Итак, творчество Томаса Мура тесным образом связано с тенденциями литературного развития в России 1820–1830-х гг. Идейно-эстетические представления английского поэта оказались созвучными духовной ауре русского романтизма, что отразилось на уровне мотивов, образов, художественного языка и др.

Ранние произведения Мура не получили в России сколько-нибудь существенной известности, поскольку интерпретировали эпикурейские, гедонистические мотивы, отходившие на второй план после появления "Анакреонтических песен" (1804) Г.Р. Державина. Настоящая известность пришла к Томасу Муру в России в начале 1820-х гг. и связана с созданием "Ирландских мелодий" и "восточной повести" "Лалла Рук", позволивших отнести английского поэта к числу выдающихся представителей романтизма, оказавших значительное влияние на развитие литератур и культур народов Западной Европы. Мастерски сочетая в лучших произведениях европейские и национально-специфические черты, Томас Мур сформировал индивидуальный стиль, ставший средоточием приобретений и открытий предшествующих поколений в литературе. С середины 1820-х гг. появилась еще одна грань известности ирландского барда в России: о нем стали говорить, как об одном из самых близких друзей Дж. – Г.Байрона, способном оставить авторитетные свидетельства о его жизни, – эта репутация особенно упрочилась в 1830 г. после издания Муром книги "Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни". Несмотря на то, что первые переводы лучших поэтических произведений Мура на русский язык были сделаны прозой, причем не с английских оригиналов, а с французских переложений, известность ирландского барда среди образованной части российского дворянства была весьма ощутимой, что проявилось, в частности, во включении его творчества в программы учебных заведений, использовании на уроках английского языка.

Цикл "Ирландских мелодий", толчком к созданию которого стало подавление национально-освободительного движения ирландского народа, сочетал близкие русскому обществу свободолюбивые мысли и характерную элегическую тональность, отражавшую разочарование в жизни; проникновенный лиризм, примиренность со свершившимся. Популярность "Лалла Рук" в России связана с расцветом русского романтического ориентализма, включением в художественные тексты восточного колорита, однако проникновение "Лалла Рук" в среду русского дворянства было вызвано другой причиной – событиями берлинского праздника 1821 г., ориентированного на укрепление неформальных связей между прусской и русской правящими династиями. Другие сочинения Мура (поэма "Любовь ангелов", роман "Эпикуреец" ит.д.) не получили в России известности, хотя и были переведены в 1820–1830-е гг. на русский язык. Уже к середине 1830-х гг. стало ощущаться охлаждение к Муру со стороны русской литературной среды, постепенно начинавшей воспринимать сочинения английского романтика как навсегда ушедший в прошлое эпизод мировой литературной истории. Падению интереса к произведениям Мура способствовала и общая тенденция утраты поэзией былой привлекательности в глазах читателей. Однако и в 1840-е, и в последующие годы переводчиков продолжали привлекать небольшие лирические тексты Мура, в особенности, стихи медитативного содержания, элегии.

Русскую литературу волновали проблемы личностных и творческих взаимосвязей Мура и Байрона. В начале 1820-х гг. традиционными являлись суждения о "поэтическом триумвирате", включавшем Байрона, Мура и Вальтера Скотта, причем Мур представал творцом, равным Байрону, близким ему своим свободолюбием, патриотизмом, гражданственностью. Однако постепенно "байронизм" стал одним из ведущих увлечений русских романтиков, и раздумчивый, меланхолический Мур несколько отошел в тень великого друга. Появление биографической книги Мура о Байроне, наряду с критическими оценками вычурной изящности "Ирландских мелодий" и неестественности описаний в "Лалла Рук", привело к тому, что ирландский бард стал восприниматься более другом и биографом великого современника, нежели создателем неповторимых произведений.

Русская критика поначалу неохотно отзывалась на произведения Томаса Мура, – в отечественной печати в начале 1820-х гг. появлялись либо переводные статьи (преимущественно из французских изданий), либо краткие информационные сообщения о выходе новых книг. Первым крупным откликом русской критики на произведения Томаса Мура стали суждения О.М.Сомова во второй статье цикла "О романтической поэзии" относительно изящества восточных описаний в "Лалла Рук" и "чистейшей музыки душ" в поэме "Любовь ангелов". Известна высокая, хотя и не безоговорочно восторженная оценка, которую дал произведениям Мура И.В.Киреевский в "Обозрении русской словесности за 1829 год". Однако уже в эти годы в адрес ирландского барда звучали и критические замечания: в частности, Кс. А.Полевой утверждал, что "любовь к Муру" в России заключается лишь в том, что он "у нас терзаем бездарными переводчиками", тогда как подлинного читательского успеха не было и не могло быть.

