Троллейбус еле слышно шлепал шинами по нагретому асфальту, гудел клаксоном, искрил истертым контактором на проводах, щелкал под обрезиненным металлом пола релюшками. Я устроился у открытого окна и многоголосый шум улицы окутывал меня облаком вместе с теплым летним воздухом. Через три остановки моя. Выйти, пройти метров триста, свернуть направо и спуститься по аллее к входу в лабораторный корпус. Отметить пропуск на вахте и обязательно переодеться в 'предбаннике' лаборатории института. Соблюдения правил противоэпидемического режима и техники безопасности в бактериологических лабораториях было не формальным. Нарушителю грозило все, вплоть до уголовного наказания и это было правильно. С маленькими, невидимыми болезнетворными тварями не шутят. Так что, лаборатория моего института была похоже на режимное учреждение с охраной, стерильными, раздельными боксами и лабораторными помещениями, звуковой и цветовой сигнализацией. Стены выложены кафельной плиткой, пол бетонный, выкрашенный масляной краской в боксах и покрытый линолеумом в других помещениях. Звуковая сигнализация была предоставлена серыми раструбами сирен, цветовая выкрашенными красной краской массивными плафонами под металлической сеткой в форме желудей. Внутри плафонов ничего не вращалось светоотражательного, просто начинала мигать трехсотваттная лампа и принималась мерзко завывать сирена. Имел я сомнительное удовольствие, и видеть и слышать это во время очередной проверки сигнализации. Ощущения от неприятного звука и света, режущего глаза, путанные. Мне хотелось одновременно куда-то бежать и прятаться. Мелкое стадо лаборантов в косынках, шапочках и тапочках на резиновом ходу промчалось тогда мимо меня испуганными сайгаками к выходу, где и было остановлено злорадствующим старшекурсником, отправившим всех беглецов дезинфицировать руки. Тревога – тревогой, а правило надо выполнять. На панические вопли он сурово ответствовал:

– А вдруг у тебя токсигенная бактерия на руках, септицемия заразная, а ты к людям рвешься? – и грозно повелевал – Руки мыть, салаги! Хлоркой! Два раза! Иначе не пропущу!

Минуты торжества аспиранта тогда прервал Малиновский, руководитель лабораторных работ. Встал за спиной грозного цербера и тихо спросил:

– Молодой человек, а вы, простите, почему без шапочки?

Аспирант что-то пробормотал что-то невразумительное и испарился. Одновременно с его исчезновением погасли красные лампы, и заткнулась сирена. Малиновский обвел скучающим взором мнущихся первокурсников и покачал головой:

– Очень плохо. Думаю, дополнительные занятия вам не повредят. Правила, регламентирующие ваши действия, напечатаны крупным шрифтом на памятках. Памятки висят над каждым лабораторным столом. Вы их читайте изредка, товарищи студенты. Очень дисциплинирует – потом Арсений Иванович нашел взглядом меня – Олин, а почему вы не с ними?

– Здравствуйте, Арсений Иванович. Согласно правилам я поместил отработанную культуру в автоклав и дизефенкциировал рабочее место. Затем вымыл руки.

– Очень хорошо. Берите пример, товарищи студенты с вашего сокурсника – ворчание и угрюмые взгляды были мне наградой. Ну да как-то наплевать. Тоже мне, новоявленные 'прокрусты'!

– Ну что ж, Олин. Извлеките ваш анаэростат с выращиваемой культурой из автоклава и готовьте бактериальную петлю. Посмотрим, соблюли ли вы второй постулат Коха, так как соблюдаете правила.

