ВСТУПЛЕНИЕ

Ночь пропиталась запахом бойни и страха. Демоны с каменными глазами, застывшие на карнизах парных башен, равнодушно следили за утонувшим в безумии городом. Не найти стражников более внимательных и более бесполезных — причудливые скульптуры с однорогими лбами, львиными пастями, обезьяньими телами и драконьими крыльями видели абсолютно всё. И никогда ни во что не вмешивались. Они не обращали внимания на девушку, стоявшую прямо под ними. Невидимая в тени высоких башен собора, та крепко прижимала ладони ко рту и испуганно всматривалась в распускающиеся цветы пожаров над крышами домов.

— Не может быть… не может быть, — шептала она.

Неловкое заклинание не помогало: страшная ночь не пропадала, отказывалась уступать место знакомой Алексеевской роще с её высокими, упирающимися в пасмурное вечернее небо корабельными соснами, видевшими, наверное, ещё начало династии Романовых. А ведь совсем недавно девушка гуляла там, неподалеку от деревянного домика под конической крышей — музея старинной русской охоты. С наслаждением вдыхая сладковатый запах тронутого теплой осенью леса, она осторожно ступала по мягкой земле, проводила рукой по шершавым стволам и мечтала. Представляла, будто стоит только шагнуть в сторону, в море жёлтой листвы — и она увидит охотничий дворец русских царей, нетерпеливо бьющих копытами лошадей и свору рвущих привязь гончих… Девушка закрыла глаза и, медленно шагая сквозь заросли, прислушалась — не прозвучит ли неподалеку охотничий рожок?

— Лиль, далеко не уходи, — донёсся до неё весёлый голос подружки, а потом её внезапно захлестнул запах гари и сточной канавы.

Резко открыв глаза, девушка ахнула — она ничего не видела, её внезапно окружила ночь.

Когда глаза чуть привыкли к темноте, она разглядела впереди громаду высокого здания и отходящие от него узкие улочки; в глубине некоторых пылали пожары. Выглянувшая на миг из-за облаков луна выхватила из тёмного силуэта бесшпилевые башни, узорчатый круглый витраж-розетку на фронтоне, скульптуры иудейских царей и химер и барельефы из зодиакальных знаков. Несколько мгновений Лиля недоверчиво рассматривала возвышающееся перед ней строение, а потом вскрикнула и прижала ладонь к губам.

Нотр Дам де Пари! Нет сомнений, второго такого в мире нет.

Задуматься над тем, откуда в Алексеевской роще появился этот знаменитый собор, девушка не успела — в узкой улице неподалеку показалась толпа, вооруженная пиками и чадящими факелами. Зарычав, словно дикие животные, люди взломали помеченную белым крестом дверь в одном из домов и ворвались внутрь. Несколько мгновений спустя из окна третьего этажа выпрыгнул человек. Он тяжело упал на мостовую, и озверевшие люди мгновенно затоптали его. Ещё одного вытащили на улицу и закололи пиками. Крики метались в темноте узкой улочки, отскакивали от стен домов и разлетались над крышами… Слепые от ярости взгляды, нащупавшие её в темноте, Лиля ощутила почти физически — и сорвалась с места, резко, не раздумывая.

Казалось, целую вечность девушка неслась по незнакомому, пропахшему кровью и пожарами городу. Она пряталась в тенях узких переулков, чтобы второпях перевести дух, и снова бежала; оставаться на месте не было сил. Как только она останавливалась, ей захлёстывал панический ужас — где она? Как она тут оказалась? Как вернуться? Что, если её поймают?..

Когда кто-то резко схватил её за руку и довольно грубо дёрнул, останавливая, страх парализовал Лилю настолько, что она даже не закричала. Тем не менее, жёсткая ладонь всё равно зажала рот.

— Тихо! — выдохнул прямо в ухо незнакомый мужской голос.

— Она? — спросил кто-то сзади.

— Она, конечно — ты много здесь видел людей в джинсах?.. Идти можешь? Лиля не поняла, что последний вопрос обращен к ней. Не дождавшись ответа, мужчина просто потянул девушку за собой, в лабиринт узких улиц. Лиля не сопротивлялась — шоковое состояние замедляло реакцию. Воздух по-прежнему был пропитан запахом гниения, гари и крови. Издалека доносились дикие вопли толпы. И трупы — множество трупов. Трупы, валяющиеся в канавах, трупы, повешенные за ноги на столбах и балках, трупы, растерзанные на мостовых…

Сквозь плотную завесу страха в сознание девушки, наконец, пробился вопрос: кто её ведет? Куда? Зачем? Лиля дернулась, пытаясь вырваться из крепкой хватки. Разумеется, освободиться не получилось. Но, совершенно неожиданно для неё, мужчина остановился. — Что такое? Девушка судорожно сглотнула, рассматривала незнакомца. Черноволосый, напряжённый, сосредоточенный. Бросила взгляд на второго, державшегося сбоку, и вздрогнула — он был словно зеркальным отражением первого.

— Куда вы меня ведете? — с трудом спросила она.

— Не куда, а откуда, — краешек губ незнакомца дернулся вниз в намёке на неожиданную улыбку. — Отсюда… Еще немного, и всё закончится.

Слова не доходили до сознания.

— Где я? Что со мной случилось?

— Давай сначала выберемся, а потом мы ответим на все твои вопросы, хорошо? — терпеливо отозвался незнакомец.

— Кто вы?

Второй мужчина, видимо, расслышал нотки истерики, прорезавшиеся в голосе девушки, и негромко, но решительно приказал:

— Если хочешь отсюда выбраться, не раскрывай рта и делай то, что мы тебе говорим, ясно?

Было в его голосе что-то такое, что просто не позволяло спорить, и девушка согласно кивнула. Выбраться отсюда, где бы это «отсюда» ни было, ей хотелось больше всего на свете.

На небольшую группу людей, таких же распаленных и кровожадных, как и все остальные в этом обезумевшем городе, они налетели совершенно неожиданно — буквально столкнулись с ними за резким поворотом очередной узкой улицы.

Из быстрого, напряжённого обмена агрессивными репликами Лиля не разобрала ни слова. А потом какая-то сила резко отнесла ее в сторону. Девушка не сразу поняла, что её просто оттолкнули.

— Жди здесь, — только и услышала она. Больно ударившись плечом о холодную каменную стену дома, Лиля вскрикнула и, не удержавшись на ногах, сползла на влажную землю.

Драку, развернувшуюся на сжатой темными домами узкой улице, слабо освещали всполохи пожаров. И без того напуганная, Лиля не могла уследить за её ходом. Она не разбирала быстрых выпадов и стремительных блоков, не понимала, кто бьёт и кто падает на землю, только сжималась от звуков тяжёлых ударов и ожидала, что толпа вот-вот сомнет её неожиданных защитников — ведь тех всего двое.

Когда очередной всполох пламени выхватил из темноты болезненно согнувшуюся фигуру, как ей показалось, одного из тех двоих, что обещали вывести её отсюда, девушка обреченно закрыла глаза. Сейчас, вот еще минута — и толпа набросится на неё. «Бежать! Надо бежать!» — внезапно осознала Лиля. С трудом поднявшись на дрожащие ноги, она осторожно, шаг за шагом, плотно прижимаясь к стене — хоть бы не заметили! — пятилась к спасительной темноте соседней улочки. Удалившись, как ей показалось, на безопасное расстояние, девушка развернулась и, не прислушиваясь более к звукам драки, побежала.

Куда? Неважно!

Бежать! Только это и имело сейчас значение. Лиле показалось, что прошло всего несколько мгновений — и чья-то рука снова крепко схватила её, резко останавливая.

Эта же рука удержала от падения. Крик замер на губах — обернувшись, девушка встретилась взглядом с уже знакомым ей черноволосым незнакомцем.

— Вы… — начала было она и испуганно замолчала, разглядев злое выражение лица мужчины.

— Сказали же — ждать там, — процедил он сквозь сжатые зубы и дёрнул за руку: — Пошли!

Снова темные улицы и вонючие канавы, бесчисленные повороты и грубые булыжники под ногами. Девушка не смотрела по сторонам и не слышала редких фраз, которыми обменивались её спутники. Не задавала вопросов.

Не вздрогнула, когда ей довольно бесцеремонно закрыли глаза ладонью. А когда, наконец, убрали руку, то вокруг шумели, стряхивая разноцветную листву, высокие деревья, и занимался рассвет. Ещё несколько шагов — и показался знакомый деревянный домик, музей старинной русской охоты. Мужчина, державший Лилю за руку, усадил её на траву и вынужден был опуститься рядом с ней на корточки, потому что она судорожно стискивала его ладонь и, похоже, просто не могла разжать пальцы. Другой коротко сообщал кому-то в трубку:

— Из Алексеевской рощи… Всего несколько часов… Хорошо, сейчас подойдём.

Затем всё ещё оглушенную пережитым Лилю провели через рощу, мимо охотничьего домика, сквозь корабельные сосны.

Впереди показалась трасса. На размытой утренними сумерками обочине, явно дожидаясь именно их, стояла тёмно-синяя «ГАЗель».

Лиля замедлила шаг.

— Что это было?

Похожие друг на друга словно зеркальные отражения черноволосые мужчины переглянулись. Державший её за руку смотрел вопросительно. Шедший рядом безразлично пожал плечами:

— Как хочешь. Все равно последние сутки ей сотрут из памяти.

— Что значит — сотрут? — девушка испуганно дёрнулась; мужчина крепче сжал её ладонь, не давая вырваться. — Где я была? Кто вы?

— Ты была в Париже, — спокойно ответил мужчина, по-прежнему не выпуская её руки. — Двадцать четвертого августа тысяча пятьсот семьдесят второго года. В Варфоломеевскую ночь.

— А вы?

— А мы пришли увести тебя оттуда. И увели.

— Но… как?

Мужчины не спешили отвечать. Из «ГАЗели», тем временем, выскочила расторопная молодая женщина, взяла девушку за руку и ласково, но настойчиво повела её к машине, успокаивающе приговаривая:

— Тихо, тихо, всё хорошо. Мы отвезём тебя в больницу, ты там немного отдохнешь, успокоишься, а потом тебе всё объяснят.

Лиля нерешительно оглянулась на стоявших позади черноволосых мужчин и потому не увидела, как женщина достала шприц. Почти не почувствовала укола.

И прежде, чем мир окончательно исчез, откуда-то издалека до девушки донёсся едва различимый женский голос:

— Уже вечером ей можно будет возвращаться домой.

А, может, ей это только показалось.

 

ГЛАВА 1

Лабиринт отходящих от Яузы улочек — идеальное место для того, чтобы изучать развитие архитектуры последних двухсот — и общества последних двадцати лет. Здесь мирно соседствуют элегантные особняки конца девятнадцатого века, пролетарские бараки двадцатого и кичливые коттеджи двадцать первого.

Живется им, впрочем, по-разному — не все каменные «старожилы» лабиринта у Яузы получили шанс на вторую жизнь. Одни обрели новую судьбу в руках банкиров, рестораторов и предпринимателей; другие, сыпя штукатуркой с дряхлых стен, доживали свой век без надежды на воскрешение, вместе со своими жильцами, такими же старыми, как и они сами.

Торопливо шагавший по улице молодой человек не смотрел по сторонам, история развития архитектуры его не занимала. Пряча лицо от снежного ветра за поднятым воротником, парень спешил к старинному трехэтажному особняку благородного серо-стального оттенка, одному из тех, кого помиловали бури прошедшего века. Отремонтированное, с пластиковыми окнами и зеркальными стеклами, здание, как следовало из неброской вывески над входом, вторую жизнь обрело в руках некой организации под названием «Бастион».

Когда-то этот дом принадлежал зажиточному провинциальному купцу не то из Симбирска, не то из Рыбинска. Купец страстно мечтал вписаться в столичное общество и решил во что бы то ни стало доказать свету, что вполне этого достоин. Первым шагом на пути к заветной цели стала постройка московской резиденции в соответствии с самыми передовыми тенденциями. Для этого купец нанял прогрессивного архитектора-модерниста, а уж тот постарался на славу.

Дом был составлен из разных по величине кубов, к которым со всех сторон примыкали причудливой формы крылечки, портики и балкончики, декорированные изящной ковкой, а фасады являли миру окна самой разнообразной формы. Затейливая чугунная решетка на невысоком каменном постаменте ограждала особняк от соседей. Театральная тумба, установленная по настоянию купца как наглядное доказательство его причастности к культуре, высилась у самых ворот. Правда, теперь вместо театральных афиш она пестрела проспектами, рекламное содержание которых печально дисгармонировало с барельефами а-ля антик, украшавшими тумбу по верху.

Однако Илья не замечал этой печальной архитектурной дисгармонии — он очень торопился и не смотрел по сторонам; неожиданный звонок с работы ранним субботним утром изрядно его взбудоражил, а Папыч, как всегда, не расщедрился на объяснения, только кратко сообщил в трубку:

— Приезжай, нужна твоя помощь.

Илья терялся в догадках и строил версии одна другой невероятнее. Этой ночью, в связи с острой нехваткой кадров, дежурили братья Петровичи, и им, на его памяти, еще никогда не требовалась помощь; обычно это именно они оказывали её другим. Должно быть, случилось что-то невероятное, раз вызвали Илью, когда есть Петровичи.

Распахивая тяжёлую входную дверь, Илья практически ожидал, что прямо за порогом увидит первые признаки неведомой катастрофы. Но его встретили приятные ароматы жаркого и выпечки, и он немедленно успокоился — если катастрофа и случилась, то явно не вселенского масштаба. Потому что ничто иное не могло оторвать Бориса Моисеевича, в прошлом заслуженного ВДВшника (тридцать первой гвардейской отдельной десантно-штурмовой ордена Кутузова II степени бригады, непременно уточнял он), а теперь — бессменного охранника «Бастиона» от кухоньки, организованной в «караулке» у входа.

— Утро, Илья! — улыбнулся выглянувший из своей комнатушки охранник. В костюме, при галстуке, строгая воинская стрижка, седина на висках, суровые брови, твердый взгляд — Борис Моисеевич выглядел типичным армейским офицером, обреченным, как и многие свои сослуживцы, податься после отставки в охранники на коммерческие предприятия. Только вот веселенький цветастый передник и поварешка несколько портили эту картину.

— Хочешь попробовать? Шурпа! — продолжил он и, не дожидаясь ответа, приглашающе протянул половник.

Экс-десантник всегда угощал сотрудников своими умопомрачительными кулинарными шедеврами, которые умудрялся творить при помощи всего лишь двухконфорочной электроплитки и маленькой микроволновки. То, что ежедневно рождалось в кастрюльках и сковородках Бориса Моисеевича, можно было назвать только почетным словом «яства». Как сам охранник, неизменно и вовсе не символически причащающийся к собственным блюдам, в свои пятьдесят пребывал в такой форме, будто ещё вчера совершал прыжки с парашютом с восьмикилометровой высоты, оставалось для сотрудников неразрешимой загадкой.

Охранник большей частью проводил время на кухоньке у входа, угощал желающих кушаньями и байками из своей богатой на события жизни. К добродушному балагуру в строгом костюме с цветастым передником и командным голосом боевого генерала все давно привыкли и порой забывали, что он у них отвечает за охрану. Но когда — а такое изредка случалось — в офис настойчиво рвались люди с не самыми лучшими намерениями, дружелюбный секьюрити в фартуке оказывался первой и последней преградой на их пути.

Не зря, не зря Борис Моисеевич был заслуженным ВДВшником тридцать первой гвардейской отдельной десантно-штурмовой ордена Кутузова II степени бригады… Правда, сам в деле охранника «Бастиона» Илья ещё ни разу не видел. Но рассказам коллег верил.

— Вкусно, — совершенно искренне похвалил Илья, отхлебнув ароматной густой похлебки из половника. Борис Моисеевич нечасто повторялся в рецептах, потому каждый опыт приобщения к его творениям следовало ценить.

Желудок, попробовав шурпы, бесцеремонно напомнил, что сегодня хозяин накормил его всего лишь остатками зачерствевшей булки, и Илья, сглотнув, спросил:

— Борис Моисеевич, я к обеду подойду? Если меня никуда не отошлют.

— Конечно, — обрадовался тот; Борис Моисеевич готовил не столько для себя, сколько для коллег, и только радовался, когда они поглощали его блюда. — А куда тебя, кстати, отправляют?

— Ещё не знаю. Но, думаю, скоро выясню.

Язвительный голос шефа Илья услышал уже на лестнице и подумал: «Кого на этот раз? И за что?».

Андрей Потапович, спортивный мужчина к сорока с тяжёлым взглядом тускло-серых глаз и маленькой серебристой серьгой в ухе был умён, язвителен и нетерпим к чужим слабостям, и поначалу Илье казалось, что ужиться с ним будет непросто. Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Начальник отличался решительностью и здравомыслием, не кичился своим опытом и никогда не требовал от других того, чего не стал или не смог бы сделать сам. Наконец, несмотря на острый язык и саркастические замечания, за своих сотрудников мог порвать кого угодно… хотя сам бы в этом никогда не признался. Когда Илья это понял, то он больше не удивлялся, что сотрудники звали шефа куда более свойским Андреем Папычем, а между собой и вовсе просто Папычем.

Илья решительно толкнул дверь и быстро оглядел занимающее весь второй этаж просторное помещение, отыскивая «жертву» Папыча. Кто-то из прежних жильцов здания по неизвестной причине снёс все внутренние стены, и нынешние обитатели не стали их восстанавливать. Они поставили несколько редких стеклянных перегородок, символически разделяя просторное помещение, и сгруппировали рабочие островки столов, стеллажей и кресел около окон самой разной формы, причудливо соседствовавших на одной стене.

Начальник возвышался над загромождениями пыльной техники на территории окон-розеток и выговаривал располагающемуся там аналитическому отделу. Впрочем, аналитический отдел — это слишком громкое название для Аркаши Барабашкина, талантливого молодого программиста-аналитика и двух его помощниц, настолько же симпатичных, насколько и бесполезных Майи и Ирочки.

Вжавшийся в кресло белобрысый аналитик, хоть и чувствующий себя явно неуютно под суровым взглядом начальства, глядел из-под смешных круглых очков испуганно-вызывающе и, похоже, не собирался признавать себя виновным, в чем бы его ни обвиняли.

— Я ни при чём! Вы же знаете, сколько в нашем ведении объектов! И у каждого — разные циклы! Сам я за всеми физически уследить не могу!

— Разумеется, не можешь, — обманчиво мягко согласился Папыч. — Только как же твоя хвалёная мониторинговая программа? Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты ведь делал доклад о положительных результатах тестирования и оглашал выводы о надёжности твоей разработки. Утверждал, что теперь процесс мониторинга полностью автоматизирован, и именно поэтому мы перестали вручную отслеживать все циклы.

Аркаша сморгнул и чуть растерял свой запал.

— Я… Она надёжна, Андрей Потапович. Просто… просто, чтобы она правильно работала, должны быть заданы верные параметры…

— Должны быть заданы верные параметры, — очень медленно повторил шеф, словно обдумывая услышанное, а потом неверяще поднял брови: — Ты ввёл в программу неверную продолжительность цикла для этого прохода?

— Я…

— Ты ввёл неверную продолжительность цикла, да, Барабашкин?

Все знали, что по фамилии Аркашу шеф называл только тогда, когда был на него зол. Аналитик тоже это знал. Он нервно сглотнул и зажмурился, уши заалели.

— Когда тестирование закончилось и программа была готова к запуску, — почти плачущим голосом пояснил он, — я несколько дней вручную вводил данные о циклах. И с этим проходом, видимо, ошибся. Надо было ввести триста шестьдесят пять, а я тогда, наверное, подумал: триста шестьдесят пять дней — это же год. И ввёл год. И про високосный даже не подумал…

Несколько долгих мгновений Папыч стоял над не поднимающим голову аналитиком и сверлил его яростным взглядом.

— Ей богу, уволил бы тебя к чёртовой бабушке, если бы…

Шеф оборвал предложение, но Илья прекрасно услышал несказанное. Найти специалиста такого уровня как Аркаша пусть и крайне непросто, но всё же реально. Подготовить, ввести в курс дела… Но найти человека, который успешно пройдёт все уровни проверки, прежде чем его допустят в их организацию — это не только весьма сложно, это ещё займёт очень много времени.

Папыч резко развернулся и отправился в свой кабинет, а к поникшему Аркаше тут же подбежали две симпатичные длинноногие девчонки.

— Аркашенька, не расстраивайся, — проворковала одна, беря его за руку.

— Ты всё равно у нас самый умный, — подхватила вторая, гладя его по голове.

Никто не мог постичь тайны отношений белобрысого аналитика с Майей и Ирочкой, никто не мог понять, зачем девчонки целые дни торчат в офисе. Аркаша, обладатель двух красных дипломов, с факультета информационных технологий и физтеха продвинутого столичного ВУЗа, был, бесспорно, талантлив, и столь же бесспорно не от мира сего. Он мог с легкостью рассчитать результаты грядущих выборов в Думу и предсказать котировки акций на рынке ценных бумаг; с не меньшей легкостью он мог заявиться на работу в махровом халате и тапочках с трогательными помпонами, задумавшись над оптимизацией системы мониторинга объектов, находящихся в ведении их организации. Вихрастый, голубоглазый, невысокий и нескладный, в круглых очках а-ля Гарри Поттер, он вызывал самые нежные материнские чувства у пожилых дам и мысли о том, что его, наверняка частенько колотили в школе — у сверстников.

Что нашли в этом смешном рассеянном парне Майя и Ирочка, по сей день оставалось загадкой. Вряд ли они соблазнились Аркашиной однокомнатной «хрущёвкой» на окраине Москвы, так как сами были москвичками. Суммарный коэффициент ай-кью девчонок, по общему мнению, едва ли превышал показатели Джорджа Буша-младшего, значит, вряд ли Аркаша привлёк из своей интеллектуальность.

Логического объяснения не находилось, но факт оставался фактом: Майя и Ирочка, девушки с внешностью, от которой любой кутюрье зарыдал бы от восторга, боготворили неуклюжего аналитика, нежно заглядывали ему в глаза, внимали его словам раскрыв рот и затаив дыхание, сыпали комплиментами, предупреждали любое желание — словом, окружали вниманием и заботой. При этом в близких отношениях Аркаша не состоял ни с одной, но при попытках избавиться от «посторонних» в офисе поднимал страшную бурю, громко возмущался и с пеной у рта заявлял, что если Майю с Ирочкой выгонят, то и он уйдёт… Аркаша был ценным кадром и знал это. И он тоже знал, что найти человека в «Бастион» ему на замену не так просто, потому делал громкие заявления, почти не опасаясь за своё место. И девчонок раз за разом оставляли в покое…

Слушая, как Майя и Ирочка утешают расстроенного аналитика, Илья усмехнулся и направился вслед за шефом. Кабинет начальника, условно отделённый от остального помещения стеклянной перегородкой в районе стрельчатых окон, был обставлен в стиле минималистический хай-тек: чистый рабочий стол с компьютером, горка офисной техники и пара полупустых стеллажей. Ни фотографии на стене, ни безделушки на полке.

Напротив по-спартански пустого стола сидел незнакомый молодой парень. Явно видевший всю разборку с Аркашей, он с недоумением переводил взгляд с нескладного аналитика к длинноногим красавицам Майе и Ирочке.

— Наш стажёр. Аспирант истфака с выдающимися познаниями в истории, — проинформировал шеф Илью, усаживаясь за стол.

— Тарас, — представился парень.

Илья пожал ему руку, изучая стажера быстрым взглядом. На вид лет двадцать, глаза любопытные и беспокойные, русые волосы старательно уложены гелем в нарочитый беспорядок. И без того не атлет, в узких джинсах и облегающем свитере, кажется, модных в этом сезоне, парень выглядит совсем хлипким.

— Сегодня пятое декабря, — сразу перешел к делу Папыч. — И в этот день мы должны были бы установить технику в храме Аполлона.

Илья молча кивнул — он знал, что ближе к вечеру начинается осада Трои.

— Но, как выяснилось, в гениальную программу мониторинга циклов, созданную нашим не менее гениальным аналитиком, — от язвительности в голосе шефа зазвенел воздух, — закралась маленькая ошибка. Точнее, её сделал Барабашкин. Вместо продолжительности цикла для этого прохода в триста шестьдесят пять дней он ввёл просто один год и не учёл, что некоторые года бывают високосными… Как этот.

— Осада Трои началась на день раньше. Вчера, — мгновенно сориентировался Илья и встревоженно уставился на шефа. — И что? Много уже успело пройти?

— Только один.

И зачем его вытащили из постели? Илья непонимающе уставился на Папыча, но поостерегся задавать вопросы.

— Поедешь к Шушмору, скопируешь записи и привезёшь сюда.

— А там же сейчас техники, неужели они не могут?..

— Могут, конечно, я просто решил устроить тебе увеселительную прогулку на свежем воздухе, — мягкое ехидство в голосе шефа было почти незаметным. Потом он посерьёзнел: — Все на той стороне, с ними связи нет. А время не ждёт. Да, и Тараса заодно забери, с ним сейчас заниматься некому.

Илья замялся.

— Ну?

— Э-э… Мне одному до этого прохода добираться ещё не приходилось.

— И что? Предлагаешь отвести тебя туда за ручку?

— Да нет, — под стать начальнику отозвался Илья. — Просто хотел спросить, нужен ли вам Аркаша для дальнейшей порки, или я могу попросить его настроить мне навигатор на Шушморское капище.

— Барабашкин, — негромко позвал Папыч, и белобрысая голова мгновенно показалась в стеклянных дверях. — Весь твой, — кивнул шеф Илье и, сдвинув брови к переносице, сурово добавил: — И попробуйте только привезти мне плохие новости!

От последних слов стажер поёжился. Илья отвернулся, пряча улыбку — сам он. Когда-то реагировал так же. Пока не начал распознавать, когда Папыч шутит. Но учить этому Тараса он не будет — такие знания положено приобретать самостоятельно.

* * *

До Шатуры дорога была приличной, до Воймежного — терпимой, до Пустоши — так себе. А вот за Пустошью по Шатурским болотам ползли со скоростью пешехода. В общей сложности — почти четыре часа. Не так уж плохо, особенно с учетом того, что последний час ушел на жалкие пятнадцать километров от берега речки Шушморы до официально так и не найденного древнего капища, затерянного в нехоженой чаще приклязьменских болотистых лесов.

Когда за стволами огромных осин показалось выложенное из крупных камней гладкое полушарие — метра под три высотой и метров шести в диаметр, знаменитое и таинственное Шушморское капище, Илья качнул головой. Он уже не раз собирался и постоянно забывал спросить, что же представляет собой каменная полусфера на самом деле. Таинственный мегалит — российский брат Стоунхенджа, древнее святилище змеиному богу, которому поклонялись предки-славяне три тысячи лет назад, или все-таки просто гигантский межевой знак, который возвели на границе Московской и Владимирской губерний после того, как почти три века назад в этом районе проложили Коломенский тракт?

Проход находился у одного из окружавших капище останков каменных столбов. Неподалеку стояла «Газель». Ни техников, ни Петровичей. Значит, они всё ещё на той стороне.

— Это вот тут проход, да? — глаза Тараса заблестели.

Илья улыбнулся про себя, увидев восторг во взгляде стажёра. Ещё свежи были собственные воспоминания о том, когда всё это вдруг вошло в его жизнь: «Бастион», проходы, конквесторы — невероятные, фантастические вещи, ставшие реальностью. Проходы в прошлое, чаще всего расположенные в аномальных зонах или «блудных местах»; именно из-за проходов, из-за побочных эффектов их присутствия то или иное место начинали считать аномальным. Конквесторы — люди, всё знающие о проходах и возвращающие обратно случайно попавших туда людей. «Бастион» — организация конквесторов; как и следовало из названия, она служила своего рода оборонным укреплением истории, охраняла её ключевые события от попадавших в проходы людей, которые могли случайно повлиять на их исход.

— Илья, а можно мне посмотреть?

Этого вопроса стоило ждать.

— Нет.

— Всего на секундочку!

— Нет. Во-первых, ты не прошел необходимую подготовку. Во-вторых, первое время тебе полагается проходить только под присмотром конквестора.

— А ты разве не конквестор?

— А я тебя сюда разве на экскурсию привёз?

Стажёр всё понял и замолчал. Илья снял спрятанную на стволе мохнатой ели камеру наблюдения, попутно отметив, что зарядное устройство почти на исходе, подключил её к ноутбуку и начал просматривать запись. Кто же, интересно, прошёл?

От монитора его оторвал раздавшийся несколько минут спустя шум. Илья поднял голову и увидел, как из прохода около полуразрушенной колонны появился Тарас — взъерошенный и почему-то согнувшийся в три погибели. Через секунду стало ясно почему: его руки были заломлены за спину и, похоже, тот, кто выводил стажера, не очень-то с ним церемонился.

Хотя с момента знакомства прошло уже немало времени, Илья по-прежнему с большим трудом различал братьев-близнецов Петровичей. Худощавые, черноволосые, смуглые, с белозубыми улыбками, хищными, резкими чертами лица и выразительными глазами, такими насыщенно карими, что они казались черными, Петровичи напоминали выходцев из южных стран Средиземноморья. Отличить их друг от друга по внешности не представлялось возможным, и с уверенностью определить, кто из них кто, Илья мог исключительно по манере общения. Вот и сейчас, только после того, как одетый в широкий хитон до колен и грубый шерстяной плащ мужчина, крепко толкнув Тараса, коротко поинтересовался: «Какого чёрта?», Илья понял, что перед ним Василий. Не Вася, не Васька, не Васёк, а Василий — серьёзного и молчаливого Петровича называли только так.

Илья покосился на растянувшегося на снегу Тараса, который отчаянно старался придать лицу виноватое выражение, и пояснил:

— Наш новый стажёр.

— И почему ты позволил неподготовленному человеку свободно разгуливать по проходам?

— Я отвлёкся, — вздохнул, признаваясь, Илья.

Василий перевел взгляд на сконфуженного парня, протянул ему руку, рывком поставил на ноги и, продолжая крепко сжимать его ладонь — похоже, весьма крепко, судя по тому, как поморщился Тарас, мрачно предупредил:

— Будешь соваться, куда не надо, тут же из «Бастиона» вылетишь.

Тарас кивнул, терпеливо дожидаясь, когда Василий соизволит разжать руку.

— Нам и с той стороны забот более чем достаточно, не хватает ещё только с этой, — пробурчал он, отпустил, к явному облегчению Тараса, его руку и обернулся к Илье: — Около такого прохода надо бы осторожнее.

Илья прекрасно расслышал упрёк и был благодарен Василию за то, что тот не стал выговаривать ему перед стажёром, хотя имел полное право.

Действительно, отпускать Тараса гулять около капища было, по меньшей мере, неосмотрительно, ведь чтобы попасть в проход к Трое, не требовалось соблюдать никаких особых условий; в него можно было просто шагнуть. Правда, шагнуть прямо в полуразрушенную колонну, что человек обычно делать не станет. И всё же этот проход работает довольно просто. С большинством других сложнее: необходимо соблюдать определённые правила или последовательность действий, иметь при себе тот или иной материал или вещество, ждать нужного времени суток или осадков — и прочее, и прочее, и прочее. Через такой проход, не зная правил, не пройдешь. Разве только случайно. Именно случайно это и выходит у тех бедолаг, на поиски которых отправляются конквесторы «Бастиона».

Считалось, что, чисто теоретически, количество проходов в мире может быть бесконечно велико, просто неизвестны механизмы прохождения через них. Предположительно, любой человек, совершенно случайно, сам того не зная, мог совершить нужную последовательность действий в нужное время в нужном месте — и шагнуть в проход даже в зале собственной квартиры…

— Ты уже в курсе, что флот вчера подошел, а не сегодня? — вывел Илью из задумчивости голос Василия.

— В курсе.

— Техники почти всё оборудование поставили, прежде чем поняли, что приехали поздно… Как это мы цикл-то пропустили? Программа сбой дала?

— Помнишь, когда Аркаша только запускал программу, он вручную вводил в неё данные по всем проходам? Ну, а с этим проходом он ошибся, ввёл год вместо трехста шестидесяти пяти дней, и не учёл, что бывают ещё високосные годы. Отсюда и сбой.

Василий только покачал головой и вздохнул. Что поделать — ошибки случаются. Даже у них.

Большинство проходов работает циклично; время в них повторяется раз за разом, по кругу, замкнутое на какой-то определенный промежуток. Когда цикл завершается, время в проходе начинает течь заново, с начальной точки отсчета. Именно поэтому каждый декабрь работники «Бастиона» приходят к Шушморскому капищу — цикл Троянского прохода составляет триста шестьдесят пять дней, и каждый год, в один и тот же день, в проходе снова начинается осада Трои. Только вот уследить за циклами всех проходов, находящихся в ведении «Бастиона» — непростая задача. Созданная Аркашей программа, которая делала это автоматически, решала проблему идеально. По крайней мере — до сегодняшнего дня. Правда, дело было не в собственно программе, а в неверно введенных в нее данных, но факт оставался фактом — начало нового цикла «Бастион» просмотрел.

Василий подошёл к полуразрушенной колонне и, прежде чем войти в проход, обернулся.

— За этим следи, — бросил он. Перевёл взгляд на стажёра, несколько долгих мгновений пристально сверлил его суровым взглядом. Тарас съёжился, втянул голову в узкие плечи, а потом, не выдержав, пробормотал «Я больше не буду» и опустил глаза. Василий слегка кивнул, шагнул прямо в полуразрушенную колонну и исчез.

Стажёр понуро подошёл к Илье и сел рядом.

— Ну и как — поглядел на храм Аполлона? — поинтересовался тот.

— Почти нет, — обиженно шмыгнул Тарас. — Так, только колонны внутри разглядел, а потом мне руки за спину заломили и вытолкнули обратно. Не успел даже сообразить, что случилось, — он покосился на Илью и тихонько добавил: — Да ведь как руки вывернули — до сих пор болят!

— И поделом тебе, — и не подумал проявлять сочувствие Илья.

Тарас помолчал, потом тихо спросил:

— А что будет, если опоздаешь к концу цикла? С той стороны проход закрывается, да?

— Никто наверняка не знает, — пожал плечами Илья. — Но, говорят, был случай, в тридцатые годы ушел один конквестор и не успел вернуться вовремя. А потом появился у нас лет двадцать спустя. И говорил, что там он опоздал всего на несколько часов. Добрался до прохода, шагнул — а тут уже и отечественная война прошла, и Сталин умер… Хорошо, что вообще вернулся — что с другими случилось, мы понятия не имеем. Может, они ещё только появятся в будущем. А, может, их забросило черт знает куда.

Тарас поёжился.

— И часто бывает, что не успевают?

— Нечасто. Но бывает.

— А как определяют цикл проходов?

— Методом проб и ошибок, — коротко ответил Илья, вспомнив истории о том, какую высокую цену порой приходилось платить конквесторам за то, чтобы узнать, что цикл нового, неизвестного прохода составляет всего несколько дней.

— Да ты что? — воскликнул Тарас.

— К счастью, к нашему времени уже проделали немало работы. Мы приходим, считай, на все готовенькое. Впрочем, у нас и сейчас есть разведка — нужно же кому-то изучать новые проходы и определять, куда они ведут и какой у них цикл.

Тарас глубокомысленно кивнул. Становилось ясно, почему цикл для конквестора порой даже важнее того, куда именно ведёт проход. Если до окончания цикла осталось полгода, то у конквестора есть масса времени, чтобы отыскать пропавшего и вернуться обратно. А если до окончания цикла осталось всего пару дней, то задача существенно усложняется. Не успеешь до начала нового — обратно уже и сам не вернешься.

— А почему все проходы цикличны?

— Это тебе Аркаша объяснить сможет, спроси его, — с ухмылкой посоветовал Илья, вспомнив, что однажды и сам совершил такую глупость, не удовлетворившись кратким лекционным курсом. Аналитик обрадовался, отослал Ирочку за маркером, а потом увлеченно рисовал перед Ильей на доске длинные ряды формул и символов, возбужденно размахивал руками и лопотал что-то очень заумное. Илья запомнил только «петли времени», потерпел с полчаса, затем вежливо перебил, поблагодарил и собрался уходить. Аркаша возразил: «Я же еще не добрался и до середины!» Обижать его не хотелось, потому Илья, понадеявшись на короткую память аналитика, пообещал вернуться после того, как подучит физику, математику и прочие точные науки. Чтобы лучше понять объяснения и задать вопросы по существу.

Тут на экране компьютера, наконец, показался человек, появился, словно из ниоткуда, прямо у полуразрушенной колонны. Чёткостью изображение не отличалось, но всё равно было видно, что он одет в хитон с широкими рукавами и доспехи, а в руках держит короткий меч. Некоторое время человек кружил вокруг каменного капища, а затем скрылся в зарослях снежного леса.

Илья перемотал запись, выбрал кадр, нажал на паузу, приблизил. Покачал головой — изображение так себе.

— Ни шагу отсюда! — строго предупредил он стажёра и скрылся в проходе. Буквально миг спустя снова показался на поляне, но уже в сопровождении смуглого черноволосого Петровича. Тот быстро оглядел смирно сидящего парня и, притворно грустно вздохнув, заметил:

— Эх, ну хоть раз бы к нам девчонку на стажировку взяли!

— А тебе то что?

— Как это что? Я бы тогда вызвался руководить обучением и тренировкой!

— Ну, так вон сидит, тренируй на здоровье.

— Да на кой он мне сдался? Вот если б девушка, я б с удовольствием.

Илья развеселился:

— Тебе что, женского внимания не хватает?

— Мне не хватает семейного счастья, — назидательно ответил Петрович, а потом сложил брови трагичным домиком и продолжил: — Ни одна нормальная женщина не потерпит такого образа жизни, какой ведем мы. И единственный способ обзавестись семьей, это только если жена тоже будет работать на нашу контору.

— Так и вижу, как ты со спокойной душой отправляешь свою супругу одну в проход. Например, в стан к Тамерлану. «Иди, дорогая, ищи пропавшего. К югу от шатра хана обычно пленных казнят, проверь сначала там», — поддразнил Илья.

— Я не имел в виду, чтобы она тоже была конквестором, — возмутился Петрович и вздохнул: — Ладно, что там у тебя?

Тарас в немом изумлении глядел на спутника Ильи. У этого Василия, весёлого и многословного, не было ничего общего с тем Василием, который бесцеремонно выкинул его из прохода. Совсем ничего — кроме внешности.

Илья заметил удивленные глаза Тараса и пояснил:

— Это брат Василия. Брат-близнец.

Петрович обернулся к стажеру, протянул руку. Тарас тихонько вздохнул, вспомнив, в какие клещи зажал его Василий, но деваться некуда — ответил на рукопожатие. А потом спрятал ладонь за спину и незаметно ее встряхнул.

— Тарас.

— Арагорн, — серьезно ответил брат Василия, присаживаясь у компьютера и пряча искры смеха в глазах.

Стажер, не зная, как реагировать, с надеждой покосился на Илью. Тот изобразил на лице невозмутимость индейского вождя. Брат Василия, тем временем, внимательно разглядывал изображение на мониторе.

— Арагорн? — осторожно переспросил Тарас.

— Для тебя — Арагорн Петрович, — серьёзно поправил тот.

Стажёр подавился рвавшимся наружу смешком.

— Угу, — только и кивнул он и на всякий случай решил больше вопросов не задавать. Арагорн так Арагорн. У каждого свои причуды. Если он… Нет, не если — когда. Да, именно так — когда он станет конквестором, тоже возьмет себе какое-нибудь звучное прозвище. Например, Терминатор. Нет, это девушкам не нравится. Тогда — Атилла. А лучше — Волкодав. Да можно и вообще без прозвища; «конквестор», от латинского conquistor — сыщик, исследователь, тайный наблюдатель, само по себе звучит впечатляюще.

— Понятия не имею, Илья, — тем временем покачал головой Арагорн, легко вскакивая на ноги. — Изображение нечёткое. И потом, ты же знаешь, я по ту сторону проходов обычно надолго не задерживаюсь. Надо будет у Яна спросить — он два года назад почти всю осаду у греков пробыл. Может, и опознает, если, конечно, этот грек действительно важная фигура.

— Ох, только бы не важная, — вздохнул Илья. — Ладно, спасибо. Я, собственно, и не рассчитывал. Просто подумал — а вдруг? Сейчас сделаю копию, и рванем обратно… А вы там как?

— Да нормально, как всегда, — бодро отозвался Петрович. — Не в первый же раз… Правда, так быстро разбираем впервые.

Технику приходилось ставить каждый год и держать около недели. Когда начиналась осада Трои, греки в первую очередь захватывали пляж и громили стоящий неподалеку храм Аполлона, внутри которого в опистодоме, закрытом помещении позади статуи Аполлона, находился проход. Опистодом традиционно считался священным местом — предполагалось, что там располагался вход на Олимп, к самому солнечному богу, и осквернять комнатушку своим присутствием не решались даже жрецы. Простые люди в храм и подавно не заходили, это было не принято, ведь храм — жилище богов, смертным там делать нечего. К тому же, чтобы попасть в проход, необходимо было шагать прямо в стену, чего в обычных обстоятельствах делать никто не станет. В обычных — но не в угаре боя. В запале битвы случалось порой, что один-другой грек делали этот шаг. Шум и вспышки света от установленной на входе аппаратуры должны были имитировать гнев Аполлона, заставляя греков в панике пятиться, уходя, таким образом, подальше от прохода. Обычно срабатывало безотказно.

— Ну, раз я больше ничем помочь не могу, то я пошёл, — сообщил Арагорн и направился к проходу. Дойдя до колонны, поймал любопытный взгляд Тараса, и, видимо, решив, что парень достаточно намучился, сверкнул белозубой улыбкой и пояснил: — Имя это мое. Настоящее имя. Отец у нас Толкиеном увлекается. Ещё и братца моего Фарамиром хотел назвать. Но мать возмутилась — она нас в честь дедов назвать собиралась, Василием и Иваном. Говорила, вполне, кстати, справедливо, что Игнатьев Иван Петрович звучит куда лучше, чем Игнатьев Арагорн Петрович. Или Фарамир Петрович, если уж на то пошло. В итоге я стал жертвой родительского компромисса.

Арагорн подмигнул стажёру и шагнул в проход.

— Арагорн Петрович, ну надо же! — всхлипнул Тарас от долго сдерживаемого смеха.

Запись скопировалась через несколько минут, и можно было возвращаться обратно. Тарас грустно вздохнул, тоскливо глядя на колонну Шушморского капища, и нехотя полез в машину.

* * *

Шумные столичные улицы начало затягивать ранними зимними сумерками, когда Илья вырвался из плотного потока машин третьего транспортного кольца и пересек Яузу, направляясь к серому особняку с театральной тумбой у входа.

Несмотря на то, что время приближалось к пяти вечера, признаков окончания рабочего дня в офисе не наблюдалось. Борис Моисеевич, так и не расставшись с цветастым фартуком, смотрел телевизор в караулке. Аркаша увлеченно копался в компьютере, Майя внимательно подпиливала ногти, Ирочка задумчиво расчесывала длинные каштановые локоны. Папыч говорил с кем-то по телефону и нетерпеливо постукивал пальцами по краю стола. На ярко-красном диване у окон-витражей удобно устроился загорелый улыбчивый мужчина средних лет с ярко-голубыми глазами и коротким ёжиком очень светлых волос, которые, если приглядеться, на самом деле были седыми, и что-то увлеченно рассказывал сидящей в кресле напротив молоденькой девушке.

— Тарас, подающий большие надежды историк и наш новый стажёр, — представил Илья следующего за ним парня. — Олеся, единственная девушка-конквестор в нашей конторе. Ян, конквестор, крупный специалист по античному миру.

Рукопожатие Яна Тарас, похоже, и не заметил — он глазел на застенчиво улыбнувшуюся ему Олесю. Маленькая, белокожая, с чёрной чёлкой и светлыми глазами, девушка тянула лет на шестнадцать, не больше, и комментарий Ильи о том, что она работает конквестором, стажёра поразил. И обрадовал: раз уж девчонка смогла стать конквестором, то он и подавно сумеет. И ничего, что начинать придётся с аналитической работы, главное ведь то, что он вообще попал в «Бастион», хоть в каком-то качестве.

— Итак? — требовательно спросил Папыч, закончив телефонный разговор.

Илья раскрыл ноутбук, вывел сохраненное изображение и без слов показал шефу. Мельком глянув на экран, тот повернулся его к Яну.

— Узнаёшь?

Ян чуть прищурил ярко-голубые глаза, несколько секунд разглядывал нечеткую картинку, а потом добродушное выражение на его круглом лице сменилось предельно серьёзным.

— Не хочу заранее сгущать краски, но, похоже, дело дрянь. Я ещё сверюсь с нашей базой данных, но практически уверен, что это Ахилл.

В наступившей тишине стало отчетливо слышно тихое гудение ноутбука. Не надо быть экспертом по истории древнего мира, чтобы понять значимость этого персонажа для осады Трои.

— Ян, сверяй, — принялся деловито раздавать распоряжения Папыч. — Илья, нужно связаться с Владимиром Кондратьевичем, — пусть они немедленно оцепят район Шушмора. Радиусом километров пятнадцать, думаю, этого хватит. Олесь, на всякий случай готовь документы на подачу Ахилла в розыск — по Москве и области, и не забудь про нашу стандартную легенду про пациента психиатрической клиники. Аркадий, высчитай, какова вероятность того, что греки возьмут Трою без Ахилла… Аркадий, ты слышал меня?

— Что? Да! Я! Андрей Папыч? — аналитик вскочил из-за одного из своих компьютеров, роняя очки. Целый день он занимался тем, что проверял циклы всех проходов, которые когда-то ввёл в систему, и не слышал ничего вокруг.

— Мне нужно знать, какова вероятность того, что греки возьмут Трою без Ахилла.

— Минуточку, — Аркаша с готовностью защелкал мышкой и близоруко прищурился, глядя на монитор. Потом, видимо, суть вопроса дошла до него, и аналитик, резко вскинув голову, медленно произнес: — А почему?..

— Ахилл попал к нам, — пояснил шеф. Побарабанил пальцами по краю стола, а потом опасно сладким голосом осведомился: — А хочешь узнать, почему так случилось, а, Барабашкин?

При звуках своей фамилии Аркаша сглотнул, сжался, опустил глаза и судорожно застучал пальцами по клавиатуре.

Плохие новости пришли практически одновременно.

— Сорок семь процентов до поединка с Гектором, и девять — после него, — сообщил аналитик.

— Это точно Ахилл, — мрачно заключил Ян, держа в руках фотографию из огромной базы данных, которой располагал «Бастион». Там находились снимки тысяч людей различных эпох, сделанные в разные времена конквесторами. В последние годы, с развитием цифровой техники, база увеличилась едва не втрое: ведь одно дело пронести с собой, а главное, незаметно использовать громоздкий «Зенит», и совсем другое — нажать на кнопочку полностью автоматизированного фотоаппарата, спрятанного едва ли не в пуговице.

Папыч снова забарабанил пальцами по столу.

— Аркадий, когда будет поединок с Гектором?

— По-разному. Но обычно недели через три… ну, может, четыре.

Тарас издал какой-то странный звук, и Илья тихо, чтобы не отвлекать задумавшегося Папыча, шепнул:

— На самом деле осада Трои длилась вовсе не десять лет, а всего несколько месяцев. Гомер просто хотел сделать эту историю более… драматичной.

— О-о, — выдохнул стажёр. — Слышали бы это наши академики на кафедре античности! А ведь у нас тома и тома исследований — и все они покоятся на неверной информации!

Илья обменялся с Олесей понимающими улыбками, а стажёр, тем временем, увлечённо продолжал, позабыв про необходимость говорить шёпотом:

— Вы представляете, какую революцию можно совершить исторической науке, если написать диссертацию — на любую тему, да хоть вот о Трое — на основе настоящих фактов?

— Конечно, представляем! В конце концов, именно за этим мы тебя к нам и пригласили, — прервал Тараса полный сарказма голос Папыча. Стажёр немедленно сник, а шеф уже повернулся к аналитику. — Аркадий, определи самые вероятные варианты развития событий, если Ахилл будет отсутствовать эти две — три недели.

— Да не надо нам никаких вычислений, — перебил Ян, не дав Аркаше возможности повозиться с любовно изготовленной им сложной программой, — Я и без них вам все могу разложить по полочкам. Берём стандартный ход событий в ближайшие дни. Ахилл участвует во втором штурме стен города, который начнётся завтра или послезавтра. Затем ссорится с Агамемноном и отзывает своих мирмидонов. Здесь возникает наша первая проблема. Ахилл не участвует в битвах, вместо него выходит Патрокл, погибает, и Ахилл вызывает на поединок Гектора. Та-дам! — до свидания, Троя, без Гектора она никак не выстоит. Теперь устраняем из этой картины Ахилла… По-моему, всё яснее ясного. Исчезни оттуда любой другой грек, любой царек, Агамемнон или даже сама Елена, это не повлияет на ход событий так, как отсутствие Ахилла.

— Прекрасно. То есть у нас на руках — реальная перспектива изменения одного из ключевых событий прошлого, — подытожил Папыч. Он собрался добавить что-то ещё, но его отвлёк звонок телефона.

Шеф отошёл, оставив вмиг помрачневших сотрудников осмысливать услышанное.

— И что это значит? — нарушил траурную тишину шёпот Тараса.

— Это значит большие человеческие потери, — пояснил Илья.

— Там, в Трое?

— Если бы! Нет, здесь, у нас.

— А почему у нас-то? Я же читал — при изменении ключевого события прошлого просто появляется новая линия истории. Параллельная. Ну, а нам-то с того какое дело? На нашем настоящем это изменение не отразится, прошлое ведь не линейно.

— Не линейно, — отстранённо отозвался Илья. Как и все остальные конквесторы, он уже прикидывал перспективы, и выходили они одна мрачнее другой.

— Так почему?

— Потому что… — Илья рассеянно потёр переносицу и, наконец, сосредоточился, — Представь себе, что время — это полотно, и ветвь реальности, в которой живём мы, — одна нить этого полотна. Если Троя устоит, то эта перемена не повлечёт за собой по принципу домино перемены по всей нашей ветви реальности. Но появится новая линия истории. Новая нить. Которая должна будет протиснуться между плотно пригнанными друг к другу нитями на существующем полотне. Чтобы новая нить прошила всё полотно, ей придётся проталкиваться через готовую ткань, оттеснять уже вплетённые нити. Силком отталкивать нашу нить реальности, чтобы получить себе место. И это «отталкивание» обязательно отражается на соседних нитях. На нашей ветви реальности в том числе.

— Как отражается? — отчего-то понизил голос Тарас.

— Какой-нибудь катастрофой в нашем настоящем.

— Какой именно?

— Да какой угодно. Факт в том, что какая бы она не была, из-за неё здесь гибнут люди. И обычно чем значительнее событие, тем хуже для нас последствия.

— Ничего себе, — лицо Тараса вытянулось.

— Ну, мои опытные конквесторы, — раздался тем временем голос Папыча, — какие будут предложения?

— Привлечь на поиски всех, кого только можно? — робко проблеял из компьютерный джунглей под окнами-розетками Аркаша.

— Гениально! — наигранно восхитился шеф, — Столь блестящую идею мог выдать только поистине талантливый и выдающийся аналитик, простой смертный до этого бы не додумался.

— Устраним Гектора? — тихо предложила Олеся, отводя огонь от Аркаши на себя. Папыч обращался с девочкой заметно мягче, чем с остальными, потому она не боялась подавать голос.

Тарас округлил глаза, и Илья хмыкнул про себя; видимо, стажёра поразило рассудительное, хладнокровное спокойствие, с которым выдвинула своё предложение Олеся.

— Боюсь, одного этого окажется недостаточно, — покачал головой Ян, предотвращая комментарии шефа, и рассеянно провел рукой по короткому ежику седых волос. — Ну да, уберем мы Гектора. Но его смерть, несмотря на всю свою важность, является не единственным фактором падения Трои. Ахилл… Роль Ахилла заключается не просто в убийстве Гектора. Ахилл для греков — своего рода счастливый талисман, без него они сражаться будут с куда меньшим запалом — если вообще будут. По сути, Ахилл сам по себе — ключевое событие.

В наступившей тишине Папыч несколько долгих мгновений смотрел на фотографию Ахилла на экране, а потом обвел своих сотрудников медленным взглядом. Остановился на Илье. Чуть прищурился.

— Илья!

— Да, — вздрогнул тот и посмотрел на Папыча.

— Будешь заменять Ахилла.

Ощущение было чем-то похоже на то, какое бывает, если бы с размаху ударили под дых… или когда падаешь спиной на землю — из лёгких вышибло весь воздух. Нет, Илья искренне любил свою работу — она была безумно интересной, более чем прилично оплачиваемой, а главное — результаты работы действительно имели значение. Но одно дело — вытащить из прохода потерявшегося, перепуганного современника, и совсем иное — жить в прошлом, выдавая себя за кого-то другого. И не за маленького и незаметного человека, а за фигуру самую что ни на есть публичную и значительную. Говорить на языке, которого почти не знаешь. Воевать с оружием, которым почти не владеешь. И воевать не абы как, а так, как положено легендарному герою. Нести на себе всё бремя ответственности за исход одного из ключевых событий истории и помнить, что неудача грозит серьёзными последствиями в родном времени… Для конквестора, который совсем недавно стал один, без присмотра выходить на обычные задания, это как-то слишком. Слишком много, слишком масштабно. Слишком страшно…

Илья с надеждой поднял глаза на непроницаемое лицо шефа. Он собирался убеждать, уговаривать, объяснять, что он не может — просто не может взять на себя такую ответственность. И промолчал, потому что уже видел ответ в отливающих сталью холодных серых глазах Папыча. Решение принято и обсуждению не подлежит.

— Кого хороним? — раздался от дверей голос вернувшихся из Шушморского прохода братьев Петровичей.

— Мы не хороним, мы пока только репетируем мои похороны, — кисло отозвался Илья.

— И как же ты собираешься погибнуть? — весело спросил Арагорн, плюхаясь за стоящий в центре просторного помещения стол.

— От рук распознавших подмену греческих воинов… Кажется, мне предстоит замещать Ахилла.

Чёрные брови Арагорна взлетели вверх:

— Ого! Насколько я знаю, ещё ни одному конквестору не приходилось делать ничего подобного!

«Не могу даже выразить, насколько меня это радует», — подумал про себя Илья, и обратился к шефу:

— Андрей Потапович, я всё понимаю, но, может, всё-таки не меня?

Папыч ответил в своей манере — язвительно и с сарказмом. Но, несмотря на интонацию, в его словах всё равно было слышно сожаление:

— Думаешь, я посылаю неопытного конквестора на такое важное задание ради собственного извращённого удовольствия? На кону — исход ключевого исторического события, а я такой идиот, что делаю ставку на новичка?

Шеф замолчал, и продолжил уже Ян.

— Ничего не поделаешь, Илья, тебе просто не повезло, из всех нас ты больше всего похож на Ахилла. Посмотри. У вас с ним одинаковый тип лица, да и телосложение схожее. Греки, несомненно, обратят внимание, если их Ахилл вдруг резко постареет или располнеет. Василия с Арагорном мы никак не сможем загримировать так, чтобы они на него походили. Я не подойду ни по возрасту, ни по комплекции. Все остальные — на заданиях, и у нас нет времени ждать их возвращения.

— Я по-древнегречески плохо говорю, — пробормотал Илья.

— Тебе много говорить и не понадобится, — уверил Ян. — Ахилл не из разговорчивых. К тому же, Ахилла так сильно боятся, что даже его соратники с беседами набиваться не станут. Что очень удобно в нашей ситуации. Заедешь завтра в наш техцентр, часа на три — на курс интенсивного погружения. Этого хватит, чтобы не только освежить твой словарный запас древнегреческого, но и что-нибудь новое загрузить.

Илья замялся. Спору нет, удобно, когда за несколько часов гипно-сна ты получаешь столько же языковых навыков, сколько приобретаешь за несколько месяцев, а то и лет упорной зубрёжки. К сожалению, по непреложному закону жизни, за все хорошее приходится платить. За эффективные, экономящие массу времени языковые курсы в техцентре обычно рассчитывались слабостью, головокружением, головной болью и тошнотой, потому как комплекс применяемых к «пациенту» мер включал не только гипнотическое, но и некоторое химическое воздействие.

— Мечом я владею более чем посредственно, — добавил Илья, прекрасно понимая, что сопротивление всё равно бесполезно. — В бою Ахилловы… как их называли? Словом, не уверен, что смогу повести их в бой своим блестящим примером — воинских навыков мне для этого не хватит.

— Мирмидоны, — подсказал Ян. — А вести их в бой примером и не придётся — они ребята отчаянные, подраться любят, так что на врага сами полезут.

— Ну, положим, всё так, — подавив вздох, ответил Илья и повернулся к шефу, — А как мне быть, когда дело дойдет до поединка с Гектором? Он же меня убьёт!

Тускло-серые глаза Папыча смотрели на него безо всякого снисхождения, голос, как обычно, был полон нетерпения и сарказма:

— Тебе что — ещё не все сопли подтёрли?

 

ГЛАВА 2

Одна и та же вещь может вызвать у одного и того же человека совершенно разные чувства — дело лишь в том, как её преподнести или с чем подать. Впрочем, об этой нехитрой истине каждый человек узнаёт в детстве от Тома Сойера, лихо продававшего приятелям право белить забор.

Когда Тарас носился по Москве, подрабатывая к скудной стипендии аспиранта-историка курьером, очередное поручение доставки он воспринимал, мягко говоря, без энтузиазма. Но когда Андрей Потапович (величать начальника просто Папычем, даже тихонько, даже про себя, стажер пока еще не решался) отправил его в одно из подразделений Московского ОМОНа, снабдив фотографией Ахилла и инструкцией об оцеплении района Шушмора — такие сведения телефону или имейлу доверять опасно, Тарас полетел едва не на крыльях. Второй день, и уже первое, самостоятельное задание! Пускай совсем пустяковое — но ведь у него всё ещё впереди! Не зря же рекрутеры «Бастиона» из всех людей, которых они так долго и тщательно разрабатывали, взяли для стажировки именно его!

Выданное Папычем удостоверение беспрепятственно провело стажёра через проходную, мимо суровых бойцов за зелёной решеткой пропускного пункта. Два пролёта покатых ступеней, выкрашенный всё той же казённого оттенка зелёной краской коридор, закрытые двери и, наконец, нужная табличка на одной из них — «Майор полиции Кукаренко В. К.».

Начальника одного из оперативных подразделений ОМОНа воображение рисовало Тарасу здоровым коротко стриженым мужиком ростом в два метра и шириной со шкаф. Но Владимир Кондратьевич его удивил: среднего роста, довольно упитанный, с бойкими темными глазами, густыми черными усами и очень приличных размеров животиком, тот отчаянно напоминал Винни Пуха из советских мультиков.

«Винни Пух» одной рукой переворачивал листы в пухлой папке, а другой рассеянно шарил в вазе, заполненной рассыпчатыми печенюшками, и, вылавливая очередное, немедленно отправлял его в рот. Майор активно двигал челюстями и вошедшего Тараса не заметил.

Стажёр поскреб косяк, тихо кашлянул, дождался, когда Кукаренко оторвется от папки и бодро начал:

— Владимир Кондратьевич, я от Андрея Потаповича из «Бастиона».

— Угу, — кивнул тот, усиленно зажевал, а потом деловито осведомился, — Мы нужны там? Или здесь?

— Сюда проник один товарищ, — медленно ответил Тарас, не желая ненароком сболтнуть больше, чем разрешил Папыч, пусть даже и человеку, который в курсе их дел, — Его надо срочно найти. Очень-очень срочно. Вот здесь фотография с легендой для розыска и инструкция. И кое-какие меры требуется предпринять немедленно.

— Ясно, — кивнул майор, раскрывая переданную ему Тарасом тонкую папочку.

Стажёр замялся и потоптался в дверях. Похоже, на этом его первое задание закончено.

— До свидания, — несколько разочарованно сказал Тарас, ожидавший от своего первого задания чего-то большего, и толкнул тяжёлую дверь.

— Эй, — неожиданно окликнул его Владимир Кондратьевич, отправляя в рот очередное печенье, — А кто этот мужик?

— Древнегреческий герой, — ответил стажёр. Подождал, справедливо предполагая, что такой ответ вызовет у любого человека немало вопросов, и даже заготовил серьёзную фразу «Извините, но эта информация конфиденциальна, и я не имею права её разглашать» и напустил на себя важный вид. Но кругленький майор ОМОНа пошевелил густыми усами, подумал немного, кивнул и отправил себе в рот целую пригоршню печенья.

Тарас вздохнул — очередное разочарование!

* * *

За одеждой, оружием и доспехами всех времен и народов на протяжении вот уже двух десятилетий обращались к Катерине Федоровне, элегантной, со вкусом одетой даме далеко за шестьдесят, с тщательно уложенными короткими пепельными волосами и безупречным маникюром. Бывшая актриса, она держалась несколько надменно, смотрела на других чуть свысока, любила драматические жесты, высокопарный слог и деланные позы. Отдав театру всю жизнь и придя к той неизбежной поре, когда ей почти не давали ролей, Катерина Федоровна была рада остаться в родной ей атмосфере театра, пусть даже и не на подмостках.

Каждый раз, когда Илья оказывался во владениях Катерины Федоровны, ему казалось, будто он попал в костюмерную знаменитого театра — столько здесь было одежды. Просторная творческая мастерская, которой заведовала седовласая дама, готовила исторические костюмы любой эпохи и для любой цели — для детских праздников и маскарадов, костюмированных парадов и телевизионных шоу, театральных постановок и киносъёмок — и для операций конквесторов.

— Я полагаю, ты знаешь, как носить древнегреческую одежды и доспехи? — строго спросила Илью Катерина Федоровна. Правильно оценив затянувшуюся паузу, глянула на конквестора поверх очков в тонкой оправе и вздохнула: — Хорошо, тогда слушай. Хитон одевается на голое тело, он заменяет нижнее белье. Поверх в мирное время набрасывается гиматион — шерстяной плащ; он драпируется и закрепляется на плече фибулой. Булавкой, — уточнила она, заметив, как вопросительно приподнял брови Илья. — В военное время поверх хитона идут доспехи. Кожаные — для простых смертных, металлические, преимущественно бронзовые — для вождей. Ахилл, разумеется, ходил в бронзовых. Сандалии зашнуровываются крест-накрест на лодыжках, поножи и наголенники закрепить несложно… С мечом обращаться умеешь?

— Очень посредственно, — несколько смущённо признался Илья.

Катерина Федоровна покачала головой, недовольно вздохнула, что-то пометила в блокноте и осведомилась:

— Это всё. Вопросы есть?

— Скорее пожелание. Катерина Федоровна, я не сомневаюсь, что вы куда лучше меня разбираетесь, что к чему, но, может, доспехи все-таки лучше не бронзовые? Уж очень это мягкий металл. Видите ли, я греческим мечом… как его?..

— Ксифос.

— Вот-вот, ксифосом я владею не очень, а щит их вообще только на тренировках в руках держал. А там, всё-таки, битва; на стенах Трои хорошо подготовленные лучники. Металлический доспех, наверное, от стрел надежнее будет? Да и от меча, если уж на то пошло.

Катерина Федоровна приняла вид оскорблённого достоинства и воскликнула:

— За кого вы меня принимаете, молодой человек? За дилетанта?

Илья, уже давно научившийся распознавать «театральный» голос Катерины Фёдоровны, молчал, позволяя ей доиграть её сцену до конца. Однако, на этот раз сцена оказалась короткой, и бывшая актриса уже перешла на нормальный тон:

— Доспехи мы тебе изготовим здесь, по заказу, спрячем под тонким маскировочным слоем бронзы бронежилет. Шлем, ко всему прочему, сделаем обтекаемый, так, что все удары по нему будут проходить по касательной. Это, конечно, отступление от реальных образцов, но тут вверх берёт интерес сохранения тебе жизни… А сейчас отправляйся к визажисту.

— К кому? — упавшим голосом переспросил Илья, только было обрадованный тем, что сохранение его жизни всё-таки признали одним из приоритетов. — К визажисту?

Визажисты всегда казались ему людьми, присутствующими в жизни мужчин с несколько иными… э-э-э… сферами интересов.

— Да, к визажисту. Одной одеждой в твоей ситуации не отделаешься, — отрезала Катерина Федоровна и отвернулась, давая таким образом понять, что разговор окончен.

С визажистом Илью должна была познакомить Майя — девчонке наконец-то нашли полезное применение. Постоянного визажиста в штате «Бастиона» не держали — его услуги требовались не так часто и обычно ограничивались какой-то особой стрижкой. Необходимость в более серьёзной коррекции внешности возникала довольно редко, и на этот случай у «Бастиона» имелся «свой», не задающий лишних вопросов специалист, работающий в свободное от нечастых заказов конквесторов время в одном из многочисленных салонов красоты столицы.

Майю в салоне встретили словно горячо любимую, давно потерянную и вот только что вновь обретенную родственницу — надушенные и напомаженные девушки и юноши бросились к ней с приветствиями, горячо обнимали и звонко целовали в щечки. Когда восторги поутихли, девушка отвела в сторонку одного пухлого коротышку с торчащими словно перья черно-белыми волосами, достала фотографию Ахилла и ткнула наманикюренным пальчиком в Илью. Конквестора немедленно усадили в кресло посреди светлого зала, пропитанного запахами фруктовых шампуней, горячих волос, цветочных духов и травяных кремов и принялись обсуждать с такой бесцеремонностью, словно он являлся неодушевленным предметом.

— У него разрез глаз другой, без татуажа не обойтись, — интимно приобняв Майю за плечо, доверительно шептал стилист ей на ушко. — Подкорректируем ему форму бровей, выщипать надо немного, видишь, дорогая, у него излом совсем не такой, да к тому же посмотри, какие густые. По-моему, он ни разу их не прореживал — ну разве так можно? Дикость!.. Но одного татуажа мало. Когда ему уходить? Ах, завтра уже! Ну, тогда отваксуем. В идеале и рот бы ему подправить. Может, вколем ему туда немного ну хоть того же силикона? В нижнюю губу так и просится. И еще вот тут вколем, у него надбровные дуги не так сильно выражены…

Илья только застонал про себя и следующие несколько часов мужественно терпел крайне неприятные процедуры, размышляя о том, что женщины с их любовью к частому посещению салонов, должно быть, мазохистки.

Когда же все испытания были позади, и конквестора подпустили к зеркалу, он невольно отшатнулся. Мужчина, отражение которого Илья увидел, был ему незнаком.

Зато он и впрямь здорово походил на Ахилла.

* * *

Ахилл понятия не имел, что за мир его окружает и как он сюда попал. Сначала, увидев белый снег, он решил, что погиб в бою, и боги забрали его к себе на Олимп. Говорят, пристанище богов упирается прямо в небо, и там есть уголки, где снег никогда не тает.

Версия Олимпа, конечно, объясняла снег, но оставалось неясным, почему вот уже который час Ахилл кружил по ледяному лесу, но так и не встретил ни одной живой души — Олимп, все-таки, не такой уж и большой, а обитателей на нём немало. Конечно, можно предположить, что Зевс устроил очередное пиршество и собрал на него всех небожителей… Да, предположить-то можно, но вот поверить…

Когда лес кончился, и вдали показались странные угрюмые постройки, мрачные и приземистые, Ахилл стиснул зубы. На Олимпе такое убожество находиться просто не может. Значит, Тартар.

Ахилл рассердился. Он бился во многих битвах во имя царей и во имя богов, он покрыл себя славой. Он заслуживает больше, чем Тартар!

Но прежде, чем гнев накрыл его с головой, Ахилл сообразил, что он не встречался с Хароном. А ведь путь с Тартар только один — через Стикс.

Впереди показалась дорога — странная, гладкая, будто выложенная из одного гигантского, длинного цельного камня, и Ахилл нахмурился. Нет, это не Тартар.

А когда вскоре по дороге с жутким скрежетом промчался немыслимый, никогда им не виданный монстр, всё окончательно встало на свои места.

Говорили ему — и Патрокл говорил, и осторожный Одиссей, и даже глуповатый Аякс: не стоит злить Аполлона! Не стоит входить в его храм с мечом, не стоит осквернять его залы кровью почтенных жрецов и истошными криками молоденьких жриц. А что Ахилл? Он отмахивался — он же герой! Он богов не боится — ничего они ему не сделают…

Странный монстр исчез за поворотом, но следом уже показался другой, похожий на первого, но отличающийся цветом. А за ним — целая вереница гремящих, грохочущих, несущихся с небывалой скоростью страшилищ.

Ахилл сглотнул и непроизвольно стиснул рукоять ксифоса — прикосновение к оружию успокаивало. Успокаивало, несмотря на то, что никак не могло изменить свершившегося, и грек это прекрасно понимал. Аполлон всё-таки прогневался на зарвавшегося героя незначительных с его божественной точки зрения людских войн и решил жестоко проучить, забросив его в неведомый мир.

Самым разумным было бы упасть на колени и смиренно воззвать к небожителям, умоляя о пощаде. Однако от одной только подобной мысли Ахилла передёрнуло. Вместо ужаса и раскаяния его охватила чистая, незамутнённая никакими сомнениями ярость. Ни за что! Никогда он не склонится перед чужой волей, будь то человеческая или божественная! Никогда не будет молить кого-то о помощи! Никогда не будет ни от кого зависеть! Он выберется отсюда, чего бы ему это ни стоило, и сделает это сам!

Но — как?

Мешкал Ахилл всего миг. Безусловно, здешний мир и его родной мир связаны — иначе как бы он тут оказался? Надо только найти, где именно они между собой связаны. Скорее всего — на границе миров. Значит, нужно найти край здешних земель, место, где они кончаются. И лучше побыстрее — пока он не замёрз. И пока греческое войско не разгромило троянцев без его участия — это просто недопустимо!

Ахилл огляделся. Пожал плечами — он не знал, в какой стороне граница этого мира ближе всего, значит, ему всё равно куда направляться. Поудобнее устроил щит на спине — и побежал.

* * *

Когда после всех испытаний в салоне красоты Илья добрался, наконец, до «Октагона», братья Петровичи были заняты — у небольшой стойки регистрации при входе их осадил какой-то невысокий усатый крепыш в полушубке и атласных зелёных шароварах, и дискуссия была в самом разгаре.

— Но мы — не школа боевых искусств! — вскинул руки Арагорн, словно защищаясь. — Мы просто спортивный клуб.

— Но у вашего клуба — солидная репутация! — под стать ему воскликнул усатый. — Я ведь знаю, у вас здесь немало маститых специалистов самых разных направлений, и всё, что мы хотим, это…

— Сделать себе рекламу за наш счёт, — невежливо перебил стоящий плечом к плечу с братом Василий.

«Октагон» был заведением братьев Петровичей. Несколько лет назад они перебывали во множестве самых разных спортивных клубов и центров, но так и не нашли такого, который бы отвечал их требованиям. То гири смешного веса, то слишком много орущих телевизоров, то «Макдональдс» прямо внутри, а то и вовсе одни только кардио-тренажёры. И почти во всех этих современных, хромово-стеклянных, оснащённых солярием и джакузи, электроникой и любезными инструкторами заведениях зачастую было невозможно найти самую обычную подвесную боксёрскую грушу.

— Куда подевались старые добрые спортивные залы? С матами и турниками и — о, боже мой — без всех этих зеркал? — удручённо воскликнул Арагорн после очередного фиаско, настигшего их в престижном спорткомплексе «Вольга и Микула». — Прямо хоть свой открывай, честное слово.

— А давай, — вдруг серьёзно отозвался тогда Василий.

Так появился «Октагон» — небольшой спортклуб с минимумом модных кардио-тренажёров, с залом, устланным матами, с подвесными грушами, турниками и шведскими стенками, гимнастическими брусьями и свисающими с потолка канатами. Скромные ряды скамеек рядом со стойками для гирь самого разного веса, несколько штанг. Два ринга для спаррингов, скакалки на стенах и пара тяжёлых автомобильных шин в углу. Никаких телевизоров, никаких зеркал на стенах. Никакого самолюбования и праздного времяпрепровождения — только серьёзная работа.

Поначалу клиентов было мало. Тем, кто ходил в спортзалы покрасоваться или посмотреть на других, проимитировать физические упражнения или отдать дань моде на здоровый образ жизни, в зале Арагорна с Василием заняться было решительно нечем, всё слишком сурово и слишком по-настоящему. Зато со временем «Октагон» обзавёлся собственным, особым контингентом — теми, кто подходил к тренировкам так же серьёзно, как и братья Петровичи.

А дальше дела неумолимо набрали оборот. Наглядевшись на владельцев клуба, регулярно устраивавших между собой спарринги, на рингах стали тренироваться и другие мастера различных единоборств. Потом появились желающие научиться тому, что они там видели, затем — те, кто был не прочь этому поучить. Вскоре процесс пришлось организовывать: создавать классы, выделять под них часы, отбирать инструкторов, формировать группы по возрастам, стилям и уровням, следить за платежами, заниматься рекламой и созданием сайта. Как следствие, пришлось нанимать небольшой штат для того, чтобы управиться со всеми этими административными делами… К некоторому изумлению братьев Петровичей, клуб, так непохожий на новомодные спортивные центры, раскрутился и начал приносить неплохие деньги.

Усатый, ничуть не обескураженный нелюбезным комментарием Василия, вскинулся:

— Да нет же! Какая реклама? Просто дружественный спарринг с нашими бойцами. Чтобы, так сказать, повысить интерес к нашему виду единоборств. Он пока ещё не очень широко известен…

— И что это за вид? — с некоторым оттенком любопытства спросил Арагорн.

Измученный косметическими процедурами и ожиданием крайне серьёзной миссии в Трое, Илья ещё минуту назад был уверен, что ничто не сможет его отвлечь, ничто не сможет вытащить его из состояния сосредоточенного напряжения.

Он ошибался.

— Диканьский боевой гопак, — гордо ответил усатый крепыш.

— Диканьский боевой гопак, — бесстрастно повторил Арагорн.

— Диканьский боевой гопак, — подтвердил представитель малоизвестного боевого искусства в атласных зелёных шароварах — и тут Илья не выдержал. Он согнулся пополам и затрясся всем телом, отчаянно сдерживая рвущийся наружу смех.

Братья Петровичи, как всегда, проявили железную выдержку.

— Любопытно, — осторожно заметил Арагорн, на лице застыло выражение полного равнодушия.

— Сначала мы были частью боевого гопака, но два года назад у нас возникли некоторые… идеологические разногласия с Верховным Учителем, и мы основали собственную школу.

— Диканьскую, — по-прежнему осторожно предположил Арагорн и бросил быстрый взгляд на покрасневшего Илью.

— Совершенно верно, — приосанился усатый. — Отличительные черты гопака в Диканьском районе всегда игнорировали, тем не менее, у него имеется целый ряд концептуальных особенностей, которые и позволяют выделить его в самостоятельную школу…

— У которой будет свой собственный верховный учитель, — негромко заметил Василий.

— Главный Верховный Учитель, — поправил усатый и вдруг резко развернулся к стоявшему позади и давящемуся от смеха Илье. — Вы находите в этом что-то забавное, молодой человек? — надменно поднял он брови.

— Я? Нет! — выдавил из себя Илья между приступами непрекращающегося смеха и поспешно ретировался в раздевалку, немного, впрочем, жалея, что не услышит конца этой увлекательной беседы.

Василий с Арагорном подошли минут через десять.

— Ну и как, будет спарринг? — с любопытством поинтересовался Илья.

Василий хмыкнул куда-то в сторону; Арагорн закатил глаза и театрально вздохнул:

— Разберёмся. А сейчас пора заняться тобой.

Порывшись в спортивной сумке, вынул из неё три коротких меча, бросил один брату, другой — Илье. Василий ловко поймал меч за рукоятку, Илья свой уронил. Наклоняясь, чтобы поднять с пола оружие, пробурчал:

— За одно занятие из меня не то, что великого — даже сносного мечника не сделать.

— Вот это оптимизм! Так держать! — саркастически отозвался Арагорн и потащил Илью на ринг.

— Что, прямо тут? — удивился Илья, оглядываясь по сторонам. Ринг находился в центре помещения, на виду у всех. — А как же конспирация?

— Расслабься, — посоветовал Арагорн. — У нас тут практикуют самые разные виды боевых искусств, всякое видали, вплоть до копий, шестов и кистеней, так что мечом ты тут никого не удивишь.

— Разве что боевым гопаком, — негромко добавил стоявший позади Василий.

Илья коротко хохотнул.

Впрочем, вскоре стало не до смеха.

— Это — древний мир, — наставлял Арагорн, в то время, как Илья вращал ксифос во всех возможных плоскостях, кругами и восьмёрками, отслеживая положения меча в пространстве. — Бой там не отличается особой изысканностью. Потому сегодня ты будешь учить самые базовые вещи, и если ими овладеешь, с первого удара тебя точно не зарубят.

— А со второго? — хмуро пошутил Илья, рисуя ксифосом очередную восьмёрку.

Арагорн шутку проигнорировал.

— Запоминать будешь тройками. У нас на сегодня всего пять троек. Немного, правда? — и заметив кислое выражение лица Ильи, спросил: — Ты каким боевым искусством занимался? Самбо? Армейской рукопашкой? Каратэ?

— КМС по дзюдо. И Унибос.

— Прекрасно, — просиял Петрович. — Значит, базовые навыки у тебя уже есть, сейчас мы их просто немного подправим. Итак, первая тройка — три вида ударов: рубящие, колющие и секущие. Думаю, с этим и так всё ясно. Вторая тройка — у меча три части, по типу действия. Сильная, она же медленная и защитная — нижняя треть клинка до рукояти. Хочешь ослабить удар — принимай его вблизи, чтобы противник нанес его медленной, а не быстрой частью. Средняя, она же основная, для защиты и атаки на средней дистанции. Быстрая, она же атакующая — верхняя треть клинка до острия. При атаке самые эффективные рубящие удары наносятся средней и верхней частью клинка.

Следуя указаниям братьев, Илья перешёл на рубку предметов — нарабатывал удар мечом сначала по неподвижному бруску, а затем по подвижной мишени в руках у Василия.

— Третья тройка — три механизма ударов: кистевые, локтевые и плечевые. Четвёртая тройка — три основные области поражения: верхний уровень, голова и плечи; средний уровень, корпус до бедер, и нижний уровень — ноги.

Только сейчас уже изрядно взмыленного Илью допустили к отработке атак на настоящем противнике — Арагорне. Василий же отступил в сторону и негромко комментировал, внимательно наблюдая за процессом:

— Илья, очень важно при соприкосновении с мечом или телом противника слегка протягивать рукоять меча на себя. Это позволит не проваливать и не терять меч при ударах… С силой, с силой наноси удар, на выдохе!.. Не ударяй по касательной, ударяй по противнику!.. Это что за рысканье клинка? Фиксируй!

Илья уже давно задыхался, когда Арагорн, кажется, ничуть и не запыхавшийся, сообщил:

— И наконец, последняя тройка — защита. Прямой блок, скользящая защита и слив.

И следующий час уже Василий с неутомимостью автомата наносил удар за ударом, а Илья парировал.

Когда он вышел из «Октагона», у него так тряслись руки и ноги, что он даже задавался вопросом, а сможет ли он повести машину. Зато несколько прибавилось уверенности в своих силах.

* * *

Отправлять Илью в Трою поехали братья Петровичи и Ян.

Илью, измотанного тренировкой в «Октагоне», двухчасовой курс обновления древнегреческого в техцентре окончательно добил; сил не было — ни моральных, ни физических.

Но и в дороге его не оставили в покое — по пути к Шушморскому капищу Ян выливал на смятённый мозг Ильи огромное количество информации об осаде Трои: местоположения лагерей греческой армии, детальный план лагеря Ахилла, карты местности, чертежи Троянской крепости, схемы хода битв, имена участников… Всё это совершенно не откладывалось в памяти; Илья безразлично слушал Яна и безучастно смотрел на экран компьютера, в то время как его мысли бродили где-то далеко.

Из прострации Илью вывел только комментарий Яна к очередной фотографии:

— Вот она, та, из-за которой развязали величайшую в истории войну, легендарная Елена Прекрасная.

Илья моргнул и сфокусировал взгляд на мониторе. Вопреки ожиданиям, Елена не отличалась ослепительной, поражающей воображение красотой. Правильные черты лица, неплохо сложена — обычная симпатичная женщина. Правда, волосы у нее и впрямь хороши — сейчас таким бледно-золотистым оттенком природа почти никого не наделяет, сказываются результаты великих переселений и смешений народов. А легендарной красавицей она, похоже, прослыла благодаря тому, что носила поистине крошечные хитоны, беззастенчиво выставлявшие на всеобщее обозрение стройные ножки и почти всю грудь.

Когда многочисленные Антилохи, Фрасимеды, Мемноны, Сфенелы, Филоктеты и Протесилаи достигли критической массы, Илья не выдержал:

— Хватит. Я всё равно почти ничего не запоминаю. К тому же, перед смертью не надышишься, за три часа из меня Ахилла не сделаешь. Буду всё валить на Аполлона. Скажу, за то, что я его разозлил — я же его разозлил, так? Осквернил его храм и всё такое… Скажу, что он забросил меня в неведомые земли, и я провел там в скитаниях дюжину лет, потому многое позабыл…

— Неплохая мысль, — вмешался Арагорн.

— Если, конечно, смогу всё это сказать — на своём-то убогом древнегреческом, — пессимистически закончил Илья.

— Сможешь, — заверил Ян. — В техцентре знают, что делают. Окажешься в языковой среде — и сам увидишь. У меня пару лет назад так с арамейским было, а я ведь на нём до техцентра ни слова не знал.

Илья коротко кивнул. Видимо, понимая его состояние, Ян участливо поинтересовался:

— Давай сделаем по-другому — какие у тебя есть вопросы?

— Какие вопросы? — хмыкнул Илья. Вопросов было столько, что он не знал, с какого начать. Решил, что лучше с малого: — Ладно, ты мне вот что скажи — что мне конкретно завтра делать? Как вести мирмидонов, какие указания давать?

— Тут всё очень просто. Троянская армия выстраивается у стен города, греческая — напротив. Как все остальные с места тронутся, ты выбросишь меч вперёд и крикнешь что-нибудь своим мирмидонам. А дальше они всё сами сделают.

— Угу. Сами будут стены штурмовать?

— Какое, штурмовать стены? Ты что, Илья? В те времена ещё и греческая фаланга не сложилась! Строились-то войска, конечно, красиво, но с началом битвы этот прекрасный строй немедленно превращался в кучу-малу. Шли просто и без затей, как говорится, стенка на стенку. Про штурм крепости и речи не идет.

— Понял. А какие подвиги мне предстоит завтра совершить?

— Никаких. Можешь вообще держаться в сторонке, завтра твоё личное участие почти не потребуется.

— Так, может, и моё присутствие там не требуется?

— Смешно, — сдержанно отозвался Ян и серьёзно продолжил: — Илья, мы все очень надеемся, что Ахилл отыщется в ближайшие дни, но всё-таки ты там осматривайся и вникай в суть происходящего. Вживайся, так сказать, в роль Ахилла. Во-первых, это бесценный опыт. Во-вторых, есть шанс, что тебе придется задержаться в проходе. Может быть, вообще остаться до конца осады, если наши поиски здесь не увенчаются успехом.

— Вот доживу до послезавтра — тогда и поговорим о более отдалённых планах, — ответил Илья.

— Почему до послезавтра? — заинтересовался Арагорн.

— Во-первых, Папыч разрешил мне послезавтра ненадолго выйти — при условии того, что у Трои всё спокойно, конечно. Передохнуть и всё такое. А во-вторых, со мной обратно пойдёт Ян.

— А что не сразу сегодня, Сергеич?

— Не могу, — пожал плечами Ян. — Мне завтра жену из больницы забирать.

Конквесторы понимающе закивали головами. Среди сотрудников «Бастиона» Ян был одним из тех редких счастливчиков, кому удавалось успешно совмещать работу конквестором с семейной жизнью. Правда, своей заслуги в этом Ян не признавал; обычно он разводил руками и говорил: «Да просто мне очень с женой повезло».

— Кстати, о Папыче, — спохватился Ян. Порылся во внутреннем кармане и достал маленький серебристый контейнер размером со спичечный коробок. — Шеф дал разрешение на три дозы фрейтса. Думаю, мне не нужно говорить тебе о том, как осторожно их надо расходовать, да?

Илья от неожиданности шумно вдохнул и осторожно взял блестящий плоский контейнер. Открыл и увидел внутри, в небольших углублениях, три прозрачные капсулы зеленоватого цвета.

Препарат «FR8-S», а проще — «фрейтс», уникальная разработка техцентра, совместившего собственную креативность с какими-то военными наработками, значительно ускорял все реакции. Но, как и всякое вещество, изменяющее функции организма, был опасен в больших количествах и использовался крайне редко.

О действии фрейтса ходили легенды. Вспомнив одну из них, Илья окликнул Василия:

— А это правда?

— Что?

— Говорят, вы с Бисмарком однажды ушли в один очень опасный проход, и там под действием фрейтса ты реально на лету поймал пущенную в вас из лука стрелу.

— Нет, — лаконично ответил Василий.

— Нет?

— Нет. Не из лука. В нас стреляли из арбалета.

— Ничего себе, — присвистнул Илья, но уже через мгновение нахмурился:

— А сколько он действует по времени? Пятнадцать минут? Полчаса? Если я там задержусь надолго, трёх доз мне не хватит!

Скрытую нервозность в голосе конквестора уловили все, сидящие в машине, но отреагировал, к удивлению Ильи, обычно предпочитающий отмолчаться Василий:

— Надейся на что угодно, на фрейтс или на чудо, но рассчитывай только на себя, — негромко, но твёрдо сказал.

Рассчитывать только на себя. Илья кивнул — он постарается.

На улице стемнело, и потому конквестор совершенно не представлял, где они едут. Но судя по тому, как лихо подскакивал «УАЗик» на колдобинах, они уже проехали Пустоши и углубились в Шатурские болота. Ян молчал, Василий сосредоточенно вел машину, Арагорн задумчиво смотрел в окно. А Илья неожиданно понял, что больше не нервничает. Да и что толку — все уже так и так решено. Подумаешь, ну, поиграет он в Ахилла — в конце концов, редчайшая возможность! Да и в Турцию он так ни разу и не выбрался — вот его шанс. И какой — природа не загажена, ни туристов, ни продавцов, ни аниматоров…

За окном «УАЗика» холодало; поднялась метель. Глядя на кружащий в темноте снег, Илья подумал — где сейчас, интересно, настоящий Ахилл? Живой ли он? Или уже замёрз насмерть?

* * *

Ахилл бежал не останавливаясь.

Он не знал, сколько прошло времени. Колесница Гелиоса каталась по низкому небосводу, дневной свет уступал непроглядной тьме, за тьмой приходил рассвет. Заснеженные леса сменялись ледяными полями, поля — белыми холмами и снова лесами; несколько раз Ахилл пересекал замёрзшие речушки и те странные дороги, по которым носились грохочущие чудовища.

Холод не ощущался. Не ощущалось время, не ощущалась усталость. Только ярость на подлую проделку богов и решимость как можно скорее добраться до края этого мира.

Ахилл бежал.

 

ГЛАВА 3

Братья Петровичи всегда жили рядом. Когда были детьми — в одной комнате. Закончив школу — вдвоём в крохотной «однушке», которую купили им к выпускному всем миром: родители — долго откладывая со скромных зарплат, бабушки с дедушками — с пенсий.

Однокомнатной квартирушки более чем хватало для счастья вчерашних выпускников школы, но братья наслаждались своим первым отдельным жильём недолго — их призвали в армию.

По окончании службы отлично зарекомендовавшим себя братьям Петровичам предложили продолжить служить по контракту. Арагорн с Василием согласились и следующие полгода провели в Афганистане, откуда их затем перекинули в грозившую вот-вот взорваться массовыми беспорядками Югославию.

Именно там, в котле гражданской войны, где смешались сербы, хорваты, боснийцы, албанцы и миротворческие силы ООН, Петровичей заметили их будущие товарищи, опытная команда наёмников, выполнявшая в это время очередной заказ — устранявшая нескольких хорватских генералов. К ним подошли, рассказали о том, каково это — работать на частные военные компании, и сделали предложение.

Братья размышляли недолго. Чётких планов на будущее у них не было, перспектив в погрязшей в разрухе и беспорядке родной стране они не видели. Да и ничего больше Петровичи толком и не умели: до призыва в армию они не успели получить профессию — только разряды и пояса в разных видах единоборств, а за прошедшие годы научились лишь одному — воевать. Наконец, деньги здесь обещали такие, каких в родной стране законным путём точно не заработаешь. И, опять же, романтика — какой мальчишка не мечтал, когда вырастет, стать Рембо?

Арагорн и Василий согласились. И следующие несколько лет приезжали домой так редко, что едва ли успевали задуматься о своих жилищных условиях — ведь большую часть времени они проводили далеко за пределами России. Возвращались наездами, измотанные, усталые, раненые. Ночевали в своей «однушке» несколько месяцев, а порой — и вовсе недель, и новый контракт снова срывал их с места.

Когда поступило предложение из «Бастиона», братья без сожалений оставили наёмничество. То, что когда-то, по молодости и наивности, казалось увлекательным приключением, давно превратилось в грязную работу, где они теряли не только своих товарищей, но и самих себя. Теряли частицу себя с каждым наставлявшим на них автомат ребёнком-солдатом, которого приходилось убивать, с каждым погибающим от голода стариком, мимо которого проходили не останавливаясь, с каждым расстрелянным на их глазах человеком, в бессмысленную казнь которого они не вмешались…

Братья Петровичи давно уже говорили между собой о том, что пора завязывать. Поднимали эту тему не раз и не два, обещали себе, что вот это задание — последнее, потом они уходят, что ещё раз — и всё. Но военные компании объявляли новый контракт, и братья снова уезжали. Война оказалась похожа на наркотик: чем дольше ты там, тем тяжелее вернуться обратно. Чем заниматься в мирной жизни, если всё, что ты умеешь — это воевать?..

«Бастион» вышел на Петровичей почти сразу после того, как они вернулись после очередного контракта — мрачные, угнетённые и как никогда полные решимости поменять свою жизнь. Выполняя заказ частной военной компании, за которой, безусловно, стояла международная нефтяная корпорация, они помогали одной из повстанческих группировок Дарфура и потеряли там половину команды. Предложение «Бастиона» оказалось как нельзя кстати.

И только тогда, осев в Москве и осознав произошедшие перемены, братья вспомнили о своих жилищных условиях. Раз у них начинается мирная жизнь, надо устроить её по-человечески. За годы наёмничества Петровичи заработали более чем приличную сумму, и потому вскоре стали обладателями целого этажа в одной элитной «свечке»-новостройке — два пентхауза с роскошным видом на Битцевский парк, с подземным гаражом, бассейном и сауной, уютной кофейней на первом этаже и суровым консьержем на входе, не пропускающим посторонних.

Впрочем, для особо настойчивых визитёров консьерж всё-таки не был помехой. Именно такого гостя, точнее — гостью обнаружил у себя Арагорн, вернувшись после проводов Ильи.

Она сидела в зале, в глубоком кресле у окна, продуманно закинув ногу на ногу. Светлые волнистые волосы аккуратно уложены в нарочито небрежный узел на затылке, тёмно-вишневая помада на губах, расстегнутая на пару лишних пуговиц блузка, строгий, облегающий фигуру деловой костюм…

Арагорн облокотился плечом о косяк и нелюбезно осведомился:

— Ну и как ты сюда попала?

Девушка улыбнулась — очаровательно и немного виновато. В искренность последнего Арагорн не поверил — слишком хорошо он её знал. Знал, что когда ей это нужно, она мастерски умела добавлять нужную эмоцию в голос, в выражение глаз, в улыбку.

И сейчас ей было от него что-то нужно.

— Когда ты мне давал ключи, я сделала себе дубликат. А потом… а потом, когда я их возвращала, про копию забыла.

Арагорн криво усмехнулся — она всегда отличалась нахальством и бесцеремонностью.

С Жанной Арагорн познакомился вскоре после того, как они с братом начали работать на «Бастион». У него это была любовь с первого взгляда. Да, он отдавал себе отчет в том, что по природе своей эмоционален и потому с легкостью влюбляется. Но искренних, серьёзных, глубоких чувств он до той поры не испытывал. Даже начал подозревать, что пережитое за годы наёмничества навсегда выжгло в его душе что-то, что необходимо, чтобы по-настоящему полюбить. Именно после встречи с Жанной он понял, что ничего-то в нём и не умерло, оно просто ждало той самой — единственной.

Даже сейчас, глядя в прошлое сквозь призму случившегося, Арагорн признавал, что и Жанна тогда не играла — её влекло к нему не меньше, чем его к ней. Они заполняли частые встречи лёгкими разговорами и смехом, полуночными сеансами кино и вазочками с шариками разноцветного мороженого, завтраками подгорелыми тостами с джемом и восхитительными бессонными ночами. В какой-то момент Арагорну почти перестали сниться кошмары из прошлой жизни, а на горизонте замаячили перспективы нарядного свадебного кортежа и ЗАГСа.

Замаячили — и растаяли.

