С самого первого дня проходная чем-то напоминала Роману зону досмотра в крупном международном аэропорту после свершившегося теракта. Ровный строй железных арок детекторов, длинный ряд рентгеновских установок, утроенное число вооруженной охраны, хищные прицелы многочисленных камер и презумпция виновности каждого из присутствующих.

— Следующий, — равнодушно повторял Роман, стоя за аркой детектора, и подкреплял свои команды легким движением опущенного к полу автомата.

Проверка выходящих из "опреснителя" рабочих давно уже стала формальностью; жесткая система наблюдения, многочисленные видеокамеры, весовые детекторы, рентгены и охрана с правом применения боевого оружия в случае нарушении режима давно отучили рабочих рисковать, пытаясь вынести воду за пределы комбината. За те два месяца, что Роман провел на пропускном пункте, не случилось ни одного ЧП; изредка ловили за вынос, да и то — тихо, мирно, без скандала и по мелочи, сто-двести миллилитров.

Впрочем, вскоре ситуация могла измениться — власти не зря опасались волнений: шестую неделю держалась рекордно высокая температура, потребность в воде увеличивалась, а дневная норма оставалась прежней. Доведенные жаждой до отчаяния, рабочие могли начать рисковать, считая, что терять им нечего.

Роман внимательно наблюдал за тянущейся к его детектору очередью. Рабочие "опреснителя" казались похожими друг на друга: одинаковое выражение усталости на лицах, одинаковая форма темно-серого цвета, плотно облегающая тело — если захочешь вынести что-либо с комбината, в такой одежде на себе ничего не спрячешь. Не скрывала эта форма и достоинства фигуры — разглядывание хорошеньких работниц было одним из немногих развлечений охранников.

В соседней очереди мелькнуло знакомое лицо. Роман встрепенулся и окликнул стоявшего неподалеку охранника:

— Никита!

— Чего тебе? — отозвался тот, не оглядываясь, и повел дулом автомата, пропуская к выходу очередного рабочего.

— Никит, поменяйся со мной.

Невысокий рыжий парень приподнялся на цыпочки и вытянул шею. Углядев затянутую в серый комбинезон девушку с забранными в тугой хвост волнистыми выгоревшими волосами, понимающе усмехнулся и, пожав плечами, согласно кивнул:

— Ну, давай.

Пожалуй, у каждого из охранников имелся свой круг "любимцев" — рабочих "опреснителя", чьи лица они почему-то запомнили, кому улыбались, с кем здоровались или даже перебрасывались несколькими ничего не значащими словами.

Роман ими тоже обзавелся; к одной же, высокой худенькой девушке с золотистыми бровями и прозрачными светло-серыми глазами, питал особую слабость. И, хотя на все свои приветствия он не получил ни слова в ответ, Роман продолжал ей улыбаться и старался попасть именно к тому пропускному пункту, через который она проходила. Ребята об этом знали и не лишали его удовольствия лишний раз бросить пару слов приглянувшейся работнице.

— Следующий, следующий, — повторял Роман, ожидая, когда же очередь дойдет до девушки.

Впрочем, нетерпение никак не повлияло на профессиональную наблюдательность.

— Стоять! — коротко приказал он рабочему, уже шагнувшему было забрать свою сумку. Еще раз посмотрел на цифры детектора и указал очерченный на полу, за рентгеновской стойкой, желтый круг. — Встаньте в центр. Ноги на ширину плеч, руки в стороны, — Он перекинул автомат за спину и, как положено по инструкции, поднял руки, показав ладони с тыльной стороны: — Сейчас я проведу личный досмотр.

Проверив рабочего, Роман разрешил тому забрать сумку и позвал сидящего за отгороженной от пропускных пунктов станцией охранника:

— Антон, посмотри его показатели за последние несколько дней.