Дальше рассказывать не интересно и сложно. Стерилизация, колбу в левую руку, петлю в правую, крышку прижимаем мизинцем, края отверстия колбы обжигаем открытым огнем. Скучно и муторно. Одно добавлю – последовательность действий нарушать нельзя. Иначе – 'незачет'. У меня тогда был 'зачет' и все последующие 'зачеты' за 'лабы' мне ставили автоматом и даже допустили к самостоятельной работе, под присмотром, разумеется, и с культурами только четвертой группы. Но я не рвался к научным открытиям, я старался вспомнить. Ни долгий транс или самодеятельная медитация результата не давали. Я даже один раз напился и насиловал свою, до этого момента, всегда безотказную память. Ноль на выходе и головная боль вперемешку с тошнотой на утро. Обрывки, смутные куски из ранее читаного текста: 'селекционирован с моноклональным антителом', 'ингибирующая активность', 'антигенный дрейф' и прочее мало мной понимаемое и не несущее никаких ассоциаций. Самое обидное, что знаю, что помню, но мозг сопротивляется и не выпускает на поверхность эти данные. Только на лабораторных работах стало вспоминаться. Кусочки мозаики, единичные фигурные картонки пазлов. А мне нужно вспомнить все. Всю цепочку воспроизводства. Очень, очень нужно. Времени все меньше и меньше. СССР скоро начнет разваливаться как сланец, на пластинки, с виду однородные, но каждая разная. И с бритвенной остроты краями. Тронь неосторожно и потечет кровь. Вот и не трогают смуглых южных владык под патронажем партии, закрывают глаза на националистические проявления на Украине и в Прибалтике. Таджикистан, Армения, Грузия, Казахстан, Литва….

Вместе ли мы? Уже нет, но еще и не врозь. Не враги, но и уже не верные друзья. И этот начинающийся распад еще можно остановить. Тоже кровью, большой кровью, но она бывает разная. И за разное её можно пролить. Поэтому я и спешу вспомнить.

Так, халат, тапочки, шапочка. Самодельная марлевая повязка на лицо. В аптеках их здесь не продают, студентам не выдают. Пришлось делать самому, рукодельничать целый вечер. Вместо защитных очков использовал очки шлифовальщика, только оторвал жуткого качества и запаха поролон с краев. Все, я готов работать. Так, спички, спиртовка. Бесцветный огонек лижет тонкое жало иглы, заставляя наливаться багрянцем стальной кончик. Все, инструмент готов для забора микробной массы. Несколько давно отработанных движений и игла помещается в стакан. Наступает время 'раздавленной' капли. Предметные стекла под рукой, на одно из них я осторожно капаю раствором хлорида натрия. Беру второе предметное стекло.

'Готовятся к ДНК-копии нитей вРНК и мРПК, которые затем гибридизуются для образования двунитчатой ДНК'.

Рука дергается, и предметное стекло падает на лабораторный стол, коротко тренькает и раскалывается на две части. Капля раствора медленно высыхает, но я этого не замечаю. Я вообще ничего не замечаю и не вижу.

'Обратная транскриптаза, дробь, специфический праймер. Отобранные гибриды, двойная терминальная трансфераза…. Положительная нитчатая РНК'.

В моей голове слышится дребезжащий, наполненный каким-то нездоровым азартом чужой голос: 'Вы только обратите внимание на его оболочку, это фантастическую по сложности капсиду! Многогранный бриллиант! Невероятно сложная структура, и такая же какая безумная геометрия! А его хвостовые вибрилы? Это же просто алмазные резаки, что вспарывают оболочку клетки! Раз и он внутри и клетка полностью покорена! Еще секунда и маленькие глупые фагоциты принимают данный чудо-вирус за своего! Это божественно! Какая уникальная мутация!'.

