Гриша остался один. Он расстегнул чемоданчик и достал Льюиса. Через полчаса к нему должен был явиться Колька, а теперь мальчика отпустили побегать для пищеварения.

Солнце бросало в гостиную горячие лучи. Гриша спустил штору и сел в тени. Ветерок слегка колебал полотно. Но вдруг штора сильно сотряслась — кто-то ударил по ней веткой. Гриша приподнял край и увидел на террасе Сашу. Она держала длинный стебель ириса.

— Извините, я вас испугала, — негромко сказала она. — Вы читаете?

— Да.

— Я тоже люблю читать. Вчера всю ночь я читала "Доктора воров" Анри де Кока[3]Кок Анри де (1821–1892) — французский писатель, автор бульварных романов.
.

— Я не читаю романов, — сказал Гриша.

— Отчего не выйдете в сад? У нас все будут спать до пяти часов.

— Жду Колю. Он должен прийти.

— Он не придет. Я видела, как он верхом ускакал на водопой. Он никого не слушается, потому что мамаша его балует. Когда за ним накопится много шалостей, отец наказывает его. Но всего два раза в месяц.

— Следует обращаться иначе, — возразил Гриша. — Если Иван Матвеевич накажет его при мне, я уеду.

— У вас такое доброе сердце?

— Не сердце, а убеждения.

— Ардальон Петрович хвалил вас. Нет, выходите в сад. Любите вы резеду?

Гриша вышел на балкон и по широкой лестнице с резвыми деревянными перилами спустился с Сашей в сад.

— А я думал, вы тоже спите, — начал Гриша.

— Иногда, от нечего делать. Но сегодня я ни за что не заснула бы.

— У вас большой сад.

— Пятнадцать десятин. А там лес и растут чудесные трибы. Когда к нам приезжают Тоцкие, Пригожевы, и тут есть еще один священник отец Михаил, у которого много дочерей, — вот, знаете, бывает весело! Мы берем грибы, раскладываем костер, поем песни и играем в горелки. Подождите, вот резеда. Я сама сеяла ее.

Она нагнулась и проворно вырвала несколько кустиков, обдергала стебли и корешки и подала Грише.

— Воткните в петлицу. Не так. Я вижу, вы ничего не умеете!

Она укрепила цветы в петлице его сюртучка и, понюхав резеду, сказала:

— Хорошо! А все оттого, что моя резеда. Теперь смотрите. Маленький розовый куст, право, замечательный: на нем бывают белые и желтые розы. Противный Колька, мне назло сбил вчера все бутоны хлыстиком! Хотите взглянуть на Улана? Мне подарили его жеребеночком. Вот сюда по тропинке… Да идите же скорей! — крикнула она и слегка ударила Гришу ирисом по плечу.

Они прошли среди кустов малины и перешагнули низенький плетень, где были сделаны ступеньки.

— Здорово, ребята! Слышите, как заболтали индюки! Скажите же вы им что-нибудь! Вас не занимает? Пожалуйста, не подумайте, что я деревенская дура. А впрочем, думайте что угодно. Отец спит, и я дурачусь, а при нем я другая. Фролка! Улан дома?

— Дома, — отвечал хлопец лет двадцати в рубахе с расстегнутою грудью и в смушковой шапке.

— То-то! Не сметь гонять его на водопой. Вытяни из колодца воды и выведи Улана. Пускай побегает на корде.

Фролка ленивою поступью подошел к колодцу и исполнил приказание барышни. Потом отворил ворота маленькой конюшни и вывел Улана.

Улан — трехлетний жеребчик светло-рыжей масти с гнедою гривой и таким же хвостом. Саша потрепала его по шее, наблюдая, как он пьет. Фролка привязал к поводу вожжу, стал посреди двора и закричал на жеребчика. Улан вздрогнул и нехотя пробежал рысью; остановился и насторожил уши. Саша взяла из конюшни кнут и захлопала им. Улан рванулся, взвившись на дыбы. Фролка не пошатнулся — точно прирос к земле. Жеребчик покорился и начал описывать круги по двору. Саша все щелкала кнутом и причмокивала.

