Этой ночью Анселю не удалось поспать. Не из-за пьяных воплей с улицы – как раз сегодня ночью было тихо, и не из-за соседа – Тайрек снова не ночевал дома, наверное, задержался на работе… Или Вивьен позвала его к себе.

Ансель не мог спать, потому что каждый раз, закрывая глаза, он проваливался в полубред, в котором перед ним появлялись две Мии: живая и монкул. Живая укоризненно качала головой, глядя на него, а монкул открывала рот, пытаясь что-то сказать, но с ее губ не слетало ни звука, и в сочетании с застывшим взглядом это было жуткое зрелище. А затем какая-то неведомая сила пыталась затащить живую Мию в монкула, и девушка в страхе кричала и отбивалась, не желая оказаться внутри безжизненного, безвольного тела. А затем раздавался еще чей-то вопль – и Ансель резко садился на кровати, потный и задыхающийся, и понимал, что кричал он сам…

Измучившись от тщетных попыток заснуть, Ансель поднялся таким ранним утром, что его вполне можно было назвать ночью, и отправился в Конструкторскую.

Ночной Сирион был знаком юноше не понаслышке, и он прекрасно знал, как должны выглядеть улицы, когда до рассвета еще несколько часов. Сейчас что-то было не так. Ансель не сразу понял, что именно.

Монкулы. Обычно они держались плотными группами и занимались самыми разными городскими работами – подметали улицы, убирали мусор, чистили канализацию, красили ограды. И неподалеку непременно находился надсмотрщик. Но не этой ночью. Ансель уже несколько раз заметил одинокие механически двигавшиеся фигуры; монкулы не были заняты никакой работой и, казалось, просто бесцельно бродили по улицам поодиночке.

А один раз он наткнулся на мальчишку лет десяти, который волок за собой на тележке кипу газет и, останавливаясь возле входов в каждый магазин, мастерскую или контору, оставлял там по одной. Увидев Анселя, мальчишка бросился наутек; тележка подскакивала на булыжниках мостовой, несколько газет упало на землю.

Гадая, чем он так испугал мальчишку, Ансель без особого любопытства взглянул на газету под ногами. «Искра» – увидел он название и пожал плечами. Никогда о такой не слышал.

В Конструкторской было пусто и тихо; с облегчением усевшись за своим рабочим столом, Ансель подумал, что сейчас он займется делом и наконец-то сможет отвлечься от мыслей о Мие, которые всю ночь сводили его с ума.

Однако работа не ладилась. Он раз за разом читал один и тот же параграф учебника и не понимал ни слова. Смотрел на чертежи и не видел ни линий, ни цифр. Пытался проводить расчеты, но не мог удержать в мыслях ни единой крупицы информации. Провести карандашом ровную черту по линейке было решительно невозможно. Все, о чем он думал, это о том, как там Мия, удачно ли прошла процедура, вернулось ли к ней сознание…

От мысли, что эксперимент удался и сегодня вечером он может снова встретиться с Мией, которую уже почти привык считать потерянной, у Анселя начинали дрожать руки, а сердце взмывало к самому горлу.

О том, что эксперимент не удался и сегодня вечером он опять увидит безмолвное, безвольное существо с чертами лица, напоминающими о любимом человеке, Ансель старался не думать.

Конструкторская постепенно заполнялась людьми, подтягивались механикеры и ученицы. С самого утра они о чем-то оживленно переговаривались, что-то взволнованно обсуждали, собирались небольшими группами и читали какую-то газету… И даже суровая мадам рей Брик не особенно усердствовала, требуя рабочей тишины. Но Анселю не было никакого дела до того, что творилось вокруг.

Рабочий день тянулся бесконечно, время, словно в насмешку над его нетерпением, решило замедлиться чуть ли не вдвое, и секундные стрелки на настенных часах передвигались издевательски неторопливо.

– Да что с тобой сегодня? – вполголоса спросила Санна, когда Ансель в очередной раз опрокинул на пол стаканчик с карандашами.