Арагорн хорошо помнил тот день, когда впервые увидел другую и, как выяснилось, настоящую Жанну. Она пришла с работы, как всегда, аккуратная и собранная: строгий деловой костюм, высокие острые шпильки, элегантный узел волнистых светлых волос на затылке, помада цвета красного вина. Уселась на высокий стул у стойки бара в столовой, выудила откуда-то блокнот с ручкой, и не сводя с Арагорна горящего расчётливым огнем взгляда — незнакомого взгляда — твёрдо заявила, что им надо поговорить.

— Будь любезен, расскажи мне поподробнее про свою профессиональную деятельность.

Арагорн, ещё не подозревающий, что его ожидает допрос с пристрастием, удивился, но ответил чистую правду:

— Мы с братом открыли спортзал… Ты же знаешь.

— Нет, — резко перебила Жанна. — Я имею ввиду настоящую деятельность, дорогой.

По-прежнему недоумевающий, Арагорн ещё надеялся легко отделаться:

— Я тебе ещё раньше говорил, что работаю в одной консалтинговой фирме.

— И какого рода консалтинг вы оказываете? — резко, словно следователь на допросе, уточнила она, и ручка в её руках забегала по бумаге.

— По охране и обеспечению безопасности.

— Чьей?

— Клиентов.

— Каких?

— Какие к нам обращаются.

Жанна покачала головой:

— Извини, дорогой, но это не выдерживает никакой критики. Консалтинговые компании не занимаются беспрецедентно активным розыском определенных личностей.

Арагорн проклял свой болтливый язык. Ему было так легко и свободно рядом с Жанной, он чувствовал себя с ней так расслабленно и спокойно, что порой делился кое-какими историями, воспоминаниями и впечатлениями. Не рассказывая всей правды, конечно. И вот настал час расплаты за минуты слабости.

— Нас порой привлекают к выполнению самых разных мероприятий.

— Значит, консалтинг — это просто прикрытие, а на самом деле ваша компания заключает контракты на выполнение совершенно особых заданий.

Она не спрашивала, с беспокойством понял Арагорн, наблюдая за тем, как резво бежит по бумаге ручка. Она утверждала.

— Да нет же, просто иногда клиентам требуется особая помощь…

— Какого рода помощь? Помощь в особо важных делах? Деликатных делах, требующих подхода подготовленных специалистов? Таких, как ты с братом?

Длинные синие строки беспрестанно выползали из-под ручки.

— Да какие мы специалисты!

— Да, кстати, а где готовят профессионалов для такой деятельности?

— Каких профессионалов? Какой такой деятельности? Жанна, объясни, наконец, что все это значит?

— Кто ваш главный заказчик на такие розыски? Федеральное следствие?

— Жанна!

— Специальное отделение ФСБ?

— Жанна!!

— ФСБ — или ГРУ? На какое из подразделений правительства вы работаете?

— Жанна!!!

Только после того, как Арагорн практически рявкнул на неё, девушка, наконец, его услышала. Ручка замерла, глубоко впилась в плотный белый лист.

— Объясни мне, что, чёрт возьми, происходит? Откуда ты взяла весь этот бред и зачем тебе это надо?

Жанна резко сменила тактику и стала снова похожа на ту женщину, которая ночевала в его квартире последние месяцы.

— Понимаешь, дорогой, мне стало так любопытно — тебя дергают в любой момент дня или ночи, ты можешь пропадать по нескольку дней, и занятия у тебя всегда такие таинственные, вот я и решила разузнать детали.

Вполне вероятно, Арагорн купился бы на эту незатейливую ложь, если бы Жанна остановилась. Но нет — она выудила откуда-то тонкую папочку и принялась выкладывать перед пораженным Арагорном один за другим вырезки, фотографии и даже распечатки из его собственного компьютера. Пароль к которому она, по идее, знать не могла.

Вот это был удар ниже пояса! Женщина, которой он доверял и с которой собирался разделить свою жизнь — полностью, без секретов и недомолвок — эта женщина решила не ждать от него первого шага. Не погнушалась не самыми честными способами получения сведений, собрала обрывки информации, старательно сложила кусочки вместе, и, хоть и не узнала правды о настоящей деятельности «Бастиона» или о прошлом Петровичей, выяснила достаточно и теперь предъявляла ему обвинение… Это открытие подействовало на Арагорна как-то обескураживающе.

Возможно, со временем он пережил бы и это разочарование — ну, подумаешь, женщины всё-таки существа любопытные, а Жанна просто оказалась крайне любознательной… Настоящий удар ожидал его через пару дней, когда в очень популярной и очень жёлтой газете «Наши будни», где Жанна с недавних пор работала корреспондентом, появилась её сенсационная статья. Умело выстроенная на собранных огрызках информации, щедро разбавленная ошарашивающими предположениями и фантастическими домыслами, она едва не стоила Арагорну работы.

К счастью, до этого не дошло, хотя Папыч был крайне недоволен.

Карьера Жанны в скандальной газетёнке пошла в гору.

Разумеется, Арагорн заявил журналистке, что больше не желает её видеть.

Предвидела ли девушка цену своего успеха, он никогда не спрашивал. Пожалела ли Жанна о ней, Арагорн тоже не знал.

К сожалению, на этом неприятности для него не закончились — периодически цепкая журналистка с удивительной точностью умудрялась вылавливать из массового информационного потока сведения, относящиеся именно к деятельности «Бастиона», и продолжала доставлять беспокойство своими статейками. Арагорн стискивал зубы и угрюмо признавался себе, что, похоже, Жанна — это тот крест, который ему предстоит нести всю жизнь.

Вот и сейчас она прискакала явно с умыслом. Сидит перед ним в глубоком кресле, в строгом деловом костюме и чуть более чем следует расстегнутой блузке — вся в боевой готовности, выжидает удобного момента, чтобы атаковать.

«Завтра же сменю замок», — пообещал себе Арагорн.

— Чего тебе надо?

— Соскучилась.

Обычно обаятельный и словоохотливый, когда к тому вынуждали обстоятельства, Арагорн мог становиться резким и жёстким, как его брат.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— Пойдем на кухню — там кофе, и я тебе булочек напекла, — мило улыбнулась Жанна, сделав вид, что не заметила грубости.

— Ты не готовила с девяносто девятого года.

— Хорошо, я купила их в кондитерской по пути к тебе. Какая разница? Специально, между прочим, зашла. Подумала, что в твоем холостяцком холодильнике, должно быть, пусто, вот и решила, что надо бы тебя подкормить.

— Какая трогательная забота… Жанна, говори, чего тебе надо, и выметайся отсюда — уже довольно поздно.

— Завтра воскресенье, выходной — отоспишься, — проворковала девушка.

— Дел много.

— Ага, я как раз по поводу ваших дел, — Жанна всем телом подалась вперёд и отбросила свой милый тон. — У вас какое-то очередное важное мероприятие, да? Разыскиваете опасного преступника? Или шпиона?

Арагорну на мгновение показалось, что у девушки вот-вот прорежется хищный акулий плавник. Можно сказать, угадал — материализовалась ручка, забегала по листу бумаги.

— Ну, нет, это мы уже проходили! — Арагорн не церемонился, забрал блокнот и ручку, прошел на кухню и выкинул их в мусорку.

Обернулся — Жанна уже стояла за спиной.

— Всё? Или тебя до двери проводить?

Не обращая на его слова внимания, Жанна аккуратно обошла Арагорна, направилась в просторный зал и взялась за пульт. Ожил большой экран телевизора на стене. Девушка немного пощёлкала по каналам и, наконец, остановилась на том, где как раз демонстрировали фотографию Ахилла. Ровный голос диктора чётко перечислял рост, возраст, особые приметы, «легенду» про пациента психиатрической клиники, телефонные номера. Под изображением грека ярко горели цифры вознаграждения за информацию. Очень приличная сумма.

Арагорн остановился в дверях и, засунув руки в карманы джинсов, безразлично смотрел на экран.

— Это началось несколько часов назад. Идёт едва не на всех каналах города и области и повторяется чуть не каждый час. Объявления появились на основных локальных сайтах и форумах, они висят в социальных сетях. С таким размахом может работать только ваша организация.

Арагорн молчал.

Журналистка продолжала наседать:

— Я так полагаю, вряд ли это обычный преступник — из-за него бы вы такую бучу не подняли. Наверняка, здесь замешано что-то особое. Например, он передал какие-нибудь сведения государственной важности иностранной разведке. Или у него компромат на кого-нибудь из наших известных политиков. Или он похитил из казны очень круглую сумму. Да?

Арагорн уже давно усвоил, что переубеждать журналистку бесполезно, а пытаться что-то объяснить — чревато. Жанна умела пропускать мимо ушей всё, что ей не подходило, а затем оставить пару-тройку его слов и так их извратить, что безопаснее было просто промолчать. Потому Арагорн не спеша подошел к девушке, крепко взял её за предплечье и решительно потащил в коридор. Она не сопротивлялась, но и не замолкала.

— А может, это иностранный шпион, работавший у нас под прикрытием? Или же ученый, чьё открытие грозит государственной безопасности? И теперь он пытается вывезти за границу результаты своих исследований?

— Очень рад твоему визиту, — перебил Арагорн, снимая в вешалки модное пальто и силком накидывая его Жанне на плечи. — Но советую следующий раз без приглашения не являться — это невежливо. Впрочем, концепция вежливости тебе так и так незнакома, так что я зря теряю время, — он поднял с пола остроносые сапожки, всунул их в руки упирающейся журналистки и открыл дверь. — До следующей встречи. Искренне надеюсь, что нескорой.

Жанна, упорно цепляясь одной рукой за косяк, снова сменила тактику:

— Видишь ли, дорогой, у меня период некоторого творческого простоя, и я очень боюсь, что это плохо отразится на моей карьере. Может, ты мне поможешь? Ради старых добрых времен… Совсем небольшая сенсация — это все, что мне нужно.

— Придумай сенсацию сама, у тебя к этому большой талант, — отрезал Арагорн, бесцеремонно вытолкнул журналистку на площадку и захлопнул дверь.

Он сделал всего два шага — и раздался звонок.

«Вот ведь упертая зараза!» — ругнулся про себя Арагорн и решил проигнорировать настойчивость своей бывшей.

К пронзительной трели добавился стук в дверь — на удивление громкий.

«Каблуком она, что ли, колотит?»

Арагорн со вздохом открыл дверь и вышел на площадку. Мгновение спустя из соседней двери выглянул Василий. Быстро окинул взглядом растрепанную, запыхавшуюся журналистку с занесённой рукой, сжимавшей, словно оружие, сапог с высоким каблуком, и тёмные глаза блеснули глубоко скрытым весельем.

— Ты намерен прекращать это безобразие? — обратился он к брату.

Арагорн скривился:

— С удовольствием — только скажи мне как.

— Чего ей надо?

— Мальчики, — вмешалась тут Жанна. — Ну пожалейте вы несчастную девушку, я ведь замерзну у вас под дверьми!

Братья её игнорировали.

— Ей нужен повод для сенсации. Желательно, такой, чтобы при этом испортить мне жизнь.

Журналистка начала сердиться.

— Если потребуется, я буду всю ночь колотить вам в двери. Не полиции же вы меня сдадите?

— А это идея, — ухмыльнулся Арагорн, глядя на брата. — Вызову дежурный наряд, скажу, так и так, преследует меня одна влюбленная девица, житья от нее нет. Сексуальное домогательство, то да сё… Как раз будет ей сенсация. «Известная журналистка домогается скромного консультанта или громкое дело о сексуальном преследовании», — процитировал он воображаемый заголовок газет и осклабился: — Каково?

Василий хищно улыбнулся в ответ, выудил из кармана сотовый и скрылся за дверью. Журналистка обеспокоилась — улыбка Василия, явление само по себе довольно редкое, не предвещала ничего хорошего.

— Он что, и правда в полицию звонит?

— Искренне на это надеюсь, — безмятежно отозвался Арагорн. — Видишь ли, мой брат, в отличие от меня, не страдает излишней щепетильностью по отношению к так называемому слабому полу и придерживается мнения, что женщин, конечно, бить нельзя, но некоторым это могло бы пойти только на пользу.

Жанна, воспользовавшись моментом, попыталась проскользнуть обратно в квартиру, но Арагорн стоял в дверях, и отодвинуть его при всём своём желании она бы не смогла.

Тут снова показался Василий, кивнул брату и сообщил:

— Порядок. Если я понадоблюсь в качестве свидетеля, постучишь. А охрана снизу уже идёт.

Журналистка немедленно прекратила свои попытки пробраться в квартиру. Застегнула пальто, холодно, с поразительным достоинством оборонила:

— Уроды! — и гордо направилась к лифту, сжимая в руках сапожки.

Арагорн дождался, когда за ней закроются двери, а потом со вздохом прислонился к косяку.

— Ты серьёзно, что ли, охрану вызвал? — спросил он у брата.

— Нет. Но рад, что подействовало. Зачем она приходила?

Арагорн потер виски:

— Фотографию Ахилла крутят едва не по всем каналам, а эта зараза ну как чует, какие дела — наши. Прибежала в надежде что-нибудь выведать. И знаешь что? Я боюсь, даже несмотря на то, что она ничего не получила, завтра мы увидим сенсационную статью с Ахиллом в главной роли, и Папыч устроит мне грандиозную головомойку.

Василий утешающе похлопал его по плечу, но промолчал. Да и что тут скажешь — ведь брат был прав.

* * *

Илья довольно долго простоял на портике храма Аполлона. С холма, на котором возвышался храм, открывался прекрасный вид на греческий лагерь, и он внимательно его изучал. Хотя в глубине души прекрасно понимал, что не поэтому он застыл на верхней ступени храма. Сделать шаг вниз было страшно. Сделать шаг вниз означало войти в чужой, совершенно незнакомый ему мир. Выдавать себя в нем за героя. И не просто выдавать — быть им. По крайней мере, на время. И Илья просто не был уверен, что готов на это, хотя понимал, что выбора у него нет.

Сделать шаг вниз было признать, что он принял «правила игры» и уже не сможет вернуться назад.

Время суток в проходе чуть отставало от московского: в столице уже царила ночь, в то время как здесь был разгар вечера. Слабый ветерок с моря, вместо того, чтобы веять приятной свежестью соленой воды, растревоживал зловоние, висевшее над греческим лагерем, и доносил до Ильи запах отходов, гари, мокрого дерева, крови, немытых тел и выгребных ям.

Палаток в лагере оказалось куда меньше, чем предполагал Илья. Судя по всему, большая часть солдат ночевала прямо на песке, не утруждая себя сооружением укрытия.

Великий греческий флот тоже не оправдал ожиданий. Рассчитывавший увидеть леса мачт, Илья не сразу понял, что корабли, на которых легендарная армия явилась к Трое, на деле оказались просто очень большими вёсельными лодками, без мачт и парусов. И стояли эти лодки-корабли не на якорях рядом с берегом, а на окраине лагеря, вытянутые далеко на пляж и развернутые носами к морю. Просто раздолье для предприимчивого поджигателя. Одна искра — и всё, не будет у греков транспорта на обратную дорогу.

Ни рва, ни насыпи, ни каких-либо оборонительных сооружений вокруг лагеря Илья не заметил. Зато, повернувшись к морю спиной, разглядел вдалеке чёрные горбы то ли высоких холмов, то ли низких гор, силуэт прижавшегося к ним одним боком города, по-видимому, как раз легендарной Трои, и редкую, но длинную цепочку дрожащих огней справа от него — вероятно, лагерь троянских союзников.

Илья сделал несколько глубоких вздохов и, сжав влажные ладони в кулаки, решительно загашал вниз. От нервного напряжения в голове стало гулко и пусто, и только билась одна мысль — что, если греки сразу же увидят подмену?

Да, стилист постарался над лицом Ильи. Да, Катерина Федоровна внимательно изучила видеозапись с настоящим Ахиллом, вышедшим в проход у Шушмора, и сделала максимально идентичные доспехи. Да, сейчас в лагере темно, так что никто его не сможет хорошенько рассмотреть; к тому же он надел шлем, скрывающий едва не всё лицо. Но остаётся ещё так много! Голос, манера разговора, жесты, реакции, поведение… Что с ним сделают греки, если распознают подмену?

Илью заметили издалека. Он ещё даже не подошёл к кострам на самой окраине лагеря, а сидевшие у них греки уже вскочили на ноги. Несколько мгновений напряжённо рассматривали приближавшуюся в полутьме фигуру, а затем кто-то нерешительно произнёс:

— Ахилл?

Илья нервно сглотнул, но не замедлил шага. Он не может показать, что ему страшно; он должен вести себя как положено герою — мужественно.

«Мужество — это искусство бояться, не подавая виду». Когда-то давно Илья услышал эту фразу от Василия, и сейчас она пришлась как никогда кстати.

По мере приближения к кострам колеблющийся свет выхватывал всё больше деталей облачения Ильи — характерный гребень на шлеме, узоры на доспехах, заклёпки на щите…

— Ахилл, — уже более уверенно повторил один из греков.

— Ахилл, — подхватили стоявшие рядом с ним воины.

— Ахилл? — вопрошали те, кто находился дальше и не видел приближавшегося Ильи.

— Ахилл! — сообщали им стоящие впереди.

Имя прославленного греческого героя волной прокатилось по лагерю. Уже несколько минут спустя казалось, что вся армия поднялась на ноги, и вечерняя тьма наполнилась оглушающим кличем:

— Ахилл! Ахилл! Ахилл!

Илья даже не успел понять, когда его подхватили на руки, но в какой-то миг он просто взмыл над толпой, и его понесло, словно приливом. Решившие, что боги лишили их прославленного героя, греки ликовали: Ахилл снова с ними, значит, и победа тоже будет их.

— Ахилл! Ахилл! Ахилл!

Волна многочисленных рук, наконец, опустила Илью на землю у выстроившегося плотным строем отряда. Едва его ноги коснулись песка, вытянувшиеся перед ним, как на параде, воины дружно вскинули вверх копья и что-то коротко гаркнули.

«Мирмидоны», — сообразил Илья. Ликовавшие греки принесли его прямо в «родной лагерь» и сейчас стояли поодаль, почтительно за ним наблюдая.

Илья проигнорировал толпу за своей спиной. Обвёл мирмидонов медленным взглядом и коротко кивнул, понадеявшись, что именно так отреагировал бы в этой ситуации настоящий Ахилл.

Из рядов мирмидонов выступил один, курносый и рыжеусый. «Патрокл», — сообразил Илья, вспомнив, что совсем недавно видел его фотографию в море тех, что показывал ему Ян. Подошёл к Илье улыбнулся, положил руку ему на плечо, сжал на секунду и молча кивнул головой.

А через несколько мгновений Илья уже остался один в шатре Ахилла.

Жилище легендарного героя не впечатляло. Полутьму небольшого пространства слабо освещал коптящий в самом центре, на утоптанном песчаном полу очаг, дым которого по большей части уходил в небо через дыру в потолке. Впрочем, того дыма, что оставался внутри, хватало, чтобы покрыть все вещи тонким слоем копоти.

У входа — груда тряпья. За ней — громоздкий сундук на резных ножках, при скудном освещении здорово смахивающих на лапы неизвестного крупного хищника. Неподалеку — высокая жаровня. В другом углу — очень низкий овальный столик на трех ножках-лапах, вполне могущих принадлежать гарпиям. Похоже, в те времена весь свой нерастраченный талант художников создатели мебели фокусировали исключительно на ножках.

Постель представляла собой обычный дифф — низкий удлинённый стул без спинки, на четырех ножках, покрытый овечьей шкурой. Видимо, это, условно говоря, постель. Подушек не видно. Илья припомнил, что где-то то ли читал, то ли слышал, что подушки являлись принадлежностью лож для чтения и письма, а иногда — лож для пиршеств, но никак не постелей воинов в походах.

Илья уселся на дифф-кровать и задумался — что теперь? Спать совсем не хотелось — давало о себе знать нервное возбуждение.

Не снимая доспехов — в них как-то поспокойнее — Илья стянул с себя шлем и откинулся на постель. Итак, сегодня вечером вся армия признала в нём Ахилла. Но завтра его увидят при свете дня, и у кого-то могут возникнуть сомнения. Остаётся надеяться, что никто не решится их озвучить и что сработает эффект толпы: раз все вокруг признали в нём Ахилла, значит, он и есть Ахилл — толпа ошибаться не может.

Груда тряпья у входа едва заметно зашевелилась. Илья мгновенно вскочил на ноги и тут же понял, что принял за груду тряпья Ахиллову пленницу Брисейду — на него смотрела растрёпанная черноволосая молоденькая девушка лет семнадцати, не больше, с длинноватым носом и испуганными ярко-зелёными глазами. Она была связана по рукам и ногам и, казалось, старалась не дышать.

— Жена лирнесского царя Минеса, — вспомнил Илья недавние пояснения Яна. — Которого, кстати, Ахилл, то есть ты, убил самолично. А также отца и братьев. Так что не удивляйся, если она попытается тебя зарезать, у неё для этого весомые поводы.

— А с ней мне чего делать?

— Да что хочешь… Хочу тебя предупредить, — добавил Ян, правильно уловив направление мыслей Ильи. — Послать её подальше ты, конечно, можешь, но давай хотя бы не сразу. Денька три-четыре подержи у себя — для поддержания имиджа. Иначе греки, а особенно — мирмидоны тебя не поймут.

Первый, вполне естественный порыв — развязать девчонку. Но ведь развяжешь — попытается удрать. Это в лучшем случае. В худшем, как и предупреждал Ян, постарается убить. Значит, надо оставить всё как есть.

Правильная мысль, рациональная, но… за три тысячи лет люди в чём-то изменились — Илья потянулся к узлам веревок.

Девчонка пронзительно заверещала… Да, а какие-то вещи за три тысячи лет так и не изменились.

— Не кричи. Я тебя просто развяжу, — примирительно сказал Илья.

Не подействовало — девчонка продолжала вопить.

Илья быстро распутал узлы на запястьях и лодыжках, отошёл, уселся на постель и кивнул в сторону низкого столика:

— Пей. Ешь.

Пленница не сдвинулась с места.

Илья демонстративно отвернулся.

Брисейда отважилась воспользоваться приглашением своего тюремщика только несколько минут спустя.

Илья вздохнул. Сентиментальность и сочувствие, это, конечно, хорошо, но своя шкура всё-таки дороже. Убежит Брисейда — ну, и черт с ней, а вот если попытается убить его, пока он спит? И что ему делать — всю ночь бодрствовать?.. Как бы поступил Ахилл? Связал? Или оставил бы свободной, точно зная, что проснётся прежде, чем она успеет перерезать ему горло? Наверное, последнее. Но он-то — не Ахилл, он такими реакциями похвастаться не может.

С другой стороны, связывать девчонку на ночь ну очень не хотелось. Илья осмотрелся. Оружия в палатке, кроме его меча, нет. Ладно, можно рискнуть. Положив ножны с ксифосом под овечьи шкуры на диффе, Илья прикрыл глаза. Мысли снова обратились к предстоящему дню, к грядущей битве. Волнения не было. Желания геройствовать, к счастью, тоже…

Из полудремы Илью выдернул неожиданно приятный и довольно низкий голос Ахилловой пленницы:

— Ты странный.

Илья вздрогнул и приподнялся. Брисейда уселась на прежнее место у входа и внимательно смотрела на него яркими зелёными глазами; в тусклых отблесках почти потухшего очага они мерцали, как глаза кошки.

— Что?

— Ты странный. Другой. Не такой, как был.

«Ну, вот ещё, не хватало, чтобы меня разоблачила какая-то забитая пленница!»

Илья поспешно нахмурился, но Брисейда уже продолжила:

— Если ты и впрямь в руках у Аполлона побывал, надеюсь, за все твои грехи он наказал тебя.

«Уверен, что наказал», — подумал про себя Илья.

* * *

Ахилл продолжал бежать, но ощущал, что холод всё-таки добирается до него, вытесняет подстёгивавшую его ярость и решимость как можно быстрее достигнуть края мира.

Наверное, нужно остановиться и немного отдохнуть. Поесть. Поспать. Согреться. Но где?

Ещё бы лучше — встретить здешних людей и расспросить их об Аполлоне и о том, где кончается их мир. Правда, за всё то время, что он бежал, Ахилл видел только странных монстров, мчавшихся по гладким дорогам. Есть ли они вообще здесь — люди?

Ответов на вопросы не было.

А, значит, оставалось только одно — продолжать бежать.

И Ахилл бежал.

* * *

Разбудил Илью шум просыпающегося лагеря, и первым делом он потянулся к ксифосу, спрятанному под шкурой.

«Надо же, еще не пробыл тут и суток, а какие рефлексы вырабатываются!» — хмыкнул он про себя и оглядел палатку в поисках пленницы.

Казалось, за ночь Брисейда так и не пошевелилась и сейчас не сводила с Ильи настороженного, тревожного взгляда. Лучи поднимающегося солнца пробивались через ткань палатки, и в утреннем свете Брисейда выглядела совсем молоденькой и какой-то особенно хрупкой. Илья поймал себя на мысли, что начинает искренне жалеть пленницу — совсем ещё девчонка, отец и муж погибли, а саму её отдали врагу. Не просто врагу — убийце родных. А сегодня вечером Брисейду заберут в лагерь Агамемнона, и кто знает, что ей там предстоит.

Вздохнув, Илья напомнил себе, что все эти события на самом деле уже давным-давно случились. И Брисейды вот уже три тысячи лет как нет в живых… Однако эти доводы теряли большую часть своей убедительности, когда с него не сводила испуганных ярко-зелёных глаз молоденькая девчонка, которая здесь и сейчас была более чем жива. Здесь и сейчас она дрожала от страха, здесь и сейчас она страдала от потерь…

Связывать Брисейду по-прежнему не хотелось. Илья наклонился к пленнице и намеренно сурово сказал:

— Убежишь — поймаем, и будет хуже.

В палатку заглянул Патрокл, и Илья напрягся — вдруг в свете дня ближайший соратник Ахилла заметит подмену?

Не заметил. Только коротко сообщил, что мирмидоны готовы.

Илья кивнул, обулся, поднял ксифос со щитом, водрузил на голову шлем. Несколько долгих мгновений мучительно колебался, решая, стоит ли принимать фрейтс сейчас или сэкономить для более серьёзных ситуаций. Решил обойтись без препарата и быстро вышел из палатки.

Широкий пляж буквально кишел людьми. Нет, ста тысяч там, конечно, не было. Но около десяти тысяч — наверняка. И все эти тысячи неорганизованной толпой двигалась куда-то в сторону Трои. Илья оглянулся на не сводящих с него глаз мирмидонов и последовал за греческим войском.

При свете дня прислонившаяся одним боком к плешивой пологой горе Троя совсем не впечатляла своими размерами и тем более не поражала архитектурными изысками. Да и великая неприступная стена, о которую разбилось немало армий древности, высотой, пожалуй, не дотягивала до обычного трехэтажного дома.

Зато перед сложенной из грубого камня стеной уже поджидала армия Трои и союзников. Лучники на стенах — пока от греков их отделяло метров триста-четыреста. Широкая лесополоса копий, за ней с правого фланга — небольшой отряд боевых колесниц, слева — довольно немногочисленная конница.

Илья прищурился и приставил козырьком ладонь ко лбу, пытаясь понять, что именно привлекло его внимание к наездникам. Через несколько мгновений сообразил и тихо присвистнул. То, что амазонки — это не вымысел, он прекрасно знал: воинственные кочевые племена, в которых царил матриархат, долгое время донимали скифов, а после ушли куда-то в низовья Дона и район Азовского моря, и именно там след легендарных женщин-воительниц оборвался… Но в глубине души Илья всегда полагал, что участие амазонок в Троянской войне — это вымысел Гомера, удачный способ украсить эпическое повествование пикантной деталью. Однако нет, вот они, амазонки, стоят отдельным отрядом среди конников троянского войска и явно рвутся в бой.

А вот у греков всадников оказалось куда меньше, чем у противников — всего одно подразделение. Впрочем, это и понятно — большую конницу на плоских кораблях-лодках перевезти затруднительно.

Греческая армия стояла не сплошным строем, войско каждого царства держалось отдельно; Илья насчитал с полтора десятка подразделений. Перед каждым из них на колесницах гордо застыли вожди. Интересно, может, и ему полагалось выехать вперед на колеснице? Как-никак, Ахилл все-таки возглавлял мирмидонов…

Наконец, Илья заметил и Агамемнона. Стоя на разукрашенной колеснице, царь экспрессивно потрясал руками и что-то выкрикивал. Илья не услышал ни слова — это только в кино слова пламенной речи военачальника доносятся до каждого солдата войска, а в реальности же большинство воинов вынуждены довольствоваться пантомимой и вовремя подхватывать клич.

Через пару минут Агамемнон, устав надрываться, замолчал, что стало сигналом для армии — раздался дружный рев, который, словно тяжелые жернова, перемалывал сомнения и страх рядовых солдат и заряжал их безумством боя. Он прокатился как волна — от центра, слышавшего речь царя и потому сразу принявшегося драть глотки, к дальним краям войска, где постепенно затих, а потом вновь поднялся, когда солдаты ринулись в бой.

Жалкое подобие строя немедленно рассыпалось. Да, Ян был прав — ни стратегии, ни тактики, бегут одной большой толпой, стенка на стенку. До знаменитой греческой фаланги и впрямь ещё ой как далеко.

Илья коротким знаком руки придержал мирмидонов: идти прямо под стрелы троянцев — верное самоубийство. Ему, конечно, все равно, он сюда не битвы пришел переигрывать, но и гнать Ахилловых мирмидонов, по сути, элиту греческого войска, прямо под обстрел противника не хотел. Кинул беглый взгляд через плечо. Как хорошо, что никто не задает вопросов — дисциплина вбита в этих ребят крепко.

Впереди разворачивалась битва.

До того, как поступить в университет, Илья отслужил в армии, успел провести некоторое время в горячих точках и полагал, что повидал кровопролития. Но то, что считалось за войну сейчас, не шло ни в какое сравнение с войной прошлого. И дело не в числе жертв и не в оружии. Илья был знаком с продуманными засадами и внезапными ударами, небольшими, хорошо организованными мобильными группами, короткими быстрыми штурмами и стремительными зачистками. Было ли это страшно? Да. Но у стен Трои в чём-то было страшнее. Здесь лицом к лицу сходились сотни и сотни людей; шли прямо друг на друга, не сворачивая, не убегая — шли, чтобы убивать. Они схлестывались лоб в лоб, отчаянно рубились мечами и пронзали друг друга копьями, и масштабность кровавой панорамы не могла не ужасать.

Со стен Трои густо сыпались стрелы. Илье казалось, что едва не каждая вторая находила свою мишень. Совершенно некстати вспомнились сухие фразы военно-исторических учебников о низкой эффективности оружия дальнего боя в античности.

Первые ряды греков напоролись на длинные копья троянцев. Треск ломающихся щитов, глухие звуки ударов мечей, ржание лошадей, свист стрел, крики раненых — Илья наблюдал за боем и качал головой. Совсем немного стратегического планирования — и битву легко выиграть. Все отряды греков шли прямо под стрелы, на копья, и первые ряды превращались в одно кровавое месиво. Не добравшиеся ещё до противника подразделения наседали сзади, давя своих же. Нет чтобы обойти эту кашу-малу и ударить сбоку — резерва для отражения сторонних атак троянцы не подготовили. А зачем — зачем посылать в эту гущу колесницы и малочисленную конницу? Толку от них ничуть — испуганные громкими криками лошади взвиваются на дыбы, сбрасывают возниц и наездников и несутся обратно, топча всех на своем пути.

Сменяющие друг друга греческие отряды забрасывали противника копьями, откатывались и затем снова возобновляли попытки опрокинуть врага. Троянцы втыкали копья в их щиты и не давали приблизиться. Отряды греков с мечами безуспешно пытались протиснуться между копий. А сверху беспрестанно сыпались стрелы.

И вот греки дрогнули и, смешавшись с перепуганной конницей, в беспорядке побежали к пляжу. Впереди всех неслась колесница Агамемнона. Троянцы с радостными воплями преследовали врагов, убивая всех, кого настигали.

Мирмидоны стояли несколько в стороне от поля боя и в битве пока не участвовали. Илья почти не сомневался, что греки побегут и что троянцы ринутся вслед за ними. Он собирался встретить преследующих греков троянцев, но только теперь, увидев обезумевших солдат и ораву несущихся прямо на них всадников понял, что его затея далеко не так гениальна, как казалось вначале — ведь мирмидонов всего-навсего около сотни. Противостоять целой армии троянцев они явно не смогут — а за бегущим врагом обрадованные противники гнались едва ли не в полном составе, и впереди всех неслась конница амазонок. Вот если бы остановить панику… Именно здесь, вне зоны поражения лучников, троянцам можно было бы дать реальный отпор.

Бегущая греческая армия едва не снесла маленький отряд. Илья сглотнул, ясно ощутил, как холодок страха, зародившись где-то в животе, растекается по спине, спускается по ногам, и, на миг сжав зубы, коротко скомандовал:

— Копья! На конницу!

Мирмидоны тут же сомкнули строй, прикрылись щитами и выставили вперед копья, крепко уперев древки в землю.

Бросив через плечо короткий взгляд на своих воинов — Ахилловых воинов — Илья принялся оглядывать бегущие войска. Если бы остановить хотя бы ещё один отряд! Они бы встали за мирмидонами, дождались, когда конница напорется на их копья, окружили бы её с двух сторон, зажали как в клещи и порубили!

Илья ухватил какого-то грека в шлеме с роскошным конским хвостом.

— Стой!

Грек взвизгнул, вырвался и продолжил бежать.

Конница троянцев, завидев организованного противника, с пронзительным визгом поскакала прямо на мирмидонов.

— Ахилл! — вдруг услышал Илья.

Оглянулся. За ним стоял огромный белобрысый викинг с ярко-синими глазами и мощным, сильно выдающимся вперед подбородком, позади него — небольшой отряд солдат.

«Аякс, царь Саламина» — сообразил Илья, сопоставив лицо обратившегося к нему воина с одной из фотографий, которые показывал вчера Ян… Надо же, оказывается, что-то из вчерашних рассказов в его голове всё-таки отложилось!

— Силой не обделен, с умом похуже, — вспомнились комментарии Яна. — Здоровый, как бык, и очень простодушный. Ахилла, то есть тебя, уважает за воинские заслуги. Как Гектор умудрился убить этого гиганта, я до сих пор понять не могу. Наверное, повезло.

Всё это промелькнуло у Ильи в мозгу за какие-то доли секунды. Рассердившись на самого себя за страх, из-за которого он, казалось, напрочь позабыл все древнегреческие слова, конквестор с трудом выдавил невнятное:

— Остановить бегство. Конница — на копья. Вы — с двух сторон мечами. Нет конницы.

Аякс понятливо кивнул и зарычал на своих солдат. Они мгновенно рассыпались редкой цепочкой и — вот тут Илья пришел в полный ужас — стали убивать бегущих греков.

— Зачем? — заорал он, хватая Аякса за руку.

— Ты сказал — остановить бегство.

— Но…

Слов отчаянно не хватало, а буквально через несколько мгновений Илья раздумал что-то говорить — жестокий метод Аякса оказался вполне действенным. Солдаты, видя, какая судьба постигла их товарищей и не желая разделять её и быть зарубленным в спину, останавливались, подтягивались к мирмидонам и выстраивались позади них.

Тут конница с размаху налетела на ощетинившихся копьями воинов. Лошади дико заржали, послышался треск ломающихся копий и костей.

— Пошёл! — заорал Илья и развел руки в стороны.

Аякс что-то проревел в ответ, и вот уже греки зажали конницу в клещи.

Последствия оказались катастрофическими — через несколько минут ожесточенного боя отряд всадников был почти полностью уничтожен.

Илья наблюдал за избиением в сторонке. Меч он, конечно, вытащил, но в гущу не лез.

Воспрянувшие духом греки, увидев успех мирмидонов, прекратили бегство, развернулись к стенам Трои и достойно встретили преследующих их с радостным криком врагов. Вновь закипела битва, но на сей раз стрелы Троянских лучников не достигали греков. Вмиг сплотившиеся воины, вдохновленные разгромом конницы противника, уверенно, решительно и азартно теснили неорганизованную, рассчитывавшую на легкую добычу толпу троянцев.

Как Илья не старался этого избежать, бой настиг и его. Вражеские солдаты оказывались совсем рядом, замахивались ксифосами, целились копьями. Скоростной курс Петровичей и собственные навыки рукопашного боя помогали — Илья успешно уворачивался от нападавших, ведь по большей части это были всего лишь недавно вооруженные крестьяне, и не раз помянул добрым словом Катерину Федоровну, распорядившуюся поместить под его доспехами бронежилет.

Однако вскоре, в угаре битвы, защищаясь от наседающих врагов и наотмашь рубя ксифосом, Илья позабыл о страхе и своём внутреннем настрое всеми силами избегать убийств. Над его головой сверкал меч, на него стремительно неслось копьё, и в тот миг ничего больше не имело значения — только предупредить удар, увернуться от острия, парировать выпад, ударить первым. Ударить первым, чтобы убить. Убить, чтобы не убили тебя.

Сколько прошло времени, Илья не знал. Тяжело дыша, он опустил онемевшую, обессилившую руку и огляделся. Греки гнали троянцев к стенам города. Мирмидоны не двигались с места — ждали приказа своего командира.

Илья махнул им рукой:

— Возвращаемся.

Троянцев прогонят и без них. А на сегодня с него хватит.

 

ГЛАВА 4

Василий специально задержался у газетного ларька. Осмотрел прилавок и быстро нашёл то, что искал — на первой странице «Наших будней» под броским заголовком «Опасный преступник или невинная жертва спецслужб?» красовалась фотография Ахилла.

— Убью, — простонал Арагорн, глянув на заголовок из-за плеча брата.

— Не успеешь. Папыч тебе первым шею свернёт.

К полному ужасу Арагорна, все в «Бастионе» читали «Наши будни». Газету изучала и Ирочка, сидя в кресле под окнами-витражами. «Наши будни» увлеченно читала Олеся. И даже перед Аркашей лежали «Наши будни». Правда, на заголовок аналитик не обратил внимания — он разбирал системный блок одного из компьютеров, и газета служила ему подстилкой.

Папыч, сцепив руки за спиной, стоял у окна и задумчиво смотрел во двор, на укрытую снегом театральную тумбу; на всегда по-спартански пустом столе лежали «Наши будни». Когда братья замерли у стеклянной перегородки, служившей условной стеной офиса шефа, Папыч, не оборачиваясь, обронил:

— Василий, можешь идти, тебя это не касается.

Василий словно не услышал.

Не расцепляя заложенных за спину рук, Папыч медленно обернулся, сводя брови к переносице. Взгляд начальника мог становиться невыносимо тяжелым, когда Папыч задавался целью сделать его таким. Тем, на кого этот взгляд был обращен, немедленно вспоминались все, даже самые мелкие и давние прегрешения. Но если это и произвело на Василия впечатление, то вида он не подал.

Папыч сверлил его взглядом ещё несколько мгновений, а затем уголок губ дернулся вниз в саркастической ухмылке:

— Если ты не уверен, собираюсь ли я бить твоего брата, позволь мне развеять твои сомнения — собираюсь.

Василий чуть заметно улыбнулся и вышел.

Настал черед Арагорна.

— Потрудишься объяснить?

— Андрей Папыч, хотите верьте, хотите нет — сама вылавливает. Будто радар у нее на наши дела.

— И какие у тебя предложения, о, неотразимый Казанова?

— А какие тут могут быть предложения? — грустно вздохнул Арагорн, привычно пропуская подколку шефа мимо ушей. — Если бы она была парнем, всё можно было бы решить крайне просто, сами понимаете. А что делать с женщиной? Пойти поговорить с ней? Так я сколько раз пытался — все без толку. К тому же, она и так уже подозревает что-то, а если я её навещу, то она только убедится, что её догадки небеспочвенны.

Папыч сел за стол, смахнул газетные листы в мусорную корзину и привычно, как всегда в момент раздумий, постучал пальцами по краю теперь снова пустого стола. Серебристая серьга в ухе на миг сверкнула, отразив серый свет пасмурного зимнего дня.

— Это ведь уже не первый раз.

— Не первый, — угрюмо кивнул Арагорн.

— И в прошлый раз ты клятвенно обещал, что больше ничего подобного не повторится.

— Обещал…

— Раз не умеешь разбираться со своими бывшими женщинами, нечего их заводить.

— Бывших? — хмыкнул Арагорн.

— Женщин, — проворчал Папыч и раздражённо потёр переносицу. — Только прессы нам в этой истории с Ахиллом и не хватало! В твоих интересах, чтобы дальше она эту тему не развивала. И мне всё равно, как ты это сделаешь.

Разговор был окончен. Арагорн вышел из «офиса» шефа и плюхнулся в кресло напротив алого дивана, на котором удобно развалился брат:

— У тебя есть какие-нибудь идеи?

— Есть. Пустим ее по ложному следу, — невозмутимо ответил Василий и негромко позвал: — Тарас!

Стажёр материализовался перед ним как по волшебству и, всем своим видом демонстрируя угодливость, вкрадчиво спросил:

— Звали, Василий Петрович?

— Для тебя дело есть.

— Какое, Василий Петрович? — Тарас буквально вспыхнул от радости — наконец-то он может оказаться полезным и немного реабилитироваться в глазах грозного Василия Петровича, которого после инцидента у Шушморского капища он боялся даже больше Папыча.

— Как раз по твоей специальности. Ты же у нас аспирант-историк, так? Значит, умеешь работать с источниками, с архивами. Вот и примени свои навыки. Отправляйся в районную библиотеку, возьми все номера газеты «Наши будни» за последний месяц. Прочитай все статьи, написанные Жанной Авдеевой, и подготовь обзор. Чтобы к обеду всё было сделано.

— Уже иду, — разочарованный Тарас нерешительно переминался с ноги на ногу: — Василий Петрович, а можно вопрос?

— Ну?

— А вы не подскажете, где находится районная библиотека?

Василий демонстративно отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что это не его проблема.

Когда пристыженный стажёр убежал, Арагорн с любопытством спросил:

— А серьёзно, где находится библиотека?

— Понятия не имею, — пожал плечами Василий.

* * *

Возвращаясь к лагерю греков, Илья старался не оглядываться. Один раз он уже обернулся и сильно пожалел об этом. В эллинских поэмах много говорилось о благородстве греков, о почестях, воздаваемых врагам, об уважении к поверженным противникам и о торжественных ритуалах погребения павших. Илья, несмотря на то, что уже имел некоторый опыт работы в «Бастионе», почему-то полагал, что, пусть воинское благородство и преувеличивалось, но всё-таки имело место быть.

На деле же, едва закончился бой, рядовые солдаты обеих армий немедленно занялись мародерством — рыскали среди трупов в поисках хорошего оружия и доспехов, и, найдя, снимали их, не чинясь, со своего ли или с чужого. Из-за особенно богатого или крепкого снаряжения над застывшими телами разворачивались жестокие потасовки, зачастую заканчивающиеся кровопролитием. Поле боя, обезображенное окровавленными трупами, выглядело ещё отвратительнее из-за копошащихся среди них, словно паразиты в ране, солдат.

Над раскаленным пляжем висело густое облако тошнотворного запаха лагеря. Духота была просто непереносимой. Потребность хоть на минуту охладиться и глотнуть свежего, чистого воздуха стала такой сильной, что Илья подумывал даже выйти в проход — умыться там снегом, прогуляться пару минут на морозе… Хотя зачем же в проход? Ведь совсем рядом — Эгейское море. Чистое и наверняка прохладное.

Вода была прозрачной и тёплой. И очень солёной — буквально выталкивала на поверхность. Все правильно, мировой океан еще не загадили ядерными отходами и нефтью, не выстроили на берегах огромные заводы и не вывели к нему канализационные трубы многомиллионных мегаполисов. Илья с удовольствием откинулся на спину, закрыл глаза и просто лежал, тихонько покачиваясь на волнах. Вода расслабляла и успокаивала. Возвращаться в лагерь не хотелось.

Но пришлось — когда Илья бросил взгляд на берег, то увидел, что в лагере мирмидонов собралась целая толпа. Какой-то плюгавый грек, взобравшийся на неустойчивый походный дифф, возвышался над воинами и, размахивая руками, что-то кричал. Если Илью не обманывало чутьё, тут назревала нешуточная свара.

* * *

Ахилл не знал, что это такое — когда кончаются силы. Никогда не испытывал на себе. Потому он просто не понял, что начал сдавать.

Сколько он бежал? День, два? Три?..

Не хватало дыхания. Ноги слабели, кожа потеряла чувствительность. Заснеженный мир крутился перед глазами, ледяной ветер хлестал в лицо, белые хлопья густо клубились в воздухе. Всё чаще Ахиллу казалось, будто он падает в бесконечную пропасть. Он мотал головой, и это проясняло путающиеся мысли. Но ненадолго.

Ахилл не понял, что оказался рядом с людьми. Он не увидел деревушки, тонущей в зимних сумерках и густой метели. Не рассмотрел теплящихся в окнах низких изб огоньков.

Не осознал, что споткнулся обо что-то.

Не понял, что упал.

Но некоторое время спустя почувствовал, как холод охватывает его теперь уже со всех сторон. Как прижимается к телу влажным белым полотном и неумолимо вытягивает из него остатки тепла.

И понял, что умирает.

* * *

Обычно пустующий в разгар рабочего дня офис любой компании означает, что сотрудники либо праздно проводят время дома, либо наслаждаются долгим обеденным перерывом. Пустой офис «Бастиона» означал прямо противоположное — работы много. Очень много.

В просторном светлом помещении не было ни одного конквестора, и тишина нарушалась только тихим шумом многочисленных вентиляторов в системных блоках компьютеров. Аркаша почти полностью скрылся в джунглях компьютерной техники. Ирочка и Майя не считаются. Тарас ещё не вернулся из библиотеки, Олесю, пока от неё не требовались её умения, Папыч освободил от необходимости торчать на рабочем месте — у девочки, в этом году поступившей в университет, скоро начнется самая первая сессия, пусть читает учебники и зубрит лекции. Сам же Папыч исчез вскоре после беседы с Арагорном и прихватил с собой Яна. Остальные конквесторы ещё не вернулись с заданий. Бисмарку, кстати, пора бы уже и обратно — он почти две недели назад ушел. И даже Василий отправился на какую-то встречу. Так что Арагорн удобно развалился в низком кресле, взгромоздил ботинки на край кофейного столика и, установив ноутбук на широком подлокотнике, бесцельно бродил по Интернету.

Чувства неловкости от того, что все работают, а он бездельничает, Арагорн не испытывал. Первое время после устройства в «Бастион» ему, случалось, становилось не по себе, когда все конквесторы разбегались по проходам, а оставшиеся в офисе демонстрировали осунувшиеся лица, сосредоточенные взгляды и хмурые лбы. В такие дни Арагорну было даже несколько неудобно появляться на работе выспавшимся, отдохнувшим и беззаботным. Василий подобной щепетильностью не страдал, и, выслушав решившего поделиться переживаниями брата, пожал плечами:

— Мы здесь НЗ. Разбрасываться нами на банальные задания — это как забивать гвозди микроскопом.

Несмотря на то, что прозвучала его речь самоуверенно и нескромно, Василий был прав. И первая же их операция наглядно это продемонстрировала.

Когда Петровичам рассказывали о том задании, Арагорну казалось, что они с братом вот-вот станут участниками красивой истории в духе приключенческих романов. Правда, он не обольщался — в своё время работа наёмником тоже представлялась ему жутко романтичной, а вон оно как на самом деле вышло… И всё же, сидя на брифинге, Арагорн не мог отделаться от этого ощущения. В проход, ведущий на Мальту второй половины семнадцатого века, случайно прошла молодая женщина и, как выяснил отправившийся вслед за ней конквестор, попала к испанским работорговцам. Попытка выкупить её не удалась — жадный испанец почему-то убедил себя, что выручит больше, выставив чужестранку из неведомых земель на аукцион. Когда стало ясно, что дело не удастся решить миром или хитростью, отправили Петровичей. Двоих — против всего порта Валетты.

Реальность мало походила на идеализированные наивными романами и голливудскими фильмами образы средневекового средиземноморья. Безупречные мальтийские рыцари, лучшие воины церкви, отстоявшие остров у алжирских пиратов-мусульман Хайрутдина и Барбаросса, разгромившие огромный турецкий флот в битве при Лепанто, ещё не осознали, что грандиозные победы стали началом конца бывших госпитальеров. Орден стремительно деградировал, а новый гроссмейстер Жан де Ла-Кассиер даже не пытался этому помешать. Рыцари беззастенчиво облагали работорговцев и пиратов налогами с прибыли и не стеснялись брать свою долю натурой; они убивали неугодных им папских инквизиторов, привечали скучающих аристократов Европы, приезжающих сюда за запретными удовольствиями, и совершали разбойные нападения на корабли королевских флотов и небольшие прибрежные городки Италии, Испании и южной Франции.

Отстроенная из камня, украшенная великолепными памятниками и изысканными соборами, строгая и величественная Валлетта походила на роскошную придворную даму, непонятным образом оказавшуюся на самом дне Двора Чудес, парижского королевства отбросов — нищих, воров и убийц…

Операция прошла успешно, но, к сожалению, не тихо. Несмотря на то, что проносить через портал какое-либо автоматическое оружие Петровичам запретили, Василий убедил-таки Папыча, что немного динамита им не помешает и не вызовет ненужных последствий — ведь к тому времени уже были в ходу и порох, и греческий огонь.

В итоге экипаж турка, купившего женщину на аукционе, обошёлся потерей корабля. А вот те, кто решился, видимо, из солидарности к собратьям по ремеслу, встать на пути у отступавших обратно к проходу Петровичей, так легко не отделались. Братья рубили в полную мощь, не колеблясь и не разбирая, кто перед ними — рыцарь, пират или же обычный портовый нищий.

Петровичей встретили как героев, спасённую женщину отправили медикам в техцентр — на коррекцию памяти и реабилитацию, а чувство неловкости, ранее терзавшее Арагорна в дни безделья, бесследно исчезло. Да, они с Василием выполняют меньше заданий по количеству, но с лихвой компенсируют это сложностью поставленных перед ними задач. Так что пускай ребята занимаются проблемой Ахилла и прочими делами, а Арагорн с чистой совестью поскучает за компьютером, позанимается в спортзале и постреляет в тире. Когда понадобятся их с братом умения, их немедленно привлекут к делу.

Василий подошёл после обеда, всего-то на минуту опередив спешащего из библиотеки Тараса, но за эту минуту он успел взять у Майи чашечку кофе, усесться перед телевизором, принять скучающий вид, нахмурить брови, отчего тёмные глаза стали совсем чёрными, и встретить стажера с видом давно заждавшегося человека.

Тарас, съёжившись под недовольным взглядом Василия так, что его и без того далеко не богатырские плечи совсем исчезли, приблизился к братьям осторожным шагом и положил на кофейный столик тонкую стопку листов.

— Вот, Василий Петрович, вся информация за последний месяц.

Василий с удовольствием отхлебнул кофе и кивнул, не глядя на Тараса. Стажер замялся, не зная, что делать дальше — исчезнуть с глаз долой или прежде дождаться на это разрешения. Арагорн, из солидарности к воспитательным методам брата, потерпел с минуту, и только потом окликнул аналитика:

— Аркаш, ты занят?

— Да нет, ничего срочного.

— Тогда займись нашим стажёром.

Аркаша просиял; Тарас послушно направился в аналитический отдел.

Василий, дождавшись, когда стажёр проберется в кабельные джунгли Аркашиного царства, повернулся к брату:

— Пока я читаю, займись-ка вот этим, — и протянул Арагорну стопку бумаг. — И будь другом, заодно на меня заполни.

Арагорн, подозрительно глянув на красующиеся на обложке три знаменитые буквы «МММ», вызывающие весьма специфические ассоциации у россиян, переживших развал Союза, открыл папку и быстро пролистал бумаги. Анкеты, анкеты, анкеты, длиннющие списки, требующие галочек в соответствующих местах, какая-то непонятная аббревиатура…

— Я что-то не пойму, ты куда нас запихнуть решил? В ВУЗ какой-то?

— Типа того, — пробурчал Василий, не отрываясь от чтения.

— И что же это за университет для извращенцев? — возмутился Арагорн, увидев, что после вопросов об объёме груди и ширине плеч с него требуют указать расстояния от сосков до талии.

— Это для конкурса красоты.

Гробовая тишина, воцарившаяся после его ответа, подсказала Василию, что что-то неладно.

— Нет, мы не будем участвовать, я еще не сошел с ума, — слегка улыбнулся Василий, глядя на разинувшего рот брата. — Мы будем судить. — Заметив, что изумление в глазах Арагорна если и поутихло, то не намного, продолжил: — Мне тут давний должок вернули, так сказать, натурой. Вот я и решил — а почему нет? Всё равно на ближайшие дни никаких дел у нас, кажется, не предвидится. И, самое главное, Жанну твою с толку собьём — она ведь как пить дать за нами следить будет. Вот пусть и помучается, гадая, что мы делаем в жюри на конкурсе красоты. Может, и про Ахилла на время забудет.

Арагорн медленно кивнул, соглашаясь.

— Да, чуть не забыл, — спохватился Василий. — В графе про работу надо указать координаты вот этой компании. Мы с тобой будем её официальными представителями.

Арагорн глянул на протянутую братом карточку. Незатейливо-белая, без завитушек и рисунков, на плотной, дорогой бумаге. В самом центре лаконичная надпись «СталЛКом», адрес, телефон, сайт.

— Ого! Это что же за конкурс такой? — поразился Арагорн, раздумывая, что могло привлечь на подобное мероприятие одного из крупнейших отечественных производителей стали.

— Мисс Мечта Миллионера.

Арагорн снова кивнул — теперь понятно, почему на обложке красовались МММ. Мисс Мечта Миллионера, значит. Но всё равно непонятно, для чего им нужно то самое возмутившее его до глубины души расстояние от сосков до талии.

— А для чего им наши мерки?

— Для членов жюри какой-то известный кутюрье будет шить фраки и смокинги.

Арагорн вздохнул. Но, подумав немного над плюсами судейства конкурса красоты, принялся заполнять многочисленные бланки. Правда, дойдя до пресловутых мерок, застрял. Ну, откуда ему знать объем талии и груди? И это ещё полбеды — в принципе, он догадывался, как их измерить. Но вот загадочные длина и ширина переда, непонятная высота сидения, таинственная косая длина спинки и всё то же возмутительное расстояние от сосков до талии… Да, с этим ему не справиться — надо просить о помощи Катерину Федоровну.

Катерина Федоровна выслушала просьбу Арагорна совершенно невозмутимо и даже не поинтересовалась, для чего это ему. Поразившись про себя её железной выдержке, Арагорн сам рассказал про конкурс, где он будет среди членов жюри, на которых шьют индивидуальные костюмы. В ответ удостоился серьёзного кивка и короткого распоряжения раздеваться.

Арагорн безмолвно исполнил приказ, а затем послушно вертелся из стороны в сторону, пока Катерина Федоровна тщательно снимала с него мерки. Когда всё было сделано, подхалимски полюбопытствовал, как там поживает её любимая внучка — она ведь в этом году, кажется, школу заканчивает? Удостоился драматичного «Девочка в поиске себя, решает, какую стезю ей выбрать в жизни» и с чувством выполненного долга поехал обратно в «Бастион».

Василий к тому времени уже закончил просматривать приготовленную стажёром подборку и теперь задумчиво вертел в руках карандаш.

— Ну как, есть идеи? — с надеждой осведомился Арагорн.

— Идеи-то есть, — отозвался брат, — А вот материала для их реализации, к сожалению, маловато.

Арагорн промолчал, ожидая продолжения. Василий бросил карандаш на низкий столик, откинулся на спинку дивана и вздохнул:

— Я надеялся, что у неё найдутся статьи, каким-нибудь образом затрагивающие спецслужбы. Тогда можно было бы организовать отвлекающий маневр, дав искусственное развитие одной из ее «сенсационных» статей. Но за последний месяц у неё нет ничего подобного — всего только светские слухи и раздутые сплетни по жалким результатам долгих засад у домов наших звёзд. У твоей подружки и впрямь творческий кризис.

— Это меня меньше всего волнует, — отрезал Арагорн, нахмурившись. Он не любил, когда Жанну называли его подружкой. Пусть даже брат, пусть даже в шутку.

— Ладно, не кипятись, — Василий сразу разобрался, в чем дело. — Надеюсь, твоё участие в конкурсе красоты её отвлечет. По крайней мере, хоть на время.

Арагорн тяжело вздохнул, листая подготовленную Тарасом подборку. Задержался на броском заголовке «Ядовитые змеи на улицах Москвы — новый метод террористических атак?» и крякнул — воображение у журналистки всё-таки бурное. Пробежал глазами статью и задумался — интересно, откуда взялся ползучий гад в жилом районе? Потом махнул про себя рукой — с Жанны станется превратить сбежавшего из домашнего зверинца ужа в жарараку чёрную, особо ядовитую бразильскую змею.

* * *

— На самом деле принцип функционирования проходов был открыт уже больше полувека назад. Правда, Гедель занимался выведением механизма, на основе которого осуществляется работа машины времени, но это не меняет того факта, что, по сути он разрешил загадку проходов.

Аркаша, уступив единственный в аналитическом отделе стул Тарасу, заложил руки за спину и расхаживал вдоль окон-розеток, периодически натыкаясь на углы стола. Впрочем, аппаратура в аналитическом отделе сожрала почти всё свободное место, так что, сделав два шага в одну сторону, Аркаша вынужден был поворачивать обратно, и оттого Тарасу упорно казалось, будто аналитик беспрестанно кружится на одном месте.

— Что это за механизм, спросишь ты.

«Непременно спрошу», — съязвил про себя Тарас. И подавил зевок.

— Дело в том, что материальная частица описывается в теории относительности траекторией, называемой мировой линией. Мировая линия состоит из событий. Событие — это точка в пространстве-времени. Само пространство-время — не что иное, как множество, многообразие всех событий во Вселенной. В каждой мировой точке пространства-времени задан световой конус, состоящий из двух половин: конуса прошлого и конуса будущего. На каждой мировой линии течет собственной время. Наклон и угол раствора этих конусов определяют кривизну пространства-времени, которой в классической физике Ньютона соответствуют гравитационные поля материальных тел.

Ирочка предусмотрительно пристроила на край подоконника раскладную доску, и Аркаша, схватив маркер, принялся увлеченно чертить на ней какие-то диаграммы и символы.

— Гравитационные поля могут в определенных случаях допускать так называемые временные петли, замкнутые гладкие временеподобные мировые линии. Это Гедель так называл наши проходы. Чтобы понять, как возникают временные петли, надо нарисовать окружность, которая всегда лежит внутри соответствующим образом наклоненных вот этих вот конусов, — Аркаша выразительно постучал маркером по одной из схем на доске и, кажется, впервые вспомнил, что у него есть слушатель.

Тарас с готовностью вытаращился на лектора — умение, которым он в совершенстве овладел в университете.

— Гедель назвал это гравитационное поле, порождающее нужный наклон конусов, то есть нужное искривление пространства-времени, естественной, природной машиной времени. Он говорил, что человеку просто пока не приходилось в своей практической деятельности сталкиваться с такими полями, но это не значит, что они не существуют. Ну, мы бы могли ему точно сказать, что они существуют. Но хотя Гедель правильно объяснил принцип функционирования проходов, заметь, объяснил, даже ни разу с ними не столкнувшись, его теория породила любопытный конфликт с теорией причинности…

Тарас незаметно вздохнул. Он забыл физику с математикой, как только сжал в руках тонкие корочки диплома о среднем образовании, и потому все эти формулы и графики, которые рисовал сейчас аналитик, были ему всё равно что китайские иероглифы.

Аркаша давно уже с головой ушел в схемы на доске и всё говорил, говорил, говорил… До сознания Тараса доходили только обрывки фраз, значение которых он не понимал:

— …основаны на идее координативной дефиниции: первая координативная дефиниция относится к единице длины, вторая — к конгруэнтности… А каждый целостный уровень с его новой формой темпоральности предлагает решение неразрешимых конфликтов предшествующего уровня… Теории однонаправленности и строгой причинности времени не нашли своего подтверждения на практике…

— Можно вопрос? — перебил стажёр, когда скука стала просто невыносимой. — Я правильно понимаю: на самом деле однонаправленность и теория причинности времени неверны?

— Правильно, — просиял Аркаша, кивнул, отчего его смешные круглые очки слетели на пол, но были тут же заботливо водружены на место Ирочкой. — Прошлое вовсе не линейно и не последовательно, несмотря на то, что все поклонники Бредбери твёрдо убеждены в обратном. Время многовариантно — именно этим объясняются частенько встречающиеся существенные расхождения в исторических фактах. И чем дальше события отстают от условной точки отсчета, тем больше разброс в вариантах. По сути, основа этого принципа в целом верно изложена в теории мультиверса.

— Мультиверса? Параллельных миров?

Аркаша недовольно поморщился и поскреб маркером затылок, не обратив внимание на то, что забыл закрыть его колпачком. На белобрысой макушке появилось несколько тёмно-зелёных прядей.

— Параллельные миры — это уж как-то слишком… примитивно. Как из фантастической книги. Но в общих чертах — да, — подвёл итог аналитик и снова забубнил: — Теорию мультиверса следует строить как формальную теорию T, максимально похожую на общую теорию относительности, то есть как теорию одной четырехмерной вселенной, а параллельные вселенные должны появиться при построении моделей формальной теории. Основой этой теории может послужить так называемая синтетическая дифференциальная геометрия Ловера-Кока…

Тарас не мог переварить совершенно далёкие от него, гуманитария, физико-математические премудрости, и потому снова невежливо перебил, возвращаясь к тому, что его интересовало и что он хоть как-то понимал:

— То есть существует бесконечное число вариантов прошлого?

— А? — рассеянно переспросил сбитый с мысли Аркаша, поскрёб затылок, увеличив тем самым количество зелёных прядей, а потом вздохнул: — Ну, если брать за основу формальную теорию мультиверса вместе с теми выкладками о времени, которые я тебе уже рассказал, то прошлого как такового, то есть строго однонаправленного и детерминированного, как в учебниках истории, не существует. Существует бесконечное множество вариантов одного и того же прошлого, относительно тесно сгруппированных возле ключевых исторических моментов. Чем глубже в прошлое, тем шире разброс, тем дальше отход от центральной точки. Но центральные точки должны оставаться неизменными. Именно поэтому мы и можем относительно свободно вмешиваться в незначительные события прошлого — в глобальном смысле они для развития истории несущественны. И именно поэтому мы не должны никоим образом менять ключевые события, потому что они — своего рода скелет, на котором всё крепится. Иначе… — Аналитик звонко чихнул и спросил: — А ты знаешь, что будет иначе?

— Возникнет новая линия истории, которая будет развиваться самостоятельно. И она будет расталкивать соседние линии, чтобы отвоевать себе место и втиснуться в уже и так плотную ткань истории.

Аркаша поморщился и неохотно признал:

— В принципе, всё верно, хотя объяснение примитивное, а уж терминология…

Опасавшийся продолжения лекции на неизвестном ему физико-математическом языке, Тарас попытался отвлечь аналитика:

— А как определяют, какие события — ключевые, а какие — нет? Ну, кроме самых явных, конечно.

— Да как и всё остальное — методом проб и ошибок. Вот сдвинем то, что сдвигать не надо, посмотрим на последствия и пишем себе на заметку — это событие тоже трогать нельзя.

Тарас вспомнил, что примерно так же ответил ему Илья на вопрос о том, как определяют цикл прохода, и поёжился. Работа конквестора вдруг вызвала у него ассоциацию с работой сапёра, идущего по минному полю. Они тоже действуют методом проб и ошибок. Точнее — проб и ошибки. Одной-единственной ошибки…

— Угу. Значит, именно поэтому, если обычный ход событий известен, вы стараетесь придерживаться его как можно ближе, да? — уточнил Тарас. Становилось понятно, зачем Папыч отправил Илью замещать Ахилла — нужно разыграть осаду Трои как можно ближе к «оригинальной версии», как можно ближе к уже известному, проторенному, а, значит, относительно безопасному пути.

— Да, именно поэтому, — подтвердил Аркаша. Бросил взгляд на временно позабытую доску и всплеснул руками. — Я же остановился на самом интересном — на междисциплинарном изучении времени Фрейзера! В нём различается несколько уровней темпоральности…

Тарас подавил тяжёлый вздох и послушно уставился на доску.

* * *

В себя его привела нестерпимая жара, сжигающая нутро. Казалось, в груди развели огромный костер.

Ахилл с трудом разлепил глаза. Но рассмотреть ничего не смог — мир кружился перед глазами.

Пить — очень хочется пить. Есть здесь вода?

Здесь — это где?..

Шаркающие звуки. Кто-то идет. Кто? Тюремщик? Надсмотрщик? Похититель?

Ахилл напрягся, незаметно пошевелился. Нет, он не связан… Чуть приоткрыл глаза. Разглядел фигуру. Мужчина. Нет, скорее — старик. Что-то тихо, успокаивающе бормочет. Что — не разобрать.

Губы пересохли, пошевелить языком казалось невыполнимой задачей, но Ахилл всё же сумел просипеть:

— Пить.

У рта немедленно оказалась чаша воды.

Он пил долго и жадно. Вода — волшебное снадобье, с каждым глотком словно прибывали силы.

— Ещё.

Старик кивнул и неловко заковылял куда-то. Провожая взглядом сгорбленную фигуру, Ахилл увидел, что вместо правой ноги у старика — деревяшка.

Опустошив вторую чашу, Ахилл, тяжело дыша, откинулся на постель и требовательно осведомился:

— Где я?

Старик что-то забормотал в ответ.

Ахилл не разобрал ни слова. Странно.

— Что ты говоришь?

Старик забормотал с удвоенной силой, но знакомых слов Ахилл не услышал.

Вместе с силами возвращалась злость. Не на старика, нет — причём тут старик? На Аполлона. Если это и впрямь его шутка, то шутка неудачная: здешние жители его понимают, а он их — нет, ни единого слова.

Собравшийся немедленно вставать и отправляться на поиски жестокого бога-насмешника, Ахилл не осознавал, как иллюзорно было ощущение прилива сил, пока не попробовал подняться. У него не вышло даже сесть.

Тогда Ахилл попытался вспомнить, как здесь оказался. И не смог — всё путалось, терялось в ледяной темноте. Он только помнил что бежал — долго, бесконечно долго. А потом был обжигающий холод — и приближение смерти.

Он вспомнил, что ужаснулся тогда. Нет, не смерти. Ужаснулся тому, что она окажется совсем не такой, какой он себе её представлял. Не такой, к которой был готов. Он мог геройски погибнуть в гуще великой битвы. Мог принять смерть в поединке с достойным противником. Он должен был умирать, сжимая в руке ксифос, обагрённый кровью врага. Но не так. Не позорной, бесславной смертью в ледяной ночи неизвестного мира.

Ахилл очень смутно помнил, как кто-то набрёл на него, почти потерявшего сознание. Его тормошили, хлопали по лицу, пытались поднять. Потом медленно, мучительно долго волокли куда-то по снегу, а дальше… А дальше — всё.

Выходит, его вытащил из снежного плена вот этот вот одноногий старик? Один? Как же он смог его доволочь до своего дома — с одной-то ногой? И зачем?..

Измученный Ахилл не заметил, как заснул.

Не чувствовал, как подошедший к нему старик осторожно взъерошил его волосы. Не увидел, как тот счастливо улыбался. И не услышал, как старик прошептал:

— Спи, Санька, спи…

Ахилл спал.

* * *

Старику было сорок шесть лет, и звали его Валентин Степанович. Его отец был родом из Захаровки, после отечественной войны вернулся в родную деревню, женился, работал трактористом, растил сына — очень позднего, долгожданного, желанного. Растил один — мать умерла рано. А Валя, как подрос, в город подался. Сначала во Владимир, оттуда — в Москву. На инженера выучился. Женился, в НИИ устроился, квартиру получил.

«Совсем городским заделался», — судачили соседские бабки, когда Валентин приезжал навещать отца на своем новеньком красном «Москвиче». Впрочем, без осуждения судачили — молодец парень, головастый, что уж там. И отца не забывает. Глядишь, потом и в город перевезёт.

Когда сын у Вали родился, дед поглядел на внука — да и помер. А Валентин избу его не продал, хоть и предлагали.

— Пусть у нас останется домик в деревне, — говорил, — Будем летом приезжать, воздухом дышать, на речке купаться. Санька подрастет, станем с ним на рыбалку по утрам ходить. Никаких курортов не надо.

Маленький Санька ревел в коляске и знать не знал про то, какие его ждут замечательные летние каникулы…

Только вышло всё совсем не так, как виделось это Валентину Степановичу. Наступили девяностые, и мир опрокинулся с ног на голову. В НИИ сотрудников сокращали-сокращали, а потом и вовсе институт закрыли, Валентина за дверь выставили. Сберкнижка, на которую несколько лет откладывали, превратилась в бесполезную цветную картонку. Обычно пустые, теперь магазинные прилавки ломились от всякого добра, аж глаза с непривычки разбегались. Правда, на добро это оставалось только глядеть, потому как не подступиться к нему было. Лучше б опять дефицит, в сердцах плевал Валентин, тогда хоть на хлеб хватало.

Пытался он устроиться на работу, да только инженеры в новой жизни никому были не нужны. И особо умные — тоже. Нужны были наглые и нахрапистые. Такие, чтоб воровать умели или хотя бы прикрывать воровство.

Кем только не работал Валя — продавцом и завскладом, уборщиком и разнорабочим, грузчиком и таксистом. Утром на одну работу, вечером — на другую, в выходные — на третью. Жена в поликлинике с утра до ночи — медсестрой за копейки. Санька сам по себе рос. Накормлен, в школу родителей не вызывают — и то ладно. Картошка варёная и жареная, жареная и варёная. Мясо — по праздникам. Сапоги разваливаются, за квартиру долги…

И жена, устав от такой жизни, ушла. Молодая, красивая, хотела получше устроиться. Вон сколько вокруг богатых появилось, на фоне расплодившейся нищеты особенно видно. А что с пистолетами ходят — ну, так зато с золотыми цепями на шее и в красивых иномарках.

Хотела получше устроиться — а вышло по-другому. Встретил её Валя на улице, года два спустя. Опухшая, потрёпанная, с похмелья. Привел домой — так Санька от неё шарахался, мамой звать не хотел. Дрянью какой-то кололась, из пустого дома что могла тащила. Пытался лечить — но без толку, умерла от передозировки.

Санька был уже большой, в восьмой класс пошёл. На похоронах он не плакал: кажется, смерть этой незнакомки, которая была так похожа на пропавшую маму, его вовсе не задела. А вот Вале было плохо. Очень плохо. Вот ведь как, жизнь только-только стала потихоньку налаживаться. Долгов за квартиру больше нет, чуть не десять лет спустя снова по профессии устроился — в одну частную контору, деньги неплохие получать начал. Санька, опять же, растет, успехами радует, а мать-то…

С сыном Валя в деревню всё-таки пару раз наведался. Соседки кивали головами и шушукались — молодец мужик, не пропал, ещё и сына вырастил.

А однажды, несколько лет назад, приехал Валентин в деревню — и остался. Без «Москвича», без семьи и без одной ноги.

Пил по-черному, по утрам по соседским дворам побирался, на опохмел выпрашивал. Жалели его бабы, наливали. И вздыхали про себя — всего только пятый десяток, а выглядит старик стариком. Седой весь, мятый, глаза мутные, голова трясется. Трезвым его, почитай, не видят. Пенсию получит — и сразу пропьёт. Умом ещё маленько тронулся: заговаривается и всех молодых парней Санькой называет.

А ночами часто кричит, да так громко, что соседям слыхать. И так жутко, будто пытает его кто калёными щипцами… или будто теряет он самого близкого, самого родного человека…

Соседи, конечно, не знали, что вот уже несколько лет Валентину Степановичу снился один и тот же страшный сон. Его Санька, который днём, приосанившийся в своей военной форме в медалях, смотрел на него со стены, с портрета в траурной рамке, во сне тянул к нему руки сквозь клубящийся пороховой туман, и какая-то неведомая сила грозила вот-вот затянуть сына в непроглядную сырую тьму, нетерпеливо поджидающую позади.

И он рвался ему навстречу, опять забывая, что у него давно уже нет одной ноги. И падал на землю. Изо всех сил помогая себе локтями, полз вперёд. И опять не успевал. И беспомощно смотрел, как Саньку медленно утягивала куда-то вглубь мрачная темнота.

И жутко кричал во сне, раз за разом теряя сына.

А однажды ночью Валентин Степанович резко проснулся — так, словно его кто-то толкнул. И вдруг понял, что его Санька тут, совсем рядом. Торопливо пристегнул к ноге деревянный протез, накинул телогрейку, выбрался на улицу и целенаправленно заковылял на окраину деревни — и дальше, прямо в заснеженное поле.

И там, в клубящейся белой метели, увидел Саньку. Тот лежал на снегу, и холод был готов вот-вот забрать у него последние крохи жизни.

Валентин Степанович рванулся туда, снова забыв про свой чёртов протез. Тяжело упал на землю — и тут же, отчаянно помогая себе локтями, пополз вперёд. Пока не добрался. Не схватил за руку.

А потом из последних сил полз по снегу обратно к деревне и волок за собой тяжёлое замёрзшее тело.

И когда много позже его Санька уже лежал в постели, укутанный одеялом, замёрзший и живой, измученный Валентин Степанович без сил опустился рядом с кроватью и заплакал от счастья.

Он наконец-то успел.

* * *

О том, что дело принимает нешуточный оборот, Илья мог судить хотя бы по тому, что до сей поры немедленно расступавшиеся перед ним воины сейчас были так поглощенные речью оратора, что просто не замечали Ахилла.

Даже не зная, о чем идет речь, Илья догадывался, что тема выступления была опасная: оратор, невысокий мужчина средних лет с солидными залысинами и короткой бородёнкой, заламывал руки, обвиняюще указывал на кого-то пальцем и потрясал кулаками. Судя по реакции толпы, многие его выкрики находили отклик и понимание.

По мере приближения к импровизированной трибуне Илья начал различать кое-какие фразы:

— Всё себе забирают они — и добычу, и женщин, и рабов… А мы? С нами не делятся почему?.. Шатры у них золотом набиты и прекрасными наложницами, а нам не достается ничего!

Толпа одобрительно зарокотала, а Илья усмехнулся, вспомнив закопчённый шатер Ахилла с примитивной обстановкой без проблеска драгоценных металлов и одной чумазой пленницей в углу, слабо подходящей под описание «прекрасной наложницы». Хотя, может, у других вождей всё обстоит иначе?

— Окрестности мы опустошили уже, — продолжал надрываться лысый оратор; теперь, вблизи от «трибуны», его слова было слышно весьма отчетливо, — И нам ничего не осталось… Вожди обещанием сокровищ Трои держат нас. Но неприступны стены Трои, еще ни одной армии их не удавалось взять.

— Правильно! Правильно Терсит, сын Агрия говорит! — поддержала толпа.

«Интересно, почему этот митинг надо было устраивать именно у палатки Ахилла?» — с тоской подумал Илья, понимая, что сейчас ему снова придётся проявлять инициативу, раздавать приказы, решать проблемы… Неужели грозная репутация вождя мирмидонов этого борца за справедливость не смущает?

— Я говорю — разделить добычу потребуем! Я говорю — заставим с нами поделиться вождей!

Сквозь согласное «Да!» Илья отчетливо услышал лязг мечей — мирмидоны приготовились защищать палатку своего вождя — и активно заработал локтями, преодолевая последние ряды собравшихся.

Пробившись сквозь толпу, он, как и ожидал, увидел мирмидонов, ощетинившихся короткими ксифосами — попробуй пройди! И хотя численное преимущество собравшейся толпы было бесспорным, что-то всё-таки удерживало этих людей, распаленных речами оратора, от того, чтобы воплотить его призыв в жизнь немедленно, здесь и сейчас.

Состояние нерешительности и сомнения долго держаться не могло, и Илья это прекрасно понимал. Толпа колебалась на самой грани. Малейшее слово или жест — и солдаты либо разойдутся, либо в ярости бросятся на мирмидонов, не разделивших призыва к перераспределению захваченного вождями добра. Второй вариант куда более вероятен — лысый провокатор никуда не смылся и стоял неподалеку, явно готовый вмешаться и подтолкнуть шаткий баланс в нужную ему сторону.

Илья не успел еще сообразить, что ему следует предпринять, как Терсит тоном опытного шантажиста обратился к мирмидонам:

— Отчего вы не поддерживаете нас? Разве мы все — не греки? Разве не все заодно должны мы быть?

Хитрый ход. В греческой армии присутствовало несколько десятков племен, и концепция единой греческой нации, активно проповедуемая и насаждаемая Агамемноном, еще не нашла отклика в душе воинов, по-прежнему считавших себя в первую очередь аркадийцами, афинянами, итакийцами, коринфянами, пилосцами и родосцами, и только потом уже — греками. Но открыто выступать против официальной политики царя считалось крайне неразумным — Агамемнон старательно искоренял смутьянов.

— Что происходит? — торопливо вмешался Илья, и только миг спустя сообразил, что впервые с момента появления в лагере оказался в центре пристального внимания целой толпы, да еще и при свете дня. Кровь бросилась в лицо, по-прежнему по ощущениям напоминавшее тугую распухшую подушку — спасибо перенесённым в салоне процедурам «красоты». Вот как заметят сейчас, что Ахилл-то поддельный — и он даже добежать до храма Аполлона не успеет…

Подмену не заметили. Более того, солдаты позабыли о своем намерении броситься друг на друга и уставились на предводителя мирмидонов. Но радоваться было рано — Илья прекрасно понимал, что выиграл лишь несколько мгновений.

— Ну? — требовательно обратился он ко всем вместе и ни к кому в отдельности. Огляделся. От волнения лица расплывались перед глазами, но Илья все-таки нашел Терсита и буквально вцепился в него взглядом: — Чего тебе надо?

Терсит, надо отдать должное, хоть и растерял почти весь свой боевой запал перед лицом прославленного Ахилла, сумел собраться: судорожно сглотнул, вздернул бородёнку и заявил, отчаянно стараясь, чтобы его голос звучал вызывающе и твёрдо:

— Вы, вожди, себе забираете всю добычу, а нам — ничего.

— Кому — нам?

— Нам, воинам рядовым, — Терсит вжал голову в плечи, но все-таки добавил, правда, несколько неуверенно: — И мы недовольны.

Илья слегка кивнул и, повысив голос, обратился к воинам Ахилла:

— Мирмидоны, вы недовольны?

— Довольны! — в один голос рявкнули те.

— Мои воины довольны, — заключил Илья, повернувшись к Терситу.

— Так это твои воины, — шмыгнул он. — Мирмидоны всем довольны всегда, у них всегда есть всё. Если захотят они себе что-то взять, они берут, и им не указ никто, кроме тебя. А остальные? Что делать нам? Нам ничего не достаётся.

— А какое мне дело до остальных? Я не ваш вождь. Идите к своим царям и с них спрашивайте, — нахмурился Илья.

Суровые интонации подействовали — собравшаяся у палатки Ахилла толпа как-то незаметно потеряла плотность — солдаты начали расходиться.

Терсит, тем временем, нерешительно подошёл к Илье и, наклонив голову вбок, переспросил:

— У царя спросить?

Илья пожал плечами. Терсит почему-то просиял, а потом развернулся и понесся резвой рысью вглубь лагеря.

Илья незаметно выдохнул. Он только сейчас понял, как был напряжён. Поискал глазами Патрокла. Тот, словно чувствуя, когда в нем нуждаются, немедленно материализовался рядом.

— Что случилось? Почему они все пришли именно сюда?

— Из-за пленницы, — развел руками Патрокл.

— Из-за пленницы? — удивился Илья. — А чего она им вдруг далась?

— Сын Агрия решил, что если у тебя две пленницы, а у кого-то — ни одной, это несправедливо. Хотел одну себе забрать, я думаю.

— Две пленницы? — переспросил Илья. — Почему две?

Патрокл вместо ответа молча отодвинул полог палатки. Илья зашел внутрь и обнаружил там связанную по рукам и ногам высокую, крепкую белокурую женщину в изрядно потрепанных кожаных доспехах. Илья вопросительно взглянул на Патрокла. На лице рыжего грека появилась сдержанная ухмылка:

— Пенфесилея, предводительница амазонок. Нам повезло — мы её схватили прежде, чем успела она перерезать себе горло.

— А где вы ее схватили?

— Мы же конницу их разгромили!

— Ах, да, — выдохнул Илья, вспомнив, что в троянской коннице, на пути у которой он выстроил мирмидонов, был отряд амазонок. Знаком отпустив рыжего грека, конквестор уселся прямо на песчаный пол и обхватил голову руками. Мало ему одной пленницы — так теперь еще и царица амазонок появилась…

Обеспокоенный взгляд Брисейды он заметил не сразу. Девчонка, без сомнения, слышала всё, что происходило снаружи. И, похоже, представив перспективы ближайшего будущего, сделала соответствующие выводы. Прежде чем Илья успел что-то сказать, она подошла к нему, опустилась на пол напротив и тихо попросила:

— Если хочешь ты отдать меня им, потому что решил, что я бесполезна, прежде шанс мне дай доказать тебе, что это не так.

Амазонка яростно зашипела что-то сквозь зубы. Илья даже не обернулся, он смотрел прямо в ярко-зеленые глаза Брисейды. Девчонка не шевелилась; она не сделала попытки ни отпрянуть, ни податься вперед. Илья не увидел в её взгляде ни паники, ни страха, ни горечи — лишь спокойную решимость.

— Не отдам, — мотнул головой Илья.

Брисейда по-прежнему не двигалась, в её взгляде не отразилось ни облегчения, ни радости. Зато появились отрешённость и ожидание. И готовность принять свою судьбу. Выражение, чем-то схожее с тем, какое появляется на лице воина перед неизбежной битвой.

Илья поморщился — вся эта ситуация была ему бесконечно неприятна.

— Иди, — махнул он рукой.

Брисейда испарилась.

Илья медленно снял с себя доспехи, опустился на жесткий дифф и устало вытянулся. Вяло отметил про себя, что в этот раз не терзался ненужными сомнениями, а не развязать ли ему новую пленницу — такая закаленная в боях валькирия его запросто на лопатки уложит, безо всякого оружия, только дай ей шанс.

Снаружи доносился шум лагеря, в голове гудело от всех произошедших событий. Илья прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал.

Его разбудили возмущенные голоса рядом с палаткой.

«Неужели снова митинг надумали устраивать?» — удивился он. Нехотя поднявшись, отдёрнул полог шатра и увидел, как мирмидоны яростно спорят с воинами в изукрашенных блестящих доспехах.

— Ну, что теперь? — спросил Илья.

— Они прибыли сюда, — пояснил мгновенно появившийся рядом Патрокл, — И сообщили, что Агамемнон потребовал, — это слово рыжий мирмидон почти выплюнул, — к нему привести тебя и обеих пленниц.

— Ясно, — кивнул Илья, — А почему шум?

— Как это? — растерянно воскликнул Патрокл. — Он же приказал! Как можно такое оскорбление снести?

— Ах, да, — вздохнул Илья. — Оскорбление, конечно… Хорошо. Я пойду сам разберусь с Агамемноном.

Пробираясь через шумный, празднующий победу лагерь, Илья поморщился. Жизнь на пляже, оккупированном греческим войском, была бы гораздо более сносной, если бы не запах отхожих ям и костров, на котором жгли трупы. Сутки спустя этот тошнотворный запах по-прежнему донимал Илью. Ядовитая вонь висела плотным облаком, и даже ветер с моря не мог разогнать ее. Одни погребальные костры ярко горели, другие затухали, и с пепелища поднимался густой дым. Легкий бриз разносил его по всему берегу, пепел оседал на палатках и оружии, на песке и на коже, и Илья не мог отделаться от навязчивой мысли, что пыль, которую он стирает со щита, которая впитывается в кожу рук и лица — это прах погибших людей.

Шатер царя греческой армии был гораздо просторнее Ахилловой палатки и загроможден куда больше: вдоль стен располагались укрытые горами цветных покрывал широкие диффы, низкие столики уставлены сосудами и емкостями всех форм и размеров, песчаный пол прикрывали хоть и изрядно потёртые, но все ещё прекрасные ковры. В неровном свете горящих по углам высоких треножников начищенная бронза отсвечивала красноватыми бликами, золото — теплым желтым сиянием, а лицо Агамемнона — пульсирующим малиновым цветом, прекрасно сочетавшимся с густой, черной с проседью бородой и черной же шевелюрой.

— Ты! — зарычал он, едва Илья появился в его шатре. — Ты!

От возмущения у царя, видимо, даже перехватило дыхание, потому что продолжить Агамемнон не смог, только выкатил широко расставленные темные глаза и трясущимся от злости пальцем указал на Илью. Собравшиеся в просторном шатре вожди племен благоразумно помалкивали.

— Я, — спокойно согласился Илья.

На миг ему показалось, что это короткое слово Агамемнона просто добьёт: он налился краской еще сильнее, хотя миг назад казалось, что это просто невозможно.

— Ты, — наконец прорвало его, — вместо меня царем стать хочешь?

— Что?

— Решил беспорядок устроить в моей армии, так?

По-прежнему ничего не понимающий Илья предпринял еще одну попытку разобраться:

— Ты о чем?

— О чем?! — заорал Агамемнон. — Ты солдат подстрекаешь! Их призываешь на мятеж! Их призываешь убить меня и отправиться по домам!

— Я?

— Ты!

— Нет.

— Нет? Ну, сейчас увидим, — зловеще процедил справившийся с дыханием Агамемнон и дал знак одному из стражников. Через несколько мгновений в шатер втащили перепуганного Терсита.

Агамемнон торжествующе переводил взгляд с одного на другого.

— Ну, — наконец обратился он к Илье. — Что скажешь?

— А что я могу сказать?

— Ты этому человеку велел возмутительные речи вести! Ты ему велел моих воинов призывать убивать своих вождей, забирать добычу и домой возвращаться!

— Что?

Похоже, изумление на лице Ильи было настолько сильным, что Агамемнон на миг задумался, а потом обернулся к Терситу:

— Ты кричал, что это Ахилл тебе велел поднимать народ и идти ко мне.

— Он и велел, — проблеял лысый грек.

— Когда это я тебе велел? — вмешался тут Илья, делая шаг к нему.

Ахилла Терсит боялся, видимо, куда больше, чем Агамемнона — лысый грек испуганно затрепыхался в руках крепко держащих его солдат. Потом обмяк и пробормотал:

— Ты ведь сам велел нам законную долю добычи потребовать у наших вождей.

— Я сказал, что спрашивать о добыче нужно не у меня, а у своих вождей.

Терсит молчал. Разницы он, похоже, не уловил. Агамемнон жестом велел увести его, а потом произнес, чеканя каждое слово:

— Когда против меня заговор плетут, этого не прощаю я. Даже любимчикам богов вроде тебя.

Для себя Агамемнон уже решил, что Ахилл — изменник, и доказывать обратное не имело смыла. Да и зачем? Илье это было только на руку, всё равно ведь ему с царем ругаться, и какая разница по какому поводу.

Агамемнон, тем временем, снова завёлся:

— Рядовые воины — что они понимают? Они слышат поганые речи презренного сына Агрия, слышат, что сам Ахилл согласился с ним — и всё, готовы после этого что угодно совершать! Как будто Ахилла согласие — это тоже, что и благословение богов! Некоторые к кораблям уже отправились, решили немедленно отплывать! Ты что, думал, что сможешь армию расколоть, которую столько лет я собирал? Что сможешь меня заслуженной победы лишить? Великой победы, с которой в веках я прославлюсь? Не выйдет! Слышишь ты меня? Не выйдет!

Илья молчал. Агамемнон перевёл дыхание и продолжил уже гораздо спокойнее:

— В одном я с Терситом, сыном Агрия согласен. Делиться добычей и впрямь надо, чтобы не было недовольных.

— Мои мирмидоны всем довольны.

— Я не о них речь веду. Со своими царями надо делиться добычей.

Илья покачал головой:

— Ты видел, чтобы у нас была добыча? Мы сражались на поле боя, а не трупы грабили.

— А пленница? — требовательно осведомился Агамемнон.

— У тебя своих мало? — обрадованно спросил Илья; он увидел прекрасный повод разругаться с Агамемноном и сообщить, что мирмидоны не будут участвовать в битвах.

— Как царь я имею право на любую добычу, какую пожелаю. И желаю я твою пленницу-амазонку.

— Желай, — пожал плечами Илья, всем своим видом демонстрируя, что его это нисколько не беспокоит.

— Я знал, что ты откажешься, — хищно осклабился Агамемнон и подал знак.

Полог шатра снова раздвинулся, и два коренастых грека втащили внутрь упирающуюся белокурую амазонку, уже развязанную и в одной тунике. Пенфесилея бросила быстрый взгляд на Ахилла, а потом с яростью уставилась на Агамемнона и что-то злобно процедила сквозь стиснутые зубы.

— Сначала я с ней развлекусь, потом поделюсь со своими солдатами, — злорадно сообщил Агамемнон, и присутствовавшие в шатре стражники одобрительно зашумели. — Ну, и что ты скажешь теперь? — и поскольку Илья по-прежнему молчал, он добавил: — Будешь знать, как против меня заговоры строить!

То, что произошло дальше, не ожидали ни Илья, ни Агамемнон. Пока они мерили друг друга горящими взглядами, амазонка исхитрилась вывернуться из рук державших ее стражников и выхватить у одного из них ксифос. Быстрым коротким движением она заколола стоящего рядом с ней грека прежде, чем тот успел что-либо сообразить. На миг Илье показалось, что сейчас воительница бросится на Агамемнона, бросится несмотря на то, что не успеет даже добежать до него — ведь у роскошного диффа царя бдительно караулили преданные стражники…

Пенфесилея тоже это понимала. И приняла единственное приемлемое для нее решение. Гордо вскинула голову, перехватила рукоять короткого меча обеими руками и направила острие себе в грудь.

Раздался резкий вздох, и тело амазонки упало на пол.

Илья сглотнул.

— Агамемнон, сын Атрея! — выкрикнул он. Ян объяснял, что у древних греков назвать человека только по имени было знаком уважения. Так обращались к лишь царям и героям — считалось, что они столь прославлены, что их всякий узнает по одному имени, без уточнения, чей он сын. Всех же остальных называли по собственному имени и имени отца. «Правила почти как у нас с именем — отчеством, только наоборот», — усмехнулся тогда Ян.

Назвать царя по его имени и имени его отца было знаком вопиющего непочтения, и Илья пошёл на это вполне сознательно.

— Агамемнон, сын Атрея, — повторил конквестор, когда стих возмущённый гул. — Мои мирмидоны на этой войне за тебя сражаться больше не станут.

* * *

У заснеженных останков Шушморского капища, расположившись на сидении настолько удобно, насколько это позволяли не очень-то соотносящиеся с понятием комфорта внутренности «УАЗика», с айпадом в руках коротал время Ян.

Едва только Илья открыл дверцу и с надеждой заглянул внутрь, конквестор отрицательно покачал головой, предвосхищая вопрос:

— Нет, его не нашли.

— Не понимаю, — покачал головой Илья, забираясь внутрь, — Ведь ОМОН весь район в оцепление взял, да и ребята у Владимира Кондратьевича все толковые — Ахилл просто не мог мимо них проскочить. Не мог! Вот представь себе — вываливается он из прохода, вокруг снег, холод, чужой мир — ну что он будет делать? Долго кружить на месте, пытаясь сообразить, как вернуться обратно. Ну, предположим, потом решит начать куда-нибудь двигаться. Но далеко ли он уйдёт — зимой, в сандалиях и лёгком хитоне? Ясно, что недалеко. ОМОН ведь приличный радиус взял, так? Километров двадцать. Ну не мог Ахилл против них проскочить! Никак не мог!

— Илья, ты меня-то чего убеждаешь? — добродушно перебил Ян, чувствуя, что парень завёлся. — Расскажи лучше, как дела.

— Хреново.

— А что так?

— Действительно, что так, — пробурчал Илья, высвобождаясь из доспехов. — Даже и не знаю, с чего начать. Морда словно не моя — будто зубной сделал обезболивающий укол на всё лицо, и анестезия никак не проходит. Постоянно настороже, опасаюсь попасть впросак, боюсь проколоться на любой мелочи. Битва эта чертова. Терсит со своими воззваниями. Да ещё и амазонка…

— Какая амазонка?

— Ахилловы бравые молодцы захватили одну в плен, порадовать вождя, будь они неладны, хотели. Кажется, предводительница…

— Пенфесилея?

— Точно.

— И что?

— И ничего, — мрачно отозвался Илья и поморщился, вспомнив сцену в шатре, — Агамемнон притащил её к себе как раз тогда, когда мы с ним выясняли отношения. И пока мы обменивались любезностями, она себя заколола.

Ян равнодушно пожал плечами:

— Ну, во-первых, Пенфесилея так и так погибает от руки Ахилла, правда, обычно попозже; впрочем, это особой роли не играет. Во-вторых, знаешь, если исходить из того, что её ждало в плену у Агамемнона, она сделала правильный выбор.

Илья скривился.