— Зачем вы держите его здесь? — спросил Гриша.

— От Кольки. Я ревную Улана. Здесь мое царство. Выйду замуж, так Улана возьму с собой. Вы катаетесь верхом?

— Да.

— Приедет Ардальон Петрович — устроим кавалькаду. Только, пожалуйста, без Кольки. У меня есть другая, настоящая лошадь, смирная и старая, а он подскакал и чем-то уколол ее, я чуть не упала. Вообще я вам рекомендую — не вступайте с ним в приятельские отношения. Вы наплачетесь. Ну, Фролка, довольно! Улан, бедненький, как ты вспотел!

— Он страшно раскормлен, — заметил Гриша.

— У нас не любят худеньких, — сказала Саша и с улыбкой посмотрела на молодого человека. — Теперь пойдемте на мельницу.

— А что там?

— Мельница… просто мельница!

— Нет. Коля должен скоро вернуться.

— Какой вы неверующий! Кольки до пяти часов не будет. Отец у вас спросит: "Знает что-нибудь мой балбес?", а вы обязаны подтвердить: "Кое-что знает". Мама вам будет очень благодарна, потому что Кольке достанется за то, что он на первых же порах вас обманул. Над ним давно висит гроза, и отец ждет последней капли.

— Но не могу же я… С какой стати и я буду обманывать Ивана Матвеевича?

— Нисколько, — возразила Саша. — С отцом иначе нельзя. Неправда, но не обман. Мы все говорим ему неправду. Он даже сам не любит, когда ему говорят правду. Вдруг как затопает ногами: "Зачем вы говорите? Как вы смеете меня раздражать? Разве трудно скрыть!"

— А я все-таки скажу правду. А Колю не накажут. Я сам накажу Колю — пристыжу его.

— Вы думаете, у него есть стыд?

Гриша и Саша возвратились в сад.

— Кушайте малину. Я вам нарву. Станете есть из моих рук?

— У вас руки хорошие.

— Не правда ли? А как понравилась Ганичка?

— Я с ней ни слова не говорил.

— И не скажете. Она все молчит, а на ухо говорит мне разный вздор. Мы ее называем лукавою тихоней. Знаете, чем она теперь занята? Возится с кошками. У ней десять котят и есть кот, который ходит в голубой ленточке. Какая чудесная ягода! Раскройте рот!

Саша со смехом положила ягоду в рот Грише.

— Еще! еще! — закричала она. — А теперь вот вам половинка малины, а другую половинку я сама съем. Согласны вы, что губы похожи на малину?

Гриша возразил, что между малиной и губами есть существенная разница: губы едят малину, а малина губ не ест.

— Губы у малины — корни. Они высасывают из земли нужные для питания соки и постоянно в грязи.

Саша прервала его физиологические соображения и заметила:

— Я говорю только о наружном сходстве.

Поднеся к своим губам ягоды, она ждала, найдет ли Гриша верным ее сравнение. Гриша молчал.

— По-моему, — продолжала Саша, — губы та же малина, только вечная.

— До поры до времени, — возразил он, — Самые красивые губы побледнеют, самое красивое тело истлеет, и из него вырастет лопух, — заключил он, как Базаров[4]Базаров — герой романа И. С. Тургенева "Отцы и дети" (1862).
.

— Я не люблю, когда говорят о смерти! — вскричала Саша. — Я страшно боюсь мертвецов. Ведь они ходят! Если б я умерла, я боялась бы себя самой. Воображаю, как мучительно бродить ночью среди могил, являться в родной дом и засматривать в окна.

— Этого никогда не случается, — произнес Гриша с насмешливою улыбкой, возмущенный наивным суеверием Саши.

Но Саша стала спорить. Когда похоронили в прошлом году бабушку, она сама видела ее вечером в пустой бане.