– Не выспался, – отозвался юноша.

И это была правда. Хотя и не вся…

Мадам рей Брик оставила ему несколько листов с расчетами для «Урагана», и Ансель отчаянно пытался взять себя в руки и сосредоточиться. Многие механикеры в Конструкторской были недовольны тем, что инженер привлекла к работе над новым авионом его – новичка, и, что еще хуже, мужчину; некоторые механикеры из команды, работающей над «Ураганом», – тоже. Ансель просто не мог подвести мадам рей Брик, дав им реальный повод для недовольства.

Наконец наступил обеденный перерыв.

Погруженный в свои мысли, Ансель шагал по коридорам Конструкторской, не глядя по сторонам, и едва не налетел на кого-то, кто шел ему навстречу.

– Извините, – пробормотал юноша, даже не поднимая глаз.

– Ничего, – послышался в ответ низкий голос, немного растягивающий гласные.

Тристан! Вот кого Ансель точно не хотел сейчас видеть! Он еще не в полной мере отошел от вчерашнего, слишком живо помнил то неприятное ощущение, которое охватило его при виде Ники и рей Дора, вернувшихся из полета и уходящих вместе, говоря о чем-то своем и ни на кого не обращая внимания. Ансель категорически отказывался называть это ощущение ревностью, потому что если он испытывает ревность, значит, его чувства к Нике – это нечто большее, чем просто дружеское расположение, а он был к этому не готов. Однако ядовитые слова Ванессы, подпитанные тем, как мило Ника и Тристан беседовали, сделали свое дело, и теперь авионер вызывал у Анселя легкую неприязнь…

– Ты в порядке, парень? – спросил Тристан, и в его голосе послышалось неподдельное беспокойство. Это был не дежурный вопрос, рей Дор и впрямь хотел знать.

– Да, все хорошо, – ответил Ансель и, подумав, что Тристан заслуживает большего, чем дежурная отговорка, добавил: – Просто тяжелый день… И месяц… Собственно, тяжелый год.

Рей Дор хмыкнул – иронично и понимающе.

– Привыкай. Так будет всегда.

Ансель, прищурившись, взглянул на авионера.

– Но разве потом не будет легче? – спросил юноша.

Он думал, что главное – перетерпеть период обучения. Но после, когда он уже станет полноправным механикером…

– Ты сейчас на обед? – неожиданно спросил Тристан, не ответив на вопрос. – Я собирался перекусить, хочешь составить мне компанию?

«А почему бы и нет?» – подумал Ансель и согласился.

Юноша никак не ожидал, что рей Дор поведет его в «Крылья ветра» – бистро, находящееся прямо в здании Министерства полетов, в самом конце правого крыла.

– Но он же только для авионер и работниц министерства, – пробормотал Ансель, тормозя перед входом. После того как Санна рассказала ему, что официанты рядовых механикер там не особо жаловали и смотрели на них как на людей второго сорта, он ни разу даже не пробовал туда заходить. Не желал портить себе настроение. Если уж им механикеры недостаточно хороши, можно только представить, какой будет их реакция, если там появится механикер-мужчина!

– Я – авионер, – ткнул Тристан себя пальцем в грудь, а потом перевел его на юношу, – а ты – механикер, значит, тоже работник министерства. Пойдем, – позвал он и решительно вошел внутрь.

Распорядительница бистро на входе возмущенно надулась и уже почти было указала на выход, но тут в ход вступила ленивая улыбка Тристана и его протяжный, густой, словно кленовый сироп, голос. И полностью обезоружили распорядительницу. Она даже прогнала молоденького официанта и сама обслуживала необычных посетителей. При этом на авионера она бросала такие взгляды, от которых Анселю становилось почти неловко. И нарушающие все правила общества манеры Тристана ничуть ее не оскорбляли. Вздумай любой другой джентльмен обратиться к даме с непочтительным «моя дорогая» или так фривольно без спросу приложиться губами к руке, он немедленно получил бы пощечину. Но что директриса летной школы, что распорядительница бистро – они обе сносили выходки Тристана. Более того, последней они явно нравились.