— Попытайся для разнообразия сфокусироваться на позитивном, — предложил Ян. — В этой операции ты приобретешь поистине бесценный опыт. Насколько я знаю, никто за всю историю «Бастиона» не замещал столь значительную историческую персону. Про тебя ещё писать будут в наших учебных пособиях для новичков, — с улыбкой закончил он.

Илья не поддержал шутку, но и не стал спорить. Он откинулся на жёсткую спинку неудобного сидения «УАЗика» и глянул в окно, на безжизненный, замёрзший, укутанный снегом лес. Представил себе Ахилла, вывалившегося из прохода на ледяную поляну — в короткой легкой тунике, доспехах и тонких сандалиях на босу ногу. В такой мороз непривычный к холодам грек не то, что до Москвы или Владимира — до ближайшей деревни не дойдет, околеет по пути. Найдут его, закоченевшего, очень нескоро, в лучшем случае по весне; безымянный следователь добавит ещё одного «подснежника» в длинный список неопознанных трупов, что появляются из-под тающего снега в конце марта, предпримет вялые попытки установить личность, и, так ничего и не выяснив, махнет рукой и добавит в статистику следственного комитета еще один «глухарь»…

Пригревшись в тепле, Илья как-то незаметно заснул, и разбудил его Ян уже у подъезда дома.

Старая кирпичная девятиэтажка, долгие годы простоявшая серой от грязных дождей и наплевательского к себе отношения жильцов и муниципальных служб, прошлым летом была выкрашена в весёленький желтый цвет. Тяжелая металлическая дверь подъезда, заляпанная обрывками многочисленных объявлений «Продается», «Сниму» и «Сдам», неохотно пропустила Илью внутрь. Повеяло жареной картошкой, вареной капустой и мусоропроводом. Лифт не работал, лампочку на первом этаже в который раз разбили… И всё равно это была цивилизация!

Принять душ, заварить кофе и уставиться в телевизор — сейчас Илья с нетерпением предвкушал эти незатейливые вещи. Но едва только он поднялся на четвертый этаж, как дверь напротив его квартиры распахнулась, и в проёме показалась соседка Валя.

«Будто у глазка стояла, меня поджидала», — подумал конквестор с досадой. Пригляделся к соседке и решил, что, вполне возможно, так оно и было.

Высокая русоволосая тридцатипятилетняя женщина была красива. Точнее, была бы красива, если бы не измучили так её вечное безденежье, двое непоседливых детей, вот уже четыре года как живущий с ними в двухкомнатной квартире больной свёкор и, самое главное, непутевый муж Славик. Растрепанная, с припухшими глазами, в бесформенном фланелевом халате, Валя молча смотрела на соседа, не замечая явных изменений в его внешнем виде.

— Что он на это раз выкинул? — сразу сообразил Илья.

Муж Вали, Славик, работал в милиции, а потом — в полиции вот уже пятнадцать лет, и до сих пор остался простым пэ-пэ-эсником.

Несмотря на усилия жены постоянно мятый и грязный, всегда чуть-чуть с бодуна, Славик обладал отменной способностью вляпываться в самые разные неприятности и переходить дорогу не тем людям. Он был «пьющим интеллигентом» и очень любил рассуждать о политике, причем так, что вроде бы очевидные вещи, о которых писали газеты, в его устах приобретали совершенно другой смысл. Славик сопоставлял разрозненные незначительные факты и делал на их основе столь неожиданные и при этом верные выводы, что его собеседник лишался дара речи. Будь он следователем, цены бы не было его способностям, но Славик оставался рядовым пэ-пэ-эсником, а на этой работе такие умения особо не требовались.

Иногда на Славика нападали приступы раскаяния и трезвости, и тогда он ненадолго становился образцовым представителем правопорядка. Даже слишком образцовым, потому что в нём пробуждалось обострённое чувство справедливости, и тогда он ни в какую не желал поступаться своими принципами, и ему было не важно, кто совершил правонарушение — простой обыватель, богатый бизнесмен или представитель власти. И если коллеги в глубине души его за это и уважали, все они прекрасно понимали, что вот именно поэтому не светит Славику ни карьерный рост, ни лишняя звезда на погонах.

Соседа Славик очень уважал, ибо подозревал, что тот — секретный агент ФСБ. Подозревал небезосновательно — ведь Илья не раз и не два выручал незадачливого пэ-пэ-эсника, когда тот вляпывался в очередные неприятности с не теми людьми. Несколько месяцев назад, например, помог замять инцидент, когда Славик в припадке благородного гнева разбил все стекла и фары на дорогущем тонированном «Навигаторе» и разок врезал водителю, на скорости чуть не въехавшему в толпу школьников, переходивших дорогу. Водитель оказался помощником депутата, брызгал слюной, грозил пришить «обнаглевшему менту» «тяжкие телесные» и обещал стрясти кучу бабла за физический и моральный вред…

Из всхлипываний Вали Илья уяснил только то, что непутевый её муженёк опять вляпался в неприятности, что за ним приезжали из прокуратуры, что сказали — на этот раз Славик допрыгался, и теперь его точно посадят.

Выслушав сбивчивый рассказ соседки, Илья заскочил к себе домой, быстро переоделся в джинсы и свитер, грустно посмотрел на диван в зале и маняще приоткрытую дверь ванной, плюнул про себя и пошел к соседям, подальше от соблазна. От них позвонил в прокуратуру и, обстоятельно побеседовав с одним из своих бывших коллег, с которым водил приятельские отношения, выяснил, что к старшему сыну Славика, в этом году перешедшему в шестой класс, привязались старшеклассники, вымогали деньги. Когда Славик про это узнал, то, недолго думая, пришел в школу разбираться. Вымогатели-девятиклассники, не долго думая, послали мятого пэ-пэ-эсника на три буквы и уверенно заявили: «Ничего ты нам не сделаешь, мы ментов не боимся, а вырастем — станем крутыми бизнесменами, а такие, как ты, будут нам пятки лизать». Славик на это, ясное дело, обиделся и решил ребят проучить — схватил самых крикливых за уши, отволок в отделение и подержал пару часов в «обезьяннике».

Смех смехом, да только, как водится, один из крикунов отказался драгоценным отпрыском высокопоставленного чиновника, и Славику снова досталось…

По телефону проблема не решалась. Валя смотрела виновато, умоляюще и с надеждой. В который раз за этот не так давно начавшийся день Илья вздохнул, запихнул поглубже растущее раздражение и поехал в прокуратуру, размышляя, к кому обращаться, кому припомнить старые долги и какую услугу пообещать в ответ, чтобы дело — пустяковое, в сущности, дело — спустили на тормозах.

Вот и отдохнул…

 

ГЛАВА 5

Организованный российскими олигархами конкурс МММ, «Мисс Мечта Миллионера», проходил с помпой, вполне сравнимой с Мисс Вселенная. Правда, в отличие от события мирового уровня, здесь публика собралась относительно немногочисленная. Но весьма влиятельная и состоятельная.

Благотворительность снова стала модной. Конечно, деньги на благие цели можно было бы пожертвовать и просто так, без громких мероприятий. Но тогда красивый жест, того и гляди, останется незамеченным. Много ли будет ажиотажа после короткого сюжета по новостям: «Такой-то и такой-то пожертвовал такую-то сумму в пользу Фонда защиты животных и детской городской больницы»? Нет, если уж раздавать деньги, то с размахом, чтобы эта жертва хоть частично окупилась сопровождающим её пиаром и возвысила репутацию дарителя. И желательно совместить полезное с приятным. Например, организовать международный конкурс красоты — для своего удовольствия, а победительницу, как настоящую Мисс Вселенную, отправить по всему миру с полезными благотворительными миссиями, которые олигархи проспонсируют из своих карманов. Именно так и родился конкурс «МММ».

Арагорн ожидал от мероприятия большего. Больше прессы, больше ажиотажа, больше знакомых лиц. Думал, конкурс будет больше похож на какой-нибудь юбилей поп-звезды или свадьбу драгоценного отпрыска важного политика, куда слетаются раскручиваемые, раскручивающиеся, раскрученные и давно открутившие своё деятели шоу-бизнеса. Здесь же находились люди куда более серьезные и, за несколькими эксцентричными исключениями, без надобности перед камерами не мелькающие. Рассматривать их, гадая, кто из них магнат угольный, а кто — алмазный, оказалось занятием далеко не самым захватывающим. Общаться с ними, пожалуй, и вовсе не стоило — в завязавшейся с каким-то нефтяником светской беседе речь зашла про сталелитейный бизнес «СталЛКома», «представителем» которого они с братом являлись, и Арагорну пришлось выдумывать на ходу… А нефтяник после разговора выглядел подозрительно задумчивым.

Конквестор то и дело одергивал смокинг. Костюм сидел на нём идеально, как он сам убедился после первой же примерки. Но уж очень непривычно он себя в нём ощущал: Арагорн подозрительно косился на заостренные атласные лацканы и, особенно, на украшавшие боковые швы черных брюк блестящие шелковые полосы — галуны, вытягивал шею, зажатую немилосердно-жестким воротничком-стойкой белоснежной сорочки и все порывался ослабить бабочку. Василий то и дело поглядывал на него, раз за разом собираясь что-то сказать, но терпел и молчал. В конце концов, все-таки не выдержал:

— Ну что ты все вертишься! Можно подумать, на тебе костюм из крапивы!

Сам он, похоже, никаких неудобств от непривычного наряда не испытывал, и даже этот дурацкий атласный пояс его не напрягал. На первой примерке портной, такой строгий, что даже Катерина Федоровна казалась рядом с ним добродушной разговорчивой душечкой, обозвал пояс каким-то непонятным словом и торжественно вручил Василию, сообщив, что этот аксессуар должен прикрывать — вот это выражение Арагорн хорошо запомнил, уж больно оно ему понравилось — зону рискованной элегантности. А потом отступил на шаг и с едва заметным оттенком злорадства уставился на Василия, ожидая, что тот будет делать. Арагорну казалось, он так и читал во взгляде портного, настоящего мэтра своего дела, вынужденного разбрасываться талантом на каких-то заезжих неотесанных богатеев: «Понаехали тут из-за Урала с деньгами и думаете, что вышли в свет. А этикет, наверное, считаете какой-нибудь разновидностью растворителя красок».

Василий тогда не ударил в грязь лицом: спокойно повязал пояс как раз там, где рубашка встречается с брюками, и одарил портного в ответ невозмутимым взглядом. Арагорн, вспоминая разочарованное лицо портного, всё забывал спросить брата, действительно ли он знал, где находится эта самая «зона рискованной элегантности» или просто угадал.

Арагорн вздохнул и посмотрел на часы — пора бы уже начинать шоу. Василий тут же выговорил:

— Ручные часы под смокинг никогда не надевают — только карманные. Сними и убери.

Арагорн настолько поразился, что безропотно выполнил указание, и только потом спохватился:

— Откуда ты всё это знаешь?

— Проходил на курсах по этикету.

— Когда? — удивился Арагорн.

— Когда со Светкой встречался, — нехотя ответил Василий.

— Не понял…

— Она в частной школе работала, помнишь? И там как раз этикет преподавала.

— Точно, — коротко ответил Арагорн и замолчал. У них с братом давно сложилось правило: больную тему неудачных прошлых отношений, особенно — серьёзных отношений, не поднимать.

Света была такой темой для Василия. Он не звал её замуж, справедливо считая, что наёмник — не самая подходящая профессия для того, кто хочет создать благополучную счастливую семью. Василий намеревался сделать предложение, как только они с братом бросят это дело.

Света не торопила, ничего не просила и несколько долгих лет терпеливо ждала Василия из бесконечных отъездов.

Не дождалась…

Их отряд тогда попал в засаду Народной армии освобождения Колумбии. Повстанцы решили, что наёмников послали их главные враги — парамилитарес, вооружённые формирования, созданные при поддержке государства и богатых животноводческих фермеров ганадэрос специально для борьбы с партизанами.

Никакие увещевания, никакие объяснения, вплоть до раскрытия подлинной цели своей миссии — разведки местонахождения новой базы ФАРКа, самой многочисленной вооружённой группировки Колумбии, — не помогли.

Ночной побег был отчаянным, заведомо самоубийственным и почти безнадёжным. Продираясь сквозь непроходимые дебри сельвы, под непрестанным огнём упорно преследующих их партизан, отряд потерял сразу двоих. Тяжелораненого брата Арагорн тащил на спине, а отчаянно цепляющийся за ускользающее сознание Василий дал себе зарок, что, если вдруг каким-то чудом они с братом уйдут живыми, то он обязательно сделает Светке предложение — несмотря ни на что.

Когда братья вернулись в Москву, Василий почти сразу же отправился к Свете с кольцом и букетом цветов. А знакомую дверь в старой «хрущёвке» ему открыл незнакомый мужчина…

— О, бог ты мой, — воскликнул Арагорн, стремясь скорее сменить неловкую тему, и указал на что-то рукой. — Ты только посмотри! Тут как тут!

Василий обернулся и среди толпы репортеров, пропущенных на мероприятие, увидел Жанну.

— Ну, мы ведь именно на это и рассчитывали, — пожал он плечами, усаживаясь на отведённое им с братом почётное место среди членов жюри. — Когда Жанна узнает, в каком качестве мы присутствуем на конкурсе, то обязательно ухватится за эту тему. И, может быть, тогда хоть на время оставит Ахилла.

«Хотелось бы», — подумал про себя Арагорн и переключил внимание на соседей. Разглядывая самых состоятельных людей страны, он вдруг подумал, что почти никто из олигархов ничего не производил — только продавал сырье или удачно перемещал финансы. Неужели на созидании капитал заработать невозможно?..

В зале потух свет; Арагорн откинулся на спинку кресла и приготовился насладиться шоу.

* * *

После разыгранной Ильёй ссоры с Агамемноном мирмидоны в следующей битве не участвовали. И это не замедлило самым плачевным образом отразиться на результатах сражения. Видимо, Ян был прав, когда говорил, что Ахилл для армии — своего рода счастливый талисман, что с ним греки воюют с куда большим вдохновением.

Угрюмые воины мрачно наливались вином у вечерних костров; лагерь сдержанно гудел, в атмосфере над пляжем витали запахи жареной козлятины, вонь отхожих мест и пораженческие настроения.

— Илья, надо бы выйти пообщаться с народом, — заглянул в палатку Ян. — Нет желания?

— Нет, — честно признался Илья, но всё-таки вышел — роль Ахилла обязывала. Подсел к какому-то костру на самой границе лагеря мирмидонов и молча уселся на с готовностью предоставленное ему воинами Ахилла место у огня.

Мирмидоны не стали первыми заговаривать со своим предводителем, но спокойно продолжили прерванную появлением Ильи беседу. Конквестора это более чем устраивало; он даже понадеялся, что вот сейчас ещё помолчит с полчаса и уйдёт обратно в шатёр.

Не вышло.

За соседними кострами мрачно пили солдаты, потерпевшие сегодня в битве сокрушительное поражение. И чем больше проходило времени, тем больше пьянели греки, тем злее становились слова и агрессивнее — поведение. И в какой-то момент один упившийся грек выкрикнул:

— Будь проклят Ахилл! Из-за него потерпели мы позорное поражение сегодня! Из-за него убиты сотни! Ничтожество, ни в грош жизнь соплеменников не ставящее!

Казалось, притих весь лагерь. Казалось, тысячи глаз обратились на Илью.

Конквестор ощутил, как паника крепко стиснула сердца.

«Я должен его вызвать. Никто не поймёт, если Ахилл спустил такие слова… Я должен его вызвать! Я не могу отказаться!»

Илья нервно сглотнул и стиснул вмиг вспотевшие ладони. Перспектива поединка один на один, на мечах, с опытным противником пугала.

«Мужество — это искусство бояться, не подавая виду», — напомнил он себе слова Василия и медленно поднялся на ноги. Колени были слабыми, по позвоночнику струился холод.

— Вставай, — умудрился произнести Илья и указал острием ксифоса на выкрикнувшего оскорбления воина.

Пока притихшие солдаты расчищали площадку для поединка, он незаметно достал серебристый контейнер, порадовавшись, что решил держать его при себе, и закинул в рот капсулу с фрейтсом.

Препарат подействовал быстро. Импровизированную арену только закончили расчищать, а Илья уже с изумлением прислушивался к новым, странным ощущениям. Он словно переместился в параллельное измерение, где время текло куда быстрее — или это окружающий мир вдруг замедлился так, что казалось, будто перехватить любое движение не составит никакого труда?

Противник Ильи, пошатываясь, стоял напротив. Кажется, он трезвел — взгляд обрел некоторую осмысленность. Несколько мгновений воин рассматривал Илью, а потом в ужасе икнул — он, наконец, понял, кто вызвал его на поединок. И от страха окончательно протрезвел.

Последнее хорошей службы ему не сослужило — ужас просто парализовал воина. Протрезвевший грек настолько боялся Ахилла и был так уверен в своем неминуемом поражении, что вообще не нападал, почти не защищался и следил за Ильёй взглядом мыши, предназначенной для кормления удава. Обезоружить его, пожалуй, смог бы даже человек, вообще не имеющий навыков боя на мечах. «Только зря фрейтс выпил», — с досадой подумал Илья, выбив ксифос из слабой руки трясущегося от ужаса грека.

Обезоруженный противник стоял напротив и обречённо ждал смертельного удара.

«Какой же я был дурак», — вдруг понял Илья, глядя в глаза дрожавшего перед ним грека. Он так переживал по поводу предстоящих поединков, так боялся перспективы выйти один на один против опытного воина. Братья Петровичи ставили ему удары, отрабатывали с ним блоки, рассказывали о методике и тактиках боя — но совсем не подготовили его к победе. К победе, которая в этом мире означала только одно — убийство поверженного противника.

Ксифос упирался греку прямо в грудь.

«Я играю роль Ахилла, — напоминал себе Илья. — Ахилл убил бы не задумываясь. И я должен!»

Из всех разученных в последние дни ударов этот оказался самым сложным — удар по безоружному, сдавшемуся противнику.

И Илья просто не смог его нанести. Резко развернулся и, сопровождаемый недоумённым гулом зрителей, загашал к шатру Ахилла.

Позже тем вечером в палатку к Илье осторожно заглянул плюгавый остроносый грек с изрядной залысиной и хитрыми прищуренными глазками.

«Одиссей», — вспомнил конквестор одну из фотографий, которые показывал ему Ян.

Заговорщически оглядевшись, легендарный царь Итаки таинственным шепотом поведал Илье, что в армии стремительно зреет недовольство. Греки уверены, что проиграли последнюю битву из-за того, что с ними не было Ахилла и винят в последнем Агамемнона — если бы царь не разозлил Ахилла, тот был бы с ними, и армия уже захватила бы Трою. Когда эти слухи дошли до Агамемнона, тот впал в ярость; он почти уверен, что Ахилл специально всё так обставил, чтобы скинуть его с трона и самому занять его место…

— Что тебе надо? — прервал Илья Одиссея.

Царь Итаки прищурился. Глаза у него были хитрые, не разобрать, то ли он на всех так смотрит, то ли у него что-то на уме. Как будто собирается вот-вот сказать: «Знаю, знаю я про тебя кое-что очень интересное. И если ты не дурак, то договоришься со мной по-хорошему».

— Я подумал, что, может быть, ты на денёк-другой исчезнуть захочешь, пока Агамемнон не остынет.

— У тебя есть предложение?

Разумеется, у Одиссея было предложение, и расписывал он его столь красочно, что становилось ясно — именно от царя Итаки и произошли коммивояжеры. Удобный пентеконтор, мирный день отдыха и безделья, синяя морская ширь, ласковое дуновение ветерка… На деле Одиссей отправлялся в грабительский набег на окрестности с целью пополнения запасов еды и пленников. Что до отдыха и безделья на удобном пентеконторе, так каждый пассажир жёсткого одноярусного судна, приводимого в движение пятью десятками весел, должен был весь день грести.

И всё же здравое зерно в предложении Одиссея было. Агамемнон успокоится, одумается и поймёт, что, как бы ему это не претило, без Ахилла победы ему не видать. Но пока царь разозлён, он вполне может наделать глупостей. Да, великого героя Ахилла не брало ни обычное оружие, ни гнев царей и ярость богов. Но они вполне могли убить простого смертного вроде Ильи.

— Поеду, — согласился он.

* * *

Еще до того, как открыть глаза, Ахилл понял, что горячечный бред оставил его. На миг даже подумалось, что, может быть, все странные события последних дней ему просто почудились. Вот сейчас он увидит плотный полог своей палатки, услышит привычный гомон греческого лагеря, как обычно, появится Патрокл…

Нет. Над головой — старые доски, сквозь завешенное грязной тряпкой оконце едва пробивается тусклый свет, и кто-то шаркает неподалеку. Ахилл чуть приподнялся; голова оказалась на удивление легкой, почти невесомой. Увидел в углу того самого одноногого старика, который поил его водой этой ночью… А этой ли? Ахилл понятия не имел, сколько времени прошло с того момента, как он упал в снег. Потрогал подбородок — щетина отросла прилично. Значит, прошло не меньше двух дней. Слишком много времени потеряно! Надо немедленно отправляться!

Только… Как ему отыскать Аполлона или край здешнего мира, если Ахилл не понимает ни слова из того, что бубнит ему старик, а земля за стенами лачуги выстужена таким холодом, который, как он думал, не дано испытать смертному при жизни?

Старик услышал, как Ахилл завозился. Торопливо подковылял к нему, принялся хлопотать, щупал лоб, пытался напоить какой-то гадостью. Не привыкший к чужой заботе, Ахилл нетерпимо отталкивал дрожащую руку, расплескивая тёплую жидкость на пол и пытался заговорить со стариком. Тот смотрел на него со слабоумной улыбкой, внимательно слушал, порой кивал в ответ, будто и впрямь его понимал, да только толку? Что бы он ни лопотал, Ахилл не разбирал ни слова. Он раздражался и порывался встать; старик квохтал и силился уложить его обратно.

Болезненная слабость еще давала о себе знать, и Ахилл всё же позволил бессильным трясущимся рукам старика уложить себя на постель. Проглотил тёплое питьё и, погружаясь в полудрему, успокаивал себя, говоря, что перед дальним странствием по неведомым землям, перед поисками чертога вероломного Аполлона ему не помешает восстановить силы.

Старик стоял рядом, с блаженной улыбкой наблюдая, как грек засыпает, и шептал:

— Спи, Санька, спи.

* * *

После красочного трехчасового шоу МММ Арагорн решил прогуляться пешком, и Василий, пожав плечами, попросил шофера выделенного им «СталЛКомом» лимузина подобрать их у станции метро Китай-город. Вышколенный шофер ни взглядом, ни намеком не выдал своего удивления — он привык к богатым пассажирам и их эксцентричным выходкам.

На улице царил легкий, приятный морозец, легко падал мелкий искристый снежок, и братья не отказали себе в удовольствии не спеша прогуляться по нарядной, переливающейся новогодними огнями Варварке, похожей на ожившую рождественскую открытку. Сыпавшееся под ноги холодное крошево тонко скрипело под ногами, воздух казался чистым, будто крепенький морозец напрочь выстудил горючие автомобильные выхлопы, пропитавшие улицы города. Заиндевелые останки древнего Зарядья казались помолодевшими. Сверкали словно первозданной белизной Английский двор и церковь зачатия святой Анны, нежным розоватым цветом отливали стены строгой святой Варвары, купались в потоках искристого снега купола густо-бордового Знаменского монастыря и гордо тянулись ввысь остроконечные зеленые крыши палат бояр Романовых.

Арагорн всю дорогу хранил непривычное для него молчание, и только уже на подходе к станции метро задумчиво спросил брата, отстраненно вглядываясь в тускло поблескивающие в переливах новогодних огней цветные купола пятиглавого храма святого Георгия:

— Ты по-португальски хорошо говоришь?

Василий пожал плечами, заменив этим жестом несказанное «Зачем спрашиваешь — сам же знаешь».

— Натаскаешь меня?

И снова Василий пожал плечами — разумеется. И даже причиной не поинтересовался. А зачем спрашивать — у брата и так по лицу всё ясно. Едва только на сцене появилась черноволосая красавица из Бразилии, Алессандра Кабреро, Арагорн с неё глаз не сводил, и прочие участницы конкурса для него словно пропали. И теперь, похоже, брат прикидывал, сможет ли он улучить момент и познакомиться с понравившейся ему девушкой поближе.

— Уверен, она английский знает.

— Но это же не то! Одно дело — общаться на чужом нам обоим языке, чтобы просто понять речь друг друга, и совсем другое — заговорить на её родном языке, это сразу её ко мне расположит. И желательно при этом владеть языком не на уровне Попки-дурака, зазубрившего пару фраз.

Василий никак не прокомментировал пылкую речь брата. Будучи поразительно схожими во многих других вещах, в своих отношениях с женщинами и способах завоевания их благосклонности близнецы разительно отличались. Арагорн понравившуюся девушку обычно брал напором — очаровывал, поражал, удивлял, обольщал; Василий же, казалось, не предпринимал никаких усилий, и тем не менее понравившаяся ему девушка обычно всё равно становилась его.

— А ты не помнишь, есть в правилах что-нибудь насчет общения членов жюри с конкурсантками?

— Не помню, но уверен, что есть.

— Плохо.

— Пообщаешься после конкурса.

— После конкурса поздно будет.

Василий вопросительно приподнял брови.

— На неё свалится куча разных обязательств, и в течение года встретиться с ней можно будет, только предварительно записавшись на приём.

— Ты так уверен, что она выиграет?

— Она не может не выиграть! Ты что, не рассмотрел её?

Василий усмехнулся и с ощутимой долей иронии протянул:

— Когда женщину любишь, это нормально, что она кажется самой красивой. Но это — когда любишь. А с ней ты даже не говорил ни разу. И не говори мне, что веришь в любовь с первого взгляда. Ты, конечно, человек импульсивный, но не настолько же глупый!

Арагорн неопределённо пожал плечами и вернулся к интересующей его теме:

— У меня есть план. В финале участницы, помимо демонстрации своих прелестей, будут представлять индивидуально разработанные благотворительные программы. Что-то вроде заготовки на тему «Как я распоряжусь полученным выигрышем».

— И?

— Я помогу Алессандре с презентацией. Так, чтобы наши члены жюри просто не смогли её не выбрать.

— И как именно ты собираешься это сделать?

— Я ещё не придумал, — с достоинством ответил Арагорн. — А пока я думаю над этим, ты можешь придумать, как бы мне с ней встретиться, и так, чтобы это не засекли организаторы конкурса.

* * *

Ян сам предложил составить Илье компанию в плавании, на что тот с радостью согласился. Зато Одиссей, узнав, что Илья берёт с собой спутника, кажется, не обрадовался. Однако не рискнул спорить со славящимся скверным характером Ахиллом.

Не посмела Илье ничего сказать и Брисейда, но провожала его таким несчастным, таким молящим, таким затравленным взглядом, что тот не выдержал:

— Я приказал — никто тебя не тронет.

Ахиллову пленницу это заявление, похоже, не очень успокоило. Илья встряхивал головой и хмурился. Что он ещё может сделать? Он приказал её не трогать, значит, печалиться ей не о чем… Ну, разве что — о погибшей семье. Может, ещё немного — о разрушенном доме. И, пожалуй, о неизвестности в будущем… Эх, переправить бы её к троянцам! Только вот Ян эту идею зарубил на корню и потребовал не подрывать образ Ахилла. Но, может, всё-таки отослать её к своим? И неважно, что обычным ходом истории Брисейда была обречена на плен. Что с того, что всё это, как не устаёт напоминать ему Ян, уже свершилось больше трех тысяч лет назад? История ведь не линейна и однонаправлена. Да, она «нанизана» на ось ключевых событий, но в остальном история многовариантна. И здесь и сейчас рядом с Ильёй находилась испуганная, несчастная девушка, а вовсе не давно отживший своё безликий исторический персонаж. И здесь и сейчас он мог изменить её судьбу…

Пентеконтор оказался именно тем, что Илья и ожидал — простым узким судном метров тридцати длиной и не более четырех метров шириной.

Субтильный Одиссей не чинясь скинул кожаные доспехи и, оставшись в одной лишь тонкой тунике, уселся грести. Илья последовал его примеру. Ян устроился позади, практически затылок в затылок — расстояние между гребцами не превышало метра.

Бросив короткий взгляд через плечо, Илья в который раз подумал о том, как обманчива внешность. В привычной, современной одежде Ян казался не просто плотным, а даже немного упитанным — наверное, из-за среднего роста и, в особенности, круглого лица, только подчеркнутого очень короткой стрижкой. А под одеждой, как оказалось, был вовсе не жирок, а очень прилично развитые мышцы.

Солдаты переговаривались и шутили, и в общем гомоне на корабле почти потерялся голос Яна, который, размеренно, без видимых усилий налегая на весло, потихоньку рассказывал Илье:

— Видишь, наш хитрец Одиссей владеет одними из наиболее прогрессивных кораблей греческого флота. Обрати внимание, все его суда оборудованы мачтой с парусом, тогда как большинство греческих кораблей ими пока не оснащены.

— Угу, — отозвался Илья и незаметно выдохнул — весло оказалось чертовски тяжёлым. К тому же, конквестору было немного стыдно — он, всегда считавший себя человеком спортивным, крепким и закаленным, уже начал уставать от непривычной нагрузки, а вот Ян, больше чем на десять лет его старше, толкал весло словно бы играючи, успевал развлекать его беседой, и дыхание у него даже не участилось!

— Пентеконторы строились для перевозки, точнее, для самоперевозки войск, а не для уничтожения других кораблей. По сути, пентеконторы — это местный вариант быстроходного войскового транспорта.

— Быстроходного, да уж, — коротко хохотнул Илья.

— Смейся, смейся, но при удачном раскладе судно можно разогнать до пятнадцати километров в час, а по теперешним временам это очень приличная скорость. А Одиссеевы суда в особенности прогрессивные, потому как они у него парусные — раз, палубные — два, и самое главное, оснащены тараном — три. Видишь?

Илья глянул на нос их корабля. На килевом брусе и впрямь был массивный деревянный таран в форме трезубца. На следующих позади судах тоже виднелись тараны в виде трезубца или чего-то отдаленно смахивающего на кабанью голову.

— Знаешь, насколько Одиссей опережает свое время? — продолжил рассказ Ян. — Века на три как минимум. На его корабли насмотрятся другие и придут к мысли, что хорошо бы топить неприятельские суда вместе с войсками до того, как те высадятся на берег. К восьмому веку до нашей эры все военные корабли оснастят таранами. И вторым, а то и третьим рядом гребцов. И так наш довольно неуклюжий пентеконтор превратится в знаменитую боевую бирему, а то и трирему. Количество весел удвоится, и управлять кораблем станет сложнее. Надо будет четко выдерживать ритм гребли, чтобы судно могло продвигаться вперед, а не бестолково крутиться на месте. Вот тогда-то на биремах и начнут использовать профессиональных гребцов.

— Рабов? — бросил через плечо Илья.

— Нет, все гребцы будут вольнонаемными моряками и, кстати, станут зарабатывать во время войны не меньше, чем профессиональные солдаты.

«А я бы не отказался сейчас от гребцов», — подумал про себя Илья и с надеждой покосился на одинокую мачту — когда же на ней поднимут парус?

Когда грубое полотнище, наконец, заплескалось на ветру и гребцы получили столь желанный им перерыв, Илья откинулся к борту и с жадностью опустошил едва не половину меха с водой.

Подошёл Одиссей. Илья слушал его вполуха. Кажется, царь Итаки был вполне удовлетворен молчанием Ильи, потому как удалился он в приподнятом настроении. Зато Ян нахмурился и тихо сказал:

— Как-то странно всё это.

— Что именно?

— Что мы идем вверх по Дарданелле, в сторону Пропонтиады, а не на юг.

— В какую сторону мы идем?

— Пропонтиады, — повторил Ян с выражением задумчивости и некоторой озабоченности на всегда таком добродушном круглом лице. Встретил непонимающий взгляд Ильи и пояснил: — Мёртвое море так называется, Ахилл ты недоделанный.

— Может, там остались еще неразграбленные поселения? — предположил Илья.

— Да нет, вряд ли. Греки традиционно предпочитали ездить мародерствовать на юг, там от фракийцев подальше, им спокойнее.

Илье было всё равно. Он блаженствовал, прикрыв глаза и наслаждаясь мерным покачиванием судна. Ян тоже молчал, что-то обдумывая, и обводил горизонт пристальным взглядом. За то короткое время, что он провел у Трои, его лицо загорело еще сильнее, отчего короткие волосы казались совершенно белыми, а прищуренные глаза в свете яркого солнца стали прозрачными.

— Видимо, неспроста Одиссей зазвал тебя с собой, — подвел Ян итог своим размышлениям. — Что-то у нашего хитреца на уме. Что-то большее, чем простой грабеж прибрежного поселка.

— Не грабеж, а продразверстка, — усмехнулся Илья и, перегнувшись через низкий борт, зачерпнул прохладной воды и с удовольствием плеснул себе в лицо, которое по-прежнему ощущалось распухшим и онемевшим после изнурительных косметических процедур.

— Если местные не успеют сбежать, ты поглядишь, что там греки творить будут, и поймешь, что продовольствие — это частенько просто удобный предлог поразбойничать, — спокойно возразил Ян.

— Но ведь им на самом деле продовольствие необходимо.

— Необходимо. Но ты уж поверь мне, одной только провизией дело не ограничится, если только все население не разбежится.

— Что, доводилось тебе?..

Ян кивнул.

— А зачем же тогда ты сказал, что отправиться в это плаванье — неплохая идея? — возмутился Илья.

— Да потому, что Агамемнон ведь не маленький обиженный ребенок, он за пережитое унижение и отомстить может. Мало ли способов избавиться от ненужного человека? Не обязательно вызывать его на поединок, достаточно улучить нужный момент в гуще битвы. Или подсыпать яда в воду. Так что пока он пар не выпустит, тебе и впрямь безопаснее быть от него подальше.

— Вот и разрешили бы мне в Москву вернуться, — проворчал Илья вполголоса.

Однако ворчал он скорее по привычке. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя совершенно спокойно в греческом лагере, но в любом случае он больше не был так насторожен, как в самом начале. Пожалуй, отчасти даже привык пожинать плоды, которые приносила репутация Ахилла. И, может быть, зря — от этого ослабевала бдительность. Ахилла не трогали, потому что боялись. Но если у одних страх вызывает уважение, то у других — ненависть. И от последних можно ждать чего угодно.

Одиссей что-то прокричал, стоя на носу. Илья не разобрал и повернулся к Яну.

— Он сказал, что мы поедем к побережью у Сеста. Это город такой, через пролив от Трои. Говорит, при таком ветре к вечеру прибудем.

— А этот Сест — большой город, не знаешь? Ну, по нынешним меркам.

— Приличный.

— И что же — мы с тремя сотнями его атаковать будем? — нахмурился Илья.

— Одиссей меньше всего похож на самоубийцу. Скорее всего, мы высадимся у какого-нибудь небольшого поселка неподалеку. Нагрузим корабль — и обратно. Может, даже и мечи не пригодятся.

Илья про себя понадеялся, что именно так оно и будет. Он предпочел бы таскать туши скота и тюки с зерном, чем вынимать лишний раз меч, и уж тем более использовать его против перепуганных мирных жителей.

Солнце уже заметно склонилось к горизонту, когда Одиссей вдруг распорядился отправить четыре корабля вперед, а на оставшихся двух спустить паруса.

— Зачем это ему, интересно?

Илья не сразу сообразил, что задал вопрос вслух.

— Понятия не имею, — отозвался Ян, настороженно оглядывая горизонт, — Но выяснить не помешает.

Илья кивнул и нехотя направился к носу пентеконтора, где стоял Одиссей.

— Зачем ты их отправил вперед?

Царь Итаки вздрогнул — он не заметил, как Илья к нему подошел. Но взял себя в руки мгновенно. Улыбнулся отточенной улыбкой прожжённого политика:

— Мы не очень хорошо эти места знаем, потому только разумно будет вперед несколько кораблей выслать. Разведать.

— А зачем четыре? Лучше один.

— Ну как же — один! — всплеснул руками Одиссей. — А если засада там? Не сможет один корабль отбиться!

— Откуда там засада?

— Откуда? — Одиссей, похоже, вовсе не рассчитывал на то, что Ахилл окажется таким дотошным и разговорчивым. — Нас ведь издалека заметить могли.

Илья много чего мог бы сказать по поводу этого маловразумительного объяснения. Жаль только, языковые возможности не позволяли. Приходилось обходиться имеющимся в запасе немногочисленным арсеналом слов и выражений и заходить в атаку с другой стороны:

— Зачем парус спустил?

— Мы ждем, когда остальные вернутся.

— Почему мы пошли к Сесту? Почему не на юг?

Вот тут Одиссей действительно забеспокоился и принялся теребить край туники. Хитрые глазки забегали, брови сошлись на переносице, отчего нос словно бы больше выдался вперед и сильнее заострился.

«Э, а не назначена ли у нашего хитреца с кем-нибудь встреча? Такая, где не нужны лишние свидетели? А я ему тогда зачем? — подумал Илья, глядя на всполошившегося Одиссея. — Может, он контрабандой промышляет? Да нет, не похоже — под палубой пусто, значит, и продавать ему нечего».

— Понимаешь, Ахилл, — наконец собрался с мыслями царь Итаки. — Поселки к югу от Трои опустеют скоро, и нам раньше или позже придется новые места искать, откуда брать еду. И вынужден кто-то будет исследовать их в первый раз, — голос Одиссея звучал все уверенней, по мере того, как он чувствовал, что твердая почва снова появляется у него под ногами. — Я всей душой о благе нашей великой кампании переживаю и сделать хочу все, что в моих скромных силах, чтобы победу обеспечить. Потому я готов рискнуть и лично на незнакомые берега выйти, смело взглянуть всем подстерегающим опасностям в лицо и с ними разделаться.

Царь искусно управлял своим голосом — то он едва не дрожал от затаенной, сдержанной силы, то опускался до трагического полушепота, то взлетал над узким кораблем и устремлялся прямо ввысь, то тихой пеленой стелился над волнами. Пропускавший мимо ушей половину витиеватых оборотов, Илья быстро огляделся и увидел, что неискушенных греков красноречие Одиссея ввело едва ли не в гипнотическое состояние. Они слушали его, раскрыв рты и, похоже, уже и сами верили в великую цель, ради которой пустились в опасное плавание — хотя какие уж тут опасности?

— Неведомые испытания поджидать нас могут на новом берегу, но что такое риск, когда ярким солнцем выше него горит великая победа над неприступной Троей и всем его героям бессмертная слава? Я готов на все, чтобы нашу великую миссию выполнить!

Илья поморщился и бесцеремонно разрушил патетичность момента:

— Великую миссию? Это еду достать?

Одиссей поперхнулся и укоризненно взглянул на Илью. Потом заговорил уже нормальным голосом:

— Мы и впрямь никогда не ездили к Сесту и не знаем, что ждет там нас. Потому я и попросил тебя сопроводить нас — беда случись, нам самый прославленный воин пригодится.

Лесть была настолько грубой, что Илья поморщился. А также понял, что хитрый грек так и будет уходить от прямого ответа, и укрепился в мысли, что Одиссей что-то затевает. Знать бы еще что, и — тут он с проснувшейся подозрительностью поглядел на царя Итаки, — не является ли он, Ахилл, то есть Илья, частью его хитроумного плана? Может, Агамемнон приказал-таки избавиться от непокорного мирмидона, а Одиссей-то и рад стараться?

Похоже, Ян подумал о том же самом, потому что когда Илья вернулся к своему месту, его товарищ как раз укладывал рядом с собой предусмотрительно вынутый из-под палубы ксифос.

— Не думаю, что он решит прилюдно тебя убить прямо здесь, на корабле, — тихо сказал Ян. — Но будь начеку и, когда мы высадимся на берег, далеко от пентеконтора не отходи.

Солнце, тем временем, с величественной неторопливостью опускалось к потемневшей воде. Со стороны берега наползала ночная тьма, и потому приближающуюся землю становилось видно все хуже и хуже.

А потом из сгустившегося над водой плотного слоя ночного сумрака внезапно выскользнуло около десятка неуклюжих суденышек. Они окружили два неподвижных пентеконтора и замерли, словно стая мелких хищников, медлящая перед тем, как броситься на крупную для неё, но все-таки загнанную добычу.

— Лейстэс, лейстэс, — пронеслось над двумя судами.

— Чего? — обернулся к Яну Илья.

— Пираты, — ответил тот, и белесые брови сошлись на переносице.

Илья огляделся — воины быстро облачались в доспехи.

— Пираты? А что, они уже и тогда были?

— Еще бы, — пробормотал Ян и нырнул под палубу за доспехами, продолжая говорить. — Грабить стали куда раньше, чем торговать. А торговали, когда не имели возможности ограбить. Пираты, по сути, это едва ли не самая древняя морская профессия. Тот же Одиссей после войны по пути домой совершит немало разбойных набегов. Только пиратством это не назовут — Гомер представит его корсарские победы подвигом.

— А я-то думал, репутация Агамемноновой армии отпугнет от нас кого угодно…

— И отпугнула бы — если бы все шесть кораблей были на месте. Но наш мудрый предводитель предусмотрительно отправил четыре судна подальше…

Одиссей что-то прокричал, стоя на носу корабля. Вскоре со стороны плоских судёнышек донёсся какой-то ответ.

Так предводители переговаривались довольно долго, и Илья почти не улавливал смысл глухих, искаженных расстоянием и плеском волн реплик. Но он заметил, что в какой-то момент все солдаты замерли, внимательно прислушиваясь к происходящему, а потом недовольно заворчали.

Ян понял, что смысл разворачивающихся событий от Ильи ускользает, приблизился к нему почти вплотную и принялся быстро пересказывать:

— Одиссей сообщил, кто мы такие, и предложил разойтись миром. Они отказались, заявили, что запросто нас разобьют. Он ответил, что им поживиться будет нечем, потому что у нас на борту нет груза. Пираты предложили Одиссею откупиться. Одиссей сказал, что денег с собой нет. Они сказали, что согласны отпустить один корабль обратно за выкупом, а второй останется у них — ну, вроде заложником. Наш капитан, попытался толкнуть речь, что сейчас под стенами Трои каждый воин на счету. Тогда пираты предложили оставить в заложниках не весь корабль, а кого-то одного. Но кого-то значительного, кем не пожертвуют, кого ни за что не бросят у них, за кем обязательно вернутся…

Илья ощутил, как неприятный холодок пополз вдоль позвоночника. Было совершенно ясно, к чему идёт дело, и так ясно, кто тут значительный и кем ни за что не пожертвуют. Ахилл.

Так и вышло. Предводитель неуклюжей пиратской армады предложил Одиссею остаться самому — уж за царем Итаки, несомненно, вернутся. Тот возразил — Агамемнон не поверит рядовому воину, не пошлет выкуп. А вот слово Одиссея куда весомее. Так что он остаться не может, лучше он лично донесет Агамемнону требование о выкупе. А на борту его пентеконтора есть куда более прославленный воин, которым царь греков не пожертвует ни за что на свете и за которого отдаст любой выкуп…

Илья оглянулся на Яна едва не в панике. Он сильно сомневался, что разозленный Агамемнон пошевелит хоть пальцем, чтобы спасти предводителя мирмидонов; наоборот, обрадуется, как удачно решилась проблема с ненавистным Ахиллом. А, может, он сам и спланировал эту комбинацию — уж очень кстати всё сошлось: и поплыли пентеконторы туда, куда обычно греки не совались, и суда разделились, и пираты так кстати потребовали именитого заложника… Да, наверняка спланировал.

Но неужели всё подстроено от начала до конца? Неужели все остальные сорок семь воинов на судне тоже подкуплены?

Мысли Ильи метались. Что делать? Лодка посреди моря — идеальная ловушка, бежать ему некуда. Вот возьмут его сейчас пираты в плен, не дождутся выкупа — и что дальше?.. Илья во всех красках представил себе несколько перспектив своего будущего, если его сдадут лэйстесам, и это произвело на него отрезвляющий эффект.

— У пиратских суденышек нет ни тарана, ни парусов. Даже абордажных крючьев, чтобы зацепить нас. Нам и стоит-то всего лишь поставить парус, сесть на весла, и эти корыта ни за что нас не догонят, — повернулся Илья к Яну.

Тот кивнул, не сводя с него пристального взгляда. Смотрел так, словно чего-то ждал.

Одиссей суетливо подскакивал на месте, изогнутый деревянный нос пиратского судна подплывал к борту всё ближе и ближе. Среди солдат прошел недовольный шепоток, и они тоже почему-то стали оглядываться на лже-Ахилла. Илья же наблюдал за приближением неуклюжего корыта лэйстесов словно в оцепенении и только бесцельно сжимал рукоять ксифоса.

Когда нос пиратского судёнышка заскреб по борту пентеконтора, Илья отчетливо услышал позади недовольный вздох Яна. А потом вздрогнул, когда тот вдруг закричал:

— Бей лэйстесов!

Греки дружно, будто только этого и ждали, заорали в ответ и выхватили ксифосы. «Значит, они не подкуплены», — с облегчением подумал Илья.

Ян, тем временем, выскочил на нос пентеконтора, бесцеремонно оттолкнул Одиссея и продолжил выкрикивать команды:

— К веслам по правому борту! Вместе! И — раз! И — раз!

Илья смотрел на Яна — и не узнавал его. Круглолицый, жизнерадостный, улыбчивый конквестор всегда казался ему человеком мягким и добродушным. Но сейчас на носу пентеконтора не было знакомого ему Яна — был собранный, решительный незнакомец, настоящий вожак, который мог вести за собой в битву целую армию, и за которым шли не раздумывая.

И за ним шли: греки одиссеевского пентеконтора даже не думали оспаривать приказы внезапно объявившегося командира. Похоже, унизительная перспектива без боя согласиться на наглые условия лэйстесов их и самих не радовала, и потому они послушно налегли на весла, следуя указаниям Яна. Узкий корабль медленно разворачивал высокий резной форштевень в сторону пиратского корыта, практически прижавшегося низким пузатым боком к корме греческого судна.

Лэйстесы не смогли уйти от столкновения — крепкий таран с громким треском вонзился в борт неуклюжего пиратского суденышка, легко сминая и круша тонкую корму.

— Все на весла! — продолжал отдавать команды Ян. — Поднять парус! — Развернулся, сложил руки рупором: — Эй, на другом корабле! Повторяйте за нами!

Илья принялся старательно грести вместе с остальными, с беспокойством оглядывая сцену примитивного морского сражения и обшаривая глазами судно в поисках Одиссея — царя Итаки и след простыл.

Пентеконтор, тем временем, нацелился на следующее пиратское судёнышко. На приземистом корыте противника суетливо задергались, словно лапки у запутавшейся многоножки, весла. Лэйстесы отчаянно пытались уклониться от столкновения — они прекрасно понимали, что их неуклюжую посудину ожидает такая же судьба, как его невезучего товарища, уже исчезающего в морской глубине.

Через несколько минут останки второго пиратского судёнышка затонули в тёмной воде, и оставшимся лэйстесам численное преимущество их кораблей перестало казаться таким уж неоспоримым залогом победы. Неуклюжие корыта один за другим разворачивались и удирали в темноту. Видя их поспешное бегство, греки разразились победными криками. Преследовать пиратов никто не собирался.

Ян спокойно прошествовал на свое место и, как ни в чем не бывало, взялся за весло.

Именно в этот миг из-под палубы показался Одиссей. Быстро оглянулся, оценивая ситуацию, а потом выдернул меч из ножен, вскинул руку в победном жесте и что-то закричал. Гребцы одарили его мрачными взглядами, и радостный вопль царя Итаки оборвался; Одиссей поспешно вложил ксифос в ножны и уселся за весло.

Остаток пути гребли молча. На берегу их уже поджидали отправленные вперёд корабли с обеспокоенными их задержкой греками. Рассказ о нападении пиратов вызвал у солдат нешуточное возмущение, а описания морского боя — подлинный восторг, и всю оставшуюся ночь греки один за другим подходили к Яну, чтобы выразить ему своё уважение.

Как и ожидалось, греки не встретили от местного населения сопротивления. Собственно, и населения-то они не встретили — небольшой поселок опустел, едва только на горизонте показались вражеские пентеконторы. Жители благоразумно попрятались в пологих каменистых холмах, справедливо рассудив, что собственная шкура дороже зерна и коз.

Всё время, пока солдаты грузили продовольствие на корабли и всю дорогу обратно в Трою Ян не сказал Илье ни слова. Впрочем, тот не сразу обратил на это внимание; Илья размышлял о том, что так и не узнает теперь, причастен ли Одиссей к случившемуся. Действительно ли Агамемнон приказал царю Итаки избавиться таким хитрым образом от Ахилла? Или же это была затея самого Одиссея, сговорившегося с пиратами и планировавшего потом поделить полученный за Ахилла выкуп пополам? А, может, это всё-таки была случайность?..

В последнее верилось с трудом. Вспоминались и хитрые бегающие глазки царя и его подозрительное решение отправить четыре корабля вперед, на разведку, а на оставшихся спустить паруса. Готовность, с которой Одиссей отказался от битвы, тоже вызывала подозрение. При всех своих недостатках Одиссей не был трусом. Хитрым, изворотливым, осторожным — да. Но не трусом. Отчего же он даже и не попытался сопротивляться? Если царь Итаки и впрямь не при чем, то он должен был вскочить на нос пентеконтора и направить резной форштевень на противника. Он, а не Ян.

И тут Илья, наконец, обратил внимание на красноречивое молчание товарища — и его словно озарило. Черт с ним, с Одиссеем. Причем тут Одиссей? Это Илья, а не Ян должен был вскочить на нос пентеконтора и отдать приказ таранить врага. Он ведь здесь за Ахилла. Вот почему воины смотрели на него с таким ожиданием. Вот почему сосредоточенно молчит сейчас Ян и что-то серьезно обдумывает.

Илья с досадой встряхнул головой — на проверку Ахиллом он оказался никудышным.

Да и не только Ахиллом — от самого себя он тоже был не в восторге.

* * *

На входе в конференц-зал роскошного отеля «Пять морей» Арагорн в который раз схватился за сердце — проверил, на месте ли удостоверение Гринписа. Именно оно должно было провести его на пресс-конференцию, устроенную для участниц конкурса МММ и представителей общественных организаций, рассчитывающих, что именно с ними и будет сотрудничать будущая Мисс Мечта Миллионера.

В зеркалах холла отражался незнакомец в скучном костюме и очках в тонкой оправе. Конспирация, будь она неладна. В таком виде Арагорн походил на прилежного клерка из преуспевающего офиса. Этакий образцовый офисный планктон. Или приодетая канцелярская крыса, как заметил утром Василий.

Арагорн не беспокоился, что в нем узнают одного из членов жюри — никто не ожидает, что такие важные персоны, как представители «СталЛКома» будут тайком пробираться на пресс-конференцию. Не беспокоился он и о том, попадёт ли на пресс-конференцию — Василий обещал всё устроить, значит, не о чем переживать.

Единственное, что несколько волновало Арагорна, это верна ли сделанная им ставка на Гринпис. Василий, дотошно изучивший личное дело Алессандры, уверенно заявил, что сфера ее интересов — охрана природы, главным образом, растительного мира, значит, надо идти на пресс-конференцию в качестве представителя ну вот хоть того же Гринписа. Так Арагорн и сделал.

Конференц-зал оказался набит под завязку. Представители наиболее серьёзных организаций — десятка два, не больше, — разместились прямо у сцены, и, разумеется, Гринпис занял среди них достойное место. Он умостился между Всемирным Фондом Дикой Природы и Врачами без Границ, чуть позади Всемирной Организации Здравоохранения, Армии Спасения и благотворительного фонда какого-то российского богатея. Арагорн быстро просканировал толпу — привычка, появившаяся у него после расставания с Жанной. Не увидев настырной журналистки, перевел дух и обратил внимание на «коллег».

За стойкой Гринписа стояло двое. Женщина лет сорока, облагороженный вариант российской хиппи — хлопковый белый свитер, длинная джинсовая юбка с цветной вышивкой по краю, русая, с проседью коса. «Галина Землянова», — прочитал Арагорн стоящую перед ней табличку. Вторым был высокий парень с куцым хвостиком мышиного цвета волос, в светлом костюме из мнущейся ткани и безвкусно ярком галстуке — Павел Курцев. Место за табличкой «Абрам Горн» пустовало. Арагорн уставился на неё в некотором замешательстве. Абрам Горн… Это что — он?

«Не смешно», — мрачно подумал он про себя. Ну, братец, ну, юморист недоделанный, вот уж постарался! Ну, ничего, вот закончится пресс-конференция, и он сразу же отблагодарит Василия — и за Горна, и особенно — за Абрама.

Женщина-хиппи, деловито перекладывая какие-то бумаги, отстранённо кивнула Арагорну, зато Павел вместо приветствия сразу же процедил:

— Ещё вчера от Гринписа должно было быть только двое…

Арагорн равнодушно пожал плечами:

— Было двое, стало трое. У тебя с этим какие-то проблемы?

Парень проигнорировал вопрос Арагорна:

— Из какого ты подразделения?

— По сбору задолженностей.

— Чего? — изумился Павел. — Никогда о таком не слышал!

— Значит, статусом еще не дорос, чтобы тебя допускали к конфиденциальной информации, — нахально заявил Арагорн. Он прекрасно знал, что наглая уверенность может сбить с толку даже человека, абсолютно твердо знающего, что он прав.

Подействовало. Парень, напрочь позабыв о том, что основной принцип финансирования Гринписа — исключительно добровольные пожертвования, с растерянным видом повернулся к женщине, но та с головой ушла в свои бумажки и не обращала внимания на происходящее вокруг.

— И кто тебя сюда отправил?

— Сам вызвался, — буркнул Арагорн. Этот парень прямо-таки нарывался на неприятности.

— А зачем?

Терпение Арагорна лопнуло:

— Чё ты лезешь, Курцев?

Именно в этот момент в зале появились полуфиналистки конкурса МММ, и Арагорну тут же стало не до недовольного гринписовца. Он вытянул шею, выглядывая Алессандру и гадая, не окажется ли так, что без парадного макияжа и роскошного туалета она, как это часто в жизни случается, превратится из ослепительной богини в самую заурядную девчонку.

Не оказалось. В облегающих светлых брюках и пушистом жёлтом свитере, с волосами, стянутыми с простой хвост на затылке, Алессандра выглядела не менее эффектно, чем вчера на конкурсе, с высокой замысловатой прической и в открытом вечернем платье. И уселась она, внимательно оглядев таблички, укреплённые на стойках, напротив Гринписа. По крайней мере, Арагорну хотелось думать, что именно напротив них, а не напротив пристроившихся справа ребят из Фонда Дикой Природы.

Конференция прошла неплохо — с эгоистический точки зрения Арагорна, конечно. В то время, как гринписовцы и прочие активисты задавали вопросы с тем расчетом, что потенциальная победительница конкурса решит сотрудничать именно с ними и тем самым обеспечит им существенное финансовое вливание, Арагорну не было дела до бюджетных нужд организации. Он видеть не видел недоуменных взглядов «коллег» и, вместо того, чтобы говорить о Байкальской кампании и проекте сохранения лосося на Камчатке, расспрашивал о вырубке лесов в провинции Пара, поминал про сложный узел социальных проблем, завязанных на Амазонии, и озабоченно интересовался перспективами Гринписа в Южной Америке после того, как несколько лет назад тот проиграл скандальную войну с Бразильской Ассоциацией Ядерной Энергии.

Арагорн видел, как наливался малиновой яростью Курцев, но ему было всё равно. Он вглядывался в лицо Алессандры и ждал, не появится ли в ее глазах искорка интереса. К сожалению, рассмотреть что-либо за тщательно отрепетированным выражением вежливого и дружелюбного внимания не удавалось.

Тем не менее, отступать от намеченного плана Арагорн не собирался — сразу по окончании конференции подошел к Алессандре и предложил ей от имени российского Гринписа встретиться за ленчем, чтобы поподробнее обсудить вырубку амазонской сельвы. Девушка охотно согласилась.

Павел Курцев бешеным взглядом сверлил Арагорну спину, но лезть к наглому «еврею» не решился. Только буркнул напоследок, что он еще разберется, он еще доведет до сведения кого следует!

Уже через несколько минут Арагорн вёл раскрасневшуюся на морозе Алессандру по многоглавой, в разноцветных куполах, Варварке к изящным стенам Гостиного Двора, в небольшой ресторанчик с непонятным, но романтичным названием «Сумнакуно Састо». Там никогда не бывало шумно, с маленькой сцены неизменно неслись мелодичные романсы, которые выводила талантливая скрипка, а в уютном зале всегда царил интимный полумрак.

Арагорн давно усвоил, что самый лучший способ расположить к себе девушку на первом свидании — это сделать ее главным объектом обсуждения. Сработало и сейчас. Совсем скоро Алессандра улыбалась не профессиональной, обложечно-журнальной, а искренней тёплой улыбкой и с удовольствием отвечала на многочисленные вопросы своего спутника, всё реже и реже касающиеся экологии.

Арагорн с Алессандрой просидели в ресторанчике почти до самого вечера. Заинтересованно слушали, как кудрявый официант в яркой малиновой рубахе рассказывал им, что «сумнакуно састо» на цыганском означает «золотой рубль», а заведение называется так потому, что его владелец — самый настоящий цыганский барон. Смотрели на падающий за окном снег и пили чай из гранёных стаканов в резных мельхиоровых подстаканниках. Обсуждали предстоящий полуфинал конкурса и весело смеялись над ошибками Арагорна, решившегося-таки заговорить на португальском.

* * *

Постель, тепло, сон, странное горьковатое пойло и мясное хлёбово, которыми пичкал его старик, делали своё дело — Ахилл чувствовал, что силы к нему возвращаются. А вместе с ними и решимость немедленно пуститься в путь, на поиски закинувшего его в этот странный мир Аполлона.

Интересно, почему старик так ухаживает за ним? Рассчитывает на благодарность? На покровительство? На какую-то услугу? Последний раз бескорыстно об Ахилле заботилась мать, когда он был ещё мальчишкой. С той поры любая услуга оказывалась ему людьми либо с расчётом на получение чего-то взамен, либо из страха. Здесь же…

Впрочем, долго над этим Ахилл не размышлял. Зато много раз пытался заговорить со стариком. Тот всегда с готовностью отвечал, будто и впрямь понимал его, но вот разобрать хоть слово Ахилл по-прежнему не мог. Только укреплялся в мысли, что Аполлон и впрямь наложил на него особое заклятье, превращающее речь окружающих для его слуха в набор непонятных слов. Однако, уповая на покровительство олимпийцев, не очень дружных с солнечным богом, попыток не оставлял, снова и снова спрашивая:

— Скажи мне, старик, знаешь ли ты, как добраться до логова Аполлона?

Сухое лицо старика освещалось радостью каждый раз, когда Ахилл обращался к нему. И он всегда отвечал, но старательно вслушивающийся в его речи грек научился разве что улавливать часто повторяемые бессмысленные слова. Особенно одно, непрестанно слетавшее с его уст — «Сань-ка». Понять бы еще, что это значит.

В день, когда Ахилл твёрдо решил отправиться в дальнейший путь, он попытался изъясниться жестами. Постарался объяснить, что ищет Аполлона и дорогу обратно домой. Кажется, эта попытка вышла более удачной — старик куда-то надолго ушёл, тяжело припадая на деревяшку, заменяющую ему одну ногу. Вернулся мрачнее тучи, но покивал в ответ на вопрошающие жесты грека. Это Ахилла не успокоило — откуда ж ему знать, правильно ли понял его этот старик?

А тот, тем временем, полез в… Ахилл затруднялся с названием. Может, сундук? Высокий, под потолок, с гладко обструганными стенками и неказистыми ножками ящик. Вытряхнул оттуда ворох чудной разноцветной одежды, покопался, что-то выудил и протянул Ахиллу.

Материал оказался плотным и приятным на ощупь. На таком холоде пригодится. Ещё бы разобраться, как в это облачаются — на знакомый хитон или привычный гиматион одежда совсем не походила.

Одевался Ахилл медленно, подолгу вертя непонятные предметы в руках, дожидаясь подсказок старика. Размышлял, куда бы пристроить меч — перевязь и щит, которые он всегда носил за спиной, потерялись где-то в лесу. Удивительно, что меч остался при нем. И что старик догадался его захватить. Ахилл просто не помнил, что, даже медленно замерзая в снегу, он продолжал крепко стискивать ксифос в руке. Не помнил и того, как нашедший его старик безуспешно пытался разжать ледяные пальцы, сомкнувшиеся на рукояти.

Старик, тем временем, хлопотал, прилаживая на нем одеяния, и что-то беспрестанно лопотал на своем языке. Пытался одеть на него странный шлем, прикрывающий голову. Ахилл нетерпеливо отталкивал его руки — что это за шлем, такой мягкий, да еще и лица не закрывает! Старик упорствовал, совал ему комок теплой ткани. Потом, догадавшись, надел другой себе на голову, ткнул пальцем за окно, приложил ладони к ушам. «Чтоб голова не мерзла», — наконец догадался Ахилл.

За большим окном, затянутым твердой прозрачной пленкой, послышалось громкое фырканье. Ахилл помнил, что такие звуки издают странные чудища, которых он уже видел на дороге у леса. Видимо, этих зверей здесь используют вместо коней и колесниц.

Неужели и впрямь сейчас его отвезут к чертогам Аполлона? Грек с некоторым удивлением отметил, что волнуется. Это было странное, давно позабытое и оттого почти незнакомое ощущение, и Ахилл постарался его отогнать.

Старик, тем временем, поманил Ахилла за собой, к двери. У входа приостановился, несколько мгновений разглядывал какой-то рисунок на стене. Потом вдруг резко повернулся, вцепился Ахиллу в плечи, уткнулся головой в грудь. Что-то забормотал. Сквозь всхлипы грек легко разобрал уже узнаваемое, но по-прежнему непонятное «Санька».

Ахилл не отталкивал старика, и пока тот сопел и кряхтел ему в грудь, рассматривал изображение на стене. Картинок, настолько точно походящих на реальность, он никогда в жизни не видел. На белоснежном папирусе талантливый художник нарисовал лицо молодого мужчины в пятнистых одеждах, с начищенными бляхами на груди. Рисунок был таким четким, таким верным, что мужчина казался совсем живым, и только глаза у него были застывшие, неподвижные.

Ахилл вздрогнул и потряс головой — сколько всего непонятного в этом мире! Аккуратно отстранил от себя притихшего старика, шагнул за порог.

Потом, застигнутый внезапной, непривычной для него мыслью, обернулся. Вот уж правда — новый мир вызывает новые чувства и заставляет совершать неожиданные, новые для него поступки.

— Спасибо за помощь, — медленно сказал он старику — вдруг тот и впрямь его понимает? — Мне нечем одарить тебя, старик, но свой долг я не забуду, и, если будет на то воля богов, непременно его верну.

На улице фырчало чудовище, вблизи еще более страшное, чем издали. Походило оно на животное и колесницу, соединенные в единое целое волей злых богов Тартара. Ахилл, наконец, разглядел в глубине возницу, и ему полегчало — значит, на этом звере он поедет не один.

Когда чудище сорвалось с места, сердце Ахилла ухнуло куда-то вниз — такой бешеной была скорость, казалось, что зверь взбесился. Грек покосился на возницу. Тот выглядел спокойным, даже скучающим. Ахилл постарался придать своему лицу такое же безразличное выражение и уставился прямо перед собой. Если не отрывать глаз от переда зверя, то голова почти не кружится.

Ахилл ни разу не обернулся, потому не увидел, что старик еще долго стоял у своей хижины, тоскливо глядел вслед убегающему чудищу и что-то шептал.

Разумеется, Ахилл не узнал, что в тот день Валентин Степанович надрался по-черному. С горя. Потому что давно спившийся инженер принял умирающего грека за вернувшегося к нему с того света сына Саньку, которого после стольких мучительных снов, где он его терял, наконец-то смог спасти. Нашёл в снегу, дотащил до дома, выходил. Успел убедить себя, что аккуратный могильный холмик с отполированным до блеска гранитным памятником и выбитыми на нем словами «Краснов Александр Валентинович» ему просто пригрезился в непрекращающемся уже много лет угарном бреду. А вот теперь сын опять его покинул.

Той ночью, после почти недельного перерыва, Валентину Степановичу опять приснился всё тоже же страшный, мучающий его вот уже много лет сон. Его Санька тянул к нему руки сквозь клубящийся пороховой туман, и какая-то неведомая сила грозила вот-вот затянуть сына в непроглядную сырую тьму, нетерпеливо поджидающую позади.

И он рвался ему навстречу, опять забывая, что у него давно уже нет одной ноги. И падал на землю. Изо всех сил помогая себе локтями, полз вперёд. И снова не успевал. И беспомощно смотрел, как Саньку медленно утягивала куда-то вглубь мрачная, страшная темнота.

И после нескольких дней непривычного затишья соседи вновь услышали посреди ночи жуткий, мучительный крик спившегося сорокашестилетнего старика — будто кто-то пытал его калёными клещами… или отнимал у него, вырывал из рук самого близкого, самого дорогого человека.

 

ГЛАВА 6

«Не надо было срезать», — испуганно подумала Гили, когда её окликнул один из стоявших у входа в подъезд парней. До станции электрички идти, в общем-то, недалеко, но девушка решила сократить путь и срезать через дворы. Незнакомый безлюдный район новостороек на окраине, несмотря на то, что во многих окнах горел свет, казался совсем нежилым этим холодным зимним вечером, и, пересекая зажатые между панельными коробками голые дворы, Гили ёжилась не столько от холода, сколько от страха.

Она уже видела проспект в проёме между многоэтажками, когда, завернув на угол, налетела на стоявшую у одного подъезда компанию. Человек шесть, короткие стрижки, чёрные куртки, сигареты в руках и злой огонёк, загоревшийся в глазах, когда они увидели цветные цыганские юбки Гили.

Один из парней что-то ей крикнул. Девушка не ответила, даже не повернула голову и только ускорила шаг. И когда кто-то резко схватил её сзади, громко вскрикнула от неожиданности.

Они окружили её молча. Кто это? Малолетние уголовники, обкурившиеся травы? Или скинхеды, ненавидящие всех «чёрных»?

— Что вам надо? — дрожащим голосом спросила она — и сильный удар свалил её на землю.

…Когда всё вдруг прекратилось, девушка не сразу это поняла. Она лежала на заснеженном асфальте, свернувшись в клубок, и боялась пошевелиться. Пинки и удары действительно перестали сыпаться — но почему? Что с ней будут делать сейчас?

Чуть приподняв голову, Гили увидела, что парни обернулись к узкому проходу между домами. Во двор, прямо к ним, направлялся человек. Всего один. Он шёл не таясь, уверенным неторопливым шагом. И в руках у мужчины был здоровый нож.

Незнакомец не проронил ни слова. Приблизился, мгновение смотрел на скорчившуюся на снегу цыганку. А потом морозный воздух зазвенел, рассечённый быстрым взмахом огромного ножа.

Гили тихо вскрикнула. До самого последнего мига она не верила, что мужчина действительно пойдет один против шестерых. Ждала, что он вот-вот разглядит, сколько здесь собралось человек, и повернет обратно. Парни, извлекшие из-под курток ножи и заточки, тоже до последнего были уверены, что одиночка не решится напасть на стаю.

Но мужчина напал.

Жестокость — это храбрость трусов. Ножище незнакомца завертелся с немыслимой скоростью — и парни тут же отступили при виде чужой силы.

Пистолет был только у главаря, и тот, наконец, сообразил его достать. Сжал рукоятку обеими руками и наставил на незнакомца. Он не собирался кричать: «Стой, стрелять буду!», не собирался предупреждать. Он бы нажал на курок в любом случае. Ему было всё равно, куда стрелять — в лицо или в спину. Но то, что случилось за мгновение до выстрела, поразило и его, и замершую в ужасе Гили. Мужчина увидел наставленный на него пистолет. Увидел — и, не колеблясь и не раздумывая, пошел на главаря со своим ножом.

«Вот псих!», — подумал главарь — и торопливо надавил на курок.

Мужчина упал.

На звук выстрела открылось несколько окон. Наверное, кто-то сейчас вызовет полицию.

— Уходим, — скомандовал главарь и бросился вон из стиснутого домами голого двора. Стая последовала за ним, прихрамывая и зажимая ладонями кровоточащие раны.

* * *

Гожо примчался во двор минут через десять. Едва не на ходу выпрыгнул из завизжавшей тормозами серебристой «Тойоты» и подбежал к сестре:

— Что с тобой? Тебя отвезти в больницу? Что за уроды это сделали?.. А это кто?

Гили сидела около вступившегося за нее незнакомца — тот был без сознания, под сочащимся кровью плечом таял снег. Если кто-то из жильцов многоэтажных домов и вызвал полицию, то, видимо, на этом их гражданская самосознательность и закончилась — никто не вышел во двор, чтобы помочь.

— Его… Вот его надо в больницу. Они в него стреляли, — Гили подняла на брата заплаканные глаза.

— Да погоди ты — лучше скажи, что с тобой? — спросил Гожо, бережно поднимая девушку с земли.

— Все нормально. Со мной правда всё нормально. А вот он… Ему нужен врач, он ранен.

— А кто он? — повернулся Гожо к валяющемуся на снегу мужчине.

— Не знаю. Но если б не он…

Уговаривать брата не пришлось.

— Тяжелый, зараза, — пропыхтел цыган, приподнимая незнакомца. Крякнул, подхватил поудобнее подмышки и потащил к машине. У задней дверцы остановился перевести дух. Бросил короткий взгляд на красивую, светло-серую велюровую обивку сидений, перевел взгляд на грязного, залитого кровью мужика, вздохнул — и принялся запихивать его в машину.

Гили, тем временем, что-то искала в снегу.

— Что такое? — подошёл к сестре Гожо, затолкав мужчину в салон.

Вместо ответа Гили показала ему огромный нож.

Гожо присвистнул.

— Вот это ножище. Это похоже больше на короткий меч. Его, что ли?

Гили не ответила. Дошла до машины, уселась назад, положила меч на пол, а голову раненого себе на колени.

Гожо с тревогой наблюдал за ней в зеркальце заднего вида. Сестра, похоже, в норме. И даже не в шоковом состоянии. Видимо, беспокойство за вступившегося за неё незнакомца отодвинуло собственные переживания на задний план. Ну и хорошо.

— Тебе точно в больницу не надо? — уточнил Гожо, выезжая из стиснутого многоэтажками двора.

— Не надо, у меня только синяки и ссадины, — решительно ответила Гили и снова настойчиво повторила: — А вот ему точно врач нужен.

Гожо помолчал, потом, не отводя глаз от дороги, тихо произнес:

— Его мы в больницу не повезем.

В зеркале заднего вида цыган разглядел, как наполняются слезами зелёные глаза сестры.

— Гожо, он даже не посмотрел, что их целая стая. Да если б не он… — голос Гили сорвался.

Брат сглотнул. Заговорил не сразу.

— Сестренка, спорю на что угодно — у него нет с собой документов. И тем более страхового полиса. Зато есть огнестрельное ранение. Значит, явится полиция. А его мы и дома вылечим, отец вызовет своего врача.

— И пусть! — воскликнула Гили, не обратив внимания на последние слова. — Пусть приходит полиция! Может, отыщут этих подонков!

Гожо только покачал головой в ответ.

Ещё одна причина нежелания ехать в больницу, о которой Гожо сестре не сказал, заключалась в том, что у него на этот вечер была назначена очень важная встреча. Если везти незнакомца в БСМП, то на встречу он точно не успеет. Можно, конечно, оставить с ним сестру — пусть оформляет бумажки, отвечает на вопросы, дожидается полицию. Но бросить её там одну после всего, что только что случилось, Гожо не мог. Зато до дома их отца можно добраться за четверть часа, а то и меньше. Там позаботятся и о Гили, и о незнакомце.

Раненый завозился на заднем сидении. С трудом открыл глаза — мутные, больные. Попытался приподняться, но не смог. Медленно оглядел салон машины. Задержался взглядом на лице Гили. Цыганка улыбнулась и осторожно погладила его по голове.

Раненый тяжело сглотнул и заговорил на каком-то непонятном, странном языке.

— Этот оборвыш — иностранец? — поразился Гожо.

Гили беспомощно посмотрела на брата:

— На каком это он?

— Понятия не имею, никогда не слышал.

Для семьи — Гожо, для друзей — Лекс, а по паспорту — Алексей Алмазов, младший сын барона уважаемой цыганской общины, получил прекрасное образование в престижном ВУЗе и свободно владел основными европейскими языками. Так что если какой-то язык он даже не узнавал, значит, тот должен быть довольно редким.

А ещё Гожо очень хорошо рисовал. Настолько, что его наставники в художественной школе долго отговаривали парня, когда тот решил бросить занятия. Убеждали, что у него талант, что не стоит его губить. Но молодой цыган не слушал. Богемный образ жизни — а именно так ему виделась жизнь художника — его не привлекал. Он хотел заняться чем-нибудь более серьезным и более достойным сына уважаемого цыганского барона. Пусть даже и младшего сына… Особенно из-за того, что он — младший сын.

Пропустить сегодняшнюю встречу Гожо просто не мог, ведь от неё зависело так много, а успех открыл бы впечатляющие перспективы. Если всё удастся, Гожо не просто преумножит семейное состояние — он выведет их общину на совсем другой уровень. А его самого, младшего сына барона, по-настоящему зауважают.

Да, Гожо знал, что отец не одобряет традиционный цыганский «промысел», в который вовлечены многие цыгане его обширного рода. И дабы самому избежать этой же судьбы, в свое время заявил сходке старейшин, что неплохо бы им иметь и легальные доходы, и что этим он готов заняться лично. Представил шокировавший консервативных патриархов бизнес-план по открытию сети ресторанов по Москве, занял в общинной кассе начальный капитал и потребовал, чтобы его не вовлекали ни в какие тёмные делишки, иначе вся их затея с законными доходами рухнет. Уже два года спустя цыгане убедились, что прибыли от легального бизнеса, пусть по сумме порой и уступающие валовому доходу от воровства или особенно удачно провернутым операциям с наркотиками, отличаются завидной стабильностью.

Отец придерживался прогрессивных взглядов и не настаивал, чтобы дети непременно шли по его стопам. Но все четверо старших братьев Гожо сами, по своему выбору, получив хорошее образование, направили свои силы и знания на укрепление семейного бизнеса, существенно расширив ресторанную сеть по всей Москве. За это их уважали, а отец, безусловно, ими гордился. И Гожо мечтал тоже совершить что-то такое, что доказало бы отцу, что и он, младший сын, не хуже остальных… Гожо не понимал, что он хочет доказать это не отцу — отцу доказательств не требовалось. Он хочет доказать это себе.

Цыган оставил позади шумный проспект Мира и повернул к Ленинградскому проспекту. Но, как бы он ни спешил, как обычно, проезжая неподалеку от Рижского вокзала, не мог не свернуть на Трифоновскую улицу и не полюбоваться хоть недолго на белостенную церковь мученика Трифона в Напрудном. И никогда не мог объяснить, почему. Наверное, душа художника тянула его к этой словно бы по ошибке оказавшейся на земле, изысканной в своей простоте небольшой каменной церквушке с изящной лепниной.

Гожо посмотрел на невысокий купол цвета потемневшего серебра и улыбнулся. У него все получится. Он уверен.

* * *

Весь путь обратно Одиссей, как и прочие гребцы, не отходил от весла, но едва только дно корабля заскребло по песку Троянского побережья, он перемахнул за борт одним из первых и поспешил за мрачным Ильей: забегал вперед, заискивающе заглядывал в глаза и что-то приговаривал, суетливо взмахивая руками.

Илья не останавливался и не прислушивался. И так ясно, что хитрый царек отчаянно хотел оправдаться за то, что предложил его в качестве заложника лэйстесам, и удостовериться, что грозный Ахилл не держит на него зла.

Мирмидоны дружно вскочили при его появлении. Илья кивнул им на ходу и скрылся в палатке — не хотел никого видеть. Отцепил меч, снял доспехи и поножи, растянулся на устланном шерстяными покрывалами диффе и мрачно уставился в потолок, размышляя о том, что произошло в плавании. О том, что он сделал и, самое главное, о том, чего не сделал.

Илья не сразу заметил отсутствие Брисейды. А когда понял, что ее нет, едва не застонал — так не хотелось ему выяснять, куда делась девчонка.

— Где? — выйдя из палатки, коротко поинтересовался он у предусмотрительно сидевшего неподалёку Патрокла.

Рыжий грек медленно поднялся и вздохнул.

— Пока не было тебя, за ней микенцы приходили. Мы их не пустили. И тогда сам Агамемнон сюда пришел.

Патрокл нахмурился и отвёл глаза. Мирмидоны подчинялись Ахиллу, но, будучи дисциплинированными воинами, понимали, что должны выполнять и распоряжения вышестоящего начальника, то есть Агамемнона. И что остается делать подчиненным, когда два командира отдают им совершенно противоположные приказы?

— Давно?

— Вчера вечером.

— Ты знаешь, почему он так решил?

— Из-за Терсита, сына Агрия, — скривился Патрокл.

— Из-за Терсита?

— Да. Пока не было тебя, произошло в лагере настоящее побоище. Как только за горизонтом исчезли пентеконторы, Терсит сын Агрия во всеуслышание заявил, что мы против воли богов идем, что неприступна Троя и обречены греки на поражение, что мы здесь ни славы, ни богатств не обретём. И что надо брать с Ахилла пример — отправляться домой.

— Все же знают, что Одиссей отправился за продовольствием! — воскликнул пораженный Илья. — Все знают, что Ах… что я никогда бы не уехал без вас!

— То, что каждый знает по-отдельности каждый, не всегда знает толпа, — угрюмо заметил Патрокл.

«Ничего не меняет, — подумал Илья и криво ухмыльнулся. — Три тысячи лет, а люди всё такие же».

— А что Агамемнон?

— Агамемнон решил, что это ты сыну Агрия велел беспорядки устроить и сделать так, чтобы армия домой отплыла.

— Какая же мне выгода, чтобы армия отправилась обратно?

Вопрос был явно риторический, потому, выдержав небольшую паузу, Патрокл продолжил:

— Солдаты поддались на слова сына Агрия. А Темен, царь аргосцев, даже своих воинов собрал, и они отплыли. Агамемнон за ними своих коринфян послал и верных ему микенцев. Те нагнали аргосцев, потопили два пентеконтора и остальных обратно вернули. После чего Агамемнон устроил публичную казнь Терсита сына Агрия. Тех, кто продолжал возмущаться, на месте убивали коринфяне и микенцы. Ахилл, той ночью сожгли мы на кострах более сотни воинов! Не после всякой битвы с троянцами такие потери у нас были! — в голосе Патрокла слышалось искреннее возмущение. Погибнуть от руки врага — это честь. Но мало что сравнится в бесславии, чем падение от руки своих. — А потом долго каялись Темен и оставшиеся аргосцы перед Агамемноном и перед всей армией за содеянное. И после этого послал царь своих людей сюда, чтобы забрать твою пленницу, а когда отказались мы ее отдать, явился сам.

Илья завертел головой — нет ли поблизости Яна? Совет опытного товарища ему бы сейчас не помешал. С другой стороны, Илья и так знал, что скажет ему Ян. Брисейда была нужна раньше, чтобы послужить поводом к отказу Ахилла сражаться за Агамемнона. Сейчас, когда мирмидоны больше не участвуют в боях, цель достигнута, и пленница больше не нужна.

Всё логично, всё правильно — но что-то мешало Илье, как ни в чем не бывало, развернуться и скрыться в шатре Ахилла. И не только жалость к девчонке. Мешала совесть, уже и так стонущая под тяжестью вины за собственную нерешительность в истории с пиратами.

Ну, что ж, ошибки совершают именно для того, чтобы позже их не повторять. А наступать на одни и те же грабли два раза подряд он не собирается. Илья решительно расправил плечи и направился к шатру Агамемнона.

Напряжённо размышляющий о том, что будет делать, когда дойдёт до шатра царя — не станет же с мечом в руках в одиночку отбивать девочку? — Илья не сразу заметил, что лагерь греческой армии словно опустел. Настороженно осмотрелся — может, сейчас в самом разгаре очередная битва с троянцами?

Оказалось, что большая часть солдат была занята возведением оборонительных сооружений — греки копали ров и сооружали насыпь вокруг лагеря. Работа велась активно, несмотря на сумерки, и результаты впечатляли — пусть пока и неглубокий, ров охватывал весь периметр лагеря, а перед ним поднимался песчано-земляной вал, медленно ощетинивающийся заостренными кольями.

«Давно пора», — отметил про себя Илья; первое время его просто поражало отсутствие даже намека на фортификационные сооружения. Еще больше его поражал тот факт, что троянцы даже и не думали воспользоваться столь явным просчетом в обороне врага.

Из сумерек вынырнул Ян — он уже выяснил, что происходит:

— Вчера после битвы наши почему-то не смогли договориться с троянцами о том, чтобы, как принято, ночью беспрепятственно собрать и похоронить своих павших. Теперь Агамемнон опасается мести врага и потому согнал всех на сооружение рва и насыпи.

— Ай! — вскрикнул Илья и схватился за обожженное внезапной болью предплечье. Кожу рассекала глубокая царапина.

«Троянские лучники?» — удивлённо огляделся он. Нет — поле между греческим лагерем и Троей пустовало. Зато болезненные вскрики стали доноситься со всех сторон.

Что-то снова ударило Илью в плечо и соскользнуло на землю. Он наклонился поднять снаряд и секунду спустя с изумлением уставился на внушительных размеров птичье перо.

— Это еще что такое? — обернулся он к Яну. И обнаружил, что конквестор уже плотно вжался спиной в насыпь и обеими руками держал над головой щит.

— Стимфалийские птицы, — пояснил Ян, когда Илья пристроился рядом.

Теперь в воздухе отчетливо слышался резкий свист пикирующих на землю перьев, и греки, сбиваясь в группы, торопливо формировали импровизированный панцирь из сомкнутых над головами щитов. Илья не мог оглядеть всю панораму, но даже в пределах его видимости на земле корчилось человек пять-шесть, и тела их были утыканы перьями.

— Я думал, это миф…

— Миф — это то, что у них клювы, когти и перья медные. А всё остальное — правда. Перья у них, сам видишь, крепкие; насмерть, конечно, не убьют, но если в тебя попадет с десяток, ты вполне можешь успеть истечь кровью, прежде чем их из тебя извлекут и перебинтуют раны.

— А откуда они взялись?

— Троянцы послали.

— Они что — их разводят?

— Ну, можно и так сказать. Видишь ли, этих птичек совсем недавно, лет так, может, пятьдесят-шестьдесят назад из Аркадии успешно изгнал Геракл. Я, правда, не верю, что он смог справиться с этими милыми пташками в одиночку, и полагаю, что аркадийцы как-то сами их прогнали. Вполне возможно, при непосредственном участии Геракла, не зря ж ему приписывают этот подвиг. Как они это сделали — меня не спрашивай, понятия не имею, — предупредил Ян вопрос Ильи.

— Да я не о том, я о Геракле хотел спросить. Он что — незадолго до Троянской войны жил? Я почему-то думал, что намного раньше.

— Да, незадолго. Ты уже встречал Тлеполема? Предводителя родосцев? Такой голубоглазый седой великан с наглым прищуром. К твоему сведению, это сын Геракла. И, кстати, нынешний правитель Трои Приам в юности побывал у Геракла в плену.

— Серьезно?

— Вполне. Мифы ты невнимательно читал, Илья, а там, между прочим, много полезного. Папаша Приама, Лаомедонт, озадачился возведением неприступных стен города и созвал на эти работы всех, кого мог. Награду пообещал, видимо, значительную, раз сам Геракл согласился помочь стройке. А как пришло время выдавать зарплату, Лаомедонт её зажал. Геракл, не долго думая, жадного царя прикончил, а сыночка его, Приама, забрал в плен. В итоге троянцы выкупили-таки молодого престолонаследника, переплатив во много раз обещанный Лаомедонтом гонорар. Вот так экономия царя вышла Трое боком, — с улыбкой закончил Ян вольное изложение легенды.

Илья, тем временем, попытался осторожно выглянуть из-под щита и тут же отдернул голову, а совсем рядом с ним в песок глубоко вонзилось птичье перо — темно-серое, с зеленоватым отливом, длиной с полруки взрослого человека.

— Пока они не улетят, лучше не высовываться.

— Да я уж понял. Кстати, ты рассказ про птичек так и не закончил — что с ними случилось дальше?

— Ах, да, птички. Птички перелетели на ПМЖ куда-то ближе к Черному морю. В районе Трои они появлялись регулярно, вроде как сезонная миграция, и кому-то пришла в голову замечательная идея изловить как можно больше стимфалийских птиц и устроить из них летучий отряд. Полагаю, рассуждали, что убить, может, и не убьют, но беспорядок в ряды противника своими перьями точно внесут. Как троянцы их дрессируют — ума не приложу, но знаю только, что после налета птицы и впрямь возвращаются в Трою. Может, это объясняется тем, что стимфалийские птицы — это священные птицы Ареса, а в Троянской войне, как ты знаешь, Арес за троянцев.

— Арес, да? — скептически переспросил Илья.

— Илья, — с мягкой усмешкой покачал головой Ян, — я уже не раз говорил, что в мифах далеко не так много сказочных выдумок, как это принято считать. Не хочешь верить мифам — ну, так верь хотя бы собственным глазам. Да, стимфалийские птицы — это миф. Но ведь ты их сейчас видишь. Они действительно существуют в этом времени, как существуют циклопы и кентавры. А раз есть они, то я допускаю, что есть в этом времени и какие-то вполне реальные неизвестные нам силы, которых мы в нашем времени знаем как греческих богов.

— Ну, циклопы — это я еще понимаю, какие-нибудь генетические отклонения, — упорствовал в своем атеизме Илья. — У нас такие и сейчас рождаются, просто они нежизнеспособны. Но кентавры? Да быть того не может!

— Может — не может, но в лагере найдется немало людей, которые расскажут тебе, что лично с ними встречались.

— Может, врут?

— Не думаю.

— Почему?

— Потому что я сам их видел. Правда, не в этом проходе, а лет так за двести до Троянской войны, где-то в Фессалии. Точнее не скажу, потому что тот проход был нестабильным и, похоже, совсем закрылся.

— Ничего себе! — покачал головой Илья. — А как они выглядели?

— Ну, если я сообщу, что наполовину конь, а наполовину человек — это будет полностью соответствовать истине, но ведь ни капли не поможет тебе представить реальную картину, правда? — усмехнулся Ян. Выглянул из-под щита и сообщил: — Обратно улетают. Пошли отсюда, скоро троянцы пойдут в атаку.

И впрямь, темная масса троянского войска медленно перемещалась от стен города к лагерю. Греки торопливо подтягивались к незаконченной насыпи и пытались создать подобие строя. К счастью, грядущая битва не имела к Илье никакого отношения — мирмидоны сегодня не сражаются за Агамемнона.

Агамемнон! Взбудораженный встречей с легендарными стимфалийскими птицами, Илья только сейчас вспомнил, что вообще-то шёл на выручку Брисейде.

— Ян, ты не знаешь, где сейчас Агамемнон?

— Зачем?

— Он Брисейду забрал.

— И ты идешь требовать ее обратно?

— Вроде того…

На секунду Ян нахмурился, а потом нехотя, с сомнением, но всё-таки кивнул:

— Ну, да, Ахилл не потерпел бы, что его собственность вот так запросто забрали. Сходи. Только не особо упирайся — он же все равно её тебе не отдаст.

— Я, вообще-то, хотел бы девчонку забрать, — Илья встретил хмурый взгляд Яна и добавил, словно оправдываясь: — Жалко её там оставлять.

— Советую тебе чаще вспоминать, что всё, что происходит вокруг, уже давно случилось, — жёстко сказал Ян. — Люди, которых ты видишь, умерли тысячи лет назад. Привязываться к ним не стоит. И рисковать из-за них — тоже.

Илья нехотя кивнул. Как бы ни жестоко звучали эти слова, как бы ни становилось не по себе от такой ледяной логики, Ян прав. Но то, что так хорошо понимал ум, не так хорошо принимало сердце.

До сей поры Илье ни разу не приходилось сталкиваться с подобной проблемой; он задерживался в проходах не дольше, чем на пару дней. Да и не так уж много у него пока их было — «своих» проходов. А те, что были, подчинялись единственной цели — найти пропавших. Сфокусированный только на ней, Илья не обращал внимания на встречавшихся ему в проходах людей и потому никогда не воспринимал их как «настоящих». Или просто ни разу об этом не задумывался. Но сейчас всё было по-другому. Люди, окружавшие его — и веселый рыжий Патрокл, и испуганная Брисейда, и хитрющий Одиссей, — все они никак не походили на умерших три тысячи лет назад. Здесь и сейчас они были живы, здесь и сейчас всё, что происходило с ними, было по-настоящему.

До шатра Агамемнона Илья так и не дошел — царь сам попался ему на пути. Смерил строптивого подданного ледяным взглядом, а потом, сделав над собой видимое усилие, процедил:

— Я твоих мирмидонов не вижу в строю.

— И не увидишь.

— Я приказываю тебе присоединиться к войску!

Вокруг собиралась толпа любопытных.

— А я тебе повторю, раз ты не понял меня с первого раза, — чеканя слова, ответил Илья. — Ты забрал у меня одну пленницу, и я перестал сражаться. С той поры ты не выиграл ни одной битвы. Я думал, ты усвоил урок. Но нет — ты забрал у меня и вторую пленницу… Готовься к поражению, Агамемнон, сын Атрея, — пафосно закончил он и медленно, с чувством собственного достоинства, направился к лагерю мирмидонов.

Вскоре его нагнал Ян. Он выглядел довольным, в уголках голубых глаз собрались лучики. Одобрительно похлопал по плечу:

— Хорошо сказал!

Илья не ответил. Сказал-то он, может, и хорошо, но снова ничего не сделал, Брисейда так и осталась в лагере Агамемнона.

* * *

Полковник Непыренко уже несколько лет назад мог бы спокойно подать в отставку. На накопленные за годы службы деньги он мог бы сменить двухкомнатную хрущевку в Москве на небольшую виллу на пляже в Коста-Рике, а расплывшуюся сварливую супругу — на молодую красавицу-жену. Он мог бы обзавестись солидным счетом в надежном банке и «Феррари» с откидным верхом, кушать на ужин лобстеров, пить элитное французское бордо и жить, ни в чем себе не отказывая, на банковские проценты. Но давно научившись лихо использовать рыночную экономику в своих интересах, то есть воровать, тратить вырученные деньги Сергей Михайлович просто-напросто боялся. Потому он оставался в хрущёвке, с надоевшей женой и на прежней должности и, имея доступ к складам оружия, продолжал своё дело. Потому что иначе просто не мог.

Полковник успешно продавал оружие так много лет лишь потому, что был предельно осторожен. Он никогда не торопился, предпочитая действовать медленно, но верно. Выбирал партии небольшие, непременно из-за Урала. Чем дальше путь, тем больше остановок по дороге, тем чаще он, отвечающий за транспортировку, мог менять конвой, тем больше накладных, тем длиннее и запутаннее бумажный след. И даже если армейская бюрократия и хватится пропажи, то через заботливо созданные им бумажные дебри она вряд ли продерётся — запутается и сдастся на третьей перекладной. Никогда не выходил на покупателя напрямую и всегда действовал только через многократно проверенных посредников. И никогда даже не помышлять расширить дело, потому что всегда помнил — постоянным игрокам в незаконной торговле оружием лучше не переходить дорогу. А игроки в этой сфере просто мега-серьёзные, не зря ведь торговля оружием — самый прибыльный из незаконных бизнесов в мире, доходнее даже, чем наркотики.

Правда, иногда бывало искушение нарушить собственные правила. Например, не так давно Сергей Михайлович получил очень неплохую партию из Сибири, но обычные его заказчики всё не торопились предлагать цену. И тут на полковника вышел какой-то молодой цыган, сообщивший, что узнал про него от своего родича, с которым Непыренко когда-то давно имел дело. Обычно Сергей Михайлович не работал с непроверенными людьми, и в иной ситуации он не стал бы парня даже слушать, но — время шло, оружие лежало на складе, и риск обнаружения товара возрастал с каждым днём. И Непыренко решил рискнуть.

Цыган же о полковнике услышал совершенно случайно, столкнувшись как-то с одним из своих дальних родственников, то ли четвероюродным братом, то ли троюродным дядькой — Гожо точно не знал, во второразрядном клубе на северной окраине города. Когда-то тот жил вместе с кланом Алмазовых, но затем барон его выгнал. За что — Лекс не знал. А пьяный родич, расчувствовавшись, когда Гожо заказал ему очередной стакан виски, начал изливать душу. Из его пьяной исповеди Лекс узнал, что отец выгнал того за разные незаконные махинации, которые родич проворачивал на стороне. Тогда же услышал про полковника Непыренко, у которого время от времени можно прикупить неплохую партию оружия. Услышал — и забыл… До тех пор, пока не встретился с Хохломой, которому как раз требовалось оружие.

Гожо не собирался идти по стопам старших братьев и присоединяться к семейному бизнесу, однако заниматься незаконной торговлей оружием в его намерения точно не входило. Но, похоже, так совпали звёзды — у Лекса вдруг появилась информация и о продавце, и о покупателе, и не воспользоваться ей казалось просто глупым.