— Это — случайная выборка, или ты его по подозрению выдернул? — вполголоса осведомился подошедший Антон, покосившись на вжавшего от испуга шею в плечи рабочего.

— Детектор показывает слишком высокий процент, — пояснил Роман. — Возможно, он пил.

Выявление незаконно пьющих на рабочем месте входило в число задач гидрохраны. Именно потому на проходную поставили весовые детекторы: они проверяли содержание воды в организме. Повышенный процент автоматически ставил работника под подозрение.

— Следующий! — скомандовал Роман, заняв свою позицию напротив арки. — Следующий!.. Следующий!.. Проходите, — это он сказал уже девушке, пригласив ее взмахом руки, а не дулом автомата.

Та, упорно избегая взгляда охранника, прошмыгнула сквозь детектор и повернулась к резиновой ленте рентгена, дожидаясь, когда появится ее сумка.

Сидящий за экраном просвечивающей установки Серёга, коренастый усатый мужик лет сорока, ухмыльнулся, глянув на Романа, и остановил ленту, делая вид, что рассматривает содержимое сумки.

Роман шагнул к девушке и на секунду замялся, в который раз пытаясь сообразить, как же лучше завязать разговор. Не нашел ничего лучше, чем улыбнуться и деланно свойски, словно у давней знакомой, осведомиться:

— Жарковато сегодня, да?

Девушка вздрогнула и бросила на него быстрый взгляд. Повернулась спиной и пробормотала:

— Жарко.

Роман успел заметить испуг в прозрачных серых глазах и с досадой вздохнул. Гидрохранников неизменно воспринимали как врагов. Хотя какой он им враг, в самом-то деле? Он — наёмный работник, как и остальные, просто выполняет несколько другие функции. И льгот ему никаких не полагается, его дневная норма — три литра питьевой воды третьей категории очистки, как и у всех. Разве что в очереди за ней стоять не надо.

Когда Роман решил идти в гидрохрану, он не думал о том, что пересекает линию, которой люди отделяют себя от "них". У него была благородная, как и положено наивной юности, Цель — обеспечить каждому положенную норму питьевой воды. И тогда у него еще были друзья, для которых Ромка остался Ромкой даже в синей форме.

Какое-то время он считал, что здравомыслящие люди не могут не понимать: гидрохрана создана для их же блага, ведь если бы государство не контролировало расход питьевой воды, то ее давно бы уже не осталось. И что синяя форма не помешает людям видеть в нем человека, а не служащего гидрохраны.

Роман ошибался. Стоило лишь кому-либо узнать, что он гидрохранник — и Роман словно натыкался на невидимую стену, отгораживающую его от мира: он по одну, а все остальные — по другую сторону. На Романа смотрели, но видели не его. Видели его синюю форму. Видели государство, которое взяло под жесткий контроль все пресные источники, которое строго дозировало выдачу воды и не давало вволю напиться.

Вот и эта девушка тоже…

Впрочем, десять лет службы стесали с Романа неуместную сентиментальность — он уже давно привык к испугу в глазах людей и к вынужденному одиночеству, которое обеспечила ему форма гидрохраны.

Сидевший у экрана рентгена Серёга едва заметно пожал плечами, словно извиняясь, и нажал на кнопку. Лента тихо зашелестела; из-под резиновой бахромы камеры показался черный рюкзачок. Девушка быстро его схватила и заторопилась к выходу.

— Приятного вечера, — запоздало бросил ей вслед Роман. Поправил автомат и повернулся к арке детектора: — Следующий!

***

На следующий день горячее солнце продолжало жарить всё также безжалостно, как и предыдущие полтора месяца. Вымораживающим камерам "опреснителя" не хватало мощностей, и потому по всему комбинату отключили кондиционеры. Роман взмок буквально через час после начала своей смены.

— Следующий!.. Следующий!..