«И как только он это делает?» – в который раз с невольным восхищением подумал Ансель. Он и сам не особенно уважал все эти многочисленные правила светского общества, требующие от джентльменов соблюдать уйму ненужных условностей, но Тристан пренебрегал ими с таким демонстративным шиком, до которого Анселю было еще далеко. К тому же он явно обладал каким-то особым талантом обращаться с дамами; Ансель ни разу не видел ни одного мужчину, у которого бы получалось оказывать на них такой эффект.

Переведя взгляд на меню, юноша вздохнул. Разумеется, цены были только в желлингах.

– Тристан, – тихо позвал он, вспоминая инцидент с получением своей первой стипендии, – а вы уверены, что они тут принимают мэннинги?

– Они не принимают, – не отрывая глаз от меню, ответил авионер. – Но ты не переживай, я угощаю.

– Да, но… как?

– У меня есть желлинги, – как ни в чем не бывало ответил рей Дор.

– У вас есть желлинги? – повторил Ансель, пораженно уставившись на авионера. – Но владение женской валютой – это преступление!

– В тюрьму меня все равно не посадят, – усмехнулся Тристан. – Разве что немного пошумят…

Ансель собирался заметить, что не стал бы так уверенно это утверждать, но потом сообразил:

– Это из-за того, что вы единственный, кто может поднять в воздух «Грозу»?

– Да, – подтвердил рей Дор. – Мой аэролит им слишком нужен. Ради него и ради пользы, которую приносит «Гроз а», им приходится терпеть даже такого, как я. И потом… Авионеры – это небо. Хотят запереть кусочек неба? Что ж, удачи!

Ансель подумал, что хорошо иметь козырь, который делает тебя неприкасаемым.

– Но зачем вы их намеренно провоцируете?

– Честно? – ответил Тристан, и в темных глазах заплясали бесенята. – Мне просто приятно. Приятно хотя бы по мелочам отыгрываться за все те ограничения, которые на нас наложены.

Когда им принесли заказы – сырный суп и рыбу в горшочках, – Тристан продолжил беседу точно с того места, на котором они остановились в Конструкторской:

– Ты спрашивал, будет ли потом легче. Так вот – нет, не будет. Даже когда ты станешь полноценным авионером или механикером, тебе все равно придется ежедневно доказывать, что ты занимаешь это место по праву, что ты не просто не хуже, а лучше других. И всегда найдутся те, кого твое присутствие будет оскорблять. Кто не станет к тебе прислушиваться просто потому, что ты – джентльмен, а значит, в их понятии, все равно ничего не можешь понимать в том деле, которым ты занимаешься. Ты всегда будешь на вторых ролях, и к тебе всегда будут относиться скептически, пусть даже ты и на голову лучше остальных. Более того, если ты станешь одним из лучших, это будет злить остальных намного больше, чем если бы ты был дамой.

Забыв о еде, Ансель невидящим взглядом уставился в сторону. Слова Тристана не стали для него неожиданностью, где-то в глубине души он всегда подозревал, что именно так оно все и будет… Хотя и полагал, что рей Дору должно было быть немного легче, ведь он, как ни крути, авионер, а в Империи никого не уважали больше, чем их. Но выходит, даже его статус авионера не особенно помогал. Возможно, даже, напротив, в чем-то делал положение Тристана еще сложнее.

«Тебе вовсе не обязательно оставаться в Сирионе и работать механикером, – вкрадчиво сообщил Анселю внутренний голос. – Как только ты выяснишь, за что осудили Мию, и увидишь, в каком она состоянии после эксперимента либераторов, ты можешь вернуться обратно в Кибирь, занять отведенную тебе роль и снова жить тихой, спокойной жизнью… И тебе не придется ни с чем этим иметь дело».

Но Ансель понимал, что вернуться к прежней жизни у него уже никогда не получится; он слишком сильно изменился, он больше совсем не тот юноша, который уезжал из Кибири несколько месяцев назад.