Хотя Гожо и бросил художественную школу и принялся искать занятие, которое бы показалось достойным его отцу и всей общине, в душе он так и остался художником. Под настроение цыган делал наброски, нередко встречался с бывшими однокашниками, живо интересовался новинками в мире художественного искусства, время от времени ходил на выставки. Потому, когда однажды Гожо услышал от приятелей, что где-то на окраине Свиблово они случайно обнаружили ну очень необычную галерею под названием «Сёстры Хилтон», он не мог туда не заехать. Зашёл внутрь — и замер, пытаясь понять, что же напоминают ему развешенные по стенам картины. Сплошь чёрные холсты, яркие, броские краски, чёткие линии, а все сюжеты — исключительно на покерные темы. Что-то это ему напоминало…

А когда появился сам владелец галереи, цыган тихо ахнул про себя — Хохлому он узнал с первого взгляда, несмотря на разительные перемены в его внешности и то, что видел он Хохлому его всего пару раз, да и то давно.

Про Хохлому в художественном училище, куда поступил Гожо, ходили легенды. Талант, бунтарь, неформал, хулиган — такими эпитетами его награждали наставники. Он отказывался следовать классическим канонам и признавать авторитеты. Когда Гожо только начал учиться, Хохлома был как раз на грани отчисления — и на пике славы: одну из его «хулиганских» картин под названием «QQ» за какую-то совершенно немыслимую сумму приобрёл известный частный коллекционер. Хохлома бросил училище, и с той поры о нём ходили самые невероятные слухи: что он уехал заграницу и открыл там свою галерею, что он стал придворным художником короля Бахрейна, что он спился и теперь бомжует, что он заделался учителем рисования и преподаёт в средней школе, что его картины висят в какой-то солидной галерее…

Когда Гожо мельком видел Хохлому в училище, тот всегда был в джинсах и черной майке без рукавов, с цветной татуировкой, покрывающей всю левую руку; нижние веки подведены черным карандашом, всколоченные черные волосы до плеч перевязаны на рокерский манер свёрнутой банданой. Человек, стоявший перед Гожо сейчас, ничем не напоминал того Хохлому. Строгий темно-серый костюм, светло-серая рубашка, чёрный галстук, очень бледное лицо, иссиня-черные волосы, гладко зачёсанная набок чёлка спускается на правый висок.

— Это ты! — выдохнул Гожо и, увидев, как Хохлома чуть приподнял тонкую чёрную бровь, пояснил: — Я поступил в художественное училище как раз тогда, когда ты уходил. Ты себе даже не представляешь, сколько всего я о тебе слышал!

Хохлома подходил к цыгану мягким, вкрадчивым шагом. Остановился напротив и, глядя на него бледно-голубыми, почти прозрачными глазами, сильно, словно делал упражнение на растяжку, наклонил голову вбок.

— Ты кто?

— Алексей. Лекс, — широко улыбнулся цыган и протянул Хохломе руку. Тот неловко ответил на рукопожатие левой рукой и слабо улыбнулся.

С той поры Лекс стал время от времени наведываться к «Сёстрам Хилтон», и холодный, сдержанный Хохлома понемногу разговорился с цыганом. Вскоре Гожо узнал историю художника-бунтаря. Картина «QQ», расклад в две дамы, ещё называемый на покерном жаргоне «Сёстры Хилтон», так и осталась единственным значительным успехом Хохломы как художника. Взлёта, который он вообразил себе после прорыва «QQ», не произошло. Частные коллекционеры не выстраивались в очередь под его дверью, галереи искусств не предлагали организовать выставки. Да, его работы покупали, галерея позволяла держаться на плаву — но и только. А амбициозный Хохлома хотел большего. И уже не обязательно в сфере искусства.

Открыв при своей галерее художественную студию для таких же неформальных гениев, как и он сам, Хохлома постепенно сколотил себе команду единомышленников, и вот уже третий год они успешно промышляли полулегальными операциями с антиквариатом и контрабандой произведениями искусства.

Незадолго до того, как в «Сестрах Хилтон» появился цыган, один из регулярных заказчиков Хохломы, владелец шикарного дворца в некогда разорённой войнами, а теперь процветающей благодаря федеральным субсидиям республике, между делом обмолвился, что вдобавок к ореховому, с сусальным золотом, дивану восемнадцатого века для его малого кабинета, он был бы не прочь, если бы Хохлома смог отыскать ему ещё и партию оружия.

— Не для украшения на стену, не антиквариат, — пояснил он. — Нормальное такое современное оружие. Ну, знаешь, автоматы «АК», пистолеты ТТ/ПМ, винтовки типа «УЗИ». «Муха». В идеале бы ещё и несколько комплектов «Гроза». А то что-то беспокойно у нас там, дома становится.

Хохлома ничего не пообещал. Он был не дурак и не собирался ввязываться в незаконную торговлю оружием — этот рынок давно поделен. Но, казалось, так совпали звёзды. В «Сестрах Хилтон» появился Лекс, а у Лекса, как выяснилось, была возможность выйти на человека с партией оружия. При таком раскладе возможность получить большие деньги вдруг показалась очень простой. И Хохлома решил рискнуть.

Встреча цыгана с Непыренко, на которую он так торопился, когда сестра попала в беду, прошла на удивление быстро. Полковник коротко изложил свои требования — цыган выступает в роли продавца, отдаёт Непыренко фиксированную сумму, забирает товар из указанного места — и всё, на этом участия Сергея Михайловича заканчивается. Кому продаст цыган партию, когда и за сколько, его не волнует, он не желает, чтобы к нему вёл какой-либо след.

Такие условия цыгана вполне устроили. Устроили они и Хохлому, к которому Лекс заехал сразу после встречи с полковником. Сидя на высоком стуле в тёмной студии, пустующей в поздний час, Хохлома молча слушал Гожо и задумчиво точил карандаш. Он держал нож в левой руке, движения были плавными и выверенными, однако, в них вкрадывалась какая-то едва заметная неловкость, казалось, что орудовать правой рукой Хохломе было бы сподручнее, но он почему-то этого не делал.

Когда цыган закончил рассказ, Хохлома долго молчал, продолжая строгать мягкое дерево карандаша, а затем уставился на Лекса прозрачными голубыми глазами и медленно, чуть покачивая головой, словно старинная фарфоровая статуэтка, сказал:

— Люди, для которых я покупаю этот товар — очень серьёзные. Если я дам им обещание и не смогу его сдержать — мне не поздоровится. Так что ты должен быть уверен, что с твоей стороны ничего не сорвётся.

— Не сорвётся, — твёрдо пообещал цыган.

— Это хорошо, — отозвался художник, втягивая голову в жёсткий воротничок рубашки. — Но пока операция не закончится, с тобой побудет начальник моей охраны.

— У тебя есть охрана? — удивился Лекс, а в студию, тем временем, вошёл высокий, коротко стриженый русый парень лет двадцати пяти — покатый лоб, нахмуренные брови, мутно-зелёные глаза.

— Ломец, — буркнул он.

— Сергей Ломцев, — поправил его Хохлома и повернулся к цыгану: — А охрана не у меня, а у галереи. Нельзя держать галерею с ценными экспонатами искусства и при этом не позаботиться об охране.

Гожо едва не ляпнул, что раз художества Хохломы так и не были признаны шедеврами, достойными лучших выставок и вернисажей, значит, не такие уж они и ценные. Но промолчал. И так ясно, что должность охранника — это просто официальное прикрытие для исполнителей Хохломы, воплощавших в жизнь его не связанные с живописью планы.

— А зачем он мне?

— Для гарантии, — отвернувшись в сторону, ответил Хохлома.

— Для чьей? Твоей — или моей? — напрягся цыган, вдруг сообразив, как мало он знает о Хохломе как о человеке.

Но так и не дождался ответа.

* * *

Своей наивной просьбой подежурить за него, а Папычу сказать, что он заболел, Арагорн умудрился вывести обычно невозмутимого брата из себя.

— Ты что как маленький? Так и вижу, приду я сейчас и скажу: «У него живот болит», а Папыч мне — как в школе: «А справка от врача у него есть?»

Арагорн не ответил, но бросил на Василия такой жалобный взгляд, что тот раздраженно чертыхнулся, а потом не выдержал и отвернулся, пряча скупую улыбку. После свидания с Алессандрой брат прилетел домой чуть не на крыльях, то и дело скалился, словно дурачок, и наблюдать за ним, пребывающим в состоянии подростково-восторженной влюбленности, было забавно.

— Ну, и какие у тебя планы на завтра?

— В Коломенское пойдем.

Василий с сомнением покачал головой, потом все-таки заметил:

— А стоит ли морозить тропическую девушку?

— Она сама захотела погулять, посмотреть красивые места Москвы.

— Отвел бы ее на Красную площадь.

— О какой романтике может идти речь, если ты окружен толпой туристов, фотографирующих гробницу фараона двадцатого века?

Василий едва слышно фыркнул.

— Чёрт с тобой, романтик, гуляй.

Арагорн улыбнулся, а потом притворно нахмурил брови. Сейчас, когда брат уже пообещал выполнить его просьбу, можно было, наконец, предъявить ему накопившиеся претензии.

— Вот и замечательно. А теперь скажи мне на милость, почему у тебя такое извращенное чувство юмора?

Василий, внимательно слушавший выпуск новостей, не отвел глаз от экрана телевизора, лишь слегка повернулся к Арагорну.

— Я про красивый еврейский псевдоним, под которым я вынужден был представиться Алессандре.

— Имя как имя. Зато точно не забудешь.

— Да иди ты! Думаешь, мне очень приятно, когда Алессандра зовет меня Эбрахам?

— Ну, пусть зовет Эйби, если тебя Эбрахам не устраивает.

Арагорн покачал головой:

— Мало того, что я — член жюри, о чём я пока умолчал, так ещё и с Абрамом придётся выкручиваться. И вот что она обо мне подумает, когда всё узнает? Что я — заправский враль! И будет права.

Василий, всегда безошибочно улавливающий момент, когда брат перестает шутить и начинает говорить серьезно, оторвался от экрана телевизора и уже собрался что-то сказать, как вдруг из прихожей донесся тихий щелчок замка. Не раздумывая ни секунды, братья слаженным коротким движением — многолетние навыки, никуда не денешь! — переместились к дверям в зал, встав по обе стороны от них, и Василий быстро выглянул в коридор. Потом прищурился и послал Арагорну поистине убийственный взгляд:

— Ты замок так и не сменил, да?

Арагорн понял, к чему был этот вопрос, за секунду до того, как в дверях показалась Жанна. Сапожки на высоких каблуках, модная дублёнка, продуманно уложенные светлые локоны, нежный румянец — и выражение простодушной наивности на лице.

— Ой, а что это у вас, мальчики, дверь открыта?

— Знаешь, что меня поражает? — обратился Арагорн к брату, демонстративно игнорируя девушку, — Ведь знает, что уж перед кем-кем, а передо мной строить дурочку бесполезно, и, однако, упорно продолжает это делать.

Василий, как обычно, молча пожал плечами.

Жанна мило улыбнулась:

— Ребят, можно с вами поговорить?

— А если мы скажем «нет», тебя это остановит? — кисло осведомился Арагорн.

Василий демонстративно повернулся спиной и уселся перед телевизором.

— Не хочешь пригласить меня войти, выпить чашечку кофе? — поинтересовалась Жанна, расстёгивая пуговицы дублёнки.

— Ты и так уже вошла, — буркнул Арагорн и прислонился к косяку кухонной двери так, чтобы загородить проход. Жанна одёрнула полы приталенного пиджака, поправила воротничок шелковой блузки и спокойно протиснулась мимо него в кухню. Достала банку кофе, включила кофеварку, похлопала дверцами шкафов.

— Да, негусто, — резюмировала она, проведя осмотр холодильника, — Сразу видно, один живешь, съедобного не водится.

— Если мне не изменяет память, пока здесь жила ты, в холодильнике от этого еды не прибавлялось.

— Как получилось, что вы с братом представляете «СталЛКом» на конкурсе?

— Почему ты упорно ищешь сенсации там, где их нет?

— Вы работаете под прикрытием? Это такое спецзадание?

— Почему ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

— А ты?

— Кажется, это снова был вопрос.

Жанна сделала паузу, поправила безупречно уложенный узел светлых волос, потянула было из сумочки блокнот, но, бросив настороженный взгляд на Арагорна, решила не искушать судьбу.

По кухне разливался аромат кофе, из зала доносилось приглушенное бормотание телевизора.

— Вам нужен кто-то из «СталЛКома»? Или из конкурсанток? В чем таком замешана девушка из Бразилии, что за ней отправили тебя?

Арагорн чертыхнулся про себя. Вот зараза, значит, она и впрямь за ним следила! За «СталЛКом» Арагорн не переживал — даже если Жанна и придумает сенсацию, газета не рискнет нарываться на потенциально многомиллионный иск олигарха. А вот если журналистка начнет преследовать Алессандру…

Замешкавшись, Арагорн не сразу заметил, как из зала появился брат — пришёл на помощь.

Василий не спеша налил чашку кофе, с удовольствием втянул в себя горьковатый аромат, а потом, намеренно вальяжно развалившись на стуле за обеденным столом, пояснил, в упор глядя на Жанну:

— Место жюри на конкурсе мне предложил генеральный директор «СталЛКома».

— Почему? — Жанна подобралась, будто охотник, почуявший добычу.

— Это был подарок.

— За что?

— За одну давнюю услугу.

— Какую? — решила развить успех журналистка, не подозревая, что лимит терпения Василия она уже исчерпала.

— А вот это тебя не касается, — отрезал он и неторопливо отхлебнул кофе.

— Ещё вопросы есть? — осведомился Арагорн.

— Предположим, вы сказали мне правду, — задумчиво протянула Жанна, рассматривая идеальный маникюр на ногтях. — Тогда какой же у тебя интерес к бразильской конкурсантке?

— Ну, подумай сама, — неожиданно мягко ответил Арагорн, слегка наклонив голову. — Какой может быть интерес у мужчины к красивой женщине?

Жанна быстро стрельнула в него глазами, наткнулась на ироничную улыбку и вдруг резко отвернулась. Вышла в коридор, быстро накинула на себя дублёнку и, не поворачиваясь, тихо сказала, прежде чем захлопнуть за собой входную дверь:

— Спасибо. Извини, что я так, без спросу…

* * *

Первую атаку троянцев греки отбили; те отступили к стенам города и до самого утра не предпринимали новых попыток нападения. Агамемнон, однако, не спешил распускать армию — солдаты ночевали прямо у насыпи, караулы регулярно менялись.

Чутье не подвело царя — очередную атаку троянцы предприняли в густых предрассветных сумерках. Неглубокий пока еще ров и невысокая насыпь с редкой порослью заостренных кольев не явились серьезным препятствием для слаженных действий врага.

Илья выглянул из палатки — хотел убедиться в том, что мирмидоны дисциплинированно остались на своих местах. Понял, что вряд ли уже сможет заснуть, и присел к одному горевших неподалеку костров. Подошел Ян и опустился рядом. Вдвоём они молча прислушивались к шуму битвы, гадая, кто побеждает. Илья знал, что порой бой мог идти часами, и поражался выносливости солдат, не падавших замертво от усталости.

Время тянулось изнуряюще долго. Предрассветные сумерки сменились ярким утренним светом, солнце поднималось всё выше. Когда оно почти добралось до зенита, Илья заметил приближающуюся к лагерю мирмидонов процессию. Впереди шёл высокий, атлетически сложенный черноволосый грек, пожалуй, первый из увиденных Ильей, кто внешне вполне соответствовал совершенным канонам, по которым лепились знаменитые греческие статуи: прекрасное телосложение, прямой нос, высокий лоб, короткая бородка. В руке приближающийся воин держал меч, большой щит перекинут за спину, на лице ни следа усталости, будто он и не сражался всё утро.

— Диомед, — шёпотом подсказал Ян.

Рядом, безуспешно пытаясь примериться к широкому шагу спутника, семенил Одиссей. Курчавая борода забавно торчала из-под шлема, а доспехи на тощем царьке болтались так, словно были ему велики. Позади них двое греков бесцеремонно тащили каких-то девчонок. В одной Илья узнал Брисейду, другая была ему незнакома.

Диомед остановился шагах в десяти от Ильи, солдаты подтолкнули девчонок вперёд.

— Агамемнон свою ошибку признает, Ахилл. Он свою пленницу возвращает тебе, отдает лучшую из наложниц своих и обещает за тебя выдать дочь свою, когда мы вернёмся, в обмен на твое дальнейшее участие в битвах.

Илья медленно поднялся и некоторое время молча смотрел на Диомеда и на нервно переминавшегося рядом с ним Одиссея. Потом бросил быстрый взгляд на Яна, и тот чуть прикрыл глаза, подтверждая, что надо соглашаться. Все правильно, раньше или позже ему пришлось бы снова принимать участие в боях.

Диомед стоял напротив, ни жестом, ни взглядом не пытаясь торопить Илью с принятием решения; воин не выказывал никаких признаков нетерпения, и взгляд, обращенный на Илью, был спокойным и безмятежным. Да, Агамемнон знал, кого следует посылать за своенравным Ахиллом.

Всё испортил Одиссей — не в силах долго поддерживать пусть даже и напускную невозмутимость, он затараторил:

— Бой идет уже много часов, обессилели солдаты. Гектор с Агамемноном договорились, что исход сегодняшней битвы поединок решит между лучшими воинами наших армий. Ахилл, ты нам нужен! Забудь про Агамемнона, ради греков сделай это! Ты сейчас спасти можешь сотни своих соплеменников!

Диомед едва заметно поморщился, слушая экспрессивную речь царя Итаки. На кого-кого, а на своенравного Ахилла довод о «соплеменниках-греках» не подействует. Да и не только на Ахилла, честно говоря. Соплеменники — это свои люди: микенцы, тиринфцы, итакийцы, родоссцы… А объединённые греки — это миф, честолюбивая мечта желающего объединить разные племена Агамемнона, которую лицемерно разделяют лишь хитрые политики, а не воины.

Илья допущенной Одиссеем дипломатической оплошности не заметил. Его сейчас больше всего волновала перспектива поединка с лучшим воином троянской армии. Илья затравленно оглянулся на Яна. Взгляд того мог посоперничать по невозмутимости со взглядом Диомеда.

Илья стиснул зубы и на миг прикрыл глаза. Кивнул в сторону девчонок — понятливые мирмидоны ими займутся. Рассеянно собрал наращенные волосы, ставшие на ощупь как пакля, в небрежный хвост и туго затянул каким-то ремешком — ещё не хватало, чтобы дурацкие патлы лезли в глаза во время поединка. Подхватил шлем и щит. Достал маленький плоский контейнер, вынул зеленоватую капсулу фрейтса и закинул её в рот. Всё, он готов.

Выставленный троянцами противник сразу насторожил Илью. Он не отличался ни высоким ростом, ни выдающейся мускулатурой и был скорее поджарым, чем крепким. По его легкому шагу Илья сразу определил, что его соперник полагается не столько на силу, сколько на скорость и гибкость. Такие вот не очень внушительные на вид бойцы в деле обычно оказываются куда более опасными, чем накачанные здоровяки.

Греки, заметившие приближение своего героя, разразились радостными криками, и лица их заметно повеселели. Илья им позавидовал — еще бы, они-то видели перед собой непобедимого Ахилла и могли быть спокойны за исход поединка.

Выйдя на расчищенную песчаную площадку, Илья встал напротив троянца и крепко сжал ксифос, вспомнив одно из многочисленных наставлений братьев Петровичей — в бою на мечах крайне важен навык хвата; удерживать рукоять оружия в руке необходимо именно силой пальцев и кисти, и совет Василия — полагаться не на фрейтс, а на свои силы.

Стремительный, сильный удар противника, словно сорвавшегося с места, Илья почти просмотрел, и лишь в последний момент вскинул руку. Мечи сшиблись, он пропустил лезвие противника по своему. Троянец отскочил в сторону.

Илья ошарашенно выдохнул. Даже сейчас, когда фрейтс уже подействовал, противник продолжал двигаться довольно быстро!

Он не стал дожидаться второй атаки — стремительно сократил расстояние до соперника и нанес ему рубящий удар сверху вниз. Тот не стал его отбивать. Угадав траекторию движения по замаху, легко ушел из-под несущегося на него ксифоса одним коротким движением и резко рубанул мечом по открытому боку Ильи. Острое лезвие соприкоснулось с доспехами.

Пристально наблюдающие за поединком греки ахнули, троянцы радостно завопили.

Но меч, вместо того, чтобы разрубить доспехи и глубоко вонзиться в тело, с лязгом отскочил, и соперник, никак не ожидавший подобного, едва удержал его в руках. Вот так и рождаются мифы о неуязвимости Ахилла! Благословенна будь Катерина Федоровна, спрятавшая под медью бронежилет.

Удар повредил троянцу куда больше, чем Илье. Конквестор-то отделается синяком, а вот его противника теперь одолевают сомнения — как можно сражаться с человеком, которого не берет обычное оружие?

Илья воспользовался замешательством троянца и пошел в атаку — простую, без изысков. Противник рефлекторно вскинул меч, защищаясь. Илья попытался изобразить финт, троянец легко отвел его контратакой. Сделал продольный — соперник от него ушёл. Вертикальный разрубающий — ксифос троянца его перехватил. Низкий горизонтальный — противник мгновенно отпрыгнул… «Если бы я не принял фрейтс, шансов бы у меня просто не было», — подумал Илья, наблюдая за стремительными движениями вражеского воина.

Троянец защищался, но пока не атаковал. Видимо, всё ещё вспоминал удар, разрубивший бы любого другого воина, но не причинивший вреда Ахиллу. Илья понимал, что долго так продолжаться не будет — противника захватит угар боя, и он перейдёт в наступление.

Времени на раздумья не было. Раз уж на мечах он не силен, надо брать другим. Илья намеренно открылся, подпуская троянца ближе к себе и, внутренне содрогнувшись, принял удар сверху на плечо. Когда ксифос соперника снова бессильно соскользнул, не выдержав сопротивления многослойного кевлара, Илья мгновенно выпустил свой меч, правой рукой перехватил запястье троянца, левую выбросил вперёд, сжал болевую точку на шее, резко потянул на себя и вниз, стремительно повернулся, надавил на локоть соперника плечом и опрокинул его на землю. Троянец распластался на песке. Илья добавил ему рубящим ударом ладони по горлу — и тот судорожно задёргался, пытаясь вдохнуть.

Греки разразились радостными воплями. Илья поднял ксифос с песка, медленно выпрямился и приставил острие к горлу поверженного.

— Убей! Убей! — неслось со стороны греков.

Троянец уже пришел в себя. Он не пытался подняться и смотрел прямо в глаза Илье. В его взгляде не было ни страха, ни отчаяния, только сосредоточенная готовность принять неизбежное.

Илья медлил. Ну не мог он так просто взять и убить человека, спокойно лежащего под его мечом! Не мог — и всё тут!

— Гектор! — повинуясь внезапному импульсу, во все горло заорал он.

Из троянского строя немедленно вышел человек и направился к Илье, предусмотрительно обнажив ксифос. Когда между ними осталось не больше десятка шагов, Илья медленно отвел острие от горла лежащего троянца. Тот не пошевелился.

— Битва на сегодня закончилась? — обратился он к Гектору и невольно отметил, какой же суровый троянский военачальник, оказывается, лопоухий — даже пышная кудрявая шевелюра этого не скрывает. Впрочем, несмотря на торчащие уши, смуглый мужчина с крупными чертами лица и блестящими черными глазами — перевязать ему голову платком, и будет настоящий пират — выглядел весьма грозно.

Гектор кивнул и медленно убрал ксифос в ножны. Пристально посмотрел на Илью, словно раздумывая над чем-то, а потом спросил:

— Почему ты не убиваешь его?

Так и не придумав, что можно сказать, Илья пожал плечами, а потом повернулся спиной к Гектору и направился в сторону греческого лагеря. От кого-кого, но от троянского принца удара в спину Илья не опасался. А если он все-таки ошибся в оценке благородства Гектора, бронежилет по-прежнему на нем.

Греки приветствовали Илью сдержанным шумом, в котором, впрочем, слышались недоумевающие нотки, а наблюдавший с насыпи за поединком Агамемнон проводил его злым взглядом.

Рядом пристроился Ян — выгоревшие светлые брови сошлись на переносице, вид предельно серьёзный.

— Ахилл бы непременно убил его, — напряжённо заметил он.

— Я знаю, — едва слышно ответил Илья.

* * *

Алессандра так радовалась прогулке, что Арагорн, давно переставший обращать внимание на знакомую красоту Коломенского, заразился восторгом девушки и сам рассматривал архитектурные памятники словно впервые. Впрочем, они все равно интересовали его куда меньше спутницы. В узких светлых брюках, короткой ярко-желтой дубленке и такого же цвета шапочке с выбивающимися из-под нее блестящими черными локонами, девушка казалась яркой драгоценностью в укутанном белым снегом парке.

К сожалению, Арагорн не знал названий башен и церквей и их истории. На его счастье, Алессандра и не очень-то интересовалась. Она раз за разом обходила бревенчатые стены острогов и монастырей, восхищалась изящными стройными колокольнями, ахала при виде ярко-бирюзовых крыш дворцового павильона, а перед церковью иконы Божьей матери и вовсе замерла и, затаив дыхание, долго глядела на белокаменные стены, словно выросшие из снега, и на теряющиеся в глубоко-синем небе темно-синие купола, различимые лишь по золотому сверканию крестов в лучах солнца. В морозном воздухе разносился пронзительно-чистый колокольный звон, и сложно было поверить, что совсем рядом, за укрытыми снегом деревьями, устало взирают на плотный, шумный поток машин дряхлеющие высотки проспекта Андропова.

Девушка была очарована прелестью сохранившегося почти в первозданной красоте уголка древней Руси, а Арагорн радовался, что она довольна, и планировал остаток дня.

Во-первых, надо бы увести ее куда-нибудь с улицы, потому что непривычная к зимним морозам девушка, да еще в такой коротенькой дубленке, рискует простудиться, а перед финалом конкурса это крайне нежелательно. Затем, надо бы завести с ней разговор по поводу предстоящей презентации и подумать, как преподнести её выступление так, чтобы заинтересовать всех членов жюри; времени до финала оставалось всего ничего, а в том, что Алессандра станет финалисткой, Арагорн не сомневался. Ну и, наконец, хотелось бы закончить день в уютном ресторанчике, располагающем к продолжению приятной беседы в куда более интимной обстановке.

Решив, что план хорош, Арагорн строго его придерживался. Когда холодное солнце вышло на финишную прямую своей короткой зимней трассы по небу, Арагорн повез девушку в «Княгиню Черкасскую», симпатичный ресторан недалеко от Большого Каменного моста, с прекрасным видом на Храм Христа Спасителя. В залах ресторана воссоздали атмосферу дворянской усадьбы восемнадцатого века, на кухне готовили блюда по старинным русским рецептам, и, самое главное, могли предложить уютные столики, почти полностью скрытые от посторонних глаз.

Именно там после долгого романтического ужина Арагорн поинтересовался у Алессандры, какую тему она выбрала для презентации в финале конкурса.

— Зачем беспокоиться о финале, когда полуфинал еще только завтра, и неизвестно, пройду ли я? — пожала плечами она.

— Ты не можешь не пройти! — с чувством возразил Арагорн, и девушка улыбнулась.

— Спасибо, Эйби.

Арагорн едва заметно поморщился. Эйби, английская версия Абрама, конечно, была лучше Эбрахама, но его всё равно коробило. Как и глупые «конспиративные» очки на носу. Поддавшись импульсу, он снял их и убрал в карман. Пусть это будет первый шаг на пути от притворства к правде.

— Такие презентации за два дня не делаются. Я уверен, что ты уже провела подготовительную работу.

— Провела, — с улыбкой призналась Алессандра, — Я собираюсь посвятить свою презентацию проблемам нелегальной вырубки и контрабанды леса. Я разработала программу, ориентированную на три страны — Россию, Бразилию и Индонезию. Все они — держатели крупнейших пакетов мирового фонда древесины.

Арагорн медленно кивнул; у него начал вырисовываться смутный план касательно того, как можно будет организовать презентацию Алессандры таким образом, чтобы заинтересовать российских олигархов.

— Как думаешь, она понравится членам жюри?

— Уверен, — твердо ответил Арагорн, и, помня о своей цели, решил двинуться в нужном ему направлении: — Если позволишь, завтра я дам тебе несколько советов касательно того, как лучше преподнести материал.

«Завтра» не встретило никакого сопротивления, и Арагорн поздравил себя с удачным ходом. На его предложение дать совет девушка тоже не обиделась, только удивленно приподняла брови:

— Ты так хорошо знаком с этой проблемой?

— Нет, — честно признался Арагорн, — но я хорошо знаком с менталитетом российских бизнесменов и могу ответственно заявить: то, что проймет американского предпринимателя до слез, на нашего не произведет ни малейшего впечатления.

Алессандра слегка наклонила голову, признавая его правоту.

— Значит, до завтра, — кивнула она, накручивая на палец черный локон.

Потом была медленная прогулка по набережной Москвы-реки, непринужденная беседа и легкий мороз, замерзшая в тонких перчатках ладошка, греющаяся в руке Арагорна, и яркий ночной Кремль впереди. Редкие прохожие шагали вдоль широкого проспекта набережной, высокие фонари разливали аметистовый свет, серебристая пудра медленно падала с бархатного темного неба, обрамлённые огнями мосты казались берилловыми браслетами, украшающими руку реки. Даже густо усыпанные снежной крошкой строгие сталинские высотки и старинные особняки, словно солдаты на параде, в ряд вытянувшиеся вдоль набережной, казались большими шкатулками для драгоценностей.

А затем в установившуюся идиллию бесцеремонно вмешалась трель телефона.

— Извини, я на минуту, — попросил Арагорн, увидев, что звонили из «Октагона».

Алессандра кивнула сторону привлекшей ее внимание витрины небольшого магазинчика, расположенного в правом крыле старинного двухэтажного здания темно — красного цвета с узкими окнами и классической лепниной:

— Я пока зайду туда, посмотрю. Заодно погреюсь.

Арагорн с удовольствием провожал взглядом стройную фигурку в короткой яркой дубленке, краем уха слушая, как менеджер «Октагона» жаловался, что входную дверь и все окна их спортзала оклеили снаружи яркими плакатами с надписью «Не трать здесь время на ерунду, познай настоящее боевое искусство. Казаки-ниндзя и славянское кун-фу — открой для себя диканьский боевой гопак».

Сзади приблизился и медленно поехал, прижимаясь к бордюру, массивный черный «Хаммер». Сквозь тонированные стекла Арагорн заметил бритые затылки, а потом из приоткрытого окна до него донесся возглас:

— Глянь, Ломец, какая тёлка!

Арагорн проследил за взглядами вытаращенных глаз и с неудовольствием отметил, что пассажиры «Хаммера» уставились вслед Алессандре.

— Что за вопрос — что делать с плакатами? Содрать их, конечно, — бросил Арагорн в трубку. — А если вы ещё и поймаете того, что это сделал, то я вам лично премию выпишу, — пообещал он и прибавил шаг.

— Краси-ивая, — протянул чей-то голос из «Хаммера». Видимо, того самого Ломца.

— Может, предложим ей с нами покататься? — спросил первый.

— А если она не захочет? — засомневался второй.

— А это смотря как предложить, — важно отозвался третий голос, в котором по мере того, как он рассуждал, всё отчётливее звучали очень неприятные интонации. — Если будешь слишком вежливым, то, конечно, не захочет. А не будешь спрашивать — у неё и выбора не будет, ей придётся сделать так, как мы хотим.

Арагорн не стал ждать, как будет развиваться дискуссия среди пассажиров «Хаммера».

— Я вам позже перезвоню, — оборвал он менеджера, жалующегося на излишне хорошее качество клея, которым приклеили плакаты. Быстро убрал сотовый, перебежал дорогу и бросил взгляд на витрину магазинчика. Алессандра уже затерялась где-то внутри, значит, ничего не увидит. Решительно подошел к автомобилю, кое-как притиснувшемуся к плотно заставленной машинами обочине — в левом крыле здания располагался известный на всю Москву, забронированный на год вперед модный ресторан «Авлос», свободной парковки рядом почти никогда не было — и постучал по стеклу.

— Парни, а у вас документы на эту машину есть? — непосредственно поинтересовался он, когда опустилось водительское стекло.

— Чего? — опешил коротко стриженый русый парень с мутно-зелёными глазами.

— Да у меня два дня назад машину угнали, один в один как ваша, даже наклейка на заднем стекле такая же. Вот я и думаю, может, это моя тачка?

Бритый парень молча разинул рот. Похоже, он просто опешил от такой наглости. Кроме того, это было первое авто, которое он, Ломец, купил по всем правилам, у дилера, на честно заработанные… ну, хорошо, просто на заработанные деньги с тех пор, как оказался у Хохломы.

— Вы мне покажите документы, — не унимался Арагорн, — а то я в полицию позвоню.

— Ща я тебе покажу документы, — обозлился Ломец, и трое парней дружно вывалились из «Хаммера».

Полную картину произошедшего дальше не мог восстановить ни один. Ломец успел заметить только несущуюся прямо ему в лицо широко раскрытую ладонь, а потом его спина впечаталась в землю с такой силой, что из легких мгновенно вышибло весь воздух. Не успевший сориентироваться Ренат запомнил лишь острую боль, пронзившую его затылок. Третьему повезло больше — до него очередь дошла в последнюю очередь, и он видел все случившееся. Но совершил большую ошибку, когда самонадеянно — он в детстве занимался самбо — потянулся к ножу в кармане, а не к пистолету под мышкой. Затем была стремительная серия коротких ударов по корпусу и теплая кровь, хлынувшая из сломанного носа, а следующим после поглотившей его темноты воспоминанием было недовольное лицо дородной пожилой медсестры.

На всё про всё ушло не больше полуминуты. Арагорн бросил настороженный взгляд на витрину магазина, увидел только одно прилипшее к стеклу лицо — молоденькой продавщицы с перепуганными глазами, подмигнул ей, а потом наклонился поднять с земли выпавшие из раскрывшейся руки Ломца ключи.

— Нет, ребята, не моя это машина, а чужая мне не нужна. Думаю, вам она тоже больше не нужна, — проворчал он, внимательно осматривая заставленную дорогими машинами обочину.

Через мгновение Арагорн услышал громкие вопли, доносящиеся от входа в «Авлос». Сделал несколько шагов вперёд, увидел припаркованное неподалеку от «Хаммера» шикарное серое авто с федеральными номерами с флагом, а после — и часто мелькающего на экранах телевизоров депутата, кричащего на невозмутимого швейцара в строгом синем сюртуке:

— Я вам ставлю в известность, что вы сюда немедленно должны мне вызвать начальника ресторана и начальника «Авлоса». Ко мне, вот сюда. Будет встреча, буду с ними разговаривать. Немедленно! Сюда! Ко мне! И поставьте их в известность, что дни вашего «Авлоса» сочтены. А потом я буду вам срывать этот ваш сюртук! И пенсии у вас не будет, и сюртука не будет! Что вы занимаетесь произволом? Стоите здесь как бандит и говорите мне: «У вас не забронировано». Как это — не забронировано? У меня? Да ты знаешь, кто я такой? И сюртук этот сними. Сними этот сюртук, подлец! Нарушаешь власть, нарушаешь закон, Конституцию нарушаешь, негодяй! Ты у меня плохо кончишь! У нас много народу плохо кончает! Колчак плохо кончил, Ленин плохо кончил! Где начальство? Оно тоже у меня сейчас плохо кончит!

Арагорн улыбнулся, залез в салон машины, вставил ключ в замок зажигания, аккуратно сдал назад, поставил трансмиссию на нейтралку, а потом с удовлетворением наблюдал за тем, как массивный «Хаммер» сминает бок припаркованного депутатского авто. Затем нырнул в магазинчик, нашел глазами Алессандру, кивнул ей, подошел в продавщице, обаятельно улыбнулся и спросил, беря ее за руку:

— Вы не будете против, если мы с подругой воспользуемся служебным выходом?

И свернутая в трубочку купюра перекочевала из его ладони в ладонь продавщицы.

 

ГЛАВА 7

Проснувшись утром, Ахилл с удивлением понял, что плечо его почти не беспокоит. Туго перетянутое мягкой повязкой, оно, конечно, причиняло некоторые неудобства, но если вспомнить о том, что рана была нанесена не обычным оружием, а молниями Зевса, то вообще удивительно, что он ещё жив.

Всё, что случилось после короткой стычки в заснеженном ущелье между огромными домами, в памяти Ахилла осталось лишь в виде смутных разрозненных картинок. Он помнил, как наездник оставил его посреди гигантских нагромождений высоких зданий, между которыми сновали целые толпы чудищ, братьев того, на котором он добрался сюда. Помнил, как возница кивал и неопределённо махал рукой в гущу этих зданий в ответ на вопрос Ахилла: «Это здесь чертог Аполлона?»

Помнил, как растерянно стоял около одного здания, и толпы людей обтекали его со всех сторон. Они ни на что не обращали внимания: ни друг на друга, ни на него, ни на рычащие чудовища, снующие среди них, ни даже на то, как какие-то странные, одетые во всё чёрное молодые воины, больше похожие на жрецов злых богов, схватили какую-то девчонку и потащили в ущелье между высокими домами. Будь здесь война, Ахилл бы и не подумал вмешиваться — победитель вправе забирать любую добычу, которая ему приглянется. Но было не похоже, чтобы поселение подвергалось набегу. Так что же — это здесь в порядке вещей, чтобы жрецы сновали среди жителей и просто выбирали себе из толпы любую жертву?

Будь рядом Патрокл и наблюдай он за тем, что сделал Ахилл в следующую минуту, он не преминул бы сказать: «Именно из-за этого ты и попадаешь в немилость к богам». Но и это не остановило бы Ахилла: девчонка закричала так отчаянно, так пронзительно и так обречённо, что он с надеждой оглянулся по сторонам, ожидая, что сейчас кто-то вмешается. Кто-то, кто лучше знает порядки здешнего мира и сможет разобраться, в своём ли праве эти молодые жрецы в чёрных одеждах, так запросто забирающие себе человека из толпы? Но никто не остановился, даже не замедлил шага.

«Может, здесь так принято?» — размышлял Ахилл, следуя, тем не менее, за жрецами. Но то, что он увидел в ущелье, не могло быть нормальным, каким бы богам не служили эти жрецы. Да, Ахилл слышал, что некоторые кровожадные боги диких народов требовали себе человеческих жертвоприношений. Но даже для них жертву убивали быстро, не заставляли страдать. Эту же девчонку мучили. И если таких жертв и впрямь требовал здесь какой-то бог, то он не заслуживал ни поклонения, ни уважения.

Ахилл вынул меч и направился к беснующимся жрецам.

Он помнил, что те оказались перед ним совсем беспомощными, но затем раздался грохот, плечо пронзило огнем, и дальше всё становилось смазанным. Его долго везли куда-то на одном из быстроходных чудищ, помогли дойти до каменного дома, а там над ним расшумелись незнакомцы. Потом его чем-то напоили, не иначе, отваром Морфея, потому как он немедленно погрузился в глубокий сон, и как его лечили, не помнил.

Ощупав рану сквозь повязку, Ахилл с удовлетворением убедился, что она вовсе не так глубока, как он полагал. Удивительно — он был уверен, что молнии Зевса — а то, что метали в него именно их, он не сомневался — должны были убить его прямо на месте.

Вскоре появилась молоденькая девушка, та самая, которую он отбил у жрецов в ущелье. Она сменила ему мягкие белые повязки и не отходила ни на шаг. Девочка была миленькая, смотрела на него с восхищением и обожанием, и при других обстоятельствах он бы не преминул воспользоваться так явно представляющейся возможностью. Однако сейчас ему было не до того. Ах, если бы его хотя бы кто-нибудь понимал!.. У девчонки, впрочем, довольно ловко выходило общаться с ним с помощью жестов. Но и она порой не понимала самых элементарных вещей, которые он пытался объяснить.

Позже его навестил кудрявый черноглазый парень, ярко разодетый, с большим медальоном на золотой цепи на шее, тот самый, что увез его, раненого, из ущелья между высокими домами. У парня было одно короткое имя, которое Ахилл никак не мог повторить, и другое, давшееся ему куда легче — Лекс. Именно Лекс придумал самый удобный способ общения — рисунками. Он принес тонюсенькие белоснежные папирусы, рисовал на них удивительно живые картинки не менее удивительным стилом и медленно проговаривал названия предметов, терпеливо обучая Ахилла азам неизвестного языка.

Из рисунков грек узнал, что Лекс — брат девушки, за которую он вступил в схватку со жрецами, и что ранили его оружием, метающим молнии. Грек очень хотел уточнить, как оказалось оружие Зевса в руках простых смертных, но, похоже, не смог объяснить свой вопрос — его руки, привычные к ксифосу, со стилом обращались с трудом, и картинки выходили плохо.

К обеду парень позвал Ахилла с собой. Если грек понял его правильно, Лекс решил попытаться найти кого-нибудь, кто поймет его речь. Ахилл с радостью согласился, а потом провел несколько долгих минут, неуклюжими картинками пытаясь объяснить недоумевающему парню, почему он не расстанется с ксифосом. Вот уж воистину безумный мир — да разве можно выходить из дома безоружным?

* * *

Когда у Шушморского капища показался УАЗик с Тарасом за рулём, не выспавшийся Илья уже изрядно замёрз — он ждал с полчаса. Мог бы, конечно, подождать и внутри храма, но не хотел искушать судьбу — а вдруг какой-нибудь грек сунет туда свой любопытный нос и увидит его там? Не стоит давать лишний повод для подозрений.

«Умнеет», — хмыкнул про себя Илья, отметив, что волосы стажёра больше не торчали в тщательно созданном гелем беспорядке, а модная узкая куртка сменилась практичным лёгким пуховиком.

— Чего так долго? — буркнул он, забираясь в салон. Спрашивать, не нашли ли Ахилла, не стал. Если бы грека отыскали, ему бы об этом сообщили в первую очередь.

— В пробку влетел, — пожал плечами стажёр.

— Хочешь сказать, не потому, что заблудился?

— И это немножко тоже, — покраснел Тарас. Помолчал, внимательно глядя на заснеженную колею, по которой лихо подпрыгивал УАЗик, потом покосился на отогревающегося Илью и, наконец, спросил с затаённой дрожью восторга в голосе:

— Ну и как там?

— Да вовсе не так романтично, как тебе это представляется.

— Вот все так говорят, — усмехнулся стажёр. — И Петровичи, и Ян Сергеевич, и Андрей Папыч. Нет, я понимаю, что для вас это обычные будни. Но не для меня.

— Вот когда попадёшь как-нибудь в разгар войны, посмотришь на поле боя после битвы, покопаешься в трупах, разыскивая там наших пропавших — и сразу весь восторг пройдёт.

— Так для этого надо хоть раз туда попасть.

— Вообще-то, тебя не в конквесторы взяли, а в аналитики…

Стажёр вздохнул:

— Да знаю я. Только, если честно, мне очень хочется стать конквестором!

Илья покосился на восторженного узкоплечего парня и хмыкнул.

— Ну, да, ставить датчики у проходов куда интереснее, — отреагировал на молчаливый скептицизм Ильи стажёр. — Самым волнующим моментом вчерашнего дня было то, что я самостоятельно поменял датчик в Тушино, — продолжил он с сарказмом.

— Это у Алёшкинского прохода?

— Ага… Илья, а куда он ведет?

— В Тевтобургский лес.

— Сентябрь девятого года? — вспыхнули глаза Тараса.

— Да. А знаешь, что там было?

— Конечно! — возбужденно воскликнул стажёр — ведь история была его коньком. — Германские племена под руководством Арминия нападают на марширующую через Тевтобургский лес колонну Квинтилия Вара. Начавшееся с обстрела римлян из леса трехдневное сражение заканчивается гибелью трех легионов, шести когорт и трех конных отрядов… Если верить сведениям Веллея Патеркула, конечно.

— Не верь, — бросил Илья.

— Почему?

— Да потому, что там было вовсе не благородное сражение разодетых в пурпур римлян с разрисованными синью дикарями, которое так пафосно описал Патеркул. Там, Тарас, вонь, грязь, кровь и смерть. Отвратительная мясорубка…

— Понял, — рассеянно протянул стажёр, — Илья, а как тот проход активируется?

— А ты, я так понимаю, пытался, да?

Тарас вместо ответа преувеличенно внимательно уставился на дорогу. Илья усилием воли стряхнул с себя дрему и довольно резко выговорил:

— И ты всерьез рассчитываешь, что я тебе расскажу, как открывается тот проход? Чтобы ты мог вернуться, пролезть в него — один, без подготовки, исключительно собственного любопытства ради, и угодить в самый разгар боя? И чтобы мы потом искали твою голову среди римских черепов, развешенных на деревьях? Так?

Стажёр молчал.

— Тарас, — предельно серьёзно добавил Илья, — имей в виду, что если куда-то самовольно сунешься, то из перспектив в нашей конторе у тебя останется одна — коррекция памяти.

— Ладно, ладно, — примирительно поднял руку стажёр, — Буду терпеливо ждать своего звёздного часа… Илья, а страшно?

— Что именно? Замещать Ахилла?

— Ну, и это тоже, но я про другое. Страшно жить там и понимать, что любое событие может быть ключевым? Мне Аркаша говорил, вы это методом проб и ошибок выясняете. Не бывает, что боишься лишний шаг сделать — а вдруг он затронет событие, которое окажется ключевым?

Илья на миг задумался, потом покачал головой:

— Ты знаешь, нет. То есть, я понимаю, что чисто теоретически если я в битве у Трои убью какого-то солдата в «неположенное» ему время, есть маленький шанс, что это спровоцирует появление новой ниточки в полотне истории, и в нашем времени Аннушка разольёт масло где-нибудь в другом месте. Но мы этого никогда не узнаем, потому что это никогда не получится ни отследить, ни проверить.

— Аннушка? — недоумённо переспросил Тарас. — Какая Аннушка? Какое масло?

— Подсолнечное, — несколько обескураженно отозвался Илья. — Ну, как же — Аннушка! Берлиоз! Патриаршие!

Стажёр непонимающе поднял брови.

Илья поражённо смотрел на него в ответ.

— Что? — не выдержав, спросил Тарас.

Несколько мгновений Илья молчал, прикидывая, с чего же начать объяснять, но потом как-то обречённо махнул рукой, устроился поудобнее на сиденье и закрыл глаза.

И проспал всю оставшуюся дорогу до Москвы.

Зайдя в подъезд своего дома, Илья дал сам себе торжественное обещание, что пусть Славика хоть из прокуратуры забрали, хоть из ЦРУ, хоть из Интерпола — он и пальцем не пошевелит. И вообще, что бы ни случилось, кто бы ни вызывал — он никуда и ни к кому не пойдёт. Будет спать — и точка.

Рабочий сотовый ожил именно тогда, когда Илья переступил порог квартиры.

— В восемь вечера в «Октагоне», — услышал он лаконичное сообщение Василия и чертыхнулся. Если бы его непутёвого соседа и вправду забрал Интерпол, он смог бы выполнить данное самому себе обещание. Но братьям Петровичам не отказывают.

* * *

Идея Арагорна была проста — чтобы заинтересовать заседающих в составе жюри конкурса солидных предпринимателей в благотворительном проекте, необходимо сделать так, чтобы это проект пусть хотя бы и косвенным образом, но затрагивал их собственные, уже существующие или же потенциальные бизнес-интересы.

Нет в России ни одной сырьевой промышленности, которая бы не являлась объектом многомиллионных инвестиций, и лес — не исключение. Только вот направленные в него инвестиции привели вовсе не к расцвету бизнеса и появлению в рядах сырьевых магнатов новых русских олигархов, а к самым настоящим лесным войнам. А пока гиганты российского предпринимательства бились между собой за право создать еще одну естественную монополию, под кронами непроходимой тайги родилась очередная «черная дыра» российской экономики. Лесная мафия, сотрудничающая с зарубежными покупателями Скандинавии, Японии и Китая, покрыла всю Сибирь и Дальний Восток такой плотной сетью контрабандных точек, что справиться с нею своими силами честным предпринимателям практически невозможно. Да и особого желания добровольно соваться в одну из самых криминализированных отраслей экономики у них тоже не нет. А у государства до этой проблемы все не доходят руки.

Вот и плачут российские миллионеры, глядя на огромный поток денег, проходящий мимо их карманов. И если предложить им направить уже выделенные на благотворительность деньги на то, чтобы заострить внимание мировой общественности на этой проблеме, они вполне могут согласиться. Потому как будут рассчитывать, что широкий общественный резонанс подтолкнет-таки федеральное правительство к активным действиям, что Сибирь и Дальний Восток избавят от лесных контрабандистов, и вот тогда-то для российских инвесторов откроются вожделенные просторы богатого сырья.

Примерно это, только в несколько более облагороженной и менее циничной форме Арагорн и объяснял Алессандре. Причем преподносил очень ловко — не советовал менять структуру или содержание презентации, а всего только сместить акценты с экологических на политико-экономические и заострить чуть больше внимания не на исчезновении редких видов растений и сокращении площади лесов, а на контрабанде незаконно добытой древесины и на постоянных её покупателях.

Алессандра слушала Арагорна очень внимательно, делала какие-то пометки у себя в айфоне и задавала уточняющие вопросы. Арагорн наблюдал за тем, с каким искренним энтузиазмом девушка рассуждает о предстоящей презентации, о том, каких важных результатов она может добиться, если получит возможность воплотить свои планы в жизнь, и поражался.

Во-первых, положа руку на сердце, проблемы экологии в списке приоритетных задач у среднестатистического россиянина никогда не числились, и Арагорн не был исключением. А во-вторых, ему нечасто доводилось встречать людей, искренне верящих в то, что они реально могут сделать что-то для глобального изменения мира. Большинство из них канули в лету ещё до распада советской империей, а к оставшимся романтикам-идеалистам прагматичный современный человек стал относиться с изрядной долей цинизма. Но на красивую черноволосую девушку, сидящую перед Арагорном, это не распространялось; над ней он насмехаться не мог, ею он мог только восхищаться.

Впрочем, восхищение восхищением, но тревожные мысли посещали Арагорна всё чаще. Уделила бы Алессандра ему хоть немного внимания, если бы не считала его единомышленником и узнала, что ему нет никакого дела до вырубки драгоценной амазонской сельвы, и что он никогда не числился среди активистов зеленого движения? «Надо непременно выяснить, можно ли получить членство в Гринписе задним числом», — сделал себе мысленную пометку Арагорн.

Однако даже и с Гринписом в качестве «козырной карты» Арагорн был по-прежнему не уверен в успехе. До сих пор Алессандра ни намёком, ни взглядом не проявила к нему ничего больше дружеского расположения, да и то основанного на «экологической» почве. И хотя она была с ним общительной и приветливой, Арагорн не обольщался: он давно уже научился не путать доброжелательность и дружелюбие с чем-то большим.

— Эйби, ты сможешь прийти сегодня на полуфинал? — вывел его из мрачных размышлений голос Алессандры.

— Э-э, — замялся Арагорн. Он уже начал серьезно напрягаться по поводу предстоящего вечером шоу. Что подумает Алессандра, если увидит его среди членов жюри? Рассказать ей сейчас? Нет, пока еще не время. Надо это сделать в подходящий момент.

Остается надеяться, что под прицелом ярких прожекторов и многочисленных камер взволнованная девушка не будет слишком пристально рассматривать сидящих перед сценой людей, да и строгие смокинги сделают всех членов жюри на одно лицо.

— Я не смогу, — ответил он и развёл руками. — Работа. Но я встречу тебя сразу после того, как закончится представление. С большим букетом и поздравлениями с выходом в финал. И мы будем отмечать твой успех. Если, конечно, у тебя будет время и желание.

— Ты так уверен, что я выйду в финал?

— Да, — коротко ответил Арагорн. — Так куда пойдём отмечать?

Алессандра помолчала, изучая его лицо, а потом медленно улыбнулась:

— Удиви меня.

Арагорн сдержанно кивнул, скрывая радость — похоже, её интерес к нему всё-таки не ограничивается одним лишь Гринписом.

* * *

У раненого мужчины не нашлось ни паспорта, ни вообще хоть какого-нибудь клочка бумаги, проливающего свет на его историю. Ещё удивительнее было то, что иностранец шатался по столице в таком непрезентабельном виде и не понимал ни слова по-русски — всё-таки, собираясь в другую страну, обычно хоть несколько фраз, да выучишь.

Гипотез и предположений у Лекса было хоть отбавляй, а вот истина по-прежнему оставалась неизвестной.

«Начнем с языка», — решил для себя цыган и провел изрядную часть дня, разъезжая с раненым по знакомым лингвистам.

Помощи они не оказали.

Ближе к вечеру, уже от безысходности, Лекс заехал на кафедру к своему хорошему приятелю Витьку — тот прозябал младшим преподавателем на факультете иностранных языков в Пединституте. Там-то ему и повезло.

В который раз за день цыган картинками попросил своего спутника сказать что-нибудь вслух, и в тот самый момент, когда иностранец, утомлёно взглянув на Гожо, заговорил, в дверях кабинета нарисовался молоденький аспирант в пиджаке и цветном шарфе, разыскивающий какого-то профессора. Послушал незнакомца, разинул рот, а потом восторженно выпалил, обращаясь к приятелю Лекса:

— Виталий Николаевич, неужели у нас, наконец, появится нормальный преподаватель на истфаке?

— При чём тут истфак? — не понял Витёк.

— Ну как же, вы разве не знаете? Мы давно уже подавали в деканат заявление с просьбой найти нам хорошего специалиста по древним языкам. А то те, кто проводит исследование по древности, находятся в неравном положении с теми, кто выбирает себе темы, начиная от средневековья и до современности. Они-то могут обращаться непосредственно к первоисточникам, а мы?

Гожо с Витьком изумлённо уставились на аспиранта. Первым пришел в себя цыган.

— И на каком же языке, по-твоему, разговаривает этот товарищ?

— На древнегреческом, — совершенно уверенно заявил студент.

— А ты… это, — начал было Гожо и замолчал. Сколько версий он уже за сегодня слышал, включая и самые фантастические, вплоть до того, что мужик был похищен инопланетянами для исследований или является представителем какой-то малочисленной редкой народности, скрывающихся от цивилизации где-нибудь в глухой тайге… — Ты сам по-древнегречески понимаешь? В смысле, говорить умеешь?

— Говорить? Ну — у, — протянул аспирант. — Я так, самоучкой, да и до архаичного не добрался.

— Но что-нибудь ты его можешь спросить? — нетерпеливо спросил цыган. — Что-нибудь такое простое, чтобы смог понять ответ.

Парнишка неуверенно кивнул, а потом, запинаясь, произнес несколько слов, обращаясь к безразлично глядящему в пустоту мужчине. Тот слегка вздрогнул, перевел взгляд на аспиранта и медленно, коротко ответил. Теперь вздрогнул парнишка, а потом растерянно улыбнулся.

— Ну, что, что? — не выдержал цыган.

— Я спросил, как его зовут. А он ответил — Ахиллеус. Типа, Ахилл, — аспирант неуверенно оглянулся на Витька: — Виталий Николаевич, это шутка такая?

Его перебил назвавшийся Ахиллом. Шагнул вперед и что-то спросил. Аспирант кивнул, с трудом подбирая слова, что-то ответил, послушал ещё немного, сосредоточенно морща лоб, а потом ошарашенно уставился на Витька:

— Слушайте, а он, часом, не из психушки сбежал?

— В смысле?

— Ну, я смотрел передачу, бывали случаи, что с людьми что-то происходило, и они напрочь забывали, кто они, откуда, даже родной язык. Зато начинали в совершенстве говорить на чужом, а иногда даже на давно исчезнувшем языке. Не узнавали родных и вообще ничего из прошлой жизни не помнили. Считали себя совсем другими людьми. Вот этот парень заявил мне… Я, правда, не все понимаю — наречие очень необычное, похоже на архаичный греческий, только, кажется, ещё… э-э… архаичнее… Гм, да… Так вот, он говорит, что он с острова Эгина, и что не знает, как здесь оказался, но еще несколько дней назад он был с войском под Илионом.

— Илион? Это что?

— Это Троя.

Витек крякнул и повернулся к цыгану:

— Ну, что скажешь?

— Не знаю, — пожал плечами Гожо.

Версия аспиранта про психушку звучала правдоподобно. Лекс сам Когда-то видел репортаж про женщину, которая, очнувшись после клинической смерти, заговорила на древне-итальянском. Правда, русский она не забыла, но зато рассказывала такие подробности о своей прошлой жизни в Генуе, что историки-специалисты по итальянскому возрождению только диву давались. Может, и с этим тоже что-то похожее случилось? Только, видимо, его ну очень прилично по темечку приложили, раз у него так много всего отшибло. И родной язык напрочь забыл, и свое прошлое заодно. И мечом вдруг научился размахивать. И рисунки-то его очень похожи на те фигурки, которыми расписаны древние амфоры, запоздало осенило Гожо, до этого не раз безуспешно пытавшегося понять, что же они ему напоминали. И еще он разучился пользоваться обычными вещами, вроде вилок и телефона, а на машины поглядывает с опаской…

Да, что-то не вяжется… Ну, и куда теперь везти этого «Ахилла»? В «Жди меня»? Или в психиатрическую больницу, для пополнения коллекции Наполеонов и Чингисханов?

— Спроси-ка его, а другой какой-нибудь язык он знает? — попросил Гожо аспиранта.

— Фракийский, хеттский и еще какой-то, только я не понял, — через минуту перевёл аспирант.

— Супер, — кивнул цыган. Час от часу не легче. — А в вашей библиотеке что-нибудь типа русско-древнегреческого словаря есть?

— Словаря нет. Но есть что-то типа.

— Будь другом, сгоняй, возьми, и запиши на мое имя, — попросил Витёк студента, протягивая ему свое университетское удостоверение.

Аспирант испарился, а Витёк выжидающе уставился на цыгана.

— И чего ты будешь с ним делать?

— Не знаю пока, — пожал плечами Гожо. — Попробую выяснить, не разыскивает ли его кто.

— А чего ты с ним возишься? Сдал бы в психушку, и дело с концом. Куда проще.

Действительно — проще.

Цыган прикрыл глаза и вспомнил перепуганную сестренку, ползавшую по грязному снегу. Нет, не отправит он этого Ахилла, или как там его на самом деле зовут, в психушку. У отца дом большой, лишний человек никого не стеснит. А там видно будет.

Витёк, тем временем, продолжал рассуждать:

— Ты заметь, люди с такими симптомами появляются регулярно. Нормальный здоровый мужик, никаких повреждений или признаков насилия, абсолютно адекватно себя ведет, но ничего про себя не помнит. Вообще ничего. А потом, когда у него находятся родственники, выясняется, что его обнаружили за тридевять земель от дома, и совсем непонятно, как он там очутился, и где все это время был. Или, ещё слышал, пропадет человек на какое-то время, на месяц или на год, потом находится, а вспомнить, где был, что с ним происходило, не может. Все остальное помнит, а это — словно вырезали. Думаешь, просто так у людей мозги отключаются? А я вот не верю. Как пить дать над ними спецслужбы опыты ставят, а потом их «осечки» всплывают. Как бы еще у тебя из-за него проблем не было.

— Нормально, — невпопад отозвался цыган.

— Слушай, а мне вот почему-то его рожа кажется знакомой. Как будто я его где-то видел, — протянул Витек и прищурился. — Черт, не могу вспомнить, хотя прямо так и вертится. Где же, где же? По телевизору, что ли?

Его размышления прервало появление аспиранта с книгой под мышкой.

— Эх, ничего себе, — выдохнул Гожо, раскрыв томик наугад. — А как это читать?

Значки на странице на китайские иероглифы, конечно, не походили. Но и до кириллицы с латиницей им было далеко.

— Ну, это же просто, — без тени насмешки отозвался аспирант, — Почти все буквы произносятся по первому звуку своего названия. То есть бета — бэ, гамма, соответственно, гэ, дельта — как дэ, каппа — ка, лямбда — эл, ну и так далее.

— А это что за закорючки такие? Вот эта и вот эта?

— Дзета и тета. Ага, а еще, кстати, новички поначалу эту с ню часто путают.

— Кого — кого с ню путают? И что за ню? — заинтересовался Витёк.

— Ну, буква Эта пишется похоже на нашу русскую нэ. Но здесь звуку нэ соответствует буква ню… Да, и еще не перепутайте архаичную сам и сампи с мю — это две принципиально разные буквы. Там на первой странице алфавит есть с транскрипцией, посмотрите.

— Все, — решительно оборвал цыган, — Хватит с меня грамматики для идиотов. Спасибо. Витёк, если вспомнишь, где ты его видел, дай мне знать, о’кей? — попросил Гожо приятеля и направился к выходу.

Тут подал голос Ахилл.

— Он говорит, что ему надо вернуться обратно в Илион. И еще спрашивает, не знает ли кто из нас, где можно найти… э-э… Аполлона, — сообщил уже переставший удивляться аспирант.

— Скажи ему, про Аполлона не знаю, — немного подумав, серьёзно заявил цыган. — Но очень постараюсь помочь ему найти дом.

Незнакомец выслушал перевод аспиранта, вперил в Гожо тяжёлый взгляд, словно высматривая что-то в его глазах, а потом неожиданно шагнул вперед и, приложив сжатую в кулак руку к груди, на короткий миг резко наклонил голову.

Цыган растерянно пробормотал в ответ «Пожалуйста» и подумал про себя, что еще ни разу в жизни не встречал человека, чьи скупые, в общем-то, жесты выходили бы такими выразительными весомыми.

* * *

Илья проспал до обеда. Встал с ломотой во всём теле — спасибо вечерней тренировке на мечах у братьев Петровичей. Залез в ванную и с наслаждением отмокал там почти час. Побрился. С отвращением принялся за свалявшиеся наращенные волосы, сломал несколько зубчиков расчески, пытаясь пробраться сквозь спутанную гущу, прошелся не самыми лестными словами по людям, вовлекшим его в эту авантюру, а также их родственникам. Наконец более-менее расчесал неживые волосы, собрал в хвост — длинные пряди, падающие на лицо, все еще чувствительное после салонных процедур, раздражали.

Придирчиво рассмотрел себя в зеркале. Темный загар и хвост светлых волос, измененный татуажем разрез глаз, огрубевшие черты лица… Стилист что-то говорил насчет того, что татуаж будет бледнеть, а со временем и вовсе исчезнет. Интересно, со временем — это как скоро? Пока что-то не заметно.

Потом Илья уныло побродил по кухне. Разумеется, съестного там не нашлось, не считая кофе и банки сгущённого молока. Но ни то, ни другое принимать на голодный желудок не хотелось. Илья пошарил по шкафам ещё немного, а потом сдался и заказал себе пиццу. Пока ждал доставки, заварил себе кофе и, делая неспешные глотки, постоял у окна. На улице весело светило морозное солнце и привычно гудел транспорт. Весь день впереди — и никаких дел. И, самое главное, никакой Трои. Можно не бояться сделать лишний шаг, не оглядываться через плечо, не прислушиваться к каждому звуку.

Доставленная на дом пицца была уничтожена в рекордные сроки, и после сытый и довольный Илья отправился в ближайший супермаркет. Вернулся с полным набором чрезвычайно вредных для желудка и чрезвычайно простых в приготовлении продуктов: замороженные обеды в коробках, суп в пенопластовых стаканчиках, каши в пакетиках… Разместил покупки, удовлетворенно кивнул, позвонил в «Бастион». Папыча не было, но он нарвался на Василия, который предложил воспользоваться возможностью и провести дневную тренировку. Пришлось согласился.

На этот раз Василий погонял его на ринге «Октагона» всего пару часов, а потом отпустил. Вовсе не из-за блестящих результатов Ильи, а из-за того, что у него самого больше не было времени. На вопрос, куда это он торопится, Василий коротко ответил:

— На конкурс красоты, я вхожу в состав жюри, — и ушел, оставив опешившего от неожиданности Илью гадать, то ли это правда, то ли шутка. Илья склонялся к последнему, только вот очень уж не вязались шутки с невозмутимой физиономией всегда предельно серьезного Петровича.

А около собственного дома Илью неожиданно остановил полицейский патруль и довольно вежливо потребовал документы. Илья пожал плечами и полез во внутренний карман. Он настолько не ожидал подвоха, что пропустил момент, когда полицейские разом навалились на него, скрутили руки, бесцеремонно запихнули в зарешеченный УАЗик и повезли в ближайшее отделение. По пути они радостно гомонили и напрочь игнорировали все попытки Ильи дознаться, в чем же дело.

В тёмном коридоре отделения его конвой нос к носу столкнулся со Славиком. Тот Илью узнал далеко не сразу, но все-таки узнал, вытаращил от изумления глаза и немедленно поинтересовался у коллег:

— За что это вы его?

— Так он в розыске, — довольно пояснил один из провожатых и ткнул на оставшийся позади стенд, увешанный ксерокопиями, среди которых красовалась и фотография Ахилла с очень даже кругленькой суммой под ней. Илья бросил короткий взгляд назад и заржал в голос — ну, стилист, ну, постарался!

— Не, ребят, я его знаю, это сосед мой, — заявил Славик.

— Да ты посмотри, — упирались рассчитывавшие на солидную премию полицейские, — Одно лицо!

Илья снова оглянулся на стенд. Как так получается, что распечатки «Их разыскивает полиция» всегда такого отвратительного качества? Вот взять того же Ахилла — ведь фотографию Папыч дал хорошую, качественную, цветную. Как же ее преобразили в такую смазанную картинку? Зато сходство между ним, Ильей, и расплывчатым нечетким изображением на распечатке действительно заметное — этого не отнимаешь.

«Ну, да, — констатировал про себя Илья, — ради такой награды, которая назначена за Ахилла, они будут за меня держаться до последнего».

— Да ну я вам говорю, это сосед мой. А тот, — кивок в сторону стенда, — из психушки, вроде, сбежал. Да вы документы у Илюхи посмотрите!

— Славик, — вмешался тут Илья. — Мне бы один звонок сделать, и мы немедленно выясним все недоразумения.

— Сейчас-сейчас, — закивал благодарный за недавнее спасение сосед, — Я мигом устрою, — и побежал было за телефоном.

— Я и по своему сотовому могу, только мне бы вот наручники снять.

Полицейские на это согласились крайне неохотно, и, хоть и не повели Илью в камеру, оставлять его без присмотра не спешили — с уже почти полученной, почти разделенной и почти потраченной наградой расставаться никак не хотелось.

Илья позвонил Папычу и весело сообщил, что задержан и доставлен в отделение полиции по подозрению, что он находится в розыске. Шеф, похоже, был занят чем-то другим, потому не сразу сообразил, о чем речь. Затем заржал и, ничего не говоря, бросил трубку.

Илья не знал, на кого вышел Папыч и кто в итоге позвонил начальнику отделения, но то, как резво грузный майор выскочил из кабинета и каким елейным голоском извинялся за вышедшее недоразумение, изрядно его развлекло. Славик получил лишнее доказательство своим предположениям насчет рода деятельности соседа. Огорчившиеся из-за сорвавшегося вознаграждения задержавшие его полицейские извинились и по приказу начальства даже подвезли Илью до дома.

Вечер Илья провел перед телевизором. Сериал, реклама, фотография Ахилла с вознаграждением за любую информацию, ток-шоу, кино, реалити-шоу, фотография Ахилла, реклама… Илья щелкал по каналам и зевал. Надо воспользоваться возможностью и отоспаться в комфорте. Уже собираясь выключить телевизор, он задержался на новостях:

— Вчера вечером было совершено дерзкое покушение на депутата Государственной Думы, лидера Прогрессивно-реформисткой партии России, ПРПР, Козельского Александра Артуровича, — вещала строгая дикторша, — По сообщениям очевидцев, около двадцати одного часа депутат подъехал к ресторану «Авлос» на Пречистенской набережной. Спустя всего несколько минут после того, как Козельский зашел внутрь ресторана, в его автомобиль на полной скорости врезался черный «Хаммер». В салоне «Хаммера» не было водителя и пассажиров, и это, по мнению правоохранительных органов, исключает возможность случайного столкновения с депутатской машиной. При осмотре «Хаммера» в салоне обнаружено три пистолета Макарова и шесть полных боекомплектов к ним, а также два грамма кокаина и десять граммов марихуаны. Владельцем «Хаммера» является двадцатипятилетний Ломцев Сергей. В результате активных оперативно — розыскных мероприятий он был обнаружен уже через четверть часа, в нескольких метрах от места происшествия, со следами тяжелых побоев. При задержании Ломцев заявил, что о покушении ничего не знает, и что его автомобиль угнали. Пояснить, почему он лежал на тротуаре избитым, Ломцев затруднился, и прежде чем отправить его в больницу, с него была взята подписка о невыезде до выяснения всех обстоятельств дела… В Иркутске совершил экстренную посадку самолет ТУ-134, следующий рейсом…

Илья выключил телевизор и сладко зевнул… Интересно, и кому это мог понадобиться известный крикун и скандалист Козельский?

* * *

Выйдя от Витька, цыган понял, что опаздывает к Хохломе. Заехать домой и оставить там Ахилла он бы ни за что не успел и потому — делать нечего — вынужден был отправиться к «Сёстрам Хилтон» вместе со знатоком архаического греческого.

Кем бы ни был этот Ахилл — психбольным, жертвой спецслужб или пришельцем из прошлого, его манеры и жесты, его настойчивый отказ расстаться со здоровым ножом, больше смахивающим на короткий меч, убеждали Гожо в том, что в напряженной ситуации незнакомец не будет полагаться на дипломатию и скорее схватится за оружие. В том, что ножище мужчина держит при себе не для красоты, цыган не сомневался — порезанные скинхеды являлись наглядным тому доказательством.

— Ахиллеус, — медленно начал Гожо, то и дело останавливаясь, чтобы извлечь слово из книги, а не найдя нужного, вспомнить его из современного греческого в надежде, что оно окажется понятым — или же нарисовать совершенно «безнадежные» вещи на бумаге, — Ахиллеус, обещай, что ты не будешь никого убивать.

Незнакомец молча смотрел на него, на лице застыло совершенно непроницаемое выражение.

— Ахиллеус, обещай, что не будешь убивать, — упорно повторял цыган на все лады, надеясь, что сможет угадать с произношением слов давно умершего языка и донести смысл до молчаливого собеседника. — Я обещаю, что обязательно помогу найти твой дом, а ты обещай, что не будешь убивать.

Что-то дрогнуло на застывшем лице Ахилла. Он нахмурился, словно борясь с собой, и чуть опустил голову. Почти немедленно её поднял и пристально посмотрел на цыгана.

И снова Гожо поразился тому, какими весомыми выходят у этого незнакомца его скупые жесты.

«Ну, дай Бог, и впрямь не станет хвататься за нож», — понадеялся про себя цыган и глубоко вдохнул — пора!

Как ни представляй себе самый первый раз, как ни рисуй его в воображении, черпая информацию из криминальных романов, газетных статей и бандитских фильмов, действительность почти никогда не соответствует придуманным образам. Гожо прекрасно это понимал, но в сознании все равно всплывала картинка «а-ля девяностые» — темный переулок, стиснутый каменными стенами домов, черные, с тонированными стеклами джипы, включённые фары, хмурые неразговорчивые мужики с низкими лбами и широкими мордами, и чемоданы, набитые деньгами…

В реальности же всё происходило культурно и цивилизованно. Где-то в Подмосковье помощники Хохломы принимали товар и сообщали ему о том, как всё проходит, по сотовому, банки переводили суммы с одного счёта на другой, а Гожо с Хохломой сидели в одном из помещений «Сестёр Хилтон» — в просторной комнате с удобной мягкой мебелью, приятным приглушённым освещением, стойкой бара и бильярдным столом и пили кофе с коньяком.

Правда, развалившийся в кресле Хохлома всё ещё изучал Гожо и незнакомца, которого сегодня зачем-то привёл с собой цыган, подозрительным взглядом. Собственно, встреча вообще началась не так, как виделось Лексу — едва он вошёл в студию, как Хохлома сильно наклонил голову вбок и огорошил его неожиданным вопросом:

— Я что-то не понял, Лекс, ты меня кинуть, что ли, решил?

— Что? — удивился цыган.

— Мы, вроде, договорились по-хорошему, решили, чтоб все культурно, а ты?

Цыган почесал бровь и вежливо осведомился:

— Может, все-таки объяснишь мне, в чем дело?

— Мой начальник охраны — помнишь его? — должен был товар принимать. Так вот, он куда-то пропал, — сообщил Хохлома и выжидательно уставился на цыгана.

— А почему ты решил, что я имею к этому какое-то отношение? В нашей сделке я крайне заинтересован, и кидать тебя совсем не в моих интересах.

Хохлома прищурился, задумчиво пригладил левой рукой зализанную набок длинную чёрную чёлку, и его внезапно пронзила неприятная догадка — может, этот цыган появился у него в галерее вовсе непроста? И ни в каком художественном училище он вовсе и не учился? Может, он работает на кого-то очень серьёзного? Такого, кто способен походя размазать Хохлому и ещё с десяток ему подобных? Да и продавца оружия он нашёл так быстро, как удастся не всякому профессионалу. Очень всё это подозрительно… Если Лекса заслали, то кто? Зачем? Прознали про его, Хохломы делишки?

Цыган говорит, что ни при чём. Ну, сказать-то можно что угодно, но это не поможет, ведь доказательств нет — ни того, что цыган причастен к пропаже Ломца, ни его невиновности. Хохлома снова покосился на невозмутимого спутника Лекса, он вызывал у него какое-то непонятное беспокойство. Крепкий загорелый мужик со светлыми волосами до плеч оглядывался вокруг с поразительной смесью детского любопытства и звериной настороженности.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы у Хохломы не ожил сотовый.

Звонил Ломец, угрозами и громким матом вынудивший персонал БСМП разрешить ему воспользоваться телефоном в регистратуре. Не сводя взгляда с невозмутимо курящего цыгана, Хохлома выслушал сбивчивую историю оправдывающегося Ломца о том, как вчера вечером большая группа буйных спортсменов-дзюдоистов без причины набросилась на него, когда он тихо-мирно покупал пиво в киоске, и избила и его самого, и ребят, бросившихся к нему на помощь, а потом угнала машину. Скривившись, Хохлома коротко сообщил своему начальнику охраны о его принадлежности к семейству полорогих из подсемейства парнокопытных, попросту говоря, обозвал козлом и бросил трубку. Выходит, Лекс и впрямь ни при чем.

Через полчаса Хохлома получил подтверждение, что товар принят, а Гожо — что за товар уплачено. Можно было отмечать успешное завершение сделки, только вот возникшие у Хохломы подозрения насчет цыгана не спешили рассеиваться — несмотря ни на что. Он поглядел на спутника Гожо и, сильно наклонив голову вбок, спросил:

— А зачем ты этого с собой привел, Лекс? Раньше ты один приходил.

Гожо неопределённо пожал плечами.

— Телохранитель?

— Нет, — мотнул головой цыган. — Не телохранитель. Так, приятель.

Хохлома пригладил гладкую чёлку. Может, и не стоит выискивать подставы там, где ее нет, однако…

— Ладно, посидели — и хватит; мы, пожалуй, пойдём, — прервал затянувшуюся паузу Гожо и поднялся. — Было приятно иметь дело.

Хохлома не ответил. Проводил цыгана и его молчаливого спутника задумчивым взглядом и нахмурился — что-то тут всё-таки не так.

* * *

Красочное шоу второго тура конкурса МММ оказалось нешуточным испытанием для нервов Арагорна: каждый миг на глаза Алессандре мог попасться либо он, либо Василий. Да и соперницы у девушки оказались серьёзные. Какие бы чувства не владели Арагорном, у него доставало объективности признать, что некоторые из вышедших в полуфинал двадцати конкурсанток составляют его красавице сильную конкуренцию. Например, яркая, с точеной фигурой и обаятельной улыбкой мулатка из Гватемалы или ослепительная белокожая блондинка из ЮАР.

Однако в финал Алессандра всё-таки вышла — вместе с отмеченными Арагорном главными соперницами, а также симпатичной австралийкой русских корней и тоненькой большеглазой испанкой.

Обрадованный Арагорн захватил заранее приготовленный букет и, немного посомневавшись, позвонил в «Марриотт» и зарезервировал там роскошный номер. Ну, не пригодится — и чёрт с ним. Но зарезервировать стоит. Как говорится, никогда не пророчь себе неудачу.

Девушка еще не отошла от переживаний конкурса, и радостные эмоции хлестали через край. Увидев Арагорна в холле, Алессандра просияла, порывисто его обняла и воскликнула:

— Я прошла в финал!

— Кто бы сомневался, — улыбнулся Арагорн, с удовольствием обнимая её одной рукой за талию, и вручил букет: — Послезавтра будешь примерять корону.

— Спасибо, очень красивые, — улыбнулась девушка.

— Я рад, что тебе понравилось. Ну что, отмечаем выход в финал?

— Готов меня удивлять? — лукаво прищурилась Алессандра, вспомнив, что сказала ему прошлый раз при прощании.

— Готов, — уверенно отозвался Арагорн.

— И куда идем? Что будем делать?

— Ну, если я скажу тебе сейчас, то тогда сюрприза не будет, так ведь? — чуть усмехнулся Арагорн нетерпению девушки.

…Он попал в десятку — танц-клуб с зажигательной латинской музыкой заставил Алессандру ахнуть от неожиданности:

— Ты танцуешь?

Арагорн придержал ответ, который так и рвался с языка: «Только если меня к этому принуждают». Танцевать он не любил, но умел — родители старались дать сыновьям разностороннее образование, и в школьные годы они с братом чередовали спортивные секции со школой современных и бальных танцев. Хорошо хоть в музыкалку их не записали — да и то вовсе не из-за их с братом нежелания, а по причине качественно просимулированного ими на прослушивании отсутствия голоса и слуха.

— Уж поверь, я тебя сюда привёл не для того, чтобы у бара торчать, — улыбнулся он её изумлению.

— Не ожидала, — честно призналась девушка.

«Да и я, как бы, тоже», — подумал про себя Арагорн. Он бы предпочёл более классический путь — хороший ресторан, ужин при свечах, приглушённая музыка, романтика… Но Алессандра хотела сюрприза. К тому же, во всём свои плюсы — очаровать девушку в танце обычно легче, чем за бокалом вина и столиком с накрахмаленной скатертью.

И вот уже вечер завертелся каруселью цветных огней танцпола, энергией раскованной толпы и всепоглощающим, всепроникающим ритмом музыки, в котором всё ярче блестели глаза, всё откровеннее становились движения и всё намереннее — прикосновения. И когда Арагорн увидел отражение своего пожара в глазах Алессандры, он крепко взял ее за руку, решительно вывел из клуба, усадил в такси и повез в «Марриотт».

И шумная Москва исчезла из их вселенной до самого утра.

* * *

Едва они вернулись домой к Лексу, девчонка с зелеными глазами немедленно захлопотала над Ахиллом: сменила повязку на плече, принесла еду, выспрашивала картинками и редкими словами, которые извлекала из толстой стопки папирусов, найденной Лексом, не нужно ли ему чего. Словом, старалась предупреждать малейшее желание.

Ахилл ловил себя на мысли, что такая забота вызывала у него очень странные ощущения. Непривычные. Он всегда имел дело исключительно с рабынями и пленницами. Те старательно прислуживали ему, выполняли все его прихоти и требования — но не по собственному желанию. Будь их воля, они бы не держались от него подальше, как это делали все свободные женщины — даже окружавший его ореол легенды, который должен был бы возбуждать в них любопытство и желание познакомиться с прославленным героем поближе, не пересиливал страх.

Впрочем, Ахилла это никогда особо не заботило. Он видел, как женщины вешаются на шею к куда менее известным воинам, но это его не задевало, не вызывало досады. Он даже и не задумывался о том, что ни одна женщина не приближалась к нему по своей воле — до сей поры.

Только в диком неизвестном мире, куда закинул его мстительный Аполлон, грек впервые испытал на себе необычное ощущение от заботы, проявляемой к нему не из-за страха, угроз или безвыходности своего положения, а совершенно искренне, по собственному желанию. Сначала старик у леса, теперь вот эта девчонка. И ещё её брат со своим участием и обещанием помочь ему вернуться домой… Лекс попросил у него слово, что он не будет никого убивать, и он, Ахилл, неукротимый и яростный герой греческой армии, — немыслимое дело! — дал ему это слово. Воистину, безумный мир! Безумные люди. И он тоже становится здесь безумцем…

Однако хоть Ахилл мало что понимал в окружающем его мире, чутьё, отточенное во многих битвах, чутьё, благодаря которому он ввязывался в смертельные для любого другого поединки и выходил из них живым, чутьё, обеспечившее ему легенду о неуязвимости, едва не выло от ощущения нависшей над ним опасности. Только вот грек не мог понять, что же ему грозит — ведь со всех сторон его окружили заботой.

Ахилл не был склонен к тщательному наблюдению и анализу происходящего вокруг. Мир был прост и делился на две стороны, граница которых проходила как раз по острию его меча: по одну сторону — друзья, по другую — враги. Но, видимо, жизнь в постоянной настороженности в неизвестном ему мире заставляла его обращать внимание на вещи, которые раньше он просто игнорировал. Ахилл заметил, что дом Лекса был переполнен людьми, что все они были взволнованы. Он видел, как напряжена ухаживающая за ним девчонка. Он слышал громкие, возбуждённые мужские голоса, доносящиеся из-за стены. Наконец, он ловил на себе взгляды набившихся в жилище Лекса незнакомцев, и взгляды эти часто были угрюмыми и подозрительными.

Там, в привычном ему мире, если люди и смотрели на него так, то только в спину, и только убедившись, что Ахилл их не видит. Редко кто из награждавших его недобрыми взглядами в открытую проживал дольше двух минут — оскорблений, пусть даже и бессловесных, Ахилл не сносил. Здесь же его репутация и его умение обращаться с ксифосом ничего не значили. Ну, убьет он обидчиков — а дальше что? Куда он пойдет, как будет выживать?

Впервые за свою бурную, насыщенную опасностями жизнь Ахилл ощутил, что значит быть беспомощным, растерянным и, самое главное, зависимым от кого-то. А ещё — ему впервые пришлось сдерживать свой гнев. Это было унизительно: до сей поры на свете не находилось силы, способной заставить его отступить. Даже жалкий царек Агамемнон — и тот вынужден был выполнять его требования, чтобы удержать в своей армии. Да что там Агамемнон — Ахилл мог посоперничать и со многими богами. А тут простые смертные — и ему приходится удерживать руку, тянущуюся к мечу, потому что он находится под крышей человека, являющегося его единственной надеждой на выживание в этом мире. Никогда раньше Ахиллу не приходилось думать о последствиях своих поступков; он делал то, что велели ему его инстинкт и нрав воина. Он всегда брал всё, что хотел, и никогда ему не приходилось поступаться своими желаниями из-за мыслей о том, что он может ими кого-то оскорбить или чего-то не получить. А здесь вот пришлось научиться. Крайне неприятные ощущения. Они раздражали грека, и он был бы рад никогда их не испытывать.

Против воли Ахилл прислушивался к гулу доносящихся из соседней комнаты раздраженных, возмущенных голосов, словно старался понять, что же там происходит, и неприятное беспокойство крепло у него внутри.

В гостиной цыганского барона Тагира Алмазова, тем временем, шли бурные дебаты.

— Я говорю — сдать надо. Сами же прекрасно понимаете, что за простого домушника такое вознаграждение предлагать не будут.

— И правда, подозрительно. Кто он, откуда взялся — никто не знает…

— Если за него столько дают, то, наверное, это очень важная шишка. Или же наворотил таких дел, о которых даже подумать страшно.

Вернувшись домой, Лекс узнал, десятилетний Бахти, двоюродный племянник барона, просидевший весь вечер перед телевизором, в огромном рекламном потоке выловил объявление о поиске Ахилла. И не просто выловил, а сообщил:

— А дяденьку, которого вчера раненого привезли, по телевизору показывают.

Разумеется, на слова мальчишки обратили внимание далеко не сразу. У взрослых были свои дела и заботы, так что они отделывались кивками и рассеянным «Да-да…», пока, наконец, мама Бахти не увидела тот самый ролик, про который твердил ее сын. И теперь таинственная персона Ахилла активно обсуждалась на большом семейном совете.

Многие из присутствующих высказывались за то, чтобы сообщить властям о месте нахождения разыскиваемого. Другие, помня о том, что незнакомец спас Гили, сомневались. И те, и другие, правда, сходились во мнении, что личность этого мужчины, без сомнения, подозрительна. Кто он, откуда взялся и даже на каком языке говорит — неясно. К чести присутствующих, солидное вознаграждение, предлагаемое за «сбежавшего из психиатрической клиники буйного пациента», ни разу не прозвучало в качестве довода.

— Может, его к нам заслали? — подозрительно спрашивали одни.

— Что вы тут шпионские страсти раздуваете? — откликались более хладнокровные. — Кому мы нужны, чтобы к нам кого-то засылать? Да и если бы засылали, то выбрали б, наверное, кого-нибудь менее заметного.

— Вы же видите, в объявлении сказано, что он — пациент психиатрической лечебницы. К тому же буйный. В клинике ему будет лучше, чем у нас.

— Буйный — не то слово, — саркастически заметил Гожо, до сей поры молча следивший за развитием дискуссии.

— Да не будут сбежавшего психа разыскивать с таким размахом и с таким вознаграждением! И телефон-то, обратите внимание, не в больницу, а в органы. Ясно же, это просто прикрытие, — сказал кто-то, и в просторной гостиной воцарилась тишина.

Прикрытие. Кто же он, этот незнакомец? Преступник? Агент? Шпион? Или — жертва?

Хмурый барон, высокий щеголеватый мужчина лет сорока пяти с тонкими чертами лица и иссиня чёрными, нетронутыми сединой волосами, сосредоточенно думал о чем-то своем. Он обвел взглядом посерьёзневшие лица родичей, задумавшихся над тем, кто и для чего разыскивает раненого незнакомца. Встретился глазами с младшим сыном, с удовлетворением прочитал в них то, что хотел увидеть, и веско, словно оглашая приговор, сообщил:

— Никому мы его сдавать не будем. Он дочку мою из беды выручил. Я принял его к себе в дом, здесь его лечили, здесь он ел с нами за одним столом. Вы что, предлагаете уподобиться тем, кто спокойно сдаёт своих? Так вот, я этого не потерплю. Наша сила в том, что мы все стоит друг за друга. Если он захочет уйти — домой или еще куда — мы его держать не станем. Но пока он живет с нами, он член нашей семьи, ясно?

Гожо незаметно выдохнул. Если бы Ахилла решили сдать в психушку, он бы воспротивился. Хорошо, что отец решил все правильно.

Впрочем, отец всегда всё решал правильно. Потому он до сих пор и барон; цыгане слушаются вожака только до тех пор, пока его решения справедливы.

* * *

Сомнения, наконец, оставили Хохлому, и он пребывал в благостном расположении духа. Цыган не подвел, товар отгрузили, состав — на пути к заказчику, и скоро на его счету окажется очень кругленькая сумма. И если заказчик останется доволен, то, может, порекомендует его своим друзьям, тоже проживающим в субсидированных федералами дворцах в республике, вот уже несколько лет пребывающей в состоянии вооружённого мира. Только надо будет у Лекса узнать, кто — поставщик, а потом избавиться от цыгана — зачем ему лишнее звено? А, вообще, дело-то, похоже, выгодное — куда лучше антиквариата, которым он занимался до сих пор.

Настроение Хохломе испортил выпуск ночных новостей. Он помрачнел, переключил на другой канал, потом на следующий. Слушал, как падкие на сенсации репортеры превращают заурядное происшествие у «Авлоса» в громкое преступление и приглаживал гладко зачёсанную набок чёлку. Выполняющие самые разные поручения приближённые — все как один числились у Хохломы в охранниках галереи — хорошо знали, что это плохой знак, и держались подальше от наливающегося яростью начальника.

А вот Ломцу, выпущенному, наконец, из больницы, не повезло — он выбрал именно этот момент, чтобы показать в студии свою перевязанную голову.

— Значит, говоришь, спортсмены тебя отделали? — голос Хохломы звучал подозрительно мягко, тонкие пальцы художника поправили туго завязанный галстук.

— Они, — кивнул Ломец и с чувством добавил: — Уроды!

— И машину вашу тоже они забрали?

Ломец, не заметив опасности в спокойном голосе старшака, опрометчиво решил, что сможет-таки удачно свалить всю вину за случившееся на мифических дзюдоистов.

— Забрали, — уже более уверенно подтвердил он.

— И сколько их, говоришь, там было?

— Десяток, не меньше.

— А потом все десять в один «Хаммер» набились?

— Не видел. Они нас мордами на асфальт уложили.

— Да что ты мне тут гонишь?! — взорвался Хохлома, — Звезда эфира, мать твою! По всем каналам засветился!

Подскочив к Ломцу, он ударил его кулаком по лицу. Тот даже не пытался прикрыться. Бить старшак толком не умел — он ударял почему-то всегда левой рукой, хотя казалось, что правой ему было бы сподручнее, а пальцы складывал в кулак неловко, оставляя большой палец снаружи. Такой удар был призван не столько причинить боль провинившемуся, сколько позволить старшаку сорвать злость и показать подчинённому степень его недовольства.

Чуть поутихнув, Хохлома принялся возбужденно расхаживать по студии, не спеша поправляя несколько чёрных прядок, выбившихся из зализанной набок чёлки. Утихнувшие было вчера подозрения снова появились. Кому-то на руку, чтобы Хохлома оказался под пристальным вниманием органов. И вряд ли это случайность, что шумиха с псевдо — покушением на депутата началась сразу же после операции с оружием. Кто же заслал к нему цыгана? Кому так нужно их подставить?

— Кто вас отделал? Ну? — Хохлома остановился прямо над Ломцом, и тот весь сжался.

— Не знаю, босс, реально не знаю. Какой-то крутой кекс.

— Один?

— Один.

— Один? Троих отделал?

Ломец шмыгнул носом и повесил голову — ему было стыдно.

— А с машиной вашей что случилось?

— Босс, я ж, в натуре, не видел. Этот меня об асфальт приложил, а когда я очухался, вокруг нас уже полиция с мигалками.

— Придурок, толку от тебя! — зло выплюнул Хохлома.

Забинтованный Ломец затрясся от страха и отчаянно попытался изобразить на своей разукрашенной физиономии самое искреннее раскаяние и глубокую преданность. Хотя незнакомым с ним людям их старшак не показался бы даже самую малость опасным, Ломец, уже третий год работающий «начальником охраны» в «Сестрах Хилтон», знал, что Хохлома на многое способен.

— В общем, слушай сюда, — решил Хохлома, нервно приглаживая чёлку левой рукой. — Найдешь мне того, кто вас отделал, и доставишь ко мне. Мне надо знать, кто под нас копает. Даю сутки. Как и где искать — это твоя проблема. А не найдешь…

— Ясно, — понуро кивнул Ломец. Он понимал, что шансов отыскать неизвестного парня у него почти нет, и потому несказанная вслух угроза старшака звучала почти обещанием.

Хохлома же, сорвав зло на незадачливом Ломце, немного успокоился, уселся на высокий крутящийся стул перед чистым мольбертом и принялся размышлять над ситуацией. Пока ничего непоправимого не произошло — бывало и хуже. Куда хуже. Но разбираться надо, и чем быстрее, тем лучше. Ясно, что никого Ломцев не отыщет. Значит, придется максимально эффективно использовать имеющиеся зацепки.

И начать с цыгана.

Хохлома сосредоточенно прикидывал план действий, когда его размышления были прерваны, причем довольно бесцеремонным образом — дверь в студию широко распахнулась от сильного пинка ногой.

Хохлома вскинул голову и, чуть прищурив прозрачные глаза, собирался было рявкнуть на подчиненных за безответственность — почему позволили посторонним его побеспокоить? — но, увидев посетителей, закрыл рот и неосознанно потянулся к галстуку, пытаясь ослабить затянутый узел.

В проеме показалось двое хорошо одетых крепких парней, а за ними — невысокий мужчина лет сорока с невыразительным лицом и странной стрижкой, словно у католических священников позапрошлого века — очень короткий горшок спереди и полукругом спадающие на шею волосы сзади. Шедших впереди Хохлома видел впервые, но мужчину с «горшком», хотя не разу лично не встречал, узнал. Его знали все, кто когда-то заходил за ту грань закона. Дмитрий Кацупа, более известный как Глушитель. Официально — один из директоров крупной торговой компании. На деле — правая рука Координатора, человека, который обеспечивал организованность и системность едва не всем преступным формированиям столицы — лже-предпринимателям с их финансовыми махинациями и «гангстерам» с их традиционным рэкетом-наркотиками-проституцией, расхитителям, занимающимся аферами с куплей-продажей государственной собственности и этническим группировкам, обирающим «своих».

Парни невозмутимо встали по обе стороны от двери, а Глушитель, недовольно окинув взглядом стоящие тут и там мольберты, а затем — высокие вертящиеся стулья, нехотя взгромоздился на один из них и негромко спросил:

— Ты знаешь, кто заказал у вас оружие?

Представляться нужды не было. Соблюдать правила вежливости — тоже.

— Да.

— Ты знаешь, что этот рынок уже давно поделен?

