Сегодня солнце вновь струило жгучий зной, Густой, как локоны Цереры плодородной; Теперь оно зашло, повеял ветр холодный, И снова Маргерит пойдет бродить со мной. Мы не спеша идем тропинкою лесной, И светит нам любовь звездою путеводной; Когда прискучит сень дубравы благородной, — Нас поджидает луг и плеск воды речной. И мы любуемся равниною просторной Вдали от города, от суеты придворной — О нелюдимый край, о сладостный Медок! Здесь хорошо душе, и взору здесь приятно, — Ты на краю земли, и дорог нам стократно: Здесь наш злосчастный век, как страшный сон, далек.

Прости, Амур, – прости – к тебе моя мольба, Тебе посвящены мои душа и тело, Любой мой промысел, мое любое дело, — Но было нелегко во мне найти раба. О, сколь изменчива коварная судьба! С тобою, о Амур, я бился неумело, Смеялся над тобой – но сердце ослабело; Я сдался, я пленен – и кончена борьба. Ты упрекнуть меня за этот бой не вправе, Сраженье долгое – к твоей же вящей славе, И то, что лишь теперь тебе хвалу пою, Поверь мне, на тебя не бросит малой тени: Презрен, кто упадет без боя на колени, Победа радостна лишь в подлинном бою.

«Я преданность твою и верность сердца знаю; Не уставай любить и верь, что в смертный час, Доколе не сомкну навек угасших глаз, Все буду о тебе я помнить, умирая. В свидетели себе я Бога призываю, Чья молния разит, чей благостный приказ Порядок зим и лет установил для нас, Кружение времен извечно повторяя, Чей разум выверил размерный ход планет, Лампад в Его дом, кем держится весь свет От купола небес до полюса земного». — Так дама мне клялась – угодно было ей Столь многословной быть по доброте своей, А мне хватило бы единственного слова.

Я встретился с ее горящим чудно взором. Кто безнаказанно глядит в лицо богам? Ошеломленный, я стою, не зная сам, Не буду ли сожжен его лучей напором. Так путник в час ночной, под огненным узором Летящей молнии, взирает к небесам И видит, весь дрожа, как громовержец там, Разгневанный, грозит Перуном легкоперым. Скажи мне, госпожа, в твоих глазах горит Не бога ли любви ужасный взор, что скрыт Всегда повязкою? В тот день, вовеки чтимый, Единственно, что я себе представить мог, Так это то, что вдруг Любви жестокий бог В меня метнул стрелу и взор неумолимый.