Полученная накануне дневная норма питьевой воды израсходовалась, как обычно, быстро. Полтора литра — приготовить еду, пол-литра — заварить чай. Остальное Роман просто выпил. Брать на работу пришлось из собственных запасов, которые, впрочем, подходили к концу: от купленных на прошлой неделе двадцати литров питьевой воды осталось всего четыре. Пятьдесят литров воды второй категории очистки — постирать, помыть овощи-фрукты, почистить зубы — тоже заканчивались.

Тугой хвост волнистых выгоревших волос Роман заметил, едва только девушка вышла из цеховых помещений в проходную. В этот раз она встала в очередь к самой крайней арке детектора, через четыре пропускных пункта от него.

— Леш, я перемещусь, ладно? — незамедлительно обратился он к напарнику и прошел к крайней арке. Один из двоих охранников, стоявших там, без слов направился на его прежнюю позицию.

— Ну, и долго ты еще будешь с ней здороваться? — сразу же понял причину его маневров Никита. Перевесил поудобнее автомат через плечо и, краем глаза наблюдая за проходящим под аркой рабочим, продолжил: — Пора бы уже переходить к активным действиям… Следующий!

— Не учите меня жить, — добродушно отмахнулся от него Роман. — Сам как-нибудь разберусь.

Арка соседнего детектора беззвучно вспыхнула желтым — повышенный процент содержания воды.

— Стоять, — скомандовал безусый парнишка в новехонькой синей форме, приподнимая автомат.

Лысый плотный мужик лет сорока пяти замер было на месте, затравленно оглянулся, а затем вдруг отчаянно метнулся к выходу.

— Стой, стрелять буду! — тонким голосом выкрикнул охранник. Совсем еще зеленый — выкрикнул, вместо того, чтобы применить оружие, хотя все основания налицо.

Роман вздохнул и потянулся к парализатору — рабочему хватит и этого. Прицелился, нажал на курок — и мужик рухнул, словно кто-то поставил ему подножку.

В считанные секунды появился начальник гидрохраны "опреснителя"; рабочего бесцеремонно подняли с пола и, расстегнув облегающую спецовку, обнаружили приклеенный к животу большой тонкий пластиковый пакет, наполненный водой.

— Жара страшная… Дочкам нормы не хватает, а денег на воду нет, — всхлипывал мужчина, когда двое охранников волокли его, вяло повисшего у них на руках, к выходу, — Они же маленькие, не понимают, соленую воду из-под крана пьют… — донеслось с улицы прежде, чем тяжело захлопнулись металлические двери.

Гидрохрана восстанавливала порядок в проходной; рабочие выстраивались к аркам детекторов, прошедшие проверку редкой серой цепочкой потянулись к выходу.

До девушки очередь дошла почти полчаса спустя.

Рыжий Никита осклабился и демонстративно отступил в сторону. Роман приготовил улыбку и шагнул вперед, собираясь на этот раз спросить имя.

И промолчал.

Уперся взглядом в туго обтянутую эластичной тканью грудь. Конечно, там было на что посмотреть, но причина его внимания на это раз объяснялась не понятным мужским интересом.

Грудь девушки за столько встреч Роман успел давно и хорошо рассмотреть. И был абсолютно уверен, что еще вчера та была как минимум на размер меньше…

Миг сомнения длился до бесконечности. Усилием воли Роман положил ему конец.

— Пройдите в центр, пожалуйста, — деревянным голосом попросил он и указал на желтый круг за рентгеном.

Девушка вскинула на него прозрачные глаза и тут же отвела взгляд.

— Ноги на ширину плеч, руки в стороны, — продолжил он, механически перекидывая автомат за спину и показывая тыльные стороны кистей: — Сейчас я проведу личный досмотр.

Краем глаза он заметил, как Никита поднял вверх большой палец и одобрительно закивал головой, словно говоря: вот это я понимаю, давно надо было так познакомиться.