Голос то отдалялся, превращаясь в шепот, то приближался, гремя раскатами грома. Я вспоминал, и перед моими глазами мелькали вспышками стробоскопа картины мертвого мира. Пустынные улицы, черные провалы выбитых окон домов. Мусор, пыль, непонятные, истлевшие клочья чего-то, выцветшие и обрушившиеся вывески, хлопающие на ветру рекламные полотна, сверкающие осколки разбитых витрин, черные пятна пожарищ. Мертвые улицы мертвых городов. Ржавые остовы машин, облезлые фюзеляжи авиалайнер навсегда замерших на заросших сорной травой взлетных полосах. Крошащийся асфальт, рыхлый бетон, остовы судов. Умерший мир. И кости, кости на улицах и дорогах. Белые, желтые, обгрызенные, расколотые крепкими клыками. Крупные взрослые, тонкие детские. А потом поверхность лабораторного стола мягко ткнула меня в лицо, голос замолчал, и пришла спасительная тишина.

– Твою мать! Вот ты что, не мог чуть позже со своей лаборанткой пошептаться? Чем ты думал? Членом своим, мыслил, дон Жуан херов?! Почему не уследил?!

– А как?

– Тихо ты!

– Да не услышит, врачиха! Сам знаешь ведь правила – в боксе не должно быть посторонних! Ты думаешь, он полный придурок и не обратит на меня внимания? Станет и дальше спокойно со своими микробами возиться?

– Ничего не знаю! Ты был должен не выпускать его из-под контроля! Есть приказ и его надо выполнять. Короче, пишешь рапорт и все там указываешь – во сколько ушел, куда ушел, зачем ушел и почему объект остался без наблюдения! Все понятно?

– Понятно.

Один из двух людей в белых лабораторных халатах удрученно кивнул головой. Второй, коротко стриженный, с резко скошенными вниз плечами и крупными кистями рук сделал несколько шагов вперед, наклонился к плечу врача 'скорой помощи':

– Доктор, он еще долго будет без сознания?

– Думаю, нет. Пульс ровный, хорошего наполнения. Сотрясения мозга нет, лишь небольшой ушиб. Сейчас сделаем укол, и ваш товарищ очнется.

– Спасибо, доктор.

Человек сделал неслышный шаг назад.

– Вот и все. Как самочувствие, молодой человек? Что болит?

Юноша, лежащий на кушетке в помещении вахтерской, молчал.

– Ваш товарищ всегда такой молчаливый?

Доктор обернулась, удивленно вздернула брови – в помещении никого не было. Двое крупных мужчин, что сердито переругивались шепотом за её спиной, незаметно исчезли.

– Что ж…. Ваше имя и фамилия?

– В четырнадцать пятнадцать объект наблюдения 'Кай' проследовал на ипподром, где встретился с неким Федосеевым Антоном Валерьяновичем, не судимым, у нас нигде не проходившим. В ответ на запрос к 'соседям' получена краткая справка о данном гражданине; приложена к рапорту. Разговор между объектом и гражданином Федосеевым длился более десяти минут, затем объект попрощался с указанным гражданином и покинул ипподром. Содержание беседы не известно – шум на трибунах и большое расстояние до объекта. Фото и видео съемка согласно вашему приказанию не велась. В четырнадцать пятьдесят объект сел в троллейбус маршрута номер двенадцать и направился в лаборатории института. Там, объект перешел под наблюдение….

– Спасибо, достаточно. Остальное мне известно. В данный момент объект сейчас в пансионате?

– Так точно, товарищ полковник!

– Хорошо, вы свободны, сержант.

– Есть!

Дверь из массива сосны беззвучно закрылась за сержантом. Полковник нажал кнопку громкой связи:

– Инна, на меня переводи только срочные звонки. Нужно поработать.

– Хорошо, Алексей Петрович. Вам кофе сделать?

– Нет, спасибо.

Огонёк громкой связи ещё вопросительно помигал несколько секунд и погас. Полковник суховато улыбнулся про себя: 'Сделать кофе! Нет, мы как нибудь сами взбодримся. Без этого яда'.

