовалось вначале зашифровывать задание по их поиску, а затем подбрасывать записки, объясняющие, как их найти…

— А что, Орден подбрасывал записки? — вздернул брови Барбадильо.

— Дважды. Перед пещерой людоеда и островом Тинторетто. Одно время я даже допускал, что записки подбрасывает какая-то конкурирующая с Орденом организация…

— Ну, брат, по-моему, здесь объяснение намного проще, — пыхнув трубкой, проговорил Барбадильо уверенно. — Сама стилистика головоломки не допускает однозначности. Следовательно, если в ней упомянуты талисманы, о них просто не может ничего говориться определенно. С другой стороны, Орден Пик хотел быть уверен, что Мариус найдет талисманы. Поэтому понадобились уточняющие записки. Так Орден убил двух зайцев — и условия испытания сформулировал с должной таинственностью, и места поиска талисманов обозначил.

— Правильно, мастер! — воскликнул Уго. — Эта версия все объясняет!

— Чего я не люблю — так это преждевременных выводов, — охладил его Барбадильо. — Поэтому поставим точку на предположениях — мы их нагенерировали уже более чем достаточно. Будем считать, что с причинами мы разобрались, насколько это возможно. Теперь — о следствиях. Какую задачу перед тобой поставил Верховный Совет?

— Вручение плаща вам, мастер.

— А в отношении Мариуса?

— Обеспечить передачу шпоры в нужные руки. Дальше действовать по обстоятельствам.

— Тогда следующую задачу поставлю я, — веско заявил Барбадильо. — Ты последуешь за Мариусом, куда бы он ни направился. Он утверждает, что возвращается в Черные Холмы. Мне кажется, у него на уме — совсем другое. Вообще, он скрывает что-то существенное о пребывании в подземелье Трех Гор. Твоя задача — выудить у него все, что может оказаться полезным. А бесполезных сведений, как известно, нет. Выжав из него все, что сможешь, срочно передай информацию в Верховный Совет. Срочно!

— Я понял, мастер, — дрогнувшим от волнения голосом ответил Уго.

— Обрати внимание на кольцо, которое он теперь носит на безымянном пальце. Это кольцо он получил в подземелье. От гномов, как он утверждает. Нет сомнений, что кольцо это особенное. Возможно, оно сродни перстню Бедного Конрада… Впрочем, хватит гипотез! Зови наших друзей. У нас есть повод для хорошего ужина с добрым вином. Если, конечно, в этой дыре мы вообще найдем вино.

Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:

"О смерти Рудольфа Остера, первого Магистра Великого Красного Братства, жившего, как требовал устав, в строгом уединении, Каноников известили лишь несколько дней спустя. Никто не узнал также, где погребли великого человека (сделали это люди, прислуживавшие Магистру при жизни). Предполагалось, что прах Остера сокрыт в Доме Таинств, где происходили собрания Каноников. Однако тому в течение двадцати лет так и не удалось добыть никаких подтверждений. Обнаружили место погребения случайно, когда была затеяна перестройка Дома. В одной из стен нашлась потайная замурованная дверь. Как оказалось, она закрывала вход в усыпальницу. На ней виднелась надпись: "Вернусь 200 лет спустя", исполненная на лигийском. В присутствии всех Каноников двери отворили — и увидели помещение с семью стенами и семью углами. Усыпальницу освещал свет, таинственный источник которого находился где-то в стенах или потолке (его так и не удалось обнаружить). Этот приятный голубоватый свет был весьма приятного свойства и не уступал самому яркому из природных освещений. В центре помещения располагалось семиугольное возвышение, на котором покоились тяжелые свинцовые пластины с неведомыми письменами. Каждая из стен была снабжена дверью, ведущей в смежную комнату, в каждой из которых находилось что-то, имеющее отношение к деятельности Братства либо к тайному знанию вообще: древние манускрипты, инструкции, чертежи и схемы, а также сорок мистических диаграмм, выполненных подробно и на великолепной бумаге в очень большом масштабе. Одна из комнат представляла собой сокровищницу, доверху набитую золотом и драгоценными камнями. Кто-то обнаружил, что семиугольное возвышение в середине центральной комнаты можно переместить. Сдвинув его, обнаружили массивную крышку из цинка, под которой оказалось тело Магистра Рудольфа Остера. К изумлению всех, оно выглядело так, как будто только что было помещено в могилу. Тело было одето в торжественное облачение Красных Братьев. Тщательно изучив захоронение, Каноники распорядились вновь закрыть крышку и запечатать усыпальницу.

Зрелище, которое представляло собой нетленное тело первого Магистра оказало сильнейшее воздействие на тех, кто его видел. В нем они узрели святость дела, которому себя посвятили, и ощутили свою избранность. Факты эти я излагаю тебе по замечательной во многих отношениях книге ученого талина Нэми П.Колло " О философии и символах тайных обществ".

Мариус сидел под навесом из ветвей пышного дуба и тихо переговаривался с Симоном. Местные обитатели проходили мимо, некоторые узнавали Мариуса, но в разговор не вмешивались — по природной деликатности, а более — по незнанию всеобщего или из-за страха перед чудовищем-мерданом, восставшим из пекла Пустыни.