Как положено по инструкции, Роман провел ладонями по спине, ногам и рукам девушки — быстро, формально. Затем медленно, чуть нажимая, провел тыльной стороной ладони — сначала по груди, затем, еще медленнее, под ней. Под эластичной материей формы отчетливо прощупывалась не упругая мягкость тела, а текучая мягкость воды.

Роман задержал руки под грудью, большими пальцами нащупал края жестких полос, герметично закрывающих каждый пластиковый пакетик, уложенный в чашечки бюстгальтера. Миллиграмм двести в каждом, не меньше.

Девушка стояла с безучастно опущенной головой и разведенными в сторону руками; она знала, что ждёт её за вынос воды. На миг Роман почувствовал себя почти палачом. Девушка медленно подняла взгляд на охранника. Несколько долгих секунд тот смотрел прямо в прозрачные серые глаза; все звуки проходной стихли, только оглушающе громко, отдаваясь частыми толчками в его пальцах, билось ее сердце…

Наконец, Роман убрал руки с груди девушки и тихо произнес, отворачиваясь:

— Свободны.

***

Пол вагона метро монотонно покачивался; мутное стекло отражало отмеченные одинаковой печатью усталости и оттого похожие друг на друга лица пассажиров. После двенадцатичасовой смены в раскаленной проходной "опреснителя" прохлада подземки казалась райским блаженством.

Десятилитровая канистра с питьевой водой приятно оттягивала руку. В который уже раз Роман подумал о том, что бы он делал, не получай он так прилично в гидрохране — ведь только на положенную норму в три литра протянуть сложно. Собственно, Роман вообще с трудом представлял себе, как выкручиваются на трех литрах те же рабочие "опреснителя", с их более чем скромными зарплатами.

Хотя — чего тут представлять, выкручиваются. И тот мужик, которого он сегодня подстрелил. И та девушка, которую он должен был бы сегодня задержать, но почему-то отпустил… Почему? Пожалел? Тогда всех жалеть надо. У одних — маленькие дети, у других — старики-родители, у третьих — родня из ближней заграницы, без гражданства и, следовательно, без права на воду… Только вот если разрешить каждому взять чуть больше положенного, скоро, совсем скоро воды не останется вообще…

Кто-то из пассажиров прибавил громкость, и с экранов в голове и хвосте вагона раздался четкий голос диктора, читающего новости:

— Продолжается бурение Поволжской сверхглубокой скважины. На сегодняшний день отметка составляет десять тысяч семьсот метров. Представители Гидразведки отказываются от комментариев. Из неофициальных источников стало известно, что до сих пор структура извлеченной породы не дает надежды на то, что в районе бурения будут найдены артезианские воды… Сегодня вновь произошло вооруженное столкновения на финско-карельской границе. Число жертв уточняется. На охрану Ладожского озера, одного из последних невысохших пресноводных озер Европы, было направлено семь подразделений гидрохраны, а также четыре батальона сухопутных войск, включая один танковый и один мотострелковый. В Архангельской, Ленинградкой и Вологодской областях уже появились первые беженцы из Карелии. Напоминаем, что в соответствии с положением Женевского договора о водных ресурсах, нарушение международных соглашений о водоразделе дает пострадавшему государству право применять для защиты военную силу…

Стоявший справа мужик процедил сквозь зубы ругательство.

— Вот только очередной войны нам не хватало, — подхватила сидевшая на скамье пенсионерка, прижимая к себе драгоценный бидон с водой.

Ее справедливое замечание не вызвало отклика среди пассажиров, они продолжали безучастно пялиться в никуда. Никому не хотелось думать о войне — жизнь и без того не радовала. Перенаселение, парниковый эффект, изменение климата и разрушительная деятельность человека все-таки привели к тому, что запас пресной воды, традиционно считавшейся возобновляемым ресурсом, катастрофически истощился: люди расходовали во много раз быстрее, чем пополнялись природные запасы. Бытовые опреснители взлетели в цене до небес, промышленные не справлялись со спросом. И случилось то, что в своё время вызывало снисходительную усмешку скептиков, уверенных, что этого не произойдет, пока в Арктике остаются льды, — начались войны за воду…

Несмотря на довольно поздний час, вагоны метро шли битком. И, когда подъехали к его станции, мощный поток пассажиров буквально вытолкнул Романа на платформу.