Жутко горчащий, водянистый напиток из непонятного происхождения коричневого порошка вызывал у Алексея Петровича изжогу. Вина Инночки, в дрянном вкусе приготовляемого напитка – кофеем эту бурду язык назвать не поворачивался – была мизерной. Суррогат он и есть суррогат, даже если его прислали революционные братья из жаркой страны в качестве оплаты за сухогруз с зеленными длинными деревянными ящиками в трюме, сильно пахнущими сталью и оружейной смазкой.

'Кофейный порошок за автоматы, бананы за патроны, жираф в московский зоопарк за БТР! Что дальше? Кокосы с пальм за танки и высокоточные станки? Боевые вертолеты в обмен на мартышек и апельсины? А потом приходят улыбчивые парни из-за океана и наши черные лживые друзья дрожащими ручонками пересчитывают свои тридцать долларов! Сколько раз так уже обжигались? Гвинея, Сенегал, Бенин, Ангола. Кто из них предаст первым? Через пять лет, десять, а может уже завтра? Можно трещать подобно пулемету громкими лозунгами и заученными фразами, но суть дела от этого не поменяется – бандиты всегда остаются бандитами. Трусливыми, жадными, лживыми. Даже если они называют себя пламенными революционерами и борцами за свободу'.

Полковник вспомнил зной, бесконечные плато, гнилую воду и невыносимую жару. Ангола. Делать в этом бурлящем котле специалисту по экономической разведке почти ничего не приходилось и он, тогда ещё майор, целый месяц пробыл в лагере отряда ангольской МПЛА. То ли 'Красные братья отряда смертельной справедливости', то ли просто 'Черные отбросы против всех'. Днём он отбивался от москитов, тучи мух, прятался в тени и отвечал на вопросы 'революционных солдат'. В основном, увешанные пулеметными лентами, небритые и воняющие потом 'товарищи' спрашивали, когда их большой друг 'советьик' даст им танки. Зачем им танки в эти болота, если на всю ангольскую марионеточную армию было лишь тридцать процентов грамотных бойцов? Кубинские инструкторы, таких 'борцов' просто посылали, не стесняясь иногда и дать в черную морду, если были в плохом настроении. Будущий полковник старался отвечать вежливо, раздражаясь про себя, видя наглые на лицах ангольских 'ordinar' ухмылки и мутные, с нездоровой пеленой глаза. Пока сам не разбил прикладом, рожи двум 'революционным солдатам'. Было за что. А по вечерам они со старшим лейтенантом Колбасюк, невероятно усатым инструктором по подрывному делу, пили что-то тошнотное, с резким запахом сивухи, закусывали растаявшим салом и разговаривали:

– Знаешь, майор, иногда мне хочется снега. Много, много снега. Что бы всё белое-белое кругом и холод, трескучий, обжигающий лицо мороз…..

– Жара задолбала, старшой?

– Нет. Чернота. Слишком много негатива перед глазами бегает, и мыться не хотят, черти нерусские! Шутка!

Лейтенант натужно засмеялся и разлил ещё по одной. Понял его слова полковник чуть позже. Не снега хотелось старшему лейтенанту – чистоты. Слишком много было тут грязи. Не обыкновенной болотной грязи, а человеческой. И напрасно пролитой крови. Не стоило оно того. За грязь кровью не платят.

Полковник не глядя пошарил в глубине ящика стола, выудил начатую пачку сигарет. Встал из-за стола, несколько раз шевельнул в стороны корпусом, подвигал шеей, разминая затекшие мышцы. С верхней полки стеллажа снял сияющую чистотой хрустальную пепельницу, широко распахнул форточку. Полковник бросил курить давно, но привычный запах табачного дыма помогал ему думать. Вернулся за стол. На чистом листе быстрым движением нарисовал овал, вписал в него 'Кай', черкнул рядом знак вопроса. Ещё несколько движений ручки по листу и короткие стрелки соединили окружности с вписанными в них словами и короткими предложениями – 'Цель?', 'Прошлое?', 'Труп', 'Ненависть – к кому?', 'Семья', 'Девочка Надя?'. 'Семью', чуть подумав, Алексей Петрович вычеркнул, имя 'Надя' обвёл ещё раз. Несколько пустых овалов ждали своей очереди. Огонёк сигареты погас, полковник растёр затлевший фильтр, прошелся по кабинету.