Даже если случится чудо и Мия снова станет самой собой, вернуться в родной город они не смогут. Для их же собственной безопасности им придется скрываться. Для верности – не просто на окраинах Империи, а в какой-нибудь недавно завоеванной и все еще бурлящей недовольством и освободительными настроениями провинции.

А если чуда не произошло и Мия по-прежнему монкул… Он даже не знал, что станет делать тогда.

К тому же за это время в столице Ансель как-то незаметно оброс связями, которые будет не так-то легко оборвать, и сделал несколько важных открытий о самом себе – например, то, что ему по-настоящему нравится авиомеханистика и что он хотел бы ею заниматься.

А ведь еще есть Либерат, чьим целям он искренне сочувствовал. К тому же они рисковали, стараясь ему помочь, и он должен был чем-то им ответить.

Есть и мадам рей Брик, к которой он испытывал чувство безграничного уважения и благодарности. Разве он сможет подвести ее и просто исчезнуть?

Есть его приятель Тайрек, энергичный, пробивной и вовсе не такой легкомысленный, каким хочет казаться. Он успел к нему искренне привязаться.

И наконец, есть еще и Ника… Ника, в своих чувствах к которой он не хотел даже разбираться, но которую он, несмотря на все свои старания, никак не мог выбросить – ни из головы, ни из сердца.

А теперь вот есть и Тристан рей Дор, самим своим существованием разрушающий все, что Ансель считал неизменным и незыблемым. Мужчина-авионер, герой мыса Горн, дающий надежду ему, мужчине-механикеру, на то, что и он тоже может состояться в этой жизни…

– Тристан, – спросил Ансель в лоб, выходя из задумчивости, – а вы никогда не жалели? Не думали, что лучше бы вы никогда не будили тот аэролит? Жили бы себе тихо, мирно и спокойно…

– Нет, – без колебаний ответил авионер. – Никогда.

– Даже несмотря на все трудности?

– Скорее, именно из-за них. Но зачем ты спрашиваешь? Ты и сам идешь по такому же пути.

– Иду… – Ансель замолчал. Не скажешь ведь, что главной причиной, которая подтолкнула его на этот путь, была вовсе не мечта стать механикером.

– Ну и молодец! – по-свойски хлопнул его по плечу Тристан. – Мало кто решится бросить открытый вызов системе. А ведь давно уже пора доказать, что мужчины – не бесполезные создания, мы соображаем ничуть не хуже женщин и вполне можем выполнять такую же работу – и не хуже! А не сидеть в коконе дурацких навязанных правил и трястись над каждым требованием этикета…

– Это – один из ваших способов выбраться из кокона и не трястись над этикетом? – усмехнулся Ансель, кивком указывая на щетину на лице Тристана.

– Давай-ка лучше на ты, – предложил авионер. – Я тебе уже говорил, у нас с тобой слишком много общего, чтобы общаться друг с другом так формально. И – да, это, можно сказать, мой манифест. Чем, кому и как мешает моя щетина? Мне она не мешает. Так почему я должен бриться два, а то и три раза в день? Почему должен так старательно скрывать свою природу? Я – мужчина и не собираюсь прятать это за неудобными костюмами, розовой водой и гладкой кожей. И уж тем более делать вид, будто меня интересуют модные оттенки гобеленов и рецепты фаршированной утки и что у меня нет ни одной умной мысли в голове – и все это лишь для того, чтобы угодить дамам.

Последние отголоски легкой неприязни к Тристану, которые еще оставались у Анселя после вчерашнего, сами собой растаяли. Все, что говорил авионер, находило у юноши горячий отклик. Да что там: нечто подобное он и сам заявлял своему приятелю Кипу и верил в каждое сказанное слово… Хотя, конечно, заходить так далеко, чтобы не бриться или прилюдно прикасаться к даме, как это делал Тристан, он не решался.

Обед они доедали в комфортном молчании, словно авионер и ученик механикера – давние приятели и соратники, понимающие друг друга с полуслова, и им вовсе не обязательно заполнять тишину пустыми словами.