В толчее он едва не сбил с ног какую-то девушку.

— Извините.

— Ничего страшного, — отозвалась та.

Роман не сразу узнал ее — в легком цветном сарафане, с рассыпавшимися по плечам выгоревшими волосами, она мало походила на зажатую, настороженную работницу "опреснителя", опускающую глаза в пол под хищными прицелами камер и пристальными взглядами охранников.

Зато девушка узнала Романа почти сразу, едва лишь встретив его взгляд. Узнала, несмотря на отсутствие формы, и в испуге отшатнулась, прижав к губам ладонь.

Роман молчал; девушка, как загипнотизированная, смотрела на него не отрываясь. Пауза затягивалась.

— Тебя как звать-то? — спросил он наконец.

— Юля, — едва слышно ответила она.

— Юля, — повторил он и замолчал, не зная, что сказать дальше.

Поезд уехал в глубину черного тоннеля, поток пассажиров схлынул, под желтым светом старинных люстр на опустевшем граните платформы осталось только двое.

— Недалеко живешь? — словно решив для себя что-то, спросил Роман.

Юля кивнула и отвела взгляд.

— Тебя проводить?

Девушка тяжело вздохнула и пожала плечами, словно говоря: "А у меня есть выбор?" Потом медленно подняла на него на него глаза, и Роман, отчетливо разглядев в прозрачной серой глубине обреченность, в сердцах плюнул — да уж, удачный он момент выбрал.

Сказать, что она неправильно его поняла? Что он не то имел ввиду? Что он ничего не ждет от нее за то, что отпустил сегодня на проходной?

Все приходящие на ум слова казались громоздкими, неловкими и бессмысленными.

Роман, глядя на девушку сверху вниз, слегка покачал головой; уголок губ дернулся в кривой ухмылке, предназначенной не ей, а ему самому.

— Эх, ты… Ну, тогда до завтра, — сказал он, круто развернулся и зашагал к эскалатору.

***

Прошла неделя. Жара не спадала.

Юля уже не пыталась избежать встреч с Романом.

— У меня скоро смена заканчивается… Может, сходим куда-нибудь? — предложил он однажды.

Не глядя на него, девушка продиктовала номер телефона. Не видя выражения ее глаз, Роман так и не понял, почему она согласилась.

Несколько часов спустя, сидя за столиком уличного кафе на медленно остывающем в сумерках проспекте, по односложным ответам и безразличному выражению глаз, упорно смотрящих мимо него, Роман убедился в своих подозрениях — девушка пришла потому, что после инцидента на проходной просто боялась отказать.

— Юля, посмотри на меня, — не выдержав, попросил Роман. — Я уже давно хотел пригласить тебя куда-нибудь сходить, да только всё как-то… всё как-то не мог собраться. Я понимаю, что выбрал не самый удачный момент, но… но так уж вышло… В общем, если хочешь — иди домой, не надо со мной здесь сидеть.

— Почему ты тогда меня отпустил? — подняла на него глаза девушка.

— Потому что ты мне нравишься, — честно ответил Роман.

Юля откинулась на спинку стула и с вызовом уставилась на охранника:

— У меня дома маленький ребенок, его дневная норма — всего два литра. А что такое два литра в этой жаре? Так что я ничуть не раскаиваюсь!

Роман повертел в руках белоснежную салфетку.

— А что, кроме кражи, других способов нет?

— Ну, почему же, — все так же с вызовом ответила Юля. — Начиная с третьей недели каждого месяца, когда вся моя зарплата уже потрачена на воду, я могу выходить на панель. Говорят, с одного клиента берут по пол-литра.