И все-таки произошло то, чего Мариус опасался больше всего.

— Нехорошо поступал ты, — прозвучал откуда-то сзади укоризненный прозрачный голосок.

Мариус с Симоном синхронно вздрогнули. Дочь природы, сестра леса, Зинга подкралась неслышно, шаги ее растворились в шелесте листвы, шорохе травы, шуршании лесных тварей. Обернувшись, Мариус посмотрел на ее смуглое лицо, почти черное в тени зарослей. Плеч видно не было. Казалось, голова Зинги вырастает из огромного шаровидного кустарника. Сестра леса, дочь природы, дикая красавица не воспринималась в отрыве от местного ландшафта, и вычленить ее из этой среды можно было только чем-то необратимым — вроде смерти. Или любви.

— Зинга любит, — продолжало юное создание. — Зинга обманывать зачем? Зачем убегал ты? Ведь сказал ты — с собой возьму Зинга я.

Борясь с неловкостью, Мариус искоса взглянул на Симона. Юный мердан наблюдал сценку во все глаза, непонимающе хлопая ресницами. Торопливо, позорной скороговорочкой, судорожно пытаясь сохранить достоинство в глазах Симона, Мариус ответил:

— Я собирался вернуться… Видишь, я вернулся? — и только тут сообразил, что Зинга говорит пусть на исковерканном, но все же на всеобщем языке, которого Симон совершенно не понимает. Мариус успокоился, перестал трусливо сутулиться, выпятил грудь колесом и сказал Симону на ренском:

— Посиди. Сейчас я с ней разберусь.

И разобрался.

— Дай мне хоть поужинать, — взмолился он. — Потом поговорим. Я тебя найду.

Зинга недоверчиво зыркнула на него круглыми черными глазами.

— Ну честное слово, никуда я не денусь! — клятвенно сложил руки Мариус. — Я устал и больше не могу ехать верхом. Только перекушу, отдохну и тут же тебя найду. Можешь сама назначить место, где мы встретимся.

— Зинга не верит, — последовала убийственная реплика. — Зинга любит.

— Она меня замучила, — скаля зубы, сообщил Уго позже, за ужином. — Сколько ей о тебе ни рассказывай — все мало. Всю родню твою ей представил, всех соседей по Холмам перечислил. В общем, готовая жена.

— Ладно тебе! — сердито фыркнул Мариус. — Какая, к лешему, жена? Чушка немытая!

— Дурак ты, дружок! — покачал головой Уго. — Она ведь тебя любит, причем так, что умереть за тебя готова. Даже больше: готова отправиться за тобой на край света. Для здешних людей это ведь еще хуже смерти.

Мариус, насупившись, ковырял пальцем стол.

— Я советы никому не даю, — сказал Уго совсем не дружелюбно. — Но одно понять ты должен. Такая любовь человеку выпадает только однажды. Если выпадает вообще. — Усмехнулся и добавил: — Уж поверь.

Стояло начало ноября. Уж небо осенью дышало — даже в этих южных широтах. Уж реже солнышко блистало. Темнело рано, а в окружении леса — тем более. Сумеркам обязательно сопутствовала сырая прохлада. Запахнув поплотнее новую кожаную куртку — подарок Хара, здешнего лидра, — Мариус отправился на поиски настоящей любви.

Она стоически сидела на пеньке — воплощенное терпение. Услышав шаги Мариуса, вскочила. В сумерках ее лица Мариус разглядеть не мог, но готов был поклясться, что глаза ее засветились счастьем — и в лесу сразу стало теплее.

— Ну, что мне, горе мое, с тобой делать? — сердито осведомился Мариус.

— Хочу жить с тобой, — последовала, судя по всему, домашняя заготовка.

— Где? — хладнокровно спросил Мариус.

— Где скажешь! — еще одна отшлифованная реприза.

— Да ведь жить-то нам негде, — жестко сказал Мариус. — Мой дом далеко. До него дорога трудная. А здесь я не останусь. Да я тебе все это уже говорил.

— С тобой поедет Зинга, — торопливо вставила она. — Трудно если — Зинга привыкнет. Поможет Светлый Митра. Говорил Господь: любишь его если — ехать с ним, куда поедет он, можешь.

Ну, конечно! Светлый Митра! Этот советчик на все случаи, видимо, твердо вознамерился повесить Мариусу на шею спутницу жизни.

— Ты хотя бы раз в Красный Лес далеко заходила? — механически, без вдохновения и веры в успех, аргументировал Мариус.

— Красный Лес я ходила. Не страшно. Там тропы есть такие, которые знать хорошо, — радостно парировала Зинга.

— С тобой мы будем тащиться, без тебя — лететь, — образно возразил Мариус.

— Не будем. Быстрая я, — заверила его Зинга.