— У нас пруд в той стороне сада и баня. Я шла, и меня ужас взял, не знаю почему! Сердце забилось, вот как теперь. Надо было скорей пробежать мимо, а я не утерпела, заглянула в баню. Смотрю — бабушка сидит и чешет волосы.

— Вы, значит, подвержены галлюцинациям, — сказал Гриша. — Что же дальше?

— Уж я не помню, как очутилась на балконе. На другой день отслужили панихиду, и бабушка больше не являлась.

Голос у Саши дрожал, она раскраснелась от волнения.

— Успокойтесь, — сказал Гриша. — Не следует доверять чувствам, когда они заблуждаются.

— А чему же доверять? — спросила Саша.

— Рассудку.

Саша, улыбаясь, протянула ему горсть малины, но он отказался.

— Достаточно, я не могу есть беспрерывно. Вы считаете меня обжорой!

Она бросила ягоды и сделала движение вперед, рассердись на Гришу. Кисейный рукав сорочки зацепился за сухую ветку и разорвался до самого плеча. Саша крикнула и рассмеялась.

— Все из-за вас! Теперь надо переодеваться. Если б мы пошли на мельницу, ничего не случилось бы. Там можно было бы лечь в траву, уставиться глазами в небо и смотреть. Облака бегут, бегут, приходят мечты. Мы вместе помечтали бы. Противный вы! Вам нисколько меня не жаль?

Она показала разорванный рукав; он увидел на ео голом белом плече красную царапину.

— Скоро заживет, — промолвил он, и ему было досадно, что щеки его вспыхнули при виде плеча Саши.

Саша, остановившись, рассматривала царапину.

— Послушайте, что там под кожей? Право, заноза! Нате булавку, попробуйте вытащить.

— Давайте. Да, заноза. Верхняя кожица называется эпидермой… Мне страшно, что вам будет больно, и у меня дрожат пальцы. Вот заноза. Я перевяжу плечо своим платком.

Он делал повязку и, наклоняясь, чувствовал на своих волосах дыхание Саши.

— Спасибо. Только никому не говорите, что случилось. Мама встревожится. Я пойду вперед, а вы побудьте еще… Я опять выйду.

В саду Гриша был недолго; он вернулся в гостиную и хотел продолжать чтение; часы пробили четыре. Но чтение не шло. Гриша стал ходить по комнате и думать о Саше и об Ардальоне Петровиче. "Как можно жениться на такой пустой девушке. Правда, у нее хорошее плечо и губы в самом деле похожи на малину, но она все время говорила глупости. Слыхала ли она что-нибудь о женском вопросе? Странно, что Ардальон Петрович не развил ее".

Он остановился пред картинами, висевшими в золоченых рамах на стенах.

— Что вы делаете? — спросила Саша, появляясь в гостиной. Она была теперь в ситцевом платье и переменила прическу. — Ваш платок. Терпеть не могу этих картин. Мы хотели подарить их отцу Михаилу, но он не взял. Темнеют с каждым годом. Нянюшка к праздникам смазывает лампадным маслом, и тогда еще можно что-нибудь разобрать.

— От масла картины гибнут. За них, может быть, заплачены тысячи.

— Дураки платили.

— Да, если хорошенько вдуматься, искусство не имеет смысла, — сказал Гриша. — Игрушки богачей должны погибнуть роковым образом. Вы слыхали что-нибудь о великих принципах тысяча семьсот восемьдесят девятого года?

Саша во все глаза посмотрела на него.

— Когда-нибудь я с вами поговорю. Теперь скажу только, что один из принципов называется равенством. Все равны — дворяне и крестьяне, мещане и купцы и, наконец, мужчины и женщины. Вот рядом с картиной голландского художника плохая литография с изображением Филарета, архиепископа Черниговского. Кисть мастера и суздальская пачкотня в одинаковой чести. Демократия…

— Ах, оставьте! Меня пугают слова, которых я не понимаю! Вы умный, умный, я верю! А лучше ответьте мне… Если любишь кого, то, не правда ли, уважаешь? Но отчего же я уважаю одного человека и совсем не люблю!