— Я имел ввиду — помочь совсем некому?

— Совсем, — деланная бравада слетела с девушки.

— Выпьешь? — мягко предложил охранник.

— А давай! — как-то отчаянно тряхнула копной выгоревших волос Юля.

— Два ваших фирменных — акваретто со льдом, пожалуйста, — обратился Роман к официанту.

Хорошо вышколенный, тот ничем не выдал своего удивления, и уже через пару минут на столе оказались высокие, запотевшие хрустальные фужеры, в которых, погружённые в обжигающе-холодную чистую воду, тихо потрескивали крупные кристаллы прозрачного льда. Напиток богов… и богачей.

Оторопевшая, Юля взглянула на своего спутника так, словно увидела в первый раз.

— Спасибо, — наконец, тихо произнесла она: — Роман, как ты оказался в гидрохране?

— Как все, — пожал плечами он. — Пришел в рекрутский центр…

— Да нет, — перебила его Юля. — Почему? Почему ты пошел туда? Ты не похож на…

— На мерзавца и подонка? — закончил Роман за нее и покачал головой. — Тебе, может, в это сложно поверить, но гидрохрана состоит вовсе не из таких.

— Я знала только таких, — едва слышно возразила девушка.

— Да никого ты не знала, — махнул рукой Роман. — Откуда ты могла знать? Стоит только человеку одеть форму — и всё, он для всех как-будто умирает. А почему? Работа как работа.

— Работа против людей.

В ответ Роман лишь вздохнул — эту стену ему не разрушить и не преодолеть. Медленно сделал глоток ледяного акваретто и неожиданно для себя впервые в жизни захотел вдруг что-то объяснить.

— Мой отец погиб в войне за Байкал, — тихо начал Роман. — Мама не успела его даже похоронить, бежала со мной за Урал. Потом мы оказались в Подмосковье. Через несколько лет водонапорную башню района захватила вооруженная банда, и раздача питьевой воды прекратилась. Гидрохрану тогда всю стянули на оборону Можайского водохранилища, помочь было некому. Когда же, наконец, охранники приехали и выбили бандитов из башни, мы все уже больше двух недель пили неочищенную воду изо рвов, что остались после торфяных разработок. Многие подхватили инфекцию; моя мама тоже заразилась дизентерией и умерла от осложнения. Тогда-то я и решил пойти в гидрохрану. Хотел, чтобы то, что случилось в нашем поселке, больше нигде и никогда не повторилось. Хотел, чтобы каждый получал причитающуюся ему норму воды. Хотел… хотел помогать людям, — закончил он и криво усмехнулся.

"Хотел помогать людям — но почему-то стал их врагом", — невысказанная фраза комом стояла у него в горле.

Юля же сосредоточенно смотрела мимо него и молчала.

В сгустившихся сумерках зажглись уличные фонари, на землю легли четкие тени их столбов. Одна из теней упала на столик, ровно посередине — словно стремилась обозначить границу между двумя сидящими за ним…

***

Шедшая из крана вода была откровенно соленой; водоподготовка не справлялась с объемами потребления и из пяти стадий очистки — осветления, умягчения, обессоливания, удаления газов и улучшения органолептических свойств, едва ли прогоняла воду через две.

"Опреснители" перешли на круглосуточный режим работы. Вымораживающие камеры гудели от напряжения. Были срочно приведены в действие все резервные установки обратного осмоса и запущены находящиеся на ремонте "испарители".

Невыносимая жара держалась уже почти два месяца. Улицы города словно тяжело переболели оспой — так густо они покрылись ямами и резервуарами, вырытыми в надежде на осадки. Люди продолжали копать новые, а имеющиеся углубляли и выстилали готовые гидроупорными материалами… Вот только безжалостно ясное небо не давало ни малейшей надежды на дождь.