— Да, но…

Глушитель прервал Хохлому нетерпеливым жестом и жёстко впился глазами в бледное лицо художника.

— Тогда какого… вы вообще влезли?

— Это первый раз, вы же наверняка знаете, что я занимаюсь только антиквариатом и предметами искусства, — торопливо ответил Хохлома. — Но в этот раз заказчик, когда делал свой обычный запрос на антиквариат, сказал, если вдруг я ещё и оружие найду, то было бы неплохо, — художник облизал тонкие губы и тщательно пригладил левой рукой зализанную чёлку, стараясь успокоиться и говорить медленнее. — И я даже не собирался искать — откуда у меня такой товар, я же им никогда не занимался. Но просто партия как бы сама нарисовалась, вот я и…

— Сама нарисовалась… — перебил Глушитель. — И откуда же она у вас так кстати нарисовалась?

Хохлома пожал плечами и, ни минуты не раздумывая, сообщил всё, что знал об Алексее Алмазове.

Выслушав, Глушитель, сложил ладони домиком и ненадолго задумался. Потом сообщил:

— Значит так. Чтобы завтра же партия была в Москве. Оружие твои заказчики не получат. Но и вы его обратно не получите — его заберем себе мы.

Вымогательство столь же наглое, сколь и откровенное. Но попробуй тут возрази!

Глушитель вышел, не прощаясь.

Хохлома откинулся на спинку высокого стула и закрыл глаза. Две вещи волновали его больше всего. Он уже пообещал заказчику партию, и тот будет очень… разочарован, когда узнает, что товар не придёт. А его заказчик — не из тех, кого стоит… разочаровывать. Разочаруешь одного — и про это узнают все остальные. Кроме того, за товар Хохлома заплатил Лексу из собственного кармана, заказчик должен был перевести деньги позже. И это были большие, очень большие деньги. Отдавать которые Глушителю за просто так ну очень не хотелось.

Хохлома ещё немного посомневался, но всё-таки взял телефон, позвонил ребятам, сопровождающим партию оружия, и коротко распорядился:

— К заказчикам ехать не надо, в Москву не возвращайтесь и оставайтесь на связи. А пока потеряйтесь где-нибудь. Хорошенько так потеряйтесь.

 

ГЛАВА 8

Звонок Папыча бесцеремонно выдернул Илью из крепкого сна.

— Только что на связь выходил Ян. Намечается серьезная битва, ты срочно нужен под Троей. Через полчаса за тобой заедут.

— Понял. Про Ахилла ничего не слышно? — безо всякой надежды поинтересовался Илья.

— Нет, мы его уже нашли. А тебя отправляем к Трое только ради собственного извращённого удовольствия.

Илья чертыхнулся про себя.

С другой стороны, а чего он злится? Найти одного, пусть даже и довольно заметного человека в городе и области с совокупным населением едва не в двадцать миллионов не так уж и просто. Хотя, в то же время, поиски-то ведутся с размахом. Неужели никто из тех, кто видел Ахилла, не смотрит телевизор? Неужели никого не заинтересовала награда — ведь сумму назначили такую, что даже состоятельный человек сочтет ее приличной.

Расходился Илья долго и тяжело.

«Простуду я, что ли, подхватил?» — подумал он. Хотя, даже если и так — планов на сегодняшний день это не изменит. Не суждено ему ни валяться в постели, ни пить горячий бульон и чай с малиновым вареньем и лечебными порошками. Его ждет палящее солнце, вонючий лагерь и тысячи потных, убивающих друг друга мужиков.

Как и было обещано, через тридцать минут под окнами показался УАЗик. Илья, напяливший хитон поверх брюк, под куртку, с доспехами и мечом под мышкой, побежал вниз, понадеявшись, что ему удастся избежать встречи с соседями — утро не самое раннее, все должны бы уже разойтись на работу. Сидящий за рулем Петрович был мрачнее тучи.

— Привет, Василий, — поздоровался Илья.

Обычно он не называл братьев вот так, с ходу, по имени, не будучи до конца уверен, с кем именно говорит, но в этот раз все было ясно сразу. Тем сильнее оказалось его изумление, когда хмурый Петрович молча перебрался на пассажирское сидение, и, только когда Илья, пожав плечами, сел за руль, буркнул:

— Арагорн я.

Илье редко доводилось видеть жизнерадостного брата Петровича в таком настроении, и он благоразумно решил не расспрашивать, что произошло. Захочет — сам расскажет.

* * *

Гожо проснулся в прекрасном настроении. Во-первых, более-менее решили вопрос с незнакомцем. Во-вторых, операция с оружием прошла успешно. И это только начало. Теперь он будет набираться опыта, обрастать связями и увеличивать оборот. Торговля оружием — крайне перспективная область вложения капитала, потому что даже в самое мирное время люди продолжают убивать друг друга. А уж сколько горячих точек по всему миру! Главное — взять удачный старт, такой, чтобы выйти на должный уровень. Чтобы о тебе узнали и стали тебя рассматривать как потенциального партнера, серьёзного и надежного.

Кроме того, сегодня среднему брату Джуре, а по паспорту — Георгию Алмазову, исполнялось двадцать пять. Гулять собирались всем табором завтра, а сегодня предстояло празднование в узком семейном кругу, человек пятьдесят, не больше. Гожо давно приметил ему последнюю модель айпада в подарок, но купить все руки не доходили. Ну, вот теперь, можно поехать и приобрести — на Волокамском, он слышал, открыли новый магазин электроники. А на обратном пути надо заглянуть с Ахиллом в парикмахерскую — необходимо, чтобы он меньше походил на собственное изображение, транслируемое едва не по всем каналам. Коротко его постричь, перекрасить в тёмный цвет — и опознать его станет сложнее.

Объяснить Ахиллу, что именно с ним будут делать, Гожо, как ни старался, не смог. В итоге цыган просто остановился у маленькой парикмахерской, оборудованной в квартире на первом этаже какой-то многоэтажки, и рисунками пояснил Ахиллу, что ему сейчас обрежут волосы. В ответ на удивленно поднятые брови своего спутника вздохнул, заглянул в разговорник и отделался беспомощным «дхэий» — надо.

Коротко стриженый и темноволосый, Ахилл если и не преобразился, то в любом случае стал уже не так явно похож на собственную фотографию с экранов телевизора. С чувством выполненного долга Гожо повел изумленного переменами в своей внешности спутника к машине. И увидел, что серебристую «Тойоту» зажали между собой два солидных темно-зеленых «Навигатора», а вдоль них неторопливо прогуливалось туда-сюда двое крепких парней в тёмных зимних куртках.

При виде Лекса из джипа выбрался мужчина средних лет с невыразительным лицом и странной стрижкой под горшок, в дорогом пальто, отделанном блестящей норкой.

— Алексей Алмазов? — негромко поинтересовался он.

— Возможно, — настороженно бросил в ответ Гожо.

Тот некоторое время пристально смотрел на него, потом поинтересовался с легким оттенком любопытства:

— Ты знаешь, кто я такой?

— А я должен?

Бесцветные брови собеседника слегка вздрогнули — похоже, к такому тону, да и к такому ответу он не привык. Но представляться всё-таки не стал.

— Это ты Хохломе оружие продал?

— Допустим, — осторожно ответил Гожо, прикидывая, а не намечается ли у него ещё один покупатель. Если так, то надо будет с полковником Непыренко встретиться, и поскорее.

— А для кого он это оружие приобрел, ты в курсе?

— Нет. Да меня это, честно говоря, и не волнует.

И снова мужчина замолчал, словно обдумывая следующий ход.

— Не волнует… Предположим, что ты действительно не в курсе, для кого, — наконец, кивнул он. — Откуда у тебя оружие?

— Извините, но это тайна. Можно сказать, коммерческая.

— Тайна… Ладно, попробуем по-другому, — вздохнул собеседник. — Сам ты — слишком мелкая сошка, чтобы вести самостоятельную игру. Значит, работаешь на кого-то. На кого?

— Хотите верьте, хотите нет, — заявил Гожо, которого немного задело, что его не принимают за самостоятельного игрока, — но работаю я на себя.

Цыган даже и не представлял себе, как серьезно его воспринимают на самом деле. Не его лично, конечно, а организацию, которую он якобы представляет. Вот и сейчас Глушитель некоторое время безразлично смотрел на нахального кудрявого парня, размышляя, какие будут последствия, если на него надавить — мало ли, кто за этим наглецом стоит.

— Я тебя предупреждаю в первый и последний раз — расскажи по-хорошему. К тебе лично никаких претензий не будет, обещаю.

— Да я уже все вам сказал, простите, не расслышал, как вас зовут?

Глушитель ошибочно принял деланную браваду цыгана, за которой тот скрывал нервозность, за наглость, проистекающую от уверенности в крепости своей «крыши». И рассердился. Подал своим сопровождающим короткий знак, те слаженно подлетели, один — к цыгану, другой — к его спутнику.

Что случилось потом, Глушитель не понял. Только увидел, как приятель Алмазова, вместо того, чтобы послушно согнуться от боли в скрученных руках, совершил несколько стремительных движений, а затем снова замер на месте. В руке мужик держал здоровенный нож, и в молочном свете зимнего дня было хорошо видно, что он испачкан кровью. Ребята Глушителя валялись на снегу и стонали, зажимая ладонями раны на ногах.

Цыган пораженно уставился на раненых. Глушитель, никак не ожидавший подобного развития событий, сделал осторожный шаг назад и вздрогнул, наткнувшись спиной на дверцу машины. Спутник цыгана, тем временем, невозмутимо присел, спокойно вытер ножище о куртку одного из валяющихся на земле парней, а потом, к изумлению Глушителя, подошел к цыгану, вынимая на ходу из кармана блокнот и ручку. Быстро что-то черкнул, протянул бумагу парню.

— Мэ дхэий! — выдавил из себя цыган. «Не надо».

Его спутник неуловимо-быстрым движением переместился к Глушителю, и, прежде чем тот шевельнулся, приставил лезвие к его горлу и сделал весьма говорящее короткое движение. Неглубокий порез немедленно засочился кровью.

— Ты обещал! — выкрикнул Лекс, побелевший так, что это стало заметно даже на его смуглой коже.

То, что его отпустили, Глушитель осознал не сразу. Зажав горло левой рукой, правой он выудил из кармана телефон и попытался набрать номер. Получилось не сразу — рука в толстой кожаной перчатке тряслась. Прошло уже много лет с тех пор, как дела решали такими вот грубыми методами; Глушитель почти позабыл, каково это. Прошло ещё больше лет с той поры, как кто-то осмеливался до него дотронуться. Непременная охрана, громкая репутация и солидное положение давно стали Глушителю надежным гарантом безопасности. Рискнуть проявить по отношению к нему не то, что агрессию, а хотя бы даже элементарное неуважение, мог только полный безумец, ни сном ни духом не ведающий об иерархии теневой Москвы. Да, либо безумец, либо тот, кто занимал в этой структуре очень высокое место…

Позже, сидя в тёплом салоне забравшей его машины, Глушитель успокоился. И твёрдо решил для себя, что вот теперь-то цыгана он точно уберет. И не только его, а вообще всех, причастных к этому делу. Просто в отместку за то неприятное переживание, которое он испытал по их милости. Хотелось бы, конечно, цыгана убрать прямо сейчас, но пока что он — единственная ниточка к таинственным поставщикам оружия. Но как только нужные сведения будут получены, цыгану не жить. А уж его спутнику, порезавшему его парней и его собственное горло, — тем более.

* * *

Арагорн пребывал в редком для него отвратительном настроении.

Прекрасный вечер плавно перешел в восхитительную бессонную ночь. Потом настало блаженное, сонное утро: из-под неплотно задернутых тяжелых штор пробивались полоски хмурого зимнего утра, щека Алессандры лежала на плече, шею легко щекотало её ровное дыхание, руку — пряди длинных черных волос. И резкий звонок телефона, того самого, рабочего, который нельзя отключать ни при каких обстоятельствах, обещал скорый конец этой идиллии.

Арагорн осторожно поднялся с кровати и ушел в ванную, прикрыв за собой дверь.

— Мне нужно, чтобы ты срочно заехал за Ильей и отвез его к Шушмору. Чем быстрее, тем лучше, — скомандовал Папыч.

Арагорн едва не застонал.

— Андрей Папыч, а вы не могли бы попросить моего брата? — буквально взмолился он. Василий, конечно, выговорит ему потом, что он окончательно обнаглел, но выручит, это точно.

— Василий встречается с Владимиром Кондратьевичем.

— А больше совсем некому? — протянул Арагорн и, покосившись на закрытую дверь, добавил: — Может, Тарас там или кто-нибудь. Мне сейчас ну просто очень некстати!

— Разумеется, раз ты так просишь, я сам его отвезу! — услышал он привычно саркастический голос шефа.

Арагорн выдохнул и, прикрыв трубку ладонью, шёпотом выругался в сторонку.

— Уже выхожу.

Наскоро умылся, недовольно потёр короткую щетину на подбородке, вздохнул. Алессандра по-прежнему спала, разметав волосы по подушке, и будить её ему очень не хотелось. Но он понимал, что после прошедшей ночи уйти, оставив короткую записку, — это, по меньшей мере, пошло. Потому Арагорн присел на краешек кровати и осторожно провел рукой по щеке девушки. Алессандра что-то мурлыкнула и чуть приоткрыла глаза.

Заготовивший целую речь, Арагорн вдруг понял, что напрочь её забыл, и вместо этого только беспомощно пробормотал:

— Мне очень жаль, но мне придется уйти.

Алессандра сонно посмотрела на его расстроенное лицо, а потом спросила:

— У тебя что-то случилось?

— У меня — ничего. Но на работе — чрезвычайное происшествие.

— О’кей, — спокойно ответила девушка. — А когда освободишься?

— Не знаю, — честно признался Арагорн. — Я распоряжусь, чтобы тебе вызвали такси, и тебя отвезут в «Пять морей». Не скучай, ладно?

— Если ты забыл, у меня впереди одно крайне важное мероприятие. Финал называется. И мне будет совсем не до скуки, — улыбнулась Алессандра.

Её спокойная реакция очень порадовала Арагорна, тем не менее, настроение оказалось испорчено — ведь у него были такие грандиозные планы на утро!

Илья, к счастью, не лез с расспросами, и Арагорн, полюбовавшись на плотный поток машин, еле ползущих по запруженному шоссе Энтузиастов в сторону МКАДа, вздохнул, взял с заднего сиденья предусмотрительно купленную газету и занялся ее изучением.

Когда он дошел до броского заголовка на весь разворот «Дерзкое покушение на депутата Козельского или новый виток политических разборок», настроение у него немного улучшилось, а когда дочитал статью — можно сказать, исправилось.

Арагорн оторвался от газеты, быстро оглядел приличную пробку, в которой безнадежно застрял их УАЗик, и уже собрался было поделиться с Ильей новыми, неизвестными прессе и полиции подробностями скандального покушения на известного депутата Козельского, когда заметил целенаправленно идущих к их машине сосредоточенных хмурых ребят, и, качая головой, воскликнул:

— Так не бывает!

* * *

— Так не бывает! — выдохнул Ренат и толкнул в бок задремавшего соседа: — Эй, глянь, кто там!

— *** тебе надо? — огрызнулся Ломец. Он чувствовал себя разбитым, уставшим и несчастным.

— Да ты глянь, кто вон в той развалюхе с газеткой сидит!

Ломец нехотя посмотрел в указанном направлении — и буквально подскочил на сидении, увидев в УАЗике того самого кекса, который избил его и пацанов и разбил им «Хаммер».

— Вот это пруха так пруха! — радостно прорычал Ломец и оглянулся, оценивая имеющиеся в его распоряжении силы. На этот раз, помимо него самого и Рената, в машине находилось еще трое, и он почувствовал себя увереннее.

— Выходим, — распорядился он, замялся на секунду, а потом добавил: — Все выходим.

— На кой все-то? — недовольно проворчал один из парней и удостоился зверского взгляда.

— Для надежности, — рявкнул в ответ Ломец.

— Э-э, — потянул его за рукав Ренат. — Чё, прямо тут брать будем, на глазах у всех?

Ломец на миг задумался. Лучше бы, конечно, дождаться, когда пробка рассосётся, проследить за этим кексом и взять без свидетелей. Но — вдруг он его упустит? То, Ломец вообще наткнулся на этого парня, равносильно чуду. Не возьмёт его — ни за что себе не простит… А уж Хохлома ему не простит тем более.

— Да, прямо тут, — наконец решил Ломец. — Подходим, хватаем, тащим к нам, выруливаем из этой пробки — и к «Сёстрам Хилтон».

— А всё-таки как же эти все? — мотнул головой сомневающийся на длинные линии замерших машин. — Особенно если он сопротивляться будет.

— Ты что, думаешь, кто-то рискнет вмешаться? Да они штаны с перепугу обмочат и еще и в сторону отвернутся, сделают вид, что ничего не видят.

— Или на телефон заснимут и зальют потом на ютуб, — пробурчал себе под нос Ренат, но Ломец, распаленный перспективой расправы с обидчиком, его не слышал — он уже шёл к УАЗику, в котором сидел отделавший его кекс и какой-то парень, одетый то ли в платье, то ли в юбку поверх брюк. «Гомик», — окрестил Ломец про себя его и дал знак своим приятелям. Те окружили УАЗик, и Ломец почувствовал себя увереннее. Несмотря на недавний печальный опыт, Ломец по-прежнему считал, что численное преимущество — аргумент неоспоримый, а в тот вечер нахальному кексу просто повезло.

— Ну, всё, щас я у тебя документы проверять буду на эту дерьмовозку, — радостно ощерился он и приказал: — Вылезай!

Парень даже и не подумал слушаться. А когда ребята Ломца решили применить силу, совершенно спокойно принялся с ними разделываться. Да так мастерски, что у Ломца даже мелькнула мысль, может, этот кекс действительно какой-нибудь профессиональный боец? Да и гомик оказался не промах — пока кекс был занят тремя, он успел неплохо наподдать Ренату.

Видя, что несмотря на численное преимущество, ситуация складывается не в их пользу, Ломец рванул на подмогу.

И не успел.

Ломец никак не ожидал, что кто-либо из застрявших в пробке людей проявит гражданскую сознательность, и потому удар, обрушившийся на него сзади, прямо по голове, по тому самому месту, которым он так ощутимо приложился об асфальт у «Авлоса», оказался для него полной неожиданностью. Ломец рухнул между машин, а над ним, растерянно сжимая в руках костыль, стоял парнишка — водитель компактной голубенькой «Хонды», из окна которой с тревогой выглядывала бодрая бабулька.

* * *

Под палящим солнцем Трои Илью совсем развезло. Голова противно шумела, поднялась температура — не настолько, чтобы хвататься за таблетки, но достаточно, чтобы чувствовать себя по-настоящему больным и разбитым. Только вот отлежаться ему не удастся — если его так срочно вызвал Ян, значит, происходит что-то серьёзное.

Так оно и оказалось — греки успешно проигрывали очередную битву. Храм Аполлона стоял на холме, с которого открывался прекрасный вид на все побережье, и Илья некоторое время наблюдал за происходящим сверху.

Троянцы окружили греческий лагерь полукольцом, отбросили защитников за спешно возведенные песчаные насыпи, успешно перебрались через них сами и теперь теснили противника к самой кромке пляжа. Горстка отчаянных смельчаков добралась до стоянки кораблей, и огонь уже деловито обгладывал несколько пентеконторов. Часть греков суматошно носилась между горящими судами, бестолково пытаясь затушить пожар, который, того и гляди, перекинется на весь флот.

Да, положение и впрямь отчаянное. Илья покачал головой. Ну, а ему-то что делать? Он не верил, что одно его присутствие волшебным образом переменит ход битвы. Разумеется, несколько ярких подвигов вполне могут вдохновить деморализованное войско. Только вот героические безумства — это все же удел не его, а темпераментного Ахилла. Уравновешенные люди куда менее склонны совершать подобное… Потому они в веках и не прославляются… Зато обычно живут куда дольше героев.

Илья по-прежнему стоял на склоне холма, увенчанного храмом Аполлона, и задумчиво оглядывал кипящее внизу сражение, когда произошло то, что он поначалу счел плодом своего воспаленного воображения: на берег стремительно начала прибывать вода, хотя до прилива оставалось еще несколько часов. При этом она не затопила лагерь, а встала над пляжем словно бы стеной, невысокой, но совершенно нереальной, будто спецэффект, обеспеченный компьютерной графикой. А потом из плотной прозрачной толщи появилось десятка три странных, никогда не виданных Ильей существ. Ростом с упитанного быка, спереди чем-то отдаленного напоминают лошадей, только без гривы и без копыт, а сзади… сзади… Илья помотал головой и прищурился. Да, сзади похожи на тюленей. Второй пары конечностей нет — только крупный рыбий хвост. Эти странные существа издавали пронзительные вибрирующие звуки, немного похожие на громкое бульканье, а их толстая глянцевая шкура отливала синевато — свинцовым цветом.

Распаленные битвой войска далеко не сразу заметили морских чудовищ. Те беспрепятственно вонзились в самую гущу сражающихся, на удивление проворно сшибая подворачивающихся им по пути как передними конечностями, так и хвостами, и разрывали замешкавшихся воинов длинными зубами. И вот тогда-то сцепившиеся в смертельной схватке солдаты мгновенно позабыли друг о друге и принялись разбегаться, даже не пытаясь поразить напавших на них существ.

Появление этих странных созданий, несомненно, сыграло на руку грекам. Потеснившие их к самой воде противники сейчас в панике убегали, и вскоре вся территория лагеря освободилась от троянских солдат. А вот потом проблемы возникли уже у греков. Хвостатые существа явно не делали никаких различий между греками и троянцами и раздирали всех, кто попадался им по пути.

Едва не вся армия столпилась у песчаной насыпи и настороженно наблюдала за морскими чудищами. А затем из толпы вышло вперёд двое. С такого расстояния до Ильи не доносилось ни звука, но, судя по повторяющимся, завораживающе-ритмичным, едва не танцевальным движениям, которые выполняли те люди, это были жрецы.

Некоторое время спустя Илья решил, что какой бы ритуал они не пытались совершить, он не работал. Но, оказывается, «танцы» были только началом. Из толпы вытащили дюжины две связанных по рукам и ногам пленников и уложили их, связанных, на песок, поближе к чудищам.

Вскоре до Ильи донеслись пронзительные вопли.

Когда с жертвами было покончено, хвостатые чудища, громко булькая, направились к морю и скрылись в волнах.

Некоторое время греки ещё стояли на насыпи, оглядывая разрушенный лагерь, а потом занялись делом — стали собирать погибших и разводить погребальные костры. Вскоре противная сладковатая вонь сжигаемых в огне тел уже понеслась над берегом. Над расположившимся на суше великим греческим флотом висел дым потушенного пожара.

Илья с трудом заставил себя спуститься вниз и направился к лагерю мирмидонов. У палатки Ахилла, одной из немногих, не пострадавших при разгроме, Илью поджидал Ян, усталый и заметно взвинченный.

— Ну, слава богу, живой. А я уже не знал, что и думать, — облегченно выдохнул он. Заметил его распухший нос и обеспокоился: — Тебя ранили?

— Нет, — мотнул головой Илья и тяжело опустился на песок у палатки, — Я даже и в битве не участвовал.

Ян молча смотрел на него и ждал объяснений.

— Мы попали в пробку у МКАДа. В итоге меня до Пустоши на вертолете пришлось доставлять. Когда я вышел, троянцы уже полностью окружили лагерь — не пробиться. Их тылы я в одиночку атаковать не рискнул, — попробовал пошутить Илья. — А потом появились эти… эти… Ян, это что такое было?

— Морские чудовища, — ответил он с таким видом, словно ему приходилось пояснять что-то совершенно банальное.

— Это я и сам понял. Что это за существа такие?

— Греки называют их гиппокампусами, морскими лошадьми.

— Ты тоже их впервые видишь?

— Впервые.

— А почему их никто даже не попытался убить?

— Это священные чудища. Они запряжены в колесницу Посейдона; Посейдон же, в свою очередь, как бы на стороне греков. Так что злить своего союзника грекам не с руки — лучше уж подкормить любимцев покровительствующего им бога.

— Честно говоря, что-то теперь идея ночевки в лагере вызывает у меня определённые опасения. Вот как вылезут эти чудища посреди ночи — и убежать не успеешь, — пробормотал Илья и равнодушно отметил, как быстро приспосабливается человек к необычному. Ещё несколько дней назад такое событие поразило бы его до глубины души. А сейчас — подумаешь, гиппокампусы!

— Не думаю, что они будут здесь часто появляться. В свое время я пробыл здесь полгода, и они за тот период ни разу их не было. Вряд ли в этот раз гиппокампусы решат наведываться на берег каждый вечер. Обычно их посылают боги, чтобы помочь воюющей стороне в особо тяжелую минуту.

— Боги, да? — не удержавшись, переспросил Илья.

— Может, и не боги, — философски пожал плечами Ян, — Может, это какая-то другая раса, которая вымерла к нашему времени. Но здесь и сейчас они вполне могут существовать. В наше время ведь и гиппокампусов нет, но, как ты только что убедился, это не значит, что их никогда не было.

Илья поежился. От мысли, что за лагерем греков, и за ним в том числе, и впрямь присматривают какие-то боги, пусть даже далеко не такие сумасбродные, какими они остались в легендах, отчего-то становилось не по себе.

— И почему мы ни разу не попытались узнать, существуют они в этом времени или нет? Интересно же! — воскликнул Илья и вдруг смачно чихнул.

— Ты что — заболел?

— Похоже на то. Чувствую себя препаршиво и, кажется, могу проспать несколько суток.

— Нескольких суток у тебя нет, — покачал головой Ян. — Многие вожди только и говорят, что боги отвернулись от греков, и им следует забыть о Трое и отправляться обратно. Понятно, что за день они не переманят на свою сторону всю армию, но… Словом, грекам срочно необходим военный перевес, чтобы пораженческие мысли оставили их, а для этого нужен какой-нибудь геройский подвиг. Так что, похоже, придется тебе вызывать Гектора на поединок, так сказать, досрочно.

— Когда?

— Думаю, если ничего не изменится, то через пару дней. Если протянуть дольше, боюсь, тогда армия реально уплывёт восвояси… У тебя есть с собой какое-нибудь лекарство от простуды?

— Откуда?

— Плохо, — нахмурился Ян. — Я сейчас же сбегаю в проход и попрошу, чтобы кто-нибудь привёз лекарств, тебе надо срочно приходить в себя. Гектор — прекрасный воин; фрейтс тебе, конечно, поможет, но не даст реального преимущества, так что лучше не уменьшать свои шансы ещё и тем, что ты болеешь.

— Если я такой уж бесполезный работник, меня ведь можно просто уволить, необязательно избавляться от меня столь жестоким способом, — угрюмо пошутил Илья.

Ян чуть улыбнулся шутке и продолжил:

— Не всё так плохо. Кроме фрейтса, для поединка с Гектором мы уже приготовили техасский коктейль.

— Какой-какой коктейль?

— Техасский, — повторил Ян. — Его используют для смертной казни в Америке. Пентотал натрия, павулон и хлорид калия — анестезия, паралич дыхательной мускулатуры и остановка сердца. Смерть наступает в течение нескольких минут.

— И как ты себе это представляешь? В одной руке у меня меч, в другой — щит, а куда шприц девать? Кроме того, его же ещё и внутривенно вводить надо?

— Наш техцентр над коктейлем поколдовал, так что ничего тебе колоть не придётся. Мы сбрызнем им твой ксифос, и всё, что от тебя требуется — это хотя бы оцарапать мечом Гектора. Препарат подействует в течение тридцати секунд, так что после продержаться тебе надо будет всего ничего.

Илья поморщился.

Ян понял его неправильно.

— Не бойся, результат гарантирован.

— Не в том дело, — Илья вздохнул, пытаясь подобрать слова. Даже смотря исторические фильмы, он всегда возмущался, когда отрицательный герой перед честным поединком смазывал своё оружие ядом. Подло, низко и неблагородно. А уж сделать это самому! — Как-то это… некрасиво, что ли, — попытался объяснить он.

Ян пожал плечами, ярко-голубые глаза похолодели:

— Рассматривай это как самооборону — если не коктейль, то Гектор тебя убьёт. И не забывай, что победа троянцев означает значительное расхождение с осью истории, а новая линия истории означает жертвы в нашем времени. Понимаешь?

— Конечно, понимаю, — раздраженно передёрнул плечами Илья. — Всё понимаю, только… Не знаю…

— Боишься, что не сможешь даже оцарапать?

— Боюсь, что не захочу оцарапать, зная, что лезвие отравлено, — честно признался Илья. — Я себя знаю и боюсь, что буду тянуть время, буду сомневаться и решусь только тогда, когда меня окончательно припрёт. А поскольку припрёт меня Гектор, это значит, что решусь я слишком поздно.

Ян долго смотрел на Илью; его лицо словно застыло, только в прищуренных глазах вспыхивали холодные голубые искры. Затем он решительно поднялся и распорядился:

— Отдыхай, выздоравливай. А я пойду в проход, лекарство тебе принесу.

— Ян, — окликнул его Илья. — Раз уж ты в Москву, может, узнаешь, можно мне ещё фрейтса?

— Ты что — уже всё израсходовал?

— Не всё. Но осталась всего одна капсула.

— Этого достаточно, — твёрдо ответил Ян. — Илья, тебе выдали максимальную дозу, допустимую для приёма в организм за столь короткий промежуток времени. Три капсулы. Ещё одна — и всё.

— Что — всё? Умру я, что ли? Если нет, то со всем остальным я справлюсь.

— Не умрёшь. Но передозировка повредит мозг и серьёзно повлияет на психику.

— Ясно, — мрачно вздохнул Илья и, развернувшись, зашагал к шатру Ахилла.

Ян проводил его встревоженным взглядом и решительно направился в сторону храма Аполлона.

* * *

Мысли о случившемся инциденте настойчиво преследовали Гожо. То, что в дело вмешались какие-то серьезные люди, было ясно, и теперь цыган метался по дому, не зная, что ему делать, куда бежать, у кого просить совета, и отчаянно пытался взять себя в руки. Ввязываясь в операцию с оружием, он понимал, что это не игра, а предельно серьезное мероприятие. Но всё казалось так легко, так просто! И вот — на тебе, едва не до убийства дело дошло! Хорошо хоть Ахилл в последний момент остановился.

Что же делать? Что делать? Что делать? Паническая мысль билась, словно дикая птица, посаженная в клетку.

В конечном итоге цыган так и не пришел ни к какому решению; не представляя, как себя вести в этой ситуации, Гожо был вынужден просто ждать, как станут развиваться события. Ждать — и наивно надеяться, что беседовавший с ним вчера мужчина был не очень важной шишкой, и потому все как-нибудь само собой образуется и утрясётся.

Лекс из последних сил старался ничем не выдать свое смятение. От одной мысли, что о случившемся узнает отец, его бросало в холодный пот. Предстоящий вечером семейный праздник казался ему каторгой — Гожо не был уверен, что у него хватит сил притворяться и веселиться как ни в чем ни бывало.

Барон пока ещё не заметил, в каком состоянии пребывает его младший сын. Поглощенный предстоящим застольем, он только мимоходом напомнил Гожо, чтобы тот не забыл взять с собой на праздник Ахилла. Неважно, что никто не знает, кто он, откуда и на каком языке говорит — для вступившегося за одного из них дом Тагира Алмазова — родной дом.

К вечеру нервы Гожо были напряжены до предела, и в ресторан, где собирались праздновать день рождения, цыган отправлялся с энтузиазмом приговоренного к казни. Хорошо хоть, женщин на застолье не будет — они бы уж точно заметили, что с ним что-то не так. Несмотря на прогрессивные взгляды, цыганский барон придерживался ряда старых традиций; в частности, женщины и дети с мужчинами за столом не сидят. Вот и сегодня жёны, сестры, тёти, бабушки и дети день рождения Джуры будут отмечать дома у Алмазовых, отдельно от мужчин.

Шумное застолье, от которого в любое другое время Гожо получил бы искреннее удовольствие, в этот раз тянулось мучительно долго. Веселый гомон, громкий смех, зажигательная музыка — все это невыносимо било по ушам, раздражало и действовало на нервы. Цыган стискивал зубы, заставляя себя сидеть спокойно, и мечтал лишь о том, чтобы непереносимый шум затих хоть на мгновенье.

Его желание исполнилось. Но далеко не так, как ему хотелось бы. В самый разгар застолья в помещении вдруг появилось с полдюжины вооружённых незнакомцев. Цыгане далеко не сразу обратили на них внимание — они были безудержно веселы и шумно пьяны.

Резкий звук выстрела прервал радостное многоголосье. А потом прямо напротив Гожо оказался тот самый бесцветный тип со стрижкой под короткий горшок, с ребятами которого сегодня утром так быстро расправился Ахилл.

Цыган почувствовал, как замерло, а затем истошно заколотилось сердце в груди.

Бесцветный уставился прямо на Гожо и медленно процедил:

— Ну как, ты всё ещё не хочешь договориться по-хорошему?

— Что происходит? — требовательно осведомился барон.

Бесцветный не обратил на него никакого внимания — он не спускал глаз с Гожо. Молодой цыган сглотнул и с трудом разжал онемевшие губы:

— Я действительно работаю на себя.

— На себя… Откуда у тебя товар?

Мысли Гожо лихорадочно метались. Он обещал полковнику Непыренко, что о нем никто не узнает, но…

Терпеливо дожидаться ответа бесцветный не собирался.

— Значит, так, молокосос, слушай меня внимательно, — он сделал знак рукой, и в зал ресторана один из амбалов втащил девушку, в которой Гожо с ужасом узнал свою сестру Гили. — Ваших женщин с детьми мы забрали с собой, и у тебя есть сутки, чтобы сообщить мне интересующие меня сведения. Если будешь благоразумен, то все еще может обойтись хорошо — для всех, и для тебя в том числе. Мы не звери, без надобности не калечим. Надумаешь — позвонишь по этому телефону, — бросил он на стол листок бумаги. — Советую не размышлять слишком долго. И ещё одно условие: если хочешь, чтобы весь ваш выводок вернулся домой в целости и сохранности, сдай мне того урода, который порезал моих ребят.

Мрачные парни, умело прикрывая бесцветного и держа под прицелом присутствующих, вышли из ресторана.

В гробовой тишине Тагир Алмазов вперил в Гожо требовательный взгляд:

— Что происходит?

Глаза всех присутствующих обратились на младшего сына барона. В этот миг Гожо пожалел, что его просто-напросто не пристрелили.

Медленно, с трудом подбирая слова, то и дело сбиваясь, он принялся объяснять. Рассказывал всё как есть, без утайки. Старательно избегал смотреть на отца; он знал, что не сможет выдержать его взгляд — пристальный, холодный, ничего не выражающий. За которым наверняка скрыто разочарование и осуждение. Когда Лекс закончил, Тагир Алмазов мрачно обвел взглядом всех присутствующих:

— Что будем делать?

Гожо сковало оцепенение; он не слышал, что обсуждали за столом, механически, бездумно сел в чью-то машину, не замечал дороги и едва ли понял, что приехал домой. Спасительное отупение все длилось, и Гожо был этому рад — как только он придет в себя, чувство вины раздавит его.

В разгромленных комнатах дома Алмазовых ярко горел свет, сновали туда — сюда люди, хлопали двери, звонили телефоны….

В смятенной суете никто, в том числе и Гожо, не заметили, что молчаливый незнакомец Ахилл исчез.

* * *

Всю дорогу до Москвы Ян провел в сосредоточенном молчании. Тарас, уже смирившийся с тем, что его некоторое время будут использовать исключительно как шофера, не рискнул вывести обычно такого словоохотливого и жизнерадостного Яна из состояния хмурой задумчивости.

Солнце давно потухло за крышами домов, и вечерний поток машин достиг наивысшей плотности, когда УАЗик бодро зарылся в лабиринт отходящих от Яузы улочек. Но хотя рабочий день и подошел к концу, Яну было необходимо поговорить с Папычем прямо сейчас, не откладывая на завтра.

Офис «Бастиона» пустовал; тихо гудели системные блоки в аналитическом отделе и тикали часы на стене. Папыч сидел в своём офисе и что-то сосредоточенно печатал на компьютере.

— Добрый вечер, Андрей Папыч. Ты как? — Ян единственный из всех сотрудников обращался к шефу на «ты» — солидный стаж в «Бастионе» позволял.

— Здравствуй, — кивнул Папыч в ответ, не отрываясь от экрана. — Уже затосковал по цивилизации?

— Вроде того, — с улыбкой поддержал Ян, усаживаясь напротив. Потом посерьезнел: — Дело есть.

— Да я сообразил, что не по мне соскучился.

— Я про Илью, — не поддержал шутки Ян.

Папыч оторвался от клавиатуры и откинулся на спинку стула, ожидая продолжения.

Ян чуть нахмурился, пытаясь сообразить, как лучше выразить свои мысли.

— Объективно — Илья старается, и получается у него неплохо. Особенно с учётом того, что задание ему досталось беспрецедентно сложное, да и риск быть убитым довольно велик. К тому же, кроме общих битв ему ведь ещё и на поединки выходить приходится, и это при том, что на мечах он, сам знаешь, сражается посредственно. Но он выходит. Без энтузиазма, конечно, однако винить его за это глупо…

Папыч внимательно смотрел в глаза одному из самых опытных своих конквесторов и не говорил ни слова.

Молчание шефа привычно нервировало. Ян скрестил руки на груди и тут же чертыхнулся про себя, поняв, что невольно выдал себя этим жестом.

— Давай, выкладывай, — наконец сказал Папыч.

— Илью сделали похожим на Ахилла внешне, но ведёт он себя совсем не как Ахилл, — вздохнул Ян. — Своим примером он должен вдохновлять целое войско, но о чем там говорить, если Илья даже убить толком не может? В битвах он ещё как-то справляется, но в поединке один на один только обезоружит противника — и всё. Мораль греческой армии падает, и если так дальше дело пойдёт, они просто развернутся и уплывут. И даже если ускорить поединок с Гектором, всё равно мораль войска поднять не получится, ведь убить принца Илья, во-первых, просто не сможет, Гектор слишком хорош, а во-вторых, даже если бы и смог — я ему про техасский коктейль уже говорил — он не захочет…

Шеф некоторое время задумчиво разглядывал темноту за окном, а затем медленно произнёс:

— Ну, что ж, мы такой вариант тоже просчитывали, и план на этот случай у нас готов. Заедешь в техцентр, заберёшь… препарат — и дальше по схеме.

— Андрей Папыч, — нахмурился Ян. — может, не надо? Уж очень метод… крутой.

— Ян, ты серьёзно думаешь, что мне нравится это решение? — протянул шеф; в его голосе не было ни намёка на привычный сарказм. — Так вот, мне оно очень не нравится. Но в данной ситуации я не вижу другого. А ты?

— Нет, — угрюмо отозвался Ян. — Только… как насчёт последствий?

— Когда Илья вернётся, пройдёт в техцентре курс реабилитации и будет в полном порядке.

Ян тяжело вздохнул и поднялся. Да, в конце концов, Илья будет в порядке, но сначала здорово помучается. Однако Папыч прав — других решений, похоже, нет. Значит — в техцентр за препаратом.

Техцентр находился недалеко от МКАДа, за Измайловским парком, и располагался на последнем этаже нового здания крупного медицинского центра. «Бастион» являлся владельцем здания и совладельцем самого медицинского центра, и это был не единственный подобный источник прибыли для организации. На первых этажах здания располагалась клиника, два верхних были отданы под лабораторию, но на самый последний этаж ход имели только конквесторы и специально отобранный персонал, и открыт он был двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

Забрав препарат, Ян не отказал себе в удовольствии заскочить домой, поужинал с обрадованными его внезапным появлением женой и сыном — и отправился к Шушмору.

За Шатурой дорога стала по-настоящему свободной, а за Воймежным — и вовсе безлюдной, и только одинокий «КамАЗ» следовал за Яном на приличном расстоянии, да и тот потерялся, когда Пустоши остался позади, а «УАЗик» углубился в Шатурские болота.

 

ГЛАВА 9

Отточенное многими битвами, почти звериное чутье Ахилла всегда выручало его. Не подвело и в этом странном чужом мире — сидящий за столом у самого окна грек первым заметил очень большую рычащую повозку и сосредоточенных людей с оружием Зевса в руках, и, никем не замеченный, выскользнул на улицу прежде, чем те вошли в зал.

Прячась за углом здания, он увидел, как из повозки вытащили сестру Лекса, и повели внутрь. Разглядел, что повозка набита женщинами и детьми, которых всего несколько часов назад они оставили в доме Лекса, и понял — эти незнакомцы приехали, чтобы требовать выкуп за пленников. И поморщился. Настоящий воин захватывает пленников в честном бою — в завоеванном городе, на захваченном корабле, в покорённой деревне. Не нападает исподтишка на женщин с детьми, когда их мужчин нет дома, чтобы защитить.

Ахилл задумался. Не будь у этих людей оружия Зевса, он не сомневался бы ни секунды — ведь его верный ксифос при нем. А так…

Сестру Лекса вывели наружу, втолкнули в повозку — и Ахилл, более не колеблясь, рванул к пока ещё спящему чудищу.

Пожив в доме Лекса, Ахилл уяснил, что рычащих железных зверей, впряжённых в железные повозки, отличает одна странная особенность: как только монстры лишаются наездника, управляющего ими, они тут же засыпают, и разбудить их можно, лишь усевшись на место этого самого наездника. Он не раз подходил к притихшим чудищам, пихал их в бок кулаком, пинал ногой, кричал перед самым носом — те крепко спали и ни на что не реагировали. Потому сейчас Ахилл без сомнений нырнул под брюхо монстра — всё равно тот не заметит. Ухватился руками и зацепился ногами за металлическую сбрую, устроился поудобнее. Сейчас похитители сами привезут его в свое логово.

Что потом? Об этом Ахилл не думал — он предпочитал решать проблемы по мере их поступления.

Не то, чтобы грек был против идеи захвата добычи — сколько раз он сам участвовал в набегах, целью которых была именно нажива. К тому же, здешние люди сами напрашивались на неприятности, ходя без оружия; вполне закономерно, что раньше или позже за подобную беспечность им придется расплачиваться. А не способный постоять за себя ничего иного, кроме рабства, не заслуживает. Всё так, и в своём мире Ахилл бы и не подумал вмешиваться.

Но в этом мире всё по-другому. Здесь есть Лекс. Лекс помогал ему, бескорыстно и добровольно, чего для Ахилла ещё никто никогда не делал. Он подобрал его раненого, привел к себе в дом, лечил, нашёл стопку пергаментов, из которых извлекал знакомые ему, Ахиллу, слова. И пусть про Аполлона Лекс ничего не знал, но он обещал, что попробует вернуть его домой. Словом, Лекс не только ему нужен, он ещё и заслужил его признательность. И Ахилл, в свою очередь, вполне может отплатить парню за старания, вызволив его сестру из плена.

Да и не только в Лексе дело — девчонка ему нравилась. Она заботилась о нём так искренне, как никто прежде. В плену же её ничего хорошего не ждет, это Ахилл точно знал.

Железный монстр проснулся, вздрогнул и зарычал. Ахилл покрепче перехватил сбрую руками, готовясь к поездке. А секунду спустя едва не сорвался, потому что такая надежная и крепкая, сбруя почти мгновенно раскалилась, зашаталась и завертелась с немыслимой скоростью и силой. Только чудом Ахилл не упал на землю и не погиб под круглыми лапами зверя.

Резкой болью в плече напомнила о себе еще не совсем зажившая рана. Цедя сквозь зубы ругательства, Ахилл хватался за те детали железной сбруи, до которых мог дотянуться, пока не почувствовал относительно надежную опору. Постарался по возможности устроиться поудобнее и приготовился к жёсткой поездке — он был исполнен решимости во что бы то ни стало довести свою затею до конца.

* * *

Ромыч со скучающим видом скреб заросший подбородок, зевал и периодически развлекался разговорами по мобильнику. Беседы выходили недолгими — связь в этой глухомани то и дело прерывалась. Его напарник, Юрка по прозвищу Момент, худющий молодой пацан с покрасневшими глазами, прилежно держался за руль и пялился на дорогу. Моментом его звали не за расторопность, а в честь клея — за привычку «клеить», чаще всего безуспешно, любую девушку, оказавшуюся в его поле зрения.

Вокруг, насколько хватало глаз, была непроглядная темнота, и фары дальнего света делали окружающий пейзаж совсем уж безжизненным.

— Ну, и куда дальше? — периодически спрашивал Момент.

— Да куда глаза глядят, — вяло отмахивался Ромыч.

— А если заблудимся? — забеспокоился, наконец, Момент, когда после целого часа езды по безлюдной дороге в поле зрения не появилось ни одного признака цивилизации.

— Хохлома нам велел потеряться. Вот и теряйся.

— Да я и так уже потерялся — не знаю, где мы.

— Ну и хорошо, — отозвался Ромыч. — Если мы и сами не знаем, где мы, значит, и другие не узнают, где нас искать.

— Это ты верно сказал, — согласился Момент.

— Ну так, — самодовольно кивнул Ромыч и скомандовал: — Ты давай, куда-нибудь совсем в глушь заезжай, и пора ночевать.

— Так мы и так уже в глуши, только что указатель проехали, и на нем было написано «Глуховка», — сострил Момент и довольно заржал над получившимся каламбуром.

— Ну, тогда давай, куда-нибудь с дороги сворачивай.

— С дороги? В лес, что ли?

— Ну.

— А ты видишь где-нибудь лес? Я вот лично в этой темноте ни черта не вижу.

Оба замолчали — всё, находившееся вне света фар, казалось одной сплошной темнотой. К счастью, вскоре впереди появился джип, уверенно зарывающийся в зимнюю ночь.

— Давай пока за ним, — решил Ромыч. — А там видно будет.

Машина резво бежала по дороге, грузовик следовал за ней. Некоторое время спустя внедорожник, не задерживаясь, промахнул посёлок под названием Пустоши, и вскоре как-то внезапно исчез. Ромыч этого не заметил — ненадолго заработал сотовый, чем он немедленно решил воспользоваться и поделился последними новостями с приятелем, тоже «охранником» в «Сёстрах Хилтон».

Момент притормозил.

— Куда это, интересно, машина подевалась? Дорога впереди одна, никаких съездов.

Ромыч завертел головой, вникая в ситуацию, потом воскликнул:

— Вон он! — Вдалеке, справа от трассы, проглядывали красные огни машины. — По ходу, он просто с дороги свернул, — заключил Ромыч. — Давай-ка, за ним дуй… Да не ты, — сообщил он трубке. — Я с Моментом говорю.

— Зачем?

— Нам в лес надо? Надо. А этот уже по лесу едет. Значит, тропу знает. А без тропы мы в снегу мигом застрянем, что делать будем? Попрёмся ночью в эту, ну, как ее, которую только что проехали… в Пустошу? — Момент замотал головой в ответ. — Вот и я думаю, что нет. Так что езжай-ка ты за ним, а там видно будет.

Момент, не раздумывая далее, решительно свернул на обочину, и вскоре грузовик уже трясся по бездорожью, а в его кузове подпрыгивали и грохотали ящики. Спустя несколько минут Ромыч ругнулся — снова исчез сигнал на сотовом. Еще пару минут спустя пропали и хвостовые огни джипа. Момент было растерялся, но его более сообразительный напарник скомандовал:

— По следам езжай.

— А если это чужой след? — озаботился Момент.

— Во придурок! Ты много здесь следов видишь?

— Не-ет.

— Ну, вот и езжай по ним. Куда-нибудь, да приедем.

* * *

Гожо отвлеченно размышлял о том, каково это — прожить всю жизнь с чувством вины. В том, что отныне ему предстоит жить именно так, цыган не сомневался.

Была уже глубокая ночь, когда, наконец, выяснилось, с кем связался Гожо и кто такой Глушитель. Сосредоточенный и хмурый отец, ни на кого не глядя, тяжело произнес:

— Самим нам с этим не справиться.

Несказанные слова прозвучали в тишине так громко, будто барон произнес их вслух. Разрешить ситуацию своими силами Тагир Алмазов не мог, значит, ему придётся обратиться к своей родне, к тем, от кого он когда-то отошёл, не желая иметь ничего общего с их нелегальными делами.

Гожо виновато взглянул на хмурого отца и понуро повесил голову. Разумеется, родня не откажет Тагиру. Но Гожо прекрасно знал, как боролся его отец за свое право начать новую жизнь, как доказывал, что он может справиться своими силами и не нарушая закона, и как гордился тем, что ему это удалось. И вот теперь из-за него, никчемного младшего сына, барону пришлось поступиться своими принципами и просить о той помощи, которую, будь его воля, он ни за что бы ни принял.

Что еще хуже — цыгане, выслушавшие историю Гожо, осудили его, но не за то, что он сделал, а за то, как плохо подготовился Контрабанда оружия, уже имеющийся в наличии поставщик и, особенно, возможные доходы — все это показалось многим весьма заманчивым. Барон потемнел лицом и, обведя суровым взглядом всех присутствующих, жестко заявил:

— Я вам обещаю, что если кто-то из вас займется поставкой оружия, то один из моих сыновей подпишет контракт и отправится воевать в горячую точку. И если, не приведи бог, он там погибнет, каждый из вас будет причастен к его смерти. Потому что это вы продадите оружие, из которого он будет убит.

Цыгане благоразумно решили не спорить с бароном, но мысли о выгоде у них явно остались. И когда все будет позади, когда разрешится конфликт, когда женщины с детьми благополучно вернутся домой, этот вопрос непременно поднимут снова. Тагир будет против, но многие выскажутся за и начнут-таки торговлю оружием вопреки решению барона. И тогда отец — человек слова — отправит одного из его братьев воевать… Гожо глухо застонал и отчаянно стиснул зубы. Что он наделал!

Цыган сходил с ума от беспомощного ожидания и мечтал лишь о том, чтобы это изматывающее бездействие прекратилось. И только обрадовался, когда, наконец, уже очень поздним вечером подъехали дальние родичи во главе с двоюродным дядей отца, Богданом Алмазовым, совсем не последним человеком в теневой цыганской сети столицы. Сутулый, с пепельно-седыми волосами, глубоко запавшими черными глазами и высокими, резко очерченными скулами, он производил впечатление деятеля искусства — пианиста или скульптора. Никак не талантливого руководителя целой теневой индустрии — подпольными боями без правил.

Гожо надеялся, что дядьке уже известно, куда увезли женщин с детьми, и что «карательная экспедиция» готова. Он поедет с ними во что бы то ни стало, и, если ему хоть немного повезет, в грядущей заварушке его просто пристрелят.

О чем разговаривали за плотно закрытыми дверями рабочего кабинета братья, Гожо не знал. Но когда оба цыгана, наконец, вышли в гостиную, Гожо показалось, что на его отца словно бы взвалили тяжелый груз — так ссутулились его плечи, таким усталым и напряженным стало лицо.

Гостиная была переполнена, в ней собрались обеспокоенные, взбудораженные родственники. Случившееся уже стало известно во всех подробностях, и Гожо казалось, что родичи то и дело смотрят в его сторону — с осуждением, со злостью.

— Богдан выяснил, где сейчас наши семьи, — глухо сообщил Тагир. — И его люди отправляются туда.

— Я поеду с ними, — решительно заявил Гожо. Вздрогнул, ощутив на себе тяжесть взглядов отца и дядьки, но не опустил голову и не отвел глаза.

— С тобой вообще отдельный разговор, — покачал головой отец. Кажется, он впервые обратился к сыну с того злополучного момента в ресторане. — Тебя мы отправим подальше, пока здесь всё не утихнет.

— Это всё моя вина, и в стороне я сидеть не намерен, — упрямо мотнул головой Лекс. — Вы же прямо сейчас туда отправляетесь? Я поеду с вами — не привяжете!

Он заметил, как вопросительно посмотрел на Тагира Богдан, и как отец чуть прикрыл глаза.

— Ладно, пошли, — коротко бросил дядька и направился к дверям. Гожо, ни на кого не глядя, отправился вслед за ним. Обернулся только на пороге — на секунду.

Постаревший за одну ночь цыганский барон с тревогой смотрел вслед младшему сыну и губы его слегка шевелились — то ли дрожали, то ли что-то беззвучно шептали.

* * *

Арагорн не мог усидеть на месте и беспрестанно кружил по залу. Василий, развалившись в кресле с айфоном в руках, долго и терпеливо его игнорировал, но, наконец, не выдержал.

— Может, расскажешь, чего ты так бесишься?

Арагорн ненадолго замер, а затем выплеснул на брата накопившееся:

— Сегодня финал. А я Алессандре так и не рассказал про жюри.

— А разве ты не был с ней вчера вечером?

— Был, — пожал плечами Арагорн. — И вчера вечером, и всю ночь, только, видишь ли…

— Ясно, — перебил брат и ухмыльнулся. — Значит, ты все еще достопочтенный Абрам Горн, активный гринписовец и ярый противник вырубки амазонской сельвы.

— Будешь издеваться — получишь по носу, — угрюмо пригрозил Арагорн.

— Расскажешь после конкурса, подумаешь, в чём проблема? — спокойно пожал плечами Василий, пропустив угрозу мимо ушей. — А про то, что ты член жюри, можно вообще не рассказывать.

— А если она меня сегодня вечером заметит в жюрейской бригаде?

— Всё равно не понимаю, в чём тут трагедия.

— Эх, — Арагорн как-то обречённо махнул рукой. — Она ведь сочтет, что раз я член жюри, то, значит, повлиял на голосование, и её победа завоевана нечестным путем. И это ей будет крайне неприятно.

— Во-первых, ей еще надо победить. Давай будем объективны — соперницы у нее достойные. Во-вторых, ты не считаешь, что радость от победы, если она и впрямь выиграет, перевесит все остальное?

— Не считаю. Кому-то другому было бы наплевать, как досталась корона — главное, что досталась. Но не ей.

— Редкое в наши дни качество, — заметил Василий. — Значит, придумай хорошую историю. Мелодраматичную и душещипательную. Ты же у нас мастер на красивые слова, если захочешь, растопишь любое сердце.

— Слушай, прекрати издеваться!

— А ты тогда прекрати ныть, — жёстко отозвался брат. — Лучше готовь оправдательную речь. И, бога ради, перестань метаться, а то ты меня с ума сведешь своим мельтешением. И соберись — своими покаянными соплями ты ничего хорошего не добьешься.

Арагорн стиснул зубы и не сказал ни слова до самого начала конкурса. А там он на время он позабыл о своих тревогах, с беспокойством ожидая выступления главной по неофициальным данным конкурентки Алессандры, яркой смуглой красавицы с Гватемалы. Долго переживать не пришлось — едва только она объявила тему своего будущего благотворительного проекта, у Арагорна отлегло от сердца: отечественных олигархов не заинтересует судьба вымирающего подвида колибри, как бы распрекрасно девушка не провела презентацию. Жалостливые картинки дохлых птичек и льющих над ними слезки деток могли бы растопить сердце какого-нибудь излишне сентиментального западного обывателя, но никак не акул российского бизнеса.

Не верящую своему счастью, раскрасневшуюся от волнения Алессандру торжественно короновали, а затем члены жюри внезапно возжелали каждый лично поздравить победительницу. Арагорн, уже поверивший, что, может, ему удастся выскользнуть из зала незамеченным Алессандрой, разом сник. И когда дошла очередь до представителей «СталЛКома», он подходил к девушке с энтузиазмом обреченного на казнь.

Заученная ослепительная улыбка Алессандры затмевала появившиеся в глазах возмущение, разочарование и обиду, когда она увидела братьев Петровичей.

— Поздравляю с победой, — вежливо произнес Василий, вручая роскошный букет.

— Мерзавец, — прелестно улыбнувшись на публику, процедила Мисс Мечта Миллионера.

Василий, галантно поцеловав руку победительнице, невозмутимо ответил:

— Полагаю, у вас претензии не ко мне, а к моему брату.

Настала очередь Арагорна, и он мялся на месте, пытаясь сообразить, какие слова лучше всего подойдут для оправдательной речи длиной в несколько секунд — именно столько имелось у него в распоряжении на то, чтобы вручить очередной букет цветов виновнице торжества.

— Я всё могу объяснить! — наконец, жалобно проблеял он, сам понимая, как жалко и беспомощно это прозвучало.

— И слушать ничего не желаю, — отрезала девушка, продолжая демонстрировать всему миру ослепительную улыбку.

К счастью, резкий тон подействовал на Арагорна как хорошая оплеуха — он снова стал самим собой.

— Алессандра, давай договоримся так, — решительно произнёс он. — Ты меня всё-таки выслушаешь. Не здесь, а в спокойной обстановке. По окончании церемонии у вас банкет; после него я подойду, и мы с тобой поговорим. И только после ты решишь, стоит ли посылать меня к чёрту.

…А поздно вечером, когда уже давно погасли яркие огни и потухли камеры, когда закончился роскошный банкет, во время которого Арагорн сидел за одним столом с коронованной победительницей конкурса, но не мог перемолвиться с ней даже словом, когда он уже попрощался с братом и собрался найти Алессандру, внезапно ожил телефон.

Стоя у дверей лифта, Арагорн обернулся. Застигнутый тем же звонком между стеклянными дверями выхода, брат уже возвращался к нему, прижимая трубку к уху. И выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Ахилла засекли в серьёзной переделке в Раменском. Владимир Кондратьевич уже выделил отряды для облавы, мы отправляемся с ними.

— Нет, — едва не простонал Арагорн. — Черт возьми, ну почему именно сейчас?! Ни часом раньше, ни часом позже?

С мелодичным звоном разъехались двери лифта. Арагорн бросил на них исполненный муки взгляд.

— Ненавижу свою работу! — с чувством выдохнул он. Послал прощальный взгляд кабине лифта, которая всего за несколько секунд могла бы довезти его до Алессандры, повернулся к брату, и, процедив сквозь зубы: «Ну, пошли!», бегом бросился к выходу.

* * *

Для операций «Бастиона» Владимир Кондратьевич всегда старался выделять самых лучших своих ребят. Разумеется, омоновцам не рассказывали, что отправляют в прошлое, но кое-что неизбежно приходилось пояснять, ведь то, что им предстояло увидеть в проходах, не могло не вызвать вопросов даже у самых дисциплинированных бойцов.

Впрочем, сам командир ОМОНа никогда не напрягался с придумыванием подходящих объяснений; разработка «легенд» лежала на «Бастионе». Но даже Папыч не всегда был в силах придумать логичные объяснения, если операция проводилась в особо экзотических проходах. Например, если предстояло оказаться свидетелем великой битвы колесниц при Кадеше, когда с помощью дрессированных львов египтяне разгромили хеттов. Тут любое воображение бессильно; человеку, обладающему хотя бы зачатками здравого смысла, такое логично не объяснишь.

В подобных случаях выход оставался один — говорить правду, а потом отправлять бойцов в техцентр на коррекцию памяти. Операции с привлечением ОМОНа никогда не длились больше суток, и Папыч не видел ничего плохого в том, чтобы стереть у бойцов из памяти этот день. Всего один день, это совсем не страшно.

Владимир Кондратьевич, понимая, что иного выхода нет, манипуляциям с памятью своих ребят всё равно не радовался. Мозг — это штука сложная, как работает, учёные так до конца и не разобрались. Да, один раз получилось стереть память как нужно, но вдруг в другой раз что-то сорвётся, и боец навсегда дураком останется? А ребят терять не хотелось — опытных, умелых, надёжных и проверенных профессионалов заменить не так просто.

Всё изменилось, когда в «Бастионе» несколько лет назад начали работать Петровичи. Братья умело решали большинство проблем, и в проходах ОМОН стал требоваться гораздо реже. После появления Петровичей бойцов майора Кукаренко стали привлекать в основном к операциям здесь, в настоящем. И хотя в глубине души Владимир Кондратьевич по-прежнему считал, что отряд ОМОНа будет поэффективнее двух пусть даже самых подготовленных специалистов, он всё равно радовался, что его ребят больше не отправляют в проходы и, особенно, на коррекцию памяти.

Однако даже после нескольких лет такой жизни, уже немного привыкнув к тому, что в проходы их отправляют теперь редко, Владимир Кондратьевич всё равно каждый раз радовался, когда Папыч говорил ему, что они нужны тут, а не там. Где угодно — хоть в худших криминальных районах Москвы, хоть на крайнем Севере, хоть на воюющем юге, да хоть у чёрта на куличках… Что угодно лучше, чем проходы.

* * *

Илья проснулся с трудом — Яну пришлось долго трясти его за плечо.

— Выпей, — протянул он ему чашку.

— Что? — Илья спросонья не понял, почему Ян говорит с ним по-гречески.

— Пей лекарство, — уже по-русски тихо повторил Ян.

Тяжелая голова немилосердно гудела, но Илья всё же достаточно пришел в себя, чтобы понять, что он — в лагере, в шатре Ахилла, что рядом — Брисейда, а за тонкими полотняными стенами — мирмидоны. Значит, нужно соблюдать конспирацию.

Илья послушно выпил протянутую микстуру и поморщился:

— Что за лекарство?

— В нашем техцентре соорудили. Обещали, что через полчаса будешь как огурчик — свеж и полон сил.

— Хорошо бы, — Илья откинулся на постель. — Ну, а что у нас в программе на сегодня?

— Битва, — пожал плечами Ян. Обычно веселое и добродушное, сейчас его круглое лицо было замкнуто и сосредоточено. — И если её греки тоже проиграют, то тебе придется вызывать Гектора.

— А если выиграют?

— Все равно придется, но позже.

Илья прикрыл глаза. Ни он, ни Ян уже больше не делали оговорку «Если только не найдут настоящего Ахилла».

— Фрейтс с этим лекарством принимать можно, ты не знаешь?

— Илья, — нахмурился Ян. — Прибереги последнюю дозу фрейтса для поединка с Ахиллом. Не всё так плохо, подожди немного, сейчас препарат подействует, и тебе станет лучше.

Лекарство и впрямь вскоре действовало. Но как-то странно. Впрочем, едва ли Илья отдавал себе в этом отчет. Действительно, голова прояснилась, а симптомы простуды — нет, не исчезли, но отступили куда-то на задний план, настолько дальний, что факт их наличия уже не имел никакого значения. Зато появилось легкое, но непрерывно зудящее раздражение. Выводило из себя абсолютно все: шум лагеря, запах в палатке, вкус воды, прикосновение к доспехам, собственные волосы, легкое онемение тех частей лица, над которыми колдовал стилист, выражение зеленых глаз Брисейды, манера Патрокла покашливать у полога прежде чем зайти. Раздражало то, что битву начинали затемно, ещё и рассвести не успело. Раздражало пыльное поле перед стенами Трои, выводили из себя напыщенные речи Агамемнона и бестолковые перемещения греческой армии, действовали на нервы крики раненых, лязг скрещивающегося оружия противно ввинчивался в мозг. И то, что битва длилась до бесконечности долго, сводило с ума.

Раздражение нарастало, превращалось в злость. Злость кипела и переходила в застилающую глаза ярость. Илья почти не отдавал отчет своим действиям — он вламывался в самую гущу битвы, крушил направо и налево, не замечая ничего вокруг. Он разил и разил — без устали, без остановки; он выплескивал неизвестно откуда взявшуюся, рвущуюся наружу агрессию, рубя испуганных его напором троянских солдат.

И когда битва завершилась, впервые за последнее время победой греков, когда армия громко приветствовала своего героя, чье пугающее, безумное бешенство вселило страх во врагов и помогло их разбить, Илья едва ли обратил на это внимание. Его буквально трясло от беспричинного неудержимого гнева, так и не утихшего в самой гуще битвы, и бурлящее во всем теле лихое буйство требовало немедленного выхода. Славящие удаль Ахилла греки спешили убраться с его пути, мирмидоны старательно избегали его взгляда.

Необузданное, остервенелое исступление, завладевшее Ильей, не ослабевало — он метался в маленьком шатре, словно дикий зверь, заключенный в клетку и, сам того не осознавая, искал, на чем бы сорвать переполняющую его агрессию.

И если греки могли убраться с его пути, а мирмидоны — отвернуться или держаться в сторонке, то испуганной зеленоглазой Брисейде прятаться было некуда. И некого было звать на помощь, когда Илья уставился на пленницу бешеными, побелевшими глазами, со зрачками, сжавшимися в булавочные головки.

* * *

Бесконечная холодная ночь все-таки закончилась. Арагорн был зол: он устал, промерз и хотел спать, а время потеряно впустую — и с Алессандрой объясниться не вышло, и Ахилла не взяли.

Последнее злило больше всего — ведь казалось, что они подошли так близко! Омоновцы прибыли в Раменское поздно — что бы там ни происходило, всё уже закончилось, оставалось ловить убиравшихся с места происшествия участников. Ребята майора Кукаренко умело обложили район и взяли всех, кого смогли, но Ахилла среди них не было.

Ночь прошла в бесконечных допросах; полученные сведения передали аналитикам правоохранительных органов, по совместительству помогавшим «Бастиону», и к утру те выдали своё заключение: с вероятностью в восемьдесят семь процентов Ахилл находится в одной из цыганских общин. По восстановленной ими картине событий выходило следующее: у цыганской общины вышли какие-то разногласия с одной из преступных организаций, в результате чего их женщин и детей взяли в заложники и привезли их в Раменское. Цыгане рванули на выручку. Когда они прибыли на место, обнаружилось, что Ахилл каким-то образом оказался там раньше них и уже обезвредил часть охранявших заложников бойцов с помощью холодного оружия. Произошла короткая перестрелка, после чего заложников освободили, а грек скрылся в компании двух цыган, юноши и девушки. Юношу удалось опознать с вероятностью в девяносто три процента — Алексей Алмазов. Девушка не идентифицирована.

— Алексея Алмазова засекли в «Шереметьево-2» вылетающим в Амстердам, — сообщил братьям Папыч последние сведения, когда те вернулись в офис «Бастиона». — Оттуда у него билеты до Мараньяо. Визит в дом его отца, где Алексей не только прописан, но и действительно проживает, ни к чему не привел — цыгане утверждают, что Ахилла никогда не видели. Девушку, которая, по утверждениям очевидцев, тоже была с Ахиллом, опознать не удалось; в доме Алмазова целый курятник — мать, жена, сестры мужа, сестры жены, тети, племянницы, и все дружно отпираются. Итог — Ахилл снова сквозь землю провалился, а основное связующее с ним звено — Алексей Алмазов — на пути в Бразилию.

— Может, мне?.. — правильно понял шефа Арагорн.

— А тебе можно? — спросил Папыч; благодаря былым «заслугам», въезжать в ряд стран братьям Петровичам не стоило.

— В Бразилию — можно.

— Прекрасно. Аркадий! — повысил голос шеф. Когда аналитик появился в стеклянных дверях, шеф распорядился: — Обеспечь Арагорну срочный вылет в Мараньяо.

Аналитик испарился; Папыч передал Арагону флешку, на которой наверняка лежала вся необходимая для дела информация, и отпустил братьев.

Василий ухватил Арагорна за рукав, едва те вышли из кабинета шефа, и оттащил его в сторону.

— Рассказывай.

Арагорн даже не стал делать вид, что не понял вопроса.

— Пока мы ехали в «Бастион», я звонил в «Пять морей». Алессандра сегодня рано утром улетела в Бразилию.

— И? — поднял брови Василий. — Я понимаю, что тебе очень хочется с ней всё выяснить, но Бразилия, знаешь ли, не Монако и не Люксембург. Я сомневаюсь, что вы с ней непременно пересечетесь на улице.

— Я понимаю, — смирно кивнул Арагорн.

Василий нахмурился и неожиданно резко сказал:

— Знаешь, я предпочел бы, чтобы ты не ехал.

— Почему?

— Да потому, что ты влюбился, как всегда, в своей манере — из болота любви у тебя жалобно торчат только кончики ушей. Дело может оказаться серьезным, и твое состояние вызывает у меня опасение. Ты не сможешь полностью сосредоточиться. И ты сам прекрасно понимаешь, чем может быть чревата невнимательность.

Для Василия это была необычайно красноречивая тирада, но брат её не оценил.

— Ты меня еще повоспитывай! — возмутился он. — Я же не собираюсь ни на что отвлекаться, пока не завершу дела. Сначала — работа, а уже потом — всё остальное.

Василий тяжело опустил руку на плечо брату, некоторое время пристально смотрел ему в глаза, а затем тихо, но очень настойчиво спросил:

— Обещаешь?

— Обещаю, — твёрдо ответил Арагорн.

* * *

Собиравшемуся ещё вчера хладнокровно врать, Хохломе даже и не пришлось притворяться.

— Не знаю, — нервно приглаживая левой рукой лацкан пиджака, говорил он и неотрывно следил за движением своей ладони. — Можете мне не верить, но я и правда не знаю. Как сквозь землю провалились.

— Не поверю, — почти доброжелательно кивнул Глушитель. Кивнул, поморщился и непроизвольно потянулся рукой к шее. Хохлома уже успел заметить, что из-под шарфа выглядывает широкая полоса лейкопластыря. Заметил также и то, что прошлый раз Глушителя сопровождало двое парней, а в этот раз — шестеро.

— Я им лично позвонил и велел поворачивать обратно. Последний раз они со мной связались вчера, часов, может, в шесть, сказали, что они где-то на границе Владимирской и Московской областей, точнее объяснить не могут, потому что указателей давно не видели.

— Указателей не видели, — рассеянно отозвался Глушитель, сцепив пальцы в замок.

— Да, не видели. Они ведь, сами понимаете, не по основным дорогам ехали, с таким грузом передвигаться по федеральным шоссе неразумно, подозрение можно вызвать.

— Подозрение… Ну да, а на заброшенной дороге, где проезжает по машине в сутки, да и те — местные, нагруженный «КамАЗ» с бандитскими мордами в кабине никому не покажется подозрительным… Да ты продолжай, продолжай.

Хохлома бросил быстрый взгляд на собеседника. Неожиданный визит Глушителя к «Сёстрам Хилтон» в столь неурочный час — ещё и утро толком не наступило — выбил его из колеи.

Художник оставил в покое лацкан пиджака и провёл кончиками пальцев краю чёрной, гладко зачёсанной набок чёлки, спускающейся на правый висок.

— Они сказали, что указателей не видят, потому точно не знают, где едут. Но надеются, что всё-таки двигаются к Москве. Больше они не звонили. И мы им дозвониться не можем — аппараты вне зоны действия.

— Вне зоны действия… Хохлома, — дружелюбно осклабился Глушитель, и рука художника, плавно поглаживающая кончик длинной прилизанной чёлки, замерла — Ты что, за лоха меня держишь?

— Клянусь — не знаю. Пропали они!

Про себя Хохлома костерил на чём свет исполнительных идиотов — надо же, как тщательно они выполнили его указания, взяли — и действительно потерялись, да так, что теперь даже он их найти не может!

— Пропали… Ну да, разумеется, пропали, вовсе не ты двинуть товар решил, а мне эту… насвистеть. — Он прервал открывшего было рот что-то возразить Хохлому коротким жестом и все также спокойно продолжил: — Положим, и впрямь пропали. Значит, надо искать. Вот и ищи. Сегодня вечером, часов так в десять — одиннадцать, я к тебе ещё раз загляну. И если у тебя не будет для меня хороших новостей, то у меня для тебя больше не будет хороших слов. Зато найдутся хорошие действия. Я ясно выражаюсь, или мне разъяснить? — осведомился Глушитель. Выдержал паузу и, не прощаясь, ушел.

Несколько минут Хохлома безразлично пялился в стену. Его потряхивало от страха. Ну конченые беспредельщики — за грузовик с оружием замочить готовы! Это при том, что сами-то вагонами, составами торгуют! А он еще всерьез собирался попробовать их кинуть, не отдавать партию… Да гори она синим пламенем, эта партия!

Убедившись по удаляющемуся шуму двигателей на улице, что кортеж Глушителя уехал, Хохлома поправил галстук и негромко приказал рискнувшим, наконец, показаться ему на глаза «охранникам»:

— Найти. Слышите? Найти мне Момента с Ромычем. Из-под земли достать!

* * *

Следуя по следам джипа, Ромыч с Моментом приехали на небольшую поляну посреди леса. Внедорожник уже стоял там, около каких-то развалин, а вот водителя было не видно. Ромыч с Моментом посидели немного в кабине, потом нехотя вылезли.

— Интересно, куда это мужик делся? — пробубнил Ромыч, подпрыгивая на месте — мороз был крепким. — Не по лесу же он гулять пошел?

— Может, у него здесь тайник какой-нибудь? — рискнул предположить Момент.

— В этих развалинах? — недоверчиво протянул Ромыч.

— А почему нет? Нормальное логово. А в нём — добро.

— Почему добро?

— А зачем тогда еще нужно логово?

— Логично, — признал Ромыч. — Тогда пошли, что ли, поищем.

— Ёптыть, какие хорошие развалины, — после долгих блужданий впотьмах подал голос Момент, ощупывая каменную кладку. — Крепкие. Чес-слово, они мне почему-то меньше казались.

— Угу, — настороженно отозвался Ромыч и расстегнул воротник куртки. — И потеплело что-то.

Парни рассредоточились, каждый шел вдоль своей стены. Встретившись у проема, они недоуменно уставились друг на друга.

— Да тут не логово, а целый домище, — наконец выдал Момент. — А снаружи он поменьше казался…

Оба обернулись к единственному в поле зрения проему. Тот чернел непроглядной тьмой, сквозь него не было видно даже снега, не говоря уж о грузовике, зато доносился какой-то непонятный равномерный гул. Ромыч с Моментом нерешительно двинулись навстречу этому звуку. И пару мгновений спустя обнаружили, что стоят на высоком холме. Позади — громоздкое каменное здание, впереди — берег моря, усеянный редкими огнями костров. Переглянулись — и, не сговариваясь, побежали обратно внутрь. Бестолково пометались по небольшому помещению.

— Здесь нет другого выхода! — первым запаниковал Момент.

— Должен быть, мы ж через него вошли, — спокойно отозвался Ромыч. Но миг спустя запаниковал и он: — А грузовик? Грузовик где?

И снова они обежали внутренности здания. А потом и всё здание вокруг.

— Где грузовик? Был же грузовик! — заголосил Момент. — Ни грузовика! Ни леса! Ни снега! Ни развалин!

— Трындец нам, — мрачно резюмировал Ромыч. Страшно представить, что с ними сделает Хохлома — за потерю такого груза им в жизни не расплатиться.

— Нету! — причитал Момент. — Ничего нету! Откуда море? Почему море? Почему жарко?

— Заткнись ты, — прикрикнул Ромыч. — Думать мешаешь.

Момент замолк и выжидательно уставился на спутника.

— Джип был? Был, — наконец начал рассуждать Ромыч. — Водитель в нем был? Был. Значит, он где-то здесь.

— Кто? Джип? — не понял Момент.

— Водитель, придурок, — ответил Ромыч. — Пошли, найдем мужика. Он нас сюда завел — он нас и выведет.

* * *

Аркаша расстарался — пробил билеты не просто на этот же день, а с вылетом всего через три часа после того, как поступил приказ Папыча. И Арагорн, рванул в аэропорт.

Москва — Амстердам — Форталеза, и там ему повезло: утренний рейс на Мараньяо, которым должен был лететь цыган, отменили, и теперь Алексей Алмазов в толпе прочих пассажиров сидел неподалеку от регистрационной стойки и ждал, когда бразильские авиалинии, не имеющие возможности немедленно предоставить еще один самолет, распределят пассажиров по рейсам других компаний.

Цыгана Арагорн увидел сразу же. Не заметить его было сложно: белые брюки, пронзительно-желтая рубашка, ярко-бирюзовый бриф-кейс, густые черные кудри, поблескивающий на указательном пальце массивный перстень, выглядывающая из ворота рубашки блестящая полоска цепочки и золотые серьги-кольца в ушах.

Лекс сидел у стеклянной стены аэропорта, понуро глядя на взлетное поле и рассеянно вертя в руках какую-то газетку. Придав своему лицу выражение сосредоточенной усталости, Арагорн плюхнулся рядом с цыганом и вполголоса выругался. Поймал ожидаемую реакцию — Алмазов, разумеется, встрепенулся при звуке русской речи.

— Тоже в Мараньяо летишь? — ненавязчиво поинтересовался Арагорн, сделав ставку на то, что, путешествуя заграницей, человек обычно бывает расположен к землякам.

— Тоже, — кивнул цыган и понимающе усмехнулся.

— Не слышно, когда нас отправят?

— Нет. Пассажиров первого класса уже почти всех распределили, ну а нам, простым смертным, остаётся только ждать… Алексей. Лекс, — добавил он мгновение спустя, протягивая руку.

— Арагорн, — широко улыбнулся Арагорн, отвечая твердым крепким рукопожатием. Мгновение любовался выражением лица цыгана, а потом привычно пояснил: — Имя это мое. Настоящее имя. Отец у нас Толкиеном увлекается. Еще и братца моего Фарамиром хотел назвать. Но мать возмутилась — она нас собиралась окрестить в честь дедов, Василием и Иваном. В итоге я оказался жертвой родительского компромисса: брата-то моего зовут Василием, а меня вот — Арагорном.

— Однако! — улыбнулся Лекс.

Хорошо поставленный женский голос сообщил из динамиков, что рейс на Мараньяо отложен еще на три часа. В зале ожидания загудели возмущенные пассажиры.

Арагорна задержка не расстроила. Он даже на миг представил себе, что за время ожидания в аэропорту разговорит Лекса и как-нибудь осторожно выведает про Ахилла. И, выполнив задание в рекордные сроки, сможет тут же отправиться на поиски Алессандры… Арагорн криво усмехнулся — мечтать, может, и не вредно, но надо быть реалистом и приниматься за работу. Для начала — расположить к себе собеседника, войти к нему в доверие, насколько это, конечно, возможно всего за несколько часов.

Усилия не прошли даром — какое-то время спустя цыган сам сообщил ему:

— Столько ждать! А ведь Мараньяо у меня даже не конечный пункт. Мне ещё и оттуда лететь. В Марабу.

— В Марабу? Ба, и мне туда же! — сыграл удивление Арагорн. — Тогда, может, узнаем, есть прямые рейсы сразу туда? А то в Мараньяо мы, похоже, сегодня так и не улетим.

Прямых рейсов до Марабы не нашлось. Зато за подозрительно маленькой стойкой какой-то неизвестной бразильской авиакомпании Арагорн с Лексом разыскали самолет до Императриса.

— Берите, — молодой человек с бойкими черными глазами и бейджем «Гильермо Гальван» уговаривал их с таким воодушевлением, будто с каждого проданного билета ему шел процент в собственный карман. — Берите, а там до Марабы на машине всего за пару часов доберетесь.

Арагорн смотрел на Лекса — решает цыган, а он всего лишь подстраивается. Он будет сопровождать Алмазова столько, сколько потребуется, и туда, куда потребуется — хоть в самую чащу пресловутых бразильских лесов, где водится много диких обезьян.

— А когда вылетает? — поинтересовался Лекс.

— Скоро, но точно сказать не могу.

— Как это?

— Ну, — черноглазый парень помялся. — Вообще-то, рейс как бы зарезервирован за одной небольшой делегацией и… еще парочкой человек. Они что-то задерживаются, но должны уже скоро прибыть.

— В таком случае как мы полетим? Стоя? — вмешался Арагорн. Похоже, не так уж он и ошибся насчет процента с продаж: внутренние рейсы Бразилии осуществляет множество местных перевозчиков, а небольшие самолеты для междугородних путешествий в этой стране такое же обычное дело, как в России автобусы — лишнюю шабашку тут не упустят.

— Да нет, места будут. Делегация небольшая, четверо человек. И… еще двое.

— Ну, пусть будет Императрис, — согласился Лекс. — Ты летишь?

— Лечу, — кивнул Арагорн. Куда цыган, туда и он.

Шустрый Гильермо просиял.

— Вы только далеко не отходите. Делегация вот-вот прибудет, и как только они покажутся, мы сразу же вылетаем.

— Мы?

— Ну да, я ведь второй пилот.

Арагорн только покачал головой — второй пилот, зазывающий на свой рейс и сам продающий билеты, надо же!

В кафешке неподалёку они с Лексом успели плотно перекусить, выпить несколько чашек кофе и поговорить обо всем на свете. Обо всем — но только не об Ахилле.

Час спустя их позвали на посадку.

Арагорн с цыганом первыми зашли в салон небольшого, всего на десять пассажиров, двухмоторного самолета и устроились на сиденьях в самом хвосте.

Несколько минут спустя в проходе показалось двое аккуратно стриженых мужчин в светло — серых костюмах и белых рубашках с расстёгнутыми воротничками. Они бросили короткий взгляд на цыгана с Арагорном, повернулись к поджидавшему их Гильермо и что-то строго спросили. Судя по суровым выражениям лиц, светлокостюмные были недовольны.

Второй пилот виновато забегал глазами и принялся что-то поспешно объяснять. Светлокостюмные слушали его молча, выражения лиц не менялись. Когда пилот замолчал, они переглянулись, один из них на секунду мученически закатил глаза, другой едва заметно пожал плечами и вопросительно кивнул в сторону цыгана с Арагорном.

— Высаживать? — разобрал Арагорн по губам.

Первый вздохнул, а потом удивительно мягкой, никак не вяжущейся с деловым костюмом походкой направился к Лексу и мгновенно напрягшемуся Арагорну.

— Будьте так добры, предъявите свои документы, — вежливо обратился он на безупречном английском.

Цыган без вопросов полез в карман. Арагорн коротким жестом придержал его.

— Объясните, пожалуйста, на каком основании.

Вместо ответа тот предъявил удостоверение службы безопасности аэропорта.

«Подделать такую карточку — раз плюнуть», — с досадой подумал Арагорн, но — делать нечего, достал паспорт.

Второй светлокостюмный присоединился к первому, оставив вспотевшего Гильермо переводить дух, и они оба внимательно изучили их документы. Кажется, российские паспорта их несколько успокоили.

Первый вернул документы и зачем-то уточнил:

— Русские?

— Да.

— С какой целью вы направляетесь в Императрис?

— Нам надо в Марабу, только рейсов туда в ближайшие несколько часов нет, — охотно объяснил цыган. — Вот мы и решили не ждать и лететь до Императриса, а оттуда — на машине.

Светлокостюмные быстро переглянулись и вышли. Бледный Гильермо облегчённо перевёл дух.

А через несколько минут появилось ещё двое. Один — невысокий, кругленький и смуглый, в джинсах и белой футболке, с рюкзаком через плечо; другой — сутулый блондин, в брюках и легкой клетчатой рубашке, с ноутбуком в руках. Несмотря на их заурядную внешность, Арагорн сразу же понял — проверка была устроена именно ради этих двоих. Интересно, кто они такие?

Следом показалось ещё четверо. «Видимо, так самая делегация, в которой говорил Гильермо», — констатировал про себя конквестор, быстро, но внимательно оглядывая своих попутчиков. Вот щуплый мужчина в очках, суетливо регулирующий длину ремня безопасности. Видимо, боится летать. Вот невысокая кругленькая женщина, деловито достающая айпад. Небрежно крашеная блондинка с журналом в руках, сетующая на что-то идущей позади высокой черноволосой девушке. А та…

Арагорн охнул от неожиданности.

Четвёртой оказалась Алессандра.

* * *

Внезапный визит нагрянувших ранним утром ОМОНовцев напугал семейство Алмазова. Непривычные к подобным передрягам, не имевшие проблем с законом, никогда раньше не пересекавшиеся с правоохранительными органами, цыгане были взбудоражены и растеряны.

Только у Тагира хватило хладнокровия заметить, что, помимо ОМОНовцев, выспрашивавших о перестрелке в Раменском и направо и налево раздающих подписки о невыезде, в их дом пришло ещё двое мужчин в гражданке. И вот они-то не ограничились протокольными вопросами. Собственно, их и Раменское не особо интересовало. Их интересовал мужчина, назвавшийся, по словам Лекса, Ахиллом. Эти двое, совершенно одинаковые — черноволосые, темноглазые, собранные, с цепкими взглядами и экономными жестами, выспрашивали об Ахилле с настойчивостью инквизиторов.

К счастью, эмоциональное возбуждение, владевшее всеми без исключения членами общины, помогло отвертеться — цыгане врали, конечно, неубедительно, но их нервные жесты и взгляды можно было списать на недавний стресс. Тагир понимал, что это сработает только раз. Когда с допросом явятся снова — а то, что эти двое явятся, не вызывало у барона сомнений, отвертеться не получится. Кто-нибудь из его цыган выдаст себя. Значит, Ахилла надо спрятать. Причем там, чтобы об этом знало как можно меньше народу — тогда им и при желании нечего будет выболтать.

В этом ему с готовностью предложил поспособствовать Богдан. Заинтригованный загадочной личностью Ахилла, откровенно поражённый его бойцовскими навыками, высший класс которых он успел оценить в интенсивной переделке в Раменском, где этот незнакомец с одним только ножищем сумел вывести из боя столько людей Глушителя, Богдан настойчиво рекомендовал вывезти Ахилла поскорее и предложил хорошее укрытие. Тагир дал добро — под присмотром более опытных в таких делах цыган Ахиллу будет безопаснее, чем у него в доме.

Мысль о том, что собственные родственники, безусловно, узнавшие постриженном и перекрашенном Ахилле того человека, чей портрет транслируют едва не по всем каналам, решат воспользоваться большой наградой, Тагир от себя гнал. Если не верить собственной родне — тогда кому же вообще верить? Родня — это основа основ. Если она рухнет, то и на всем мире можно будет поставить крест.

И потому на следующий день Ахилла тихо и незаметно вывели из дома Алмазовых. С ним отправили Гили — кроме Лекса, только она одна могла хоть как-то с ним объясниться, да и сам молчаливый хмурый незнакомец, похоже, питал к ней определенную слабость. Выражалось это, впрочем, не в каких-то особых знаках внимания, а лишь в том, что смотрел он на неё взглядом ровным и спокойным, а не зверино — настороженным, как на всех остальных.

Тагир отправил Гили со спокойным сердцем — парень её в обиду не даст, а она спокойно довезёт его до места назначения.

Когда дочка с незнакомцем покинули его дом, барон медленно, нехотя вернулся в просторную гостиную, где уже собралась сходка, и его ждали для серьёзного разговора. Он знал, о чём они будут говорить. О несостоявшейся сделке младшего сына. Об оружии. О том, сколько выгоды это им принесёт. О том, какие открываются перспективы. О том, что это дело надо непременно продолжить.

Тагир также знал, что не изменит своего решения — если родичи решат взяться за бизнес по продаже оружия, он, как и обещал, отправит сына воевать. Знал, что его средний сын Джура не скажет и слова поперёк — пойдет и подаст заявление на контрактную службу, как велит отец. Знал, что несогласные с ним семьи уйдут, что их община уменьшится.

Барон знал, как пройдет разговор, но вопреки всему надеялся, что ошибается.

 

ГЛАВА 10

— Нет, ты глянь, что творится! — перебинтованный Ломец буквально прилип к окну «десятки», которой был вынужден перебиваться после неприятного инцидента с любимым «Хаммером».

— Ну, чего опять? — вяло осведомился перебинтованный Ренат. Он здорово устал от бесцельного мотания по пригородам и области, но другого способа разыскать пропавший «КамАЗ» и Ромыча с Моментом никому из их компании не пришло в голову.

— Да ты сам посмотри, — ответил Ломец и кивнул на какую-то парочку, бредущую по тротуару. И прикрикнул на сидящего за рулем Бюргера: — Притормози-ка… Ренат, ты на рожу, на рожу гляди! Да не на тёлкину, а на этого… Ну, представь только, что у него волосы светлые и до плеч…

Через несколько мгновений трое из пяти пассажиров недоуменно любовались лицами Ломца и Рената, на которых самым причудливым образом сочетались радость, озлобленность, опасение и какая-то угрюмая и обреченная решимость. Эти трое не являлись ветеранами неудачных встреч с наглыми кексами и потому не могли разделить чувств, охвативших их перебинтованных товарищей.

— Это он, тот гомик, — мрачно констатировал Ренат и непроизвольно потрогал заклеенный пластырем перебитый нос.

— Он, — не менее мрачно подтвердил Ломец и потянулся рукой к перебинтованной макушке. Этого урода он узнал, хоть тот и постригся и перекрасился. Думал, небось, что так его не опознать. Просчитался, придурок.

— Кто — он? — поинтересовался сидящий за рулем Бюргер.

Ломец с Ренатом переглянулись и одновременно поморщились.

— А, — заржал догадливый водитель, поворачиваясь к Ломцу. — Это тот крутой кекс, который тебя два раза отделал, да?

— Нет, — буркнул он, — Это гомик, который был с тем кексом в пробке, ну, во второй раз.

— Такой же крутой?

— Э-э, — Ренат приложился к носу, который ему расквасил как раз этот гомик. Потом вспомнил, как выбил из него дух другой кекс при первой встрече, и решительно заявил: — Нет, этот не такой крутой.

— Так в чем дело, — обрадовался Бюргер, — Нас — пятеро. — Покосился на забинтованных товарищей и ухмыльнулся, — Ну, хорошо, четверо, вы двое избитые сойдете за одного целого… А этот — один, тем более, вы говорите, вовсе не такой крутой. Пошли, всыплем ему как следует.

И, не дожидаясь ответа, первым выскочил из машины.

«Урод мелкий, перед старшаком выслужиться хочет», — скривился Ломец и едва не плюнул вслед Бюргеру. Он давно уже замечал, что Костя Бюргер мечтает привлечь к себе внимание Хохломы и метит занять его, Ломца место. «Будет потом хвалиться, что лично разобрался с крутым кексом, который отделал самого Ломца… Ну уж нет!»

И, подстегнутый этой мыслью, еще мгновение назад сомневающийся в том, а не проехать ли, от греха подальше, мимо, Ломец вывалился из машины. А за ним — и остальные: Эдик и Димон — с энтузиазмом, Ренат — с явной неохотой.

Завязавшаяся на заснеженном тротуаре драка развивалась совсем не так, как самоуверенно представляла себе это сторона, обладающая численным преимуществом.

Как водится, дело началось с неторопливого окружения жертвы и обмена между собой разными репликами, призванными не только деморализовать «объект», но еще и себя раззадорить, чтобы получить от происходящего максимум удовольствия.

Парень не реагировал ни на какие вопросы и подначки — будто глухой. Не похоже, что он узнал Рената с Ломцом. Но, что самое удивительное, он не выглядел ни испуганным, ни даже самую малость обеспокоенным. Единственным проявлением хоть каких-то эмоций с его стороны был внимательный взгляд, которым он провожал свою спутницу, поспешно удалявшуюся с места происшествия. Ломец и его команда на девчонку не обратили внимания, пусть идет, им сейчас не до того. И лишь когда девушка скрылась за углом, мужик снова неторопливо перевел ровный, ничего не выражающий взгляд на окруживших его парней.

Это бронебойное спокойствие подействовало на нападавших как-то обескураживающе, и неприятное сомнение противным холодком пробежалось по их спинам. Однако явное и значительное численное преимущество вселяло в них уверенность в исходе драки, и потому, не мешкая далее, они скопом навалились на стоявшего перед ними парня.

И уже через несколько мгновений обнаружили, что «жертва» извлекла откуда-то огромный тесак, больше похожий на короткий меч, умело расчистила вокруг себя пространство, а потом принялась уверенно резать нападавших.

Ренат осел на землю, держась рукой за пораненное плечо, Бюргер тихонько подвывал, с ужасом разглядывая хлещущую из ноги кровь, Эдик спешно похромал к машине, за которую уже спрятался Димон, а сам Ломец осторожно ощупывал заплывающий глаз. И снова, в который уже раз за последние несколько дней, значительное численное преимущество вдруг перестало казаться Ломцу таким уж бесспорно решающим залогом победы. Более того, перебинтованный Ломец со всей ясностью и обреченностью осознал, что скрутить этого урода им не светит. Он один разделается с ними со всеми, как бы ни желал не соглашаться с этим элементарный здравый смысл, уверяющий, что у одного против пятерых шансов просто нет. Похоже, единственный способ расправиться с этим кексом — пристрелить.

Пристрелить просто руки чесались, но на этот счёт Хохлома выразился совершенно ясно — никаких несанкционированных убийств, ему лишней головной боли не нужно… Драка, тем временем, неумолимо приближалась к ставшей для Ломца последнее время закономерной развязке — ещё немного, и все они будут валяться на земле, мордами в асфальт.

Однако до этого дело не дошло. Из-за угла вырулил серенький фургончик и бодро взвыл, замигав синими и красными огнями на крыше, и Ломец почти обрадовался его появлению.

— Давайте, давайте, быстренько, дружно, один за другим, — деловито командовали полицейские, явно довольные тем, что драчуны не в той кондиции, чтобы оказывать сопротивление.

Единственное беспокойство у стражей порядка вызывала недавняя «жертва» нападения, потому как в ответ на «Эй, ты, ножик свой брось на землю, да?» он и не подумал выполнять приказ, и лишь с такой свирепой рожей взмахнул своей железякой, что менты немедленно схватились за оружие.

Вид пистолетов на парня подействовал: свой жуткий нож он опустил и позволил себя разоружить и надеть наручники.

Однако, даже скованный, он вызывал опасение у несостоявшихся нападавших. Уже испытавшие на собственной шкуре, каковы умения этого странного типа, они дружно затребовали не сажать его вместе с остальными.