После выхода биографической книги Мура о Байроне количество критических заметок, посвященных ирландскому барду, существенно возросло, причем, не претендуя на глубину литературоведческого анализа, данные заметки вместе с тем позволяли создать представление о многообразии творческих интересов Мура, его месте в литературной истории. Воспринимая творчество Мура в едином контексте с наследием его друга Байрона, критики неизменно показывали соответствие сочинений ирландского барда общим веяниям романтической эпохи. Бесспорный интерес представляла трансформация взглядов В.Г.Белинского на литературную деятельность Мура: если в начале пути критик называл талант ирландца "могучим и роскошным", относил его поэмы к "сокровищнице" поэзии, то впоследствии оценки стали более сдержанными, а "Лалла Рук" была признана "подделкой под восточный романтизм".

Вместе с уменьшением числа публикаций о Томасе Муре, начиная со второй половины 1830-х гг., заметно усиливалось аналитическое начало, суждения становились более взвешенными, творчество ирландского барда рассматривалось в проекции на русскую и зарубежную литературу. В этой связи можно назвать "Чтения о новейшей изящной словесности" (1835) Д.О.Вольфа, изданную в Петербурге учебную книгу "Outlines of English literature: for the use of the Imperial Alexander lyceum" (1847) Томаса Шоу. После смерти Т.Мура в 1852 г. продолжалось осмысление наследия поэта с определенной исторической дистанции, в результате чего удавалось избежать чрезмерной субъективности. Так, А.В.Дружинин, признавая, что Мур "пользовался общей любовью", относил его читательский успех к способности понимать других людей, ценить в них сердечность и силу характера. Среди бумаг критика в РГАЛИ сохранилась заметка об "Огнепоклонниках", третьей вставной поэме "Лалла Рук", пронизанная мыслью о непримиримости борьбы с насилием над гордой натурой человека. И.П.Крешев, характеризуя "поэзию воображения" Томаса Мура, сравнивал ее с роскошным цветком, распространяющим аромат, и тем самым в чем-то противопоставлял ее "поэзии страсти" Дж.—Г.Байрона, подобной величественной "мильтоновой сосне". Для А.Линниченко наиболее существенными были национальные корни творчества Мура, Ю.Шмидт подчеркивал международное признание "Ирландских мелодий". Внесистемность обращения критики второй половины XIX в. к наследию Мура была, во многом, обусловлена эволюцией идеологических и эстетических представлений общества, существенно отличавшихся от взглядов на жизнь, характерных для романтической эпохи.

Традиции Томаса Мура были восприняты русской романтической литературой 1820–1830-х гг., причем каждому из писателей оказывалась близка та или иная сторона творчества английского романтика. Так, декабристов привлекали гражданственность и патриотизм Мура, его эрудиция, яркость создаваемых художественных образов. А.С.Грибоедов обращал внимание на восточную экзотику описаний Мура, использовал характерные ориентальные образы в отрывке "Кальянчи" (1821). Традиции четвертой вставной поэмы "Лалла Рук" "Свет гарема" отразились в стихотворной идиллии Н.В.Гоголя "Ганц Кюхельгартен". поэме В.К.Кюхельбекера "Зоровавель". О массовом характере обращений к творчеству Томаса Мура свидетельствует наличие традиций ирландского предшественника в произведениях авторов, далеких от магистральных путей развития литературы, таких, как Ф.Соловьев, Е.В.Кологривова, М.Д.Бутурлин, И.П.Бороздна, М.С.Жукова и др. Популярным стал образ-символ пери, используемый в произведениях П.А.Вяземского, Д.П.Ознобишина, А.И.Одоевского, В.Г.Теплякова, А.И.Подолинского и многих других русских поэтов. Рост романтических тенденций в литературе обусловливал внимание к Муру со стороны русских прозаиков, в том числе А.В.Бестужева-Марлинского, И.И.Лажечникова, Н.А.Полевого.