Власти настоятельно рекомендовали как можно меньше двигаться и призывали людей не дышать через рот, чтобы уменьшить потерю влаги организмом. Дневную норму не повысили. Не потому, что не хотели, а потому, что раздавать было нечего — осадков не выпадало три месяца, все резервуары чистой воды давно опустели, а уровень в водохранилищах стремительно понижался.

Гидрохрана была переведена в состояние боевой готовности.

Город медленно заполняли жажда, паника и отчаяние.

Еще никогда за десять лет службы, даже когда он привозил воду в обезвоженные районы, даже когда оборонял источники от обезумевших от жажды людей, Роман не видел столько ненависти в обращенных на него взглядах.

— В цехах говорят, что власти скоро перестанут выдавать и эти три литра, так что, пока не поздно, нужно захватить оставшиеся в городе источники, — рассказала ему Юля однажды вечером, через несколько дней после встречи в кафе.

Она впервые пригласила его к себе домой; они сидели за столом на крошечной кухне и пили чай — Роман принес с собой два литра воды; ребенок мирно спал в соседней комнате, сжимая в руке пустую бутылочку.

— А что будет, если в городе начнутся беспорядки? Вы перекроете доступ ко всем источникам?

— Не мы, — поправил ее Роман. — Гидрохрана не принимает таких решений, она их лишь исполняет.

— Если дело дойдет до уличных боев, для людей не будет иметь значения, что вы — просто исполнители, — девушка вздохнула и тихо призналась: — Я боюсь.

— Чего ты боишься? Все будет в порядке, воду выдавать не перестанут, поверь мне, — с уверенностью, которой он сам не испытывал, сказал Роман, — Правда, и норму не увеличат. Если сейчас прибавить хотя бы по литру, вот тогда воды не хватит.

— И этого тоже… Но я куда больше боюсь войны.

— Не будет никакой войны — зря я, что ли, в гидрохране служу?

Юля не поддержала шутку.

— Мне страшно.

Роман взял ее за руку и, словно решив для себя что-то очень важное, предельно серьезно произнёс:

— Не бойся. Вы больше не одни.

***

Сирена взвыла в проходной "опреснителя" так внезапно, что Роман вздрогнул и непроизвольно схватился за автомат.

Ослепительно-красным вспыхнули огни тревоги.

— Рабочие захватили камеру конденсации, — объявил появившийся в проходной начальник гидрохраны, плотный черноволосый майор, на ходу застегивая бронежилет.

Роман похолодел — именно там работала Юля. Успела ли она выйти до захвата?

— Вы трое — берёте снайперки — и на крыши напротив окон камеры, — быстро раздавал приказы майор. — Все, у кого есть боевой опыт — со мной. Остальные — очистить оба дистилляционных цеха, заблокировать все выходы, оцепить периметр, вызвать подкрепление.

Требования рабочих оказались предсказуемы:

— Повысьте нам дневную норму.

— Мы не уполномочены принимать такие решения. Немедленно разблокируйте двери и прекратите беспорядки, — неслось им в ответ через громкоговоритель.

— Значит, приведите сюда тех, кто уполномочен. Иначе мы выльем воду из всех цистерн.

— Там сейчас вся дневная норма комбината, — паниковал невысокий усатый администратор "опреснителя", отчаянно заламывая руки. — А наша дневная норма — это половина пресной воды, которую должны раздать сегодня в городе… Вы же понимаете, что произойдёт, если… когда люди не получат воду? Беспорядки! Уличные бои! Война!

— Сколько в цеху человек? — отмахиваясь от него, как от назойливой мухи, спрашивал по рации у снайперов майор. — Сколько требуется времени для того, чтобы отвинтить крышки цистерн? — тряс он ошалевшего администратора. — Что значит — примерно полминуты? Мне до секунд знать надо, я тут, мать вашу, штурм планирую или что? — в ярости кричал он и поворачивался к охранникам. — Готовность к захвату — шесть минут! Двадцать секунд — на взятие помещения под контроль! Снайперы — снимаете каждого, кто приблизится к крышкам цистерн. Бойцы, стрелять на поражение в любого, кто не в горизонтальном положении!

