пахнет табаком духами потом ночь стоит расплавленной стеной тихо так, что спрашивая кто там понимаешь: в комнате пустой никого: ни лампочки ни стула ни ремня ни пачки сигарет точно смерть пришла но обманула утаила главный свой секрет и на что рассчитывает счётчик умножая пустоту нулей? чья-то тень сперва всё чётче чётче а потом — светлей светлей светлей ночь пройдёт и день пройдёт и лето и зима; когда-нибудь потом ты как сфинкс очнёшься в доме этом освещённом — и пустом, пустом

поменяю песню на крыльев взмах поменяю слово на ночь в снегу если я ещё не сошёл с ума то по крайней мере уже могу невпопад шутил я и пел не в лад но впадал в вокал, точно дон в азов и от диких, дивных моих рулад заряжался воздух сухой грозой а теперь не то: на исходе сил на краю снегов, проигравши бой не прошу того я, о чём просил пока молод был и хорош собой я терплю себя, как зубную боль я доволен жизнью своей пустой ты придёшь за мной — я готов, яволь! забирай солдатика на постой но когда у вечности на краю ты взмахнёшь призывно крылом-рукой я такую песню тебе спою — не захочешь слух осквернять другой

я всё перепробовал: рабство на вкус свободу на ощупь я вместе с народом куда-то влекусь пытаюсь быть проще хожу без разбору по улицам, ем и пью что попало когда ж я себе наконец надоем — прилягу устало на пыльную землю, и стану травой и быть перестану бездарным — верней, бесталанным — собой когда я устану не птица перо уронила с крыла летучая птица не смерть обманула, а жизнь солгала забыла присниться на беглую явь и подложную быль на судьбы кривые на всё, что сдаётся сегодня в утиль смотрю как впервые наверное, время уже истекло ну что же, тем лучше но ветреный веер листвы за стеклом но луч из-за тучи так ясно, нелживо, прохладно скромны как утро в тумане как берег недальней уже стороны что нас не обманет… вдоль чёрных обочин пробилась трава и близкое что-то уже деловито вступает в права как в город пехота

отбыли в какой-то вечный рим злым путём таможенным… господи, кого боготворим но вернуть не можем мы? раньше были: рыжики в росе лапы ёлок в инее а теперь, внезапно обрусев шепелявят пинии в приходящих реже, реже, ре… пахнущих корицею неуместных в нашем январе как в раю — милиция письмах, где, начав издалека по сусекам рыскает мысль о расставанье на века да ленца российская и уже не шелестишь, не рвёшь не бушуешь, комкая точно сам куда-то вдаль бредёшь “с ветхою котомкою” странно, стыдно, тягостно, смешно мудренее к вечеру но у жизни этой обложной научиться нечему

Не успеть признаться. Ну и пусть. Что с того. Да это и неважно. Не любовь, не память, — только грусть. Не боюсь. Боюсь. Всегда. Однажды. Напоследок. Не хватает слов. Вспомнить — поимённо, постранично. Вымол(в)ить. Искусство. Ремесло. Кануть. Остальное безразлично. А потом. Осталось. Всё равно. Ни к чему. Не повторить сначала. Льётся ночь, жужжит веретено. Промолчать. Признаться. Отзвучала. Чуток сон собак и стариков. На больничной койке. Высшей меры. Бодрствовать до третьих петухов. Мы и впрямь, должно быть, изуверы. Обливает стёкла купорос. Что есть мочи. Ни за что на свете. Точно заколдованный, прирос. Верил, ждал, надеялся. Не встретил. В холоде осеннем растворясь. Из виду. На вечную разлуку. Свыше. Молча. Пригоршнями в грязь. Некому в протянутую руку. Но хоть плачь, хоть смейся, хоть кричи, — ох, тошнёхонько душе на божьем свете… И выходят в белом, как врачи, ангелы из тьмы в минуты эти.