Полицейские только поржали в ответ.

И пришлось неудачливым мстителям изо всех сил стараться держаться подальше от своей недавней жертвы. В тесном трясущемся пространстве фургончика выполнить эту задачу оказалось затруднительно, и потому, за неимением лучших альтернатив, парни были вынуждены трогательно жаться друг к другу, забившись в дальний угол патрульной машины.

В полицейском отделении у покалеченных в недавней драке парней изъяли документы и личные вещи, составили описи и протоколы, проигнорировали их вполне искренние просьбы «Товарищ начальник, нам бы в больничку» и посадили их в «обезьянник». Вскоре туда же привели и мужика, что их отделал — у того не было с собой документов, и его задержали для установления личности.

Сидя на холодном полу, Ломец тихо зверел. Хохлома и так на него злится, а когда узнает и об этом приключении, Ломцу точно не сдобровать. Одно утешает — Бюргер сел в лужу вместе с ним, так что вряд ли именно он теперь потеснит Ломца с позиции правой руки Хохломы. А гомик этот, хотя сейчас уже ясно, что никакой он, конечно, не гомик — урод. И приятель его, тот кекс, который его первый раз отделал — тоже урод. Именно после встречи с этими двоими и началась у Ломца чёрная полоса.

За решеткой «обезьянника», тем временем, нарисовалась упитанная мятая морда, смутно показавшаяся Ломцу знакомой. И хотя у него не водилось приятелей среди полицейских, он всё-таки решил приглядеться. И почти немедленно воскликнул, признавая в этой морде своего давнего дружка:

— Пингвин, ты?!

Упитанный полицейский равнодушно посмотрел на него, потом вздрогнул, воровато оглянулся и, подойдя к решетке, тихо спросил:

— Серёга? Ломцев?

— Ага, — осклабился Ломец и расплылся в широкой улыбке: — Это как же ты докатился до такой жизни?

Пингвин, а официально — старший сержант полиции Антон Агапов, смущенно пожал плечами и тихо ответил:

— Да вот как-то так. А что — тут неплохое место, и прикрытие нормальное, и доход приличный, на сытую жизнь хватает… Ну, а ты, ты-то как?

Ломец невесело ухмыльнулся:

— А что, не видно — как?

— Ну, это-то как раз видно, — захихикал полицейский.

— Пингвин, слушай, а нельзя нас всех как-нибудь по-тихому отсюда выпустить, а? Мы в накладе не оставим, зуб даю.

— Выпустить? Щас прошерстим, — закивал Пингвин и удалился.

Вернулся он через полчаса и сообщил, что всё путём, но с Ломца причитается дежурному, составившему протокол, патрульным, участвовавшим в его задержании, ну, и ему, Пингвину.

Сумма оказалась более чем божеской. Можно сказать, вообще почти бесплатно отделались, так как отпускали их под честное слово, потому что столько налички у парней с собой, разумеется, не было.

— А этот — не ваш? — спросил Пингвин, указывая на безразлично сидящего в камере «пострадавшего». Облокотившись плечом о стенд, украшенный портретами находящихся в розыске людей, в центре которого красовалась ксерокопия с огромной суммой, обещанной за поимку какого-то сбежавшего из больницы психа, он задумчиво протянул: — Что-то рожа мне его знакома…

— Не наш, — отмахнулся счастливый Ломец.

Впрочем, радость от освобождения скоро сменилась беспокойством. Едва только Ломец получил обратно изъятые при задержании вещи, он обнаружил аж две смс от Хохломы, срочно вызывающего его на общий сбор к «Сёстрам Хилтон».

Первое сообщение пришло почти два часа назад. Ломцу было страшно представить, в каком бешенстве будет Хохлома из-за такого серьезного опоздания. Правда, обычно старшак не орал, и в ярости его никогда не видели. Но порой мелькало в прозрачных глазах Хохломы что-то такое дикое и безумное, отчего пробирало до костей, и никому не хотелось оказаться свидетелем того, как это нечто вырвется однажды на свободу.

* * *

Голова у Илья не просто раскалывалась — казалось, она была зажата раскаленными, сжимающимися все туже металлическими обручами, и черепная коробка должна вот-вот треснуть, как переспелый арбуз. Любое движение отдавалось болью во всем теле, свет резал глаза, стоило лишь только самую малость приподнять веки. Горло пересохло, рот был словно забит песком, кровь пульсировала в переносице.

Илья глухо застонал и попытался перекатиться на бок. Лучше бы он не просыпался! Что произошло?

Воспоминания о прошедшем дне как-то смазались и перепутались. Кажется, он вчера жаловался на температуру и насморк… Да не мог его так скрутить какой-то грипп. И вообще — от банальной простуды так не выворачивает. Даже с похмелья — и то легче.

Илья помнил, что приходил Ян с лекарством. Потом ему стало легче, а после… После начинался туман.

Была битва. Да, точно, была.

Кажется, он сражался. Кажется, убивал.

Долго ли шла битва? Чем она завершилась?

Сколько он проспал? Это всё тот же день — или уже следующий?..

Потребовалась, казалось, целая вечность, чтобы сесть, и еще столько же — чтобы всё прекратило кружиться перед глазами. Затем Илья медленно, стараясь не шевелить головой, оглядел палатку. Взгляд наткнулся на кувшин с водой.

Мозг впервые с момента пробуждения подал сигнал, не связанный с болью: «Вода!» Пересохшее горло спазматически сжалось. Да, ему нужна вода. Много воды. Черт возьми, да он же просто погибает от жажды!

Но кувшин находился аж в противоположном углу палатки. Сейчас преодоление этого расстояние для Ильи было сродни путешествию с Калининграда на Камчатку — он с трудом удерживался в сидячем положении.

Позвать кого-нибудь на помощь?

Нет. В туманной глубине слабым колокольчиком прозвенело напоминание о том, что он здесь — вместо Ахилла, и демонстрировать подобную слабость подчиненным никак не стоит. Кроме того, Илья не был уверен, что сможет издать достаточно громкий звук, чтобы его услышали снаружи.

Словно подстёгнутый отчаянной жаждой, мозг подсказал: «Брисейда».

Точно, девчонка всегда в палатке!

Илья, по-прежнему стараясь не поворачивать шею, обвел глазами внутренности шатра. Увидел Ахиллову пленницу, как обычно, свернувшуюся в клубочек в углу. Она настороженно наблюдала за ним и вздрогнула, встретив его взгляд.

— Воды, — прохрипел Илья.

Девчонка метнулась за кувшином. Трясущимися руками Илья взял протянутую плошку, выпил в два глотка и прохрипел:

— Еще.

Он осушил почти два кувшина, прежде чем почувствовал, что, наконец, напился. В голове немного прояснилось, чуть отступила боль. Теперь можно попытаться восстановить события вчерашнего дня.

Как раз в этот момент в палатку заглянул Ян.

— Проснулся? — поинтересовался он, и, не дожидаясь ответа, всунул ему в руку таблетку: — Пей.

Илья с усилием протолкнул таблетку в горло и откинулся на постель. Ян присел рядом, внимательно оглядел Илью и осторожно поинтересовался:

— Что, плохо?

— Очень, — выдохнул Илья. — Куда хуже, чем вчера.

— Хуже?

— Намного… Что это за заразу такую я подхватил?

— Не знаю. Но разлеживаться тебе нельзя — намечается очередная битва.

— Ян, я пошевелиться не могу — перед глазами карусель.

— Сейчас лекарство подействует, и все пройдет.

— Меня вчера никто по черепу не приложил?

— А что?

— Да просто голова раскалывается.

— Нет, сегодня утром ты отделался несколькими мелкими порезами, так что всё нормально. Лежи, приходи в себя.

«Всё-таки медики нашего техцентра знают, что делают», — подумал Илья уже через несколько минут. Лекарство действовало очень быстро; боль и неприятные ощущения уходили, всё тело наполняла блаженная легкость. И прояснялась память.

— Слушай, Ян, а что это я так в драку лез? — спросил Илья, вспомнив последнюю битву.

— Давно пора, — проворчал конквестор и почему-то отвёл взгляд. — Глядя на тебя, греки так завелись, что, наконец-то, разбили троянцев. Так что вызов Гектора на поединок можно ненадолго отложить, радуйся.

Илья задумчиво кивнул. Что-то не давало ему покоя. То, как он яростно кидался в самую гущу битвы, как старался убить — а теперь Илья отчетливо помнил, что старался именно убить — всё это было совсем не похоже на него. До сегодняшнего дня, как ни пытался он вызвать такой необходимый для успеха их операции буйный запал перед сражением, у него раз за разом ничего не выходило. А сегодня вдруг, ни с того, ни с сего получилось, и он даже не может вспомнить как.

Ян, тем временем, незаметно вышел. Устав гадать о причинах странного утреннего состояния, Илья медленно сел, потом осторожно встал. Потянулся.

Поразительно — боли, которая скручивала его всего полчаса назад, не осталось и в помине. Более того — Илья понял, что чертовски голоден. Что там у него есть? Как обычно — пресные, жёсткие лепешки, козлятина, рыба. Сойдет.

Илья жевал жадно, словно не ел несколько суток, удивляясь своему зверскому аппетиту. Сметя все, что было на блюдах, понял, что лишь слегка утолил голод. Обшарил палатку ищущим взглядом на предмет еще чего-нибудь съестного — и наткнулся на старательно вжимавшуюся в темный угол Брисейду.

Как ни прятала она от него лицо, Илья успел заметить кровоподтеки.

— Кто это тебя так? — сердито нахмурился он, подходя к ней поближе.

В глазах девчонки показался откровенный ужас, и она попыталась отползти от него подальше.

Илья присел перед пленницей на корточки, разглядел теперь ещё и огромные синяки на тонких загорелых предплечьях и как можно мягче попытался ещё раз:

— Кто это с тобой сделал?

Брисейда опустила голову и промолчала. Илья заметил, как по её щекам поползли слезы, осторожно приподнял девчонку за подбородок и тихо, но настойчиво повторил:

— Кто?

Отчаянно зажмурившись, отчего слезы по щекам покатились быстрее, Брисейда выдохнула всего одно короткое слово:

— Ты.

— Что?.. — начал было Илья, а затем в голове словно рухнула плотина милосердного густого тумана, и хлынули воспоминания.

Вот он врубается в самую гущу троянцев. Без колебаний вонзает меч в чей-то живот, вонзает поглубже, словно желая убедиться, что враг уже точно не выживет. Хладнокровно перерезает кому-то горло. Кричит, переполненный безумной яростью, и глаза его застилает колышущаяся багровая пелена.

Вот он возвращается обратно в лагерь. В крови кипит злость и буйное нервное возбуждение. Греки приветствуют его восторженными криками, но не приближаются, и даже мирмидоны держатся от него подальше…

Вот он заходит в палатку и видит Брисейду. В её глазах — страх, и это почему-то приводит его в неописуемое бешенство. Он грубо хватает её за руку, швыряет на пол. Она что-то кричит, пытается вырваться…

Звук тяжелой пощечины. Треск рвущейся ткани. Тихие всхлипы. Звериное рычание… Его рычание!

Илья потрясенно отшатнулся, потом вскочил на ноги, перепугав резким движением Брисейду, и в ужасе замотал головой.

Нет.

Нет, нет, нет! Он не мог!..

Показалась вихрастая голова Патрокла.

— Войска выстроились уже. Все ждут тебя, Ахилл, — коротко сообщил он.

Илья, не оборачиваясь, кивнул. Медленно, не отводя взгляда от Брисейды, поднял доспехи, облачился в них, взял оружие. Шатаясь, словно пьяный, вышел на все еще раскаленный, хоть солнце уже и садилось, пляж.

Не думать! Только не сейчас!

Путь к выстроившимся армиям занял, казалось, вечность. Но когда началась битва, Илья забыв обо всем на свете. В бою жизнь поразительно упрощается и сводится всего к двум вещам — нанести удар и уклониться от удара.

Да, так куда проще. Можно хотя бы на время убежать от воспоминаний о том, что он сделал с Брисейдой. Воспоминаний, которые, Илья был в этом уверен, еще долго будут преследовать его.

* * *

Алессандра заметила Арагорна почти сразу же. Быстро справилась с удивлением и отвернулась. Но Арагорн не позволил этой демонстрации чувств помешать ему сделать то, что он намеревался. Он подошёл к креслу девушки и присел рядом, прямо в узком проходе.

— Привет.

— Что ты здесь делаешь? — процедила она, смерив его по-королевски холодным взглядом.

— Не поверишь — по работе.

— Не поверю.

— Я и впрямь лечу по работе, — с нажимом повторил он, опасаясь в ответ вопроса «Что же это у тебя за работа». — И прийти к тебе после финала не смог тоже из-за работы. У меня был срочный вызов. Как тогда, ну, помнишь, тем утром в «Марриоте», когда мне пришлось срочно уйти?

Девушка выразительно молчала.

Арагорн вздохнул.

— В жюри конкурса я оказался совершенно случайно. Тот, кто должен был судить, не смог принять участие и предложил своё место моему брату, они с ним знакомы. Вот так мы и попали в жюри. Там я увидел тебя и понял, что очень хочу с тобой познакомиться. Но по правилам жюри запрещено общаться с участницами. Я не хотел ждать до окончания конкурса, потому и пришел на ту пресс-конференцию, помнишь? Притворился одним из ее участников, представился фальшивым именем, чтобы меня никто не узнал… Я собирался всё тебе рассказать, но… как-то не получалось. Сначала я боялся твоей реакции, потом к слову как-то не приходилось, а то и вовсе был неподходящий момент. Вот в итоге я и дотянул до того, что ты узнала так, как узнала. И мне очень жаль, что всё вышло именно так.

Арагорн умел быть убедительным. Сейчас он сделал ставку не столько на доводы, сколько на эмоции, и надеялся, что не прогадал.

Алессандра колебалась.

— И что в твоих рассказах о себе — правда? — уже несколько мягче спросила она.

— Почти все, — не моргнув глазом, ответил Арагорн. — Кроме имени, конечно. Ах, да, и очки я не ношу, это было для конспирации. И Гринпис меня на ту пресс-конференцию не посылал — я сам пришел. Но всё остальное — чистая правда. Всё.

Под «всё» Арагорн имел ввиду вполне конкретные вещи и рассчитывал, что Алессандра поймет намёк — он говорил о его отношении к ней.

Наверняка, девушке это было ясно. Но отреагировала она едва ли не худшим в сложившейся ситуации образом — приподняла тонкую бровь и осведомилась:

— Хочешь сказать, ты и впрямь неравнодушен к проблемам экологии?

«Ну почему эта тема поднялись именно сейчас!» — вздохнул про себя Арагорн. Хуже было бы только если она спросила бы, что у него за работа…

Снова соврать? Откровенно говоря, будь на месте Алессандры другая девушка, он бы так и сделал — не задумываясь. Но не в этот раз. Арагорн не загадывал на будущее, но он знал, что был бы совсем не прочь завязать с Алессандрой серьезные отношения, и именно потому продолжать врать никак не хотел. С другой стороны, ведь не скажешь же ей: «Твоя экология беспокоит меня меньше всего на свете».

— Я очень хотел с тобой познакомиться, и экология казалась мне самой удобной для этого темой, — глядя девушке прямо в глаза, честно ответил он и, улыбнувшись, добавил: — Не надо винить мужчину за то, что он хочет произвести впечатление на понравившуюся ему женщину.

Совсем не поддаться обаянию этой улыбки и произнесённых слов у Алессандры не вышло. Но и сдаваться так просто она не собиралась. Нахмурилась и постаралась выдержать сухой тон:

— Я допускаю, что ты говоришь правду, но ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что после произошедшего у меня нет оснований тебе верить.

Арагорн несколько мгновений внимательно изучал выражение глаз девушки, а затем, удовлетворённый тем, что увидел, кивнул, поднялся и спокойно сказал:

— Не сомневаюсь, у меня еще будет шанс доказать тебе, что мне верить всё-таки можно. И не просто можно, а стоит.

Алессандра промолчала в ответ.

Арагорн вернулся на своё место, приготовившись к скучному полёту.

Вышло совсем по-другому — некоторое время спустя в салоне самолёта завязалась оживлённая беседа. Оказалось, что Джейк с Карлосом были ООНовцами, представителями Всемирной Продовольственной Программы, и, разумеется, общие темы для разговора у них с Алессандрой нашлись легко.

Арагорн, прислушиваясь к активно ведущейся беседе, невольно задумался. Насыщенная жизнь наёмников забрасывала их с братом в самые разные уголки планеты. Работа конквесторами в «Бастионе» приводила их в самые разные места и времена. Но, по большому счёту, люди везде были одинаковыми — и в древности, и в настоящем, и в Сибири, и в Африке. Они жили в своем небольшом мирке, пеклись о своих личных проблемах, а о чём-то большем беспокоились только тогда, когда это большее стучалось в их дверь. Конечно, в разгары войн и восстаний прошлого и настоящего доводилось ему встречаться и с геройством, и с самопожертвованием, и с благородством. Но люди вроде Алессандры или этих ООНовцев, так искренне, так глубоко озабоченные проблемами, не касающимися их лично, ему, кажется, ещё не попадались.

Только если все разговоры о серьёзных экологических проблемах планеты, пусть даже и из уст прекрасной бразильянки, оставляли Арагорна равнодушными, то истории, которыми делились активисты Всемирной Продовольственной Программы, были ему близки и понятны. Может быть, потому, что Джейк с Карлосом обладали даром талантливых рассказчиков. А, может, потому, что многое из того, о чём говорили ООНовцы, Арагорну с братом довелось увидеть лично. Детей, поседевших от голода. Матерей, варивших камни, чтобы обмануть засыпающих малышей видом готовящегося «ужина». И стервятников, терпеливо следующих за похожими на скелеты, но ещё живыми людьми…

— В Бразилии, конечно, всё далеко не так экстремально, как было в Судане в середине девяностых, — рассказывал высокий блондин Джейк о проекте, который привёл их в Южную Америку. — Но люди всё равно голодают. И умирают от болезней, вызванных плохим питанием. В Бразилии недоедает более двадцати миллионов человек, и когда я говорю «недоедает», я имею ввиду, что у них нет денег на то, чтобы питаться даже один раз в день. Нам удаётся кормить около четырех миллионов семей, но этого все равно недостаточно.

— Вы для этого сюда и прилетели — расширять сферу гуманитарной помощи? — уточнила Алессандра.

— Если бы, — развёл руками кругленький смуглый Карлос. Переглянулся с Джейком и признался: — Несколько месяцев назад один из очень уважаемых банков Бразилии предложил нам дельную программу борьбы с голодом в штате Мараньян. Мы перечислили весьма значительную сумму в поддержку этой инициативы. Но, как оказалось, средства так и не были потрачены по назначению. И мы летим выяснять, что случилось.

— Ох, не надо бы им говорить вслух об этих вещах, — тихо прошептал следящий за разговором цыган на ухо Арагорну. — За такие деньги ведь убьют и не посмотрят, что они из международной организации.

Арагорн задумчиво кивнул. Теперь ясно, почему эти двое летят частным рейсом, да ещё и вместе с делегацией победительницы конкурса красоты для прикрытия, и почему секьюрити всполошились при виде нежданных пассажиров — его и Лекса — в самолёте. Люди, укравшие большие деньги у ООН, примут все меры для того, чтобы проверяющие не добрались до пункта назначения. А Джейку с Карлосом вообще надо бы молчать о цели поездки. И не только частным рейсом лететь, но ещё и охрану с собой взять, она бы им не помешала…

Как обычно в таких делах, Арагорн оказался прав.

* * *

Поздними вечерами парковка у «Сестёр Хилтон» и примыкающей студии всегда пустовала, однако сегодня в тишине и пустоте, окружающих одноэтажное здание, таилось что-то настолько жуткое, что это почувствовал даже Ломец. Нервно сглотнув, он медленно вытащил из бардачка пушку, машинально отметив, как скользит гладкий металл в его мигом вспотевших руках. Оглянувшись, заметил, что лица его товарищей тоже были напряжены до предела.

Плотная темнота покрывала первый этаж, и только размеренно мигал над дверью одинокий зеленый огонек сигнализации. Подозрение, что случилось что-то серьезное, превращалось в уверенность.

Ломец пошарил рукой по стене, разыскивая выключатель. Вздрогнул и на секунду зажмурился — свет спрятанных в темных потолках ламп, продуманно освещавших выставленные картины, показался ему ослепительным. Когда глаза немного привыкли, он почти сразу обнаружил признаки пронесшейся в «Сёстрах Хилтон» катастрофы — чёрные полотна, развешенные по стенам, перекошены, а то и вовсе сорваны.

На входе в студию — застывшее тело. Внутри — перевёрнутые мольберты, разбросанные по полу холсты и лужицы разлитых красок. Осколки. И запах. Запах отстрелявшего оружия. И крови.

Ломец недоверчиво покачал головой. Хохлома всегда отличался разумной осторожностью и рисковал весьма продуманно. Именно за это Ломец так ценил своё место — где ещё тебе обломится столько бабла всего-то за то, чтобы найти и изъять какое-то ценное старьё?

Хохлому в разгромленной студии он увидел не сразу. Тот обнаружился на высоком стуле перед мольбертом у окна; голова бессильно откинута, руки безвольно висят вдоль тела.

Ломец обернулся.

Ренат и Эдик с Димоном стояли позади него и одуревшими испуганными глазами оглядывали разгромленную студию. Они росли на рассказах и детских воспоминаниях о репортажах про беспредел девяностых, втихаря мнили себя крутыми пацанами, повидавшим кое-чего на своем веку, и сейчас, в студии, где пахло кровью и отстрелявшим оружием, отчётливо поняли, насколько наносная вся их крутизна.

Ломец остался спокоен — он служил в горячей точке и видел смерть.

Он долго смотрел на ошалевших парней, потом медленно обвел взглядом студию, остановился на Хохломе. Он не испытывал каких-то особо тёплых чувств к старшаку, не был к нему привязан и не брал его за образец для подражания. Более того, раньше он презирал всяких там мазил и прочих придурков, страдающих ерундой под названием «искусство»; он их и за людей-то не держал, в его внутренней иерархии они находились где-то между педиками и лохами. У старшака были странные повадки, недостойное хобби и внешний вид, за который, не знай его Ломец и встреть где-нибудь в переулке ночью, обязательно бы наподдал. Кроме того, Хохлома никогда не сидел, так что по старым понятиям и уважения-то не заслуживал.

Только вот не зря эти понятия постепенно становились старыми. Раньше выше вора в законе, казалось, и быть никого не могло. Но что-то менялось в стране; молодёжь начинала больше уважать не за число ходок, а за способность их избежать. И за способность делать деньги. И за умение при этом оставаться на свободе и вести хотя бы внешне законопослушный образ жизни. И Ломец тоже, едва ли не против воли, уважал Хохлому за умение вести дела. А ещё немного побаивался — порой в прозрачных глазах старшака вспыхивало что-то такое бешеное, буйное и дикое, что заставляло Ломца ёжиться.

Анализировать свои эмоции Ломец никогда не пробовал. И сейчас он не размышлял о том, отчего так противно вдруг заныло у него в груди. Он знал только одно — в том, что здесь произошло, есть что-то неправильное. Настолько вопиюще неправильное, что откуда-то из глубины поднималась волна самой настоящей звериной ярости.

Подбородок у Ломца напрягся, стал квадратным, а глаза превратились в узкие лезвия. В голове назойливо вертелась фраза из старого фильма, название и содержание которого он давным-давно позабыл. Но единственная всплывшая фраза оказалась очень кстати.

— Мы отомстим, — произнес Ломец, чеканя каждое слово. — Не знаю как, но мы страшно отомстим.

Именно в этот исполненный подлинного драматизма момент тихо, но протяжно застонал Хохлома.

* * *

Когда Илья пришел в себя, то обнаружил, что он сидит в шатре Ахилла и неотрывно смотрит на тлеющие в высоком треножнике угли. От вечернего боя в памяти остались лишь обрывочные воспоминания, больше похожие на случайный набор кадров, и два неглубоких, но болезненных пореза на предплечье. Илью знобило и тошнило, голова кружилась, и ему казалось, будто он только что очнулся после то ли бреда, то ли сна, то ли короткого помутнения рассудка… Да что же за заразу такую он подцепил?

Порывшись в вещах, Илья нашел оставленное Яном лекарство, проглотил ещё одну таблетку и снова уселся у треножника.

— Ничего не помню, — пробормотал он, сжимая руками голову.

Даже после тех редких попоек, в которых ему довелось принимать участие по молодости, с ним не случалось ничего подобного. Это его друзья-приятели довольно, будто о чем-то приятном, рассказывали, как просыпались у мусоропровода в чужом подъезде, и с гордым видом сообщали, что не помнят ровным счетом ничего. Но не он — он всегда помнил, что происходило. А тут на тебе — два раза за день.

Слишком много для одного дня…

Слишком много, чтобы быть случайностью…

Чья-то рука откинула полог шатра, послышалось осторожное покашливание — и Илья потерял мысль. Нехотя обернулся и увидел, что у входа на аккуратно расстеленном плаще лежал труп какого-то парня. В неровном свете костра тот казался совсем юным, едва ли не подростком.

— Кто это?

— Троил, сын Приама, — подсказал ту же появившийся Патрокл.

— А кто его?..

Если Патрокл и удивился, то ничем своих чувств не выдал.

— Ты.

Илья едва было не спросил — как, но вовремя удержался. Не надо давать мирмидонам лишнего повода для подозрений. И так уже то, что в нем до сих пор не признали фальшивку, равносильно чуду — не стоит без надобности испытывать судьбу.

— И чего он тут лежит?

— Мы твоих распоряжений ждём.

Так, что там полагается делать с трупами врагов? Илья поднапрягся, но, как ни старался, не вспомнил из «Илиады» никаких подробностей касательно Троила. Зато вспомнил, что делал Ахилл с трупом Гектора, и поморщился. Конечно, в конце концов, Ахилл вернул тело старшего сына Приаму. Может, ему Троила прямо сейчас и отправить? А заодно — Брисейду…

Мирмидоны молчали и терпеливо ждали распоряжений своего предводителя.

В голове болезненно пульсировала какая-то жилка, мешала думать. Не хотелось принимать никаких решений, даже самых пустяковых. Хотелось, чтобы, наконец, все оставили его в покое! Хоть на минуту!

Илья буркнул «Потом» и отвернулся, надеясь, что больше его донимать не будут. Однако Патрокл продолжил:

— Ахилл, тут ещё кое-что. Тебя дожидаются давно уже.

— Кто?

— Посланники из Трои.

— Из Трои? — обречённо вздохнул конквестор. Похоже, лекарство ещё не подействовало, потому что в голове по-прежнему противно шумело, и думать, принимать какие-то решения совсем не хотелось. Хотелось лечь и отключиться. Но он, к сожалению, не у себя дома, и он не может послать всех к чёрту. — Ведите, — со вздохом согласился Илья.

Несколько минут спустя четверо мирмидонов ввели в шатер двоих крепких, загорелых троянцев в воинских доспехах и закутанную в широкий хитон невысокую фигуру с лицом, спрятанным под капюшоном.

— Паммон, Полидор, — коротко представились троянцы, глядя в спину сидящего у огня прославленного греческого героя. Не дождавшись никакой реакции, добавили, поясняя: — Мы сыновья Приама.

— Это сколько же у вашего папаши сыновей? — вяло полюбопытствовал Илья и нехотя обернулся. Ему доводилось слышать, будто правитель Трои за свою жизнь наплодил больше полусотни детей — и вот теперь есть шанс узнать, правда это или нет.

— Много, — равнодушно пожал плечами тот из них, что повыше, Паммон, и немедленно приступил к делу: — Наш отец, повелитель Илиона, отправил нас к тебе с предложением о перемирии.

— Не к тому он вас отправил, — покачал головой Илья. Видимо, лекарство начинало действовать, потому что в голове прояснялось, и он уже чувствовал, как прибывают и силы, и энергия. — О перемирии — это вам к Агамемнону.

— Что Агамемнон? — презрительно скривился Полидор. — Разве это он вселяет ужас в сердца наших воинов на поле боя? Греки сражаются храбро только тогда, когда с ними бьешься ты. Без тебя они разбегутся, как овцы перепуганные. Ты же, Ахилл, четверых наших братьев уже положил, а тело пятого сейчас за пологом твоего шатра лежит.

«Четверых? Когда это я? Хотя, если их и впрямь около пятидесяти по полю боя шастает…»

— И вот наш отец, повелитель Илиона, прислал нас сюда просить тебя не участвовать более в боях. Зачем тебе город? Всем известно, что золото тебе не нужно, что не ради богатства ты бьешься — только ради славы. А ей ты себя уже покрыл. Отойди от боев, и отец наш отдаст тебе дочь свою, Поликсену, — закончил Полидор и вытолкнул перед собой до этого момента стоявшую позади них фигуру. Сдернул с её головы капюшон, и по белой ткани хитона рассыпались длинные русые пряди, скрывая лицо.

На долгую минуту в шатре воцарилась глубокая тишина.

«Можно гарем открывать, честное слово», — хмыкнул про себя Илья. Везет же Ахиллу — на него со всех сторон так и сыплются царские жены и дочери: сначала Брисейда, потом предводительница амазонок, затем дочка Агамемнона, хотя он её и не видел, теперь вот — дочь Приама… Было бы смешно, если не было бы так грустно.

Неправильно истолковав молчание Ильи, Паммон подошел к девушке и, бесцеремонно схватив за волосы, запрокинул голову, чтобы Илья мог оценить лицо. Поликсена крепко зажмурилась.

— Неужели не нравится?

Илья по-прежнему молчал, задумчиво глядя на дочь Приама.

Не заметивший на лице прославленного воина ни следа интереса, Паммон потянулся к фибуле, скрепляющей концы хитона на плече девушки.

— Хватит, — резко приказал Илья. — Уходите. И тело Троила тоже можете забрать.

Братья переглянулись.

— Так ты принимаешь предложение нашего отца?

— Я подумаю.

— И когда нам твоего ответа ожидать?

«Да когда же они, наконец, уберутся?», — внезапно вскипел Илья. — «Что им ещё от меня надо?»

— Не знаю, — раздраженно передернул плечами он. — Через несколько дней я пришлю вам кого-нибудь, мы встретимся и поговорим.

Троянцы, как по команде, склонили головы и развернулись.

— Эй, вы ничего не забыли?

Сыновья Приама непонимающе уставились на Илью.

— Сестру свою забирайте.

Илья заметил, что Поликсена подняла голову и с надеждой уставилась на братьев.

— Она остается тебе, — покачал головой Паммон.

— Я же сказал, что ещё ничего не решил.

— Пусть будет она у тебя в залог наших намерений.

«Да что это, чёрт побери, такое?» — взвился Илья, вскочил на ноги и яростно рявкнул:

— Я сказал — забирайте сейчас же!

Шатер опустел.

Илья, тяжело дыша, смотрел на тлеющие угли треножника.

Что с ним происходит? Откуда эта злость, эти непонятные вспышки ярости? Почему его всё так раздражает?

Снова накатила волна слабости и усталости. Илья тяжело опустился на жёсткий дифф и натянул на себя пару шкур — его знобило.

«Я просто простыл, — сказал он сам себе: — Я отосплюсь, и мне станет лучше».

Ему казалось, что до прихода сыновей Приама он думал о чём-то важном… что почти понял что-то… Но никак не мог вспомнить, что это была за мысль.

* * *

Когда по отделению дежурил Пингвин, на происходящее в камере временного заключения обычно обращали мало внимания. Но в этот раз пришлось сделать исключение — уж очень подозрительная установилась тишина после громких криков и воплей.

Поправляя сползающий с круглого животика ремень, Пингвин не спеша направился к приемнику-накопителю. И застал там следующую картину.

На полу в живописных позах, будто игрушки, разбросанные небрежной рукой, валялись все визитёры отделения: два мелких драгдилера, один наркоман (впрочем, он валялся с тех самых пор, как его привезли), четверо местных драчунов, разбуянившийся сантехник из соседнего ЖЭКа, а также Корж с приятелями, доставленные сюда не по причине каких-либо нарушений, а исключительно с целью материальной выгоды, то есть выкупа.

И только двое не валялись на полу. Один, угрюмый молчаливый мужик, которого привезли сюда несколько часов назад с Серёгой Ломцевым, очень прямо сидел на скамье, а второй — Афоризмыч, бомж со щегольской бородкой и интеллигентным прошлым, сидел на полу, старательно вжимаясь спиной в решетку, и старался без надобности не шевелиться. Постоянного посетителя «отеля Обезьянник», как бич торжественно именовал отделение, Пингвин сегодня впервые видел протрезвевшим. Совершенно из ряда вон выходящее событие — щедро пересыпающий свою речь афоризмами Афоризмыч всегда находился в состоянии «выпимши».

Бесцеремонно ткнув носком тяжелого ботинка в прутья решетки, Пингвин спросил:

— Афоризмыч, чё такое?

Бич медленно, очень медленно повернул голову в сторону Пингвина и, не сводя глаз с молчаливого мужика, сидящего напротив, тихо сообщил:

— Головоломка была.

— А из-за чего?

— Как говорится, есть категория людей, которым кажется, что их недостаточно уважают, когда им не выказывают особого обожания.

Пингвин ткнул носком ботинка уже не в прутья, а в спину Афоризмычу. Ткнул без злобы — к бомжу в отделении привыкли, порой он их даже забавлял.

— Интеллигент, мать твою! Говори по-человечески!

Афоризмыч укоризненно посмотрел на «начальника» и сообщил:

— Интеллигенция есть ругательное слово.

Это Пингвин от бича слышал часто. Настолько часто, что даже запомнил авторство высказывания — Маяковский.

— По морде дать? — деловито осведомился он у бомжа.

Афоризмыч немедленно сообщил:

— Да вон тот мужик с Коржом не поздоровался, когда их сюда доставили. Ну, Корж и пристал: «Ты чё, не местный? Не знаешь, кто я такой?» А тот всё молчал и молчал. Вот так, слово за слово… Ну, то есть, не слово за слово, потому что вот он-то и слова не сказал, но Корж завёлся. А потом, как говорится, кровь ударила в голову одному, а пошла из носа у другого. Ну, то есть, у других.

— Почему у всех?

— Наверное, за компанию.

— А тебя тогда он почему не тронул, раз, говоришь, всех бил?

— Как говорится — зачем со мною драться? Я сам лягу на пол и сам сосчитаю до десяти.

Пингвин покачал головой и оценивающе осмотрел стонущих на полу ребят Коржа. Корж, хоть и был всего лишь шестеркой на побегушках, но зато на побегушках у очень значительной персоны. Потому, по сути, был не просто шестёркой, а шестёрищей. И ребята с ним ходили очень крепкие, уж что-что, а морду набить могли любому, не только группой, но и поодиночке — запросто.

— Значит, это он один их всех, да? — задумчиво переспросил Пингвин, предпринимательские инстинкты которого встрепенулись в пока еще неясном ему самому предвкушении, и принялся прогуливаться вдоль камеры. Смутная мысль все больше и больше облекалась в конкретную форму.

Нет, конечно, курочка по зернышку клюет, и тише едешь — дальше будешь — тьфу ты, Афоризмыч, всё-таки, пагубно влияет, уже и думать афоризмами начинаешь. В общем, основным принципом жизни Пингвина всегда была разумная осторожность: бери понемногу, жадность ведь и сгубить может. Корж, когда в себя придет, отстегнёт ему, Серёга Ломцев занесёт, да и за ночной разъезд он уже собрал себе кое-какую сумму. И вчера так было, и завтра так будет. Потихоньку, не спеша — так и наберёт себе на… На что он себе набирал, Пингвин не задумывался. Ему просто нравилось набирать — медленно, но верно. И мысль о рискованных безумствах никогда не приходила ему в голову, но тут…

Эх, была ни была, в конце концов, он ничем особо не рискует. По крайней мере, на первых порах. А потом видно будет. Правда, нужно бы сначала заручиться согласием будущего участника… Пингвин покосился на расцветающих синяками товарищей Коржа и на миг засомневался. Потом махнул рукой: довод в виде пистолета уговорит кого угодно.

Ещё немного посомневавшись, он достал сотовый:

— Это Агапов Антон звонит, из сто второго. Слушай, отборочные туры уже прошли или я ещё успею?.. Да у меня тут появился один кандидат на примете… Уже сегодня?.. Спортзал ПТУ? А где?.. Свиблово… В девять. Ладно, спасибо… Не знаю, сам посмотреть хочу — это, типа, тёмная лошадка… Ага, давай, до вечера… Эй, Афоризмыч, — задумчиво постучал Пингвин по решетке, убирая сотовый в карман, — Выдай-ка чё-нибудь этакое про риск. Ну, кроме шампанского, ясен пень.

— Когда терять нечего, можно рискнуть всем, Жан-Луи Лэ.

Мент поморщился:

— Нет, не подходит. Я буду рисковать осторожно.

— Без риска победив, без славы торжествуешь, Пьер Корнель.

— Придурок, — плюнул Пингвин.

— Будь осторожен, не попади под чужое колесо фортуны, Станислав Лем, — рискнул предположить Афоризмыч.

— Козёл, — раздраженно махнул рукой мент и в сердцах пнул ботинком решетку — в опасной близости от спины бомжа. Афоризмыч на всякий случай отодвинулся подальше. Пугавший его молчаливый мужик на него, вроде, внимания не обращал, а вот от «начальника» ему, того и гляди, сейчас достанется.

— Риск — благородное дело, — выпалил он.

— Вот, это мне уже нравится, — просиял Пингвин. — Кто-то из классиков?

— В некотором роде, — отозвался бомж-интеллигент. — Из кинофильма «Место встречи изменить нельзя».

* * *

Илья не столько заснул, сколько провалился в сюрреалистический бред, из которого не было выхода. Он плутал в ярких лабиринтах странных видений, его кружила карусель поразительно чётких галлюцинаций, и, казалось, эта горячка будет длиться вечно.

В себя конквестора привел чей-то настойчивый голос и ощутимая тряска.

С трудом открыв глаза, Илья увидел над собой лицо рыжего Патрокла. Тот что-то говорил; слова звучали для Ильи неразличимым набором звуков. Сколько он спал? До сознания дошло настойчиво повторяемое Патроклом «αγώνας» — битва. Ну, разумеется, битва — ради чего еще его бы стали беспокоить.

Илья пытался сосредоточиться, но у него никак не получалось. Беспричинное раздражение захлестывало волнами, и не дать им себя унести ему удавалось с большим трудом. Мысли путались, кости ломило. Голова, казалось, вдвое прибавила в весе. Одновременно она словно бы парила над землей, на какой-то непривычной высоте. Язык одеревенел, горло пересохло. Взмокли спина и руки… Да что же за болезнь такую он подцепил? Илья проглотил ещё одну из оставленных Яном таблеток и встряхнул головой, пытаясь прояснить мысли. Это уже явно не банальная простуда, это что-то куда серьёзнее. Нужно вернуться в Москву и сходить к врачу. Но прежде…

Прежде его ждала ещё одна битва.

Очередной провал в памяти — и Илья пришёл в себя уже на краю расчищенной площадки, облаченный в доспехи. Две армии столпились по краям импровизированного ринга, в центре его поджидал какой-то воин.

Больше всего на свете Илье хотелось плюнуть на всё, развернуться и уйти. Лечь и очень долго не просыпаться… Но уйти нельзя, нужно биться…

Кому нужно?

Ему — не нужно! У него кружится голова, его тошнит, и напрочь отсутствует координация движений. Но разве его спрашивают? Нет! Его отправляют сюда, к Трое, заставляют жить в ужасном смраде, спать на вонючих шкурах, жрать жёсткую козлятину и запивать ее кислым вином, разыгрывать из себя героя и подставлять шею под меч! А он, может, вовсе и не хочет геройствовать? Чёрт бы их всех побрал!..

Илья сам не заметил, как пришёл в состояние бешеной ярости. Стиснул ксифос, откинул только мешающий ему щит и тяжело, медленно, словно преодолевая давление толщи воды, зашагал к противнику.

Лицо троянца расплывалось перед глазами, превращаясь в размытое пятно. Илья с яростью замахнулся мечом…

Он не сразу осознал, что поединок закончен. Что-то тёплое слабо хлюпало в правой сандалии. Илья опустил взгляд. Кровь шла из пореза над коленом, заливалась под поножи, пропитывала ремешки. Носки сандалий упирались в тело троянца, уставившегося остекленевшими глазами в небо…

Как он добрел до шатра, Илья не помнил. Опять болела голова, снова тошнило, мышцы скручивали сильные спазмы. Илья проглотил ещё одну таблетку — они приносили хотя бы временное облегчение. Лёг на дифф, стиснул челюсти, стараясь перетерпеть боль, и гнал от себя просыпающийся страх — он подцепил какую-то серьёзную болезнь, иначе и быть не может. И если он подхватил её здесь, у Трои, то это может оказаться новая, точнее, древняя, давно вымершая и потому неизвестная в современном мире зараза. И от неё, может, и вовсе нет лекарств…

 

ГЛАВА 11

Если бы не деньги, Жанна и не подумала бы обращаться к главреду — сделала бы по-своему, а после поставила бы перед фактом. Но для успешной реализации возникшего у неё плана журналистке требовалась приличная сумма. Нет, проникнуть на подпольные бои без правил она и так сможет; что ей необходимо, так это не привлекать там внимания, а, значит, нужно сливаться с толпой и делать то же, что и они — делать ставки. Рисковать своими деньгами не хотелось, и Жанне пришлось применить всё своё красноречие, чтобы, выбрав для атаки на начальника тихий послеобеденный час, получить желаемое.

— Какие у тебя гарантии, что информация — подлинная? — скептически поднимал брови редактор.

— Гарантий нет. Но ведь мне ничего не стоит проверить. И если там и впрямь ничего нет, то и деньги будут целы.

— Ну а смысл? У нас газета развлекательно-информационная, и наш читатель покупает её вовсе не для того, чтобы ознакомиться с рассуждениями о социальных проблемах. Что ты там такого увидишь особенного? Парней из неблагополучных семей, студентов, которым позарез нужны деньги, вчерашних десантников и спецназовцев, несколько списанных спортсменов. Ну, может, пару смертельных исходов. Нашего читателя этим не проймешь, ему подавай чего-нибудь жареное и скандальное.

— Я не ради отборочных туров иду, — терпеливо поясняла Жанна. — Если повезёт, я раздобуду информацию о том, где и когда пройдет финал и постараюсь завязать связи, чтобы туда попасть. Вы себе хоть представляете, с каким размахом проводится подобное мероприятие? Вы понимаете, что там будет за публика? Наверняка среди них найдется немало известных людей — чем вам не жареное? Представьте себе заголовки на первой странице — респектабельный парламентарий такой-то проиграл полтора миллиона на подпольных боях без правил. Как вам это для сенсации? Но, конечно, финал — это мероприятие для избранных, одна только входная стоимость — чуть не моя годовая зарплата!

— Годовая зарплата? Да никакая статья окупит такие расходы! — возмутился редактор, в первую очередь среагировав на вопрос о деньгах. Всё остальное, сказанное журналисткой, дошло до него уже позже, и он снисходительно покачал головой: — Ах, ты на финал замахнулась! Ну-ну. Ты что, думаешь, одна такая умная? Думаешь, до тебя туда проникнуть никто из наших не пытался? Пытались, и не раз. Но ничего не вышло.

— Для того я и хочу пойти на отборочные туры — заведу полезные знакомства, — настойчиво повторила Жанна. — Если очень удачно заведу… точнее, разведу, так, может, и входной билет на финал мне… э-э… спонсор оплатит… Ну, что вам стоит, в самом-то деле? Мне всего-то немного надо, так, чтобы сделать несколько ставок по мелочи. А если я вообще ставить не буду, то привлеку к себе ненужное внимание.

Мало кто мог устоять под напором Жанны. Главному редактору это удавалось далеко не всегда.

В итоге журналистка с чувством глубокого удовлетворения получила в бухгалтерии выбитую из главреда сумму, экипировалась шпионски крошечным фотоаппаратом, спрятала диктофон в карман и отправилась по указанному одним из её информаторов адресу.

Положа руку на сердце, девушка не особо хотела присутствовать на предстоящем мероприятии — бои, да ещё без правил, её не привлекали. Но потенциальная сенсация куда важнее. Творческий кризис продолжался, и редактор уже намекнул ей, что пора бы раскопать настоящую историю, а не жалкие обрывки фактов, завернутые в беспочвенные догадки — юридический отдел давно задыхается под лавиной заведомо проигрышных судебных исков, и новые им не нужны.

Отборочный тур подпольных боёв без правил проходил вечером в холодном спортзале какого-то ПТУ на окраине. Около входа в неприглядное, казарменного типа здание, окруженное безликими многоэтажками, пристроилось несколько машин «скорой помощи». У дверей прибывающих встречали двое хорошо одетых расторопных молодых людей с навыками опытных распространителей ненужной продукции. Один из них очень вежливо спросил Жанну, куда она идёт, внимательно выслушал объяснения, и, помявшись, всё-таки посторонился.

Причину нерешительности юноши на входе Жанна вскоре поняла — она оказалась единственной женщиной среди зрителей и немедленно привлекла внимание всех собравшихся.

Журналистка внутренне поёжилась, но тут же жёстко себя одёрнула — не впервой, бывало куда хуже! Придав себе как можно более беспечный и независимый вид, она остановилась в холле напротив спортзала и достала тонкую сигарету. Вообще-то, девушка не курила, но порой, в силу самых разных причин, приходилось. Иногда — чтобы завязать знакомство, иногда — чтобы поддержать компанию, иногда — чтобы расположить к себе. Нередко — чтобы легче вписаться в окружение. Сейчас был как раз такой случай — многие вокруг дымили, не торопясь заходить в пока ещё пустой спортзал, и когда она закурила, на неё почему-то стали обращать меньше внимания.

Жанна неторопливо осматривалась. Зрителей собралось не меньше сотни, и новые всё подтягивались.

— Разрешите поинтересоваться, — вдруг услышала она вкрадчивый голос, — что на подобном мероприятии может делать такая очаровательная девушка?

Обернувшись, Жанна обнаружила мужчину, явно настроенного на то, чтобы вынести из кризиса среднего возраста максимум удовольствия. Представительный, ухоженный, с седыми висками и уверенным взглядом, в дорогом костюме и дорогих очках. Справедливо рассудив, что, имея спутника, она будет привлекать меньше внимания, чем если останется в одиночестве, Жанна откровенно оценивающе оглядела обратившегося и, решив, что на потенциального спонсора мужчина, может, и потянет, выбрала из арсенала своих тщательно отработанных улыбок одну, немного капризную и слегка вызывающую:

— Ищу новых впечатлений.

И улыбка, и ответ её новоявленному кавалеру понравились. Разумеется, цинично усмехнулась про себя Жанна, охотникам этой возрастной категории нужна как раз такая — по-юношески дерзкая и наивно уверенная в безотказности своих чар.

— В первый раз?

Журналистка кокетливо кивнула и опустила глаза, сделав вид, что её смутила двусмысленная интонация, с которой был задан вопрос.

— Тогда, быть может, мне стоит вас немного подготовить к тому, что нам предстоит?

«Нам предстоит», — ехидно отметила про себя девушка и, подпустив в голос игривости, промурлыкала:

— А у вас, значит, большой опыт?

«Самодовольный индюк», — прокомментировала она улыбку, в которой расплылся ее собеседник.

— Бои проходят по олимпийской системе, на выбывание, — покровительственно, с легким оттенком превосходства, принялся объяснять мужчина и повёл её в спортзал. Тот разделили на четыре равных квадрата, но там не было ни матов, ни натянутых канатов. — Побеждает сильнейший. Проигравшие нередко покидают арену на носилках, а не на своих двоих. Случаются и смертельные исходы — ведь правил никаких нет. Разрешается бить куда хочешь, кроме паха, и чем хочешь — кроме подручных средств. Нет допинг-контроля, нет разбивки на весовые категории, нет раундов — бьются до поражения…

Мужчина продолжал пространно объяснять порядки боев без правил, а Жанна, тем временем, с любопытством рассматривала подтягивающихся участников и не особо вслушивалась в слова навязавшегося ей кавалера.

Навскидку, участвовало около шестидесяти человек. Народ очень разный: от здоровущих перекачанных мужиков до щуплых подростков. Формы одежды нет, каждый был в том, в чем ему удобно — кимоно, трико, спортивный костюм, джинсы. Один был даже в широких атласных шароварах, подпоясанных ярко-алым кушаком. Ни дать — ни взять казак перед выступлением народного ансамбля песни пляски. Он-то что здесь делает?

— Штурм… Мясорубка… Петарда… Кривое седло… — доносилось от стойки регистрации.

Ясно. Имя — фамилия здесь никого не интересует, и паспорта не спрашивают. Нужны только боевые клички. Записывающий их парень, похоже, простору фантазии участников не удивлялся. Только скороговоркой раз за разом повторял:

— Если тебя покалечат, претензий никаких нет. «Скорая» отвезет тебя в больницу, но в протоколе напишут, что тебя подобрали избитого, на улице. Согласен?

Жеребьёвка проходила весьма незатейливо, если не сказать примитивно. Бумажки с именами участников бросили в пакет, менеджер боев вытаскивал их оттуда попарно и объявлял, кто с кем должен драться.

Навязавшийся спутник, представившийся, наконец, Игорем («Если вы, дорогая Жанна, не возражаете, давайте без церемоний — просто Игорь»), охотно комментировал происходящее, а журналистка делала вид, что он и впрямь открывает ей много нового. Может, уловка и стара как мир, однако это не умаляет ее эффективности — опыт Жанны доказывал, что многим мужчинам приятно, когда им заглядывают в рот. Кроме того, журналистка, делая свои символические ставки, успела разглядеть, каковы суммы ставок церемонного Игоря и укрепилась в своем решении, что этот состоятельный ловелас, уверенный в том, что пришла его вторая молодость, вполне потянет на её спонсора для предстоящего финала. Девушка поощрительно улыбалась и задавала уйму глупых вопросов, щекоча самолюбие спутника.

Начались бои — в четырёх частях спортзала одновременно. Жанна с трудом успевала следить за происходящим. В одном углу жилистый парень в синем спортивном костюме бросил противника на пол и попытался провести «гильотину», но его усилий не хватило, чтобы завершить бой — соперник вырвался, встал на ноги, захватил парня в клинч и ожесточённо бил его коленями и руками. В другом углу какой-то кикбоксёр (уроки встречи с Арагорном не пропали впустую, Жанна успела нахвататься кое-каких вершков касательно рукопашного боя и могла отличить не только боксера от каратиста, но и дзюдоиста от самбиста) бил мужика, по виду бывшего спецназовца, коленями с близкого расстояния, а затем захватил его в замок и обрушивал удары сзади до тех пор, пока тот не потерял сознание. В третьем углу здоровенный качок нанёс жёсткий верхний правый прямо по уху соперника в белом кимоно, отчего тот упал на пол, а когда здоровяк последовал за ним, чтобы добить, парень в кимоно изловчился и ткнул ему пальцем в глаз… Бои без правил, здесь можно почти всё. В четвёртом углу медики уносили нокаутированного, а его место уже занимал тот самый «казак» в атласных шароварах, и через несколько минут стало ясно, что гопак — это не только народный танец, но ещё и боевое искусство. Правда, больше красивое, чем эффективное — выделывая какую-то зрелищную фигуру, «казак» пропустил апперкот.

Пахло потом и нашатырём. За звуками ударов, резких выдохов, хрипов, стонов, ругательств и подзадоривающих выкриков тихое щелканье Жанниного фотоаппарата было совсем не слышно.

Отборочный этап закончился, уцелевшие противники разошлись кто куда: одни — разминаться, другие — отдыхать, а третьи решили обратиться к врачам за помощью. Финансы, выделенные Жанне главным редактором, уменьшили вдвое. Довольный своими выигрышами Игорь квохтал около Жанны и предлагал советы по поводу ставок на следующий этап. В зале появилась куда более серьёзная публика; ставки, судя по всему, вышли на совершенно иной уровень.

Внешний вид прошедших отборочный тур оптимизма не внушал: избитые, помятые, синяки под глазами, окровавленные губы, рассеченные скулы и свернутые носы. Без видимых повреждений остался всего один участник и тем сильно выделялся на фоне прочих. Ещё сильнее он выделялся абсолютным спокойствием, если не сказать равнодушием. В то время как остальные бойцы были заметно на взводе, нервничали и злобно косились друг на друга, этот, загорелый и неестественно черноволосый, словно крашеный, казался совсем безразличным, не обращал никакого внимания ни на соперников, ни на суетящегося вокруг него и что-то настойчиво объясняющего ему упитанного парня.

«Кого-то он мне напоминает, — наморщила лоб Жанна, разглядывая черноволосого. — Я его точно где-то видела». Привыкшая обращать внимание на детали, Жанна сосредоточилась на парне.

— Игорь, а что вон там за участник?

Её спутник окинул черноволосого быстрым взглядом и пожал плечами.

— Тёмная лошадка. Никогда раньше не видел. Его один мент привел. Вон тот пухлый, что крутится рядом. У ментов, знаешь, это такой способ подзаработать — привести на бои кого-нибудь из своих заключенных и, если повезет, сделать на них немного денег… Этому сегодня, кстати сказать, очень везёт, он на своем арестанте неплохо заработал.

Полученные сведения должны были бы удовлетворить Жаннино любопытство, но — не на этот раз. Абсолютное спокойствие, которое излучал загадочный мужчина, привлекало внимание, а лицо по-прежнему выглядело знакомым. Казалось, стоит чуть поднапрячься, и она сразу же поймёт, где его видела.

— Я на него поставлю, — внезапно решила Жанна.

— На победу в следующем бою?

— Нет, на победу в полуфинале и выход в финал, — уверенно сообщила девушка.

— Так ещё же четверть финала…

— Ну и что? Я поставлю на него.

— Почему? — удивлённо поднял брови Игорь при виде такой решительности.

Жанна промолчала. И журналистское чутьё, и женская интуиция подсказывали ей, что надо ставить на черноволосого.

— Он выиграет, — только и сказала она.

«Спонсор» едва заметно улыбнулся и поправил тонкую оправу дорогих очков. Он-то знал, что в финале, событии слишком масштабном, привлекающем слишком важную публику, случайности сведены к минимуму. Зрители финала ожидали запоминающееся шоу; посредственные бои их не устроят. Потому всех самых сильных бойцов организаторы боёв стратегически распределили по разным отборочным турам, проходившим последнюю неделю в Москве и пригородах. Каждый из них должен был выиграть на своём этапе и выйти в финал. Так поступали на Олимпиаде с хоккейными командами России и Канады, разводя их в разные группы, с тем, чтобы столкнуть в матче за золото; так поступают и здесь — отчего не перенять хорошую систему? А вот в финале уже победит сильнейший. Но «звёздный» состав финала предопределён, и вряд ли там есть место для «тёмной лошадки», как бы талантлива та не оказалась… Так что хорошенькая блондинка потеряет свою ставку.

Игорь снисходительно покачал головой и промолчал. Когда девушка проиграет, он будет рядом, чтобы предложить ей своё утешение.

* * *

Сколько прошло времени с той поры, когда Ян принёс ему лекарство? День, два, три? Связно мыслить у Ильи получалось с трудом — бред был слишком реальным, а реальность слишком горячечной, чтобы он мог отличить одно от другого. Всё происходящее казалось подернутым плотной завесой тумана — очертания расплывались, звуки глохли, движения замедлялись. А когда разум обретал ясность, он фокусировался на боли.

Лекарство помогало, но он приносило лишь временное облегчение, снимало остроту симптомов, наполняло странной лёгкостью, непонятной эйфорией и каким-то нездоровым блаженством, а потом… Потом приходила ярость. Необоснованная, неконтролируемая ярость, пугавшая его самого, толкавшая на поступки, которых он никогда раньше не совершал. Пытаясь всплёскивать её максимально безопасно, Илья распорядился установить возле шатра Ахилла что-то вроде муляжа и подолгу отрабатывал на нём удары мечом, разученные вместе с братьями Петровичами.

А после, когда он, измученный и опустошённый, опускал ксифос, накатывала боль, справиться с которой не было сил. И Илья принимал очередную таблетку.

Только вот их осталось всего несколько штук…

— Ян, будь другом, смотай в Москву, принеси мне ещё, — попросил он старшего товарища, встряхивая баночку оставшимися на дне таблетками.

Ян прищурил ярко-голубые глаза и почему-то вздохнул.

— Илья, пусть организм сам справится, а? Зачем его лишней химией пичкать?

— Да ты не понимаешь! — Илья затрясся и отчаянно попытался взять себя в руки — им снова завладела беспричинная ярость. — Это не простуда, а что-то куда серьёзнее. От простой простуды так хреново не бывает.

— Может, грипп?

— Да болел я гриппом, и никогда в жизни меня так от него не ломало! Разве это какой-то новый. Не птичий, не свиной, а какой-нибудь… не знаю… ящерный, что ли… Слушай, так мне к врачу надо! — испугался он.

— Ты не можешь сейчас оставить греческую армию, — покачал головой Ян.

— Да знаю я! — в бешенстве заорал Илья. Отчаянным усилием воли взял себя в руки и продолжил уже спокойнее: — Извини, что-то я постоянно срываюсь. Я знаю, что не могу уйти, потому и прошу — принеси мне ещё таблетки. А как только осада закончится, я сразу к врачу.

— Илья, поверь мне, тебе бы лучше обойтись без лекарства.

— Да если бы я мог! — снова взвился Илья. — У меня все кости ломит так, будто меня через мясорубку пропускают! А это лекарство хотя бы на время снимает боль! Ты бы предпочёл, чтобы я всё бросил и ушёл в проход? Лёг там в больницу, а тут пусть всё горит синим пламенем? Сам же мне только что сказал, что я не могу оставить армию! Так принеси мне лекарство!

— Илья, послушай, — начал было Ян, но Илья себя больше не контролировал.

— Да пошёл ты! — заорал он и вылетел из шатра.

Ян тут же последовал за ним.

— Куда ты?

Илья не ответил.

«Всё приходится самому делать»! — злился он, глядя на возвышающийся на холме храм Аполлона.

* * *

Почему он не уйдет отсюда? Сейчас он может запросто расшвырять толпу и скрыться, прежде, чем стоящий рядом толстяк успеет вытащить молнию Зевса… Однако Ахилл не делал попыток бегства. С тех пор, как Аполлон похитил его из-под Трои, он увидел достаточно, чтобы понять — бежать просто так, в никуда не имеет смысла, все равно он ничего не знает в этом сложном чужом мире. А единственный человек, который чуть-чуть понимал его и обещал помочь вернуться домой, пропал…

Не ведающий нерешительности и сомнений, Ахилл никогда раньше не испытывал растерянности, потому и не мог понять, что за состояние его охватило. И вместо того, чтобы куда-то бежать, с кем-то бороться, от кого-то скрываться, он равнодушно дожидался команд и сходился со всё новыми и новыми соперниками. Смотрел в их глаза, наполненные яростью и страхом, уверенностью и паникой, гневом и отчаянием. Ни в одних не видел жажды убийства. Уже не задавался вопросом — зачем же тогда биться, если не насмерть? Больше не удивлялся, что ни один поединок, за которыми он наблюдал, не заканчивался гибелью поверженного. И, сходясь на импровизированной арене, раз за разом останавливал свою руку, готовую нанести смертельный удар — будто слово, данное Лексу, почти физически перехватывало его кулак в самый последний миг.

Между боями его надсмотрщик взволнованно махал руками и упорно старался ему что-то втолковать. Ахилл даже и не пытался понять. Насколько он мог судить, приведший его сюда толстяк здорово чего-то боялся. Наверное, его поражения. Должно быть, поставил на выигрыш много денег. И, скорее всего, давал советы о том, как одолеть очередного противника… Ахилл презрительно усмехался. Куда уж этому трусливому мягкотелому толстяку лезть со своими предложениями, сам ведь наверняка ни разу в жизни не стоял на арене. А за деньги свои он может не беспокоиться — достойных Ахилла соперников тут нет.

Ахилл ошибался и в том, и в другом.

Здесь были достойные его соперники.

А надсмотрщик боялся не его поражения — он боялся его победы.

* * *

Сигнальные огни на взлётном поле небольшого аэропорта гнилушками мерцали в темноте. Едва только Арагорн вышел наружу, его тут же окутало влажное тепло тропической ночи, напоенной сочными запахами редких фруктов и криками птиц — полуночниц, доносящимися из окружающих небольшой аэропорт джунглей. В темноте виднелись характерные силуэты пальм, в воздухе висело неуловимое, но почти осязаемое ощущение чужой страны. Жаркой, экзотической, тропической страны.

У трапа пассажиров поджидал маленький, громко тарахтящий сине-белый микроавтобус. За рулем сидел серьёзный амбал-водитель, похожий на вышибалу ночного клуба, в солнечных очках времен «Рембо» на лбу и с наушником для связи с диспетчерской. Он-то и сообщил — неожиданным фальцетом, никак не вяжущимся с его огромной фигурой, безошибочно указав на цыгана с Арагорном:

— Должно прибыть шесть пассажиров. Вы двое — лишние.

Удивленный столь неожиданным поворотом, Арагорн уточнил — хотя это и так было ясно:

— Мы тоже пассажиры, просто мы билеты купили прямо перед вылетом.

Водитель наморщил лоб, размышляя над чем-то пару мгновений, а потом весомо изрек:

— Шесть пассажиров — это делегация. Автобус только для членов делегации.

— Ну и ладно, — пожал плечами цыган, обнаружив, таким образом, свое знание португальского, и пробормотал себе под нос уже по-русски: — Не очень-то и надо. И так дойдем, не заблудимся.

Автобус окатил оставшихся на взлетном поля «не членов делегации» сизым облаком бензиновых испарений и резво рванул к приземистому зданию аэропорта. Арагорн задумчиво смотрел вслед ярко-красным огням.

— Ты чего? — подтолкнул его Лекс. Он уже перекинул через плечо бирюзовый бриф-кейс и собрался топать к невысокому бетонному зданию, из больших стеклянных окон которого на темный бетон хлестали потоки электрического света.

— Да так… — рассеянно отозвался Арагорн, поднимая свой рюкзак. Что-то тоненько, тревожно тренькало у него в голове, но измученный длительным недосыпом мозг реагировал на получаемые сигналы с величественной неторопливостью ледокола.

Влажный теплый воздух обволакивал тело, расслаблял, убаюкивал, экзотические запахи кружили голову. Больше всего на свете Арагорну сейчас хотелось лечь на какую-нибудь кровать и поспать, ни о чем не беспокоясь и не думая. Но привычка брала своё. Они с цыганом пересекли половину пустого взлетного поля, когда Арагорн, наконец, сообразил, что не давало ему покоя.

— Водитель сказал — шесть членов делегации, — пробормотал он себе под нос, пристально наблюдая за тем, как красные огни автобуса поворачивают за угол здания аэропорта.

— А? — отозвался Лекс.

— Но ведь те двое, из Продовольственной Программы, они сами по себе, — продолжил размышлять вслух Арагорн. — Они сами по себе; в делегации Алессандры четверо человек. Четверо. А они ждали шестерых…

— Что?

Арагорн мгновенно собрался. Может, он зря заволновался, но пусть лучше он окажется не прав, чем позже раскается в собственном бездействии.

— Кажется, банкиры, которые прикарманили ООНовские денежки, решили взять Джейка с Карлосом прямо сейчас.

Цыган сообразил на удивление проворно:

— Ты думаешь, это они их встречали?

— Не уверен, но предполагаю.

Они переглянулись и, не сговариваясь, со всех ног припустили по взлётному полю. Арагорн отвлеченно порадовался тому, что Лекс составляет ему компанию. Если бы цыган заявил, что ему нет никакого дела до посторонних людей и что никуда он не пойдёт, Арагорн всё равно не колеблясь последовал бы за Алессандрой. Пошёл бы, несмотря на то, что это означает снова потерять Лекса и ниточку, ведущую к Ахиллу… Зато теперь становится понятно, как Алмазов влип в неприятности. Если уж парень с такой готовностью бросается в заварушку с незнакомцем и из-за незнакомцев, значит, и дома он такой же, а с подобный поведением попасть в переделку — раз плюнуть.

Когда Арагорн с Лексом добежали до угла, за которым скрылся микроавтобус, они увидели только пустующую парковку и силуэты окружавших её пальм.

— Уехали?.. — тихо переводя дух, то ли спросил, то ли констатировал факт Лекс.

Арагорн не ответил, внимательно оглядываясь вокруг.

По идее, встречающим ООНовцев людям не имеет никакого смысла наживать себе дополнительные неприятности, ввязывая в свои делишки посторонних. Если уж они решили устранить Джейка с Карлосом в максимально короткие сроки, зачем им понадобилось брать с собой делегацию Алессандры?

…Делегация Алессандры растерянно и бестолково топталась у входа в аэропорт, самой же девушки с ними не было. Конквестор запаниковал. Где она? Где Джейк с Карлосом? Где, наконец, похитители?

Арагорн снова осмотрелся и на сей раз заметил сине-белый микроавтобсу, прячущийся в глубокой тени пристроенного к зданию аэропорта грузового терминала. Позади него стояла какая-то легковушка, в салоне — несколько силуэтов… Взгляд привычно фиксировал детали, мозг обрабатывал полученную информацию и сообщал о выводах, а ноги уже сами несли Арагорна через парковку, по ярким квадратам электрического света на асфальте, прямо к машинам.

Из фургона микроавтобуса донесся голос Алессандры — она что-то быстро и эмоционально застрочила. К сожалению, по-португальски, и потому понял Арагорн очень немного. Но суть уловил и почувствовал, как ёкнуло сердце. Девушка, видимо, догадалась, что происходит, и наотрез отказывалась покинуть машину, оставив Карлоса с Джейком на расправу.

Будь это посторонний человек, отказавшийся равнодушно пройти мимо какой-то несправедливости, восхититься благородством такого поступка была бы очень легко. Но когда то же самое делает близкий человек, о восхищении не идёт и речи — все мысли Арагорна были только о том, какой опасности Алессандра себя подвергает.

Похоже, захватившие ООНовцев люди никак не ожидали, что кто-то посторонний вмешается в их дела. Заметили они Арагорна поздно, оружие выхватывали как-то неловко, а вид человека, идущего прямо на наставленные на него дула пистолетов, и вовсе привёл их в замешательство.

— Стоять! Кто такой?

Арагорн не подумал ни отвечать, ни замедлять шаг и продолжал приближаться к машине. Увиденного оказалось достаточно, чтобы сделать вывод — здесь действовали вовсе не профессионалы.

Всё заняло несколько мгновений. Два тихих всхлипа издали снабженные глушителями пистолеты; за звуками быстрых ударов почти немедленно раздались глухие шлепки падающих на землю тел. А после — ещё один тихий всхлип выстрела откуда-то сбоку, звук падающего тела и громкий женский вскрик. Конквестор резко обернулся и увидел, как валится на землю цыган, поймавший пулю, предназначающуюся Арагорну, а незамеченный им амбал-водитель наводит на него пистолет.

Годами отточенные навыки возвращались сами собой. Арагорн бросился на землю — плашмя и вперёд, уходя от пули; в следующий миг он уже сбил с ног водителя и вырубил его резким ударом ребром ладони по шее. Не медля ни секунды, метнулся к Лексу. Тот лежал на земле, обеими руками зажимая рану в боку, и тихо постанывал.

Арагорн перевел дух — жив, слава Богу. И только потом покачал головой, в душе боролись одобрение и возмущение. Ну, Лекс, ну дурак! Глупо же — подставляться под пули ради незнакомца, которого встретил меньше суток назад! И, всё-таки, какой молодец!

Дальнейшие события растворялись в шумихе и беготне набежавших зрителей, перемигивании сигнальных огней спешно вызванной полиции, завываниях машин скорой помощи и резком запахе лекарств. Из калейдоскопа лиц врачей, пассажиров, полицейских и работников аэропорта Арагорн запомнил только, как ледяные ладони Алессандры всё время сжимали его руку. Она что-то говорила ему; он не услышал ни слова, ему было достаточно того, что девушка цела и невредима, сам же он напряжённо следил за парамедиками, суетившимися над Лексом.

— Внутренние органы не задеты, пуля прошла сквозь мягкие ткани, — наконец, услышал Арагорн и облегчённо перевёл дух.

Когда цыгана погрузили в фургон машины скорой помощи, конквестор направился было вслед, но Алессандра настойчиво потянула его за руку.

— Ты ему ничем помочь не можешь. Лучше отдохни, а его навести завтра.

Завтра?

Арагорн попытался сконцентрироваться на смысле сказанных ему слов. Завтра? А почему бы и нет? Парень так и так будет в больнице и никуда оттуда не денется.

Некоторое время спустя Арагорн уже сидел в такси, и Алессандра, устроившись рядом, говорила с кем-то по телефону. Потом был тихий, длинный коридор гостиницы с кадками искусственных деревьев и зелеными коврами на полу. Белая дверь с электронной коробкой для карты-ключа. В противоположном конце коридора топтались Карлос и Джейк… Неужели в этом городишке всего одна гостиница?..

Просторный, залитый тёплым светом номер с большим зеркальным шкафом у входа.

Махровый халат у двери ванной.

Застеленная золотистым покрывалом широкая двуспальная кровать.

Алессандра копошилась в одной из своих сумок, раскладывала какие-то коробочки и флакончики. Расстегнула заколку и встряхнула головой, рассыпая по плечам каскад черных волос.

«Она привела меня к себе в номер, — запоздало сообразил Арагорн и устало обрадовался. — Привела к себе в номер и, похоже, выгонять не собирается».

Сейчас был, пожалуй, самый удачный момент для того, чтобы разрешить все накопившиеся между ними недоразумения, поговорить, объясниться. Арагорн даже открыл было рот — и заметил, что нервное возбуждение у девушки схлынуло, и осознание случившегося начинает понемногу до неё доходить — она дрожала. И потому вместо разговоров он подошел к Алессандре, обнял её, крепко прижал к себе, лег вместе с ней на кровать и держал её до тех пор, пока она не разжала нервно вцепившиеся в него руки и не заснула.

Всё остальное — завтра.

Завтра, когда они отоспятся, он поговорит с Алессандрой.

Завтра он позвонит Папычу и брату.

Завтра он подпишет все протоколы полицейских.

Завтра он навестит цыгана и, быть может, выведает что-нибудь насчет Ахилла.

Завтра…

* * *

Пингвин до смерти боялся победы своего бойца. После пары боев, когда его арестант с почти показушной легкостью, присущей дешёвым боевикам, разделался со своими соперниками, а букмекерские ставки на него резко пошли вверх, Пингвина осторожно тронул за рукав молодой мужчина в строгом костюме и дорогих очках, тонкие оправы которых придавали ему обманчиво интеллигентный вид.

— Твой парень может дойти до полуфинала, но там он сдаст бой Уборщику. Иначе…

Псевдо-интеллигентному молодому человеку даже не пришлось договаривать угрозы — бурное воображение услужливо дорисовало трусоватому, привыкшему прятаться от мелких проблем за полицейской формой Пингвину красочные подробности, среди которых мелькали кровожадные ухмылки на незнакомых лицах, огнестрельное оружие самого разного калибра, пожар в его двухкомнатной «хрущевке» на втором этаже и еще почему-то свиньи.

Однако понимание полных масштабов трагедии пришло к Пингвину чуть позже, когда побледневший от страха полицейский понял, что не может объяснить своему неуправляемому арестанту, что тому надо сдать предстоящий бой. И не потому, что не может того уговорить проиграть, а по причине банального языкового барьера. Да, его чудо-боец уже принёс ему неплохие выигрыши и обещал просто озолотить в полуфинале. Только вот если и впрямь озолотит, то насладиться выигрышем Пингвину, похоже, не удастся.

Пингвина трясло от страха. Он невидящим взглядом уставился в центр спортзала, где начался первый бой полуфинала, и напряжённо размышлял, как быть. Когда кто-то тронул его сзади за плечо, он буквально подпрыгнул от неожиданности и не смог подавить испуганный вскрик.

Перед ним стоял хорошо одетый сутулый мужчина с пепельно-седыми волосами, глубоко запавшими черными глазами и высокими, резко очерченными скулами.

— Ты откуда его знаешь? — поинтересовался сутулый, небрежно кивая в сторону равнодушно следящего за происходящим на матах арестантом.

— Друг мой, — с трудом сглотнул взвинченный полицейский.

— Друг? — чёрные брови мужчины дрогнули. — И как зовут твоего друга?

— Как зовут? — окончательно растерялся Пингвин, чувствуя, как от страха тупеют мозги.

— Да, как его зовут? — терпеливо переспросил собеседник.

— Богдан Иванович, — отвлёк его какой-то парень, протягивая телефон, — Ваш брат звонит.

Собеседник отвернулся, и Пингвин почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Слышал он про одного Богдана, связанного с подпольными боями. Говорили, что тот Богдан стоял у самых истоков и сделал на боях своё состояние. К его мнению прислушиваются организаторы, он владеет букмекерской конторой и полудюжиной опытных бойцов, ездит на бронированном автомобиле, курит «Кохибу» и держит охрану из цыган, да и сам, говорят, является одним из цыганских баронов.

Надо было бежать! Надо было просто бросать своего арестанта и бежать к чёртовой бабушке сразу перед полуфиналом! Не зря жизненным кредо Пингвина всегда была умеренность — именно она позволяла ему не бедствовать и при этом неизменно оставаться не замеченным. А вот теперь он зарвался. И всё — из-за этого арестанта. Хотя кто же знал, что тот окажется так хорош?

Богдан Иванович, тем временем, сложил сотовый и повернулся к трясущемуся полицейскому.

— На чём мы остановились?.. Ах, да, на твоём друге. Так как, говоришь, зовут твоего друга?

— П-петя, — проблеял Пингвин, силясь понять, что от него надо могущественному Богдану Ивановичу.

— Петя? — нехорошо усмехнулся Богдан и вперился жёстким взглядом в полицейского. — А теперь слушай сюда, мент паршивый, — негромко продолжил он, и Пингвина прошиб ледяной пот — они всё про него уже знают! — Это — друг моей семьи. Очень хороший друг. Я, так и быть, прощу тебе то, что ты силой приволок его сюда, но только если ты немедленно исчезнешь, ясно тебе?

— Ясно, — отозвался Пингвин, уже пятясь к выходу. — Очень, очень хорошо ясно.

Богдан проводил пухлого полицейского взглядом и снова посмотрел на сидящего неподалёку черноволосого мужчину. Конечно же, он узнал его. Это тот самый таинственный незнакомец, который отменно порезал бандитов в Раменском. Буквально на днях он обещал Тагиру позаботиться об этом незнакомце и спрятать его, пока всё не утихнет, но его до Богдана так и не довезли. Расстроенная, растрёпанная племянница Гили со слезами на глазах рассказывала, как на них сначала напали бандиты, а потом полицейские. Незнакомца и след простыл — и вот на тебе, он находит его на боях без правил. И не просто находит его на боях — мужик сбивает противников, как умело запущенный шар кегли.

Богдан собирался немедленно позвонить Тагиру и сообщить, что обнаружил их общего приятеля.

Но, вспомнив о ставках, которые делали на этого бойца, передумал.

«Я обязательно заберу тебя, парень, и сообщу брату. Но сначала я посмотрю, каков ты в бою».

* * *

Выйдя к Шушморскому капищу, Илья без раздумий завёл оставленную Яном машину. Он не был уверен, что в состоянии сидеть за рулем, но точно знал, что ждать несколько часов, пока его не заберут, не сможет. Конквестор хотел только одного — побыстрее добраться до дома, упасть на кровать и заснуть, получив передышку от боли. И уже потом — в техцентр, за лекарством. А затем — обратно, в проход, к Трое. Хотя… Кто бы знал, как ему надоело нести на себе бремя ответственности за удержание расползающегося по швам хода истории! Почему это должен делать именно он? Вот не вернётся он к Трое — и всё тут! Пусть кто-нибудь другой идёт и притворяется Ахиллом! Пусть другой изо дня в день подставляется под мечи троянцев! Пусть делают что хотят, хоть сами строят коня и залезают внутрь! А с него — хватит!

До дома Илья добрался только ночью; действие лекарства к тому времени почти закончилось, появились предвестники боли. Лифт, как всегда, не работал, и он едва не закричал от досады. Подъем до квартиры занял, казалось, целую вечность — каждый лестничный пролет превращался в Эверест. Сил добраться до спальни не осталось — Илья рухнул на диван в зале и постарался забыться…

Когда он пришел в себя, боль затихла; снова появилась трезвость мышления и понимание того, что возвращаться в Трою всё-таки надо. А ещё надо стиснуть зубы и перебороть болезнь. И желательно всё-таки своими силами, без лекарств. По крайней мере, без тех специфических препаратов, которые готовит их техцентр.

Илья принял душ, включил на кухне чайник и устроился перед телевизором в зале. Тот бубнил новостями и надрывался рекламой; чайник на кухне шипел, закипая; гудели горячей водой оживленные муниципальными службами батареи. Тихо, мирно, привычно. Несмотря на беспричинную ярость, преследующую его последнее время, на этот раз посторонние звуки Илью не раздражали, а умиротворяли. Он дал им себя унести и погрузился в блаженное небытие…

Илью разбудила боль.

Наверное, Ян всё-таки прав — организм должен сам бороться с болезнью. Но на это нужно время. А сейчас времени нет — Троя ждёт.

Так рассуждал про себя Илья, оправдывая только что принятое им решение: как только чуть-чуть отступит боль, он поедет в техцентр за таблетками.

* * *

В «Сёстрах Хилтон» на следующее после разгрома утро появилась вся команда в полном составе. Мрачный и ещё более бледный, чем обычно, Хохлома сидел на высоком стуле в студии и принимал соболезнования, время от времени трогая повязку на голове и еле заметно морщась, когда кое-кто из «охранников» его галереи говорил что-нибудь особо глупое.

— Это хорошо, что они в тебя промахнулись, — ободряюще хлопнул его по плечу один. Как же его — Боря, Коля?..

— Они не промахнулись, — процедил Хохлома, задетый фамильярным жестом. — Они именно так и целились.

— А чего это они?..

— Чего это они чё — чего Хохлому не убили? По-твоему, лучше бы убили? — вскинулся стоявший позади Ломец. Он прибыл на место разгрома ещё прошлой ночью и с той поры студию не покидал и так и пылал благородной яростью.

— Да нет, я совсем не то хотел сказать, — парень немедленно стушевался и испуганно отступил. — Я просто имел ввиду… ну…

— Они специально только ранили, а не убили. Типа — припугнули, — удовлетворённый смятением парня, пояснил Ломец.

— Уроды, — резюмировали присутствующие.

Хохлома потянулся левой рукой к чёлке и резко отдернул руку, едва дотронувшись до бинта. И вздохнул. Как жаль, что даже в его культурном, утончённом бизнесе перераспределения произведений искусства нельзя обойтись без исполнителей, без всех этих примитивных, необразованных, но, тем не менее, так необходимых для грязной работы хамов.

— Они, типа, не поверили, что ты реально не знаешь, где груз, да? — выспрашивали собравшиеся. — И решили, что мы груз где-то втихую сложили, а их решили кинуть.

— Именно, — нехотя подтвердил Хохлома.

Присутствующие недовольно заворчали.

— И что, мы это просто так оставим? — наконец, спросил кто-то, выражая общее мнение.

Хохлома обвёл взглядом своих исполнителей и вздохнул: похоже, они загорелись жаждой мести. А тот факт, что мстить придется противнику куда сильнее их самих, по видимому, никому ещё не пришёл в голову.

— Разбираться с этим будем потом, — повернув голову к окну, тихо сказал Хохлома. — А пока нам нужно отыскать груз.

— Зачем это? Чтобы им отдать? После того, что они сделали?

— Не пойдёт! Сначала замочим, потом отыщем груз!

Хохлома обернулся и резанул по собравшимся ледяным взглядом. В прозрачных глазах на миг ярко вспыхнуло что-то такое дикое и буйное, что это заметили даже самые невнимательные и притихли. Затем это нечто погасло, Хохлома погладил кончик выбившейся из-под повязки чёлки и негромко, но твёрдо приказал:

— Так что найдите мне Момента с Ромычем. Хоть из-под земли, но достаньте.

Дальше спорить со старшаком никто не решился, но самый смелый всё-таки робко осведомился:

— А где искать?

— А я откуда знаю? — рассердился Хохлома и, помолчав, добавил: — Они должны быть где-то в Подмосковье.

— Так оно большое…

— Слышь, старшак, — подал голос сидевший на подоконнике Бюргер. — Мне ведь Ромыч звонил вчера по ночухе. Он мне всё про долг напоминал, ну и заодно с Моментом что-то базарил, и мне вот что-то кажется, что они там что-то такое несли про лес и про пустыню… Только ведь в Подмосковье пустынь нет, так?

— Про пустыню? — протянул Хохлома, не отводя взгляда от стоявшей перед ним на мольберте незаконченной акварели. — Может, не про пустыню, а про пустошь?

— Точно, про пустошь, — растерянно подтвердил Бюргер.

— И про лес говорил, да?

— И про лес…

Хохлома оторвался от созерцания чего-то ему одному видимого в акварели и обвёл взглядом собравшихся.

— Значит, так. Сейчас вы отправитесь в Шатурский район и прошерстите все окрестности Пустоша и Пустоши. От наших парней последний раз слышали где-то в там. Ясно?

— Не очень, — отозвался кто-то. — Нам что — два раза, что ли, искать?

— Почему — два? — поднял тонкие чёрные брови Хохлома.

— Ну, ты же сам сказал, чтобы мы поискали вокруг Пустоши и Пустоши.

— Это два разных места, — терпеливо объяснил художник, тонкие пальцы нервно забарабанили по подлокотнику. — Но расположены рядом. Посёлок Пустоши и деревня Пустоша. Теперь понятно?

— Не… Так у которой искать-то?

Хохлома прищурился, прозрачные глаза на бледном лице вдруг вспыхнули, как два фонаря.

— Если б я знал, у какой, то, наверное, не велел бы вам искать сразу в двух местах, как ты думаешь? — вкрадчиво осведомился он. Тихий голос художника пробрался под кожу каждому из присутствовавших в студии парней и послал нервную дрожь по спине. Все вдруг разом заторопились прочь.

«Не найдут, — мрачно думал Хохлома, глядя на толкающиеся в дверном проходе спины. — Не найдут, и тогда Глушитель церемониться не будет, просто меня добьёт». Не то, чтобы Хохлома никогда раньше не подозревал, что выбранная им стезя связана с повышенным риском насильственной смерти, но он надеялся, что за махинации с произведениями искусства шанс получить пулю в лоб всё-таки ниже… Не надо, ох, не надо было ввязываться в эту аферу с оружием! Что толку пусть даже от огромных денег, если тебя нет в живых, чтобы их потратить?

* * *

Хук. Такую кличку дали «тёмной лошадке» за сильнейший удар правой, классический фланговый удар традиционного бокса, которым он эффективно устранял своих противников.

Пухлый парень, крутившийся рядом с Хуком, куда-то исчез. Зато теперь неподалёку устроился хорошо одетый сутулый мужчина с пепельными волосами и худощавым лицом вдохновенного музыканта. Он ничего Хуку не говорил, но явно за ним… приглядывал.

Боец оставался таким же невозмутимым и спокойным; похоже, предстоящие бои его никак не волновали. Зато нервничала Жанна — за него. И, как вскоре оказалось, не зря. Первый же поединок четверть финала показал, что, несмотря на всё своё спокойствие, Хук вовсе не так неуязвим, как ей до сих пор казалось. Да, в отборочных боях он уверенно побеждал всех своих противников. Боксёры и кикбоксёры, рукопашники и представители восточных единоборств — передвигающийся с удивительной скоростью Хук с легкостью перехватывал любые атаки и сам наносил в ответ сокрушительные по своей силе удары; особенно хороши были те самые, неожиданные, проникающие через все заслоны удары правой. Хук был явно быстрее, сильнее, выносливее и опаснее своих соперников. А вот в четверть финале ему пришлось столкнуться с рестлером. И чудо-боец, похоже, растерялся — как если бы никогда не имел дела с представителем таких единоборств. Противник раз за разом легко бросал его на маты, а Хуку, казалось, было совершенно неясно, что бой можно и нужно вести и лёжа — все силы он отдавал на то, чтобы подняться на ноги.

Вставая, Хук немедленно атаковал; рестлер старался уклоняться от ударов и выжидал момента, чтобы провести тейкдаун. Бросал противника на пол — и Хук мгновенно терял всё своё преимущество. Вот и сейчас рестлер снова поймал соперника на противоходе, сбил с ног и бросился добивать в партере, а через несколько мгновений прочно захватил левую руку в кимуру — известный своей эффективностью болевой приём.

Видя, как явно не владеющий нужной техникой Хук тщетно пытается вырваться из захвата, Жанна решила, что это конец.

Так же решили и зрители.

Так же решил и рефери, присевший перед бойцами на корточки и ожидающий, что Хук вот-вот постучит три раза по полу, сдаваясь.

Безусловно, того же ожидал и сам рестлер. Но поскольку его настырный противник отказывался сдаваться, он всё жал и жал, усиливая захват. Ещё чуть поднажать — и кость просто сломается…

Жанна не поняла, как случилось то, что случилось. Рестлер нажал ещё сильнее, Хук дёрнулся, и его плечо выскочило из сустава. Зрители вскрикнули, решив, что бой закончен, а в следующий миг рестлер тяжело завалился на пол, настигнутый сильнейшим ударом правой.

Публика взревела.

Жанна обеспокоенно наблюдала за тем, как Хук медленно вышел за пределы ринга и тяжело уселся на скамейку; левая рука плетью висела вдоль тела. Рядом нарисовался сутулый пепельноволосый мужчина и что-то сказал. Хук вскинул на него настороженный взгляд. Пепельноволосый долго жестикулировал, наконец, добился от Хука кивка, и тогда к нему подошло двое парней. Один крепко зафиксировал ему левое плечо, второй взял за руку.

Жанна отвернулась — она не хотела смотреть, как черноволосому будут вправлять плечо. И увидела, что позабытый ею Игорь хмурится и не сводит взгляда с Хука.

— Странно… — невнятно пробормотал он.

— Странно?

— Да, странно. Хук ведь сам вывернул себе плечо.

— Как сам? Он же был в захвате! — растерялась журналистка.

— Был. И, видишь ли, он никак не мог вырваться из него. По крайней мере, вырваться без серьёзной травмы. Но это не рестлер выбил ему плечо — он сам так его вывернул, чтобы оно вылетело. И как только оно вылетело, у Хука появилось совсем немного пространства для маневра. Достаточно для того, чтобы нанести удар правой, — пояснил спутник Жанны и задумчиво добавил: — Но только кто так делает?.. Извини, дорогая, я на минутку отойду.

Журналистка отстранённо кивнула. Она прекрасно поняла, что имеет ввиду её спутник. Да, в критической ситуации, когда на кону стоит жизнь, человек может пойти на крайние меры, может отпилить себе руку или ногу, чтобы спастись, тому есть примеры. Но травмировать себя, чтобы получить совсем небольшое преимущество на арене?..

Жанна бросила взгляд в сторону Хука. «Кто же ты такой? — снова задалась она вопросом. — Такой невозможно спокойный, такой невероятно сильный и быстрый, но такой явно неискушённый в разных техниках боя. И такой совершенно равнодушный к боли, что можешь запросто сам выбить себе плечо, чтобы достать противника… Тебе так надо победить? Зачем?»

Пока девушка внимательно его разглядывала, Хук осторожно ощупывал вправленное левое плечо. Сутулый седоволосый мужчина по-прежнему стоял рядом и, похоже, собирался оставаться с ним и дальше.

— Игорь, а кто это там с ним, а? — спросила девушка, когда её ненадолго отлучившийся спутник вернулся. — Вон тот, сутулый?

— Богдан Алмазов, — отозвался её «спонсор».

— Надо же, ты всё знаешь! — восхищённо ахнула Жанна, но на этот раз Игорь, похоже, не услышал её лесть. Только нахмурился и пробормотал себе под нос:

— Всё не всё, но знаю, что он его перекупил.

— Кого?

— Хука, — рассеянно отозвался Игорь, а потом вспомнил, что у него компания, и пояснил: — Богдан Алмазов стоял у самых истоков всей этой системы подпольных боёв. Заработал на нём своё состояние. Сейчас держит букмекерскую контору и промоутит лучших бойцов. Самых лучших. И он только что приобрёл себе Хука. Что обещает оч-чень интересный расклад…

— Интересный расклад? — напомнила о себе Жанна, когда «спонсор» замолчал.

— Не забивай себе голову, — снисходительно улыбнулся Игорь, и журналистка заскрипела зубами от злости — чёрт бы побрал всех этих самоуверенных надутых мужиков. Высокомерно считает себя самым умным, при этом не видит, что его банально разводят и используют!.. И пусть и дальше не видит.

Никто бы не даже не заподозрил, какие страсти бушуют в девушке — следующий вопрос она задала всё тем же наивным простодушным тоном, а на лице было написано только любопытство:

— Так что, я выиграла?

— Пока нет, дорогая, ему предстоит ещё полуфинал, — покровительственно улыбнулся Игорь. — Причём — с очень сильным бойцом, которого сейчас в спешном порядке везут сюда с другого отборочного пункта. Понимаешь, Уборщик уже вышел в финал в своём дивизионе, а тот, кто должен был выйти в финал из нашего, тот рестлер, который дрался с Хуком — ну, ты видела, что с ним случилось. Так что сейчас в полуфинале Хука сведут с Уборщиком, чтобы тот его убрал.

— Как это — убрал? — продолжила расспросы Жанна, ласково беря Игоря под руку.

— Видишь ли, дорогая, состав финала, в общем-то, предопределён. Уже даже сделаны некоторые ставки. И мы говорим об очень больших деньгах и очень больших людях. Так что неожиданные изменения в составе финала будут несколько… нежелательны. Это спутает слишком много карт. Потому сюда и везут Уборщика — чтобы тот не дал выйти Хуку в финал… И чтобы не сыграла сделанная на него ставка.

— А какое кому дело до моей ставки? — взмахнула ресницами девушка.

— Да причём тут твоя ставка, — усмехнулся её спутник, вполне довольный тем, как она прижимается к его руке, и поправил очки. — Кто-то поставил на победу Хука в финале. Заметь — не в полуфинале, а именно в финале. И поставил такую колоссальную сумму, что половина здешних букмекеров просто разорится, если она сыграет. Вот они и пытаются спасти свой бизнес и сделать всё, чтобы Хук не вышел в финал.

— А кто её сделал?

— Этого, похоже, даже и букмекеры не знают.

— Как это — не знают? — журналистские инстинкты Жанны прорвались наружу. — Хочешь сказать, её сделали через подставных лиц? И что — настолько большая ставка?

Игорь бросил на девушку пристальный взгляд, в котором мелькнуло что-то очень похожее на подозрение. Жанна тут же вспомнила о своей роли, обиженно надула губки и капризно протянула:

— Но ведь это нечестно — тогда моя ставка проиграет.

Её спутник расслабился и снисходительно усмехнулся:

— Ну, что поделать, дорогая — это бои без правил. Но не расстраивайся, у тебя ещё есть шанс — вдруг Хук победит?

Несмотря на снисходительный тон Игоря, Жанна верила в этот шанс. До тех пор, пока не увидела Уборщика. Массивный, накачанный, тот казался едва не в два раза больше Хука. К тому же он был самбистом. Девушка подавленно вздохнула. Если Хук не знал, что делать с рестлером, он точно не будет знать, как справиться с самбистом.

Едва противники сошлись, Жанна забыла обо всём на свете. Забыла, что она здесь — с вполне определённой целью, забыла про скрытый фотоаппарат, про Игоря и про недосягаемый, недоступный финал. Только напряжённо следила за каждым моментом боя.

После того, как бойцы покружили друг напротив друга, Уборщик схватил ногу противника и повалил его на мат. Хук сумел вырваться и подняться, но самбист захватил его спину. Черноволосый с усилием разжал руки противника, освободился, в одно мгновение развернулся и встретил соперника сильным ударом колена в корпус. Самбист согнулся, но успел сгрести Хука в клинч. И вот там, в клинче, Хук, казалось, снова потерялся, словно не понимая, что и в такой позиции следует продолжать сражаться. А Уборщик тут же сообразил, что вот оно — его преимущество, и обрушил на Хука град жесточайших ударов по рёбрам.

Жанне казалось, что она почти слышит, как трескаются кости.

Девушка зажмурилась, не желая видеть продолжение.

Потому пропустила кульминацию.

Когда зрители поражённо ахнули и журналистка открыла глаза, она увидела только, что самбист лежит на матах, а над ним, согнувшись от боли в боку, стоит Хук.

— Молодец, не прогадала, — недовольно оборонил Игорь.

Жанна не сразу поняла, про что это он. Потом сообразила — она же выиграла! Она поставила на то, что Хук выйдет в финал.

Ах, да, финал… Вспомнив первоначальную цель своего прихода сюда, журналистка немедленно обратила всю мощь своего обаяния на Игоря.

И тот не устоял. На выходе из ПТУ небрежно осведомился, не желает ли Жанна как-нибудь встретиться. «В менее кровавой обстановке», — со смешком уточнил он, открывая дверь машины. Журналистка окинула цепким взглядом ярко-жёлтый купе «Ягуар» и подавила улыбку. Вот уж действительно, ничто не выдает в мужчине кризис среднего возраста сильнее, чем наличие спортивного автомобиля неприлично яркого цвета.