Распорядительница бистро даже не моргнула, забирая у Тристана желлинги; кажется, она просто не обратила внимания на то, что он расплатился в женской валюте. Зато сама сунула Тристану в руку записку и что-то приглашающе шепнула на ухо. Рей Дор усмехнулся, сверкнув белыми зубами, но ничего не ответил, только снова приложился губами к руке дамы и послал ей взгляд, от которого та раскраснелась.

– Обратно в Конструкторскую? – спросил Тристан.

Ансель кивнул.

– Если увидишь Нику, передай ей привет.

– Авионеры редко появляются в Конструкторской, – пожал плечами Ансель. – Мы же для них – существа второго сорта, – добавил он.

– На мысе Горн эти глупости быстро улетучиваются, – хмыкнул Тристан. – И потом, не думаю…

Ансель так и не узнал, что хотел сказать авионер: перед ними появилась жандарм.

– Работники министерства? – осведомилась она.

– Так точно, – протянул Тристан в своей обычной манере и лениво улыбнулся.

Жандарм оторопело моргнула, словно авионер сбил ее с мысли, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что она собиралась сказать.

– Немедленно пройдите в Малый зал собраний.

– Буду счастлив доставить вам удовольствие, – заверил Тристан. – Но не подскажете, зачем нам там надо быть?

– Жандармерия проводит допросы всех работников министерства.

– А что, собственно, произошло? – вмешался тут Ансель. Жандарм удивленно воззрилась на юношу.

– Вы что, не в курсе, что происходит на улицах? Монкулы вырвались из-под контроля и рассеялись по всему городу! А на пороге каждого дома этим утром лежала скандальная газетенка с совершенно возмутительным поклепом! Весь город бурлит!

– И какое отношение ко всему этому имеют работники Министерства полетов? – вкрадчиво осведомился Тристан.

Жандарм вновь растерянно моргнула и словно вспомнила о своей миссии. Стряхнув в себя обаяние авионера, она снова стала строгой и собранной.

– Вот это мы скоро и выясним, – заявила жандарм и добавила: – Никогда не знаешь, где притаился враг.

* * *

На утренних занятиях Ника совершенно не могла сосредоточиться. По дороге в школу она уже успела заметить экземпляры «Искры» на улицах – и все, о чем могла думать, это о том, какие неприятности теперь грозят ее подруге, если кто-то узнает, что именно Агата – автор скандального репортажа. А потом появился личный секретарь мадам эр Мады, расторопный смазливый юноша лет двадцати, и прилюдно сообщил, что мадам директриса требует к себе Николь рей Хок, открыв этим самым простор для ехидных предположений Вильмы.

Кабинет мадам эр Мады был роскошно отделан, но в нем царила такая безупречная симметричность и четкость, что, казалось, Ника находилась не в жилом помещении, а в музее. Даже рабочие бумаги директрисы, даже перья с чернилами и корреспонденция – все они лежали на строго отведенных им местах, и все – аккуратными стопками и ровными рядами.

Мадам эр Мада стучала по краю стола карандашом и смотрела в окно; казалось, ей не хотелось проводить разговор, на который она вызвала Нику, и она не знала, с чего начать.

Внезапно директриса сжала виски пальцами и покачала головой.

– Просто издевательство какое-то, – пробормотала она; это были скорее мысли вслух, а не обращение к Нике. – Второй крупный аэролит, и второй раз подряд его будит непонятно кто! Почему не подходящая дама из уважаемой, респектабельной семьи?

– Вроде Ванессы? – подала голос Ника.

Она здорово устала от того, что преподавательницы в школе смотрят на нее как на досадную помеху, с которой им приходится иметь дело против своей воли. В конце концов, она такая же ученица, как и все – ничем не хуже! А разговор с Тристаном накануне что-то изменил в ней, освободил от каких-то внутренних запретов. Они с рей Дором нужны Империи, они представляют для Арамантиды серьезную ценность, а это значит, Нике не надо бояться того, что ее выкинут из школы, как только она даст малейший повод. Нравится им это или нет, но им придется с ней работать.