Какая у тебя цель, Кай? Чего ты хочешь достичь? К какому ледяному дворцу ты стремишься? Чего именно ты так жаждешь и чего боишься? Одни догадки и предположения. Ты очень умен, мальчик, внутренне дисциплинирован, но опыта нелегальной работы у тебя нет, и тебя никто не обучал. Ты не умеешь контролировать свои эмоции, тебе это только кажется. Мелкая моторика, рефлексивные реакции…. Всё это выдаёт твою истинную суть и вот это пока тебя спасает от кушетки с фиксирующими ремнями и наших умельцев. Объект не подвержен гипнозу! Какая ерунда! И помимо гипноза есть десятки методов получения истины, сотни разных способов….. Вот только есть одно большое 'НО', не позволяющее разломать тебя как пластмассовую куклу, что бы посмотреть, что там внутри. Ты честен со мной, и ты слишком нужен, мальчик. Целым, не сломанным, живым и работоспособным. Нужен мне, моему руководству, партии, стране. Особенно стране. Стране крайне нужны твои чертовы прогнозы, твои ровные строчки почти каллиграфического почерка с датами и названиями, именами, цифрами, знаками вопроса, дурацкими рожицами. Точнее, нужны только те, что ты подчёркиваешь красным фломастером.

Эти строчки…. Если бы их можно было привести к эквиваленту чего-то весомого, что можно потрогать, увидеть….. В тонны угля, например. В слитки высококачественной стали, в центнеры смолоченного зерна. Если бы это было возможно, то на твоей груди давно бы не было свободного места от правительственных наград. Строки, подчёркнутые красным, превращались в доллары, фунты, марки, йены. В тысячи, десятки тысяч разноцветных бумажек со многими нулями. И всё меньше необработанных алмазов, 'мягкого' соболиного золота, нефти по бросовым ценам, было нужно для поддержки пожара революции на жарком континенте и в других точках 'шарика'. Как же ты всё-таки это делаешь, Дима Олин?

– Дима, пожалуйста, попробуй мне объяснить, как ты получаешь результаты…. э, точнее, эти данные? Можешь попробовать своими словами.

– Своими? Хорошо, я попробую. Будет непонятно, переспрашивайте. Знаете, Алексей Петрович, а вы угадали – я действительно просто получаю результат. Не знаю откуда. Не знаю как. Я просто пью чай, просматриваю биржевые сводки, читаю газеты, журналы, смотрю каналы, этот новый CNN, Дискавери…. Потом раз и понимаю, что знаю, что на торгах на нью-йоркской бирже позишн-трейдер даст поручение брокеру по фамилии Смит продавать акции рrivate corporation семьи Стоккер. А на другой бирже их начнут скупать. Или вот статья в журнале об открытии новой линии на фабрике 'Toreel' в Индии, а у меня в голове вспоминание, что на гонконгской бирже будет скандал, вроде бы не будет соблюдаться анонимность торгов, что приведет вначале к падению акций 'Toreel', а потом к их росту. Знаю точно. Вот эти пункты я и отмечаю красным. Да они и сами светятся красным. Тут – Олин прикоснулся пальцем ко лбу – Все остальные данные…. В них я полностью не уверен. Смутно там всё, как в тумане. Не хочется вас подводить.