— Нет, — покачала головой Жанна и ослепительно улыбнулась: — Мне обстановка очень понравилась! Всё это, — сделала она неопределенный жест рукой и, томно прикрыв глаза, с придыханием продолжила, — так возбуждает!.. Давай, мы с тобой встретимся завтра на финале. Он ведь в этом году в казино «Прайм» будет, да?

— У тебя есть приглашение?

— Нет, — захлопала ресницами Жанна, надула губки и кокетливо бросила: — Но я надеялась, что, может, ты меня пригласишь…

Игорь опешил. Похоже, он никак не рассчитывал, что первое же свидание потребует от него таких значительных расходов.

— Я слышала, там шикарный ночной клуб и хороший ресторан, и на время турнира казино будет закрыто для обычных посетителей, — жарко зашептала Жанна на ухо своему спутнику, доверительно положив руку ему на плечо. — И там особый дресс-код, а я давно мечтала, чтобы появился повод показаться в своем вечернем платье, а то ведь такие туалеты и надеть некуда… Ах, Игорь, видел бы ты это платье — длинное, из прозрачного гипюра, с глубоким декольте и та-аким глубоким вырезом на спине… А рядом — та-акой представительный мужчина…

Жанна прикусила язык, испугавшись, что перегнула палку с последней фразой. Однако обошлось — Игорь проглотил фальшивую лесть и не поперхнулся.

— Хорошо, — помявшись, согласился он. — Я достану второе приглашение. Финал завтра вечером, так что давай созвонимся завтра утром и договоримся о встрече. Тебя подвезти?

«Подвезти. На аванс рассчитывает», — хмыкнула про себя Жанна. Ну уж нет. Конечно, ради хорошей сенсации она была готова на многое. Но не на всё.

— Спасибо, я на своей машине, — свободно соврала журналистка, порывисто потянулась к лицу Игоря и расчётливо помедлила, прикоснувшись губами к щеке. — Жду звонка, — игриво бросила она на прощание и медленно продефилировала вдоль припаркованных на обочине автомобилей, ожидая, когда ее «спонсор» уедет.

В душе девушка ликовала — вот так, господа опытные папарацци «Наших будней», никто на супер-элитный, супер-закрытый финал подпольных боев без правил пробраться не смог, а у неё, молодой, подающей надежды журналистки, получится!

Добравшись до дома, Жанна уселась за компьютер и перекачала сделанные в ПТУ фотографии. Мысли о Хуке так её и не оставляли. Они назойливо жужжали в голове, призывали сосредоточиться и вспомнить что-то важное.

Журналистка нетерпеливо листала снимки, ища те, на которых запечатлела этого парня. Остановилась на одном, сделанном крупным планом, в анфас. Некоторое время разглядывала его, затем ахнула и схватилась за телефон.

Рука замерла в миллиметре от трубки. Куда звонить? В полицию за вознаграждением? Или все-таки Арагорну? Как бы упорно он не отмалчивался, Жанна была уверена — за поисками этого парня стоит таинственная организация, на которую работает её бывший.

Корыстные интересы Жанны вступали в борьбу с соображениями морально-этического характера не впервые, но журналистка никогда наверняка не знала, которые победят. Правда, статистика показывала, что первые выигрывали куда чаще.

А в этот раз?..

 

ГЛАВА 12

Полковник Непыренко не без оснований считал, что создал эффективную схему кражи оружия, и справедливо гордился тем, как это ловко и, главное, незаметно это у него получается. Да к тому же уже столько лет! И ещё столько будет работать, если он продолжит придерживаться своих правил: планируй аккуратно, путай бумажные следы тщательно, действуй осторожно и воруй умеренно.

Пожалуй, именно так бы оно и вышло — огромная, неповоротливая военная машина могла бы вообще никогда не узнать о махинациях одного из штабных полковников, если бы не помог случай. Непредвиденный и, как это обычно случается, совершенно нелепый.

На бескрайних сибирских просторах разбросано немало некогда секретных объектов — заводов, лабораторий, научно-исследовательских центров. Большинство из них мирно доживают свой век в совершенно иной ипостаси. Оружейные заводы переоборудованы под производство презервативов, здания лабораторий перестроены в ночные клубы, кабинеты НИИ сданы под офисы и магазины. Совсем немногие из них по-прежнему выполняют своё исконное предназначение.

Именно в одном из таких НИИ несколько лет проводились серьезные исследования, приведшие к созданию нового, уникального прибора слежения, которое военное ведомство намеревалось взять себе на вооружение. Первый экспериментальный экземпляр занимал совсем немного места: он умещался в чемоданчике для ноутбука и был готов к отправке в Москву.

Финансы в вооруженных силах издавна распределяются неравномерно. Огромные средства выделяются на показательные парады или пошив всем военнослужащим новой формы от известного кутюрье; одновременно с этим практикуется жесткая экономия на мелочах.

Именно такими правилами экономии руководствовался начальник НИИ, когда решил отослать контрольный экземпляр новой разработки не нарочным транспортом, а с «попуткой». Тем более что «попутка» выглядела очень внушительно: из соседней воинской части в Москву отправлялась партия оружия с серьёзным сопровождением. И на бензине можно сэкономить, и на охране чрезвычайно ценного предмета — что может быть лучше, чем усиленный конвой, сопровождающий переправляемое оружие?

Только вот именно на эту самую партию оружия и положил глаз осторожный полковник Непыренко. И важный, дорогостоящий, секретный экземпляр новейшей технологии сгинул на бескрайних российский просторах вместе с остальным оружием, оставив после себя запутанный след частой смены конвоев, многочисленных актов приёмки-передачи и небрежно заполненных накладных.

Будь дело только лишь в оружии, пожалуй, как и прежде, никто бы не обратил внимание на пропажу одной партии. А если бы даже и заметил и попытался отследить, бросил бы на полдороге, отчаявшись распутать сложный бумажный след, заботливо сотворённый предусмотрительным полковником. Совсем другое дело, когда исчез не просто плод многомиллионных вложений и многолетних исследований, но ещё и стратегически важная, секретная разработка. Расследованием его пропажи занялись не рядовые штабные офицеры, а служащие специализированного подразделения военной прокуратуры, профессионалы, которых не так просто сбить со следа.

И в один прекрасный день в кабинет Непыренко вошёл аккуратно стриженый, безупречно отглаженный вежливый молодой майор и, отдав честь старшему по званию, достал свои корочки.

На полковника даже не пришлось давить — не на шутку перепуганный, Непыренко даже не запирался. Вежливый майор задавал вопросы и не спеша заполнял бланки протоколов, полковник с готовностью отвечал, а в мыслях с тоской прощался с так и не купленным домиком в Коста-Рике с видом на солнечный пляж и океан.

Однако, даже делая чистосердечное признание с надеждой смягчить грядущее наказание, Непыренко не говорил больше, чем нужно. Он был не дурак и быстро заметил, что вежливого майора интересовала именно последняя партия оружия, а не длившиеся долгие годы хищения. Потому, без сожаления сдавая цыгана, полковник испытывал искреннее и ни с чем не сравнимое облегчение — ему не пришлось выдавать своих постоянных клиентов. Расскажи он о них, те бы ему этого не простили и непременно подкорректировали бы любое наказание, вынесенное военным судом — в худшую для него, Непыренко, сторону. Пусть не будет домика в Коста-Рике, пусть не придётся больше проворачивать доходные махинации, да чёрт с ним, пусть и звания лишат, и с армии погонят — зато жив.

И даже если накажут с конфискацией — всё равно две квартиры записаны на жену, а роскошная дача — на тещу.

* * *

Весь день в просторном помещении «Бастиона» царила тягостная тишина. Почти все конквесторы пропадали в проходах, а оставшимся в Москве, несмотря на ряд неразрешенных проблем, делать было нечего: розыск Ахилла лежал на плечах правоохранительных органов, за цыганом, которого видели в обществе Ахилла, отправился Арагорн, других зацепок нет, следовательно, все остальные временно не у дел.

Василий, вернувшись после непременной утренней тренировки в «Октагоне», весь день провалялся на алом диване, удобно подложив руку под голову и лениво пялясь в телевизор, периодически прерываясь на короткий, но интенсивный курс отжиманий. В кресле у окна свернулась клубочком Олеся и штудировала конспекты лекций к своей грядущей первой сессии. Аркаша пропадал в компьютерных джунглях, Майя с Ирочкой листали глянцевые журналы. Борис Моисеевич привычно возился в караулке, и с первого этажа доносились дразнящие ароматы, от которых текли слюнки. Тарас что-то деловито печатал. Папыч, плотно закрыв стеклянные двери своего кабинета, вёл бесконечные телефонные переговоры.

Оживление наметилось только вечером — в дверях, в сопровождении сияющего Бориса Моисеевича, показался Бисмарк. Усталый, с обветренным лицом и темными кругами под глаз, тот выглядел порядком измученным, но при этом довольным.

Кличка «железного канцлера» появилась у конквестора так давно и прикрепилась к нему настолько прочно, что порой он и сам забывал своё настоящее имя и представлялся просто Бисмарком. На самом же деле, звали его Отто. Мать Отто была из семьи очень традиционных поволжских немцев и решила наградить своего отпрыска исконным германским именем. Имя пришлось как нельзя кстати — Отто, хоть и родился и вырос в России и долгое время не знал ни слова по-немецки, выглядел типичным арийцем: длинный череп, стрижка почти под «ноль», маскирующая рано появившуюся залысину, узкое лицо, глубоко посаженные голубые глаза, резко выступающий подбородок. Всё это, помноженное на развитую мускулатуру, скупые жесты и несколько угрюмое выражение лица производило весьма внушительное впечатление на посторонних.

Олеся при виде Бисмарка радостно взвизгнула и подскочила его обнять. Аркаша появления коллеги попросту не заметил, Тарас с завистью и восхищением глазел на человека, только что вернувшегося из прохода, а Василий приподнялся пожать ему руку. И даже Папыч оставил на время телефон и, встав в стеклянных дверях кабинета, скупо прокомментировал, глядя на уставшего смотрителя:

— Что-то ты загулял.

Бисмарк криво улыбнулся, — срок его крайнего невозвращения почти истёк, ещё несколько дней, и в проход ушли бы уже на его поиски.

Конквестора отправили вслед за лыжником, залетевшим во время прогулки вдоль речки Яхромы в проход к Дублину двенадцатого века. Местность вокруг прохода, у семиглавой сосны и деревянного идола, всегда посещало немало народу, а лес вокруг пользовался особой любовью лыжников, но люди пропадали редко, потому что для активации прохода в него требовалось не просто идти, а падать, причем обязательно спиной. Несчастному лыжнику не повезло — споткнулся и упал он ну в очень неудачном месте.

— Докладывать? — спросил Бисмарк у шефа.

Папыч неопределённо взмахнул рукой. Конквесторы всегда охотно делились подробностями, если успешно возвращали пропавших из проходов. Если же нет, то доклад обычно проходил у шефа в кабинете, за закрытыми дверями.

Василий подсел поближе. Самому ему в Дублинском проходе бывать не приходилось, и потому о битве между королем Ирландии Брианом Бору и датчанами он знал только в теории и слушал рассказ Бисмарка с искренним интересом. Впрочем, интерес интересом, но заглянуть туда на денек, чтобы самому на все посмотреть, Василию никогда не хотелось. Война остается войной, будь то римские легионы в галльских лесах, крестоносцы под стенами Иерусалима или французы под Москвой. Меняются оружие и военачальники, меняются тактика и декорации, штандарты и мундиры, а грязь, кровь, вонь и страх — они везде одинаковы.

Бисмарк провел в проходе почти месяц: в хаосе, поглотившем Ирландию, найти пропавшего человека представлялось почти невозможным. С севера к Дублину шёл устрашающий флот скандинавов, на западе ирландцы дотла выжгли окрестности и, перейдя реку Лиффе, двинулись на север, чтобы соединиться с союзниками. Мирное население в панике разбегалось. После битвы у Клондарфа пьяная армия Бриана, расквартированная в Дублине, принялась на радостях крушить город, и отыскать в этом безумии одинокого лыжника из Подмосковья стало практически нереально.

Три недели тщетных расспросов, три недели безнадёжных поисков. Много раз, услышав об очередном чужеземце, Бисмарк надеялся — тот самый лыжник! Но раз за разом это оказывался отбившийся от своих датчанин, неудачливый оркнеец или потерявшийся исландец — словом, солдат вражеской армии, которого ирландцы с удовольствием предавали смерти.

Конквестор уже был готов сдаться, когда ему, наконец, повезло. Бродя по разграбленному городу, ничем не напоминающему современный красивый Дублин, поражающий туристов внушительным обликом благородной старины, Бисмарк услышал, как двое солдат армии Маэлсехнайла, короля Мида, обсуждали чужеземца, говорящего на неведомом языке. Уже давно не питающий надежд на чудо, Бисмарк все же решил проверить слухи. И нашёл, наконец, измученного, испуганного лыжника. Ирландцы приняли того за викинга. Конквестор выкупил пропавшего у полупьяных солдат и…

Подходящий к завершению рассказ Бисмарка перебил вывалившийся из компьютерных дебрей Аркаша. После прокола с датой обновления цикла Шушморского прохода он взялся очень ревностно исполнять свои обязанности и немедленно оповещать обо всех мало-мальски важных новостях. Аркаша так спешил, что споткнулся о какую-то коробку и упал бы, если бы не мгновенно подхвативший неловкого аналитика Василий.

— Бразильская полиция объявила награду за поимку Арагорна и Алексея Алмазова, — выпалил он.

— За что? — ахнула Олеся в обрушившейся на помещении тишине.

— За похищение представителей ООН.

* * *

Кто-то настойчиво стучал в дверь, и этот звук с трудом проникал в сознание Арагорна. Сообразив, наконец, что стук ему не снится, конквестор рывком сел на кровати и огляделся. Постель не разобрана, Алессандра, полностью одетая, всё ещё спит, да и сам он вчера, похоже, заснул, так и не раздевшись.

Осторожно, стараясь не разбудить девушку, Арагорн поднялся, подошёл к хлипкой двери, глянул в глазок, а в следующее мгновение уже широко распахнул ее перед болезненно бледным, взъерошенным Лексом в светло-зеленой больничной хламиде.

— Откуда узнал, где меня найти? — спросил он, впуская цыгана внутрь.

— Девушка, которая с нами в самолёте была, координаты оставила.

— Что, из больницы сбежал?

— Ну, можно сказать и так.

Арагорн молча ждал.

— Я знаю, что это прозвучит как фраза из дурацкого фильма, но у меня проблемы, — вздохнул Лекс. — И сейчас мне просто не к кому больше обратиться за помощью.

От звуков незнакомой речи проснулась Алессандра.

— Что происходит?

Лекс с удивлением воззрился на девушку. Затем перевел взгляд на Арагорна и расплылся в широченной понимающей улыбке, которая тут же увяла под совершенно убийственным взглядом темных глаз собеседника.

— В общем, у меня неприятности. И, похоже, теперь из-за меня неприятности будут ещё и у вас.

— Меньше домыслов и больше фактов, — оборвал его Арагорн.

— Дома, в Москве, я влез в одну не очень приятную историю. Ненамеренно. Я никого не убивал и никаких запредельных сумм никому не должен, ты не думай. Но, похоже, меня всерьез решили убрать — не столько из-за того, что я перешёл кое-кому дорогу, сколько в назидание другим, чтобы не лезли в их бизнес. Семья отправила меня сюда к родственникам, но, кажется, те товарищи и здесь меня вот-вот достанут.

— Тебя что, в больнице кто-то пытался убить? — прервал его красноречие Арагорн.

— Нет. Но это вопрос времени. Я только что посмотрел начало местного выпуска новостей. Экстренного. И знаешь, что там передают? Не поверишь! Вчера вечером у аэропорта два террориста совершили покушение на представителей ООН. Один террориста предположительно ранен, а второй скрылся, захватив в заложники не только ООНовцев, но еще и победительницу какого-то конкурса красоты в придачу… Это явно по мою душу… Не веришь? Да сам посмотри — эти новости, похоже, передают непрерывно, — цыган схватил пульт и включил телевизор.

Арагорн сильно сомневался, что с таким размахом охотятся за цыганом, но предпочёл промолчать. Пока. Сосредоточил внимание на новостях. И хотя по-португальски он понимал слабо, суть уловил. Недоумение же, написанное на лице Алессандры, разъяснило все то, что он не понял.

— Собирайся, — резко скомандовал Арагорн девушке, не дожидаясь окончания репортажа. Покопался в своем рюкзаке, кинул Лексу брюки с майкой: — Переодевайся. Быстро!

— Это же какое-то недоразумение! Надо сделать публичное заявление, и всё выяснится, — воскликнула Алессандра. — Бред!

В её голосе отчетливо слышались недоумение и растерянность. Вполне естественная реакция. Такие вещи случаются с кем-то другим, но никак не с тем, кто ведет самую, что ни на есть правильную и законопослушную жизнь.

— Собирайся, — настойчиво повторил Арагорн.

Внезапный стук в дверь заставил подпрыгнуть и девушку, и цыгана. Арагорн осторожно выглянул в глазок, потом чуть приоткрыл дверь и решительно втянул в номер Джейка с Карлосом.

— Извините за вторжение, — вежливо начал Карлос. — Просто мы ещё вчера заметили, что наши номера на одном этаже… Вы уже смотрели выпуск новостей?

— Да! — почти выкрикнула Алессандра. — Я… я предлагаю собрать журналистов и разъяснить это недоразумение!

— Согласен, — поддержал ее Джейк. — Это же полная чушь! Какие такие террористы? Какие заложники? Да если бы не вы…

— Вот что, — оборвал их Арагорн. — Никаких заявлений, никаких пресс-конференций. Нам всем надо уходить, и быстро. Нам очень повезло. Просто очень. Кто-то сфабриковал эту сенсацию, а репортёры, похоже, разнюхали про неё и запустили её в эфир раньше, чем это планировали сделать организаторы всей этой комбинации. Так что мы теперь предупреждены, и нам следует воспользоваться полученным преимуществом.

— Не понимаю, — дружно качнули головами ООНовцы.

— Ну, раз не понимаете, тогда давайте я вам популярно объясню, — вздохнул Арагорн, деловито упаковывая переворошенное содержимое рюкзака, — Вы приехали сюда узнать, куда делась гуманитарная помощь. Думаю, вам и так ясно, что её прикарманили те самые люди, которые и предложили Продовольственной Программе этот проект по решению проблем с голодом. Полагаю, вам также ясно, что они намерены оставить эти деньги себе во что бы то ни стало. И для начала им нужно убрать вас, проверяющих. Вчера они собирались сделать это по-тихому, но не вышло. И сегодня они готовы делать это громко. Но не своими руками — они должны выйти из всей этой ситуации чистенькими. Мы с Лексом им вчера подвернулись очень удачно. Они уберут вас обоих, потом Алессандру как ненужного свидетеля, а затем повесят все эти убийства на террористов — на нас двоих, и, таким образом, ещё и от нас избавятся. А новостями они убивают двух зайцев — и от себя отводят подозрение, и информируют, точнее, дезинформируют общественность, в том числе и международную.

— Вот потому я и предлагаю созвать пресс-конференцию и опровергнуть эти нелепые обвинения! — нервно воскликнул Карлос.

Арагорн покачал головой:

— Господа, вы слышали о коррупции в Южной Америке? О произволе правоохранительных органов? Так вот, позвольте мне сообщить — всё это правда. Да, в конце концов, истина, может, и всплывет наружу. Но лично вам тогда будет уже всё равно. Вас десять раз убьют, прежде чем вы соберете эту вашу пресс-конференцию. А если вы и успеете сделать заявление местным репортерам, девять шансов из десяти, что запись этого интервью в принудительном порядке «потеряется».

Цыган, тем временем, помрачнел. Если он и испытал облегчение, что охота, оказывается, идёт не за ним, то явно ненадолго. Кто именно является охотником, для жертвы не суть важно. А он — надо же, будто мало ему своих проблем! — снова каким-то образом умудрился перейти дорогу не тем людям. Что за напасть такая!

— Но это же нарушает международные нормы, — неуверенно пробормотал Карлос; он всё никак не мог поверить, что не сможет, точнее, просто не успеет разрешить ситуацию цивилизованными методами.

— Пока всё немного не поутихнет, надо залечь на дно, — деловито сообщил Арагорн, закидывая рюкзак себе на спину.

— Ерунда какая-то, — выдохнул Джейк и растерянно взглянул на коллегу, будто ища поддержки. Впрочем, его напарник находился в полной прострации, и помощи от него было явно не дождаться.

— Алессандра, пойдем, — протянул Арагорн руку девушке. — Лекс, ты с нами?

Цыган, не раздумывая, кивнул.

Арагорн не удержался и хмыкнул — надо же, так спокойно вручать свою жизнь человеку, с которым он познакомился всего сутки назад! А если бы Арагорн оказался одним из тех, кому приказали устранить цыгана? С такой доверчивостью парень долго не проживёт…

Голос Алессандры остановил Арагорна, когда тот уже взялся за ручку двери:

— А как же они?

Конквестор на миг обернулся. Карлос и Джейк, потерянные и испуганные, беспомощно переводили взгляды с одного лица на другое и были явно неспособны принять ни единого решения самостоятельно.

Нет, только не дополнительный балласт! Один Арагорн ушел бы наверняка. Алессандру он бросить не может. Лекса бросать не должен. Но вот эти двое ему ни к чему — чем больше народу, тем меньше шансов успешно избежать неприятной встречи с разыскивающими их людьми.

— Мы не сможем уйти такой большой группой, — обернулся он к Алессандре. — Если мы разделимся, то шансов скрыться будет куда больше.

Про то, что двое ООНовцев могут выполнить роль приманки, отвлечь на какое-то время погоню и тем самым выиграть для них драгоценное время, он благоразумно промолчал, понимая, что такое заявление у Алессандры, мягко говоря, восторга не вызовет.

На улице послышался вой полицейских сирен и резкий визг тормозов; сквозь неплотно задернутые жалюзи на окнах было видно, как из темных машин на горячий асфальт высыпало десятка два вооруженных мужчин.

— Но они же не смогут уйти в одиночку! — со слезами в голосе повторила девушка.

— А с ними не сможем уйти и мы, — жёстко отрезал Арагорн.

Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга.

Не найдя в глазах Арагорна того, на что она надеялась, Алессандра отвела взгляд и тихо, то очень твёрдо заявила:

— Тогда я остаюсь с ними.

Арагорн прикидывал изменившийся расклад всего пару секунд. В принципе, он вполне может взять девушку в охапку и унести с собой силой — все равно его никто не остановит…

— Чё-оорт, — с чувством протянул конквестор и с досадой пнул ногой дверь номера. Тонкое дерево треснуло. — Чёрт! — снова выплюнул он, распахнул дверь номера и обернулся.

Чёрт бы побрал его глупость!

* * *

Ян забеспокоился, едва только понял, что Илья исчез. Он обежал лагерь, поспрашивал солдат, не видел ли кто Ахилла, и, заподозрив неладное, рванул к храму Аполлона.

Худшие предположения оправдались, когда Ян увидел, что оставленная им у капища машина отсутствует. Зато имеется непонятно откуда взявшийся беспризорный «КамАЗ» без водителя.

С досадой покачав головой, Ян полез за камерой, отсмотрел запись и помрачнел — «КамАЗ» прибыл явно вслед за ним. Ночное видение камер не давало хорошего изображения, однако, было ясно, что в проход попало двое посторонних.

«Только этого нам ещё не хватало», — вздохнул конквестор.

Немного посомневавшись, Ян сбил замок с кузова «КамАЗа» и полез внутрь. Задумчиво посмотрел на уставленные плотными, высокими штабелями ящики. Скинул один на снег, отодрал сбитую из грубо обработанных досок, но очень тщательно приколоченную крепкими гвоздями крышку, разгреб ворох стружек. Из-под них показался гладкий, новенький, пахнущий смазкой ствол «АК».

Ян осторожно извлек автомат из ящика, внимательно осмотрел. Пошарил рукой в стружке, нащупал под ними холодный гладкий металл. Перевел взгляд на ряды ящиков, которыми под завязку был набит кузов грузовика. Коротко, но очень ёмко подвел итог ситуации и набрал дежурный номер «Бастиона». Затем номер Папыча. После — номера Петровичей и, уже от отчаяния, телефон Аркаши.

Никто не отвечал.

Думать над тем, что стряслось в «Бастионе», времени не было. Ещё раз оглядев кузов «КамАЗа», Ян с досадой крякнул. Оставлять машину здесь никак нельзя — владельцы, без сомнения, уже занялись поисками груза, и вовсе не стоит ждать, когда к Шушмору заявятся незваные гости. Но и увозить грузовик подальше от прохода прямо так, с оружием, нет времени — сейчас греческую армию без присмотра оставлять никак нельзя, они в любой миг могут надумать уплыть восвояси. Значит, придется удовольствоваться промежуточным вариантом.

Ян вздохнул, скинул с себя мешающие ему доспехи и принялся разгружать «КамАЗ».

* * *

Арагорн выжимал из «позаимствованного» «Лэнд Ровера» максимум, но прекрасно понимал, что выигранное им время ничтожно мало, и удержать это незначительное преимущество надолго не удастся. Во-первых, в их машине пять человек — лишний вес, замедляющий движение. Во-вторых, магистраль, на которую они выскочили, удирая от преследователей, похоже, была единственной дорогой на много километров вперёд — ни ответвлений, ни перекрёстков. Никакой возможности изменить маршрут, съехать на другое шоссе или сбить погоню со следа.

А погоня не отставала — отзвуки сирен, пусть пока и слабые, доносились отчётливо. И не затихали, на что, похоже, очень надеялись пассажиры, преждевременно решившие, что если они выбрались из отеля, то самое страшное позади.

«Лэнд Ровер» пожирал километр за километром, и Арагорн всё отчётливее осознавал безвыходность ситуации. Свернуть некуда — единственная дорога вела на запад, и если их и не нагонят в пути, то точно перехватят в первом же населённом пункте вдоль этой трассы. Остановиться на обочине и углубиться в окружающие магистраль джунгли можно, если бы он был один. Но с совершенно неподготовленными к подобным испытаниям людьми это бесполезно. Положим, он может взять с собой только цыгана с Алессандрой; ООНовцы ему не нужны. Легче ли будет осуществить его план втроем, чем впятером? Арагорн на миг представил себе выражение лица Алессандры, когда он сообщает, что бросает Карлоса с Джейком здесь, после того, как он все-таки забрал их с собой из гостиницы, и вздохнул…

А ещё можно сдаться. Но, к сожалению, слишком велик риск того, что от них избавятся прежде, чем вмешаются поднятые «Бастионом» и ООНовцами силы.

Машина неслась по магистрали, Арагорн мрачно смотрел вперёд. Оставался ещё один вариант. Не лучший. Арагорн пытался не рассматривать его всерьёз, но ничего больше на ум не приходило.

— Тарас, скажи мне, что в офисе есть кто-нибудь ещё кроме тебя! — взмолился Арагорн, дозвонившись до «Бастиона», и едва не зарычал от досады, услышав ответ. — Ладно, тогда иди в кабинет Папыча. Видишь сейф? Верхний ящик. Вводи код: четыре, пятьдесят пять, семнадцать… Чёрная папка, доставай… Ищи Бразилию…

«Бастион» занимался только проходами в России, лишь изредка заходя на территорию бывшего соц-блока. Не из нежелания, а по причине банальной нехватки человеческих ресурсов — и на свою-то страну людей не хватает.

По этой же причине конквесторы, наизусть знавшие все проходы, в которые наиболее часто попадали люди в их регионе, сведениями о проходах в других странах голову не забивали. Однако, некоторая информация, касающаяся проходов за пределами «своей» территории, у «Бастиона» всё же имелась. На жёстких дисках, защищённая сложной системой паролей, и на бумаге, в офисном сейфе, защищённом замком, код к которому Арагорн сейчас диктовал стажёру.

— Читай мне подряд всё, что есть в провинции Пара.

То, что поблизости всё-таки есть проход, Арагорна почему-то не обрадовало, несмотря на то, что тот оказался довольно близко, меньше, чем в полусотне километров от них. И чем дальше читал Тарас, тем сильнее мрачнел конквестор. Цикл — всего восемь дней, сегодня идёт третий. Категория — малоисследованный. Степень опасности — высокая. Открывается только с помощью льда, значит, вернуться из прохода самостоятельно не получится. Хуже не придумаешь.

На горизонте появился вертолёт; мигающие красным и синим огни не оставляли сомнений в том, по чью это душу. И Арагорн принял решение. Достигнув узкой, почти скрытой густой растительностью колеи, уходящей вправо от магистрали, он резко крутанул руль и коротко бросил притихшим пассажирам:

— Попытаемся скрыться в джунглях.

Несмотря на спешку, Арагорн всё же выскочил из машины, когда они добрались до крошечного безымянного посёлка, и отсутствовал минут десять. Оставленные им пассажиры уже сходили с ума от беспокойства, когда он вернулся с победным выражением лица. Ему крупно повезло — в одном из домишек нашёлся холодильник, в морозилке которого удалось наскрести немного льда. Теперь главное, чтобы он не растаял прежде, чем они доберутся до прохода.

Гул вертолётных пропеллеров нарастал. Арагорн чертыхнулся. Утешало лишь то, что в таких джунглях вертолёту просто некуда приземлиться. Однако это не помешает следить за беглецами… или просто расстрелять их сверху.

Судя по показаниям навигатора, проход располагался на обочине просёлка, между стволов растущих близко друг к другу деревьев, плотно окружённых густой зеленью. Конквестор выскочил из машины и, взяв кусочек льда, протиснулся между стволами. Тут же вышел обратно — всё работает.

Четыре пары испуганных глаз расширились от удивления, когда Арагорн, игнорируя все вопросы, вложил каждому в ладонь по льдинке и сообщил:

— Дальше пойдём пешком. По одному протискиваемся между вот этими двумя стволами.

Минуту спустя все пятеро оказались по ту сторону прохода.

— Вертолёт куда-то пропал, — нервно оглядываясь по сторонам, пробормотал Карлос. — Я его больше не слышу.

— Лекс, давай вон туда. Все за ним. Я замыкаю, — перебил ООНовца Арагорн. Нельзя позволять своим спутникам размышлять над странностями происходящего. Так они того и гляди заметят, что окружающие их джунгли сильно отличаются от бразильской сельвы. Да и двигаться надо; в проходе предстоит пробыть самое малое пару суток, значит, как минимум, нужно найти питьевую воду.

За час похода по джунглям им не встретилась ни единая живая душа, ни даже самый малый признак цивилизации, и Арагорн уже было перевел дух — может, обойдется, и его спутники так и не поймут, что оказались в другом месте и времени. Но стоило лишь об этом подумать, как впереди послышался изумленный возглас цыгана. Несколькими стремительными прыжками конквестор нагнал его, в один короткий миг охватил развернувшуюся перед ним картину и процедил сквозь зубы звучное ругательство. И обернулся, обреченно поджидая отставших.

Вскоре все пятеро стояли на краю высокой террасы. Здесь кончались переплетенные лианами джунгли и начинался очень крутой, почти отвесный склон. И открывался поистине ошеломляющий вид.

— А что это такое? — повернулся цыган к Алессандре. — Я и не знал, что в Бразилии есть нечто подобное.

Девушка растерянно покачала головой:

— И я не знала.

ООНовцы молчали. Арагорн бросил на них короткий взгляд и вздохнул. Ясно. Эти двое уже, без сомнения, узнали одно из уникальнейших архитектурных сооружений человечества. Но пока молчат.

Разум, по крайней мере, разум взрослого, трезвомыслящего человека, устроен очень забавно — он отказывается принимать то, что не вписывается в заданные рамками здравого смысла границы. Увидев египетскую пирамиду на берегу Москвы-реки, человек не будет торопиться верить своим глазам. В конце концов, мало ли что говорят глаза — разум-то лучше знает, что такого быть не может.

Джейк и Карлос как раз переживали подобный момент. Глаза им говорили одно, разум — другое, и ООНовцы колебались, не зная, чью сторону принять.

— Э-э, — промычал наконец Джейк. — Вот если посмотреть на центральный комплекс, то нельзя не заметить, что он удивительно напоминает…

— Да, просто поразительная схожесть с… — подхватил Карлос — и сбился. — Эти купола… Как созревшие еловые шишки… Очень похоже…

— На Ангкор-Ват, — выдохнул Джейк.

— Ангкор-Ват, — пробормотала Алессандра. — Это совершенно точно Ангкор-Ват. Другого такого нигде в мире нет… Так его что — реставрируют?

— Нет, — возразил Карлос. — Он же новёхонький, посмотрите.

— Как это — новёхонький? Его же в двенадцатом веке построили! — возразила девушка.

— А! Ну, да, Ангкор-Ват, точно, он! — воскликнул цыган с облегчением, которое испытывает человек, вспомнивший, наконец, то, что упорно не желало всплывать в памяти. — Только… Слушайте, разве он не в Камбоджи?

В наступившей тишине стал отчетливо слышен гул и гомон, поднимающийся из долины, от древней столицы кровавого государства кхмеров. Ещё не поглощенный жадными джунглями, город Ангкор бурлил под ногами пораженных зрителей.

Четыре пары глаз обратились к Арагорну.

* * *

Хохлома настолько ослабел от потери крови, что, несмотря на разгар кризиса — драгоценный груз всё ещё не найден, в спину дышит Глушитель — вынужден был отправиться домой и оставил в «Сёстрах Хилтон» вместо себя Ломца.

Раздувшийся от гордости Ломец расположился в студии. Он потягивал пиво из банки и время от времени принимал звонки от соратников, добравшихся уже до указанных Хохломой двух Пустошей, но так пока и не нашедших ни Момента с Ромычем, ни грузовика с оружием.

— Продолжайте искать, — важно приказывал Ломец и бездельничал дальше, раздумывая о том, что, оказывается, замещать старшака совсем и несложно. Сидишь себе, отдаёшь приказы, задницу не рвёшь, потягиваешь пивко и стрижёшь доходы с бизнеса. Словом, работёнка непыльная, он бы легко смог с ней справиться.

Впервые в жизни увидевший для себя новые карьерные перспективы на выбранном поприще — прежде в мечтах он не возносился выше правой руки старшака — Ломец крутил новую идею и так и эдак, всё больше укрепляясь в мысли, что он бы вполне смог сам стать старшаком. Нет, нет, не вместо Хохломы, конечно. Придумать свой бизнес, сколотить команду, чтобы она всё за него делала, и возглавить её. Старшак — это круто, только и делаешь, что наслаждаешься жизнью и ничем за это не платишь…

Грохот сорванной с петель двери и громкий топот ног, обутых в тяжелые армейские ботинки, сбросили его с небес на землю. Когда Ломец пришёл в себя, он обнаружил, что валяется на полу с заломленными за спину руками, а рядом с ним в таких же позах находятся все немногочисленные оставшиеся ночевать в «Сёстрах Хилтон» парни.

«Глушитель по наши души, — подумал Ломец, и сердце ухнуло в груди: — Ну, всё, нам крышка».

Исхитрившись вывернуть голову, Ломец сумел рассмотреть, что студия заполнена мужчинами в бронежилетах и комбинезонах защитного цвета, с масками на лице и очень серьезным оружием в руках.

«Нет, это не Глушитель», — со страхом сообразил он. Это кое-что похуже.

Армейский спецназ.

— Кто из вас Хохлома? — раздался глухой голос.

Парни дружно молчали, уткнувшись носами в пол.

Один из спецназовцев бесцеремонно пнул тяжёлым ботинком лежавшего у него под ногами.

— Ну? — повторил он. — Кто тут Хохлома? — и приставил дуло автомата к затылку лежащего.

— Вот он за него! — завизжал парень, указывая на Ломца.

Ломец узнал по голосу Бюргера и выругался про себя.

Тяжелые бутсы застучали по полу и остановились прямо перед лицом Ломца.

— Этот? — осведомился спецназовец у Бюргера и, видимо, получив утвердительный кивок, без усилий вздёрнул Ломца, ставя его на ноги.

Ломец агрессивно уставился на закрытое черной маской лицо и приготовился отмалчиваться, во что бы то ни стало. Раз уж попался в руки спецназа, ему всё равно теперь капец. Всем им теперь капец. Но если подыхать, то уж так, чтобы было не стыдно.

Черное лицо вдруг приблизилось к нему, глаза в прорези маски прищурились.

— Ломцев? — послышался удивлённый голос. — Сергей Ломцев?

От неожиданности Ломец кивнул.

Спецназовец сорвал с головы маску, явив миру взъерошенные русые волосы и по-юношески гладкое курносое лицо мужчины лет тридцати.

Ломец вздрогнул. Последний раз он видел это лицо в другой, давно позабытой жизни; тогда оно было смертельно бледным от страха и нервного напряжения. Молоденький лейтенантик, совсем ещё зелёный, всего на несколько лет старше испуганного призывника Сергея Ломцева. Вокруг стрекотали автоматы, где-то вдалеке слышался рокот едущих бэтээров. В воздухе пахло гарью и смертью. В яме из-под разорвавшегося снаряда валялось обезображенное взрывом до неузнаваемости тело какого-то «срочника», а сам Ломец глухо стонал от боли в раздробленной ноге.

— Оставь, товарищ лейтенант, — просил он, когда лейтенантик тащил его на спине сквозь заросли кустов и волок за собой по земле, плашмя пересекая открытые участки. Перекинутый за спину автомат то и дело съезжал на бок, цеплялся за камни и сучья. Лейтенантик то ругался сквозь стиснутые зубы, таща не себе Серёгу, то, обессилев, просто валился на землю и жадно хватал воздух широко раскрытым ртом. Потом снова подхватывал раненого и продолжал ползти.

Дальше в памяти зиял провал, а потом был шум полевой части, запах медицинского спирта и стерильных бинтов. И озабоченное лицо какой-то медсестры над ним. И лейтенантик, на миг стиснувший ему руку, сбивчиво желающий скорейшего выздоровления. Читающий в его глазах то, что отказывались сказать непослушные губы…

— Серёга! — радостно взревел спецназовец и крепко обхватил Ломца руками.

— Товарищ лейтенант, — с трудом отозвался тот.

* * *

Звонок Яна застал и без того не на шутку взбудораженного Тараса врасплох. Всего несколько часов назад ему казалось, что пиком событий текущих суток останется шокирующая новость о том, что Арагорна объявили террористом и подали в розыск. Но самое интересное, как оказалось, было ещё впереди.

Для начала первое ночное дежурство Тараса в офисе ознаменовалось неожиданным звонком от самого «террориста», потребовавшего от стажёра совершенно святотатственного поступка — вскрыть сейф в кабинете у Папыча!

Оттуда пришлось достать толстую папку, найти в ней информацию о каком-то опасном проходе и пообещать побеспокоить грозного Василия Петровича, чтобы сообщить тому, что его брат отправился в этот самый проход, что цикл прохода кончается всего через несколько дней, и обратно самостоятельно он выйти не сможет.

Передав Арагорну нужные сведения и распрощавшись с ним, стажёр первым делом собирался послушно вернуть папку обратно. И обнаружил, что, впопыхах её доставая, он благополучно захлопнул дверцу сейфа и, разумеется, не запомнил комбинацию. Бестолково попаниковав несколько минут, Тарас всё-таки сообразил, что когда настанет утро, в офис рано или поздно явится кто-то, кто может открыть сейф. Или Василий подскажет, когда он ему дозвонится.

На звонки грозный брат Петрович не отвечал. Заново набирая номер и слушая, как безответно звучат длинные гудки в трубке, стажёр преисполнялся отчаяния. Он в равной степени боялся разозлить Василия Петровича назойливыми звонками и слишком затянуть с передачей сообщения об Арагорне.

За тщетными попытками дозвониться до Василия Тарас бесцельно листал папку и невидяще глядел на страницы текста. В какой-то миг его внимание привлекло несколько слов; отложив телефон, Тарас внимательно прочитал абзац, пробежал глазами следующий, затем лихорадочно пролистал сразу несколько страниц, громко захлопнул папку и прижал её к испуганно забившемуся сердцу.

В папке находилась подробная информация обо всех основных проходах — местоположение, длительность и график цикла, способ активации, описание… Неудивительно, что её всегда хранили в сейфе — страшно представить, что случится, если она попадёт в чужие руки.

Тарас покрепче прижал папку к груди, словно готовясь защищать её ценой своей собственной жизни, и твердо решил не разжимать рук до тех пор, пока кто-то из конквесторов не явится утром в офис.

Так он и просидел остаток ночи, безуспешно набирая номер Василия Петровича, и ранний утренний звонок заставил задремавшего стажёра подпрыгнуть.

— Тарас, кто-нибудь ещё в офисе есть? — деловито осведомился Ян.

— Нет, только я… Ян Сергеич, а вы не знаете случайно комби…

— Ищи Илью, бери его и как можно быстрее привози к Шушмору, — перебил его конквестор. — Как можно быстрее, слышишь? — помолчал и добавил: — Привози любой ценой, ясно? Любой ценой.

— Хорошо, Ян Сергеич. Только мне надо сначала кое-что вернуть на место. Вы случайно не знаете к сейфу комбина…

— Тарас, когда я сказал «как можно быстрее», я имел ввиду — как можно быстрее! — не дослушал его Ян. — И если что… В общем, скажи ему, что греки вот-вот уплывут, слышишь?

— Непременно, — заверил стажёр, — Только я хотел у вас спросить комбинац…

— И вот еще что, — снова перебил Ян. — Когда будешь подъезжать к району Пустоши, будь острожен и гляди по сторонам, не приведи кого-нибудь за собой на хвосте.

— Хорошо, я уже бегу. Только, — предпринял последнюю попытку стажёр. — Ян Сергеич, а вы не знаете комбинацию к…

— Тарас, ты почему еще в офисе? — рявкнул в ответ конквестор и рассоединился.

Стажёр запаниковал. Комбинацию к сейфу он так и не узнал. Что же теперь делать с папкой? Не оставлять ведь её без присмотра где-нибудь на столе?.. И это странное предупреждение быть осторожным и не привести никого на хвосте. Что, кто-то ищет Шушморское капище?.. И посоветоваться не с кем — офис «Бастиона» в этот час ещё пустует.

Тарас пометался несколько мгновений и, наконец, принял, как показалось ему в ту минуту, единственно правильное решение — оставив записку, что он отправился доставлять Илью к Шушмору, побежал в гараж за машиной, по-прежнему крепко прижимая драгоценную папку к груди.

О том, что следовало бы оставить ещё и информацию об Арагорне, стажёр впопыхах просто не подумал.

* * *

Резкость, обычно не свойственная добродушному Яну, объяснялась просто — после очередной разгромной битвы окончательно деморализованная греческая армия начала стаскивать свои плоские судёнышки на воду, готовясь отплыть, оставив воистину неприступные стены Трои. Пораженческие настроения завладели всеми без исключения. Боги явно отвернулись от них. Да тут ещё и Ахилл пропал, а без него у греков нет и шанса. Зато троянцы бились с такой отвагой, словно сам Зевс шагал рядом с ними.

Для предотвращения этого повального бегства требовалось немедленное вмешательство. Сейчас как никогда нужен был Илья. Готовый к поединку с Гектором, яростный и безумный — как настоящий Ахилл. Однако гарантий того, что именно такого Илью доставит к проходу Тарас, не было. Кто знает, что делал Илья в Москве и насколько сильно уже расшатал его психику приём приготовленного в техцентре препарата. Конечно, тот выполнял свою работу — под его воздействием впадавший в яростное безрассудство Илья наконец-то достоверно играл роль Ахилла. Но регулярный приём этого препарата оказывает на психику такое же разрушительное воздействие, как и сильный наркотик…

О причинах высокого боевого духа троянцев, наголову разбивших греков в последней битве, Ян не задумывался. А, между тем, причина и впрямь крылась в богах. Или в тех, кого троянцы приняли за богов — Момента с Ромычем.

Той ночью, когда им было велено потеряться, вооруженные до зубов и исполненные отчаяния, Момент с Ромычем долго бродили вокруг храма Аполлона, тщетно ища пропавший без следа грузовик с оружием или хотя бы следы неведомого мужика, ехавшего перед ними в лесу. В конце концов, сдались и решили провести разведку местности. Повернулись спиной к непонятно откуда появившемуся в Подмосковье морю и, держа наготове пистолеты, отправились в сторону смутно проглядывающих в темноте низких построек. Шли осторожно, вздрагивая от каждого шороха и матерясь сквозь зубы. Внезапно обнаружив, что их окружили, заорали во всё горло и, не сговариваясь, дружно открыли огонь, паля не столько на поражение, сколько для успокоения собственных натянутых нервов. В какой-то момент увидели, что окружившие их фигуры простёрлись ниц, и только один нелепо одетый мужик, раболепно глядя на них снизу вверх, осмелился обратиться к ним на незнакомом языке. Слов Момент с Ромычем, разумеется, не поняли, но почтительный тон говорил сам за себя.

Парни недоуменно переглянулись, пожали плечами и последовали за беспрестанно кланяющимися им иностранцами, гадая, что же это за колония религиозных фанатиков окопалась в лесах Подмосковья. А несколько часов спустя они забыли обо всём на свете, потому что их жизнь превратилась в самую настоящую волшебную сказку. И хотя Момент с Ромычем не понимали ни слова из того, что им говорили, это им почти не мешало. Главное, что еду подавали на золотых тарелках, а вино — в украшенных драгоценными камнями кубках. А ещё были хорошенькие стриптизёрши, танцующие под какую-то заунывную музыку. Нелепо одетые суровые мужики с короткими мечами на поясах, оказывающие им явные знаки почтения. Высокие, сухопарые старики в длинных белоснежных балахонах, готовые предупредить каждое их желание… И сказка не прекращалась: день сменяла ночь, наступал новый день, а Ромыч с Моментом по-прежнему пировали в варварски-роскошных залах и видели в глазах окружающих только восторг и поклонение.

Поначалу парни нет-нет, да и вспоминали голливудские фильмы, где главные герои попадали в роскошные дворцы таинственных цивилизаций и беззаботно предавались всем радостям жизни, а потом местные варвары, ползавшие у них в ногах, вдруг решали принести их в жертву своим кровавым богам. Но наличие оружия вселяло в Момента с Ромычем уверенность в том, что так просто их не скрутить, а затяжная попойка способствовала тому, что опасения постепенно развеивались. Попавшие в самый настоящий рай, парни больше не задавались вопросами где они, как здесь оказались, что происходит и почему. Они блаженствовали.

А троянцы, то и дело подливая вина в дорогие кубки, только дивились могуществу снизошедших к ним с Олимпа богов — ни один смертный не мог выпить столько, сколько эти двое!

Пожалуй, эта блаженная жизнь могла бы продолжаться вечно, но однажды Ромыч решил полапать одну черноволосую девицу. Она, правда, не танцевала перед ними, как другие стриптизёрши, да и вид у неё был гордый и даже немного надменный, но Ромычу очень приглянулась её хорошенькая мордашка, и, охмелевший от вседозволенности последних дней, он тут же её схватил. А в следующий миг какой-то лопоухий мужик в доспехах уже сжимал ему горло, а два высоких старика в белоснежных одеждах тщетно пытались оттащить его от Ромыча.

Только когда бездыханное тело товарища упало на пол, испуганный Момент сообразил потянуться к пистолету. Дрожащими руками наставил его на лопоухого мужика — и затрясся от ужаса, потому что того, казалось, ничуть не испугало дуло наставленного на него оружия. Он приближался к Моменту с таким поразительным невозмутимым спокойствием, что отчаянно нажимающий на курок Момент расстрелял весь барабан, но так ни разу и не попал в шагающего на него убийцу…

Вопли жрецов, шокированных поступком своего принца, очень скоро потонули в криках восторга — Гектор один на один схватился с пришлыми богами и победил их! Олимпийцы на стороне троянцев! Радость и ликование захватили Илион и воодушевили каждого.

Гектор не возражал против такой интерпретации событий, хотя про себя изрядно сомневался в божественной природе незнакомцев. Ему казалось, что пьяные чужаки завладели оружием Зевса по какому-то недоразумению. Если и было в них что-то от божества, то, в лучшем случае, от отпрыска какого-нибудь не просыхающего сатира, повалявшего в кустах глуповатую крестьянку. А уж когда один полез со своими грязными приставаниями к его любимой жене Андромахе, Гектор и вовсе потерял терпение. В общем, если это и были боги, то не самые любимые Громовержцем, потому что молния с Олимпа так не испепелила принца на месте. Зато боевой дух его войск вознёсся на небывалую высоту. И талантливый полководец лучше других понимал, что этим преимуществом нужно воспользоваться как можно скорее — боевой дух, как и хмель, выветривается довольно скоро.

* * *

Вид Ильи, открывшего дверь примчавшемуся к нему на всех парах Тарасу, так поразил стажёра, что он даже на миг замешкался. Тёмные, почти чёрные круги под глазами, осунувшееся лицо, нервные, дёрганые движения, мокрый лоб и нездоровая бледность, заметная даже сквозь сильный загар — казалось, Илья болел не первую неделю. И зрачки — сжавшиеся в булавочные головки зрачки…

— Чего тебе? — сипло спросил он, не приглашая войти.

— Ну, — растерялся Тарас, глядя на пошатывающегося от слабости конквестора, и бессознательно прижал к себе драгоценную папку. — Это… Ян Сергеич звонил, говорит, ты срочно нужен в Трое.

Илья несколько мгновений смотрел словно сквозь стажёра, а затем вдруг метнулся вглубь квартиры.

Тарас нашёл его в туалете, в обнимку с унитазом, и даже подумал было про себя: «Это ж как надо было напиться!», но тут же нахмурился. Насколько он успел понять за время своего недолгого пребывания в «Бастионе», таких вредных привычек ни за кем из конквесторов не водилось, все они были людьми ответственными и крайне дисциплинированными.

— Съел что-то не то? — участливо осведомился Тарас, присаживаясь рядом с Ильёй на корточки. — Отравился?..

— Нет.

— Тогда что?

— Похоже, заболел.

Тарас несколько мгновений смотрел на Илью, которого вдруг начала бить сильная дрожь, а потом нерешительно произнёс:

— Так тебе, наверное, в больницу надо.

Илья промолчал.

Стажёр сглотнул. В инструкциях Яна Сергеича ничего про больницу не говорилось. Зато про «привози любой ценой» он хорошо помнил… И что же теперь, Илью вот такого вот полуживого к проходу тащить? Да в этом состоянии он не то, что на подвиги, которых, без всякого сомнения, требует ситуация в Трое — он на простую пешую прогулку не способен.

— Чего приехал-то? — вывел его из задумчивости голос Ильи.

— Ян Сергеич звонил, велел срочно тебя привезти к проходу.

Илья откинул голову назад, прикрыл глаза и с трудом попросил:

— Слышь, у меня в кармане куртки таблетки. Принеси, а?

Тарас послушно отправился в прихожую и зашарил по карманам валяющейся на полу куртки.

— Быстрее! — прикрикнул Илья, а потом выхватил баночку из рук вернувшегося стажёра, схватился за крышку и торопливо рванул. Таблетки рассыпались по всему полу. Илья поднял одну, проглотил — и замер.

Стажёр собирал таблетки с пола.

— Илья, — неуверенно позвал он несколько минут спустя. — Илья, ехать надо.

— Едем, едем, — невнятно отозвался тот, сделал было попытку подняться — и тяжело сполз по стене на пол.

Тарас в полной растерянности смотрел на обессиленного, явно больного Илью. Что же делать? Всё-таки тащить его к проходу, и неважно, что конквестор в таком состоянии?

«Привози любой ценой», — снова вспомнились слова Яна Сергеича, и стажёр, подавив сомнения, решительно зажал драгоценную папку подмышкой, наклонился над уставившимся остекленевшим взглядом в стену Ильей, крепко взял его за предплечье и настойчиво потянул:

— Давай, Илья, давай. Вставай, поехали.

* * *

Из всех посторонних, оказавшихся в проходе, реакция Алессандры беспокоила Арагорна больше всего. И не только потому, что в девушке он питал неизмеримо более сильные чувства, чем к остальным.

Джейк с Карлосом сыпали бесконечными вопросами и пребывали в состоянии полнейшего восторга:

— Каким образом вы выясняете, как открыть проход?

— Можно почерпнуть совершенно уникальные сведения! Получить ответы на столько вопросов! Разгадать столько тайн!

— Какую подготовку проходят исследователи проходов?

— Как определяют цикл?

— А вы не думали о том, чтобы сделать результаты исследования проходов достоянием общественности?

— Это же настоящая революция в истории!..

Энтузиазм ООНовцев не умалял ни тот факт, что ещё совсем недавно они были не более чем преследуемой охотниками жертвой, ни то, что Арагорн честно сообщил им, что открыть проход обратно он не сможет. И даже то, что с окраин Ангкора поднимался дым, а население, казалось, пребывало в панике. Кто бы мог подумать, что в душах ООНовцев живут такие ненасытные исследователи, из тех, которым море становится по колено, когда они оказываются на пороге открытия!

Цыган сосредоточенно хмурился, слушая объяснения Арагорна, и время от времени бросал взгляд на расстилавшийся внизу Ангкор, словно желая убедиться, что тот по-прежнему на месте. И задал только один вопрос:

— Ты уверен, что за нами придут?

— Уверен, — твёрдо отозвался конквестор. То, что за ними придут, он знал наверняка. Вот только не знал, успеют ли прийти до конца цикла.

Алессандра же вот уже почти час неподвижно сидела, облокотившись спиной к стволу дерева, и невидящим взглядом смотрела в какую-то одну только ей видимую точку. Спокойствие девушки казалось неестественным, больше похожим на ступор.

Арагорн присел рядом с ней на корточки, взял за руку.

— Алессандра, ты как?

Девушка не реагировала.

Конквестор вздохнул и, не выпуская её ладонь, присел рядом.

— А какой здесь сейчас век, не знаете? — раздался за спиной голос Карлоса. — Очень интересно, что происходит и почему население в панике.

Арагорн обернулся и холодно прищурился, глядя на ООНовца. Посвящать посторонних в подробности не положено. Хотя… какая разница, сколько они узнают? Всё равно по возвращении обратно «Бастиону» придётся корректировать им память.

Краем глаза Арагорн уловил, что Алессандра чуть повернула голову, видимо, заинтересовалась вопросом, и это всё решило. Если понадобится, он будет рассказывать часами — лишь бы её расшевелить.

— Где-то первая половина пятнадцатого века, — начал пересказывать Арагорн то, что зачитал ему из папки Тарас, щедро разбавляя рассказ собственными познаниями об этом периоде и не скупясь на драматические обороты. — Перед нами самый закат великого Ангкора. Если я не ошибаюсь — и, судя по панической реакции населения, в город вот-вот нагрянет армия Сиама. Они разрушат всё, что можно разрушить, заберут с собой всё, что смогут унести — и уйдут. И поскольку это будет не первый, а уже третий раз, когда тайцы проходят по Ангкору словно ураган, местные навсегда покинут город. Ангкор останется на растерзание джунглям. За какие-то жалкие полвека тропический лес поглотит кхмерскую столицу, лианы проникнут в расщелины, разорвут каменную кладку, опрокинут статуи и фронтоны, оплетут крыши и стены. И великая кхмерская столица исчезнет на пять веков…

— Тайцы подходят к городу? А мы? — паника в голосе Джейка прозвучала настолько явно, что Арагорн не выдержал и ухмыльнулся — ну, наконец-то, хоть что-то пробилось в сознание ООНовца сквозь завесу эйфории от сделанного открытия о проходах.

— Им нужен Ангкор, а не леса вокруг. Но мы и так скоро уйдём отсюда — нужно найти ночлег и питьевую воду.

В нехотя сгущавшихся сумерках было отчётливо видно, как в городе распускались цветы пожаров, а на противоположную сторону Ангкора сквозь густые джунгли медленно и неумолимо надвигалась огромная цепь огней — приближалась тайская армия.

Арагорн не сразу понял, что же так напрягало его в происходящем в Ангкоре. Он не впервые видел наступающую на город армию и знал, что это делает с людьми. Обезумевший от страха человек мог пробежать по телу другого, сбитого с ног толпой, и оттолкнуть любого, оказавшегося на его пути, лишь бы спастись самому. Разворачивающаяся в этой долине панорама паники, хаоса и отчаяния, на первый взгляд так похожая на всё, что Арагорну доводилось видеть — как в своём времени, так и в других, всё же чем-то отличалась.

Конквестор напряжённо хмурился, пытаясь понять, что его беспокоит — и тут его озарило. Вместо того, чтобы бежать прочь из города, за пределы его границ, скрыться в густых джунглях, люди со всех сторон стекались к центру Ангкора, к одному из храмовых комплексов. Они образовывали гигантскую очередь и рвались как можно скорее попасть внутрь.

Поначалу Арагорн решил, что люди просто надеялись спастись от захватчиков за крепкими стенами храма. Но шло время, толпы всё продолжали проходить внутрь, и становилось ясно, что даже весь Ангкор-Ват не может вместить такое огромное количество людей.

— Я на минутку, — пообещал Арагорн Алессандре, пружинисто вскочил на ноги и побежал вдоль по краю обрыва, пытаясь найти другую точку обзора. Такую, из которой ему было бы видно, что происходит во дворе храма.

И когда нашёл — неверяще выдохнул и замер.

Примерно с дюжину человек в одеяниях такого пронзительно красного цвета, что глаз резало даже издалека, стояли кругом, раскинув руки в стороны и, словно в трансе, раскачивались из стороны в сторону. Внутри этого импровизированного кольца, в таких же одеяниях и позах стояло пятеро. А посередине — посередине в темнеющем от сумерек воздухе отчётливо мерцало облако света, чуть искрящее по краям. Ни дать, ни взять — классический портал, каким его показывают во всех фантастических фильмах. Толпы людей, стекавшиеся к храму, надеялись уйти от вражеской армии через проход!

А жрецы в красном сделали его видимым и держали открытым — умение, о котором конквесторы «Бастиона» даже и не подозревали.

Размышляя над только что увиденным, Арагорн задумчиво возвращался к своим спутникам.

— Ну, что там? — встретили его одинаковым вопросом ООНовцы.

— Проход, — задумчиво ответил конквестор. — Жрецы открыли проход, и сейчас через него проходят целые толпы, спасаясь от тайской армии.

— Проход в проходе? — поднял брови Лекс.

— А он куда ведёт? — восхищённо ахнул Джейк.

— Да, — кивнул цыгану Арагорн и помрачнел. — Куда ведёт — я не знаю. Проходы в проходах — очень опасная штука. Они совершенно не изучены, неизвестно, как их цикл взаимодействует с циклом того прохода, в котором ты находишься. Предположительно, удаляться от своего времени дальше, чем на одну временную линию, нельзя, иначе можно никогда не вернуться. А поскольку неизвестно, в ту же самую временную линию ведёт проход в проходе или в другую, заходить в них категорически запрещено.

Алессандра вдруг медленно поднялась и не спеша прошагала в сторону густых зарослей неподалёку. Несколько мгновений спустя ветви зашумели, так, словно кто-то изо всей силы их тряс, и послышались возмущённые выкрики. Большую часть из них Арагорн не разобрал, но даже его скудного португальского хватило, чтобы понять — девушка использует весь свой запас нецензурных ругательств.

Мужчины растерянно переглянулись.

— Нервный срыв, — пробормотал Карлос.

— Пусть выплеснет, ей станет лучше, — добавил Джейк.

Арагорн сомневался, что в таком состоянии девушку лучше оставить одну, но внезапный вскрик и наступившая за ним тишина всё решили. Лекс и конквестор рванули в её сторону почти одновременно.

Девушка ничком лежала на земле, лицо побледнело. Она что-то отчаянно пыталась сказать, слабо шевеля рукой, но не могла вымолвить ни слова — губы распухли и, похоже, ей становилось тяжело дышать.

Арагорн замер, напряжённо во что-то всматриваясь; цыган подбежал к Алессандре и присел на корточки.

— Что? Что? — переспрашивал он, бестолково суетясь вокруг девушки.

— Не двигайся! — резко приказал Арагорн Лексу. Медленно, мягко загашал вперёд, стягивая с себя футболку и наматывая её на руку.

— Кто? Где? — заозирался Лекс в поисках невидимой опасности.

Арагорн стремительно рванул вперёд, и прежде, чем цыган успел понять, что происходит, рядом с ним на землю тихо шлёпнулось что-то небольшое, похожее на тонкую верёвку. Оно слегка переливалось и было покрыто мелкой чешуёй… Лекс испуганно завопил и отскочил в сторону, когда понял, что это змея, и не сразу сообразил, что она уже мертва.

На крик появились встревоженные ООНовцы.

Конквестор, тем временем, быстро осмотрел девушку, нашёл место укуса, выдернув ремень, перетянул ногу, озабоченно заглянул в глаза, а затем… Цыган испуганно вздохнул, когда Арагорн деловито засунул тело змеи в карман брюк, а после подхватил девушку на руки и куда-то зашагал.

Цыган заторопился за Арагорном, ничего не понимающие Джейк с Карлосом потянулись следом.

— Ты куда? — спросил Лекс, опасаясь, что конквестор его просто-напросто не услышит.

— В город, — сквозь зубы отозвался Арагорн.

Алессандра у него на руках дышала всё тяжелее, и он прибавил шаг.

— Зачем?

— Я не знаю, что за змея её укусила, но местные могут знать. И у них может быть противоядие.

— Ты идёшь туда? — ахнул Джейк. — Но там же… там…

— Ты предлагаешь мне сидеть и смотреть, как она умирает? — рявкнул конквестор, не замедляя шага.

— А что делать нам?

— Ждите. За вами обязательно придут.

ООНовцы растерянно переглянулись, но продолжали следовать за Арагорном.

Цыган же решительно заявил:

— Я с тобой.

Арагорн остановился, вперился в Лекса таким жёстким взглядом, что тот вздрогнул.

— Сейчас им всем, — мотнул он головой в сторону Ангкора, — ни до чего. Кто бы ни умирал на их глазах, люди ничего не услышат. Они придут в себя только когда окажутся в безопасности. А безопасность — по другую сторону прохода.

— Но ты же сам говорил про проходы в проходе! — поражённо воскликнул цыган. — Ты же говорил… — От волнения он плюнул на попытки быть вежливым и говорить на языке, который понимают все присутствующие, и перешёл на русский. — Ты же говорил, что они опасны! Что в них ни в коем случае нельзя идти! Что из них можно не вернуться!

Арагорн только пожал плечами. Перехватил девушку поудобнее. С нажимом произнёс, обращаясь сразу ко всем и ни к кому в отдельности:

— Не попадайтесь в руки местным. Найдите пресную воду. И не отходите слишком далеко — за вами обязательно придёт кто-нибудь из наших. А когда они придут, скажите им, что мы ушли в открытый жрецами в центре Ангкор-Вата неизвестный проход.

Развернулся — и решительно загашал в Ангкор.

Вмиг растерявшие свой энтузиазм ООНовцы растерянно провожали его взглядом.

Цыган тоже смотрел в спину удаляющемуся конквестору и хмурился. А потом резко сорвался с места и бросился вслед.

 

ГЛАВА 13

Просторный зал казино «Прайм» был погружен в густую темноту, лишь слабый свет сочился с огромного, во весь потолок, экрана, казавшегося окном в космос, в вечной черноте которого кружились созвездия и пролетали, едва не задевая головы зрителей, галактики. Лестницы, перила, ярусы и балкончики, образовывавшие в зале клуба футуристическое подобие древнего амфитеатра, были почти невидимы в этой псевдо-космической темноте. Присутствие толпы угадывалось лишь по дыханию — частому, едва сдерживаемому, подстегнутому бурлящим в крови адреналином. Современные зрители ждали крови своих гладиаторов.

Когда Жанна механически потянулась за второй сигаретой, она с удивлением поняла, что волнуется. Не от предвкушения сенсации, которую вызовет её статья — а она вызовет, в холле журналистка уже успела углядеть парочку весьма высокопоставленных политиков и несколько очень крупных бизнесменов, а когда начнутся бои и зажжется свет над ареной, среди зрителей она, без сомнения, высмотрит еще несколько публичных фигур.

Волновалась журналистка и не из-за судьбы своей ставки — по большому счёту, ей было безразлично, выиграет она или нет, всё равно деньги не её, а редакционные, плюс вчерашний выигрыш.

Жанна волновалась за судьбу незнакомца, чьи фотографии висели по всей Москве и крутились по всем телеканалам города, за незнакомца, которого она разглядела под незатейливой маскировкой короткой стрижки и перекрашенных волос.

На секунду журналистка задумалась, пытаясь определить, что именно ее беспокоит. И поняла — её беспокоит как раз его победа. Когда он окажется в центре самого пристального внимания зрителей, когда сотни людей будут внимательно разглядывать его, кто-то обязательно опознает в нем разыскиваемого по всей столице незнакомца…

И что тогда?

Тогда кто-то позвонит по указанному номеру, получит солидное вознаграждение и удовлетворение от чувства выполненного гражданского долга. Приедет отряд крепких парней в камуфляже, сноровисто скрутит его и увезёт в неизвестном направлении. И ниточка, тянущаяся от незнакомца к настоящей, серьёзной тайне, оборвется, ускользнет у неё из рук.

— Волнуешься? — снисходительно глянул Игорь на свою спутницу и попытался изобразить успокаивающий жест, положив ладонь ей на колено.

— Нет, — отрезала Жанна, отодвигаясь. Её «спонсор» свою миссию уже выполнил, он ей больше не нужен, так что можно не церемониться.

Резкая реакция, похоже, сбила Игоря с толку; он потянулся к бокалу с вином, скрывая растерянность, и недоуменно приподнял брови. «То ли опыта еще маловато, то ли привык при покупке общества молодой девушки непременно получать покладистость», — сделала вывод Жанна, и, не заботясь больше об нём, обратила все внимание на арену боёв, над которой как раз вспыхнул ослепительно яркий свет.

На сегодняшний вечер планировалось четырнадцать боёв на «разогрев» и последний, пятнадцатый — супербой, главное событие финала, в котором должен был участвовать Уборщик, не сумевший вчера справиться с Хуком.

Тридцать участников — злые, сосредоточенные, почти никто не обращает внимания на зрителей, сидели вокруг арены в окружении своих команд.

Жанна прищурилась, выискивая среди них таинственного Хука. Ага, вот и он. Как и в прошлый раз, спокоен и равнодушен. Не обращает внимания на соперников и зрителей и едва ли замечает сидящих рядом с ним двух кудрявых черноволосых парней, ещё вчера сопровождавших Богдана Алмазова.

Накануне он тоже был спокоен и равнодушен, но девушке казалось, что сегодня всё по-другому. Сегодня Хук был не просто неподвижен в своём спокойствии — он старался избегать лишних движений. Как и вчера, лицо замкнуто, пристальный взгляд устремлен прямо перед собой, только вот не похоже, что он о чём-то размышляет. Больше смахивает на то, что он словно бы прислушивается к происходящему у него в организме. Приспосабливается к донимающей его боли.

«Как же ты будешь драться? — задавалась вопросом журналистка, собственными глазами наблюдавшая вчера за тем, сколько серьёзных травм нанесли Хуку. — Можно ли вообще что-то сделать, если у тебя всего сутки назад выбили плечо и, похоже, поломали рёбра?»

— На кого будешь ставить, Жанна? — вывел её из задумчивости голос Игорь.

Не отрывая глаз от застывшей фигуры, журналистка тихо, но твёрдо ответила:

— На Хука.

— Серьёзно? — искренне изумился Игорь.

Жанна молчала. Она не знала, на кого работает Арагорн. Она вообще наверняка ничего не знала, но журналистское чутьё и женская интуиция снова подсказывали ей, что таинственная организация, где состоит ее бывший, за простым смертным гоняться не будет. Значит, этот незнакомец — в чём-то особенный.

— Он выиграет, — только и сказала девушка.

Игорь снисходительно улыбнулся и заговорил тем самым покровительственным, полным осознания собственного превосходства тоном, который так бесил журналистку:

— Признаю, ему повезло в полуфинале. Но ты видела, с кем его поставили в финал? Знаешь, кто его противник?

Жанна качнула головой. Из того, что она успела услышать по обрывкам разговоров в «Прайме», в финальном бою должны были сойтись два, судя по всему, довольно известных бойца — тот самый Уборщик и некто Макс Метель. Поскольку Хук победил Уборщика, выходит, что ему предстоит встретиться с этим самым Метелью, кто бы он ни был.

— Рашид «Болт» Грейси. Тебе это имя, конечно, ничего не говорит…

На этот раз журналистке даже не пришлось прикидываться дурочкой:

— Нет. А кто он?

— Болт был элитным бойцом с Прайде, «Клетке», Эм один, Страйкфорсе и ещё полудюжине подобных организаций. В каждой он побеждал сильнейших бойцов, но из каждой его исключали за нарушение правил. И, поверь мне, это были не мелкие нарушения. Не плевки в соперника или мат на ринге. Он проводил запрещённые удары и захваты, пинал сбитого на пол ногами, ломал пальцы, атаковал после гонга об окончании раунда… Наши подпольные бои, действительно без правил, а не как в Абсолютных бойцовских чемпионатах — это его стихия. И здесь он — действительно лучший в мире. Абсолютный чемпион. Понятия не имею, как его заполучили организаторы, но, видимо, они решили, что потерю Уборщика и появление никому не известного бойца в главном событии финала надо компенсировать чем-то по-настоящему сенсационным… Ну, и не дать сыграть той ставке, о которой я тебе вчера рассказывал. И им это более чем удалось.

Жанна ошарашенно переваривала информацию.

Игорь подался поближе к девушке и провёл пальцами по обнажённому плечу:

— Ставки сейчас двадцать к одному. Не в пользу Хука, дорогая.

* * *

К тому времени, когда Тарас добрался к Шушморскому капищу, Илья пришёл в себя и выглядел гораздо лучше. Однако стажёр помнил, каким бледным и обессиленным конквестор был всего несколько часов назад и, с беспокойством наблюдая за тем, как Илья исчезает в проходе, думал, что если от того требуются немедленные подвиги, то совершить их ему будет непросто.

Убедившись, что Илья вошёл в проход, Ян Сергеич не дослушал единственно волновавший сейчас Тараса вопрос про комбинацию к сейфу — зажав подмышкой снайперку, он скороговоркой сообщил, кивнув в сторону откуда-то взявшегося на поляне «КамАЗа»:

— Я не знаю, откуда грузовик, но он набит оружием. Разгрузи оставшиеся ящики из кузова, перекидай в храм, потом бери «КамАЗ», увози его и бросай где-нибудь подальше отсюда. Поближе к Москве. А по пути договорись, чтобы наши тебя подобрали.

Выполнение первой части распоряжения Яна заняло у Тараса куда больше времени, чем он рассчитывал — в одиночку разгружать тяжелые ящики оказалось делом изнурительным и крайне тяжёлым.

В лесу уже сгустились сумерки, когда стажёр с некоторой опаской забрался в кабину «КамАЗа» и, уложив драгоценную папку рядом, глубоко выдохнул. Непривычные к таким нагрузкам руки тряслись от усталости — и от волнения. Дело в том, что обширным водительским опытом Тарас не обладал и как водить грузовики знал лишь в теории. На миг он едва не поддался панике, но стиснул зубы и переборол себя. Тарас хотел стать настоящим конквестором, а вовсе не кабинетным аналитиком, как планировал Папыч, беря его на стажировку, в мечтах уже видел себя возвращающимся их опасного прохода, покрытым гарью и кровью, с мечом в одной руке и заливающейся благодарными слезами симпатичной девушкой в другой. И вот дошло до смешного испытания — ведения грузовика, и он уже готов спасовать? Ни за что!

И Тарас смог. Завёл, выбрался из болотистого леса к Пустоши, проехал мимо Воймежного, а за Шатурой уже вполне освоился. Вечерние сумерки давно отступили под напором ночной темноты, лёгкий снежок крутился в воздухе, вспыхивая в сфере включенных фар разноцветными искрами. Дежуривший в «Бастионе» Бисмарк уже выехал в Ногинск, откуда должен был забрать Тараса, решившего оставить грузовик на подъезде к городу. Впереди показался поворот на Орехово-Зуево, и стажёр беззаботно качал головой в такт несущейся из магнитолы попсе, крепко держась за широкий руль, когда заметил в боковое зеркало, как промчавшиеся мимо него по встречной полосе один за другим два «Хаммера» вдруг сделали резкий разворот на сто восемьдесят градусов и теперь быстро его нагоняли.

«Ну, мало ли чего они развернулись», — уговаривал себя Тарас, хотя его сердце уже ухнуло в пятки, и какая-то часть его сделала пессимистичный вывод — это по его душу.

Стажёр колебался всего пару мгновений, прежде чем потянулся за сотовым и набрал дежурный номер «Бастиона». В конце концов, опыта у него нет, так что никто не осудит его за желание перестраховаться.

— Отто Генрихович? — нервно выкрикнул он в трубку. — Э-э… Ладно… Бисмарк… В общем, я на повороте к Орехово-Зуево, и, мне кажется, за мной хвост. Два «Хаммера» ехали в противоположном направлении, резко развернулись в обратную сторону и теперь едут за мной… Да нет, вот только что, буквально минуту назад… — пытающийся одновременно говорить по телефону и везти тяжелый «КамАЗ», Тарас на некоторое время перестал наблюдать за следующими за ним машинами, и когда снова взглянул в боковое зеркало, позади него уже никого не было.

— Кажется, я ошибся, — с облегчением выдохнул в трубку стажёр, и тут до него донёсся резкий сигнал. Повернув голову налево, он увидел, что один из «Хаммеров» поравнялся с кабиной грузовика, и из пассажирского окна на него глядит дуло пистолета-пулемёта.

— О, чёрт, — выдохнул Тарас, упуская из рук сотовый.

* * *

— Дамы и господа, пришло время для главного события вечера! Супербой! — торжественно провозгласил нарисовавшийся в центре ринга ведущий, и толпа восторженно взревела.

Жанна переводила взгляд с одного угла ринга на другой.

Рашид «Болт» Грейси выглядел впечатляюще. Массивный, накачанный, рельефный. Хорошо отдохнувший и полный сил. Боец довольно оглядывал зрителей, купаясь в их восторге, что-то выкрикивал по-английски, проводил несколько быстрых ударов руками, приветственно вскидывал руки — он красовался.

Стоявший в противоположном углу Хук, поджарый и худощавый, скованный, чуть клонящийся влево, словно повреждённые там рёбра тянули его к земле, просто терялся на его фоне.

— Правила супербоя такие же, как и для остальных боёв — никаких правил! — хорошо поставленным голосом продолжал кричать ведущий, легко перекрывая рёв толпы. — Никаких раундов, никакого судейства, никаких технических поражений, никаких остановок. Бой идёт по полной победы или сдачи противника!

Журналистка перевела взгляд на толпу и скривилась. Солидные политики и крупные бизнесмены, влиятельные преступники и известные миллионеры, раскрученные представители шоу-бизнеса и золотая молодёжь — это полулегальное мероприятие устраивалось для них. Вот уже два часа они восторженно наблюдали за тем, как на их глазах бойцы в кровь разбивали лица, безжалостно ломали кости, беспощадно душили и хладнокровно добивали сломленного противника до тех пор, пока он не терял сознание. И каждый жестокий удар, каждый страшный захват, каждое разбитое в кровь лицо или сломанная рука вызывали у них бурю восторга. Цивилизованные, искушённые, пресыщенные зрители двадцать первого века по-прежнему с удовольствием смотрели гладиаторские бои.

…Первые минут пять супербоя Жанне казалось, что у избитого Хука ещё есть шанс. Оба бойца дрались открыто, обмениваясь ударами рук и ног. Если бы журналистка не видела своими глазами, как Хуку досталось накануне, она вряд ли бы заметила, что у того что-то повреждено — он по-прежнему передвигался с характерной для него молниеносной скоростью, с лёгкостью избегал атак и вкладывал в удары огромную силу. Правда, левое плечо он всё же берёг и бил в основном правой рукой. Но как бил! Вот и сейчас, дождавшись удачного момента, провёл хук — тот самый сильнейший удар правой, который и дал ему кличку — и на миг оглушил Болта. Немедленно рванулся использовать появившееся преимущество — и влетел прямо в клинч.

Жанна прикусила губу. Она уже знала, что Хук не умеет справляться с клинчем и не владеет техникой борьбы в партере.

А затем Болт показал всем зрителям, чего он стоит. Чуть ослабив клинч, ударом локтя рассёк Хуку лоб, провёл эффектную комбинацию ударов в голову и тело, видимо, понял, что у противника повреждены рёбра — и сосредоточился на них.

Болт бил по рёбрам так долго, что Жанна, не выдержав, отвернулась.

Хук упал сам, едва только Грейси разжал клинч — даже не пришлось проводить тейкдаун.

Болт победно вскинул руки и повернулся к зрителям. Толпа восторженно взревела.

Позади него, тяжело опираясь на локти, Хук медленно вставал на ноги.

Его соперник не стал дожидаться, когда тот полностью поднимется — стремительно развернулся и ударил бойца ногой. Хук отлетел к металлической сетке, ограждающей ринг. Зрители довольно закричали. Жанна стиснула зубы. Теперь она и сама видела, за что Болта исключили из стольких бойцовских организаций.

Вальяжной походкой Болт подошёл к поверженному сопернику. Пнул ногой, легко ускользнув от слабой попытки Хука ухватить его за лодыжку. Сделал шаг назад, насмешливо наблюдая за тем, как соперник медленно, с трудом поднимается. На этот раз дождался, когда тот встанет на ноги, заметил, как он слабо махнул рукой, словно подзывая противника к себе, и быстро провёл комбинацию из двух прямых правых, левой и снова правой, завершившуюся мощным броском с поднятием противника.

Нокдаун.

Впрочем, на этом избиение Хука не закончилось — пока соперник неподвижно лежал на полу, Грейси нанёс несколько мощных безответных ударов кулаками и локтями по затылку — удары, запрещённые во всех других чемпионатах.

Жанна с силой схватила сидящего рядом Игоря за руку:

— Почему рефери не остановят бой? Он ведь не может сопротивляться!

— Это бои без правил, моя дорогая, — равнодушно пожал плечами её спутник. — Бой остановят, когда Хук сдастся или потеряет сознание.

Журналистка такой силой сжала ладонь в кулак, что задрожала рука. Совершенно ясно, что Хук не сдастся. Ещё немного, и супербой, развлечение для развращённых деньгами и властью зрителей, превратится в самое настоящее убийство. Прилюдное убийство, за которое никто не будет наказан… В голове сами собой выстраивались строчки будущей статьи — яркие, острые, разоблачительные… И совершенно неуместные для формата «Наших будней»…

На этот раз Болт не спешил победно вскидывать руки, поскольку уже убедился в живучести соперника. Он стоял в двух шагах от Хука и лишь чуть заметно качнул головой, когда тот снова начал подниматься.

Зрители одобрительно зашумели.

Грейси позволил пошатывающемуся противнику занять вертикальное положение. Ослабевшая левая рука почти не прикрывала корпус, Хук чуть согнулся от боли в повреждённых рёбрах. Жанна присмотрелась к его лицу и прикусила губу, ахнув про себя — невероятно! После всех полученный ударов в голову, от которых другие бойцы давно бы «поплыли», взгляд Хука оставался абсолютно осмысленным; он не был оглушён, смотрел ясно, чётко и предельно сосредоточенно. И не собирался сдаваться. Он мог не понимать тонкостей стратегии на ринге, не владеть техникой ухода от захватов и мастерством выжидания нужного момента, но что он, безусловно, умел делать — так это атаковать. Казалось, главным смыслом боя для него, кроме победы, было ответить на каждый полученный удар. Вот и сейчас, пошатывающийся и избитый, он поднял правую руку — и жестом подозвал противника к себе, словно говоря: «Давай ещё».

Толпа взревела.

Болт озверел. Он уже не пытался провести красивые комбинации или тейкдауны, взять техникой или хитрым болевым приёмом. Он хотел просто снести противника. Одним ударом послать в нокаут.

Стремительно сократив дистанцию, Грейс размахнулся, вкладывая в удар всю силу.

Хук почти не защищался. Пошатнулся от апперкота, отправившего бы любого другого в нокаут, и ответил своим фирменным прямым правым. Казалось, ему было не так страшно пропустить удар, как оставить его без ответа.

Несколько оглушённый Болт мотнул головой, отступил на полшага — и провёл длинный прямой джеб, вкладывая в него все силы. Без изысков и технических хитростей — просто старый добрый удар рукой.

Хук заметно пошатнулся — и снова провёл свой хук.

Толпа восторженно заорала. Зрители прекрасно поняли, что уступающий в технике Хук разозлил своего противника и вовлёк в поединок сил. Теперь победит тот, кто останется на ногах.

Они стояли посреди арены, разозлённый Болт и шатающийся Хук, и обменивались жесточайшими ударами. Вот размахнулся Болт, вложив в апперкот все силы. Хук не уклонялся. Принял удар — и ответил всё тем же неизменным хуком. Грейси мотнул головой, набрал в грудь побольше воздуха и отвёл руку, готовясь к джебу. Вот уж этот-то точно должен быть последним! Но Хук опять принял удар и по-прежнему оставался на ногах. И ответил неизменно мощным хуком.

Они даже не пытались прикрываться от ударов.

Джеб — хук. Апперкот — хук. Короткий прямой — хук. Хук — хук. Кросс — хук.

Болт выдыхался. Уверенный, что вот этот удар точно будет последним, он вкладывал в каждый все силы — и уставал.

Правда, его противник выглядел таким измочаленным, что, казалось, ещё миг — и он упадёт. Но Хук продолжал стоять.

Короткий прямой — хук. Кросс — хук. Полуапперкот — хук.

Зрители не сразу поняли, что очередной удар оказался последним. Хук провёл свой неизменный удар правой, Болт принял его не прикрываясь, сделал шаг назад — и у него вдруг подломились ноги. Грейси тяжело бухнулся на колени, руки безвольно упали вдоль тела.

Толпа взревела. Рефери подобрался, готовясь объявлять конец боя.

Но Грейси по-прежнему стоял на коленях; он не упал на пол, но не мог подняться.

Хук медленно подошёл к нему, несколько мгновений просто смотрел на соперника. Толпа ожидала последнего, финального хука, который отправит Болта в нокаут, но Хук вдруг резко схватил противника правой рукой за горло.

Зрители ахнули. Огромные экраны мгновенно приблизили изображение, и стало видно, как пальцы Хука всё сильнее сжимаются на горле Грейси.

Часть камер сфокусировалась на лице, и Жанна замерла, поражённая увиденным. Хук пристально смотрел на противника, и в его глазах было отчётливо видно сомнение. Он словно боролся сам с собой.

А потом медленно, с заметным трудом ослабил хватку и одним толчком повалил Грейси на пол.

На несколько секунд в зале наступила глубокая тишина. Толпа, затаив дыхание, ждала. Ждала, что Хук бросится на землю — добивать противника. Ждала, что Болт придёт в себя и снова встанет на ноги.

И только когда зрители, наконец, осознали, что ни того, ни другого не произойдёт, они вскочили на ноги и восторженно завопили.

В рядах букмекеров поднялась настоящая паника.

— Радуешься выигрышу? — хмуро осведомился Игорь, ведь Жанна, как и многие другие, он поставил на Болта. — Эй, ты куда? — недоумённо спросил он, увидев, как журналистка пробивается к проходу. — Деньги торопишься получать? — прокричал он ей в спину. — Не переживай, уж твой-то выигрыш они выплатить смогут.

Жанна даже не обернулась. Она увидела, как, пользуясь всеобщей неразберихой среди зрителей и паникой среди букмекеров двоих парней Богдана Алмазова, поджидавших Хука у ринга, бесцеремонно оттеснили плечистые молодые люди бандитского вида.

Случилось то, чего она боялась с тех пор, как поняла, что этот черноволосый боец и человек, чью фотографию упорно крутят по всем каналам телевидения — одно лицо: Хука узнали.

* * *

Василий предпочёл бы не сидеть в безделье дома, а, как вчера, носиться по всей Москве, проверяя наводки о предположительном местонахождении Ахилла. Какое угодно дело — лишь бы отвлекало от беспокойства за брата. Но сегодня вечером в поисках неуловимого грека его сменил Бисмарк, и заняться было решительно нечем.

Пытаясь отвлечься от тревожных мыслей, Василий провёл три часа в спортзале, доведя себя до полного изнеможения. Дома сжевал, не различая вкуса, что-то, обнаруженное в холодильнике, и невидящим взглядом уставился на экран телевизора. Разумеется, далеко не всегда они с братом попадали в переделки непременно вдвоём, вместе. Безусловно, Арагорн не нуждается в няньке. Конечно, он прекрасно может постоять и за себя, и за других. Всё это так, тем не менее, Василий беспокоился.

Папыч, несмотря на пару ехидных комментариев по поводу случившегося, сразу же, как только Аркаша огласил новость об объявлении Арагорна террористом, сорвался решать эту проблему, и с тех пор его не видели. Куда именно отправился начальник, с кем говорил и что предпринимал, тот не сообщил. Не собирался он и держать Василия в курсе дела. Как всё решит, так и расскажет. Василий прекрасно это понимал. Он также хорошо знал, какие широкие у «Бастиона» связи, и в иной ситуации уверенно заявил бы заинтересованному лицу — можно расслабиться, всё будет улажено. Однако когда дело дошло не до постороннего человека, а до родного брата, все эти доводы как-то сразу отошли на задний план. Василий невидяще пялился в экран телевизора, отхлебывал остывший кофе и — волновался.

Когда раздался очередной телефонный звонок, Василий только раздражённо передёрнул плечами, решив, что это снова из «Бастиона». Сегодня там дежурил стажёр, и, видимо, ему нужна была нянька — трезвонил Тарас с завидной настойчивостью.

Однако определитель номера показал имя бывшей Арагорна. Василий несколько секунд задумчиво смотрел на экран телефона, а затем, движимый неожиданным для него любопытством, поднял трубку.

— Да?

— Василий, привет, извини, что беспокою, но мне срочно, просто срочно необходимо поговорить с твоим братом, а я никак не могу его застать, — Жанна строчила в трубку торопливо, зная, как мало терпения отведено для неё у нелюбезного брата Арагорна.

— Его нет, — сухо сообщил тот.

— А я могу хоть как-нибудь с ним связаться?

— Нет.

— Чёрт, — раздосадовано протянула журналистка.

Разговор был окончен, и в любой другой день Василий уже давно положил бы трубку. Но сегодня он был на взводе и неожиданно для себя — и к полному изумлению Жанны — спросил:

— Может, я могу чем-то помочь?

Жанна поперхнулась и закашляла.

— Ты? — наконец, выдавила из себя она. Однако, памятуя, с кем имеет дело, журналистка быстро справилась со своим замешательством — не упускать же такую возможность! — Да, пожалуй, ты можешь. Видишь ли, я сейчас в зале казино «Прайм», тут сегодня проходил финал подпольных боёв без правил. И одним из бойцов оказался тот самый парень, которого вы разыскиваете. Ну, тот якобы психбольной, фотографию которого показывают по всем каналам.

В трубке раздался какой-то щелчок, а вскоре — тихий гул.

— Василий, — забеспокоилась Жанна. Она не удивилась бы, если бы нетерпеливый брат-Петрович бросил трубку, услышав от неё примитивную ловушку-утверждение «которого вы разыскиваете». — Ты ещё там?

— Я уже еду, — коротко отозвался он. — Продолжай.

— Хорошо, — подавила ликование Жанна, получившая подтверждение одной из своих догадок, и торопливо затараторила: — Так вышло, что он участвовал в супербое. Кстати, победил. Но тут сразу несколько проблем. Видишь ли, кто-то ещё знал про него, ну, про его способности, и сделал какую-то огромную ставку на его победу, такую большую, что букмекеры не могут её выплатить, и, похоже, с минуты на минуту здесь начнётся чёрт знает что. Но это не главное. Вашего парня узнали. И сразу же после боя его забрали какие-то подозрительного вида молодчики…

— Ты их видишь? — перебил Василий.

— Кого?

— Тех, кто его забрал?

— Да…

— Проследи за ними так далеко, насколько сможешь. Я скоро буду.

Когда «Мазда» Василия лихо притормозила у «Прайма», Жанна, поджидавшая его на улице, тут же бросилась к машине, держа сотовый в одной руке, а подол длинного вечернего платья — в другой.

— «Хаммер», чёрный, номера с три «ка», девяносто девятые, трое человек и ваш парень отъехали буквально пару минут назад в сторону Энтузиастов, — выпалила журналистка в приоткрытое окно и взялась за ручку дверцы с явным намерением усесться на пассажирское сидение.

— Спасибо, — отозвался Василий, и в следующий миг его внедорожник уже взвизгнул тормозами и сорвался с места, оставив Жанну на заснеженной обочине, замерзшую и злую.

— Ну, уж нет, — стиснула зубы журналистка. Она не намеревалась упускать горячий сюжет из рук, а полученный у букмекеров выигрыш, который обеспечил ей таинственный боец номер одиннадцать, позволял продолжить погоню за сенсацией на свои средства.

Оглядевшись по сторонам, Жанна взмахнула рукой, останавливая одно из фланирующих по округе такси, и запрыгнула на заднее сидение:

— За той «Маздой»!

— Дэ-эвушка, — с добродушной ухмылкой обернулся к ней смуглый усатый таксист, — ты што, в ба-аевике снимаэшься?

— Для кого боевик, а для кого обычные будни, — парировала Жанна, выуживая из сумочки несколько крупных купюр и с очаровательной улыбкой протянула их несколько опешившему водителю. — Не бойся, таранить другую машину не придётся. — И едва слышно пробормотала себе под нос: — Уворачиваться от пуль, надеюсь, тоже.

«И попробуйте только ещё раз мне навешать эту лапшу на уши про то, что вы просто владельцы спортклуба! Ага, как же!», — ругалась про себя она, когда, несмотря на все старания таксиста, Василий играючи оторвался от них на первом же перекрёстке, использовав самый элементарный прием, а именно — резкое ускорение с ту самую секунду, когда желтый свет светофора сменился на красный.

— За ним, за ним! — нетерпеливо воскликнула Жанна. — Я заплачу!

— Ну нэт, — очень решительно отозвался водитель. — На что мне твои дэньги, если у меня права забэрут? Как я семью кормить стану, э?

Когда светофор, наконец, загорелся зеленым, «Мазды» уже и след простыл. Но Жанна упорно продолжала преследование.

И не прогадала — заметила, как далеко впереди машина Василия съехала на МКАД.

Довольно долго она следовала за «Маздой» в плотном потоке движения по кольцевой и даже немного успокоилась и расслабилась, когда Василий, уже почти проехав съезд на Лермонтовский проспект, в последний момент бросил машину влево.

Таксист тихо ругнулся, промахнув съезд, и обречённо осведомился у своей буйной пассажирки:

— Можэт, хватит? Кажэтся, он нэ хочэт с тобой встречаться.

Вместо ответа Жанна открыла сумочку, выудила ещё несколько купюр и нетерпеливо протянула таксисту.

Тот обречённо вздохнул.

— Пока съедэм на Рязанский, пока развернёмся — он уже ой далэко будет. Нэ догоним.

В словах водителя был свой резон, к тому же, с Лермонтовского Василий мог свернуть куда угодно.

— Давай всё-таки попробуем, — сжав зубы, процедила Жанна. Журналист, который не рискует, не ловит сенсацию.

* * *

«Хвост» по-прежнему за ним. Оторвавшись от преследователя на Лермонтовском проспекте, Василий снова заметил такси, когда мчался по Октябрьскому.

Будь это любая другая машина, угадать, кто именно его преследует, не представлялось бы возможным, но такси… Василий выудил из кармана телефон и набрал номер Жанны. Немедленно после соединения салон следующего позади такси осветился изнутри слабым голубоватым светом от экрана раскрытого сотового…

— Алло? Алло? — послышалось в трубке. — Василий? Василий, ты куда едешь?

Всё-таки Жанна.

Конквестор сбросил звонок и хмыкнул. Да, назойливость «бывшей» его брата раздражала, но её настойчивость и умение брать след не могли не вызывать уважения. Её бы энергию — да на благо «Бастиона»; с таким талантом Жанна нашла бы им Ахилла за пару дней…

К развилке Рязанского и Егорьевского шоссе Василий подлетел на полной скорости, держась в крайней правой полосе и в самый последний момент, уже въехав на перекресток, резко, пересекая все линии, повернул налево. В зеркало бокового вида он успел рассмотреть, как жёлтое такси при попытке повторить его маневр занесло, развернуло поперёк скользкой дороги и выкинуло на обочину.

Всё, погоня окончена.

Представив себе, как злится и проклинает его сейчас Жанна, Василий едва заметно улыбнулся.

А «Хаммер» по-прежнему впереди. Ещё на Егорьевском Василий приблизился к нему достаточно близко для того, чтобы рассмотреть номера и удостовериться, что это та самая машина, на которой, по словам Жанны, увезли Ахилла. Убедившись, он отстал, чтобы не вызывать ненужных подозрений, и теперь следовал за «Хаммером» на приличном состоянии. Судя по направлению движения, схватившие Ахилла намеревались вывезти его из Москвы. Интересно, зачем…

Звонок Папыча застал Василия, когда тот пересёк Малое кольцо. «Удачно», — подумал он, собираясь немедленно сообщить, что преследует Ахилла.