Да и беседа с Агатой накануне, которая так расстроила Нику, тоже сыграла свою роль. Подруга не побоялась отстаивать чужую правду. Неужели у Ники не хватит духу постоять хотя бы за себя?

– Да, вроде Ванессы! – раздраженно подтвердила директриса. – Проверенная семья, с безупречной репутацией, авионеры в нескольких поколениях…

– И все-таки она не разбудила ни один аэролит, даже самый завалящий, – заметила Ника. – Увы, никакая даже самая разуважаемая семья тут не поможет.

Мадам эр Мада полоснула по ней сердитым взглядом, и ее красивые губы скривились.

– Всего пара совместных полетов – и я уже слышу в твоих словах интонацию Триса, – процедила она.

Ника промолчала, решив дать мадам эр Маде выплеснуть все свое недовольство и приступить наконец к делу. А дело это, как полагала девушка, было связано как раз с секретными государственными сведениями, о которых упоминал вчера Тристан.

– Так как ты разбудила один из самых крупных действующих аэролитов, – сухо начала директриса, – это означает, что, окончив обучение, ты не будешь заниматься тем, чем занимаются остальные авионеры. Перевозки грузов, патрулирование и даже обычные исследовательские полеты – все это не для тебя. И времени на обычную для выпускниц годичную летную стажировку на спокойных работах у тебя тоже не будет. Твой летный камень предоставляет для Арамантиды уникальные возможности, и практически все они сопряжены с выполнением задач государственной важности. Задач, о которых знают лишь самые высокопоставленные люди нашей страны. Задач, которые требуется выполнять как можно скорее, от которых зависит безопасность и судьба всей нашей Империи. Ты меня понимаешь?

Ника кивнула. Директриса практически повторила то, что вчера ей сказал рей Дор. Да она и сама догадывалась, что с ее летным камнем вряд ли ей прикажут перевозить почту.

– В идеале, мы бы предпочли сами выбирать людей для выполнения столь важных миссий. Но, увы, аэролитам до наших соображений нет дела, они выбирают тех, кого выбирают. И нам приходится работать либо с мужчиной, либо с девчонкой подозрительного происхождения, на мать которой у нас практически нет данных, а те, что есть, внушают серьезные опасения в ее благонадежности…

– Мадам эр Мада, – перебила Ника. – Вы и вправду считаете, что раз я родом из дальнего пригорода Сириона и не имею отношения к уважаемым фамилиям столицы, то это делает меня неблагонадежной? Думаете, просто потому, что в моей семье нет пяти поколений авионер, я разболтаю первому встречному ваши государственные тайны?

Директриса вздохнула и неожиданно растеряла всю свою ледяную официальность.

– Нет, не считаю, – признала она. – Просто было бы куда проще, будь ты…

– Ванессой, да, я знаю, – снова перебила Ника.

И только сейчас слова директрисы полностью дошли до ее сознания. Девушка подозрительного происхождения, на мать которой у них нет данных… Получается, Ника не прошла проверку в летную школу не из-за того, что отец когда-то пытался стать врачом? Она не прошла проверку из-за матери!

Несколько мгновений мадам эр Мада смотрела на девушку, а потом сняла с аккуратной стопки на углу лежащий сверху документ, а из стола вынула массивную круглую печать, целиком вырезанную из необычного красноватого кристалла.

– Это договор о неразглашении государственных тайн, – пояснила директриса, держа в руке лист гербовой бумаги. – Тебе скоро станут известны многие секретные сведения. Собственно, кое-что ты уже узнала…

Ника непонимающе нахмурилась. Мысль о матери так ее поразила, что она почти прослушала слова мадам эр Мады.

– То, что в Арамандите есть мужчина-авионер и что у него самый большой аэролит Империи, – несколько раздраженно пояснила директриса. – Как и у тебя.

– Это тоже секретные сведения? – невольно вырвалось у девушки.