А.С.Пушкин, негативно отзывавшийся в своих письмах о Томасе Муре и его "восточной повести" "Лалла Рук", признавал вместе с тем право Мура быть названным в числе выдающихся зарубежных писателей, в частности, упоминал его рядом с Байроном в черновых набросках к первой главе "Евгения Онегина" и в статье "О Байроне и о предметах важных" (1835). В домашней библиотеке А.С.Пушкина имелись большинство книг Мура, в том числе и такие малоизвестные в России, как "Путешествия ирландского джентльмена в поисках религии", "Записки капитана Рока", "Биография Шеридана", "Жизнь и смерть лорда Эдварда Фитцджеральда", что свидетельствовало о неизменном интересе русского поэта к английскому предшественнику. Из стихотворения В.А.Жуковского "Лалла Рук", созданного под впечатлением от берлинского праздника 1821 г., Пушкин взял образ "гения чистой красоты" в знаменитом послании "К***" ("Я помню чудное мгновенье…", 1825). Из второй вставной поэмы "Лалла Рук" "Рай и пери" Пушкиным заимствована приблизительная цитата из "Сада" Саади, используемая в качестве эпиграфа к "Бахчисарайскому фонтану". Определенные переклички можно наблюдать, сопоставляя описание в "Лалла Рук" гибели возлюбленных от чумы с известным эпизодом из "маленькой трагедии" Пушкина "Пир во время чумы". В описание тифлисских бань в начале второй главы "Путешествия в Арзрум во время похода 1829 года" (1835) Пушкин включил цитату из "Света гарема", четвертой вставной поэмы "Лалла Рук". Приведенные факты влияния "Лалла Рук" на А.С.Пушкина вместе с тем не позволяют сделать вывода о духовной близости двух поэтов, – Мур остается для Пушкина лишь известным западноевропейским писателем, творчество которого стало заметной частью современного литературного процесса.

М.Ю.Лермонтов, познакомившийся с творчеством Томаса Мура в период учебы в Московском университетском благородном пансионе, осуществил в те годы перевод стихотворения "The evening gun" ("Вечерний выстрел") из лирического цикла "A set of glees" ("Ряд песен"), известный под названием "Ты помнишь ли, как мы с тобою…"; это единственный дошедший до нас перевод Лермонтова из Т.Мура. В самом начале 1830-х гг. Лермонтов внимательно читал биографическую книгу Мура о Байроне, выискивая мистические сближения между судьбой героя книги и обстоятельствами собственной жизни. Вместе с тем Томас Мур не был близок Лермонтову ни по тенденциям творческой эволюции, ни по общей направленности художественных изысканий. Именно поэтому в лирике Лермонтова трудно найти прозрачные аллюзии из произведений ирландского барда, – каждый из фактов влияния предстает опосредованным, причем неизменными являются дополнения, оригинальные художественные решения. Особенно часто Лермонтов обращался к циклу "Ирландских мелодий": так, можно усмотреть перекличку между "As a Beam o’er the Face of the Waters may glow…" Томаса Мура и лермонтовской "Еврейской мелодией" ("Я видал иногда, как ночная звезда…", 1830); внутренне близки друг другу "The Minstrel-Boy" и "Песнь барда" (1830), содержащие представление о певце как защитнике попираемой недругом отчизны; переосмысление сюжетной мотивировки разлуки из "Go where glory waits thee…" можно видеть в "Романсе" ("Ты идешь на поле битвы…", 1832). Используя художественные находки Мура в романтической драме "Странный человек" (1831), стихотворении "И скучно и грустно" (1840) и др., Лермонтов предлагал оригинальные трактовки традиционных тем.

В 1820–1830-е гг. на русский язык были переведены многие произведения Томаса Мура, однако уровень значительной части переводов был весьма низким, не передававшим даже малой части художественных достоинств оригиналов (А.Н.Очкин, Т.Антонова, М.Васильева, А.Редкин, И.П.Бороздна и др.). периферийные литераторы обращались к переводам "Эпикурейца" (В.Мальцев, А.Савицкий), "Любви ангелов" (П.А.Габбе, Я.М.Неверов) и некоторых других сочинений Мура, тогда как классиков и писателей "второго ряда" интересовали, по преимуществу, "Ирландские мелодии" и "Лалла Рук". Например, П.А.Вяземский опубликовал в 1829 г. под названием "Когда мне светятся глаза, зерцало счастья…" перевод "ирландской мелодии" Мура "Whene’er I see those smiling eyes…"; А.И.Одоевский интерпретировал возвышенную идею негасимой любви к отчизне в исповедальном стихотворении "Тебя ли мне помнить? Пока я дышу…" – переводе "Remember thee? yes, while there’s life in this heart…" из седьмой тетради "Ирландских мелодий". Значительным событием стали переводы отдельных "ирландских мелодий" М.П.Вронченко и Д.П.Ознобишиным, в которых сохранена музыкально-мелодическая основа английского стиха. И "Ирландские мелодии", и "Лалла Рук" (в особенности, ее третья вставная поэма "Огнепоклонники") привлекали русского читателя бунтарскими мотивами, вольнолюбием, призывами к внутреннему преображению человека.