— Кто он?

— Вам все равно кто. Разумеется, не вы.

— Мне трудно ответить, — начал Гриша, подумав. — Во-первых, потому, что я любви вообще не придаю значения.

— Как, и сами ни в кого не влюблены?

— Ни в кого. Прежде я действительно увлекался, но… не стоит.

— Почему же?

— Любовь та же чашка кофею. Выпил — и довольно. Жизнь слишком строгая задача…

— О, приятно полюбить и отдаться на всю жизнь, вот как пишут в романах!

— Не читайте пустяков.

— Да, но я не могу и не хочу ничего другого читать. Кто мне смеет запретить? — сказала Саша. — Значит, по-вашему, достаточно уважать человека, чтобы выйти за него замуж?

— Сам я никогда не женюсь. А вы спросите у Ардальона Петровича.

— У Ардальона Петровича? Так и быть — я вам признаюсь. Да, я спрашивала, и он сказал, что любовь придет. Но если я полюблю другого?

— Ничего.

— Будет ли хорошо?

— Вполне.

— Я поневоле согласилась, — покраснев, проговорила Саша, — иначе отец убил бы меня. Ардальон Петрович хороший человек, я не спорю, но зачем он бреет усы и, когда остается со мною вдвоем, начинает смеяться таким противным смехом, что я с ума схожу! Он все называет меня ребенком. Положим, я не старуха, но ведь не дура же я. Я не умею говорить, но у сердца есть свой язык. Скажите, права я?

Гриша решил, что Саша права, и открытие, что она не любит Ардальона Петровича, огорчило его. Симпатии его разделились: ему жаль стало Сашу, которую насильно выдают замуж, и жаль было Ардальона Петровича,

— Может быть, вы хотите, чтоб я вмешался? — сказал он.

— О нет, не надо! — с испугом вскричала Саша. — Решено. Через две недели свадьба. Я только для себя самой хотела выяснить.

Громкое чиханье, подобно эху, пронеслось по дому. Саша вздрогнула.

— Отец проснулся.

На пороге она чуть не сшибла с ног Колю. Красный, облитый водой, без пояса, он влетел в гостиную и, остановившись пред Гришей, как вкопанный, с плачевным выражением на лице, пронзительно начал:

— Семью семь — сорок девять, пятью пять — двадцать пять. Экватор есть часть земного меридиана… проходящего через полуостров Ферро. Да не будет тебе бози, иные разе меня…

— Вы с ума сошли!

Колька сделал гримасу и замахал руками по направлению к спальне отца.

— По улицам слона водили, как видно, напоказ, — продолжал он. — Слоны в диковину у нас… Однажды лебедь, щука, мартышка и лев затеяли сыграть квартет, дерут, а толку нет… дерут, а толку нет, — повторил он жалобно и громко, прислушиваясь к тяжелым шагам отца.

— Да отпустите вы его! — добродушно сказал Иван Матвеевич, входя в комнату. — Пошел! — крикнул он на сына. — А-а-а! — зевнул он и перекрестил рот. — Скажите, знаете вы толк в снах, или вас не учили? Представьте, снилось мне так натурально! Выхожу я на леваду и хороший, хороший табак вижу, а откуда ни возьмись саранча, да вот этакая (он показал кулак). Главное, еще не случалось, чтобы саранча табак у меня ела. А зубы у саранчи — человеческие. Стал я удивляться и проснулся. Надо будет нянюшке рассказать. А-а-а! Мух — гибель! Мухи меня кусали, а саранча приснилась. Я мух в банку ловлю на сыворотку, а все не переводятся. Назойливый зверь, ничего порядком не даст съесть. Вы не проголодались еще? Сейчас нам чаю дадут. Пойдемте на балкон!

В доме началось оживление. Девчонка пробежала по зале с подносом и стаканами. Ганичка выглянула из-за портьеры и сейчас же скрылась, как мышка в норку.