Нет, она, разумеется, понимала, что существование Тристана не афишируют, но не думала, что этот факт является полновесной государственной тайной. Хвалиться направо и налево своим летным камнем Ника тоже не собиралась, но даже и не предполагала, что размер ее аэролита тоже относится к секретным сведениями.

– Ты уже с кем-то об этом говорила? – нахмурилась мадам эр Мада.

– Нет, – постаралась как можно более твердо ответить Ника.

Она даже не врала. Почти. О том, что в Империи есть мужчина-авионер, Агата узнала сама, еще и ей рассказала. Правда, Ника тогда отмела ее версию. И Ансель про Тристана уже знал, так что никакой тайны она ему не открыла. А про размер своего летного камня… Ну, про него она рассказала еще до того, как узнала, что это – государственная тайна. Да и то лишь Агате, а подруга никому не разболтает.

– Вот и прекрасно, – сухо отметила мадам эр Мада. – Ты узнаешь еще многое, но прежде ты должна подписать договор о неразглашении. Его нарушение приравнивается к государственной измене, наказание – пожизненное обращение в хомонкулуса. Ты понимаешь?

– Да, мадам эр Мада, – кивнула Ника, внезапно испытав внутренний трепет, – совсем скоро ей станут известны самые охраняемые секреты Империи!

А в следующий миг вздрогнула; Ансель говорил, что Мию приговорили к пожизненному обращению в монкулы. Неужели ей стала известна какая-то государственная тайна и она о ней кому-то рассказала?

Директриса тем временем протянула девушке текст договора.

– Прочитай. Когда будешь готова, подпиши и принеси устную клятву, а после я заверю договор печатью.

– И все? – удивилась Ника.

Она ожидала, что посвящение в государственную тайну будет сопряжено с гораздо более серьезными формальностями и трудностями и потребует чего-то большего, нежели просто честное слово.

– И все, – подтвердила мадам эр Мада.

Ника взяла текст договора. Написанный сложным юридическим языком, полный пафосных выражений, он на разные лады повторял о важности государственной тайны, о моральном обязательстве каждой гражданки Империи ставить интересы Арамантиды выше своих собственных – и далее в том же духе. Ничего неожиданного, ничего особенно пугающего, если не считать выдержки из Уголовного статута о государственной измене и полагающемся за нее наказании. Можно было не вчитываться в каждую букву, общий смысл и так ясен.

Девушка уже взялась за перо, чтобы поставить подпись, когда самые последние строчки договора привлекли ее внимание: среди стандартных печатных строк от руки было вписано имя, и это было имя ее отца!

«В случае умышленного разглашения секретных государственных сведений, ставших мне известными в ходе моей работы в качестве авионеры, мои ближайшие родственники (указать имя и родство: отец – Грегори рей Хок) будут приговорены к пожизненному обращению в хомонкулусы».

– Если это я совершу преступление, за что наказывать моего отца? – подняла глаза на директрису Ника. – Он же не будет иметь к этому никакого отношения!

– Превентивная мера. Люди готовы рисковать своей жизнью, но они дважды подумают, если будут знать, что расплачиваться за их глупость предстоит родным и близким.

– Это специально для меня написано? – мрачно осведомилась Ника. – Для ненадежной девчонки с окраины столичного округа, которую вырастил отец-одиночка и у которой мать неизвестно кто?

– Нет, – ровно ответила директриса. – Это стандартный пункт договора, он относится ко всем.

Ника прикусила губу. Она еще не узнала ни одной государственной тайны и, видит небо, не собиралась разбалтывать эти секреты врагам, но от одной лишь мысли, что ее отец оказывается под ударом, девушке сделалось не по себе. Он словно становился заложником, с помощью которого Министерство полетов добивалось послушания.

«Интересно, кого именно из близких Тристана взяли в такие «заложники»?» – невольно подумала Ника. Обмакнула перо в чернильницу, поднесла к бумаге – и тут за окном раздался визг тормозов и резкая трель свистков.