Ты быстрая, подумал Мариус, а я — идиот. Я ищу ответ на вопрос, которого нет. Я хочу отделаться от тебя и вернуться домой, а возвращаться-то мне некуда. Эта идея вдруг пронзила Мариуса, как раскаленная игла, и он застыл, боясь пошевелиться и вспугнуть жизненно важную мысль. Надо, любыми силами необходимо ухватить ее за хвост! Если эту мысль облечь в слова — рассыплется, как картинка в калейдоскопе, то будущее, которое до сих пор Мариусу рисовалось, и возникнет новое, ни на что не похожее. Мариус сделал паузу и сосредоточился. В какой момент пришло озарение? Как раз тогда, когда он подумал о Рениге. О любимой деревне, как о месте, куда хотелось бы вернуться. Почему при этой мысли Мариус испытал щемящую боль утраты? Ведь до Пустыни Гномов ему постоянно хотелось домой, в Черные Холмы — хотелось яростно, до воя. Когда наступил перелом? После Крона? Да, именно после Крона! После живой картинки, которую этот глист-искуситель показал на своем дьявольском экране. Увидев там, в живом окошке, отца и брата, Мариус почувствовал отчаяние. Причину же понял только сейчас.

— Что ты сказала? — переспросил Мариус.

— Зинга сказала: быстро поедем, скоро будем твоя деревня. Обещает Зинга.

До встречи с Кроном Мариус полагал, что возвращение домой позволит вновь обрести утраченный покой. Теперь, наконец, осознал, что успокоиться ему в обозримом будущем не суждено. Когда проблема возвращения встала конкретно, оказалось, что возвращаться-то и некуда! Мысли о Расмусе в родных местах, где каждая травинка — свидетель их дружбы, доведут до отчаяния. А односельчане! Как они станут относиться к человеку, которого, хоть и оправдали по делу об убийстве гвардейца, но который определенно замешан в темных делах и полгода шатался неизвестно где? Сомнения, однажды зароненные в головы этих тугодумов, дают прекрасные всходы. Для них Мариус навсегда останется отщепенцем. Если не хуже.

— Я совсем не в свою деревню еду, — сказал, наконец, Мариус. Получилось очень буднично.

— Куда едешь? — недоверчиво поинтересовалась Зинга.

Хорошо бы знать! Конечно, хотелось бы вернуться в края, где ренский язык не считается экзотикой. Забиться в дыру, подальше от Черных Холмов, но хотя бы на территории Рениги, жить там тихо и скучно, тянуть свою лямку (неважно, какую), пока господь, наконец, не приберет это бренное тело. Годится такой вариант? Мариус понял: нет! Вот, наконец, и найден ответ, который совершенно изменил картинку в калейдоскопе.

— Не знаю я, куда поеду. Ты понимаешь? — в сердцах сказал он.

— Неправду говоришь! — обиженно надула губы Зинга. — Не хочешь была с тобой Зинга чтоб! Но Мариус пока действительно не знал. А понял на самом деле очень простую вещь. Он припомнил замечательное высказывание Крона: "То, что предначертано Богом, ты рано или поздно исполнишь". От судьбы не уйдешь, проще говоря. Мариус, как всякий чистоверный, знал это с младых ногтей. Но одно дело — знать, другое — чувствовать.

— Если любишь меня, должна знать, когда я правду говорю, — хитро сформулировал Мариус.

Она задумалась над этим. Подрагивал от умственного напряжения хвостик, в который были собраны ее черные волосы.

— Я не вру. Сейчас я впрямь не знаю, где окажусь через пару месяцев, — Мариус старался говорить сурово. — Не знаю, что будет со мной. Ты понимаешь?

Зинга коснулась его руки.

— Не страшно, — голос ее звучал, как обезболивающее. — Зинга знала — трудно будет. Не боюсь, со мной будешь ты потому что.

Дрогнула какая-то струнка в душе Мариуса. Пока мужчина жив, даже если это смертельно разочарованный мужчина, женщина всегда сможет тронуть его сердце, сказав извечную фразу: "Ты самый сильный. С тобой мне ничего не страшно". — Ну, а как ты тронешься? Пешком? — практически сдавшись, Мариус в отчаянии схватился за последнюю соломинку.

— Я ездить умею лошадь! — торжествующе объявила Зинга.

— Как ты научилась? — ошеломленно спросил Мариус. Это действительно было достойно удивления. В лесном поселке лошадей насчитывалось немного, верховой ездой владела лишь элита, к которой женщин и близко не подпускали.

— Уго научил, — объяснила она. — Тебя ждали пока, училась Зинга. Знала, ехать надо далеко. Зинга любит.

Это и убило Мариуса. Больше сопротивляться он не мог. Как говорил Уго: "Тот, кто пытается обмануть судьбу, не только трус, но и дурак".

Махнув рукой, Мариус устало сказал:

— Ладно, уговорила.

Никогда не известно заранее, что случится. Но, как правило, все как-то устраивается. Мариус перестал испытывать страх перед будущим. Это произошло, казалось, в неподходящем месте при неподходящих обстоятельствах. Но кто знает, когда и как понимаешь свою судьбу? Может, для того и послал ему Бог эту девчонку. А девчонка завизжала от восторга и повисла у него на шее, осыпая его лицо поцелуями.

— Все хорошо станет, — шептала она. — Светлы Митра обещал.