Роман прикусил губу. Далеко не все рабочие, находящиеся в камере — бунтовщики. Но говорить это начальнику гидрохраны бесполезно. Что такое — полсотни жизней против пятнадцати тысяч тонн пресной воды? Да он и сам понимал: это ничто по сравнению с тысячами, десятками тысяч жертв, которые появятся, если не получивший дневной нормы город взорвется уличными беспорядками…

Позиции заняты, предохранители с оружия сняты.

— Готовность три… два… один… Пошли!

Направленный взрыв снес забаррикадированные ворота конденсационной камеры. В поднявшейся пыли рабочие в своих серых костюмах были почти неразличимы.

— Всем лежать, руки на голову!

Пули щелкали по стенам и полу.

Перепуганные рабочие бестолково носились по помещению.

— Огонь на поражение! — орал стоящий прямо за плечом Романа майор.

В бетонной пыли и беспорядочном мельтешении тел Роман только водил автоматом из стороны в сторону, выглядывая копну выгоревших волос, пока, наконец, не увидел.

— Юля! — закричал он, срывая голос. — Юлька, ложись!

Кажется, девушка расслышала его. Обернулась, ища глазами.

— Стрелять! — надрывался майор, не глядя поливая автоматной очередью камеру. — Стрелять, мать твою! — подскочил он к Роману. — Стрелять по всем стоящим! — и, вскинув оружие, направил его в сторону рабочих, там, где стояла Юля.

Роман не размышлял ни секунды. Коротким движением выбил автомат из рук майора, подбежал к Юле и повалил ее на пол.

— Лежи, не поднимайся, — приказал он. — Заползи под цистерны и лежи. Ни в коем случае не вставай. …Оседала поднятая взрывом пыль. Вдалеке истошно вопили сирены спешащей на место происшествия подмоги. Надрывались рации. Матерились охранники. Стонали раненые рабочие.

Майор поднялся с пола, подобрал автомат, отряхнулся. Подозвал к себе несколько охранников и кивнул на Романа. Тот спокойно протянул оружие. Сожалений не было — Роман знал, на что шёл и что его ждёт.

***

Наталья Петровна поставила на землю полное ведро, надела резиновые перчатки и с тяжелым вздохом оглядела бетонную площадку перед мрачным восьмиэтажным зданием. Сколько их не гоняй, как ни следи за территорией, всё равно пробираются, всё равно мазюкают. А людям потом отмывать.

Уборщица обычно не читала меловые послания, оставленные содержащимся в центре особо строгого режима преступникам. А что там читать — всё одно и то же: "Пахан, мы тебя ждем", "Димон, крепись, осталось немного", "Серый, гад, выйдешь — урою"…

Однако, с недавних пор в самом углу бетонной плиты стало появляться новое послание. Она смывала его каждое утро, но на следующий день надпись снова была там — будто периметр тюрьмы вовсе и не охранялся от посторонних визитёров. Наверное, поначалу неведомый письмописец оставлял и имя, но, убедившись, что привлек внимание адресата, имя писать перестал, и теперь надпись читалась просто: "Ты больше не один".

Наталья Петровна вздохнула, окунула тряпку в ведерко с солёной водой и, наклонившись, принялась оттирать меловое послание. Она не знала, что каждый день из узкого окна на восьмом этаже наблюдал за тем, как пропадают под ее тряпкой эти буквы, один заключенный. Он терпеливо дожидался, когда послание полностью исчезало с бетонной плиты, и только тогда отходил от окна. Садился на скрипучую железную койку, рассеянно скользил взглядом по грязным стенам и улыбался…