Не успел.

— Власти Бразилии сняли с твоего брата обвинение в терроризме, — Папыч не терял времени на пустые разговоры. — Правда, за этим шагом стояли местные бандиты, но с ними тоже вот-вот разберутся.

— Но? — спросил Василий. Новости-то хорошие, но голос Папыча слишком деловой и сухой — ни сарказма, ни иронии.

— Арагорна взять не успели ни те, ни другие, он исчез. Судя по всему, ушёл в проход, сведения о котором получил от дежурившего вчера ночью Тараса.

— В какой именно проход?

— Наверняка не знаем, но…

— А Тараса спросить нельзя? — перебил Василий.

— Гениально! Как это я сразу не подумал! — язвительно воскликнул шеф, выдержал паузу и серьёзно продолжил: — Тарас тоже пропал. Сегодня у капища обнаружился грузовик с оружием. Без водителя. Стажёру было велено разгрузить «КамАЗ» и увезти его подальше от Шушмора. Он должен был оставить пустой грузовик в Ногинске. Но по пути его схватили какие-то неизвестные.

Василий молчал.

— В любом случае, проход, в который ушёл твой брат, мы, похоже, вычислили, — продолжил шеф.

— Как?

— Просто на район, где он находился, у нас есть информация только об одном проходе.

Папыч замолчал, и Василий напрягся.

— Рассказывайте, — потребовал он, прекрасно поняв, что означает сделанная шефом пауза.

— Категория — малоисследованный, — сухо отозвался Папыч. — Степень опасности — высокая. Цикл — восемь дней, предположительно он ушёл на третий, сейчас идёт четвёртый. Открывается с помощью льда, значит, выйти обратно твой брат сам не сможет.

Василий не осознавал, как сильно сжимал телефон, пока не раздался тихий хруст — пластиковый корпус треснул.

Впереди по-прежнему маячил «Хаммер». И Ахилл, которого нужно вернуть в Трою как можно скорее — ведь под угрозой находится одно из ключевых событий оси времени. Если оно не свершится, здесь, в настоящем, в их мире пострадают сотни. Если не тысячи.

А цикл прохода, в котором пропал Арагорн, вот-вот закончится…

Василий крепко стиснул зубы — и резко крутанул руль, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

— Я за братом, — коротко сообщил он всё ещё остававшемуся на связи шефу. Впрочем, мог бы и не говорить — именно для этого Папыч ему и звонил. Кого же ещё отправлять на выручку Арагорну, как не Василия? Папыч всегда вызывал братьев Петровичей, когда требовалось вытащить кого-то из по-настоящему паршивой ситуации. И то, что сейчас в такой оказался один из братьев, ничего не меняло — за ним отправят второго. — Что касается Ахилла, то я знаю, где он находится на данный момент…

 

ГЛАВА 14

Когда составивший компанию Ломцу Ренат ткнул пальцем в пронёсшийся по встречке грузовик и простодушно обрадовался: «Это ж наш «КамАЗ», ты гля!», Ломец едва не застонал про себя. Объяснял он этому дураку, объяснял, а толку? Ну, и не повезло, конечно — то от Момента с Ромычем ни слуху, ни духу, то вдруг объявились, да ещё и в самый неподходящий момент!

Их спутники быстро поняли, что к чему; оба «Хаммера» немедленно развернулись и рванули вслед за просвистевшим мимо грузовиком, а раскинувшийся на мягком сидении Глушитель неодобрительно заметил:

— Дисциплинка у вас, однако! Договаривались ведь за Пустошью…

Ломец занервничал. Договаривались и впрямь за Пустошью. Той, которая деревня, а не посёлок. Лейтенант, то есть, теперь уже — капитан спецназа Ларионов внимательно выслушал полуправдивую историю Ломца о том, как Глушитель подставил ни в чем неповинного Хохлому и теперь под угрозой жестокой расправы трясёт с него пропавший груз, с которым они и дела-то никакого иметь не хотели, и настоял, чтобы встречу назначали именно там, где вот уже больше суток длились бесплодные поиски пропавшего оружия.

— Глушитель — не дурак, — объяснял капитан. — Последняя информация о местонахождении «КамАЗа», которую вы получили — Пустоша. Ну, или Пустоши. Наверняка, он уже в курсе. И если ты придёшь и скажешь ему, что оружие, например, под Солнечногорском, он не поверит.

До сей поры план капитана шёл как по маслу. Явившийся к Глушителю с испуганной мордой Ломец сыграл свою роль убедительно. Заявил, что готов сдать информацию о местонахождении оружия в обмен на покровительство, потому как понял в свете последних разборок, что с Хохломой оставаться бессмысленно и небезопасно.

Как и ожидалось, Глушитель в байку поверил лишь условно и взял Ломца с собой в «Сусанины». Под прицелом не держал, но сопровождающие его мордовороты хранили оружие под рукой, недвусмысленно давая понять, что в случае подставы Ломец ляжет первым. Дело оставалось за малым — сидеть в роскошном «Хаммере», не теребить спрятанный под свитером микрофон, передававший каждый звук засевшему в засаде за Пустошью спецназу, привести кортеж в заранее оговоренное с капитаном Ларионовым место засады и упасть на землю, как только начнётся перестрелка.

И вот, когда до условленного места оставалось совсем немного, откуда ни возьмись, появился вдруг бесследно пропавший «КамАЗ». Сейчас Глушитель заберёт оружие прямо здесь, так и не доехав до засады. Капитан Ларионов останется ни с чем, а уж что потом Хохлома сделает с ним, Ломцом!.. А ведь Ломец хотел как лучше. Сам придумал такой шикарный план! План, где превосходящего силой противника, то есть Глушителя, нейтрализует для Хохломы другая сила — армейский спецназ. Эффектно и красиво. Только вот, похоже, ничего не выйдет.

Когда оказалось, что грузовик пуст, у Ломца немного отлегло.

Правда, уже в следующий миг Глушитель схватил его за грудки:

— Ну, и как это понимать?

— Я… это… ну…

— Ты что, придурок, подставить меня решил?

— Не… тут… это…

— Что — это?

— Вот я клянусь! — выдохнул Ломец, растерянно глядя на разъярённого собеседника. — Под Пустошью груз стоял, и с ним двое наших.

Несколько невыносимо долгих мгновений Глушитель рассматривал трясущегося Ломца и, в конце концов, поверив его искреннему недоумению, презрительно скривил губы:

— Да вас, лохов, по ходу, ограбили!

Из кабины «КамАЗа», тем временем, вытащили какого-то изрядно перепуганного паренька, и Глушитель переключился на новую жертву.

— Чей будешь?

Парень испуганно таращил глаза.

— Ну? Вы, что ли, мой груз подрезали?

Парень сглотнул, но так и не произнёс ни слова.

Глушитель проявил чудеса терпимости и попытался ещё раз.

— Я говорю, в «КамАЗе» оружие было. А сейчас его нет. Где оно?

И снова ничего не услышал в ответ.

— В партизан долбаных поиграть решил? Хорошо, сейчас ты у меня доиграешься, пионер-герой, — сощурил глаза Глушитель и перевёл взгляд на одного из своих мордоворотов. Тот понятливо вытащил пистолет и приставил его к виску парня.

— Я всё расскажу, — немедленно сдался тот.

Ломца накрыло отчаяние. Сейчас парень признается, где оружие, Глушитель поедет туда и минует тщательно приготовленную спецназом засаду… А потом Хохлома его, Ломца, самолично пришьёт. Ещё как пришьёт, такой косяк старшак безнаказанным не оставит. Несмотря на то, что Хохлому ни разу не видели даже отвешивающим оплеуху, Ломец не сомневался что расправа предстоит жестокая — было в их старшаке что-то такое… То ли в прозрачных глазах, то ли в странных, словно бы неловких жестах, то ли в том, как он говорил, а ещё хуже — молчал… Что-то дикое. Страшное. Почти никогда не выпускаемое наружу и оттого ещё более пугающее…

В этот миг беспросветного отчаяния Ломец вдруг вспомнил, что на нём передатчик, через который его слушает сидящий в засаде за Пустошью спецназ, и воспрянул духом — может, ещё не всё потеряно. Надо непременно сделать так, чтобы капитан Ларионов знал, куда они направляются, и быстренько перенёс свою засаду на новое место. Но как это сделать? Ориентиры вслух описывать? А какие тут ориентиры? Дорога да поле по обеим сторонам. Вон ещё знак ограничения скорости стоит…

Не придумав способа лучше, Ломец опустил голову поближе к плечу, на котором был прикреплён микрофон, и продекламировал:

— По ходу, к Пустоше мы уже не едем.

— Чего? — нахмурился Глушитель.

— Я это… гм… Говорю, к Пустоше мы больше, по ходу, не едем?

Глушитель смерил Ломца подозрительным взглядом, но потом отмахнулся от подозрений. Эти придурки слишком тупые, чтобы спланировать сложную подставу. Похоже, они его не обманывали; оружие и впрямь было бы за Пустошью, если бы этих лохов самих не ограбили более ловкие дельцы. Ну, а уж этого-то Ломец предвидеть никак не мог.

— Похоже, что нет, — процедил Глушитель и кивнул в сторону перепуганного парня. — Эти мой груз тиснули и где-то в лесу спрятали. Сейчас он нам покажет, где.

В лесу. Ломец тут же пал духом. Как он сможет дать знать капитану Ларионову, где именно в лесу они будут находиться?.. Отчего-то вспомнилась полузабытая детская сказка, в которой похищенный мальчик, чтобы оставить следы, бросал по дороге камешки и куски булки. Ломец похлопал себя по карманам и вздохнул — разбрасывать нечего.

У Глушителя, тем временем, зазвонил сотовый.

Разговор вышел коротким и, судя по всему, неприятным — бесцветные брови Глушителя сходились всё ближе и ближе к переносице, а сам он не сказал ни слова, только лишь процедил «понял» перед тем, как рассоединиться. Затем резко развернулся к «Хаммеру», в сердцах пнул ногой колесо и выдал такое затейливое ругательство, что Ренат даже присвистнул от восхищения.

Ломца распирало от любопытства, но спрашивать, что случилось, не стал — знал, какой получит ответ.

Глушитель, кажется, собирался продолжать выплёскивать ярость на равнодушную машину, но тут у него снова ожил телефон.

На этот раз он не молчал — послушав несколько секунд, сердито заорал:

— Какого хрена! Зачем вы мне его сюда везёте?.. Ну и что, что я сказал доставить его ко мне как только вы его возьмёте? Нельзя же понимать так буквально!.. Что значит — вы уже рядом? Какого чёрта я буду с ним в лесу делать?.. Ладно, везите уж, придурки…

Раздражённо сунув сотовый в карман пальто, Глушитель закрыл лицо ладонью и глухо протянул, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— Идиоты! Мало мне того, что за мной Холеру наблюдать послали, так ещё и эти исполнительные дебилы!

— Холеру? — вскинулись как один бойцы Глушителя. Они молчали всю дорогу, и так упорно, что Ломец уже начал подумывать, а не немые ли они. Но — нет, разговаривают. Правда, похоже, голос подают лишь в чрезвычайных ситуациях. Интересно, что же только что случилось?

— Да, — злобно пролаял Глушитель и полоснул злым взглядом по своим парням. — Пока вы, козлы, в носу ковыряли вместо того, чтобы груз найти, Сам растерял терпение и больше не верит в то, что я могу справиться с ситуацией. И отправил сюда Холеру с отрядом. И не в помощь, а вместо меня. Вместо, ясно вам? А тут ещё ваши братья по разуму взяли того урода, который мне шею порезал, и не придумали ничего лучше, чтобы везти его сюда… Сюда, б…! Как? Как так вышло, что вокруг меня одни только полные кретины?!

* * *

Момент, которого так долго боялся Илья, настал, но сейчас это почему-то больше не имело значения.

Измученный болью и слабостью, конквестор выпил ещё одну таблетку. Вскоре она начала действовать, и Илья почувствовал, как отступили не только боль и слабость — постепенно исчезали беспокойство, волнение и страх.

Ещё несколько минут назад Илья почти ощущал приближение смерти. Чувствовал, как острие ксифоса вонзается между пластин его доспехов, как металл клинка проникает всё глубже в тело. Как кровь впитывается в горячий песок. Как немеют холодные пальцы рук. Как голова становится лёгкой и шальной, какая бывает после высокого жара. Как он взмывает в небо и смотрит вниз, на происходящее там, словно бы со стороны… Оттуда, с высоты, всё происходящее похоже не на реальность, а подёрнутый зыбкой дымкой сон.

Сном казались обе вражеские армии — притихшие в предвкушении грандиозного поединка; каждая собралась у подножия храма Аполлона полукругом, и многочисленные зрители почти замкнули святилище в широкое кольцо.

Сном казался предельно сосредоточенный Гектор — пара непослушных черных кудрей выбивается сзади из-под шлема, ноги полусогнуты, в вытянутой вперёд — ни малейшей дрожи! — правой руке ксифос, левая рука жестко согнута, прижимая к телу круглый щит.

И сам Илья, в доспехах и с коротким мечом, на широком пляже около города, которому предстоит бесследно сгинуть в песках веков, напротив одного из самых прославленных и умелых воинов Троянской войны, тоже был словно во сне.

А сейчас словно лопнула тонкая стеклянная колба, отделявшая Илью от остального мира, и его выбросило в реальность. И первый, кого он там увидел, был Ян, державший в руках какой-то баллончик. Он что-то сказал Илье и потянулся к его ксифосу.

Илья отступил назад:

— Зачем?

— Техасский коктейль, — пояснил Ян и приподнял брови: — Мы же это с тобой обсуждали.

Илью тут же захлестнула ставшая привычной в последние дни ярость.

— Обсуждали, — резко ответил он. — Но я не согласился.

Несколько мгновений Ян всматривался в глаза Ильи, в сжавшиеся зрачки, словно размышляя, стоит ли продолжать. Потом осторожно сказал:

— Я не собираюсь стоять и спокойно наблюдать за тем, как тебя убивают.

— Не надо, — отрезал Илья, отталкивая руку Яна, сжимавшую баллончик, — Я сам.

Он достал серебристый контейнер, открыл, несколько мгновений рассматривал зеленоватую капсулу фрейтса внутри — последнюю, а затем закинул её в рот. И, круто развернувшись, пошёл к расчищенной для поединка песчаной арене.

— Сам, сам, — тихо передразнил Ян и заторопился к храму Аполлона. Там, между колонн, у него уже было приготовлено «гнездо» со снайперкой; хотя Ян рассчитывал на техасский коктейль, он всё равно решил продумать запасной вариант. И сейчас эта страховка, похоже, очень пригодится.

* * *

— Хрен я ей позволю тут командовать, — бурчал себе под нос Глушитель, пока «Хаммеры» плутали по лесу, следуя указаниям парня, вытащенного из «КамАЗа».

«Ей!» — поражённо отметил про себя Ломец. Получается, этот Холера, от чьего имени все вздрогнули — баба?

— Не позволю! — твёрдо повторил Глушитель сидевшим с ним в салоне безмолвным парням. Те, разумеется, молчали в ответ. — Она, понимаешь, явится тут на всё, считай, готовое, сорвёт себе все лавры и выставит меня в дураках! Нет уж, не выйдет. Сам всё сделаю!

До Ломца медленно доходила суть происходящего. Глушитель не собирался ждать Холеры и позволять ей брать операцию в свои руки — он решил всё сделать сам прежде, чем эта баба заявится. И, видимо, рассчитывал, что старшак простит ему непослушание, когда узнает об успехе.

Ломец даже отчасти посочувствовал Глушителю. Уж он-то знал, что это такое, когда кто-то пытается перейти тебе дорогу и вперёд других выслужиться перед старшаком — парней, мечтающих оттеснить его, Ломца, подальше от Хохломы хоть отбавляй.

Впрочем, сочувствовать Глушителю было особо некогда — слишком много своих проблем. Засада спецназа стопудово накрылась, и теперь оставалось надеяться лишь на то, что через спрятанный на теле Ломца микрофон капитан Ларионов услышит, как парень из «КамАЗа» объясняет, куда надо ехать, и прибудет туда прежде, чем Глушитель заберёт груз и уедет восвояси.

Получится — или не получится? Успеет — или не успеет? Бесплодные эти гадания сводили Ломца с ума, в голове настойчиво крутилась лишь одна мысль: «Всё пропало!». Нутро разъедал страх: что сделает с ним Хохлома, когда узнает о провале… и что сделает с ним Глушитель, если вдруг как-нибудь узнает, что он собирался его подставить.

…Логово, к которому привёл их после долгого, бестолкового кружения по лесному бездорожью парень из «КамАЗа», удивило и Глушителя, и Ломца. Ни тебе заброшенная избушка, ни забытый военный бункер, ни даже, на худой конец, землянка какая-нибудь. Нет — какая-то массивная каменная полусфера посреди глухой поляны в окружении нескольких колонн, пребывающих в разной стадии разрушения.

Ребята Глушителя высыпали наружу и рассредоточились, проверяя территорию. Лишь когда они дали знак, что всё чисто, Глушитель осторожно выбрался наружу, не спеша обошёл каменную полусферу, с легким оттенком любопытства на лице осматривая ни на что не похожее строение, и обратился к парнишке из «КамАЗа», которого бесцеремонно тащил за собой следующий по пятам за Глушителем боец:

— Странная у вас тут берлога. Вход-то где?

Парень нерешительно затоптался на месте.

Ломец, видя, что никто не обращает на него никакого внимания, незаметно оглядел окружающий лес, надеясь, что, может, заметит среди деревьев подбирающийся к ним спецназ. Хотя какое там заметит — в лесу темнота, хоть глаз выколи. Да и не те это ребята, чтобы их всякий вот так запросто заметил.

— В твоих интересах, чтобы я сейчас же получил свой груз. Иначе эта прогулка по лесу тебе очень дорого обойдется, — тихо предупредил Глушитель парня, и тот тяжело вздохнул.

— Вход… э-э… замаскирован, и чтобы попасть внутрь, нужно повторять всё за мной, шаг в шаг, — наконец, сказал он.

Заручившись кивком Глушителя, парень загашал к каменной полусфере; вплотную подойдя к одной из полуразрушенных колонн, словно бы шагнул прямо в неё — и исчез. А следом за ним — и дышавший ему в затылок боец.

Ломец разинул рот, Ренат цветасто выругался, и даже бесцветные брови Глушителя вздрогнули от изумления. Несколько человек бросились к колонне, обежали её кругом и с глуповатыми минами переглянулись:

— А нету входа…

— Подставил-таки, гадёныш, — прошипел Глушитель, и тут, будто прямо из колонны, появился сначала парень из «КамАЗа», а за ним и боец с ящиком в руках.

— Порядок, босс, — проворчал он, скидывая тяжёлую ношу на землю. — Товар весь тут. Можно забирать.

Парня пристегнули наручниками в рулю одного из «Хаммеров», а на поляне начал расти небольшой форт из ящиков с оружием. Успокоившийся и довольный Глушитель обошёл колонну. На ней не было и признака двери или входа; тем не менее, из колонны регулярно появлялись его ребята с ящиками в руках.

— Эй, ты, — обратился к пристёгнутому к рулю парню, кивая на вход, — Как это так получается?

Тот явно напрягся, услышав вопрос. Глушитель тут же подозрительно нахмурился и открыл рот, но так и не успел ничего сказать — из темноты окружающего леса внезапно раздался громкий, насквозь пропоровший морозный воздух голос:

— Руки за голову! Вы окружены!

* * *

Когда схватившие его мужики принялись перетаскивать оружие и на время о нём позабыли, Тарас немного пришёл в себя. Страх поутих, снова получалось думать.

«Сейчас самый подходящий момент, чтобы сваливать», — сделал вывод стажёр. В то, что его отпустят с миром, он не верил.

Одна беда — наручники. Конечно, для какого-нибудь крутого героя боевика… или даже для братьев Петровичей они не стали бы помехой… Да и не смог бы никто надеть наручники на Арагорна с Василием! Однако Тарас не был ни героем боевика, ни даже младшим троюродным братом Петровичей. Именно потому он и оказался пристёгнутым к рулю машины.

«Скрепку бы какую… или шпильку, — с досадой размышлял он. — Всё, с этого момента без шпильки — никуда!»

Много ли толку было бы от шпильки, появись она у него в руках, Тарас не думал.

«Ну же! — пытался он подстегнуть воображение. — Быстрее! Ну, ну!»

Воображение работало вовсю — в памяти один за другим всплывали яркие эпизоды голливудских блокбастеров.

Вот один из героев с мясом вырывает руль. Тарас дёрнул со всей силы — и с досадой вздохнул — крепко прикручен, зараза.

Вот другой находит оставленный по небрежности нож (или любую другую полезную твёрдую штуковину) и в два счёта справляется с замком… Тарас внимательно оглядел салон машины. Нет, эти гады то кино, видимо, тоже смотрели — ничего не оставили.

А вот ещё один — герой выламывает большой палец из сустава и высвобождает ладонь из кольца наручников… Стажёр с сомнением посмотрел на свой большой палец. Механизм выламывания был для него загадкой. Куда тянуть палец — вверх или вбок? Резко или медленно? На правой руке — или на левой?.. И почему он никогда никому пальцы не выворачивал? Какая — никакая, а практика. Сейчас пригодилась бы.

Тарас стиснул зубы и решительно схватился за большой палец левой руки. Главное, сделать всё быстро, резко — пока не передумал.

На счёт три.

Раз!

Два!

— Руки за голову! Вы окружены!

* * *

Глушитель в первую очередь подумал о Холере.

«Быстро же эта тварь нас нашла!» — с досадой покачал он головой и дал знак своим ребятам не открывать огонь. Если они с Холерой завяжут перестрелку, Координатору это точно не понравится.

— Холера, погоди, давай поговорим, — крикнул Глушитель в темноту зимнего леса, не особо надеясь на успех — Холера баба бешеная, психованная, с катушек легко съезжает.

В ответ из-за стволов деревьев пустили короткую автоматную очередь.

Кто-то из его ребят не выдержал и, не дождавшись приказа, пальнул в ответ.

Глушитель мгновенно рванул к «Хаммеру» — в бронированной машине он и в безопасности, и ребятам своим не мешает. Но прежде, чем забраться в салон, он заметил несколько человек, заходивших к ним в тыл. Присмотрелся — и заорал:

— Прекратить огонь!

Заорал не размышляя и не сомневаясь. Потому что это была не Холера.

Это был армейский спецназ.

Глушитель первым шагнул вперёд, поднимая руки за голову. Продолжать перестрелку бессмысленно — эти ребята профессионалы, и, если сопротивляться, то всех его парней положат. А если добровольно сдаться, тогда спецназ будет действовать по правилам, и их арестую. И всё, все останутся живы. Да и на свободе скоро окажутся, ведь их адвокаты свой хлеб с маслом и чёрной икрой отрабатывают на совесть — из любой передряги вытащат. Да и парочка судей есть на коротком поводке.

…Когда спецназ занялся оружием, Глушитель только злорадно улыбнулся. Хрен с ним, что сам товар не забрал — зато и Холере теперь тот точно не достанется.

* * *

В отличие от своих захватчиков, Тарас появлению спецназа обрадовался. Разумеется, военные его тоже просто так не отпустят, но зато и убивать не станут, и, значит, освобождение — это всего лишь вопрос времени. Как только подутихнет шум, он спросит, кто у них главный, позвонит в «Бастион», а там уж Адрей Папыч всё разрулит.

Когда захвативших его мужиков обезоружили, и очередь дошла до него, Тарас решил, что вот сейчас-то наручники сыграют ему на руку — враг моего врага и всё такое. Однако спецназовцы его освобождать почему-то не спешили.

— Ну-ка, давай объясняй, как внутрь попасть, — потребовал у него один из бойцов. Тарас только водил взглядом по закрытым чёрными масками лицам. Наверное, пока ещё рано лезть со своими просьбами о звонках…

— А почему я-то? — ляпнул он, раздумывая, что делать.

Конечно, в проходе и без того уже побывала целая толпа посторонних; что изменится от того, что туда пройдёт ещё и отряд спецназа? Ничего. Однако бастионовские правила куда легче нарушались под дулом пистолета. Сейчас, когда непосредственной опасности не было, посвящать ещё одну толпу посторонних в тайну прохода Тарасу очень не хотелось.

— Дурака не включай, мы видели, как ты их внутрь проводил, — отрезал спецназовец и, словно услышав мысли стажёра, словно невзначай положил руку на автомат.

Тарас тяжело вздохнул и сдался. Одним нарушением больше, одним меньше — это уже не имеет значения. Он и так столько уже сегодня накосячил, что давно бросил вести счёт совершённым ошибкам — слишком ужасающее получалось число.

Захлопнул сейф, не вернув папку на место — раз. Зачем-то взял её с собой, и теперь неизвестно, в чьи руки она попала — два. О том, что случится, когда с её содержимым ознакомится посторонний человек, вообще даже думать страшно. Что ещё? Не передал сообщение Арагорна Василию Петровичу — три. Был пойман какими-то подозрительными личностями — четыре. Привёл их к оружию — пять. Показал проход — шесть. Самолично провёл их туда, нарушив один из главных запретов «Бастиона» — семь. Подставил этим под угрозу находящихся по ту сторону Яна Сергеича и Илью — восемь. Теперь вот ещё и отряд военных…

Вскоре проход, следуя указаниям Тараса, ушла большая часть группы, и стажёр принялся обречённо ждать, когда они вернутся. Он был уверен, что в отличие от захвативших его людей, которые так спешили забрать оружие, что даже и не подумали выйти из храма наружу, бойцы всё увидят. И море, и Трою, и лагерь на пляже, и две армии. Увидят — и потребуют ответов. Скорее всего, у него. И что ему тогда делать?

Тарас не на шутку запаниковал, а потом решительно стиснул зубы. Он, конечно, уже нарушил едва не все бастионовские правила, но объяснять, что такое проход, не станет. Не станет — и точка, пусть хоть расстреляют.

«Не станет он, как же», — немедленно вмешался внутренний голос, не преминувший напомнить, с какой готовностью стажёр согласился вести захвативших его людей к проходу, стоило лишь ощутить дуло пистолета у виска. И сейчас всё будет так же, чуть поднажмут — и он тут же всё выложит… Тарас почувствовал, как к щекам прилила кровь; ему было бесконечно стыдно за собственную трусость.

Спасение явилось неожиданно.

Но Тарас ему не обрадовался.

* * *

— Чё делать-то будем? — нервно зашептал Ренат, когда спецназовцы высыпали на поляну и принялись деловито разоружать бойцов Глушителя. — Щас нас как за компанию скрутят — и всё, крышка нам.

— Не ссы, товарищ лейт… тьфу ты!.. капитан обещал. А раз он обещал, значит, выполнит, — тихо прошипел Ломец. Капитану Ларионову он верил больше, чем себе, и сейчас испытывал одно лишь безграничное облегчение от того, что эта безумная заваруха наконец-то подошла к концу.

К облегчению примешивалось что-то ещё. Какое-то непонятное ощущение. Новое. Непривычное. Смутная потребность сделать что-то такое… серьёзное… Принять какое-то решение… важное решение… Что-то поменять в своей жизни…

Спецназовцы деловито скручивали парней Глушителя и о чём-то расспрашивали паренька из «КамАЗа», всё ещё пристёгнутого к рулю. Вскоре большая часть отряда пропала внутри каменного логова — видимо, ушли за остатками оружия. На Ломца с Ренатом никто не обращал внимания, только Ларионов, оставшийся в сопровождении нескольких бойцов, нашёл своего бывшего «срочника» глазами и коротко, ободряюще кивнул.

— Товарищ капитан сказал, — передразнил Ренат, перехватив это обмен взглядами. — Надо же, как ты ему веришь!

— Слышь, ты, пасть захлопни! — зло отрезал Ломец.

Но Ренат, до смерти перепуганный переделкой, в которой они оказались, не услышал угрожающих нот в голосе своего спутника; ему было страшно, и его «несло».

— И вообще, как только он нарисовался, от тебя только и слышно: «товарищ капитан то», «товарищ капитан сё». Никогда не думал, что тебе так солдатики нравятся. Ты о Хохломе никогда так не говорил, а тут весь… только что в одно место его не целуешь. Прям втюрился, как гомик какой… Ой, ё!.. — заорал он, когда Ломец со всей силы заехал ему по уху. — Ты чего? — взвыл Ренат — и получил еще один удар по зубам.

— Давай, гад, — зашипел Ломец, добавляя упавшему на землю Ренату хороший пинок ногой. — Давай, еще что-нибудь скажи про товарища капитана!

От серьёзных увечий Рената спасла взорвавшая морозную ночную тьму автоматная очередь, а за ней раздался голос, такой резкий и жёсткий, что от него бросало в дрожь:

— Мордами в землю, живо!

* * *

Стажёр ощутил, как бешено забилось в груди сердце. От того, кто приказывает армейскому спецназу лечь мордой в землю, ждать хорошего не приходится.

Новые участники взяли поляну под контроль почти без усилий — ведь захватившие его мужики уже лежали в наручниках, а оставшиеся у капища бойцы капитана Ларионова слишком уступали противнику числом.

Перестрелка вышла короткой, но жестокой. Когда зажмурившийся при первых же звуках выстрелов Тарас открыл глаза, он увидел на снегу четыре неподвижных тела — трое спецназовцев и один из захвативших его мужиков, видимо, решивший воспользоваться поднявшейся неразберихой и бежать.

На физиономиях всех остальных, даже на лице главаря, бесцветного мужика лет сорока со стрижкой под короткий «горшок», появилось выражение мрачной обречённости, и это напугало стажёра куда больше, чем стрельба.

Из темноты показались новые хозяева положения — десятка два затянутых в камуфляж людей с оружием в руках. Один из них сделал несколько шагов вперёд и остановился перед главарём. Левой рукой — правая держала автомат — стянул чёрную вязаную маску, закрывавшую голову и лицо. По спине рассыпалась густая копна длинных тёмных волос; правое плечо резко дёрнулось.

— Глушитель, — донёсся до стажёра холодный голос.

Женский голос.

— Ирина, — глухо отозвался тот.

Тарас тихо охнул и вытянул шею — очень хотелось рассмотреть женщину, наводящую такой страх на бойцов Глушителя. Но та стояла к нему спиной, и всё, что стажёр мог о ней сказать, это — высокая, стройная, длинноволосая.

От изучения Холеры Тараса отвлекло появление новых участников. Заметив, как те вынырнули из темноты зимнего леса, стажёр только покачал головой — поляна у до сих пор официально не найденного Шушморского капища начинала смахивать на проходной двор.

Трое в камуфляже и один в наручниках. Двое камуфляжных крепко держали мужчину в наручниках, третий страховал сзади.

— Мужика тебе везли, — уверенно заключила Холера, обращаясь к Глушителю. — А зачем сюда? Почему тебе так не терпелось с ним расправиться?

Глушитель промолчал.

Тарас по-прежнему не мог рассмотреть Холеру, она стояла к нему спиной. Зато мужчину в наручниках он видел прекрасно. Резкие очертания рта, грубая линия подбородка, огромный кровоподтёк на скуле, перебитый нос и заплывший левый глаз. И совершенно удивительный в такой ситуации взгляд — прямой, жёсткий, ни намёка на испуг. Если бы только волосы были не короткие и чёрные, а светлые и подлиннее, вышел бы просто вылитый…

«Ахилл!» — ахнул про себя Тарас.

* * *

Ночь — это хорошо. Улучшает маскировку. Снижает эффективность огня противника. Улучшает слышимость. Хотя об улучшении слышимости можно не беспокоиться — выстрелы и так слышны более чем прекрасно.

Москва — на юго-западе. Трасса там же.

Юго-запад. Так…

Компаса нет.

Солнца нет.

Значит, Полярная звезда. Нет, пролёт — небо в облаках, ни звёздочки.

Мох на деревьях? Отпадает — зима.

Кольца у пня? Ага, где бы их ещё найти, эти пни.

Луна. Луну видно, хоть небо и в облаках. Но с ней сложно. Что же там было?.. Какая-то таблица. Из трёх рядов и трёх колонок.

Прикрыть глаза. Сосредоточиться. Он обязательно должен вспомнить!

Итак, правая колонка вниз: первая четверть, полнолуние, последняя четверть. Верхняя графа: восток, юг и запад. В остальных клетках — время.

Луна сейчас — в последней четверти. Время… Где же мобильник?.. Время — полпервого…

Прикрыть глаза, представить таблицу.

Луна в последней четверти в час ночи находится на… на востоке?.. Точно — на востоке.

Получается, что восток — там.

Значит, Москва — там…

Обернулся.

Посмотрел на бледное от потери крови лицо, на нижнюю губу, прикушенную от боли.

— Держись, товарищ капитан, — тихо сказал Сергей Ломцев.

Перехватил поудобнее жёсткую камуфляжную ткань — и поволок за собой по снегу.

Куртка цеплялась за какие-то сучья, шапка съезжала набок.

Капитан то тихо шипел от боли, то пытался подняться на ноги, то, обессилев, безвольно обмякал и с трудом бормотал:

— Оставь, Ломцев.

— Держись, товарищ капитан, — повторял тот и волок его за собой.

* * *

— Ну и чего ты собираешься с этим делать? — тихо спросил лейтенант Гаврилов, бравший на себя командование отрядом в отсутствие капитана Ларионова. Как и все остальные, на выходе из странного каменного помещения он замер, словно налетел на стену — столь невероятным оказалось открывшееся им зрелище.

Плечистый Серёга, вскинувший было новёхонький гранатомёт М203, смутился:

— Так это… ну… Их там вон скока.

— Вон скока, — тихо передразнил Гаврилов. — Поразительная логика.

Лейтенант снова оглядел открывшуюся ему панораму и нахмурился. Во-первых, никакого снега и никакого подмосковного леса не было и в помине. Зато имелось море. Во-вторых, в лесу царила темень, здесь же, пусть и очень низко над горизонтом, но всё ещё висело солнце. В-третьих, на широком пляже раскинулся огромный лагерь, а прямо под ступенями высокого крыльца, на котором стояли спецназовцы, собралась орава странно одетого народа — в доспехах, с копьями и щитами в руках.

«Кино, что ли, историческое снимают?» — подумал лейтенант, сам не очень-то веря своему предположению. Ну, положим, толпа внизу — это и впрямь актёры. Но где камеры, где режиссёр? Хорошо, лагерь могли выстроить для съемочной площадки, но море-то откуда взялось? А закат? А жара?

— Ребят, вы бы пригнулись, — раздался откуда-то сбоку негромкий голос.

Гаврилов ругнулся про себя. Да, ситуация была, мягко говоря, нестандартная, но даже это не могло служить оправданием той вопиющей беспечности, которую все они проявили. Вышли из здания, увидели море — и замерли, разинув рты, как желторотые новобранцы. Напрочь позабыли, что необходимо делать на неизвестной территории. Вон, даже постороннего мужика, лежавшего за колонной буквально в паре метров от них, не заметили.

— Пригнитесь, вам говорят, — повторил голос, — вас не должны снизу заметить.

Лейтенант сделал шаг назад и понял, почему они не сразу заметили незнакомца — белобрысый мужик, одетый в такую же странную одежду, как и толпа внизу, прятался за колонной. Он лежал на каменном полу, приникнув к снайперке, и явно не собирался отвлекаться на разинувших рты спецназовцев.

Гаврилов дал знак, и бойцы, наконец, занялись тем, чем должны были — рассредоточились, оцепляя здание снаружи.

Лейтенант же размышлял над тем, что делать с мужиком со снайперкой. Вообще-то, полагалось бы его обезоружить, а уже после разбираться, виноват он или нет, а если виноват — то в чём. Однако полное, абсолютное спокойствие белобрысого, а также то, что он ни разу, ни даже на миг не оторвался от снайперки, словно всем своим видом говоря, что у него есть дела поважнее, чем рассматривать появившихся бойцов, заставляли Гаврилова сомневаться.

Мужик выстрелил и недовольно заворчал. Передёрнул затвор, бросил быстрый взгляд на Гаврилова и снова приник к прицелу.

— Присаживайся, у тебя же вопросы есть, — спокойно предложил он.

— Есть, — неуверенно отозвался Гаврилов.

Вопросов у него было столько, что просто невозможно выбрать, с которого начать. Потому лейтенант начал с малого.

— Для начала скажи-ка мне, — спросил он, присаживаясь на корточки около белобрысого, который вблизи оказался вовсе и не белобрысым, а седым, — в кого это ты стреляешь?

* * *

Бах!

После каждого выстрела Тарас зажмуривался и вздрагивал. И считал — почти против воли.

«Три».

И не торопился открывать глаза. Он знал, что увидит, и не хотел на это смотреть.

Но не слышать он не мог. Грохот выстрелов. Клацанье передёргиваемого затвора. Хлопки пощёчин. Женский голос, сильный, холодный. Короткие, режущие фразы.

— На тебе, урод!

Хлоп!

Тарас рискнул приоткрыть глаза.

— Всегда — ты! Самый верный. Самый умный. Самый надёжный. Правая рука самого Координатора. А я — всегда никто.

Холера стояла прямо перед Глушителем, широко расставив ноги, орала ему в лицо и отвешивала пощёчины.

Хлоп!

— Я бешеная! Я психованная! Ты так говорил? Это из-за тебя Координатор не давал мне шанса! Из-за тебя я всегда в тени! А я не хочу быть в тени!

Тарас зажмурился, заметив короткий жест рукой, отданный Холерой.

Бах!

«Четыре».

— Я могу сделать всё! Сделать лучше других! Лучше тебя! Но ты!..

Хлоп!

Правое плечо Холеры нервно дёрнулось.

— Ты поговорил с Координатором — и мне сразу красный свет. Морозовская сделка. Орловские тёрки. Алжирские переговоры. Островский захват. Я всё пропустила. Меня не пускали. Из-за тебя. Сегодня — первый раз! Первый раз Сам дал мне операцию! Серьёзную. Ту, с которой не справился ты. Это — мой шанс. И я его возьму. Сегодня всё поменяется. Раз и навсегда.

Бах!

Тарас поспешил зажмуриться.

«Пять… А что они сделают со мной, когда разделаются с последним?»

— Я положу твою команду! — продолжала выкрикивать она. — Всех до последнего. Потом убью тебя. Координатору скажу, что вас положил спецназ.

Тарас приоткрыл глаза. Глушитель смотрел на Холеру и не говорил ни слова. И стажёр понимал почему. Бесполезно. Она вправду ненормальная, эта худая высокая женщина с холодным голосом, резкими короткими фразами и подёргивающимся плечом.

— А на оставшийся спецназ не надейся, — продолжила Холера, перейдя вдруг на спокойный тон. — Мы следили. И заминировали вход в эту… — она кивнула в сторону капища, — в эту… Живым оттуда никто не выйдет.

Хотя на этот раз выстрела не последовало, Тарас не просто вздрогнул, а прямо-таки дёрнулся всем телом. С силой, порождённой страхом и отчаянием.

Они заминировали проход! А там не только спецназовцы — там Илья! Там Ян Сергеич! Проход взорвут, и конквесторы останутся там навсегда!

Бах!

На этот раз Тарас даже не вздрогнул. Отчаяние и безумный страх придали решимости. Он несколько раз глубоко вдохнул и схватился за большой палец на левой руке… О том, что он собирался сделать после того, как освободится из наручников, стажёр даже не думал.

На счёт три.

Раз!

Два!

— Эй, ты!

* * *

Зимнюю поляну Ахилл мог и не узнать, но вот полукруглое каменное строение помнил прекрасно. Да, именно отсюда началось его долгое странствие по этой безумной холодной земле. И, наконец, после стольких дней блуждания в этой непонятной стране с чуждыми обычаями он оказался рядом с дверью в свой мир.

Только вот пройти через эту дверь ему, похоже, не позволят. Забравшие его сразу после поединка мужчины сковали ему руки и ни на миг не спускали с него оружия Зевса. А здесь он увидел того самого мужчину, чьё горло всего несколько дней назад он не перерезал исключительно по просьбе Лекса. Значит, его привезли сюда вовсе не для того, чтобы вернуть в родной мир — его привезли на расправу.

Ахилл считал так до тех пор, пока не увидел, что мужчина, на горле которого всё ещё оставался след его ксифоса, вжимается спиной в тело железной колесницы и не сводит глаз со стоящей перед ним женщины. И в глазах, хоть и глубоко запрятанные, всё равно видны обречённость и отчаяние. А высокая длинноволосая женщина с резким холодным голосом и повадками амазонки бьёт его по щекам, и по её приказу сопровождающие её воины разят молниями Зевса стоявших на коленях в снегу мужчин.

Зачем же его привезли сюда?

Амазонка развернулась к нему и коротко, резко выкрикнула что-то вроде «Э! Ты!»

«Ты» Ахилл понимал. «Э!» загадки не представляло — женщина хотела привлечь его внимание.

Он смотрел мимо неё и молчал.

И новый вопрос. Ахилл разобрал знакомое «не понимаешь»; в резком голосе послышались нотки недовольства.

Амазонка нетерпеливо подошла к нему — натянутая, агрессивная, раздражённая. Злая. Злая на него. Встала напротив, совсем рядом. Близко, опасно близко. В родном мире никто бы не позволил себе выказать недовольство Ахиллом, находясь в такой опасной близости от него. Но не здесь.

Женщина снова что-то коротко выпалила и замахнулась рукой.

Ахилл резко поднял на неё взгляд. Так он смотрел в глаза тех, кто осмеливался бросать ему вызов. Смотрел, обещая взглядом смерть.

Светлые глаза женщины, холодные и равнодушные, с таящимся в самой глубине намёком на безумие, наткнулись на его взгляд — и рука амазонки замерла у самого лица.

Дёрнулось правое плечо. Женщина резко отвернулась, почти успев спрятать от Ахилла мелькнувший в глазах страх. Что-то коротко бросила своим, и железные оковы, державшие руки, разомкнулись.

А в следующий миг амазонка снова повернулась к Ахиллу и сделала то, чего он никак не ожидал — вложила ему в руки оружие Зевса.

* * *

— Эй, ты! Ты что, не понимаешь?

Холера злилась — её попытки поговорить с Ахиллом разбивалась о молчание последнего. Тарас ждал, что женщина вот-вот сорвётся — с каждым последующим вопросом её голос всё сильнее звенел скрытой яростью.

И вот она шагнула вплотную к Ахиллу, замахнулась — и… рука Холеры замерла у самого лица Ахилла, а потом женщина круто развернулась и вдруг коротко приказала:

— Снять наручники.

Затем сама вложила в руку Ахилла пистолет и ткнула на Глушителя:

— Убей.

Ахилл медленно сжал рукоять пистолета, не отводя взгляда от Холеры. Стало заметно, что его немного клонит вправо — так, словно он бережёт больной бок.

— Стреляй, — повторила она. — Кто ты, зачем ты ему — мне всё равно. Тебя привезли в наручниках. Значит, на расправу. Ты ему должен? Убей — и освободишься. Давай. Координатор спросит — как погиб Глушитель? Я скажу правду. Скажу, что ни я, ни мои его не убивали. Я Самому никогда не вру. Стреляй!

Медленно, очень медленно Ахилл отвел взгляд от Холеры, перевёл его на Глушителя. Плавно, словно проверяя, как на это отреагируют, сделал шаг вперёд. Рука, сжимавшая пистолет, по-прежнему оставалась опущенной вдоль тела.

Холера отступила в сторону.

Тарас в отчаянии прикусил губу. Не то, чтобы его так уж беспокоила гибель Глушителя; ничего хорошего от него стажёр не видел. Однако было совершенно понятно, что грека Холера в живых не оставит. И как только Ахилл убьёт Глушителя, к которому у этой психованной бабы явно имеются давние счёты, его тут же устранят её бойцы — ведь свидетели Холере не нужны.

Да, свидетели не нужны… А ведь он тут — тоже свидетель. Может, сейчас, когда Холера упивается своим положением и смакует каждый миг этого торжества, ей и не до какого-то паренька, прикованного к рулю машины, но как только положат последнего из бойцов Глушителя, настанет его черёд.

«И опять больше всего тебя волнует собственная шкура!» — не преминул ехидно шепнуть противный внутренний голос.

Ахилл, тем временем, встал напротив Глушителя. Левая рука бессильно висела вдоль тела, сам он чуть клонился вправо — похоже, ему крепко врезали по рёбрам.

Долго, очень долго смотрел на него, хмурился, даже пару раз встряхнул головой.

Холера терпеливо сносила промедление и пока вмешиваться не собиралась.

Глушитель часто, тяжело дышал и шарил бессмысленным взглядом по окружавшим его лицам.

Казалось, каждый из тех, кто был сейчас на поляне, уже почти видел картину ближайшего будущего, и ни у кого не возникало сомнений в том, что именно сейчас произойдёт.

И только Тарас заметил, что Ахилл, вроде бы рассматривающий Глушителя, на самом деле глядит сквозь него, словно напряжённо что-то обдумывая.

А потом, казалось — целую вечность спустя, он всё-таки поднял пистолет.

* * *

На этот раз понимать, что говорила ему амазонка, не требовалась. И так всё ясно. Он должен принести жертву, чтобы открыть дверь обратно в свой мир. Молния Зевса у него в руках, на того, чью кровь надо пролить, ему указали. И всё же…

Ахилла никогда раньше не беспокоила необходимость брать чью-то жизнь. Убить в бою или в поединке — это честно. Убить, защищая свою жизнь, дом или друга — это святое право. Убить преступника или предателя — это правосудие.

Но убить вот так — безоружного — это подло.

Ахилл даже встряхнул головой. В этом мире он уже не раз не убивал тех, кого по всем правилам следовало бы. Да, иногда Ахилл просто не успевал убить, потому что молнии Зевса настигали его раньше. Иногда — потому что так просил Лекс. Но почему он не убивал потом? Тех, кто напал на них с девчонкой, когда они покинули дом отца Лекса? Воинов, с которыми он два дня сходился в поединках? Почему он не убил того, в последнем бою — ведь тот был самый настоящий зверь? Да, зверь — Ахилл видел это в его глазах, когда держал его за горло; он всегда узнавал себе подобных. И даже его он не убил! Почему?.. О, боги Олимпа, за несколько дней в этом мире он не убил больше, чем за всю свою прежнюю жизнь!

И даже сейчас, когда он вот-вот готов вернуться в родной мир, что-то удерживает его от убийства. Хотя какое это убийство? Просто жертвоприношение. Ахилл ведь не давал Лексу обещания, что не будет приносить жертву. Значит, слово он не нарушает. Тогда откуда же сомнения?..

Нет, этот странный мир, должно быть, всё же заразил его своим безумием! Здесь сходятся в поединках, но бьются не насмерть. У этих людей есть молнии Зевса, но на улицы они, даже самые беспомощные, выходят безоружными. Здесь сильные не порабощают слабых — но и не защищают их… Безумный, безумный мир! И сам тоже стал безумным.

Сомневающимся.

Милосердным.

Слабым.

Ахилл снова встряхнул головой.

Нет, он не слаб. Слабы те, кого он встретил в этом мире. Их единственная защита — оружие Громовержца. А многие даже ей не пользуются! Те, последние, не просто слабы — они беспомощны. Одноногий старик, отыскавший его в лесу. Перепуганная зеленоглазая девчонка, которую он отбил у бешеной стаи среди высоких домов. Её безусый неопытный брат. Вон они — они все слабы…

И милосердны.

Ахилл нахмурился.

Старик нашёл его, незнакомца, чужака, в снегу — и не прошёл мимо. У него не было одной ноги, а в трясущихся руках не было силы, но он сумел как-то дотащить Ахилла к себе в дом. Выходил — и ничего не потребовал взамен.

Как и зеленоглазая сестрёнка Лекса, заботившаяся о нём.

Как и сам Лекс — не понимая ни слова, ничего о нём не зная, парень, тем не менее, всеми силами старался ему помочь.

И ни одного из них Ахилл не просил о помощи.

Так, как относились к нему слабые люди этого мира, к Ахиллу не относились в его родном мире даже самые храбрые воины.

Почему?

Потому что там его боялись. Или ненавидели.

Вот так. Опытные бойцы греческих племён боялись его, а беспомощные слабаки этого мира — нет.

Как же так? Неужели сила — не в одной лишь воинской мощи?

Грек даже нахмурился от неожиданной мысли.

Но если так, то выходит, что милосердие — это не слабость. Это тоже сила.

Просто другая сила.

Ахилл постоял с минуту, осознавая эту новую истину. Принимая её в себя.

Чувствуя себя отчего-то ещё сильнее.

А потом поднял молнию Зевса.

* * *

Илья чуть повернул голову и краем глаза заметил, как спускающееся к горизонту солнце яркой вспышкой отскочило от прицела едва различимой снизу, с пляжа снайперки. В тот же миг Гектор резко бросился вперёд и сделал стремительный выпад.

Илья не столько увидел, сколько угадал удар по замаху от плеча. Понял, что не успевает отбить, почти почувствовал, как Гектор протаскивает клинок по его телу — и рванул в сторону.

«Эх, не рассчитал. Надо было выпить фрейтс ещё раньше», — мелькнула у него мысль. На пике действия препарата реакция значительно ускорялась, но пока что-то заметного эффекта не ощущалось. Или… Неприятная мысль противным холодком прошлась по спине… Или Гектор настолько быстр, что фрейтс всего лишь «ускорил» его до скорости троянского принца?

Разрубающий удар Илья не угадал, отбил рефлекторно, жёстко приняв на клинок. Рукоять ксифоса едва не выскользнула из ладони. Илья торопливо перехватил оружие и отмахнулся — неумело, почти наугад. Гектор без усилий ушел от атаки, только ушёл не вбок, а вперёд и сопроводил свой шаг мощным ударом в голову.

Илью снова спас рефлекс — не рассуждая, не анализируя, он вскинул руку вверх.

Лязгнул металл.

Вздрогнули обе армии.

Песок под ногами взорвался небольшим фонтанчиком — это Ян, потеряв терпение, попробовал снять троянского принца из снайперки и промахнулся. Илья понял, что мешает ему — он находился на линии огня и, по сути, своим телом закрывал Гектора.

Следующий шаг в сторону Илья сделал вполне осознанно — он не хотел, чтобы Ян просто пристрелил троянского принца. Торопливо провёл рубящий удар, который Гектор спокойно принял на щит.

«Недотёпа!» — почти услышал Илья насмешливый голос одного из Петровичей, когда в его локте что-то болезненно хрустнуло. Сколько раз вбивали в него братья — рубящий удар прямой рукой не наносят, в прямой руке не будет достаточной силы для придания пробивной мощи клинку. А если так ударить по щиту или доспехам противника, то бестолковый мечник вполне может заработать себе травму локтевого сустава. Что, похоже, с ним только что и случилось.

Ещё одна пуля взбила фонтанчик песка справа от сражающихся.

Илья вздрогнул.

Шаг назад, спиной к храму, к прицелу Яна.

Согнуть ноги в коленях, уменьшить себя как мишень, перевести бой в более низкие позиции.

Не успел — Гектор обрушил на него целую серию коротких ударов. Не очень сильные, но быстрые и точные, отличающиеся высокой плотностью и неимоверной скоростью, они не давали входить в ритм, позволяли троянскому принцу легко менять направления и уровни атак, сбивали Илью с толку, вынуждали защищаться.

Илья парировал удары, ожидая, что вот-вот фрейтс окажется слабее Гектора, и он пропустит один. Не предпринимал никаких попыток контратаки. И продолжал закрывать троянского принца собой от снайперской пули, не размышляя над тем, зачем он это делает, как долго это будет продолжаться и что случится дальше… Удар, шаг назад. Замах, шаг вперёд, удар. Щит вверх, шаг назад…

Первый удар, который он пропустил, бессильно погас, встретившись с запрятанным под доспехи бронежилетом. Илья чуть пошатнулся — и, не удержавшись, метнул взгляд на колонны храма, среди которых лежал Ян.

Ничего не разглядел.

Зато словно почувствовал продольный удар снизу вверх, метящий прямо в подбородок, стремительно оттолкнулся вперед сильным приставным шагом, посчитав, что не успеет развернуть корпус для усиления движения, и, коротко замахнувшись от локтя, нанес хлещущий удар кистью.

Гектор легко ушел от него, ответив широким боковым замахом, целящим прямо в шею.

Короткий меч троянского принца, до этого момента описывавший стремительные и смертельно опасные пируэты вокруг Ильи, вдруг замедлил своё движение. Илья отстранённо наблюдал, как плавно, словно преодолевая сопротивление толщи воды, приближалось к нему лезвие ксифоса — и вдруг понял, это не Гектор — это ускоренное фрейтсом время резко рвануло в противоположную сторону и замедлило для него свой бег, растягивая последние оставшиеся в жизни секунды. Он не успеет отбить этот удар…

* * *

Сразу же после выстрела время словно ускорило свой бег. Резкий звук заставил вскрикнуть Глушителя, наверняка уже ощутившего, как пуля входит в его тело, но ещё не осознавшего, что этого не произошло. А пальнувший в воздух Ахилл отбросил пистолет в сторону и рванул к находящемуся к нему ближе всего мужчине.

И вот с того момента Тарас, кажется, перестал дышать.

Он никогда такого не видел. Может, только в кино, набитом спецэффектами и компьютерной графикой, которые позволяли главным героям перепрыгивать стометровые расстояния между крышами и одной левой класть два десятка злодеев. Но здесь, на заснеженной поляне у Шушморского капища, не было ни каскадёров, ни специалистов компьютерной графики — только обычный живой человек. Хорошо, пусть не обычный, а случайно оказавшийся в этом мире древнегреческий герой. Но всё равно — человек. К тому же, похоже, здорово кем-то избитый.

Ахилл стремительно передвигался от противника к противнику, и казалось, что те падали на снег, стоило греку к ним лишь приблизиться.

О, они сопротивлялись! Они наводили на него оружие, они стреляли. Тарас видел, что как минимум два раза в Ахилла попали. Но его это не останавливало. Бойцы Холеры один за другим оказывались на земле, а Ахилл продолжал перемещаться к тем, кто ещё оставался на ногах, всё ближе и ближе подходя к проходу…

К проходу, который Холера, принимая за хитрый вход в тайное логово, приказала заминировать! Завороженный стремительным и в тоже время плавным перемещением Ахилла по заснеженной поляне у Шушморского капища, Тарас почти забыл об этом. А когда сообразил, Ахилл уже находился буквально в двух шагах.

Стажёр ахнул про себя. Набрал побольше воздуха, собираясь закричать, как-нибудь предупредить. Замялся на миг — а что именно надо крикнуть, что сказать?

…Бывают ситуации, когда от одной-единственной секунды зависит абсолютно всё, даже вопрос жизни и смерти.

Это была как раз такая ситуация.

Такая секунда.

И Тарас её упустил.

* * *

Взрыв!

Он прогремел из глубины храма Аполлона и своей неожиданностью парализовал даже Илью, прекрасно понимавшего в отличие от греков и троянцев, что вовсе не гнев богов обрушился на их головы.

Рука Гектора дрогнула, смертельный удар прошёл по касательной и бессильно соскользнул по доспехам Ильи.

Воюющие армии позабыли о поединке своих героев; тысячи людей как подкошенные упали ниц. Даже Гектор преклонил колени перед столь явным гневом богов.

С холма вниз покатились массивные камни. Илья предусмотрительно отступил назад и бросил быстрый взгляд на затянутую поднятой взрывом пылью вершину холма.

Храм устоял. Но он заметно просел и скособочился; часть стен разрушилась, несколько колонн рухнуло на землю.

Илья обернулся. Обе армии были по-прежнему распластаны на земле, однако, солдаты уже поднимали головы и поглядывали на холм. Аполлон — покровитель троянцев; разрушение его храма означало только одно — олимпийцы на стороне греков. Ещё немного, и армия Агамемнона закрепит успех, окончательно раздавив несопротивляющегося противника. За исход ключевого исторического события можно больше не беспокоиться — всё будет как надо…

О, какое же облегчение — почувствовать, что груз этой гигантской ответственности больше не лежит на его плечах!

Ян!.. Илью словно ударило током. Что с Яном? Он ведь лежал среди колонн храма! Куда ближе к эпицентру взрыва, чем Илья!

А взрыв? Почему он произошёл?

Не беспокоясь более о Гекторе, вражеских армиях и необходимости оставаться в образе Ахилла, Илья рванул вверх по склону холма, к останкам храма.

Буквально взлетел на руины храмового портика — и замер, словно натолкнулся на стену.

Прямо в лицо ему смотрело дуло автомата.

* * *

Лейтенант Гаврилов давно перестал понимать, что происходит. Сначала они оказались чёрт знает где. Потом — совершенно неожиданный, непонятно как произошедший взрыв. А теперь… В один миг он твёрдо стоял на ногах и глядел прямо в лицо взбежавшего на холм незнакомого мужчины, а в следующий — лежал на спине и смотрел в небо. А автомат, который ещё недавно он направлял на незнакомца, сейчас перекочевал к тому в руки и упирался ему в живот.

— Всё под контролем, я — из следственного комитета, на особом задании, мои документы можете проверить, как только мы вернёмся, а сейчас опустите-ка пушки, — скороговоркой выпалил незнакомец. На Гаврилова он при этом не смотрел, водил жёстким, чуть прищуренным взглядом по лицам окруживших его спецназовцев с оружием наготове.

Бойцы мялись — они не привыкли подчиняться приказам посторонних, тем более — гражданских, тем более, если отдающий приказ при этом приставляет оружие к их командиру.

Не дожидаясь, пока они среагируют, «следователь» отвёл автомат и протянул руку, предлагая помочь лейтенанту подняться. Он не обратил ровным счётом никакого внимания на то, что бойцы по-прежнему держат его на прицеле и деловито осведомился:

— Здесь мужик должен был быть, светловолосый такой, со снайперкой — не видели?

Гаврилов несколько секунд рассматривал незнакомца, пытаясь понять, что же, чёрт возьми, происходит. Их группа оказалась непонятно где, и первый же человек, которого они встретили, обнимал снайперку и практически не отреагировал на их появление, всем своим видом демонстрируя, что у него есть заботы куда важнее, чем какие-то там спецназовцы. Потом — неожиданный взрыв, и вот появляется этот. Лет на десять моложе снайпера, тоже странно одетый, загорелый, с выгоревшими спутанными волосами до плеч и резкими чертами лица, и ведёт себя точь-в-точь как первый — словно у него тоже есть куда более важные вещи для беспокойства, чем отряд армейского спецназа, наставивший на него автоматы.

— Видели, — выдержав небольшую паузу, ответил лейтенант и кивнул вправо. Там, среди каменных обломков, лежал снайпер; во время взрыва его приложило о колонну. Он был жив, но ранен и, похоже, здорово оглушён.

Бойцы не опускали оружия и несколько растерянно поглядывали на своего командира, словно спрашивая, что им делать с этим незнакомцем. А тот, будто не замечая автоматов — да нет же, он и впрямь не обращал на них внимания! — рванул к раненому. Опустился перед ним на колени, со знанием дела ощупал и, не поднимая головы, распорядился:

— Нужно разобрать завал внутри храма, только так мы сможем вернуться. Организуй, ладно?

Лейтенант Гаврилов, сделал целых два шага, прежде чем осознал, что он, опытный боец, за плечами которого была не одна война, лицемерно называемая политиками «военным конфликтом», послушался приказа какого-то незнакомца. Но — ей богу! — не всякий генерал обладал такими манерами, как этот парень. Он отдавал распоряжения так, словно имел на это полное право и твёрдо знал, что их исполнят. И эта его внутренняя уверенность была столь сильна и незыблема, что поневоле передавалась окружающим.

Махнув сбитым с толку бойцам рукой — опускайте, мол, оружие — лейтенант присел рядом со «следователем», склонившимся над раненым, и спросил:

— Ты сказал — только так мы сможем вернуться. А куда вернуться?

— Обратно домой, — коротко ответил тот, устраивая голову раненого поудобнее, и добавил: — Ты бы время не терял, лучше пойди посмотри, как быстрее завал разобрать. Нам надо скорее отсюда убираться.

И лейтенант Гаврилов, опытный боец одного из элитных подразделений армейского спецназа, послушно поднялся и отправился внутрь полуразвалившегося каменного здания — организовывать разбор завала.

* * *

Тарас пребывал в состоянии полного безразличия, больше похожего на онемение. Все чувства, все эмоции и переживания словно парализовало. Ничего больше не имело значения.

Всё — из-за него. Из-за него Арагорн Петрович пошёл в какой-то опасный проход. Из-за него у Шушморского капища оказались целые толпы посторонних людей. Из-за него погиб Ахилл. Из-за него здесь, на этой зимней поляне, убили столько людей. Из-за него Илья и Ян навсегда остались отрезанными от родного мира. Наконец, из-за него папка с информацией по проходам — бесконечно важной и секретной информацией — попала в руки неизвестных, и это только вопрос времени, когда посторонние начнут бесконтрольно ходить по проходам… Лица погибшего Ахилла и навсегда потерянных Ильи и Яна Сергеича сменились размытыми образами сотен людей, которые погибнут из-за изменений в ключевых событиях прошлого, когда туда сунутся неподготовленные люди этого времени. И всё этого — из-за него…

Когда лежавшие на снегу бойцы Холеры начали медленно приходить в себя, стажёр не удивился, хотя и думал, что Ахилл их убил, а не просто вырубил.

Когда медленно поднявшаяся на ноги Холера вдруг уставилась прямо на него, прикованного к рулю машины, Тарас даже не вздрогнул.

Когда на поляну из темноты вдруг снова посыпались тёмные фигуры с оружием в руках, он не отреагировал.

Когда стажёр разглядел среди новых участников этой непрекращающейся драмы у Шушмора знакомую круглую фигуру, а затем и услышал голос «Винни-Пуха» — Владимира Кондратьевича, он не обрадовался.

И даже когда перед ним сначала появился Бисмарк, а затем и сам Папыч, Тарас продолжал отрешённо молчать. Случилось слишком много страшных и непоправимых вещей и в слишком короткое время. Случилось из-за него. И ничего больше не имело значения.

Он не ощущал, как озабоченно тряс его за плечи встревоженный Бисмарк.

Не понимал, что спрашивал Папыч, только повторял, как заведённый:

— Проход взорвался, а они там… Илья и Ян Сергеич там… Проход взорвался, и они теперь навсегда там…

И не слышал, как Папыч, кажется, понявший его состояние, раз за разом повторял:

— Взрыв разрушил капище, но не проход. Слышишь меня, Тарас? Взрыв не может уничтожить проход, — а потом отвесил ему пощёчину и, так и не дождавшись осмысленной реакции, озабоченно добавил. — Чёрт, давайте его к доктору, что ли!

* * *

Направляясь к остававшемуся снаружи якобы работнику следственного комитета, который не отходил от раненого снайпера, лейтенант Гаврилов злился сам на себя. Злился — но шёл, потому что ни черта не понимал и, значит, не мог сам принять решение, а обратиться больше было не к кому.

— Там мои ребята собирались подорвать завал, потому что уж очень камни массивные, вручную быстро не расчистишь, но…

«Следователь» резко вскинул на него глаза:

— Но?

Лейтенант нахмурил лоб и чуть заметно качнул головой. Он даже не пытался понять, откуда там взялся посторонний — ведь отряд оцепил всё здание, проникнуть снаружи никто не мог, а внутри никого не было.

— Но услышали стон, — мрачно продолжил он. — Принялись разбирать завал вручную и нашли человека.

Незнакомец рванул внутрь так внезапно, что Гаврилов даже замешкался. А когда пошёл вслед за ним внутрь, увидел, как «следователь» быстро склонился над тяжело раненым мужчиной, обнаруженным в завале. Некоторое время он внимательно его рассматривал, а потом прикрыл глаза и покачал головой. Выглядел «следователь» при этом несколько ошеломлённым.

— Помогите вынести его наружу, — наконец, распорядился он.

Когда раненого по возможности удобно устроили среди покосившихся колонн, неподалёку от снайпера, «следователь» отдал новую команду:

— Вот теперь подрывайте завал.

А после, когда осела пыль от взрыва, лейтенант отрешённо, уже ничему не удивляясь, наблюдал, как лежали, распластанные ниц, сотни странно одетых людей на пляже и не смели поднять головы. А «следователь» тем временем осторожно стягивал с обнаруженного среди развалин мужчины куртку, штаны и ботинки, снимал с себя короткую накидку и набрасывал её на раненого, что-то тихо говоря на незнакомом языке. Потом оставил рядом с ним круглый щит и вложил в слабые пальцы снятый с пояса короткий меч. Бросил быстрый, не выказывающий ни малейшего изумления взгляд вниз, на пляж, на огромную, по-прежнему лежавшую уткнувшись лбами в песок толпу, и скомандовал:

— Забираем его, — кивок в сторону снайпера, — и уходим. Все внутрь!

Минуту спустя все они столпились у останков задней стены каменного строения, и «следователь» решительно распорядился:

— Так, слушаем сюда! Каждый из вас по очереди делает шаг вперёд. Да, прямо в остатки стены. Просто представьте себе, что её нет. Все вопросы — потом.

И на глазах изумлённого лейтенанта Гаврилова его ребята, послушно выполняя полученную инструкцию, один за другим исчезали, делая шаг прямо в полуразрушенную стену.

Когда последние двое спецназовцев, поддерживавшие под руки белобрысого снайпера, тоже исчезли, лейтенант Гаврилов повернулся к «следователю» и спросил, кивком указывая наружу, на раненого:

— А его мы что — не берём? Он с нами домой не возвращается?

— Нет, — коротко отозвался «следователь». Помолчал и тихо добавил: — Он уже вернулся домой.

 

ГЛАВА 15

Жанна сидела прямо на полу лестничной площадки, прислонившись спиной к стене, всё в том же элегантном вечернем платье, в котором была в «Прайме», и что-то сосредоточенно набирала на айподе. Увидев в дверях открывшегося лифта Василия, она немедленно вскочила на ноги.

Ну, сейчас-то она всё ему выскажет! Бросить её одну, на обочине у «Прайма», морозной ночью, когда она была в одних только изящных босоножках и легком пальто, да ещё после такой ценной информации, которой она поделилась! Просто чёрная неблагодарность!

Но перехватив взгляд Василия, ровный и совершенно безразличный к ней вообще и к её возмущению в частности, журналистка проглотила все упрёки и только тихо спросила:

— Арагорн сегодня будет?

— Нет, — коротко отозвался Василий и, доставая ключи, пообещал себе, что непременно разберётся с излишне сговорчивым консьержем, пропускающим в дом посторонних.

— А когда он появится, не знаешь?

— Не знаю.

Терпение Жанны лопнуло.

— Слушай, ну имей же ты совесть! Это же я вашего парня нашла! Это я за ним проследила! И я позвонила тебе. Тебе, а не в органы! А, между прочим, могла бы!

— Арагорна сейчас нет в России, — спокойно перебил поток её возмущений Василий. — И я, правда, не знаю, когда он вернётся.

Жанна схватила Василия за рукав:

— А, может, ты мне всё-таки что-нибудь расскажешь? Ну, пожалуйста! Это будет справедливо — ведь я здорово помогла вам в розысках!

Василия легко разжал её пальцы и кивнул:

— Да, ты помогла. Спасибо.

— И это всё? — снова взорвалась возмущением журналистка, увидев, как Василий повернулся к ней спиной. Ринулась вперёд, быстро просунула ногу в проём закрываемой двери и затараторила: — Слушай, в твоих интересах поделиться со мной информацией по-хорошему. Иначе я опубликую такую статью, что вам мало не покажется. Кстати, она уже готова. Я там всё рассказываю! Про то, как спецслужбы проводят операции по внедрению своих бойцов в бои без правил и как используют это, что чтобы столкнуть лбами тех больших шишек, которые делают там огромные ставки. И про вас в статье тоже будет, про тебя и про Арагорна. Я добавлю туда ваши настоящие имена-фамилии. И фотографии ваши опубликую!

В глубине души журналистка понимала, что шантаж — способ хоть и действенный, но разовый; человек, которого вынудили поделиться сведениями под давлением, ни за что не захочет иметь с ней дело в будущем на добровольных началах. Однако Василий всё равно никогда не стал бы с ней сотрудничать, так что она ничего не теряла.

Жанна не сразу сообразила, что Василий распахнул дверь, и ей больше не надо было удерживать её открытой. В темных, чуть прищуренных глазах она увидела что-то, похожее то ли на размышление, то ли на сомнение, и обрадовалась: «Ага! Всё-таки его проняло!»

Однако первые же слова Василия заставали её стиснуть зубы от досады — ничем-то его не взять, он по-прежнему хозяин положения. И чем дольше он говорил, тем больше мрачнела Жанна: брат Арагорна, оказывается, прекрасно знал её больные места и бил прямо по ним — хладнокровно, метко и безжалостно.

— Пиши-пиши. Насколько я знаю, ты всегда мечтала заниматься серьёзными журналистскими расследованиями — вот и продолжай в том же духе, ты на верном пути. Любое уважаемое издание с удовольствием примет в свой штат корреспондента с таким послужным списком, как у тебя. Суди сама: опыт работы — пять лет, и не в какой-то там бульварной газетёнке, а в самих «Наших буднях», абсолютном лидере российской жёлтой прессы! В твоём резюме — масса настоящих репортёрских расследований: никакой фантазии, никакого вранья, только реальные факты и доказательства. Пьяный депутат писает из вертолёта! Сбежавшие змеи — тайная атака спецслужб! Прямо-таки эталон классического, традиционного журналистского расследования; можно без сомнений ставить в один ряд с репортажами Артёма Боровика и Александра Политковского.

Когда Василий замолчал, от запала девушки не осталось и следа. Сколько Жанна себя помнила, она правда всегда хотела стать серьезным журналистом. Мечтала проводить глубокие репортёрские расследования, докапываться до фактов, лежащих глубоко под поверхностью, хотела помочь читателю в понимании того, что на самом деле происходит в стране… Где — где же на пройденном пути она сделала не тот поворот? Как она оказалась в мире раздутых скандалов и придуманных сенсаций, где главным достижением было подкараулить пьяную звезду или застать политика со спущенными штанами?

Жанна настолько глубоко задумалась, что уже не смотрела на Василия. Но если бы подняла глаза, то, несомненно, увидела бы, что он вовсе не такой уж равнодушный и бесчувственный, как ей всегда казалось. Брат Арагорна внимательно глядел на опущенную голову журналистки и напряжённо хмурил брови, словно принимая какое-то сложное решение.

— Слушай, — наконец, сказал он. — У тебя есть два варианта. Первый ты мне только что озвучила — ты печатаешь статью, доставляешь нам пару неприятных минут и продолжаешь гоняться за липовыми сенсациями. А второй — ты не печатаешь эту статью, но зато в будущем… Скажем так, в будущем у тебя появится возможность применить свои способности в настоящем деле. Что предпочитаешь?

Журналистка вскинула голову:

— О насколько отдалённом будущем идёт речь?

— Ты мне не веришь?

— Просто я тебя достаточно знаю.

— Сомневаюсь, — оборонил Василий.

— Зря, — не отступила Жанна. — Я знаю, ты не особо обременён рыцарскими понятиями; запросто мне сейчас соврёшь, а потом и угрызениями совести терзаться не будешь.

— Снимаю шляпу перед твоими способностями заполучать себе союзников, — хмыкнул Василий. — Значит, выбираешь первый вариант?

— Мне нужны гарантии.

Василий слегка пожал плечами и взялся рукой за дверь, явно намереваясь её захлопнуть:

— А ещё говоришь, что ты меня знаешь…

И тут журналистку осенило. «Да он проявил со мной просто чудеса терпения! — запоздало сообразила девушка. — Раньше он бы со мной даже и говорить не стал, а сейчас… Значит, он и правда имел в виду то, что сказал?»

— Мне надо подумать, — выпалила она в закрывающуюся дверь. — Я тебе завтра позвоню.

— Не трудись, я всё пойму по следующему номеру «Наших будней», — донеслись до неё слова Василия.

* * *

Обратно ехали молча.

Папыч безразлично смотрел на дорогу.

Бисмарк сосредоточенно вёл машину и мрачно молчал — он злился, что так поздно появился на месте событий и пропустил всё самое важное.

Тарас с ужасом ожидал жестокой расправы за совершённые им бесчисленные грехи и старался оставаться как можно более незаметным. Скоро настанет его смертный час. Всё, накрылись так и не свершённые геройские подвиги, пропали так и не спасённые прекрасные девицы и печально помахал рукой другой, решительный, опытный и уверенный в себе конквестор Тарас. Да и не только конквестор — теперь его и на аналитический должности не оставят — выгонят из «Бастиона» к чёртовой бабушке… Интересно, а память сотрут?..

Ян был занят. Он держал на коленях какой-то металлический чемоданчик и теперь что-то делал с находящимся внутри механизмом.

А Илья безразлично смотрел в окно. Адреналин схлынул, действие препарата прошло, и на него снова накатывала противная слабость, предвестница неизбежной боли.

«Ломки», — мысленно поправил он себя. Действие фрейтса на какое-то время полностью нейтрализовало эффект другого препарата; прояснившийся мозг довольно быстро сопоставил все признаки и симптомы, такие явные и характерные, и сделал вывод. В препарате, которым пичкал его Ян со времени его простуды, были вещества, вызывающие быструю наркотическую зависимость.

А вслед за болью пришло уже знакомое неудержимое раздражение, и бороться с ним не было ни сил, ни желания.

— Андрей Папыч, — негромко позвал Илья, вперившись в затылок шефа, — А курс лечения от наркотической зависимости для конквесторов в «Бастионе» предусмотрен?

Папыч даже не повернул головы, только спокойно оборонил:

— Предусмотрен.

Илья ожидал другой реакции. Папыч мог бы удивиться, что конквестор всё понял. Рассыпаться в объяснениях. Извиниться, наконец. Но вот так, без намёка на раскаяние, без малейшего сожаления…

— Зачем вы вообще мне эту дрянь подсунули?

— Ты не справлялся, — снова предельно коротко ответил шеф.

— С чем это я, интересно, не справлялся? Я нормально играл свою роль, никто ничего даже не заподозрил!

— Нормально играл свою роль? — холодно переспросил Папыч и обернулся. Уставился на Илью одним из самых тяжёлых своих взглядов и некоторое время изучал лицо конквестора. Отмечал покрасневшие веки и ходящие на скулах желваки, едва заметную дрожь рук и нервную напряжённость позы. Потом негромко заговорил: — Ты походил на Ахилла только внешне, но и это — не твоя заслуга, это сделали стилисты. От тебя требовалось быть Ахиллом. Вести себя как он. А ты? Ты уклонялся от поединков. Ты не вёл за собой в бой. Ты не принимал решений. Ты не убивал. Ты не был тем героем, которого должен был играть.

Каждое слово, словно метко пущенная стрела, попадало в цель. Илья прикрыл глаза. Шеф был прав. От начала до конца. Он походил на Ахилла только внешне — не более.

— Я с самого начала говорил, что не готов… — пробормотал он, наконец.

— К этому нельзя подготовить, сидя в офисе. Можно только бросить в воду и надеяться, что ты выплывешь. И ты не утонул. Но и не поплыл. Так, барахтался на месте. В другой ситуации мы бы тебя просто вернули, но тут выбора не было, слишком многое стояло на кону. Ты должен был вести себя, как Ахилл, чтобы влиять на ход событий у Трои. Но ты не мог. Пришлось тебя подтолкнуть. Этот препарат вызывает агрессию, бешенство, ярость. Только под его воздействием ты, наконец, смог играть роль, которую от тебя ожидали.

— А ничего, что меня подсадили меня на наркотики? — Илья зло уставился на шефа. Боль усиливалась, накатывала хорошо знакомая за последние дни беспричинная ярость, сметая все внутренние барьеры и ограничения. — Пусть я теперь стану законченным наркушником, главное — не пострадала Великая Цель, да?

Даже в тумане, окутывавшем Илью, он осознал, что кричит. А затем в салоне машины воцарилась тишина. Бисмарк обеими руками вцепился в руль и старательно смотрел прямо перед собой, полностью сосредоточившись на дороге. Тарас вжался в угол так глубоко, что почти слился с тенью. Ян не отрывался от чемоданчика. А Папыч, чуть прищурив тускло-серые глаза, смотрел в сузившиеся зрачки Ильи и молчал. Позволил зазвеневший после крика тишине наполнить салон, дойти до затуманенного сознания конквестора и пробиться сквозь него. А после заговорил — тихо, ровно, как санитар с душевнобольным:

— Илья, ты сейчас не в себе, потому не можешь рассуждать рационально. Законченным наркушником ты не станешь, потому что в техцентре тебя ждёт курс реабилитации. После него будешь как новенький.

— Конечно, буду, — огрызнулся Илья. — А то, что мне ломка предстоит — это так, мелочь, ерунда.

— Прекращай хныкать, — всё так же негромко, но твёрдо приказал шеф. — Не кисейная барышня, переживешь.

— Конечно, переживу, меня ж опять никто не спрашивает, просто ставят перед фактом! — недовольно пробурчал Илья, но по его голосу было слышно, что он успокаивается.

Шеф заговорил с привычным ехидством в голосе:

— Не поверишь, но я решил дать тебе этот препарат вовсе не ради собственного извращенного удовольствия; мне не нравится чужая боль, — и, резко перейдя на серьёзный тон, добавил: — Всё, хватить ныть, у нас слишком много настоящих проблем, чтобы тратить время на твои сопли.

Разговор был окончен, и Илья уставился в окно и принялся старательно дышать. Раз-два — вдох, раз-два-три-четыре — выдох. Раз-два — вдох, раз-два-три-четыре — выдох. Медленно, не спеша. Теперь, когда конквестор понимал, чем вызывается беспричинная злость, он особенно не хотел ей поддаваться — это ведь унизительно, чтобы сила воли проиграла каким-то там химическим препаратам.

Некоторое время спустя Илья успокоился настолько, что даже отступила боль. Пришло осознание, что Папыч, конечно, прав: ломка — это не смертельно, а после курса в техцентре он будет в полном порядке. Да, с этической точки зрения подсовывать ему тайком наркотики — это решение, мягко говоря, неоднозначное, но так ведь и ситуация была беспрецедентная. Зато теперь она решена… И правда — ситуация-то решена! В перипетиях последних часов Илья почти забыл, что задание выполнено, и с его плеч, наконец, упал груз этой невыносимой ответственности. Он справился. Сделал то, чего ещё никогда не приходилось делать кому-либо из «Бастиона». Сам!.. Ну, почти сам. Всё позади… Хотя… Что там говорил шеф про проблемы?

— А какие ещё проблемы, Андрей Папыч? Всё, Троя падёт. Храм Аполлона рухнул, для греков это точно знак, что боги на их стороне, они троянцев просто сметут. Если хотите, могу хоть завтра смотаться и удостовериться.

— Какие ещё проблемы? — негромко повторил Папыч — и неожиданно для всех вздохнул, — Даже и не знаю, с которой начать…

* * *

— А, Гаврилов? Входи, — генерал-лейтенант Стрельников медленно поднял глаза на стоявшего в дверях кабинета лейтенанта и устало потёр виски.

Только что у него состоялся тяжёлый разговор с очень высокопоставленным чином Генштаба, и давно поседевший боевой генерал, так и не привыкший за три года к тыловой должности, сумел-таки отстоять одну из своих лучших оперативных групп. Конечно, генштабовец не рассказал ему всего, но Стрельников служил в армии уже почти сорок лет и прекрасно умел делать выводы из косвенных данных. Отряд капитана Ларионова отправили на розыск чрезвычайно важного, секретного груза, что пропал вместе с партией оружия на пути из Сибири в Москву, и, видимо, в процессе поиска ребята узнали больше, чем следовало. Генерал понятия не имел, что именно они узнали и не представлял, что собирается предпринимать по этому поводу Генштаб, но шестым чувством чуял — ничего хорошего. Но терять хороших ребят не хотелось; профессионалами такого уровня не разбрасываются.

— Здравь-жела товащ-генерал! — щелкнул каблуками лейтенант, вытягиваясь по стойке смирно.

— Вольно, — махнул рукой Стрельников. — К делу. Тяжёлая у вас выдалась последняя операция, да?.. Но вы справились, молодцы. Ты, лейтенант, хорошо себя показал, да… Только вот рапорт твой… переписать надо.

— Товарищ генерал?

— Да, переписать, — несколько рассеянно отозвался Стрельников, словно думая о чём-то другом. — Чтобы в нём ни слова не было по поводу моря, армий и всего остального… Нет-нет, лейтенант, я знаю, что ты ничего не придумал, я не сомневаюсь, что ты говоришь правду. Но рапорт надо переписать.

— Товарищ генерал…

— Лейтенант, ты же знаешь, что хотя официально причиной поиска, на который отправили вашу группу, была партия пропавшего оружия, на самом деле требовалось отыскать экспериментальный экземпляр секретных разработок оборонного НИИ.

— Так точно, товарищ генерал.

Стрельников вздохнул. В генштабе ему дали объяснение, но сколько в нём было правды, а сколько — лжи, он и не знал.

— То, что вы видели — море, армии, храмы — это как раз та самая новая разработка в действии. Психотропное оружие, — голос генерала звучал отстранённо, словно он повторял за кем-то чужие слова. Собственно, так оно и было. — Но поскольку это сверхсекретная информация, никакие упоминания о ней или о том, как она воздействует, нам в официальных отчётах не нужны. Ясно?

Лицо Гаврилова застыло — как на параде.

— Так точно, товарищ генерал.

— И ребят своих предупреди, чтоб ни слова.

— Есть, товарищ генерал. Разрешите идти?

— Перепиши рапорт — и можешь быть свободен.

Генерал окликнул лейтенанта Гаврилова, когда тот был уже в дверях кабинета. Голос по-прежнему сдержанный, но на этот раз в нём угадывалось искреннее беспокойство.

— Как Ларионов?

— Выкарабкается, товарищ генерал.

— Мне докладывали, его какой-то гражданский вытащил.

— Так точно, товарищ генерал. Ломцев Сергей. Проходил срочную службу под командованием капитана Ларионова лет пять-шесть назад, — Гаврилов позволил себе слегка улыбнуться. — Сегодня утром парень заключил контракт. Просится к нам в отряд.

Генерал пожал плечами:

— Почему бы и нет? Вам так и так надо добирать себе личный состав — берите. — Стрельников на миг нахмурился, вспомнив о причинах, по которым отряд Ларионова требовалось доукомплектовывать личным составом. Потом решительно сдвинул брови и продолжил: — Кстати, я вчера подписал приказ о причислении к вам ещё одного контрактника. Георгий Алмазов, двадцать пять лет. Между прочим, цыган, — генерал чуть качнул головой, выдавая удивление: — Опыта — ноль, даже не служил, но упёрся. Хочу, говорит, в боевую группу, и готов выучиться. Так что забери у секретаря его документы и проследи за всем.

— Так точно, товарищ генерал, — ответил лейтенант Гаврилов, отдал честь и вышел из кабинета, размышляя, почему это цыгану вдруг так приспичило идти на военную службу.

* * *

Папыч невидящим взглядом смотрел в лобовое стекло и неосознанно теребил серебристую серьгу в ухе. Можно было бесконечно распекать подчинённых, тем более, было за что — а толку? Ни облегчения, ни удовольствия. И проблем от этого не убавлялось.

Побывавшим в проходе людям, тем, что захватили Тараса, память скорректируют, тут всё под контролем, но что делать с теми спецназовцами из группы капитана Ларионова, которые прошли в храм Аполлона? В Генштабе за них встали горой. Конечно, бойцам скормили легенду о психотропном оружии, но это было халтурное решение. И, кстати, куда подевался сам капитан Ларионов?

Обвинение в терроризме с Арагорна сняли, недовольных утихомирили — но слишком поздно, Арагорн пропал в проходе высокой степени опасности. Успеет ли его вытащить Василий — неизвестно.

А ещё эта папка. Заикающийся от страха стажёр рассказал, как, не сумев вернуть её в сейф, принял гениальное решение взять папку с собой — ведь с ним она будет в большей безопасности, чем в стенах офиса «Бастиона». И, конечно, в бурных перипетиях последних суток она пропала. И теперь подробная, детальная информация о проходах находится в чьих-то посторонних руках. О последствиях даже думать страшно.

Да и проблема с Троей полностью вышла из-под контроля. Да, с одной стороны Илья прав: Аполлон — покровитель троянцев, и взрыв в его храме должен бы быть расценен греками как знак победы. Но кто знает, как восприняли это сами троянцы? Быть может, они ринулись мстить за своего божественного покровителя? Или, когда Илья после взрыва так и не вернулся, решили, что боги на их стороне, потому что забрали их главного врага — Ахилла?

Если у Трои и впрямь разгорелась битва, где каждая армия верила в то, что боги — с ними, то повлиять на развитие событий уже невозможно. Даже если Бисмарк или он сам, единственные на данный момент дееспособные конквесторы, немедленно отправятся в проход, они попадут в самый разгар грандиозного сражения, а там усилия одного человека ничего не могут изменить… Разве что этот человек — сам Ахилл; только он мог решить судьбу целой войны лишь одним своим мечом.

Если события и впрямь разворачиваются по худшему сценарию, то уже слишком поздно для вмешательств, остаётся только сидеть и ждать. И если в ближайшие дни в мире не произойдёт никакой масштабной катастрофы, значит, всё обошлось, и Троя всё-таки пала.

Наконец, ещё одно. То, что вообще выходило за пределы понимания Папыча. То, о чём он старался не думать до тех пор, пока не решит более насущные и более понятные ему проблемы. Маленький чемоданчик среди ящиков с оружием. На который Ян, вероятно, и не обратил бы внимания, если бы, разыскивая внутри храма снайперку перед поединком Ильи с Гектором, не услышал тревожный сигнал — будто сработал будильник. Звука исходил как раз из чемоданчика. Когда Ян его открыл, то увидел внутри что-то похожее на ноутбук, а на экране мигало сообщение: «Обнаружено электронное устройство, не поддающееся идентификации».

Электронное устройство. В древней Трое.

Когда чемоданчик вместе с оружием вынесли к Шушморскому капищу, у Яна появилась возможность изучить его внимательнее. Судя по всему, это была последняя военная разработка — прибор постоянно сканировал местность и засекал и идентифицировал все устройства, способные к передаче какого-либо сигнала. Он выдавал информацию о марке, модели и даже серийном номере: у капища — смартфон Яна и бастионовскую камеру, под посёлком Пустоши — гибэдэдешный радар, в посёлке — все сотовые и обычные телефоны, компьютеры, модемы и раутеры, радио и спутниковые тарелки… Походило на то, что он мог определить что угодно. Даже натыкаясь на плоды местной электронной самодеятельности в Пустоша, на которые горазды иные деревенские, собирающие из деталей мотоциклов, патефонов и старых приёмников какое-нибудь небывалое самоходное чудо, прибор выдавал сигнал о невозможности идентифицировать модель и марку, но определял тип и показывал хотя бы основные свойства обнаруженного устройства. Тогда как в храме Аполлона прибор засёк что-то, не поддававшееся даже самой общей характеристике.

То, что у них на руках оказалась новая военная разработка, Папыча почти не волновало. Куда больше его беспокоило другое — в мире трехтысячелетней давности было устройство, по своим техническим данным как минимум не уступающее достижениям двадцать первого века.

Этот факт и пугал, и обескураживал. Пугал своей неизвестностью и таящейся в ней угрозой. Обескураживал тем, что ощутимо расшатывал надёжный, незыблемый фундамент современных знаний, на котором построен весь прогресс. Достижения двадцать первого века — вовсе не венец развития человечества. Имеющиеся сведения об истории цивилизаций — ничтожны. Уверенность в том, что мы знаем, кто мы и откуда пришли — иллюзорна. За неизвестным прибором слежения, оказавшимся под Троей, скрывалась тайна столь грандиозная, что Папыч почти не хотел её узнавать.

Но знал, что всё равно будет искать разгадку.

* * *

Эту коробку Василий не доставал вот уже три года. Она стояла в дальнем углу на самой верхней полке шкафа-купе, и он не заглядывал в неё с тех самых пор, как они с братом купили себе это жильё. Не заглядывал, потому что содержимое напоминало о прошлом, которое хотелось забыть.

Василий решительно открыл коробку. Наружу хлынули воспоминания. Но сейчас они не имели над ним никакой силы. Василий методично сортировал предметы и ни о чём больше не думал.

Вправо — то, что пойдёт в ручную кладь.

Влево — то, что придётся сдать в багаж.

На пол — то, что взять не получится.

Компас, зеркало, свисток, карта. Фонарь, батарейки, аварийный рацион питания, булавки, бечёвка, леска, кусок маскировочной сетки, презервативы, пятилитровый пакет для воды, портативная солнечная батарея. Перочинный нож, охотничий нож, спички, зажигалка, кремень, разборный лук и несколько стрел. Пистолет «Глок 42» с двумя магазинами. Тепловизор с лазерным дальномером Скаут PS-68. Оружие, которое можно пронести на себе в самолёт: ключи, заточенная мелочь, ремень с тяжёлой пряжкой, короткая тонкая леска, две шариковые ручки, пара пластиковых пакетов. Запасной комплект одежды, аптечка, очки, платок, респиратор, рейдовый рюкзак, разгрузочный жилет…

Василий проверял сроки годности, надёжность упаковок, зарядку, рабочее состояние. Свёртывал, складывал, упаковывал. Он был предельно сосредоточен на процессе сборов и не думал ни о чём другом.

Не позволял себе думать.

Он вытащит брата, чего бы это ни стоило.

 

ЭПИЛОГ

Лицо обдувал ветер, пахнущий морем. Нагретые солнцем камни охотно делились теплом с израненным телом. В ладони ощущалась привычная тяжесть ксифоса. Издалека доносился знакомый шум — так звучит многотысячная армия.

Ахилл слабо улыбнулся, не открывая глаз.

Не хотел их открывать.

Ему нравилось это предсмертное забытье, в котором были морской бриз, горячие камни и запах родного мира — прощальный подарок богов, сделанный ему перед смертью.

Да, он умирает.

Умирает совсем не там и не так, как когда-то себе представлял — но это ничего, он ни о чём не жалеет. Смерть не страшит его, он к ней готов, и уже давно — ведь без готовности умереть в любую минуту никогда не совершить подвигов.

Что-то тихо звякнуло, что-то слабо, но болезненно ткнуло в колено.

Ахилл раздражённо нахмурился. Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось, чтобы она исчезла — эта приятная иллюзия возвращения в свой мир. Не хотелось, чтобы его снова ослепила ледяная белизна снега, и холод впился в кожу, чтобы зазвучала чужая речь и зарычали железные колесницы. Чтобы люди, сильные молниями Зевса, показали слабость там, где являли силу люди беспомощные и безоружные…

Не было ни снега, ни ледяного леса. Над головой возвышались полуразрушенные колонны храма Аполлона. В колено упирался край круглого щита. Ступени высокого основания уходили вниз, к пляжу, к двум вражеским армиям, готовым вот-вот схлестнуться в битве…

Ахилл прикрыл глаза, пытаясь осознать, что он — дома. Боги разгневались на него и вышвырнули вон из родного мира — но он вернулся. Он смог.

Стиснув зубы, Ахилл попытался встать. Боли не было — только одуряющая слабость. Он чувствовал, как жизнь вытекает из него вместе с кровью, сочившейся из ран, но не собирался спокойно ждать смерти — или допускать, чтобы битва прошла без него. Он должен спуститься к войску!

Ахилл не помнил, сколько раз пытался подняться на ноги. Он пришёл в себя, когда уже стоял, привалившись повреждённым плечом к колонне. Одна ладонь стискивала рукоять ксифоса, другая сжимала круглый щит. Кровь по-прежнему сочилась из ран, слабые ноги держала непонятно какая сила.

Он сделал шаг вперёд.

И ещё один.

И ещё.

Вся воля уходила на то, чтобы спуститься на следующую ступень. И на ступень за ней. И так — до последней ступени, на которой Ахилл замер, сжимая ксифос.

Видимо, его заметили. Воины обеих армий опускали оружие и поворачивались к нему. Тихий ропот постепенно разросся, превратился в оглушающий рёв.

— Ахилл! Ахилл! Он встретился с гневом богов и выжил!

Ахилл окинул взглядом пляж. Греческое войско, ощетинившееся копьями и мечами, — справа, в пятистах шагах. Закрывшиеся щитами троянцы — слева, всего в двухстах шагах. А между ними — пустая песчаная полоса, упирающаяся в ступени храма. И он — на самой нижней ступени — между своими и врагами.

Каждое движение по-прежнему требовало неимоверных сил — сил, которые неумолимо покидали тело вместе с каждым толчком сердца. Но шатающийся от слабости Ахилл всё-таки сделал шаг.

И ещё один.

И ещё.

И замер между двух армий. Левая рука плетью висела вдоль тела и еле удерживала щит. Тело само клонилось вправо, оберегая сломанные рёбра.

Ахилл стоял посередине пустой песчаной полосы, разделяющей армии — так близко к своим, но куда ближе — к врагам, и смотрел на горячее ярко-красное солнце, садившееся за горизонт.

А потом повернулся к троянцам, неожиданно резко, с неизвестно откуда взявшейся силой выбросил руку с мечом вперёд и выкрикнул:

— Отважится ли кто?

Увидел, как от рядов троянцев отделился какой-то воин — Гектор! — и счастливо улыбнулся.