Действительно смутно. И туман очень интересный, прямо по Булгакову: 'Аннушка уже разлила масло…'. Стоит только вспомнить о предположении, что с двадцать пятого сентября прекратится выпуск 'Монреаль стар' и нужно срочно вытаскивать вложенные туда активы. А ведь модернизация производства обещала увеличение прибылей! Откуда мальчику сидящему у телевизора в двухкомнатной 'хрущовке' на втором этаже, стало известно о забастовке, организованной местным профсоюзом, которая длилась по самый апрель восьмидесятого? А ДТП с неким мистером Уделем, который на самом деле был вовсе не Удель, а Ганс-Ульрих Рудель, бывший пилот 'Юнкерса', фашист, нынче проживающий в Швейцарии?

'В семь утра разлейте двести грамм машинного масла на шестом километре швейцарского шоссе сто девять, возле столбика с исцарапанной верхушкой'.

Официальный Бонн вздохнул с облегчением, а этот нацист более не сможет митинговать среди других нацистских недобитков – парализовало гада. Почаще бы и побольше таких 'предсказаний' высказало пожелание руководство. А вот меня тогда передернуло от озноба – слишком похоже.

Но всё же, как же ты прокололся тогда, Дима, когда морщился, разглядывая отличные фломастеры производства ГДР. А твой вопрос: 'А 'флайеровских' нет?', расставил всё по своим местам. Не наш ты, Дима, не наш. Но и не их. А вот чей же ты и кто ты, на самом деле, мне пока не известно. Зачем ты пришел к нам? Почему вылез на свет, на сцену, под лучи софитов? Для чего мы, наша грозная и страшная для врагов страны организация, тебе нужны, а мы тебе нужны без сомнения? И сколько вас? Двое? Трое в одном

теле? И кто, кто из вас истинный владелец тела, а кто 'наездник'?

Полковник немного подумал и вверху и рядом с 'Каем' добавил кружок. 'Наездник'. Действительно точное определение второго, что таится в тебе. Емкое. Со стороны хорошо заметно, как иногда ты взбрыкиваешь и тот, второй, жестко тебя осаживает. Тогда твои глаза холодеют, и ты мгновенно меняешься, взрослеешь. Становишься стариком. Черствым, циничным, расчётливым, умным и ….. И несчастным. Но это всё лирика. Пока ты для меня враг. До тех пор, пока я не пойму что тебе нужно, чего ты добиваешься.

Полковник раскурил новую сигарету, аккуратно уложил её на край пепельницы, прищурился от табачного дыма.

Интересно, зачем тебе мотоцикл? Для 'закладок'? Но что ты можешь сообщить и кому? Да и ты, несомненно, догадываешься, что за тобой следят. Еще одна загадка. Принять твои объяснение о комфортном время провождении на природе? Хорошо, примем как временную версию. Но что-то ты задумал, это без сомнений. Твоя ошибка, Кай, в том, что считаешь себя умнее других, намного умнее. И в этом ты фатально ошибаешься. Даже не так, ты попросту самоубийственно наивен в оценке людей, это будет более точная формулировка. Люди не сложные механизмы и не управляются только нажатием кнопок или дерганьем за ниточки. Всё гораздо проще и одновременно сложнее. Неужели ты решил, что все позабудут, что ты творил всего три года назад? Слишком малый срок, чтобы забыть, а тем более простить! Понять и принять такое невозможно. Ты ведь откровенно плевал в лицо своей стране и чётко осознавал, что делаешь! Сколотил банду, начал спекулировать, возможно, крал и лгал. Одного из своих сверстников заставил выкопать себе могилу, а другого, перешедшего тебе дорогу, попросту зарубил на берегу реки. Саблей. Ты обнаглел настолько, что даже не стал прятать труп и уничтожать улики! Спихнул тело в воду и хладнокровно пошел ужинать.

Полковнику вспомнились фотографии утопленника с объеденным рыбами лицом, ровный разрез на шее. Не десятки беспорядочно нанесенных колотых ран, а всего три и все по делу. Обезоружить, следующим ударом снизить активность противника и летальный удар. Хладнокровное, просчитанное убийство совершенное тринадцатилетним ребенком.