Ника вздрогнула, капля чернил сорвалась с кончика пера, упала на бумагу и расплылась жирной кляксой.

Мадам эр Мада привстала со стула, выглянула в окно. На ее лице появилось выражение озабоченности и удивления.

– Жди здесь! – приказала она Нике и вышла.

Когда за директрисой захлопнулась дверь, Ника с облегчением положила перо на стол и встряхнула вспотевшей ладонью. Какая глупость – так переживать из-за подписания договора! Она же не собирается его нарушать!

Шум во дворе нарастал, а из коридора донеслись взволнованные возгласы и торопливые шаги. Ника выглянула в окно и увидела, что перед зданием министерства остановилось не менее полудюжины мобилей Жандармерии. Должно быть, случилось что-то очень серьезное! Но мадам эр Мада приказала дождаться тут, и потому Ника уселась обратно. Поерзала на стуле, оглядела идеальный порядок на столе директрисы. Перевела взгляд на шкафы – ряды книг и папок там стояли такими же безупречными рядами. А вот крайняя секция, возле самого окна, была закрытой, и в замочной скважине торчал забытый ключ.

Взгляд девушки невольно застыл на запертом шкафу. Что может хранить в нем директриса школы? Наверняка документы, которые не предназначены для посторонних глаз. А что, если там личные дела всех учениц школы? В том числе и на Мию?

Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, Ника подошла к шкафу и уже взялась за ключ, но, почувствовав прикосновение прохладного металла, вздрогнула и отдернула руку.

Девушка оглянулась на дверь: если сейчас войдет мадам эр Мада и застанет ее за этим занятием… Хорошенькая же будет ситуация!

Но… Но вдруг ответ на вопрос Анселя и впрямь тут, в этом самом шкафу? Ника не обещала юноше нарушать правила; расспросив преподавательниц и попытав счастья в архиве, она сочла, что сделала все возможное. Девушка и не думала тайком пробираться в кабинет к директрисе и взламывать замки на ее шкафах, чтобы добраться до нужных бумаг. Но сейчас они практически сами шли к ней в руки.

Она только посмотрит. Может, в этом шкафу вовсе не личные дела учениц. Или среди них нет бумаг на Мию…

Ключ тихо щелкнул в замке, и Ника увидела ряды папок, такие же безупречно вымуштрованные, как и все остальное в этом кабинете. На каждой стопке лежала бумага с указанием года, на каждом корешке написаны имена.

Первым делом Ника почти непроизвольно посмотрела на самую последнюю стопку и нашла корешок, на котором было указано ее имя – Николь рей Хок. Искушение заглянуть в свое личное дело было очень велико. Даже не из-за того, чтобы почитать отчеты, которые написали про нее преподавательницы, хотя, конечно, и это было крайне любопытно. Ника очень хотела увидеть, есть ли там хоть что-нибудь про ее мать. Очевидно, что она не стала авионерой, а, может, даже и не пыталась ею стать, как говорил отец. Так кто же она? И почему вызывает столько опасений у Министерства полетов?

Но каждая минута была на счету, и Ника перевела взгляд на соседнюю стопку – дела за предыдущий год. Мия, если она и впрямь поступила в летную школу, должна быть там.

Ника просмотрела корешки дважды и почти с облегчением убедилась, что имени Мии эр Валлы там не было. Все, вот теперь она может с полной уверенностью сказать и Анселю, и себе самой, что она сделала все, что могла.

Оглянувшись на дверь и прислушавшись, не доносится ли из коридора цоканье каблучков директрисы, Ника снова вернулась к своей папке. Она глянет только одним глазком!

Девушка уже дотянулась до своего личного дела, когда заметила на самой верхней полке шкафа, глубоко в углу, еще одну, совсем невысокую стопку – пять или шесть дел. Все они были довольно толстыми по сравнению с остальными папками, и на корешке каждой стояла красная пометка.

Ника приподнялась на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть корешки и беззвучно охнула, увидев на одном из них знакомое имя – Мия эр Валла.