Из четырех вставных поэм "Лалла Рук", к переводам которых обращались К.П.Б., Н.А.Бестужев, Д.П.Ознобишин, М.А.Гамазов и др., только вторая поэма "Рай и пери" обрела в 1820-е гг. достойную интерпретацию на русском языке, принадлежавшую В.А.Жуковскому (поэма "Пери и ангел"). Знакомство Жуковского с творчеством Томаса Мура, происшедшее при посредничестве Д.Н.Блудова в августе 1818 г., поначалу не имело последствий, – русского поэта по сути не привлекали анакреонтические стихи ирландского современника. "Восточную повесть" "Лалла Рук" Жуковский прочел в дни берлинского праздника 1821 г., и вскоре был сделан перевод второй вставной поэмы, с которого, собственно, и началась подлинная известность Мура в России. Отзвуки "Лалла Рук" и событий берлинского праздника можно видеть и в индийской повести Жуковского "Наль и Дамаянти", и в его письмах, а также в созданных непосредственно после торжеств стихотворениях "Лалла Рук" и "Явление поэзии в виде Лалла Рук". Предположительно во второй половине 1820-х – начале 1830-х гг. Жуковским были переведены положенные на музыку Г.Спонтини иллюстративные стихотворения С.—Г.Шпикера к "живым картинам" берлинского праздника, основанные на сюжете "Лалла Рук" ("Мечта", "Пери", "Песнь бедуинки"). Следует признать, что "Лалла Рук" была единственным произведением Мура, к которому обращался, причем с завидным постоянством, Жуковский-переводчик.

Точностью воссоздания песенной основы стиха отличаются поэтические переводы из Томаса Мура, выполненные И.И.Козловым, творчество которого во многом предвосхитило появление романсов А.А.Фета и Я.П.Полонского, характеризовалось теплотой интонаций, внутренней воодушевленностью. Козлов мастерски передавал в переводных стихах меланхолию романтического сознания, обращался к мотиву человеческой памяти ("Романс" ("Есть тихая роща у быстрых ключей…"), 1823), подчеркивал невозможность свободного творчества в порабощенной стране ("Молодой певец", 1823), создавал образную картину гармоничного взаимодействия могучих сил живой природы ("Ирландская мелодия" ("Луч ясный играет на светлых водах…"), 1824), представлял лирическое воспоминание об умершей возлюбленной, голос которой доносился из "царства душ" ("Ирландская мелодия" ("Когда пробьет печальный час…"), 1824), раскрывал тему духовного одиночества творца, его внутреннюю драму ("Бессонница", 1827). Наиболее известно стихотворение Козлова "Вечерний звон" (1827; перевод стихотворения Мура "Those evening Bells" из первого сборника "National Airs"), в котором, по сравнению с оригинальным текстом, заметно усилены лирико-драматические акценты, подчеркнута элегичность содержания. Переводом "A Ballad. The lake of the Dismal Swamp" из цикла "Стихотворения, относящиеся к Америке" является баллада Козлова "Озеро мертвой невесты" (1832). В целом внимание Козлова к Томасу Муру отвечало его общему интересу к английской литературе, проявившемуся не только в переводах с английского на русский, но и в успешных попытках перевода на английский "Бахчисарайского фонтана" А.С.Пушкина, и в оригинальном творчестве на английском языке.

Таким образом, можно говорить о многообразии форм восприятия творчества Томаса Мура русской литературой эпохи романтизма, – это и переводы, и реминисценции из произведений Мура, и традиции его творчества, и литературно-критические отклики в периодической печати. Детальный анализ большого фактического материала, относящегося к 1820–1830-м гг., позволил не только вписать творчество инонационального писателя в контекст развития отечественной романтической литературы, но и отчасти уточнить представления о "золотомвеке" русской поэзии.