И ты надеешься, Кай, что после этого тебе поверят? Ты вдруг становишься хорошим мальчиком, настоящим патриотом своей страны, сотрудничаешь с органами, сдавая пачками своих подельников, 'сливаешь' информацию. На твоей груди вывешена невидимая табличка: 'Осознал, раскаялся, исправляюсь'. Нет, человеческая личность не детская игрушка 'калейдоскоп' – встряхнул, повернул, раз и другая личность. Был спекулянт и убийца, а стал честный человек. Так не бывает. Это стало тебе зачем-то нужно, жизненно необходимо. Может быть, ты разочаровался в выбранном пути, решил пойти по-другому? Понял, что в тупике, что выбор неверен и закончится рано или поздно крахом всего, что ты выстраивал и добивался? Да, так и было, скорее всего, в способности просчитывать ситуацию тебе не откажешь. Сейчас ты нужен и защищен, у тебя есть некоторые возможности, позволяющие обрастать связями, получать информацию более высокого уровня, заслужить иммунитет от наших 'внутренних' органов. И вот для чего это тебе нужно, я всё-таки постараюсь узнать. Обязательно. Опасен ты, Дима. Ты как авиационная бомба с несработавшим взрывателем – неизвестно когда рванет. Тем более, сейчас. Правы китайцы, желая своим врагам жить в эпоху перемен, ох, как правы! Проклятье многоступенчатое, с большой площадью поражения. Перемены будут и не факт, что к лучшему. Веет с 'верхов' неприятным сквозняком, холодит, заставляет нервничать. Ощущение предстоящей грызни за власть, за попадание в 'обойму', за места у кормушки, становится все более чётким, колющим сердце. Любой фактик, преподнесенный как нужно, чужой рапорт, может вызвать лавину, что похоронит всех – тебя, меня, все начатые схемы и разработки. А ты у нас, как ни крути, убийца. И те, кто пополняет валютой личные номерные ячейки в Цюрихе и Женеве за твой счет сейчас, потом отвернутся. Сдадут тебя вместе со мной, спасая свои шкуры. Не задумываясь. Потому что они боятся. Боятся, что станет известно про их счета на 'черный день', про их махинации со средствами, выделяемыми на 'освободительную борьбу', боятся собственной тени. Предатели, но сидящие так высоко, что до них не дотянуться. Черный день…. В Датском королевстве не просто что-то прогнило, а в королевстве правит гниль…..

Полковник несколько раз прошелся по ковровой дорожке.

Мысли правильные, верные, но несколько не ко времени. Там, не все подобные этим…. Есть и честные люди, настоящие коммунисты! Два рапорта, три аналитические записки были поданы им наверх и тщательно рассмотрены. Кое-что поменялось, кое-кто лишился погон, кто-то направился 'окормлять' берега Ледовитого океана или пересчитывать оазисы в пустыне. Так что…

Полковник оборвал сам себя. Дима, Дима…. Почему же ты порвал со своей девушкой? А ты к ней неравнодушен и плохо это скрываешь. Хочешь вывести из-под удара? Похвальное желание, но несколько противоречащее твоему сегодняшнему образу. Кстати, сейчас лето, а следом у нас идет осень. Почему бы не организовать поступление твоей Нади в московский институт? Не в тот же, где учишься ты, в другой, попроще. Какой-нибудь сельхозхозяйственный? Сомневаюсь, что она тебя не найдет и тогда я понаблюдаю за твоей реакцией. И оставлять тебя без присмотра на природе не следует. Мотоцикл, гм, мотоцикл…..

Полковник набрал телефонный номер:

– Мартын, здравствуй. Да, я. Хорошо. Слушай, ты зарезервируй мне по дружбе десятка два 'маячка' из серии МН-10, очень надо. Мои ребята тебе завтра заявку принесут. Да, было бы замечательно встретиться. Рыбалка? Знаешь, лучше всего перед выходными еще раз созвонимся. Да. Хорошо, бывай.